Текст книги "Наваждение"
Автор книги: Мелани Джексон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)
В Бельгии во время вторжения она пошла добровольцем в один из госпиталей, надеясь хоть как-то облегчить ужасные страдания, которые видела вокруг. Она знала, что мать бы это одобрила: она использует свой дар, свой иммунитет к болезням, чтобы помогать другим. Разве не этому учил их Христос?
Поначалу никто в госпитале не падал духом, даже невзирая на непрерывную цепочку чрезвычайных случаев, происходящих еженедельно. Повсюду твердили, что Антверпен непоколебим, неуязвим и никогда не падет под натиском немецкой машины войны. Но Нинон знала другое. Исторический опыт показывал, что любая крепость рано или поздно будет взята.
Но все же там было безопаснее, чем во многих других городах. Оборонная подготовка превратила Антверпен в обширный комплекс уродливых, но надежных защитных сооружений. Город был опоясан глубокими траншеями, в которых могли укрыться солдаты, и милями колючей проволоки под напряжением, которая только и ждала, чтобы кто-то включил рубильник и можно было ударить противника током. Кроме того, были еще и примитивные ловушки вроде замаскированных ветками «волчьих ям» с частоколом внутри, рассчитанных на зазевавшуюся кавалерию. Поля были утыканы острыми штыками, спрятанными в высокой траве, на которые напарывались лошади противника, – зрелище, которое ей уже приходилось видеть и которое по сей день вызывало у нее тошноту и страх.
Под стенами города были выкопаны широкие рвы, которые не давали проехать транспорту. Их дополнял высокий, покрытый травой крепостной вал, ощерившийся оружейными стволами. Все дороги на Антверпен проходили, как минимум, по одному мосту, и каждая из них была заминирована. Стоит нажать на кнопку, как все взлетит на воздух. И в довершение ко всему на въезде в город стояли стальные ворота, которые днем и ночью охранялись неусыпными стражами. «Мы в безопасности!» – убеждали они себя и ее. Город неприступен.
Но как она и боялась, ничего из этих хитроумных приготовлений не пригодилось, когда на город обрушилась Смерть, потому что никто не рассчитывал на осадные орудия и гаубицы дальнего действия, которые были у врага. И противник смог воспользоваться своим преимуществом, так как в городе были вражеские шпионы.
Первыми пали небольшие города, чьи не такие уж солидные укрепления разлетелись за считанные дни, как замки из песка, под яростным натиском врага. Разрушенные города были кровавыми предвестниками грядущего краха, хотя все продолжали упорно твердить, что Антверпену подобное не грозит. Тысячи увечных хлынули в город на машинах «скорой помощи» – тела их были безнадежно изломаны и покалечены, порой все части невозможно было собрать воедино. Пока шли бои, операционные работали круглосуточно, но все же многих так и не удалось спасти. С каждым днем немцы подступали все ближе. Страх овладел городом. А вместе с ним и гули. По крайней мере, один. Она видела его поздно ночью, когда тот поедал труп в импровизированном морге. Именно тогда она и сняла траншейный нож с тела мертвого солдата. Если бы у нее была такая возможность, она бы убила эту тварь.
На город стали сыпаться артиллерийские снаряды. В конце концов это привело к тому, что нарушилась система водоснабжения и вооруженную до зубов столицу накрыла волна эпидемии. Медсестры и врачи заболевали, и их приходилось укладывать рядом с истекающими кровью пациентами. Животные падали замертво прямо на улицах, и некому было убрать их. Все были в состоянии, близком к панике. Кроме Нинон. Она ненавидела артобстрелы, но не боялась болезни. Пока продолжалась бомбардировка, она работала не смыкая глаз, помогая чем могла раненым, ожидающим эвакуации.
Лишь в последнюю ночь перед отправлением она была ранена шрапнелью в ногу. Понимая, что не может позволить медикам осмотреть себя, она заползла в подвал ближайшего разрушенного дома, где и ожидала, пока рана затянется, в компании едва живого от голода кота и разлагающихся тел бывших жильцов. Возможно, это был лишь бред, но однажды ночью ей показалось, что она увидела Сен-Жермена, в сопровождении стайки гусей идущего по улице среди мертвых и раненых. С улыбкой на лице он осматривал останки и швырял оставшихся в живых своей свите.
Глава 6
Едва человеческая особь Коразона вошла в комнату, как тут же переоделась и бросила платье в раковину отмокать. Он был рад, что запах страха и беспомощности смоется. Он не выносил этих запахов. Зная, как плохо сейчас Нинон после проигранной схватки, Коразон попытался развлечь ее игрой в «догони-зубную-нить», которая специально для этих целей была вытащена из мусорной корзины. По крайней мере, он, находясь в подавленном состоянии, всегда так делал.
Если только причиной его депрессии не была волосяная «опухоль».
Но она отказалась играть, и после долгих раздумий он решил, что, видимо, ей требуется побыть одной, чтобы вдоволь накашляться, пока не выйдет все наболевшее.
Нинон рассеянно погладила его в благодарность за проницательность и отправилась в ванную, чтобы спускать там воду в древнюю бадью. Коразон размышлял, стоит ли пойти за ней, потому что ему нравился сам процесс. Вода зачастую оказывалась коварной и играла с ним злые шутки, но здесь она текла тонкой струйкой, была странного цвета и пахла ржавчиной, поэтому он всегда мог ее найти. К тому же было весело гоняться за тараканами, которые бежали под воду, пытаясь в ней спрятаться. Он оставил там одного специально для этого и собирался перекусить им перед сном.
И все же он был французом и обладал хорошими манерами. Не нужно вмешиваться, когда кто-то кашляет над волосяной «опухолью». Он позволит своему человеку поиграть с его игрушкой. Она никогда раньше не ела то, что принадлежало ему, поэтому переживать не стоило. А перекусить он может и позже.
Он дежурил под дверью, пока не услышал, как Нинон тихонько ойкнула от отвращения, – это означало, что она нашла его таракана в ванне. Довольный собой, он свернулся калачиком на постели в ожидании ее.
Выйдя из душа, Нинон решила, что неплохо было бы последовать примеру кота. Устроившись на кровати рядом с Коразоном, она запустила руку в его шерстку. А сама держала ухо востро и не выпускала из поля зрения дверь, ожидая услышать в коридоре шаги Мигеля. Коразону это было неинтересно, он наверняка считал, что переживать не из-за чего, – если «переживать» было подходящим словом.
Она не спала до тех пор, пока луна не исчезла и в воздухе не запахло рассветом. Все это время она смотрела в окно и вспоминала прошлое – раньше она никогда этим не злоупотребляла, зато в последнее время делала с завидной регулярностью.
Мужчины! Они всегда были с ней, отметки на ее жизненном пути: отец, любовник, сын, смертельный враг. Они заставляли ее переживать самые сильные чувства – от восторга до печали. В том числе и опасность.
Второй любовник появился в жизни Нинон, когда ей было пятнадцать. После первого отказаться от него было не так-то просто, но она знала, что, несмотря на столь явно и часто выказываемое восхищение ею, от него следовало держаться подальше. Он был опасным человеком. Он стоял за спиной у короля, не считался ни с кем, а потому зачастую был непредсказуем и жесток. Кардинал Ришелье обладал такими непомерными амбициями, что они не оставляли места для иного сильного чувства. Любого другого это беспокоило бы, но его индивидуальность была настолько яркой, что лишь единицы, включая самого кардинала, осознавали этот недостаток. И уж точно не король, который был ослеплен даже больше, чем она. А когда стали появляться первые проблески озарения, было уже слишком поздно. Бедный Людовик постепенно отстранялся от власти, и виной тому были не столько происки Ришелье, сколько то, что король полностью попал под влияние столь сильной личности.
Сен-Жермен во многом напоминал Ришелье, но действовал несколько иначе. Он тоже был «публичным искусителем», но выступал скорее в образе денди, привлекающего своим богатством и талантом, – он был обольстителем, который совращал без секса. И поэтому был холоднее кардинала. А поскольку его победы не носили откровенно сексуального характера, люди зачастую и не догадывались, что их уводит с пути истинного один из опаснейших искусителей. Он был волшебником, который с помощью ловкости рук скрывал от публики свои истинные намерения. Выглядело это так, словно он даром отдавал то, над чем люди тряслись и что откладывали «про запас»: информацию, драгоценности, ценные знакомства с высокопоставленными лицами. Но когда его так называемый дар обретал владельца, Сен-Жермен тянул крючок с проглоченной наживкой на себя, тщательно скрывая удовольствие при виде того, как ягненок послушно идет на заклание. В конце концов каждому приходилось расплачиваться за «бесплатный сыр».
«Рыбак рыбака видит издалека, разве не так?»
«Да, я такой же искуситель, как и он».
В свою эпоху Нинон была чем-то вроде эмоционального и умственного трансвестита – непосредственность и туманность женской логики интриговала большинство мужчин, вместе с тем в этом прекрасном теле уживались еще и типично мужские суждения наряду с мужским образованием. К тому же она была – и оставалась – умелой обольстительницей. Конечно! Все мудрые женщины ее эпохи прибегали к обольщению, источнику их силы и способности защищаться, которое противопоставлялось грубой мужской силе. Искать помощи у закона было бесполезно. По крайней мере до тех пор, пока злобный карлик Наполеон не внес в закон поправки, которые позволили женщинам покупать и продавать имущество от своего имени и в своих интересах.
Внутренний голос не отвечал. Но в этом молчании не было осуждения, всего лишь ожидание того, что она закончит свою мысль. Нинон легонько погладила кота, который, как и она, проявлял бдительность и думал о чем-то своем.
Да, она обольщала. Обольщение было «бархатной» войной как против общества в целом, так и против отдельных его представителей, о которой всегда было известно политикам, священникам, актерам и королям. Этот метод всегда считался исконно женским, потому что бытовало наивное мнение, будто мужчин заманивают исключительно при помощи красоты и секса. Сен-Жермен знал об этом. Но знал он и то, что истинное обольщение носило скорее психологический характер и могло применяться обеими полами по отношению к противоположному. Как и пистолету, силе все равно, в чьих она руках. Соблазнение под силу каждому, кто обладает желанием и возможностями.
Во все времена были люди, которые считали обольщение чем-то зазорным. Это происходило лишь потому, что они не умели мудро распоряжаться своими желаниями. Они не желали по-настоящему сильно того, что действительно стоило желать. Будучи искушаемой человеком или мыслью, нельзя терять бдительность – в этом Нинон смогла убедиться на собственном горьком опыте. Если бы она ограничила свои желания тягой к образованию или уважением к сверстникам, то не обожглась бы так сильно. Но желание сохранить красоту и, прежде всего, здоровье…
«Ты была молода и неразумна, – пытался утешить голос. – Боль в груди с каждым днем становилась все сильнее, а оспины были повсюду».
«Думаешь, Бог учтет это как смягчающие вину обстоятельства? Если я, приняв темный дар, пошла против Его воли? И беспокоится ли Он о том, что я отвернулась от Церкви не потому, что она выдвигала непосильные требования или мне было лень их выполнять, а потому что все они оказались продажны и жестоки, а я жаждала равноправия между полами?»
Голос молчал. Может, просто не знал, что на это ответить.
Поймет ли Бог? Может ли простить? Даже если она не покается? Ведь о многом из того, что сделано, она не жалела. Она не раскаивалась в любовных приключениях, которыми была полна ее жизнь, как не сожалела о том, что в раннем возрасте отвернулась от религии из-за продажности духовенства, многие представители которого пытались ее совратить, когда отец сбежал из Франции и она осталась одна. И уж точно ей совершенно не было стыдно за то, что она была одной из precieuses galantes , которые настаивали на правах женщин. Тогда и сейчас она верила, что женщина должна иметь возможность отказываться от брака, не быть насильно заключенной в монастырь и не лишаться в случае отказа денег и имущества. Также она не жалела о вызове, брошенном факультету теологии, где попытались запретить Декарта и его труды, которые ставили под сомнение авторитет Церкви, и испуганное духовенство посчитало их богохульными. И уж тем более ей не приходилось жалеть об отстаивании прав Мольера на постановку сатирических пьес о продажном суде и церкви, хотя это и навлекло на нее гнев местных священников, которых он высмеял в своих произведениях. Церковь обвиняла ее в нечестивости снова и снова, утверждая, что Нинон проклята, но она продолжала бороться за правое дело на королевском суде, на суде общественного права и суде общественного мнения. И не испытывала ни малейших угрызений совести за содеянное!
Основное различие между ее обольщением и обольщением Сен-Жермена заключалось в том, что, не считая одного опрометчивого контакта с Черным человеком, она использовала свою силу исключительно для того, чтобы обезопасить себя и своих близких. Она никогда не стремилась к политической власти или несметному богатству, хотя возможности завладеть и тем и другим подворачивались неоднократно. И никогда не пыталась построить свое счастье на чужом несчастье. Она никогда не убивала, чтобы спасти свою жизнь или укрепить политическую позицию.
И все же внутренний голос был прав. Она могла сколько угодно поступать плохо в интересах правого дела, но достаточно один раз оступиться, чтобы впасть в немилость. Они были слишком похожи, как близкие родственники, что ее отнюдь не утешало, – они с Сен-Жерменом были двумя сторонами одной очень тонкой монеты, которой можно было рассчитаться как за добро, так и за зло.
А теперь еще появился Мигель Стюарт. Кем он был? Наверняка, величайшим обольстителем из всех.
«Они послали вора, чтобы тот нашел вора».
Так оно и было. Но может ли обольститель поймать обольстителя? Вот в чем вопрос. И чтобы при этом остаться не пойманным самому. Такое возможно, если с кем-то объединиться. Ему придется ослабить свои чары, находясь с ней. Возможно, он сам склонится к такому варианту теперь, когда понял, что все сложнее, чем он представлял. Она узнала о его нечеловеческой сущности, он имел возможность наглядно убедиться в том же относительно ее.
А может, он не захочет создавать себе лишние трудности, связываясь с ней, и просто уберется восвояси. Это зависело от его любопытства. Насколько сильно ему хотелось узнать, кем и чем она является? Получил ли он религиозное воспитание? Многие люди привыкли проводить линию: это жизнь, а вот это смерть. Жизнь была короткой, смерть – длинной. Но у Нинон линия не была такой прямой, и рисовала она ее не там, где это обычно делают люди. Ее линия постоянно изменялась, по мере того как она снова и снова откладывала срок своей биологической смерти. Это стало мукой для ее пытливого ума. Вероятно, у Мигеля все было так же.
Очень жаль осознавать, что время ее на исходе, но что есть, то есть. Пора принимать решение. Черный человек ушел из жизни безумцем, регулярные погружения в небесный огонь выжгли его мозг. С ней могло произойти то же самое, если бы судьба не оказалась к ней благосклонна. Следующее обновление может стать последним, если оно лишит ее разума.
Но этого нельзя допустить. Она должна остановить угасание любой ценой, даже если для этого придется переступить через законы природы и морали. Нельзя было позволить Сен-Жермену и дальше творить зло.
«Даже если в итоге это закончится плачевно для тебя или для Мигеля?»
«Я рискну».
«Oui, но почему кто-то другой должен платить за твое избавление? Разве цель оправдывает средства?»
Вот в чем вопрос. Коснется ли еще кого-то то, что она и дальше будет продолжать вгонять себя в немилость, придется ли еще кому-то расплачиваться? И кто устанавливает меру наказания? И когда ей придется платить по счетам? Некоторые законы вступали в силу немедленно, без участия провидения. Как гравитация – ей подчинялись все без исключения. Уронишь стакан – он упадет и разобьется. Но есть законы, в которых предусмотрена отсрочка. Как грех, расплата за который приходит после смерти, – по крайней мере, такой догмы придерживается большинство мировых религий. Можно ли избежать этого, никогда не умирая? Помимо того, оставались еще и мирские законы, созданные людьми. Их соблюдение обеспечивалось силой воли тех, кто их создавал. Обойти эти законы было легче всего, уж она-то это знала. Она не сомневалась, что Мигель преступит любой закон, если возникнет необходимость. Он пойдет на все, в том числе и на убийство.
«Здесь ты столкнулась отнюдь не с человеческими законами. Умные доводы не спасут тебя. Или его. Невозможно выиграть в схватке с Богом».
«Знаю. Но я же не с Богом собираюсь сражаться».
«Ты уверена в этом? Ты не думаешь, что все это – воля Божья?»
«Нет!» – тут же воскликнула Нинон. Разве это возможно? Как может Бог хотеть, чтобы происходили такие ужасные вещи, чтобы в мире поселилось зло? Откуда ей знать, если Бог был нем к ней? И вот она снова стоит на распутье, поставленная перед выбором. Точно так же, как ей пришлось выбирать ранее. Но сейчас путь значительно сузился, количество вариантов решения сократилось до трех: неестественная жизнь, смерть или неизвестность. Но даже эта триада могла оказаться просто иллюзией, потому что Мигель, неизвестный вариант, мог быть любым из трех.
Она склонила голову и попробовала помолиться. Однако слова молитвы выскочили из головы, поэтому она сказала лишь: «Если я заблуждаюсь, то дай мне знак. И я исполню Твою волю».
Но Бог, как всегда, хранил молчание. Ей придется самой искать верный путь.
Мигель… Ах, если бы только он ей не понравился! Если бы только он на самом деле оказался злым! Но на деле выходило, что он все-таки ей нравится и совершенно не кажется плохим. Он не был человеком, но одно лишь это не делало его бездушным порождением злых сил. Она не имела права соблазнять его и втягивать в свою битву.
«Согласен».
Если удастся найти еще вариант, она с удовольствием им воспользуется. Но найти его нужно как можно быстрее. Время истекало.
И в самом деле, этот адский храм, вознесшийся так высоко, был виден со всей округи. Из него были видны три дороги, ведущие в Мексику… А этот Тецкатепулка был богом смерти и надзирал за душами умерших мексиканцев, его всегда окружала свита из маленьких чертят со змеиными хвостами.
Берналь Диас. Правдивая история
завоевания Испании
Настоящими мексиканскими вампирами были Сиуатетео, духи женщин, умерших при первых родах. Их также называли Сиуапипилтин, или принцессы, желая таким исполненным почтения обращением их задобрить. Сахагун пишет: «Сиуапипилтин, благородными женщинами, зовутся те, кто умер при родах. Предположительно, они могут перемещаться в пространстве, появляясь в любой момент, чтобы навлечь на детей паралич или другой недуг. Они обитают на распутьях, где и творят свои богомерзкие дела, там им воздвигаются капища, где люди совершают им хлебные подношения и воздвигают обереги из «чертовых пальцев». Их лица были бледными, а плечи и руки они посыпали белой пудрой».
Монтегю Саммерс. Вампир и его родичи
Глава 7
Островки лилий спокойно плыли по глади озерца, в котором обитали только небольшие лягушки да мелкие крылатые насекомые, близкие родственники разнокрылых стрекоз. Они не обращали ни малейшего внимания на человека, вторгшегося в их сонное царство и бродящего среди них.
Нинон, сидя на плоском камне, наблюдала, как Мигель работает. Создавалось впечатление, что он действительно собирает камни, складывая отколотые черепки вместе, и все же ей не верилось, что какие-то древние булыжники действительно представляют для НАСА интерес. Он явно что-то замышляет.
Спрятаться или принять вызов?
Черт! Нужно срочно что-то делать. Она отвернулась, ругая себя за нерешительность. Может, это и было отговоркой, но еще до встречи с Мигелем она хотела увидеть lago – озеро, в котором нашли каменные скрижали из музея. Этот камень… он мог бы о многом ей рассказать. Если есть способ достичь цели, не втягивая в это его, она будет только рада.
«Ты просто пытаешься как-то оправдать свою задержку в пути. Твой план и яйца выеденного не стоит. Нам нужно ехать в следующую деревню, встретиться там с шаманом и попросить у него снадобье».
«Мы уже пытались. Такого снадобья не существует».
Она всегда и во всем была и оставалась сторонником рационального мышления. С той лишь разницей, что больше не пыталась прийти к консенсусу с остальным миром в вопросах, касающихся реальности происходящего. Она полагалась исключительно на интуицию и следовала инстинктам. А они сейчас подсказывали ей, что Мигель, кем бы он ни был, видел то же, что и она, знал то же, что и она, а поэтому не посчитает ее рассказ бредом сумасшедшего.
Но он мог быть опасен. А то, что она собиралась ему рассказать, могло сделать его крайне опасным. Это была палка о двух концах.
«Cherie, он опасен. Остается только понять, опасен ли он для тебя. Зачем искушать судьбу?»
Нинон встала и пошла прочь.
Она думала о своей жизни, своих жизнях, мысленно разбивая их на отрезки: детство, юность, первый любовник, последний любовник. Время шло, каждый ее избранник рано или поздно оставался в прошлом – отношения рвались, и они расходились, как в море корабли, поэтому ее не тянула ко дну тяжесть сожалений, печали или угрызений совести. Но порой казалось, что далеко не все прошлое унесло течение времени и оно все еще держит ее. Может, Анны, Коко, Анжелики и не стало, но воспоминания о Нинон были всегда с ней. От Нинон остался не только внутренний голос, звучащий у нее в голове, но и ее сны. Она боялась повторить прошлые ошибки.
«Прошлое никогда нас не отпускает».
Один из соседей по острову называл ее «гостьей из иного мира» и был, в сущности, не так далек от истины. Ее самая первая жизнь была настолько иной, насколько это вообще возможно. В мире оставалась пара-тройка мест, которые уцелели бы с тех самых времен. В основном здания и статуи – некоторые из них. Но философия? Восприятие? Взгляды? Нет. Ее мир уже давно канул в Лету, и современный ум никогда не смог бы постичь ту часть ее, которая все еще жила прошлым – думала устаревшими категориями, верила в устаревшие учения.
«Как ты думаешь, Паганини тоже стал добычей Черного человека? – неожиданно спросил голос. – Как же мне нравилась его музыка!»
«Возможно. Ходили слухи, что он продал душу Дьяволу. Сколько еще в мире может быть дьяволов?»
«Понятия не имею, но даже один – это уже слишком».
Она кивнула и постаралась отогнать от себя эту мысль. Призрак Паганини был одним из немногих, кого не нужно было опасаться. Она нашла некоторые творения Черного человека, только немногих из них он успел убить.
«Какое жуткое место, – пробормотала она про себя. – Тяжело смириться с мыслью, что, возможно, придется здесь умереть».
Была какая-то дикая, первозданная красота в этих опаленных солнцем землях, где время не шло, жизнь застыла. Путешествуя по Мексике, она успела побывать во многих маленьких городишках, которые были уже мертвы, но похороны откладывались на неопределенный срок, потому что местные жители упрямо цеплялись за обломки прежней жизни. Вопреки бытующему мнению, дорога в ад не была вымощена исключительно благими намерениями – сюда добавлялись еще потерянные мечты и разбитые сердца людей, которые не могли просто так отпустить. Она уже давно научилась обходить стороной эту ловушку: одно из двух – научиться жить дальше или умереть. И все же она сочувствовала тем, кто превратился в живых призраков, не найдя в себе сил двигаться дальше.
От местного пейзажа у нее быстро уставали глаза. Панорама была до боли однообразной. Весь мир был окрашен в какие-то призрачные цвета, которых не найдешь ни в одной коробке с цветными мелками. К тому же здесь напрочь отсутствовали тени – у земли не было секретов от солнца.
Несколько недель назад прошел такой сильный ливень, что реки вышли из берегов. Крупные растения были вырваны с корнем, но на их месте уже появились более мелкие и более приспособленные. Пройдет еще несколько недель, и от буйства стихии не останется и следа. Это место не любило перемен.
Ныне, присно и вовеки веков…
