Текст книги "Дрожь"
Автор книги: Мэгги Стивотер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)
Глава 42
Сэм
54 °F
– Можно узнать, какого черта мы идем печь пирог вместо того, чтобы поговорить о моем брате? – осведомилась Изабел, не поздоровавшись.
Она только что выбралась из громадного джипа, который практически перегородил подъезд к дому Брисбенов. Первое, что бросилось мне в глаза, это ее высокий рост – видимо, потому, что она была в сапогах на пятидюймовых каблучищах, – а следом ее кудряшки, потому что их у нее на голове было больше, чем у фарфоровой куклы.
– Нельзя, – сказала Грейс как отрезала, и я в очередной раз ею восхитился.
Изабел фыркнула так, что если бы этот звук прекратить в снаряд, он способен был бы стереть с лица земли небольшое государство.
– Ну можно тогда хотя бы узнать, кто он такой?
Я взглянул на нее в тот самый момент, когда она разглядывала мою задницу. Она поспешно отвела глаза, а я отозвался в тон Грейс:
– Нельзя.
Грейс провела нас в дом и, обернувшись к Изабел, предупредила:
– Ни слова о Джеке. Мама дома.
– Это ты, Грейс? – послышался женский голос со второго этажа.
– Да! Мы будем печь киш [6]6
Открытый пирог, блюдо французской кухни.
[Закрыть]!
Грейс повесила свою куртку и сделала нам знак последовать ее примеру.
– Я тут принесла кое-какие вещи из студии, отодвиньте их с прохода! – крикнула в ответ ее мать.
Изабел наморщила носик и осталась стоять в своей отороченной мехом курточке, отступив в сторонку, пока Грейс распихивала по углам коробки, перегораживавшие проход. В этой тесной кухоньке она казалась совершенно чужеродной. То ли давным-давно утративший свою белизну линолеум в сравнении с ее безупречной завивкой стал выглядеть еще более жалким, то ли в сравнении со старым выщербленным полом ее прическа стала выглядеть еще более безупречной и ненатуральной. До сих пор мне ни разу не бросалось в глаза убожество окружающей обстановки.
Грейс засучила рукава и принялась мыть руки, и Изабел попятилась еще дальше.
– Сэм, включи радио и найди что-нибудь приличное, ладно?
Я отыскал на полке посреди жестянок с солью и сахаром небольшую магнитолу и включил ее.
– Господи, мы и в самом деле будем печь пирог, – простонала Изабел. – А я-то думала, это такое условное обозначение для чего-то другого.
Я усмехнулся, и она, перехватив мой взгляд, страдальчески закатила глаза. Впрочем, это вышло у нее чересчур нарочито, поэтому в искренность ее страданий я не поверил. Что-то в ее взгляде наводило на мысль, что она как минимум заинтригована ситуацией. А ситуация заключалась в следующем: я не собирался ничего говорить Изабел, пока не разберусь, что она за человек.
В кухню, распространяя апельсиновый запах скипидара, вошла мать Грейс.
– Привет, Сэм. Ты тоже будешь печь пирог?
– Попытаюсь, – с серьезным видом ответил я.
– Вот смех-то, – фыркнула она. – А это кто?
– Изабел, – ответила Грейс. – Мам, ты не знаешь, где у нас такая зеленая поваренная книга? Все время здесь была. Там рецепт пирога.
Ее мать растерянно пожала плечами и присела на корточки рядом с одной из коробок на полу.
– Сбежала, наверное. Что это за ужас передают по радио? Сэм, найди что-нибудь поприличнее.
Пока Грейс листала поваренные книги, сваленные на тумбе, я принялся переключаться с одной радиостанции на другую.
– Оставь вот эту! – сказала мать Грейс, когда я наткнулся на какую-то попсу. Она поднялась, держа в руках коробку. – Ну ладно, я пойду. Желаю удачи. Я к вам еще зайду... попозже.
Грейс, похоже, и не заметила ее исчезновения.
– Изабел, яйца, сыр и молоко в холодильнике. Сэм, – она кивнула в мою сторону, – будь так добр, включи духовку и достань пару сковородок.
Изабел в растерянности застыла перед холодильником.
– Тут одного сыра триста пятьдесят сортов. Я в них не разбираюсь.
– Тогда ты разожги духовку, а Сэм достанет сыр. Он знает толк в еде, – сказала Грейс.
Приподнявшись на цыпочки, она потянулась достать из навесного шкафчика муку; в ее позе было столько гибкой грации, что мне до смерти захотелось прикоснуться к полоске обнаженной кожи над поясом ее джинсов. Но пока я смотрел на нее, она поставила пакет с мукой на стол и миг был упущен, так что я поменялся местами с Изабел, вытащил из холодильника острый чеддер, молоко и яйца и положил их на стол.
Когда я закончил разбивать яйца и влил в них майонез, Грейс уже рубила в миске масло с мукой. В кухне внезапно закипела работа, как будто нас здесь был целый легион.
– Это еще что такое? – осведомилась Изабел, с подозрением глядя на пакет, который сунула ей в руки Грейс.
– Грибы, – прыснула Грейс.
– Они похожи на коровьи лепехи.
– Хотела бы я иметь такую корову. – Грейс отстранила Изабел и плюхнула в сотейник кусок масла. – Ее задница стоила бы миллион. Давай клади их сюда и пассеруй до мягкости.
– Долго?
– До мягкости, – повторил я.
– Ты все слышала. – Грейс протянула руку. – Сковороду!
– Помоги ей, – велел я Изабел. – А я позабочусь о мягкости, раз уж ты не в состоянии.
– Я и так мягкая, – пробормотала Изабел.
Она передала Грейс две формы, и Грейс ловким жестом фокусника уложила на дно каждой по пласту теста. Потом она принялась показывать Изабел, как защипывать края. Судя по всему, процесс у нее был отработан до мелочей; у меня сложилось впечатление, что Грейс справилась бы со своей работой куда быстрей, если бы мы с Изабел не путались у нее под ногами.
Я смотрел, как эти двое защипывают тесто, и губы у меня сами собой расплылись в улыбке.
– Что скалишься? – бросила мне Изабел. – Следи за грибами!
Грибы удалось спасти в самый последний момент, и я вывалил к ним шпинат, который Грейс сунула мне в руки.
– Моя тушь! – воскликнула Изабел, перекрывая шум стряпни.
Я оглянулся и увидел, как они с Грейс со смехом и слезами шинкуют лук. Тут едкий луковый дух ударил мне в нос, и у меня тоже защипало глаза.
Я протянул им сотейник.
– Давайте его сюда.
Изабел ссыпала лук в сотейник, а Грейс хлопнула меня по заднице перепачканной в муке рукой. Я вывернул шею, пытаясь увидеть, не осталось ли отпечатка, а Грейс тем временем повозила ладонью по остаткам муки и сделала вторую попытку.
– Это же моя песня! – внезапно завопила она. – Сделай погромче! Погромче!
Это была Мэрайя Кэри в наихудшем ее варианте, однако сейчас это оказалось самое то, что нужно. Я выкручивал ручку громкости, пока не завибрировали динамики, прислоненные к жестяным коробкам. Тогда я поймал Грейс за руку, притянул ее к себе, и мы принялись танцевать какой-то безумный, жутко неуклюжий и невыносимо эротичный танец. Она танцевала спиной вплотную ко мне, вскинув руки, а я обнимал ее за талию, слишком низко, чтобы это объятие можно было назвать целомудренным.
Вот такими мгновениями и измеряется жизнь, промелькнула у меня мысль. Грейс запрокинула голову, изогнув длинную бледную шею, и потянулась губами к моим губам, и за миг до того, как они встретились, я перехватил тоскливый взгляд Изабел, устремленный на нас.
– Скажите мне, на сколько ставить таймер, – буркнула пойманная с поличным Изабел и отвела глаза. – А потом, может быть, все-таки поговорим?
Грейс все еще прижималась ко мне спиной, окруженная надежным кольцом моих рук, с ног до головы перепачканная мукой и такая аппетитная, что у меня в глазах потемнело от желания немедленно остаться на этой кухне с ней наедине. Она лениво махнула в сторону раскрытой поваренной книги, опьяненная моей близостью. Изабел сверилась с рецептом и завела таймер.
Вдруг стало понятно, что делать больше нечего, и на миг повисла тишина, потом я сделал глубокий вдох и обернулся к Изабел.
– Ладно, я расскажу тебе, что случилось с Джеком.
Изабел с Грейс явно опешили.
– Давайте присядем, – предложила Грейс и вывернулась из моих объятий. – Идите вон туда, в гостиную. Я сделаю кофе.
Мы с Изабел прошли в гостиную. Там, как и на кухне, царил кавардак, которого я не замечал, пока не появилась Изабел. Чтобы освободить себе место на диване, ей пришлось передвинуть груду высохшего белья. Садиться рядом с ней мне не хотелось, поэтому я опустился в кресло-качалку напротив.
– Почему ты не как Джек? – спросила Изабел, искоса глядя на меня. – Почему ты не превращаешься в волка и обратно?
Я и бровью не повел; не предупреди меня Грейс, что Изабел обо всем догадалась, возможно, я не был бы столь хладнокровен.
– Я такой уже давно. Постепенно становишься все стабильнее. Это только поначалу вечно превращаешься туда-сюда. Отчасти это связано с температурой, но не настолько сильно, как потом.
– Ты сделал это с Джеком? – выпалила она мгновенно.
Я нарочно не стал скрывать отвращения.
– Я не знаю, кто это сделал. Нас таких довольно много, и не все из нас приятные люди.
О его пневматическом ружье я решил не упоминать.
– Почему он такой злой?
Я пожал плечами.
– Понятия не имею. Может, потому что он злой по жизни?
Прищур Изабел стал недобрым.
– Послушай, укус не делает из тебя чудовище. Ты просто превращаешься в волка. Но при этом внутри остаешься таким, какой ты есть. В волчьем обличье и в момент превращения человеческие тормоза отсутствуют, так что если ты по природе своей вспыльчив или склонен к насилию, то эти черты усугубятся.
Вошла Грейс, с трудом удерживая на весу три кружки с кофе. Изабел взяла кружку с бобром на боку, а я – с логотипом какого-то банка. Грейс плюхнулась на диван рядом с Изабел.
Та на миг закрыла глаза.
– Так. Давайте еще раз по порядку. На самом деле мой брат не погиб. Волки только покусали его, а потом он стал оборотнем? Прошу прощения, я не слишком разбираюсь во всей этой потусторонней бодяге. И вообще, там же еще было что-то про луну, серебряные пули и прочая тому подобная чушь?
– Он восстановился, но не сразу, – объяснил я. – На самом деле он не был мертв. Не знаю, каким образом он сбежал из морга. Луна и серебряные пули не более чем миф. Как тебе объяснить... Это... это болезнь, которая обостряется в холода. Думаю, миф про луну возник из-за того, что ночью обычно холодает, так что новоиспеченные оборотни часто превращаются в волков по ночам. Вот люди и стали думать, что это луна во всем виновата.
Изабел держалась весьма достойно. Она не собиралась падать в обморок, и страхом от нее тоже не пахло. Она отхлебнула кофе.
– Ну и гадость.
– Это растворимый, – принялась оправдываться Грейс.
– Так мой брат узнает меня, когда он в волчьем обличье? – уточнила Изабел.
Грейс взглянула на меня; а у меня не хватило духу посмотреть ей в глаза, когда я отвечал.
– Разве что смутно. Кто-то в волчьем обличье ничего не помнит о своей человеческой жизни, кто-то кое-что помнит.
Грейс отвела взгляд и принялась прихлебывать кофе, старательно изображая равнодушие.
– Значит, вас целая стая?
Изабел задавала правильные вопросы. Я кивнул.
– Но Джек пока что их не нашел. Или они его не нашли.
Изабел долго водила пальцем по краю кружки, потом перевела взгляд с меня на Грейс и обратно.
– Ну и в чем тут подвох?
Я опешил.
– Какой подвох?
– А такой, что ты тут рассказываешь мне все это, а Грейс делает вид, будто все прекрасно, но на самом деле все отнюдь не прекрасно.
Пожалуй, ее прозорливость меня не удивила. Едва ли можно очутиться на вершине школьной пирамиды, не разбираясь в людях. Я уткнулся в нетронутую чашку с кофе. Кофе я не любил: вкус был слишком резким и горьким. Я так долго был волком, что успел отвыкнуть от него.
– Каждому из нас отпущен свой срок. Чем больше времени проходит после укуса, тем более незначительное похолодание нам нужно, чтобы превратиться в волка. И тем более сильного потепления приходится ждать, чтобы вернуться в человеческий облик. В конце концов мы перестаем превращаться в людей.
– И какой он, этот срок?
Я не смотрел на Грейс.
– У всех по-разному. У большинства он измеряется годами.
– Но не у тебя.
Мне хотелось сказать ей, чтобы она заткнулась. Я не знал, как долго еще Грейс сможет сохранять бесстрастное выражение. Но лишь слабо покачал головой, надеясь, что Грейс смотрит в окно, а не на меня.
– А если бы вы жили во Флориде или еще где-нибудь, где тепло?
Я с радостью ухватился за возможность увильнуть от разговора обо мне.
– Были такие, кто пытался. Ничего не вышло. Развивается сверхчувствительность к малейшим колебаниям температуры.
Ульрик с Мелиссой и еще один, по имени Бауэр, в один год уехали в Техас, надеясь сбежать от зимы. Я до сих пор помню, как Ульрик в эйфории звонил Беку спустя несколько недель после своего отъезда и хвастался, что до сих пор находится в человеческом обличье, и как потом вернулся, совершенно раздавленный, без Бауэра – тот у него на глазах превратился в волка, когда они проходили мимо чуть приоткрытой двери магазина, где работал кондиционер. Очевидно, Техасский департамент по контролю за дикими животными не полагался на транквилизаторные ружья.
– А если уехать на экватор? В такое место, где температура всегда постоянная?
– Я не знаю. – Я с трудом сдерживал раздражение. – Ни один из нас пока что не пытался перебраться жить в джунгли, но я обдумаю эту возможность, когда выиграю в лотерею.
– Не обязательно строить из себя клоуна. – Изабел поставила кружку на стопку журналов. – Я просто спросила. Значит, все, кого укусили, превращаются в оборотней?
«Все, кроме той единственной, которую я хотел бы взять с собой».
– Почти.
Мой собственный голос показался мне чужим и усталым, но мне было все равно.
Изабел поджала губы, и я подумал, что она продолжит допытываться, но она не стала.
– Значит, я не ошиблась. Мой брат оборотень, настоящий оборотень, и с этим ничего нельзя сделать.
Глаза Грейс сузились, и я пожалел, что нет способа узнать, о чем она думает.
– Угу. Все верно. Но ты и сама все это знала. Зачем тебе понадобилось расспрашивать нас?
Изабел пожала плечами.
– Наверное, я надеялась, что кто-нибудь выскочит из-за занавески и скажет: «Обманули дурака на четыре кулака! Нет никаких оборотней. А ты и уши развесила!»
Мне очень хотелось сказать ей, что никаких оборотней на самом деле и нет. Есть люди и есть волки, а еще есть те, кто находится в процессе превращения из первых во вторых и обратно. Но меня охватила такая усталость, что я промолчал.
– Пообещай мне, что никому ничего не скажешь, – неожиданно подала голос Грейс. – Думаю, ты пока не успела никому проболтаться, вот молчи обо всем и дальше.
– Думаешь, я совсем идиотка? Мой папаша со злости уже пристрелил одного волка. По-твоему, я побегу докладывать ему, что Джек – один из них? А мамаша напичкалась успокоительным по самое не могу. Много от нее толку. Придется мне справляться со всем этим в одиночку.
Мы с Грейс переглянулись.
– Не в одиночку, а с нами вместе, – поправила Грейс. – Мы поможем тебе, чем сможем. Джек не останется один, но сначала мы должны его отыскать.
Изабел смахнула со своего сапога видимую одной только ей пылинку, как будто не понимала, что ей делать с этим одолжением.
– Не знаю. Когда я в последний раз его видела, он был не слишком мил. Не знаю, хочу ли я его найти.
– Прости, – сказал я.
– За что?
За то, что не могу сказать, что в мерзком характере твоего братца виноваты укусившие его волки. Я пожал плечами. По-моему, я только и делал, что ими пожимал.
– За то, что не смог сообщить тебе ничего утешительного.
Из кухни послышался негромкий назойливый писк.
– Пирог испекся, – сказала Изабел. – Хоть какой-то утешительный приз. – Она взглянула на меня, потом на Грейс. – Значит, он скоро перестанет превращаться туда-обратно? Потому что уже совсем на носу зима?
Я кивнул.
– Вот и хорошо, – подытожила Изабел, глядя из окна на голые ветви деревьев. На лес, который теперь стал домом Джека, а в самом скором времени должен был стать и моим домом. – Скорей бы уж.
Глава 43
Грейс
45 °F
От недосыпа я была как зомби. Я была:
Сочинением по английскому
Голосом мистера Ринка
Помаргивающим флуоресцентным светом над моей партой
Углубленным курсом по биологии
Каменным лицом Изабел
Слипающимися глазами.
– Прием, прием! – послышался голос Рейчел, и она ущипнула меня за локоть, проходя мимо. – Там Оливия. Я даже не видела ее в школе, а ты?
Я проследила за направлением взгляда Рейчел и в толпе ребят, ожидающих школьного автобуса, увидела Оливию. Она перетаптывалась с ноги на ногу, чтобы не замерзнуть. Камеры при ней не было. Я вспомнила про фотографии.
– Мне нужно с ней поговорить.
– Угу. Еще как нужно, – согласилась Рейчел. – Если вы не помиритесь, плакала наша поездка в теплые края на Рождество. Я бы пошла с тобой, но меня ждет папа, а ему еще в Дулут ехать, у него там встреча. Он меня с потрохами съест, если я задержусь хоть на секунду. Расскажешь потом, о чем говорили!
Она припустила к стоянке, а я трусцой побежала к Оливии.
– Оливия!
Она дернулась, и я ухватила ее за локоть, как будто опасалась, что она сейчас улетит.
– Я никак не могу до тебя дозвониться!
Оливия натянула вязаную шапочку до самых глаз и обхватила себя руками, чтобы не дрожать.
– Да?
На миг меня охватило искушение ничего ей не говорить, чтобы посмотреть, что она скажет. Проверить, признается она, что ей все известно про волков, или нет. Однако автобусы уже начали выстраиваться вдоль тротуара, и я решила не ждать.
– Я видела твои снимки, – вполголоса сказала я ей на ухо. – Которые с Джеком.
Она резко повернулась.
– Так это ты их взяла?
Я попыталась, и небезуспешно, удержаться от обвинительного тона.
– Мне их показала Изабел.
Оливия побледнела.
– Почему ты ничего мне не рассказала? – укорила ее я. – Почему не позвонила?
Она закусила губу и принялась рассматривать что-то на стоянке.
– Я собиралась. Хотела сказать тебе, что ты была права. Но потом я наткнулась на Джека, и он просил меня никому про него не рассказывать, и мне стало стыдно, как будто я затеяла что-то плохое.
Я захлопала глазами.
– Ты с ним говорила?
Оливия с несчастным видом пожала плечами, все сильнее дрожа на холодном ветру.
– Я, как обычно, фотографировала волков и увидела его. – Она понизила голос и наклонилась ко мне. – Когда он превращался. Обратно в человека. Я не поверила своим глазам. У него не было никакой одежды, а все произошло недалеко от моего дома, так что я привела его к нам и дала ему кое-что из вещей Джона. Наверное, я просто пыталась убедить себя, что не сошла с ума.
– Ну, спасибо, – саркастически произнесла я.
Дошло до нее не сразу, потом она торопливо заговорила:
– Ох, Грейс, я знаю. Я знаю, ты с самого начала об этом твердила, но, сама подумай, как еще я могла отреагировать? Поверить твоим словам? Так я даже собственным глазам с трудом поверила. Но мне стало его жалко. Он теперь везде изгой.
– И давно это продолжается?
Я не могла понять, что меня так задело. Наверное, это было предательство. Я же с самого начала поделилась с Оливией своими подозрениями, а она призналась во всем, только когда я загнала ее в угол.
– Не знаю. Довольно давно. Я кормлю его, стираю ему одежду и все такое. Где он живет, я не в курсе. Мы много разговаривали, пока не поругались из-за противоядия. Я прогуляла школу, чтобы поговорить с ним и попытаться сделать фотографии других волков. Вдруг еще кто-нибудь из них превратился бы в человека. – Она помолчала. – Грейс, он сказал, что тебя тоже укусили, но ты вылечилась.
– Это правда. Ну, то есть что меня укусили. Ты ведь знала об этом. Но, как видишь, в волчицу я так и не превратилась.
Она не сводила с меня внимательных глаз.
– Ни разу?
Я покачала головой.
– Ни разу. Еще кому-нибудь ты об этом говорила?
Оливия метнула на меня еще один испепеляющий взгляд.
– Я же не идиотка.
– Ну, Изабел же каким-то образом раздобыла снимки. Если она смогла, значит, и другие могут.
– У меня нет ни одной фотографии, на которой был бы снят сам процесс, – возразила Оливия. – Я же сказала, я не полная идиотка. У меня есть только снимки до и после. Кого они могут натолкнуть на правильные выводы?
– Изабел, – напомнила я.
Оливия нахмурилась.
– Я осторожна. И вообще, после того как мы поругались, я его не видела. Мне пора. – Она замахала водителю автобуса. – Ты правда ни разу не превращалась в волчицу?
Теперь настал мой черед испепелять ее взглядом.
– Я никогда не вру тебе, Олив.
Долгое мгновение она молча смотрела на меня, потом сказала:
– Хочешь, поехали ко мне?
Вообще-то я ожидала услышать от нее какое-то подобие извинения. За то, что не верила мне. Не отвечала на мои звонки. Не разговаривала со мной. За то, что я так и не дождалась от нее слов «ты была права». Поэтому я ответила:
– Я жду Сэма.
– Ну ладно. Может, тогда как-нибудь на этой неделе?
Я похлопала глазами.
– Может быть.
Она вошла в автобус, превратилась в темный силуэт за стеклом, пробираясь к своему месту. Я думала, разговор с ней принесет мне какое-то... чувство завершенности, что ли, однако не испытывала ничего, кроме неясной тревоги. Мы с Сэмом столько времени убили на поиски Джека, а Оливия даже не собиралась подсказать нам, где его найти. Я не знала, что и думать.
На стоянку медленно въехал «бронко» и покатил в моем направлении. При виде сидящего за рулем Сэма меня охватило чувство покоя, которого не принес разговор с Оливией. Надо же было так радоваться при виде всего лишь своей собственной машины.
Сэм потянулся и открыл мне дверцу. Вид у него до сих пор был слегка усталый. Он протянул мне пластиковый стаканчик с дымящимся кофе.
– Тебе несколько минут назад кто-то звонил.
– Спасибо. – Я забралась в машину и с благодарностью взяла кофе. – Я сегодня как зомби. У меня кофеиновая ломка, к тому же я только что имела престранный разговор с Оливией. Сейчас все расскажу, только сначала получу свою дозу кофеина. Где телефон?
Сэм кивнул на бардачок.
Я открыла крышку и вытащила телефонную трубку. «Новое сообщение». Я набрала номер голосовой почты, включила громкую связь и положила телефон на приборную панель, а сама обернулась к Сэму.
– Ну вот, теперь я готова, – объявила я.
Сэм вскинул бровь.
– К чему?
– К поцелую.
Сэм скептически покосился на меня.
– Я предпочитаю эффект внезапности.
– У вас одно новое сообщение, – оповестил меня механический голос телефонной барышни.
Я состроила гримаску и с размаху откинулась на спинку кресла.
– Я с ума с тобой сойду.
Он ухмыльнулся.
«Привет, малышка! Ни за что не догадаешься, с кем я сегодня столкнулась!» – послышался из динамика мамин голос.
– Можешь накинуться на меня просто так, – предложила я. – Ничего не имею против.
Маму явно переполняло возбуждение.
«С Наоми Этт! Помнишь, моя одноклассница?»
– Вот уж не ожидал от тебя такого, – отозвался Сэм.
Я решила, что он, наверное, шутит.
Мама между тем продолжала:
«Она давным-давно замужем, приехала в город ненадолго, так что мы с папой где-нибудь с ней посидим».
Я насупилась, глядя на Сэма.
– Я тоже от себя такого не ожидала. Это все ты.
«Поэтому мы с папой сегодня вернемся поздно, – заключила мама. – Там в холодильнике есть остатки какой-то еды, если что, звони».
«Остатки какой-то еды». Запеканки, которую я же и приготовила.
Сэм воззрился на телефон. Мама умолкла, и эстафету приняла телефонная барышня. «Чтобы прослушать сообщение еще раз, нажмите "один". Чтобы стереть сообщение...»
Я его стерла. Сэм все еще смотрел на трубку, но вид у него был отсутствующий. Я не знала, о чем он думает. Может, как и у меня, голова у него пухла от кучи разнообразных проблем, слишком расплывчатых и неуловимых, чтобы их можно было решить.
Я захлопнула крышку телефона; щелчок, похоже, заставил Сэма очнуться. Я поймала на себе его внимательный взгляд.
– Поехали куда-нибудь.
Я вскинула бровь.
– Нет, серьезно. Давай куда-нибудь сходим. Куда угодно. Туда, где могут предложить что-нибудь получше остатков «какой-то еды».
Я не знала, что сказать. Пожалуй, точнее всего мое мнение выражалось словами «И ты еще спрашиваешь?»
Я пристально взглянула на Сэма; он взахлеб продолжал болтать, как будто ему не терпелось скорее выложить мне все, что вертелось у него на языке. Если бы я в этот миг не понюхала воздух, то, скорее всего, и не заметила бы, что с ним творится что-то неладное. Однако от него волнами исходил приторно-сладкий запах беспокойства. О чем он беспокоился? Обо мне? О чем-то, что случилось, пока я была в школе? О прогнозе погоды?
– Что случилось? – спросила я.
– Просто мне захотелось выбраться из города. Ненадолго уехать. Устроить себе маленькие каникулы. Пожить несколько часов чужой жизнью. Нет, если ты не хочешь, то не поедем. И если ты думаешь, что...
– Сэм, – перебила его я. – Заткнись.
Он заткнулся.
– Поехали.
Мы тронулись с места.
Сэм выехал на шоссе, и мы мчались вперед, пока небо над кронами деревьев не стало розовым, а птицы, носящиеся над дорогой, не превратились в темные силуэты. Похолодало, и машины, въезжающие на шоссе, оставляли за собой облачка выхлопа, белые на морозном воздухе. Одной рукой Сэм вел машину, а пальцы второй его руки были переплетены с моими. Это было куда лучше, чем сидеть дома в обществе запеканки.
К тому времени, когда мы съехали с шоссе, то ли я успела притерпеться к исходившему от Сэма запаху беспокойства, то ли он успел успокоиться, потому что теперь в машине витал только мускусный волчий дух.
– Ну, – произнесла я и провела пальцем по тыльной стороне его прохладной ладони. – И куда мы едем?
Сэм покосился на меня, и его улыбка, подсвеченная огоньками на приборной панели, показалась мне печальной.
– В Дулуте есть одна чудесная кондитерская.
Прокатиться в кондитерскую за час пути было ужасно мило. Ужасно глупо, учитывая прогноз погоды, но ужасно мило несмотря ни на что.
– Ни разу не была.
– Там продают лучшие в мире яблоки в карамели, – пообещал Сэм. – И еще такие тягучие штуки, не знаю даже, как они называются. В них, наверное, миллион калорий. А еще горячий шоколад. Ох, Грейс, за этот шоколад душу можно продать.
Я не знала, что ему ответить, по-идиотски завороженная тем, как прозвучало в его устах мое имя. Каким тоном он его произнес. Как двигались его губы. Его голос снова и снова музыкой звучал у меня в ушах.
– Я даже песню написал про их трюфели, – признался он.
Эта фраза привлекла мое внимание.
– Я слышала, как ты играл на гитаре у мамы в студии. Она сказала, та песня была про меня. Почему ты никогда не пел ее мне?
Сэм пожал плечами.
Я взглянула на яркие огни города за окном; каждое здание и каждый мост вызывающе светились в ранних зимних сумерках; мы подъезжали к центру города. Не помню, когда я в последний раз здесь была.
– Это было бы ужасно романтично. И еще больше украсило бы твой светлый образ.
Сэм не сводил глаз с дороги, но уголки его губ дрогнули в улыбке. Я ухмыльнулась и стала смотреть в окно на пробегающие мимо дома. Сэм вел машину по вечерним улицам, не обращая внимания на дорожные знаки. Огни светофоров отражались в нашем лобовом стекле, белые полосы дорожной разметки убегали вдаль, отсчитывая время.
Наконец Сэм затормозил у обочины и указал на залитые теплым светом витрины чуть впереди.
– Вот он, рай.
Мы вышли из машины и трусцой побежали на этот свет. Не знаю, сколько градусов было на улице, но, когда я толкнула стеклянную дверь кондитерской, мое собственное дыхание бесформенным облаком колыхалось у меня перед лицом. Сэм протиснулся в это приветливое золотое сияние следом за мной, обхватив себя руками. Дверной колокольчик еще не успел затихнуть, как Сэм подошел ко мне сзади и, обняв, притянул к себе.
– Не смотри, – прошептал он мне на ухо. – Закрой глаза и понюхай. По-настоящему. Ты умеешь, я знаю.
Я прижалась затылком к его плечу, всей кожей ощущая тепло его тела, и зажмурилась. Мой нос оказался в нескольких дюймах от его шеи, и его запах перебивал все остальные. Земной, необузданный, сложный.
– Да не меня нюхай! – сказал он.
– Больше ничем не пахнет, – пробормотала я и вскинула на него глаза.
– Не упрямься. – Сэм легонько подтолкнул меня, развернув лицом к прилавкам; я увидела полки, заставленные коробками с печеньем и конфетами, и ярко освещенную витрину кондитерского отдела. – Послушай меня хоть раз. Это того стоит.
Его печальные глаза умоляли меня испытать то, чего я избегала годами. Даже не избегала – похоронила заживо. Похоронила, когда считала, что я одна. Теперь же рядом со мной был Сэм. Он обнимал меня, и его теплое дыхание щекотало мне ухо.
Я закрыла глаза, с силой потянула носом воздух, и на меня обрушилась лавина запахов. Первыми были самые сильные, карамель и коричневый сахар, пахнувшие желто-рыжим солнцем. Это было несложно. Их узнал бы любой, кто заглянул в лавку. Дальше был, разумеется, шоколад, горький темный и сладкий молочный. Любая обычная девушка вряд ли учуяла бы что-то еще, и меня охватило искушение на этом и остановиться. Но я почувствовала, как бьется у Сэма сердце, и в кои-то веки поддалась.
В мои ноздри просочился запах мяты, острый, точно стекло, потом аромат малины, почти приторный, как перезрелый фрукт. Яблоко, терпкое и свежее. Орехи и масло, теплые и земные, как Сэм. Еле уловимый изысканный запах белого шоколада. И – боже правый! – кофе, насыщенный, бархатистый и чувственный. Я охнула от удовольствия, но это было еще не все. От полок с печеньем уютно пахнуло мукой и ванилью, и леденцы оглушили буйством фруктовых запахов, слишком насыщенных, чтобы быть настоящими. Солоновато пахло крендельками, терпко – лимоном, тревожно – анисом. Я очутилась в водовороте запахов, названий которых даже не знала. Я застонала.
В награду Сэм легонько-легонько поцеловал меня в ухо, прежде чем прошептать:
– Правда здорово?
Я открыла глаза; по сравнению с тем, что я только что испытала, краски казались тусклыми. Ничего, кроме банальностей, в голову мне не приходило, и потому я просто кивнула. Он поцеловал меня еще раз, в щеку, и взглянул мне в глаза; его собственные глаза сияли от радости. Я поняла, что он никого и никогда не приводил в это место. Только меня.
– Это волшебство, – произнесла я наконец так тихо, что испугалась: он не услышит. Но он, разумеется, услышал. Он слышал все, что слышала я.
Не знаю, готова ли я была признать, насколько я ненормальна.
Сэм отпустил меня, оставив себе только руку, и потянул за собой в глубь магазина.
– Идем. Сейчас будет задание посложнее. Выбери себе что-нибудь. Чего тебе хочется? Выбирай. Что угодно. Я тебе куплю.
«Мне хочется тебя». Ощущая прикосновение его пальцев к моим, глядя, как он движется рядом со мной, наполовину человек, наполовину волк, вспоминая его запах, я до боли хотела его поцеловать.
Сэм сжал мою руку, как будто прочитал мои мысли, и подвел к прилавку со сладостями. Я оглядела аккуратные ряды шоколадных плиток, птифуров, крендельков в сахарной глазури и трюфелей.
– Похолодало на улице? – спросила девушка за прилавком. – Сегодня снег обещали. Скорее бы.
Она вскинула на нас глаза и улыбнулась глупой снисходительной улыбкой; должно быть, мы выглядели по-идиотски счастливыми, парочка держащихся за руки великовозрастных балбесов, с вожделением разглядывающих сладости.
