Текст книги "Полночная любовница"

Автор книги: Мэгги Робинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– С ним все в порядке?

– Думаю, да. Более или менее. Он поцарапался, когда падал в расщелину, а потом сорвал голос, пока звал нас на помощь. Нам придется пересечь мелкий ручей, чтобы попасть в пещеру.

– Что случилось с твоей рубашкой? Должен сказаться нахожу этот новый фасон весьма привлекательным.

Лоретта строго взглянула на него:

– Я была бы очень рада, если бы вы одолжили мне вашу рубашку, милорд. Рубашка Тома выполняет роль поставщика воды.

Кон погладил ее по руке.

– Да ты холодная как лед. – Он отдал ей тяжелую сумку, а сам стал снимать с себя сюртук.

– Что в ней? Камни?

– Нет, моя умная девочка. Камни были в твоей. Блестящая идея, кстати. Я снова почувствовал себя мальчишкой. – Кон накинул на нее свой сюртук, и Лоретта с благодарностью надела его.

– Со мной все хорошо, правда. А вот Джеймс сильно замерз. У него зуб на зуб не попадает.

Кон следовал за Лореттой, пока они спускались с холма и шли по скользкому берегу ручья. Он был удивлен и счастлив, что ей удалось отыскать Джеймса в этом неудобнейшем из мест.

– Как ты догадалась искать здесь? Она пожала плечами:

– Вначале я нашла его куртку, потом просто шла и шла. Это чудо какое-то, ей-богу.

Воистину чудо.

– А где твой фонарь?

– Потух.

– И ты нашла его в темноте?

– Я услышала его прежде, чем погас фонарь. Джеймс стучал камнем о камень.

Кон схватил ее за локоть и сжал.

– Ты спасла ему жизнь, Лори. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя.

– Просто вытащи его из этой расщелины. – Она остановилась у входа в пещеру. – И не будь с ним слишком суров, – прошептала она. – Он не хотел причинять никому беспокойства. Мы с ним поговорили по душам.

Кон и не собирался ругать сына. Джеймс не будет знать ни в чем отказа, по крайней мере пока не достигнет того трудного подросткового возраста, когда мальчишка и святого может вывести из себя.

Кон пригнулся и вошел, осветив пещеру изнутри. Лоретта передернулась, когда несколько летучих мышей запротестовали против вторжения на их территорию.

– Вон там. Ступай осторожнее.

Кон опустился на колени на краю немаленького провала, и сердце его сжалось, когда он заглянул вниз и увидел измученное бледное лицо сына.

– Привет, Джеймс. Я ужасно рад тебя видеть.

– Я не хотел никому причинить неудобств, сэр, – проговорил Джеймс сиплым голосом.

– Тише, не разговаривай. Лоретта сказала, что ты сорвал голос.

Джеймс покачал головой:

– Я прошу прощения за все, что наговорил.

– Я уже все забыл, Джеймс. Я просто счастлив, что с тобой все в порядке и ты жив. Ну и как же нам тебя вытащить?

– Я соскальзываю все ниже и ниже. Я сейчас на чем-то вроде шельфа, но не могу протиснуться сквозь пролом. Я пытался.

И при этом, наверное, содрал кожу до крови.

– Тесноватый домик, а? Я принес молоток. Если я спущусь и обобью камень?

Лоретта покачала головой:

– Кон, тебе ни за что не пройти. Давай, это сделаю я.

Кон вскинул бровь.

– Это намного разумнее, – пояснила Лоретта. – А вот я вряд ли смогу тебя удержать.

– Это же камень, Лори. Хватит ли у тебя силы, чтобы расколоть его?

– Это же известняк. Он относительно мягкий. И потом, мне же не придется откалывать огромные куски, всего лишь небольшие кусочки.

Кон усмехнулся:

– Ты просто чудо. Хорошо, попробуем сделать по-твоему.

Кон разматывал веревку, пока Лоретта застегивала его сюртук и засовывала косу под воротник. Он крепко обвязал веревкой ее тонкую талию, затем обвязал другой конец вокруг себя, намотал излишек на кулак.

– Работа нам предстоит нешуточная. Джеймс свалился не так глубоко, его зажало между камнями. Дай мне знать сразу, как только захочешь выбраться назад. Будет с тебя геройства. Если ничего не получится, я вернусь за Томасом или Нико.

Лоретта взмахнула молотком, проверяя его вес. С растрепанными золотистыми волосами, блестящими в свете фонаря, она была похожа на валькирию.

– Готова?

– Да.

Она медленно начала опускаться в расщелину по мере того, как Кон отпускал веревку дюйм за дюймом, потом втиснулась в узкий проход.

– Стоп! Привет, Джеймс! – В туннеле голос ее прозвучал глубоко и мягко.

Кон подсунул веревку под камень, но все равно держал крепко.

– Берегите глаза, вы оба. Джеймс, а тебе свои надо вообще закрыть.

– Джеймс, как насчет того, чтобы я завязала тебе глаза платком? – Сунув молоток под подбородок, Лоретта завязала мальчику глаза. – Прямо как игра в жмурки, только пока ты не можешь меня осалить. Но скоро сможешь.

Ее удары по камню поначалу были неуверенные. Мелкие осколки взлетели в воздух, и Джеймс закашлялся.

– Извини.

Кон наблюдал, как Лоретта сменила стратегию. Держа молоток обеими руками, увеличила скорость, тревожно раскачиваясь при каждом ударе.

Ему следовало бы остановить ее. Это безумие. Но он продолжал держать веревку и свет так твердо, как только мог, глядя, как тело Лоретты раскачивается и поворачивается от усилий. Известняк пористый и полон трещин. Если им повезет, она найдет подходящую трещину.

Кон попытался представить, что чувствовал его сын, заключенный в каменный кокон на много часов, и озноб пробежал у него по позвоночнику. Им с Уильямом довелось заниматься раскопками гробниц, и он хорошо помнил, каково находиться под землей в темноте, пыли и сырости. А Джеймс вдобавок ко всему был один и думал, что его никогда никто не отыщет.

Кон почувствовал, как его самого охватывает паника. Он никогда не любил замкнутые пространства; даже на корабле большую часть времени проводил на палубе. Этот случай может навсегда оставить след в душе Джеймса вдобавок к тем шрамам, которые останутся у него на теле от падения.

Радостный возглас Лоретты, звук падающих камней и удаляющийся металлический стук оторвал Кона от его мыслей.

– Прогресс? – спросил он.

– Успех, я думаю! Но черт, я уронила молоток. Джеймс, теперь ты сможешь просунуть руки?

Кон не слышал, о чем они говорили. Они переговаривались целую вечность, потом Лоретта сказала:

– Вытаскивай меня, Кон.

Она была мертвым грузом, когда он тянул ее наверх. Когда он, наконец, вытащил ее, руки у нее тряслись от усталости, лицо было красным и блестело от пота.

– С тобой все в порядке?

– Не беспокойся обо мне. Только развяжи веревку. Боюсь, я сама не справлюсь.

Она рухнула на землю и попыталась вернуть пальцам чувствительность. Кон опустился на колени, расслабил узел и стащил веревочную петлю через ее голову. Она понизила голос, чтобы Джеймс не услышал:

– Он боится сдвинуться с места, потому что провал довольно глубокий. Но руки у него свободны и, думаю, он сможет обвязаться веревкой. Хотя это будет нелегко. Мне так жарко. – Она попробовала расстегнуть сюртук Кона, но пальцы слишком онемели. Кон сделал это за нее, стащив сюртук с ее плеч. – Может, мне надо было остаться там и самой вытащить его? Но я не была уверена, что смогу его удержать.

– Ты все сделала правильно. Идеально, Лори. Я люблю тебя.

Она посмотрела ему прямо в глаза, и свет от фонаря задрожал на ее лице.

– Я тоже люблю тебя.

Глава 22

Ну вот. Она и сказала это. Она не произносила этих слов двенадцать лет, просто держала их запертыми в холодном уголке своего сердца, пока не жила, а существовала. Но она действительно любит Кона, всегда любила и всегда будет любить. Как проживет следующие лет сорок, она не представляла, но сейчас не время разрабатывать детали. Сейчас у них есть дело поважнее.

Она прикоснулась к его удивленно открытому рту губами.

– Вытаскивай его, Кон. Скорее.

Кон покачнулся, словно пьяный. Лоретта потрясла его своими словами и прикосновением. Слушая, как он объясняет Джеймсу, что делать, она восхищалась его терпеливым тоном. Он просто создан быть отцом со своей необходимой смесью юмора и силы, которой так не хватает многим мужчинам. Как не хватало ее отцу, например. Некоторый надзор со стороны взрослых ей бы не повредил. Но тогда она, возможно, не научилась бы бродить в темноте в мужских бриджах. Или висеть целую вечность головой вниз, как паук, кроша камень.

Лоретта чувствовала, как каждая мышца в теле кричит об усталости. Не представляла, сможет ли взобраться на крутой утес в темноте. Джеймс-то уж точно не сможет. Впрочем, Кон привел ее лошадь.

Лоретта вытащила из кармана часы. Скоро рассвет. Летом в Йоркшире солнце встает рано, а садится поздно. Она гадала, захочет ли Кон подождать, когда рассветет, прежде чем они покинут пещеру.

– Обвяжись потуже, Джеймс. Как можно туже, – давал указания Кон. – Не торопись. Торопиться некуда. Просто скажешь мне, когда будешь готов, и я вытащу тебя как рыбу. Знаешь, я ведь велел запустить в наше озеро рыбы. Когда ты поправишься, мы пойдем на рыбалку.

Прозаичные слова, дабы унять тревогу. Кон непринужденно болтал, как будто они сидели за столом за завтраком и обсуждали планы на день. Джеймс говорил мало, пытаясь натянуть веревочную петлю через голову и руки. Лоретта постаралась стереть как можно больше пыли и грязи с лица и шеи мальчика, но он был такой бледный. Она считала минуты, пока Кон свешивался с края пролома. Чем скорее они освободят Джеймса, тем счастливее она будет. И больше никогда, ни за какие коврижки и шагу не ступит ни в одну пещеру, и Беатрикс запретит.

Наконец Джеймс сказал, что готов. Кон тоже приготовился, сконцентрировался. Лоретта встала и приложила ладонь к его щеке, потерев темную щетину большим пальцем.

– Я тоже могу помочь.

– Ты достаточно сделала для одной ночи, моя дорогая. Но спасибо.

Он снял рубашку после того, как вытащил Лоретту, поэтому сейчас был похож на полуобнаженное божество. По крайней мере, в ее глазах. Оставаясь рядом, она наблюдала, как вздувались его мускулы, когда он тащил веревку, сурово сжав губы. Темный крест у него на плече заблестел, когда он отклонился назад, пот тек ручьем.

Лоретта быстро прикрылась сюртуком Кона прямо перед тем, как он подтащил Джеймса к краю.

– Я держу тебя. Держу. – Кон схватил Джеймса под мышки и вытащил на бугристый пол.

Мальчик обессиленно обмяк, моргая от света.

– Фляжку с водой, Лори.

Она была все еще обвязана рукавом рубашки и почти пустая. Лоретта подала ее Кону, когда тот усадил сына к себе на колени. Джеймс немного разбрызгал, но все выпил.

– Я принесу еще.

Кон кивнул:

– Возьми фонарь.

Нет, она не оставит Джеймса в темноте после всего того, что он пережил.

– Сориентируюсь по свету звезд. Я мигом.

Лоретта немного постояла у входа, жадно вдыхая воздух. Все уже почти закончилось. Звезды над головой многообещающе подмигивали. Склонив голову, она возблагодарила Бога, что ее молитва была услышана.

Мягкий плеск воды напомнил ей, что ей надо выполнить по крайней мере еще одну задачу. Она сложила ладони чашечкой и с наслаждением сделала несколько глубоких глотков холодной, освежающей воды, затем наполнила фляжку для Джеймса и Кона...

Лоретта наклонилась, чтобы войти в пещеру, и тут же отступила назад, незамеченная. Пока что вода им не понадобится. Отец и сын крепко обнимали друг друга и оба плакали... То были слезы примирения и облегчения.

Лоретта воспрянула духом.

Она подождала несколько минут, а потом покашляла в качестве предупреждения и поднырнула под каменный свод. Кон натягивал свою испорченную рубашку, а Джеймс возился с узлом веревки, которой все еще был обвязан.

Эмоциональный момент прошел. Мужчины, по ее опыту, странные создания, так тщательно скрывают свою уязвимость, словно это преступление. Мальчики еще хуже – они жертвы своей гордости.

– Джеймс сказал, что очень хочет вернуться домой прямо сейчас, не дожидаясь утра. – Кон взял у нее воду, сделал быстрый глоток и передал фляжку Джеймсу, потом помог ему отвязать веревку.

Лоретту перспектива снова лезть по тому крутому склону не вдохновляла.

– А другого пути нет?

– Другая сторона такая же крутая. И ваш верный скакун ждет вас, миледи. – Он подхватил Джеймса на руки, словно тот весил не больше пушинки. – Когда я уже не смогу тебя нести, ты сможешь взбираться за мной. Я не дам тебе упасть.

Джеймс не возражал.

– А как быть с седельной сумкой? С инструментами? – спросила Лоретта.

– Оставим их для следующего горемыки, который забредет сюда. И хотя мы уже не на территории фермы Стенбери, я подумываю о том, чтобы поставить здесь предупреждающий знак. Просто свети мне фонарем, Лори. Скоро он нам уже не понадобится.

Она пошла вперед через ручей и начала подниматься по крутому склону, ступая с опаской из боязни скатиться вниз. Спина и ноги протестующе одеревенели от напряжения. Если б только можно было взобраться на четвереньках. А почему бы, собственно, и нет?

Лоретта поставила фонарь на землю, и он тут же покатился вниз и погас. Прекрасно. Может присоединиться к своему собрату и повеселиться.

– Прошу прощения. Вы, двое, идите вперед. Я собираюсь ползти вверх как краб.

Ей показалось, она услышала смешок Джеймса, но было слишком темно, чтобы видеть его лицо.

– Я вернусь за тобой, если застрянешь. Только устрою Джеймса.

– Конечно.

Они протащились мимо нее, пока она сидела на мокрой траве. Лоретта съехала прилично вниз, пока угол не изменился, и она не решила, что теперь ей будет легче ползти на четвереньках. Кон то и дело окликал ее, и она отзывалась. Звезды на жемчужно-сером небе побледнели. Ночь почти закончилась.

Все в доме наконец затихли как раз тогда, когда надо было начинать день. Кон сам выкупал Джеймса, доверив Надие зашить порез на плече, а Сейди втереть травяную мазь в его царапины и синяки. Джеймс немного поел – и его вырвало. Теперь он спал, укутанный в простыни и такой же белый. Беатрикс составила ему компанию и дремала в кресле в уголке комнаты. Она упросила Кона позволить ей посидеть с ним, желая внести свой вклад в спасение и выздоровление. Лоретта скрылась наверху, чтобы помыться. Чтобы не обременять слуг лишней работой, он отправился на озеро с куском мыла и поплавал чуть ли не с ожесточением, как будто не бодрствовал всю ночь и был на десяток лет моложе. Физическая нагрузка была своего рода наказанием.

Он был так близок к тому, чтобы потерять сына.

Когда-то Джеймс был для него в какой-то степени абстрактным понятием. Едва он родился, сын был красным, сморщенным и голодным и всецело принадлежал Марианне и ее груди. Кон чувствовал себя довольно бесполезным приложением, ведь ему запрещалось даже держать на руках собственного сына. Он был исключен из жизни Джеймса, в том числе и тогда, когда дошло до выбора для него имени. Тесть гоголем ходил по Гайленд-Гроув, как будто это его ребенок, хвастаясь перед округой, как он дал своему внуку путевку в жизнь. Двадцатилетнему Кону следующий маркиз Коновер казался больше Берриманом, чем Райлендом – еще одна цифра, перешедшая на Берриманову сторону гроссбуха в бухгалтерских книгах. Первая неделя существования Джеймса слишком ясно показала Кону, каким будут последующие годы, и он почувствовал, что не вынесет этого.

У него был сын, но он не ощущал себя отцом. Поэтому он уехал, задаваясь вопросом, будут ли по нему скучать. Весьма сомнительно, думал Кон. А потом одно вело к другому, другое к третьему, пока не стало слишком поздно возвращаться. Но теперь он здесь, и его сын, мальчик из плоти и крови, нуждается в нем и, возможно, со временем сможет его полюбить.

Он пригладил свои длинные волосы, вытерся и оделся, наблюдая, как бледно-желтый диск солнца медленно поднимается из-за дальних гор на востоке. После плавания в холодной воде он чувствовал себя усталым, руки болели после того, как он вытаскивал Джеймса и Лоретту из «бездны отчаяния», как Джеймс окрестил крутой склон. Парнишке хватит о чем рассказывать до конца жизни, а в доказательство своей истории у него останется шрам. Кон помассировал ноющее плечо, прикрытый крестом шрам, оставленный ему на память солдатами Бонапарта.

Он всех отправил в постель, поэтому не удивился, что на кухне никого не было, не считая Сэма, который завилял хвостом из-под стола. На буфете были оставлены морковные бисквиты с изюмом. Есть ему не хотелось, хотя это было странно. На цыпочках он по черной лестнице поднялся в свою комнату. Дверь была закрыта, что его удивило. Но еще больше его удивило, что в комнате была Лоретта. Она лежала под шерстяным одеялом, и ее влажные волосы рассыпались по подушке. Губы ее были приоткрыты, золотистые ресницы подрагивали во сне.

Казалось преступлением будить ее, но и не разбудить – тоже. Кон силился побороть свое мгновенное возбуждение. Может, она пришла просто поговорить и уснула, дожидаясь, когда он наплавается и придет в себя.

– Лоретта.

Она вздохнула и повернулась, обнажив голую спину.

Значит, не поговорить...

Кон быстро разделся, недоумевая, почему Господь сегодня так добр к нему. Он вытянулся на мягком матраце и привлек ее к себе. Ладонью обхватил ее грудь, а губами прижался к уху. Если бы он остался в таком положении до конца жизни, то не стал бы возражать, хотя у Лоретты, похоже, были другие планы. Она протянула руку назад и обхватила его горячую плоть своими прохладными пальцами. Все мысли о сне вмиг улетучились. Они занимались любовью без звука, медленно, томно, по очереди лаская и дразня друг друга. Никто не главенствовал. Никто не подчинялся. Они совпадали друг с другом, как две половинки единого целого, точно так, как всегда мечтал Кон, только еще лучше. Потому что это было реально. Ее бархатная кожа на его коже, ее цветочный аромат в его ноздрях, и ее сладкий вкус у него во рту. Лоретта любила его также, как он любил ее, и в эти минуты Кон поверил, что все у них получится.

Беатрикс осторожно потрясла Джеймса за локоть. Она не осмеливалась трясти его слишком энергично из-за ушибов, но он так ужасно кричал. Ему явно снился кошмар, и неудивительно. После того, что ему пришлось пережить, его, вероятно, до конца дней будут мучить кошмары. Она поежилась, представив, каково ему было одному в каменной ловушке, мокрому, ободранному до крови, без света, без надежды и с летучими мышами.

Ну что ж, сбылась его мечта провести ночь в пещере, правда, не совсем так, как он хотел.

– Проснись, Джеймс. Это всего лишь сон.

Его бледно-голубые глаза резко распахнулись. Он уставился на Беатрикс так, словно никогда раньше не видел ее.

Беа было жаль Джеймса. И из-за проблем с отцом, и из-за того, что он потерял мать. Леди Коновер была очень добра к Беатрикс, когда она навещала кузину Лоретту в Дорсете, но она такая властная. Все должно было делаться по ее. Конечно, теперь она умерла, а Джеймс с отцом – почти чужие люди. Беа надеялась, что теперь, когда лорд Коновер спас ему жизнь, они прекратят воевать и отношения между ними наладятся. Вообще-то лорд Коновер сказал, что это кузина Лоретта – героиня. Беа просто счастлива, что Джеймс жив и сверлит ее взглядом, злой, как медведь, кто бы там его ни спас.

– Что ты здесь делаешь? – прохрипел он.

– Исполняю роль сиделки. У Сейди с Надией полно других дел. – Они постарались сделать кресло для нее как можно удобнее с помощью подушек и афганского пледа. Она мало спала прошлой ночью в ожидании вестей от поисковой партии и была по-прежнему в ночной рубашке и босиком.

– Где мой отец?

– Спит, я думаю. Хочешь есть? Я могу сходить вниз и что-нибудь принести.

Джеймс поморщился:

– Сейди дала мне овсянку. Она была отвратительная.

– А я люблю овсянку. Со сливками и побольше сахара.

– Клей, – пробормотал Джеймс. – Уходи.

Беа кольнула обида.

– У тебя что-нибудь болит?

– Ничего у меня не болит. Просто не хочу с тобой разговаривать.

То, как он произнес «с тобой», было очень странно, как будто он был бы рад поболтать с кем угодно, только не с ней.

Она встала, вязаный плед свалился на пол.

– Что ж, прекрасно. Не хочу быть там, где мне не рады. – Она бросила на него свой самый надменный взгляд, надеясь устыдить его, свинтуса неблагодарного. Подумать только, она не спала из-за этого невоспитанного грубияна!

Джеймс с трудом сел.

– Я обещал, что не буду.

– Чего не будешь?

Он нес какую-то ерунду. И зачем он уставился в потолок, словно там что-то написано.

– Не буду с тобой разговаривать, – сказал он наконец. – Понимаешь... все из-за горла. Я сорвал его, пока кричал.

– О! – Беатрикс снова села, сложив руки. – Я могла бы тебе почитать.

Он покачала головой, глядя куда угодно, только не на нее. Он как будто чувствовал себя не в своей тарелке. Почти... виноватым.

Да и следовало бы, после того как он дразнил ее вчера, когда они нашли портрет его бабушки. Он довел ее до слез, а потом назвал девчонкой, как будто это какое-нибудь ругательство. Цыгане и тролли, ну надо же. Может, его близкая встреча со смертью пойдет ему на пользу и научит быть добрее.

– Знаешь, твой отец подарил мне портрет, который мы нашли на чердаке.

Джеймс побледнел еще больше.

– Тебя не лихорадит? – Беа поднялась и потрогала его лоб. Он был теплым.

– Гм.

– Ты вел себя вчера просто безобразно.

– Извини.

Он и в самом деле выглядел больным. Может, ей и вправду лучше оставить его одного или послать к нему Нико или Томаса?

– Ты не моя сестра! – Его голос сорвался на последнем слове.

– Разумеется, нет. Хотя я бы не возражала, даже несмотря на то, что ты мальчишка и порой бываешь просто невозможен. Иметь брата совсем не плохо.

Джеймс, похоже, не оценил ее шутку. Он сделался просто сам не свой, лицо его побагровело, потом опять побелело как снег.

– Джеймс, да ты точно болен. Давай я приведу твоего отца.

– Нет! Он подумает, что я нарушил слово. Клятву молчания. И заговорил с тобой. – Он сжал губы и откинулся на подушку.

– Давай я принесу тебе чаю с медом для горла.

Он кивнул с видом неимоверного облегчения от того, что она уходит. Интересно, подумала Беа, когда они теперь уедут? Из-за того, что случилось с Джеймсом, об отъезде сегодня не могло быть и речи, чему она втайне порадовалась. Ей нравится здесь, где есть Сэм и овечки, яркая зелень долин и легкий туман по утрам. Она научилась плавать в спокойном озере и обыграла Джеймса в карточной игре.

Доносящиеся из кухни голоса сказали ей, что там есть кому приготовить чай, хотя она и сама вполне могла вскипятить воду. Сейди и кузина Лоретта научили ее многим полезным вещам, когда она гостила у них. Она остановилась перед дверью, чтобы послушать. Если там Нико или Томас, негоже ей идти туда в ночной рубашке. Хватит и того, что они видели ее прошлой ночью, хотя и были заняты и встревожены, чтобы заметить ее неподобающий вид. Ночью обстоятельства были чрезвычайными, но утром уже нет. С мамой случился бы припадок, если бы она увидела, что Беа расхаживает по дому в таком виде.

– ...к бесу, а то я уж и не чаяла. Что ж, давно пора. – Это была Сейди. Голос ее звучал радостно, даже ликующе. Мама Беа не одобрила бы такого языка у служанки. Или у кого-то еще, если уж на то пошло.

– Так ты считаешь, план лорда Коновера осуществился? – послышался мягкий, с акцентом, голос Нации.

– Ну, она снова в его постели, а это начало. Теперь, если б только она набралась храбрости сказать Беа правду, прошедшая ночь стоила бы всех наших тревог. Лоретта очень упряма и всегда была такой. Но она любит свою дочь. У маркиза полно денег, чтобы откупить ее у этих кузенов. Бедняжка могла бы жить со своими настоящими родителями, как и должно быть. Дома люди поначалу поговорят, конечно, но они любят Коновера. И Лоретту любят.

Беа с колотящимся сердцем вжалась в стену. Мама всегда говорила ей, что подслушивать нехорошо. Ты слышишь именно то, что заслуживаешь. Мама была права.

Мама? Но если она правильно поняла Сейди, ее мама ей вовсе не мама.

Беатрикс прикусила щеку изнутри, просто чтобы проверить, чувствует ли что-нибудь. И ощутила вкус крови. Джеймс знает. Поэтому он так нервничал в ее присутствии. Он тоже лгал ей. Она внебрачная дочь лорда Коновера и своей кузины. Нет, не кузины. Неудивительно, что папа с мамой порой так странно смотрят на нее, как будто она грязная.

Она пошла наверх, в свою комнату, забыв про чай. Но то, что она услышала, забыть было нельзя.

Глава 23

Лоретта лежала в его объятиях, он был несказанно рад этому. Кон подумал, что ему пора встать и проверить, как там Джеймс. Уже позднее утро, надо начинать новый день и новую жизнь. Он не мог сказать наверняка, как это случилось, но Лоретта, кажется, тоже изменилась. Теперь она принадлежала ему. Они поженятся. Она еще этого не сказала, но в душе он знал, что так и будет.

– Что ты сказала Джеймсу? Он, похоже, здорово изменился.

Ее губы защекотали его плечо.

– Что я была знакома с Марианной и знала, почему она сделала то, что сделала. Что люди не бывают только хорошими или только плохими. Ни ты, ни его мама. Ни я.

Она выскользнула из его объятий и натянула на себя простыню.

– Я собираюсь рассказать Беатрикс, Кон. Этой ночью я осознала, что жизнь слишком непредсказуема, чтобы продолжать лгать. Я даже себе лгала. Говорила, что защищаю Беа, хотя на самом деле только защищала себя. – Она тяжело сглотнула. – Она возненавидит меня.

– Не возненавидит. – Он поиграл с ее золотисто-кремовым локоном, упавшим на плечо. – Ты поступаешь правильно. Я уже разговаривал с ее родителями. То есть с Винсентами. – Он поморщился. Ведь это он и Лоретта – родители Беа. Но они как-нибудь возместят все те годы, что упустили. – У меня создалось впечатление, что они будут только рады избавиться от нее. – Кон поспешил продолжить, заметив тревогу на лице Лоретты: – Нет-нет, они не были ей плохими родителями. Они исполнили свой долг. Но она больше не маленький ребенок. Она взрослеет.

– Они боятся, что она станет такой, как я, – криво усмехнулась Лоретта.

– Надеюсь, что станет. Такой чистейшей души я больше никогда не встречал.

– Ох, Кон! Хотела бы я, чтоб это было правдой. С того момента как я решила, что ты должен принадлежать мне, я подлетала слишком близко к огню. Мои ангельские крылья опалились.

– Ты была такой юной, Лори. И ты, и я. Невозможно даже представить, что можно снова вернуть те годы. Но я бы не изменил ничего – ни единой секунды, – если это означает, что ты была бы в этой постели, рядом со мной. Выходи за меня. – Он опять поторопился, но ничего не мог с собой поделать.

– Я уже вышла, Кон. В сумерках одним августовским вечером. – Она тоскливо улыбнулась ему.

– На этот раз в церкви. Здесь или в Дорсете, мне все равно.

Лоретта молчала так долго, что Кон ощутил кислый привкус разочарования во рту, но потом проговорила:

– Я согласна.

– Слава Богу! – Он закрыл глаза, чтобы сдержать подступившие слезы. А когда открыл их, увидел, что щеки Лоретты мокры от слез. – Ты только посмотри на нас. Парочка плакс, да и только. Меня уже называют Безумным Маркизом, а ты теперь будешь моей Безумной Маркизой.

Лоретта вытерла лицо тыльной стороной ладони.

– Я пока не осмеливаюсь поверить в счастье.

– Хочешь, чтобы я был с тобой, когда ты ей скажешь?

– Нет, не думаю. Это то, что я должна сделать сама, как ты с Джеймсом. Но спасибо, что предложил.

Кон встал с постели и оделся.

– Пойду проведаю Джеймса. Если тебе что-то понадобится...

– Я знаю.

И она действительно знала. Он сделает все на свете, чтобы выполнить те клятвы, которое они дали друг другу в тот августовский вечер.

Лоретта чувствовала себя шпионкой, когда высунула голову из комнаты Кона, чтобы посмотреть, все ли спокойно. Коридор был пуст. Она затянула пояс халата потуже и направилась к себе в комнату. В доме было тихо, возможно, из-за больного и еще из-за того, что все его обитатели ужасно устали. Она спала в объятиях Кона не больше часа и теперь гадала, отдает ли себе отчет в том, что делает. Она собирается выйти замуж за Кона – снова – и признаться Беатрикс, что они с Коном ее родители. Два достаточно серьезных, изменяющих жизнь решения, которые, возможно, следовало бы принять завтра, а не сегодня. Но завтра ее трусливая сущность может вновь заявить о себе.

В комнате у нее было прибрано, а кровать расстелена. Лоретта с тоской посмотрела на нее, но все же стала одеваться. Она надела платье и причесалась. Приведя себя в божеский вид, она направилась к комнате Беа. Постучала.

–Войдите.

Беа сидела на сиденье в оконной нише, все еще в своей белой с оборками ночной рубашке.

– Доброе утро, соня. Или уже день?

– Я не спала.

– Тебя, бедняжку, забросили со всей этой суматохой из-за Джеймса. Помочь тебе одеться?

– Мне все равно.

– Беа, что случилось? Ты хорошо себя чувствуешь?

Беа свернулась клубочком и прислонилась к стеклу. Она бросила на Лоретту крайне странный взгляд, потом отвернулась.

– Когда мы уезжаем?

– Это одна из причин, почему я пришла поговорить с тобой. Я знаю, ты хочешь остаться здесь на все лето.

– Мне все равно, – повторила Беа.

Это было совсем не похоже на Беатрикс. При всей своей природной сдержанности этим утром она казалась уж слишком отстраненной.

– Ты, должно быть, сильно устала. Спасибо, что посидела с Джеймсом. Я еще не видела его. Как он?

– Я забыла про его чай.

– С ним сейчас отец. Уверена, он позаботится об этом. Бедный Джеймс потерял голос, и чай пойдет ему на пользу. Чай все лечит. – Лоретта весело болтала, но чувствовала, что что-то не так. Вряд ли Джеймс нарушил свое обещание. Он, в конце концов, почти не может разговаривать. Но если он бредил... – Беатрикс, можно мне присесть? Мне надо сказать тебе кое-что важное.

Беа не шелохнулась. Лицо ее было по-прежнему прижато к стеклу, руки обнимали колени.

– Не знаю, с чего начать.

– С начала, – пробормотала Беа, все еще отвернувшись.

– Ну да, в общем... – Колени у Лоретты дрожали, а сердце неистово колотилось. – Если я начну с начала, моя история займет некоторое время. – Она подтащила стул к сиденью в оконной нише. – Как думаешь, ты могла бы смотреть на меня, пока я буду говорить?

Беа чуточку повернулась.

Она знает.

Лоретта не представляла откуда, но могла бы поклясться жизнью, что Беатрикс уже знает правду и уже наказывает ее. Сложив вместе поразительный портрет, внимание Кона и поддразнивания Джеймса насчет цыган, она обо всем догадалась.

Поэтому Лоретта не стала ходить вокруг да около, а перешла прямо к главному.

– Я твоя настоящая мать, Беа, а лорд Коновер – твой отец. Мы оба очень сильно любим тебя. – Она не собиралась извиняться за свои «грехи», ибо не любить Кона она не могла. Не могла и не может.

Теперь все внимание Беатрикс было направлено на нее и, как ни невероятно, едва заметная улыбка приподняла уголки ее губ.

– Я знаю.

Лоретта почувствовала, как воздух с шумом вырвался из легких.

– Тебе Джеймс рассказал?

– Нет. Он не мог дождаться, когда избавится от меня. Я подслушала разговор Сейди с Надией.

– Ох, моя бедная Беа! Мне так жаль. – Лоретта боялась встать и прикоснуться к дочери, поэтому одеревенело сидела на стуле, обхватив пальцами подлокотники.

– Я незаконнорожденная.

Лоретта закрыла глаза.

– Да, в глазах закона, возможно. Но не перед Богом. Господь одинаково любит всех нас. Мыс Коном любили друг друга. Мы собирались пожениться, когда ему исполнится двадцать один, но потом не смогли. Он был вынужден жениться на матери Джеймса. Но еще до той свадьбы мы произнесли свои обеты друг другу на нашей собственной тайной церемонии. Я чувствовала себя его женой с тех пор, как мне было семнадцать, а ему девятнадцать. Я очень сильно любила его. И сейчас люблю. Мы поженимся, Беа. На этот раз в церкви.