Текст книги "Наваждение"
Автор книги: Мелани Джексон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)
Человек попадает в этот мир на ограниченный срок. Если бы вы могли выбирать, то насколько продлили бы свою жизнь?
Из письма Нинон де Ланкло Сен-Эвремону
На следующий день они поймали какого-то чудака, который утверждал, что его зовут Сен-Жермен. Он не стал говорить нам, кто он и откуда, и своего настоящего имени тоже не назвал. Он прекрасно играет на скрипке, безумен и лишен способности здраво мыслить.
Из письма сэра Горация Уолпола Горацию Мэнну, в котором говорится об аресте Сен-Жермена в Лондоне, в декабре 1745 года
Первое – следует предаваться лишь тем удовольствиям, которые лишены боли.
Второе – следует избегать боли, которая не несет в себе удовольствия.
Третье – следует избегать лишь того удовольствия, которое мешает получить еще более сильное удовольствие или вызывает более сильную боль.
Четвертое – следует терпеть ту боль, которая защищает от боли более сильной, или ту, которая содержит в себе великое удовольствие
Эпикурейская философия монсеньора де Ланкло (отца Нинон)
Пролог
Шотландия, лето 2002
Мигель Стюарт, кряхтя от напряжения, воткнул заступ в сырую землю. Утро выдалось прозрачным и чистым, от тумана над залитой солнцем пустошью остались одни воспоминания.
Все было восхитительно – солнце, пот. Давно пора было взять отпуск. Работа слишком долго держала его вдали отсюда. Ему нравилось то, чем он занимается, но это место… Северное нагорье было поистине волшебным. Здесь он превращался в другого человека. Его посещали другие мысли. Здесь он прекращал искать разрозненные фрагменты и толкования, в нем даже просыпалась слабая надежда. Здесь он не был белой вороной. Никто, кроме его отца, не знал, что он проклят.
Наслаждаясь щебетанием птиц, он отбросил в сторону новый пласт черного торфа. Он помогал отцу по хозяйству, получая удовольствие от физического труда, когда было задействовано тело, а не один лишь ум. Он бы с радостью отбросил все мысли, но для него это было слишком сложно. В последнее время его донимали размышления о том, что отец уже старый и больной человек, гораздо более больной, чем сам готов признать, и его хрупкие кости больше не выдержат работы на ферме. Давно следовало срезать пласт торфа, чтобы дать ему высохнуть, но у старика не было сил, а гордость не позволяла позвонить сыну в Америку и попросить приехать. Мигель, чтобы наверстать упущенное и сделать всю работу по дому, работал не покладая рук с того самого момента, как вернулся, но насчет угля на зиму все же придется договариваться отдельно.
Словно напоминая о том, что зима не за горами, легкий осенний ветерок пробрался за пазуху и провел ледяными пальцами по спине. Птицы неожиданно смолкли и поспешно улетели – все, кроме вороны, которая уселась на каменную стену и оттуда холодно глядела на него. Мигель поежился и постарался не думать о серой вороне как о плохом предзнаменовании, вестнике смерти. Осень вступала в свои права, а ей в затылок дышала суровая зима, время кромешной тьмы, – по крайней мере, так он ее ощущал. И ничего, кроме тьмы. Лучшим спасением от холода было тепло горящего торфа и чашка черного чая. При воспоминании о былых временах, проведенных в Шотландии, ему вдруг нестерпимо захотелось оказаться у домашнего очага с чашкой чая в руках. Это желание было таким же сильным, как и тот, другой голод, вечно живущий в нем. Опасный голод. Тот, который он старательно скрывал от отца, хотя старик наверняка знал, по крайней мере, догадывался, что зверь в нем берет свое.
Ворона открыла клюв, зашипела и посмотрела ему за спину. Громко хлопая крыльями, она поднялась в воздух.
– Мигель! – услышал он резкий окрик. Он обернулся и увидел госпожу МакГуин, ковыляющую к нему. Его темная половина рада была узнать, что спугнуло птиц. – Мигель!
– Я здесь!
Его снова пробрал леденящий душу холод, но на этот раз уже другого рода – при виде кровавых пятен на переднике Катрионы. Ему не нужны были слова, чтобы догадаться, что происходит, но они уже криком слетели с ее губ.
– Поторопись, это твой отец. Его легкие кровоточат. Мигель, Кормак умирает!
Мигель отбросил заступ и побежал к дому.
– Пообещай, что после того как я умру и окажусь в могиле, ты и дальше будешь жить в Штатах. Пообещай, что будешь держаться подальше от нее.
От нее. Матери Мигеля, которая тоже была мертва, но находилась не в могиле.
– Я знаю, какая жажда мучает тебя, но ты не должен испить из этой чаши скорби. Пообещай мне это.
Голос Кормака Стюарта становился все слабее, но не утратил настойчивости, пока он силой выталкивал слова через посиневшие губы. Катриона ушла за доктором, хотя все они знали, что он уже не поможет. Отец Мигеля наконец признал, что у него рак желудка и легких.
Мигель готов был успокоить отца любой ценой, но Кормак Стюарт больше всего на свете ненавидел ложь. Поэтому Мигель решил ограничиться полуправдой.
– У меня и в мыслях не было встречаться с матерью, – заверил он человека, который дал ему жизнь и которого он любил, но чья кровь больше не текла в его жилах. И он не хотел возвращаться – в этом он не солгал. Потому что если он вернется к матери, это будет означать, что демон внутри него побеждает.
Удовлетворенный услышанным, Кормак кивнул и закрыл глаза. Мигель стоял у изголовья постели и держал отца за руку, пока его душа не отлетела.
Затем был черный чай и огонь за каминной решеткой. Но без Кормака, рассказывающего истории и попыхивающего старой трубкой из шиповника, ритуал утратил всякий смысл. И Мигель знал, что этого в его жизни больше не будет.
Настало время предстать перед своими демонами, настоящими, теми, которые живут в Мексике.
НИНОН: Ее история
…Пока на беду им туда не явилось ада исчадие:
Гренделем звался пришелец мрачный,
живший в болотах, скрывавшийся в топях,
муж злосчастливый,
жалкий и страшный выходец края,
в котором осели все великаны с начала времен,
с тех пор, как Создатель род их проклял.
Не рад был Каин убийству Авеля, братогубительству,
ибо Господь первоубийцу
навек отринул от рода людского,
пращура зла, зачинателя семени эльфов, драконов,
чудищ подводных и древних гигантов,
восставших на Бога,
за что и воздалось им по делам их.
Беовульф
И сказал: что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле. И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно: вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня. И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его.
Бытие 4:10—15
Глава 1
Рождество, 2005
Женщина с золотисто-рыжими волосами и угольно-черными глазами отодвинула в сторону ворох запоздалых рождественских открыток и заново перечитала телеграмму. Она еле слышно повторила фразу, которая завершала краткий отчет: «C’est un vrai angle, се type» . Конечно же, ее информатор ошибался, что, впрочем, и неудивительно. Великий поэт Байрон не был психом. Просто он оказался в нестандартной ситуации, поэтому и вел себя несколько подозрительно.
Ей это было только на руку, потому что, судя по всему, он очень основательно подошел к проблеме Диппеля. Но все же у избранников Диппеля, которые все еще страдали своим недугом, оставалась проблема. И она не знала, удобно ли открыто интересоваться намерениями le comte de Saint Germain.
– И настанет ли вообще этот момент? – спросила она у Элистер, который в ответ на ее вопрос из вежливости приоткрыл один глаз. Кот зевнул, демонстрируя тонкие, но очень острые клыки, – пожимая плечами на свой манер.
«Je ne le crois pas» , – явственно читалось в его зеленых глазах, уставившихся на нее с каминной доски. Она тяжело вздохнула, соглашаясь с котом.
– Но что же мне в таком случае делать? Какой линии поведения придерживаться?
Элистер фыркнул в пахнущий франжипаном воздух. Ему нечего было предложить. Это было весьма прискорбно, но это была не его проблема. Он только что съел огромную миску вареных креветок, и теперь настало время погрузиться в состояние глубокой отстраненной задумчивости, которое отчасти напоминало дрему. Но в полудреме он раздумывал над важными кошачьими вопросами и слушал, как в воде плещется воображаемый обед. Будучи весьма проницательным существом – Элистер всегда подозревал, что в хозяйке очень много от кошки, – женщина поняла тонкий намек и великодушно оставила его в покое.
Она бесшумно, почти не касаясь тростниковых циновок на полу, прошла через комнату. Осторожно чиркнула спичкой и зажгла одну из многочисленных свечей на старомодном письменном столе. Другой на ее месте вряд ли смог бы разглядеть что-то при столь скудном освещении, но больше зажигать она не стала. В этом не было необходимости: она и так видела все, что было нужно. Да особенно и видеть было нечего. На столе не было ни компьютера, ни телефона.
Писать или не писать?
В девятнадцатом веке ей несколько раз приходилось сталкиваться с Байроном. Затем поэт исчез из Греции и не появлялся вплоть до двадцатого столетия. Было бы весьма заманчиво его разыскать и заручиться его поддержкой. Она знала, что интересовала его раньше. Но как обстоят дела сейчас?
Нет, она еще выждет. Непохоже, чтобы за ней кто-то следил, – у нее мастерски получилось подстроить свое исчезновение в Чертовом треугольнике . Но ее новое местонахождение вполне могли вычислить, и снова пришлось бы срываться с насиженного места. Не стоило рисковать и приводить сына Черного человека к Байрону и его новому убежищу. Возможно даже, что Сен-Жермен до сих пор не знает, что поэт остался жив. Бульварные листки пестрели заметками о том, что Байрон – или как он там сейчас себя называет – был похищен пришельцами на Рождество. Если Сен-Жермен считает его погибшим, то пусть будет так. Ей не хотелось своим появлением усложнять Байрону жизнь.
Снова вздохнув, женщина, которая некогда была известна как Нинон де Ланкло, свернула телеграмму вчетверо и поднесла к пламени свечи. Когда бумага превратилась в пепел и перекочевала со стола в мусорную корзину, женщина повернулась к коту и, вслушиваясь в его легкое сопение, довольно улыбнулась. Ей нравилось наблюдать, как он дремлет. Легкий, безмятежный сон без кошмаров и призраков прошлого остался в прежней жизни, и ей этого очень не хватало. Впрочем, теперь у нее появился ряд преимуществ.
Она тихонько кашлянула. Не больно. Пока. Но с этим придется что-то делать, причем очень скоро. Все говорило о том, что близится время обновления.
– Tres bien , – мягко произнесла она, обвеваемая ветерком, наполненным цветочными ароматами. Она нагнулась и задула свечу. При этом ворот ее шелковой блузы опал, и любой прохожий мог увидеть маленькие золотистые шрамы у нее над сердцем. Но в этой части острова прохожих не было. Именно поэтому ей здесь так нравилось.
В вечер ее восемнадцатилетия слуга объявил о визите незнакомца. Нинон, томящаяся от одиночества, прикованная болезнью к постели, согласилась его принять, хотя неизвестный гость даже не представился. Он выглядел довольно странно: старик неопределенного возраста с темными как ночь глазами под стать длинному черному плащу с капюшоном. Она почему-то была уверена, что где-то уже видела его. Возможно, во сне.
– Вы удивлены, быть может, даже напуганы моим визитом, – сказал он. – Но вам нечего бояться. Я здесь для того, чтобы предложить вам одно из трех благ: высочайшее положение в обществе, несметное богатство либо вечную красоту. Но вы должны выбрать не раздумывая. Когда я досчитаю до семи, эта возможность будет утрачена навсегда.
Он поднял руку, чтобы откинуть капюшон, и она увидела, что кожа его покрыта паутинкой золотистых шрамов.
– В таком случае я выбираю вечную красоту, – ответила она, не задумываясь. – Но какова плата за этот поистине бесценный дар?
Мужчина, что стоял перед ней, был так же похож на великого чародея, как и то жалкое создание, которое она встретила днем в пещерах Жантийи. Она надеялась раздобыть у него лекарство для своих истерзанных легких.
– Вы должны поставить свою подпись в моем блокноте и не говорить ни одной живой душе о нашем соглашении.
У него в руке появилась толстая пачка листов пергамента.
– Я должна расписаться кровью?
При этом ее снова одолел приступ кашля.
Темный человек оскалился в ухмылке.
– В этом нет необходимости. На данном этапе нашего соглашения сгодятся и чернила.
Когда Нинон сделала то, что он велел, незнакомец сказал:
– Это величайшая сила, которой может обладать человек. За шесть тысяч лет скитаний по земле я наделил ею лишь четверых смертных: Семирамиду, Елену Прекрасную, Клеопатру и Диану де Пуатье. Вы станете пятой и последней, кто получит этот дар. А теперь нам нужно выйти под покров ночи, чтобы я мог завершить начатое. Найдите меня по истечении пятидесяти лет в ночь, когда разразится сильная буря. И, увидев меня вновь, трепещите, ибо у вас будет всего три дня, чтобы отдать мне плату, которую я назначу.
Он снова набросил капюшон на голову.
– И запомните, что имя мое Ноктамбул.
Встреча Дьявола с Нинон де Ланкло
в трактовке Сен-Эвремона
[Сен-Жермен] наверняка поддерживает связь с духами и потусторонними силами, которые появляются по первому его зову.
Ландграф фон Гессен-Баркфельд
Глава 2
Мехико, 2006
Женщина, которая некогда была Нинон, а сейчас носила имя Серафины Сандовал, ехала в глубь пустыни, изо всех сил стараясь затеряться, прежде чем обрести себя вновь. Ее состояние сейчас напоминало пейзаж вокруг – раскаленный, безжизненный, однообразный. Кроме нее, единственным живым существом в этом пекле был кот. Раньше он звался Элистер, но прежний Элистер остался в прошлом, хотя сам об этом и не подозревал.
В пустыне царила поздняя весна, жизнь текла своим чередом. Ястребы слетались к термальным источникам, резвились луговые собачки, цвели агавы. Все вокруг снова начинало жить. Даже женщина, поскольку у нее был гораздо более мощный стимул, – в отличие от всех этих существ она знала, что умирает. Снова. И кто-то всячески старался приблизить ее конец.
– Бедный котик, – произнесла она по-французски и погладила его, выйдя наконец из глубокого, бездумного транса. Услышав себя, она нахмурилась. Нельзя забывать, что теперь она должна говорить только по-испански. И думать на испанском. Даже когда не чувствует за собой слежку.
– Pobrecito . Но ведь у тебя осталось еще восемь жизней.
Кот пристально глядел на нее с пассажирского сиденья. Его опаленная шерсть, черная, как и волосы хозяйки, под цвет ее обсидиановых глаз, понемногу отрастала. И все же он был еще далек от прежнего прекрасного, исполненного достоинства образа. К тому же химический привкус краски на языке приводил его в бешенство всякий раз, когда он начинал вылизываться. Нинон собственный цвет волос мало заботил, но Дьявол – или, по крайней мере, его сын – следовал за ними по пятам, и им ничего не оставалось, кроме как скрывать то, кем они были на самом деле.
Новая внешность и новая личина должны были на время сбить его с толку, но особо рассчитывать на это не приходилось. После долгих лет, проведенных отчасти на острове, отчасти в Новом Орлеане, уйдя глубоко на дно, в одно прекрасное утро она обнаружила, что лежит в сырой земле, в яме размером с могилу, а мир вокруг горит ярким пламенем. Взрыв. Не будь она тем, чем была, и не будь в пруду воды, ей бы пришел конец. И коту тоже.
– Мя-я-у.
– Нужно еще поработать над твоим произношением. Любой догадается, что ты иностранец. Ты должен научиться скрывать свое презрение, – произнесла она рассеянно, пытаясь придать голосу нотки веселья, но тщетно. Наглотавшись дыма, она еще не успела полностью прийти в себя. К тому же у нее снова начинался кашель. Но взрыв тут был ни при чем.
На кота ее притворная беззаботность не подействовала.
Все пошло вверх дном в новогоднюю ночь, приблизительно в час пополуночи, с наступлением нового и, конечно же, лучшего года, если бы только старый враг не настиг ее и непонятно как не передал гостинец в виде бомбы. Записка не прилагалась либо не уцелела после взрыва, хотя она и без того знала, кто был отправителем. Он гнался за ней уже долгое время – по меньшей мере, двести лет.
Поначалу его атаки были скрытыми, косвенными – они лишь докучали ей, не представляя реальной угрозы. Но после того как его отец, Черный человек, сошел с ума и умер от руки лорда Байрона, Сен-Жермен перешел к более активной форме наступления. Он сейчас наверняка в отчаянии, боится, что его может постигнуть участь отца и придется искать лекарство от безумия, которое было вызвано тем, что большая часть клеток мозга отмерла вследствие получения обязательной дозы электрического тока. Сен-Жермен, также как и она, примется искать помощи у посторонних. Это была гонка, в которой побеждал тот, кто первым заручится чьей-либо поддержкой.
Она крепче сжала руль. Она обычно не придавала особого значения своим столкновениям со смертью, но в этот раз смерть подкралась слишком быстро. Если бы она в тот момент не оказалась на улице, спасая рыбешку, которой среди ночи решил перекусить Элистер, они бы оба погибли. Выпаривание и огонь были верными способами лишить ее жизни. Ее несчастный пруд и без того вскипятили.
Нинон заставила себя думать о настоящем, стараясь очистить и успокоить мысли. Сильных переживаний следовало избегать. Казалось, они срабатывали как приманка, притягивая к ней врага, если тот оказывался поблизости. Прежде удавалось сдерживать свои чувства, но с каждым днем сознание все меньше подчинялось ей. Она не могла рисковать, оставляя за собой ментальный след, по которому он смог бы ее отследить, – тем более сейчас, когда она более-менее точно знала, куда направляется. Она тщательно следила за тем, чтобы не оставить никаких электронных или бумажных зацепок для Сен-Жермена или кого-то еще, кто последует за ней, поэтому не пользовалась ни кредитной карточкой, ни депозитной, ни сотовым телефоном. Но были и другие способы выйти на ее след.
– Извини, понимаю, что это банально, но что поделаешь. Мне нужно выбрать тебе новое имя, согласен? Как насчет Коразон ? – спросила она, и лишь потом поняла, что в уме уже так его называла. – Оно довольно милое и станет для тебя отличной маскировкой. Не нужно быть таким щепетильным в вопросах пола.
Кот закрыл глаза. Он не был сентиментален, поэтому ему было глубоко безразлично, как называет его хозяйка, лишь бы она регулярно кормила его и почесывала под подбородком.
Нинон все понимала и не судила строго. Даже будучи ее самым близким другом, кот оставался животным с животным восприятием мира. Он нуждался в крове и пище, а также в физическом проявлении привязанности. Она же не была так проста. Больше не была. Уже долгое время, с момента обретения бессмертия, ее мучил очень непростой вопрос: была ли она лишь разумным животным, которое то и дело озаряли проблески духовности, или одухотворенным созданием, которое послано на землю, чтобы приобрести земной опыт, прежде чем начать новую жизнь? Если верно последнее, то она явно просчиталась, позволив отцу своего врага продлить ей жизнь с помощью прометеева огня. Как же может перейти в следующий мир тот, кто не может умереть в назначенный час?
Не в ее правилах было долго горевать над жизненными неурядицами и посыпать голову пеплом. Она была полностью согласна с Шарлоттой Бронте в том, что сожаления отравляют жизнь, и старалась не испить из этой чаши. Но ненависть, которая не угасла и во втором поколении и будет существовать еще долго – ненависть достаточно сильная, чтобы толкнуть человека на многочисленные убийства и даже причинение вреда коту, – разве это не веский повод на секунду призадуматься и, возможно, еще раз пересмотреть жизненные приоритеты?
Да, но не сейчас.
Нинон вздохнула и поерзала на далеко не роскошном сиденье джипа. Как же ей не хватало «кобры» ! Но обожаемая машина вместе с другим домом осталась в Новом Орлеане, куда ей путь заказан из страха быть обнаруженной шпионами Сен-Жермена. Он уже однажды посылал своих миньонов, чтобы те открыли дамбу, и без того разрушенную ужасным ураганом. Тогда он затопил Новый Орлеан при очередной попытке убить ее, а заодно и уничтожить следы своих собственных частых набегов на старые кладбища.
Она сморщила нос. Из-за выхлопных газов невозможно было дышать. Этого следовало ожидать. Из выхлопной трубы вырывались клубы дыма, как из пасти огнедышащего дракона. Ее теперешняя машина походила на жертву «гонок с выбиванием», но для настоящих условий она подходила как нельзя лучше. В этих местах приличную машину, как доверчивую собаку, мог поманить за собой любой, сумевший обойтись без ключа зажигания. К тому же эта машина была быстрее, увереннее взбиралась на пригорки и оказывалась гораздо надежнее других в самый разгар полуденного пекла.
А полдень словно никогда и не заканчивался – он длился целый день, каждый день – в этом краю, затерянном где-то между тем, что уже когда-то было, и тем, что еще должно случиться. Человек был здесь незваным гостем. Иногда на горизонте появлялись серые тучки как намек на спасительный дождь, но дальше намеков дело не шло – матушка природа не трудилась выполнять свое обещание. Нинон даже начала подозревать, что та была на вражеской стороне и пыталась подорвать ее силы, медленно поджаривая на солнцепеке и отказывая в живительном пламени грозы. Это будет одним из способов Сен-Жермена избавиться от нее. Пусть не таким быстрым, как обезглавливание, но таким же действенным.
Конечно же, девятимиллиметровый пистолет, который Нинон сунула себе в носок, служил слабым успокоением.
Коразон фыркнул. Его не волновал ни запах ружейного масла, ни выхлопы.
– Мы должны быть сильными, – пробормотала Нинон.
Обе Америки были достаточно странным местом. Вот уже триста лет она время от времени наведывается в Новый Свет, но до сих пор еще не привыкла к разнообразию ландшафтов. Пейзаж, который открывался перед ней сейчас, был слишком ярким, слишком четким, слишком большим. И этот край был слишком сухим. Рог Dios ! Дождя уже никогда больше не будет?
Люди здесь тоже были другими – грубыми, неотесанными, не признающими каких-либо правил игры. Даже тех, которые устанавливали сами.
«Можно подумать, ты когда-нибудь играла по чьим-то правилам», – прозвучал голос, возможно, ее совести.
«У меня были правила. Мои собственные».
Кот приоткрыл глаз и уставился на нее. Казалось, он слышит всякий раз, когда она начинает разговаривать сама с собой, хотя диалог и ведется у нее внутри. Этот голос всегда жил в ней, но лишь в последние недели стал посещать ее ежедневно, вызывая на немного бредовую сократическую беседу Возможно, голос исчезнет, как только она оправится после контузии, – как только она излечится, объятая небесным пламенем.
В надежде заглушить внутренний голос Нинон вставила кассету в плеер, и оттуда полились звуки йодля в исполнении Сордоу Слима. Кот еще некоторое время не спускал с нее глаз. Он не обращал ни малейшего внимания на звуки йодля.
Нинон взглянула на отметку бензобака. Топлива хватало, к тому же, если карта не лгала, она приближалась к главному шоссе – 111. А там, где это шоссе пересекалось с 30, на окраине заповедной территории был расположен город. Бак был еще на четверть полон, когда ей на глаза стали попадаться знаки, оповещающие о въезде в Кватро Сьенегас. Четыре озера – это хорошо. Хотя после Сьерра дель Муэртос – Гор мертвеца – любое название звучало неплохо.
«Oui, но ты по-прежнему не знаешь, зачем бежишь, не говоря уже о том, куда».
Чушь. Она бежала в… Она посмотрела вниз и прочла слова, нацарапанные ею же на карте: отель «Ибарра».
«Я не это имею в виду, cherie ».
«Я знаю. Но ты же понимаешь, что мы должны… что-то делать. В Европе не осталось никого, кто мог бы нам помочь, – Сен-Жермен уничтожил всех. След в Греции оказался ложным. Единственным местом, о котором мы слышали, что там якобы есть люди, которые воскресают из огня, является Мексика».
Если верить легендам, то они воскрешались и другими путями. Тезкатлипока, Дымящееся Зеркало, Бог ночи, был заинтересован в жрицах-вампиршах, отобранных из женщин, умерших при родах. Эти существа были по-настоящему страшны, не то что рядовые европейские кровопийцы, не сходящие с киноэкранов. Они любили человеческий мозг не меньше, чем кровь. Конечно, это настораживало, но Нинон так отчаянно нуждалась в помощи, что готова была обратиться за ней к мозгососущим демонам. Она лишь надеялась, что успеет взглянуть на древние каменные скрижали, пока их не украли из музея. И тогда будет иметь более четкое представление о том, с чем ей предстоит столкнуться.
«Ну вот, теперь ты ищешь помощи у нечестивых богов ацтеков?»
«Послушай, да хоть у Дьяво…» – начала было она, но тут же оборвала себя на полуслове.
«Не у Дьявола? – спросил голос. – А почему бы и нет, если он может помочь?»
«Сам знаешь почему. Что-то мне подсказывает, что именно Дьявол загнал меня сюда. Или, по крайней мере, один из его приспешников».
«Возможно. Невзирая на это, мы сейчас колесим по захолустью Нового света в поисках решения наших проблем. По-твоему, это мудро? Разве мы уже исчерпали все остальные возможности?»
«Да, они исчерпаны – преимущественно мертвы и похоронены. Я была бы только рада, если бы ответы на свои вопросы могла найти на небесах, – ты действительно думаешь, что я бы не хотела сейчас нежиться на солнышке в Канкуне? Я уже побывала в райских кущах в поисках Спасителя, но нашла там только змея-искусителя. И никакого дождя – никаких гроз даже там, где они должны были быть. Наверняка тут не обошлось без Сен-Жермена».
Голос молчал. Возможно, из-за того, что кот впился когтями ей в ногу. Коразон выглядел встревоженным. Будто бы догадывался, что его хозяйка постепенно лишается рассудка.
Теперь, когда она задумывалась над этим, то понимала, что в ее райском уголке долгое время не было змея-искусителя, зато было много дождя, пусть даже и без молний. Но как всегда бывало, современный мир стал вторгаться в ее Эдем, и рай постепенно терял свое очарование. На земле, где раньше цвели буйным цветом тропические цветы, пустили ростки роскошные виллы, которые так и оставались бы прелестными архитектурными шедеврами, не поселись там люди.
Ее уголок острова был населен преимущественно американскими экспатриантами, хорошо обеспеченными и беззаботными, – в основном детками трастовых фондов, которые не пожелали идти по стопам мамочек и папочек или производить им внуков, к именам которых крепились бы порядковые номера III или IV. Также встречались незадачливые первые жены, оказавшиеся за бортом, когда их бывшие муженьки отправлялись заглушать кризис среднего возраста покупкой дорогих безделушек, а домой возвращались с какими-то девицами – не в пример моложе и глупее – вместо ожидаемых шикарных машин и «ролексов». Было также несколько ветеранов Силиконовой долины , уставших отражать набеги корпоративных рейдеров , для которых новые приобретения были чем-то вроде кровавого спорта, особенно теперь, когда доткомы терпели крах и становились лакомой приманкой для акул бизнеса. Хотя, раз уж она об этом вспомнила, обитал на острове и один из таких убийц-разорителей доткомов Силиконовой долины.
Среди прочих была парочка бухгалтеров, также жертв «технобума» , промышлявших составлением «липовой» отчетности, но однажды пришли официальные лица, которым это пришлось не по вкусу, и выслали исковые ордера. Был даже один парень, который зарабатывал на жизнь тем, что стал донором мочи для спортсменов-профессионалов, которые самостоятельно не могли пройти допинг-контроль. Все они были забавными соседями, легкими в общении, с аппетитами, присущими остальной части современного мира, но обладающими более умеренным метаболизмом. Они чем-то напоминали ей общество, в котором она росла, – люди, воспитанные в семьях, где слова «зима» и «лето» воспринимались не как времена года, а скорее как курортные сезоны, например «зимой – Вейл, летом – Хэмптонс», но которые от многого отказались ради более скромного, уединенного образа жизни. Они понимали, что географическая близость еще не означает дружбу.
Но кем бы они ни были в прошлом, сейчас все они стали духовными детьми Джимми Баффетта и невозмутимо, с удовольствием потягивают «Маргариту». Также мало они интересовались и ее жизнью. Что для нее было огромным плюсом. По правде говоря, эти люди не блистали интеллектом, соседские отношения носили весьма поверхностный характер, из-за чего она порой чувствовала себя одинокой, но в остальном была полностью довольна таким положением вещей. И уж тем более это было гораздо лучше того, как ей приходилось жить сейчас. Было гадко осознавать, что у нее и дома своего нет. Нинон вздохнула, кот тоже.
Несправедливо было бы утверждать, что все последнее время она не вылезает из захолустья, даже несмотря на то, что во время своего последнего приезда в Мексику сельскую она останавливалась в маленьком отеле в Гуанахуато около Музея мумий, который явно значился в почтовых справочниках ада.
Она затруднялась сказать, что побудило ее тогда посетить этот музей, поскольку ни в одной из легенд о воскрешениях мумии не значились, и, как правило, она избегала подобных мест – кладбищ и церквей, которые служили местами для поклонения культу мертвых. Ей хватило этого с головой на свое восемнадцатилетие. И тем не менее что-то заставило ее войти в это ужасное стеклянное здание, возведенное в честь мертвецов.
Предыстория возникновения музея была, с одной стороны, ужасна, а с другой, если вы любитель «черного» юмора, забавна. Эти несчастные останки откопали на кладбище Св. Себастиана еще в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году из-за задолженности по налогам перед местными органами власти, хотя каким образом стали бы мертвые платить налоги…
«Тебе же как-то это удается, – немедленно отозвался внутренний голос. – А ведь ты уже много веков как мертва».
От этих слов она испуганно хихикнула.
«А что, хорошая идея для комиссии по франшизному налогу, – тем временем продолжал голос. – Годичный кладбищенский сбор, которым облагается каждая семья в Америке. Его можно включить в билль о налоге на собственность. И если ты не уплатишь налог, то в наказание они выкопают твою любимую бабушку и сделают экспонатом музея».
Нинон зажала рот ладонью, чтобы хоть как-то унять жуткий смех, переходящий в кашель. Раньше она не находила тему смерти или налогов забавной – ни вместе, ни по отдельности. Это было одним из признаков того, что ее разум слабеет.
