Текст книги "Не бойся любви"
Автор книги: Мэгги Осборн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– Ладно, только это против моего желания. И если дон Антонио велит выгнать нас пинком под зад, не говори, что я тебя не предостерегала.
День был теплый, и легкий ветерок приносил с собой запах далекого моря и аромат цветов, растущих совсем близко. В такие ясные весенние дни сердце словно поет, сливаясь с природой.
– Дженни, ты меня все еще любишь?
– Что? – Дженни резко повернула голову и уставилась на Грасиелу. – Разумеется, люблю. К чему задавать такие глупые вопросы?
– Ты себя ведешь очень странно, с тех пор как мы приехали сюда. Сначала я подумала, что ты тоскуешь о дяде Тае. Но потом я подумала…
Что ж, это самое подходящее время, лучше не будет. Все, что ей следует сделать, – это объявить о своем скором отъезде.
– Послушай-ка, детка, – заговорила Дженни, глядя прямо перед собой и чувствуя невероятную тяжесть на сердце. – У тебя теперь есть семья. Тебе не нужна…
Но ей не удалось закончить речь, которую она составляла и бесконечно повторяла каждую ночь. Двое мужчин выехали из кустов при дороге и велели им с Грасиелой остановиться.
– Вы находитесь в частном владении, – произнес один из мужчин по-английски с сильным акцентом. – Это земля Барранкаса. Поворачивайте назад.
– Мы приехали навестить дона Антонио Барранкаса, – холодным тоном заявила Дженни; она кивнула второму мужчине и перешла на испанский: – Пожалуйста, сообщите дону Антонио, что его внучка желает выразить ему свое почтение.
Мужчины уставились на Грасиелу, потом, спохватившись, повернули коней и поскакали галопом по дороге.
Дженни отмахивалась от пыли, которая садилась ей на шляпу и на плечи.
– Ну, через несколько минут мы узнаем, желанные ли мы гости.
– Мама говорила, что дедушка Антонио очень строгий, – возбужденно сообщила Грасиела. – Мне кажется, он не любит маленьких девочек.
– Значит, ты очень храбро поступила, отправившись сюда.
Если ранчо Сандерсов само говорило о его процветании, то имение Барранкаса просто кричало о богатстве. У Дженни дух захватило, когда она сквозь строи кедров разглядела крытую черепицей асиенду. сли бы она не знала, что это частное владение, то решила бы, что перед ней правительственное здание. Флигеля и надворные постройки были по крайней мере в два раза выше, чем на ранчо Сандерсов, и Дженни даже представить не могла, что в одном месте может находиться столько загонов.
Бессознательным движением расправив юбку, она смотрела на асиенду, испытывая сожаление, что не оделась получше и не надела более нарядную шляпу.
– Думаю, детка, что твоя мысль была не слишком удачной, – заметила она.
– Прекрати называть меня деткой, – прошипела Грасиела.
– Хорошо хоть, что они не вышвырнули нас отсюда сразу.
Мужчина, женщина и мальчик ждали их у ворот. Мужчина молча помог им спешиться, а мальчик увел в поводу кобылу и пони.
Женщина, увидев Грасиелу, ахнула и прикрыла рот рукой. Бросив беспокойный взгляд на Дженни, она снова повернулась к Грасиеле.
– Сюда, пожалуйста, – пригласила она и ввела обеих в дом.
Все здесь было массивно. Огромные балки поддерживали потолок. Широкая лестница вела на затененный второй этаж. На полу расстелены ковры, красивые, как гобелены, мебель тяжелая и блестящая.
Грасиела старалась держаться поближе к Дженни и крепко сжимала ее руку, пока они шли за женщиной через огромный холл, потом по выложенному плиткой коридору и в конце концов оказались в прохладной и красивой комнате со стенами, выкрашенными в кремовый цвет, и мебелью со светлой обивкой.
– Кофе, сеньорита? – промурлыкала по-испански женщина, не сводя с Грасиелы глаз. – Или что-нибудь прохладительное?
– Благодарю вас, не надо, – тоже по-испански ответила Дженни, неотрывно глядя на два портрета над камином.
На одном из них изображена была Маргарита, юная, полная здоровья, ошеломляюще прекрасная. Другая женщина, очевидно, мать Маргариты, выглядела старше, но тоже была необычайно красива. Обе женщины темноглазые, иначе Дженни могла бы себе представить Грасиелу в возрасте шестнадцати, а затем и сорока лет.
– Привет, дедушка. Я Грасиела.
Повернувшись, Дженни очутилась перед высоким красивым мужчиной, более моложавым, нежели она ожидала увидеть. На висках у дона Антонио пробивалась седина, постоянное пребывание на воздухе выдубило лицо, но Дженни сомневалась, что он намного старше Эллен Сандерс, которой, как она знала, было сорок лет.
Он смотрел на нее поверх головы Грасиелы без всякого признака дружелюбия в холодных черных глазах.
– Зачем вы сюда приехали?
Дженни откашлялась и выпрямила спину.
– Сеньор Барранкас, я Дженни Джонс. Я привезла вашу внучку из Мексики в Калифорнию. У меня есть новости о вашей дочери, если вам угодно их выслушать.
Он опустил хмурый взгляд на Грасиелу и заложил руки за спину.
– У меня нет дочери, – прозвучали жесткие слова.
– Нет, есть, дедушка. Разве ты не помнишь? – прошептала Грасиела. – Вот смотри. Это мама на портрете. Но мама умерла, и дядя Тай тоже. – Она придвинулась поближе к Дженни. – Кузены Хорхе и Тито хотели убить меня. Кузены Чуло и Луис тоже этого хотели. Чуло ударил Дженни ножом, но я зашила рану.
Дон Антонио вздернул голову, и глаза у него вспыхнули гневом.
– Что это за бредни? – Дженни была уверена, что видела выражение боли у него на лице при упоминании о смерти Маргариты, но сейчас дон Антонио был только разгневан. – Вы привезли сюда этого ребенка, чтобы порочить мою семью в моем собственном доме?
Глаза у Дженни превратились в щелочки, а позвоночник выпрямился, словно шомпол.
– Очевидно, ваши родственники к югу от Рио-Гранде полагают, что они имеют больше прав на ваше состояние, чем ваша внучка. Они сделали все от них зависящее, чтобы убить нас обеих. Они убили Тая Сандерса.
– Если бы у меня была внучка, то ни один из членов моей семьи не посмел бы причинить ей вред. Что касается незаконного отпрыска Сандерса, – дон Антонио сделал паузу и с презрением посмотрел на Грасиелу, – то ваша ложь попросту смешна. Незаконное отродье Сандерса не имеет никаких прав на собственность Барранкасов.
– У меня есть брачное свидетельство вашей дочери, сеньор. Грасиела, названная так по имени вашей покойной жены, не является незаконным ребенком. – Багровые пятна выступили у Дженни на щеках, но голос ее оставался твердым как скала. – Ваша дочь вовсе не была такой глупой, какой вы ее, может быть, считали. Она утверждала, что Грасиела и в самом деле ваша законная наследница, сеньор, независимо от того, признаете вы ее или нет. И даю вам слово, что только счастливая случайность уберегла вашу семью от такого несчастья, как насильственная смерть внучки.
Ярость свела его челюсти.
– Вы здесь нежеланная гостья, сеньорита. Заберите ребенка, кем бы он ни был, и немедленно покиньте мои владения.
Подбородок Грасиелы взлетел вверх, а сама она бессознательно приняла ту же позу, что и ее дед.
– Дженни не лжет! – пылая возмущением, заявила она. – И я тоже! Тито напустил на меня змей, а Луис взорвал поезд, в котором мы ехали, и убил дядю Тая. И все они хотели убить твою внучку. Меня, дедушка!
Дон Антонио повернулся на каблуках и дошел почти до двери, когда чей-то резкий голос назвал его:
– Сеньор Барранкас!
Дженни обернулась и увидела, что в комнату входит Эллен в жакете и в шляпе, надетых с очевидной поспешностью. Она бросила на Дженни и Грасиелу рассерженный взгляд, подошла и уселась на стул, единственный здесь не обтянутый кожей.
– Может, вы принесете напитки? – обратилась она по-испански к женщине, остановившейся в дверях. – Кофе для взрослых, лимонад для внучки дона Антонио.
Женщина опасливо глянула на дона Антонио – и немедленно удалилась.
Улыбка Эллен не отразилась в ее глазах.
– Простите, что взяла на себя роль хозяйки, но, кажется, у вас сегодня несколько человек гостей.
– Сеньора Сандерс, – ледяным тоном обратился к ней дон Антонио, – примите мои соболезнования в связи с вашей утратой – смертью супруга.
– Я понесла новые потери, – мягко ответила Эллен, жестом приглашая Грасиелу сесть рядом. – Я потеряла сына и невестку.
Едва смея дышать, Дженни стояла у камина и наблюдала за натянутой, хоть и вполне вежливой сценой между членами двух семей, питающих одна к другой жестокую ненависть. Ее уважение к Эллен Сандерс и восхищение этой женщиной росло как на дрожжах. Эллен опиралась на прославленную мексиканскую любезность и при ее помощи управляла доном Антонио.
– Умоляю вас извинить меня за прямоту, но я сомневаюсь, что потеря упомянутой вами невестки ранит вас больше, нежели потеря Сандерса ранит меня.
Эллен посмотрела ему прямо в глаза.
– Вы ошибаетесь. Я с глубоким сожалением узнала о смерти Маргариты. Я намеревалась принять жену моего сына в свою семью – принять и любить ее. Женщины Барранкасов и Сандерсов никогда не разделяли вражду, которую питали друг к другу вы и мой покойный муж.
– У меня есть важные дела, – сдержанно проговорил дон Антонио. – Когда вы допьете ваш кофе, Чала проводит вас.
– Вы потеряли дочь, а я потеряла мужа и сына, – тихо проговорила Эллен. – Положим этому конец, Антонио. – Она обняла Грасиелу одной рукой. – Пусть наша чудесная внучка проложит путь к прекращению вражды между вашей семьей и моей. Грасиела приехала к вам по собственной воле и вопреки моему желанию, потому что она хочет познакомиться и с семьей своей матери. Я ошибалась. Она в той же степени ваша внучка, как и моя. Она имела право приехать к вам. Вы уже прогнали от себя одно дитя. Вы хотите ожесточить свое сердце и против этого ребенка?
Эллен только глянула на Дженни – и та сразу все поняла. Подошла к Грасиеле, взяла ее за руку и вывела из комнаты.
Весь следующий час они с Грасиелой бродили вокруг асиенды. Никто к ним не подошел. Никто не заговорил с ними. Как только они заметили паренька, ведущего их лошадей к тяжелым резным парадным дверям, они поспешили туда же.
Эллен вышла с твердо сжатыми губами и суровым выражением глаз. Ни слова не говоря, села верхом, подождала Дженни и Грасиелу и двинулась к дороге. Она не приближалась к Дженни и Грасиеле до тех пор, пока все они не выехали за пределы владений Барранкасов.
– Примет он ее? – решилась задать вопрос Дженни.
– Черт меня возьми, если я знаю! Это самый гордый, самый упрямый и непреклонный человек, какие мне известны, если не считать Кола Сандерса. Но он по крайней мере знает теперь всю историю. Не думаю, что старый осел поверил хотя бы половине из рассказанного ему, но я наговорила вполне достаточно, чтобы он призадумался. – Эллен сощурила глаза. – Кстати, об ослах: какого черта вы обе надумали пробраться сюда как воры, достойные суда Линча? Мне бы следовало выпороть вас обеих за вашу чудовищную глупость.
Начала Грасиела. Сперва она как будто онемела от удивления, потом звонко расхохоталась со словами:
– Дженни, бабушка выражается точно как ты!
Дженни старалась сохранить серьезное и даже сокрушенное лицо. Но заразительный смех Грасиелы снял напряжение последних двух часов. Губы у Дженни изогнулись. Плечи затряслись.
– Мы, наверное, попросту спятили! – выкрикнула она и захохотала так, что едва не свалилась с лошади. – Вам и вправду стоило бы выпороть нас.
– Точно, спятили, или пусть меня черти заберут!
– Бабушка, нельзя ругаться. Мы с Дженни с этим покончили. Ты тоже кончай.
После этого Эллен хлопнула шляпой о колено и расхохоталась до слез.
Весь остаток недели, стоило им взглянуть друг на друга, кто-то первым начинал хихикать, смех подхватывал другой – и пиши пропало! Смеялись до того, что начинало колоть в боках.
Но с каждым днем, полным дел и веселья, с каждой прогулкой с Робертом, совместной работой с Эллен и Марией, с каждым прикосновением маленькой ручки Грасиелы Дженни все труднее было думать об отъезде.
Но она должна была уехать, пока хоть частица ее сердца принадлежала ей самой. Она отдавала его частицу за частицей: Эллен, старому Гризли Биллу, обшитому тесом дому Тая и даже – совсем малый кусочек – Роберту, который сторонился всех в своей боли и тоске, погруженный в отчаяние, слишком хорошо понятное Дженни.
Назавтра истекал месяц, обещанный Таю. Послезавтра она уедет отсюда, опустошенная, страдающая как только может страдать человек, все еще обязанный жить, несмотря ни на что.
Глава 18
– Бабушка! Давай испечем сегодня торт, ладно? Может, па тогда хоть улыбнется?
Каждый раз, как Грасиела видела печальное лицо отца, ей делалось тяжело. Она отдала ему свой золотой медальон в надежде, что мамин портрет ему поможет, но он, кажется, не помог. Она не думала, что поможет и ее присутствие.
Из всех, кто жил на ранчо, Грасиела не чувствовала себя легко и просто лишь с отцом. Он держался отчужденно, погруженный в свое горе. Порою Грасиеле – не без чувства вины – хотелось, чтобы ее папой был дядя Тай, ей нравилось мечтать о том, как она, Дженни и Тай живут вместе. Ох, это было бы так славно, так здорово!
Грасиела заметила, что бабушка Эллен, вытирая о фартук руки в мыльной пене, обменялась взглядом с Дженни.
– Торт мы испечем завтра, деточка. А нынче утром Дженни собирается проехаться верхом вместе с тобой.
– Отлично! – Грасиела захлопала в ладоши. – Дженни, только ты и я? Больше никого?
– Только ты и я, – подтвердила Дженни странно хрипловатым голосом.
– Давай поедем к дому дяди Тая, можно?
Они ездили туда регулярно. Выпалывали сорняки вокруг крыльца, подметали ступеньки. Грасиеле нравилось ездить туда, потому что она любила думать о дяде Тае, и еще потому, что оттуда были видны черепичные крыши асиенды дедушки Барранкаса.
– Надень, пожалуйста, юбку с разрезом – мы сегодня не поедем на этих твоих дамских седлах для неженок, – сказала Дженни. – И поторопись, а я пока соберу корзинку с едой.
Поднимаясь по лестнице, Грасиела услышала, что бабушка предлагает Дженни взять с собой пистолет.
– Двое из наших парней говорили, что вчера и позавчера видели незнакомцев. Джейк было подумал, что это новые работники Барранкаса, но потом выяснил, что ничего подобного. Дженни, ты же знаешь, мне тревожно отпускать вас с Грасиелой одних к дому Тая. Возьми с собой Гризли Билла или Джейка.
– Ведь это в последний раз.
Наступило странное молчание, потом Грасиела услышала шепот, и еще ей показалось, будто бабушка и Дженни обнялись. Что-то с ними сегодня не то. Девочка испытывала непонятные уколы страха, какие-то предчувствия – так иногда бывает перед грозой.
Дженни и Грасиела подъехали к дому Тая в полном молчании.
– Что-то я не помню, чтобы ты так долго вела себя тихо, – пошутила Дженни.
Она обмотала поводья кобылы вокруг столба коновязи и проследила, чтобы Грасиела сделала то же самое. Потом сняла с лошади корзинку с едой и поставила на ступеньки. Грасиела уселась на ступеньку повыше Дженни.
– Почему ты взяла с собой пистолет и надела брюки?
– Пистолет взяла, чтобы успокоить бабушку. Она поставила условие: либо бери с собой пистолет, либо пускай с вами поедет Гризли Билл или Джейк. Но я не хотела брать кого-то с собой. Этот день только для нас двоих – для тебя и для меня. – Дженни достала из корзинки куриную ногу и протянула Грасиеле, но та покачала головой. – Да успокойся ты. Пистолет ведь только из осторожности.
– Я знаю, почему ты надела брюки. Ты снова привыкаешь их носить, потому что собираешься уезжать.
Дженни замерла и опустила кусок курицы, который уже поднесла ко рту. Она забыла, насколько умна Грасиела. Ничто не ускользало от ее острого взгляда. А Дженни надеялась еще немного оттянуть их прощание и просто провести вместе несколько славных и памятных послеполуденных часов.
Опустив голову, она тщательно вытерла пальцы о салфетку.
– Сандерсы мне не родня, милая девочка. Я достаточно долго пользовалась их гостеприимством. Убедилась, что ты будешь любима и всем обеспечена. Я подождала месяц, как пообещала Таю. – Она подняла голову и глянула в полные слез глаза Грасиелы. – Милая, мне надо уезжать.
– Дядя Тай приедет домой и с ума сойдет, если тебя здесь не окажется.
Сердитые слезы покатились у Грасиелы по щекам. Дженни глубоко вздохнула, прежде чем ответить.
– Я старалась убедить себя, что Тай мертв, хотя малая частица меня, – она дотронулась до сердца, – отказывалась верить. Но, милая моя Грасиела, если бы Тай был жив, он прислал бы весточку. Хоть одно словечко. Так тяжело потерять надежду. Это самое тяжелое из всего. Ты и я… только мы одни думали, что он выкарабкается, но мы принимали желаемое за действительное, потому что любили его. Наверное, надо примириться с худшим.
Детские слезы терзали Дженни, просто убивали к чертовой матери, самое доводили до слез. Ей казалось, что она задыхается от соли и желчи; она не была готова к тому, что Грасиела бросится к ней на колени и обовьет руками шею. Несколько секунд они раскачивались и едва не свалились с крыльца.
– Если ты должна уезжать, то и я уеду с тобой.
– Нет, милая девочка, ты не можешь уехать. – Господи Иисусе, это все равно что нож в сердце. Право слово, лучше бы Чуло полоснул ее еще раз ножом в живот, чем сидеть вот так и чувствовать, как слабые детские ручонки обнимают шею и детские слезы увлажняют щеку. – Это твои люди, твоя семья. Они тебя любят, и ты любишь их. Тебе здесь будет хорошо.
– Я твой человек! Я люблю тебя, и ты тоже меня любишь, хоть и не говоришь, я это знаю, Дженни! Ты должна взять меня с собой. Кто даст тебе чистый носовой платок? Кто тебя зашьет? – Руки Грасиелы сжались крепче. – Кто научит меня новым словам и новым вещам? Если ты уедешь, кто научит меня быть такой, как ты?
– О Господи, Грасиела! – Дженни обнимала девочку так крепко, что боялась причинить ей боль, но тут Грасиела отпрянула, чтобы посмотреть на Дженни, и та ослабила объятия.
– Дженни! Ты плачешь? О!
Они снова обнялись и плакали вместе – плакали долго, пока не иссякли слезы, а после этого они просто сидели, предаваясь общей печали. Дженни устроила Грасиелу поудобнее у себя на коленях и прижалась плечом к волосам девочки. Никогда она не забудет запах этих волос и вес теплого маленького тела. Как ей жить без этого ребенка? Потеря Тая отняла у Дженни половину сердца; она оставит здесь другую половину, когда уедет завтра.
– Я очень люблю тебя, Грасиела, – хрипло пробормотала Дженни. – Нет, не смотри на меня. Мне нужно кое-что сказать, и говорить мне будет легче, когда ты не смотришь на меня.
– Я поеду с тобой. Ты меня не оставишь.
– Я не хочу, чтобы ты так сделала. – «Маргарита! Если ты слушаешь, то прошу тебя… пожалуйста, помоги нам обеим». – Дорогая девочка, поверь мне. Я уж думала, прикидывала по-разному, как бы нам остаться вместе. Ничего не получается.
– Ты можешь выйти замуж за моего папу.
Дженни думала о такой возможности. И решила, что, даже если Роберт принял бы столь нелепое предложение, это привело бы к катастрофе. Она не терпела его за то, что он чуждался дочери, презирала за слабость, прошлую и настоящую.
– Твоя мама – единственная женщина, которую твой папа мог бы любить.
Грасиела вырастет без матери и фактически без отца, и ни черта лысого с этим нельзя поделать.
– Но почему ты не можешь взять меня с собой?
Дженни боролась с горячим комком, угрожающим задушить ее.
– Потому что я люблю тебя и хочу дать тебе такую жизнь, о которой мечтала для тебя твоя мама. Я не хочу, чтобы ты росла на улицах, как я. Хочу знать, что ты в безопасности, счастлива и любима. Хочу знать, что ты чистая, хорошо питаешься и спишь в кровати на подушке. Когда я стану думать о тебе – а я стану думать о тебе, Грасиела, каждый день до самой моей смерти, – я хочу думать, что ты здесь. Если ты желаешь мне счастья, то оставайся здесь с папой и бабушкой Эллен и будь счастлива.
– Я не могу…
Звук выстрела взорвал тишину ясного весеннего утра. Щепки от столба пролетели у Дженни над головой.
Прежде чем обломки дерева упали на крыльцо, Дженни перебросила Грасиелу через перила и сама нырнула следом за ней, выхватив пистолет. Приподняв голову, она выглянула из-за перил и всмотрелась в кусты и подлесок.
– Ты кого-нибудь видишь?
Грасиела выглянула, ахнула и спряталась снова.
– Это Луис! И мой кузен Эмиль, а еще я, кажется, узнала братьев Кортес.
Дженни облегчила душу потоком безмолвных ругательств, от которых любой проповедник возвел бы очи к небесам. Теперь она уже видела мужчин, пробирающихся между деревьями и кустами, человек шесть, и один из них напоминал обличьем Луиса Барранкаса, так что Грасиела скорее всего права. Это Луис. Сначала Дженни подумала: не может быть. Потом решила: может. Ублюдок выследил их и в Калифорнии.
Дженни выстрелила несколько раз подряд по деревьям и подлеску, мысли у нее путались. Дом Тая слишком далеко от ранчо Сандерсов, и нет надежды, что там услышат выстрелы. Оттуда нечего ждать помощи. А без помощи исход предрешен. Она в меньшинстве, и у нее всего лишь один пистолет.
– Детка, слушай меня. У нас только один шанс.
Да, шанс один. И тот ненадежный. Дженни выстрелила. Грасиела смотрела на нее расширенными от страха глазами.
– Когда я встану и побегу вон к той низкой каменной стене, ты побежишь как можно быстрее в другом направлении – к коновязи. Поняла?
Грасиела кивнула.
– Ты хочешь, чтобы я уехала на ранчо?
– Нет, детка, это слишком далеко. Скачи как дьявол к дому твоего дедушки Барранкаса. Скажешь ему, что это его вонючие родственники и его вонючая проблема, только говори вежливо, не ругайся.
Пуля пробила поля ее шляпы и сбила шляпу с головы еще до того, как Дженни успела пригнуться.
– А если дедушка не захочет приехать?
Дженни потрепала девочку по щеке.
– Если он решил принять тебя, то приедет. Если он все еще упирается, как осел, то не приедет. Все очень просто.
Грасиела будет в безопасности. Эллен достаточно много рассказала Дженни о доне Антонио Барранкасе, чтобы стало ясно, что он человек чести. Эллен намекнула, что вражда между семьями возникла по вине Кола Сандерса, а не дона Антонио. Дженни не сомневалась, что кузены явились сюда без ведома дона Антонио.
– Пусти в ход все свое очарование, о котором ты мне постоянно твердишь, иначе пропала моя задница. Ну, теперь поцелуй меня на счастье и давай за дело.
Грасиела крепко поцеловала Дженни в губы. Потом они обе с минуту смотрели друг другу в глаза.
– Давай по счету три… Ну, раз, два… три!
Размахивая пистолетом и петляя, Дженни понеслась по двору; пули вырывали траву вокруг нее, но до стены она добежала невредимой. Она перевалилась через камни и залегла по ту сторону стены. Дженни слышала, как где-то позади прорывается сквозь кусты пони Грасиелы, и молила небеса, чтобы на этой стороне дома не оказалось ни одного из Барранкасов. Если она предположила правильно, то есть если кузены здесь без ведома дона Антонио, то вряд ли они станут рисковать тем, чтобы их заметили с асиенды. Но кто скажет, о чем думают ненормальные ублюдки?
Перевалившись на спину, Дженни перезарядила пистолет и выстрелила раз и другой по кустам. Один из мексиканцев вывалился из зарослей, упал, дернулся и затих.
Стрельба поднялась такая, что Дженни не слышала, как к ней подскакал конь, и не видела человека, пока он не повалился на землю совсем рядом с ней, в то время как лошадь перескочила через каменную стенку. Человек выбил пистолет у нее из руки и в одно мгновение прижал Дженни к земле всем своим телом.
– Почему это каждый растреклятый раз, как я вижу тебя, ты непременно с кем-то воюешь? Что-то с тобой не так, женщина!
– Тай!
Дженни широко раскрыла глаза и обмякла, успев удержаться и не пнуть Тая в пах. Совершенно ошеломленная, она только смотрела на него, не веря глазам. Но он был тут как тут и усмехался, глядя на Дженни сверху вниз сияющими голубовато-зелеными глазищами, такими же красивыми, опасными и полными чертовщины, как и всегда.
– Тай!
Дженни обхватила руками его шею и притянула вниз, укрывая от ливня пуль и целуя, целуя, целуя. Потом снова уставилась на него, сжала кулак и ударила Тая с такой силой, что он свалился на землю рядом с ней.
– Ты скверный вонючий кусок коровьего навоза! Себялюбивый бессмысленный ублюдок! – Пуля шевельнула волосы у Дженни на голове, прежде чем Тай притянул ее к себе. – Ты что, никогда не слыхал о паршивом телеграфе? Да имеешь ли ты представление, что ты заставил всех нас пережить? Мы ведь думали, что ты к дьяволу помер!
– Я же говорил тебе, что вернусь через месяц! Думаешь, ты одна умеешь выполнять обещания? К тому же я хотел тебя удивить. – Тай осторожно дотронулся до пятна крови, расплывающегося у Дженни по рубашке. – Тебя все-таки задело, дорогая. Клянусь, мы просто никак не можем встретиться, чтобы ни один из нас не был ранен пулей или ножом.
Улыбка Тая стала еще шире.
– Мы здесь в подавляющем меньшинстве, ты, идиот! Нас двое, а их четверо или пятеро! О чем ты болтаешь? Нам суждено погибнуть! – Дженни покрыла его лицо поцелуями. – О Господи, как же я рада видеть тебя! – Слезы ослепили ее. – Давай берись за дело и подстрели нескольких кузенов. Тогда мы по крайней мере не умрем с позором.
– Радость моя, ты просто оставайся там, где ты есть, а именно в моих объятиях, потому что у меня было много времени для раздумья и у меня есть что тебе сказать. Помощь следует непосредственно за мной, и ты не поверишь, кто ведет отряд.
Едва он успел выговорить эти слова, как сквозь деревья и кусты галопом пронеслось больше десятка всадников. Тай оттолкнул Дженни в сторону, и через несколько секунд вороной жеребец дона Антонио взлетел над каменной стенкой, а за ним проскакала целая цепочка всадников.
– Он приехал, – прошептала Дженни, закрывая глаза и припадая к Таю на грудь. – Он приехал ради Грасиелы.
– Говори погромче, – сказал Тай, прижимая ее к себе.
Но перестрелка уже удалялась от них. Лишь одна шальная пуля ударила в каменную стенку.
Опустив голову на выступающий нижний камень, как на подушку, Тай посмотрел Дженни в глаза.
– Я люблю тебя, Дженни Джонс. Слушай меня и не перебивай. Я понимаю, что мы оба не годимся для семейной жизни, но нам придется плюнуть на это и пожениться.
Часто-часто моргая, Дженни в изумлении смотрела на него.
– Ты мне делаешь предложение в самый разгар этой чертовой перестрелки? Когда кровь из моей раны стекает тебе на грудь? Тай Сандерс, ты явно оставил мозги в мексиканской пустыне.
Но он любит ее, О Боже, он ее любит! Он сам сказал это! И внезапно его слова стали самым важным на свете. Если пальба еще продолжалась, то Дженни ее не слышала. Она слышала только его голос, видела только прекрасное загорелое лицо. Чувствовала только его сильное тело, упругое и жаркое. Яростный стук ее сердца песней звучал в ушах Дженни. Он любит ее!
– Опустись пониже и положи голову мне на плечо. Я был бы просто возмущен, если бы ты позволила себя убить в тот момент, как я делаю тебе предложение, да еще к тому же после того, что мне пришлось вынести, чтобы сдержать слово и вернуться сюда через месяц.
Дженни прижалась головой к его груди, с блаженной улыбкой внимая твердым ударам его сердца. Оно принадлежало ей. Его сердце стало теперь ее сердцем.
– А с какой стати ты решил, что мы должны пожениться? Почему это?
– Потому что я хочу спать с тобой, а брак решает все проблемы с твоей возможной беременностью. Потому что мне нужна женщина в постели и в доме. Потому что я люблю тебя, а ты любишь меня. И наконец, потому, что ма заявила: если я на тебе не женюсь, то, значит, Господь не дал мне хотя бы столько разума, сколько он дал муравью. – Тай рассмеялся. – Она послала меня сюда за тобой и не велела возвращаться, пока ты не скажешь «да».
Очень нежно Тай приподнял Дженни настолько, чтобы заглянуть в ее заблестевшие глаза.
– Скажи «да», Дженни. Обещай, что выйдешь за меня. Обещай, что останешься здесь, что будешь сводить меня с ума и любить меня в молодости и в старости, когда нас окружат внуки. Обещай, что позволишь мне любить тебя до последнего моего вздоха. Обещай.
– О Тай! Я обещаю. От всего сердца обещаю тебе!
Безразличные ко всему на свете, кроме друг друга, они лежали, тесно прижавшись один к другому, возле каменной стенки, целовались и что-то говорили одновременно, пока на них не упала чья-то тень. Растерянно моргая и только теперь обнаружив, что никакой стрельбы больше нет, они встали на ноги, обменявшись смущенными взглядами.
Дон Антонио снял шляпу и широким жестом отвел ее в сторону, кланяясь.
– Добро пожаловать домой, сеньор Сандерс.
Тай помедлил, потом протянул руку, и дон Антонио пожал ее. Мужчины смотрели друг другу в глаза, молча вспоминая враждебное прошлое и как бы примеряясь к иному будущему.
– У меня подарок для вас обоих.
Не поворачивая головы, дон Антонио поднял руку, и один из его людей подвел коня. Луис Барранкас, накрытый полотнищем, лежал поперек седла. Не в мире почил этот человек.
– Этот подарок не смывает пятно позора с моей семьи. Точно так же никакое извинение не может искупить обиду, нанесенную вам, мисс Джонс.
Он гордо держал голову, но Дженни понимала, насколько тяжела для него эта минута. – К моему стыду, я приехал сюда, вняв мольбам отчаявшегося ребенка, но не верил ни рассказу Грасиелы, ни вашему, пока не увидел Луиса собственными глазами. – Дон Антонио холодно взглянул на двух переживших сражение кузенов, которых его люди держали под прицелом пистолетов. – Еще до наступления ночи я выясню до конца степень предательства нашей семьи.
– А Грасиела? – спросила Дженни, начиная чувствовать боль в раненом плече; она прислонилась к Таю, и тот обнял ее.
Дон Антонио поглядел очень пристально на тело Луиса.
– Кажется, я во многом ошибался, сеньорита. – Он повернулся к Таю и сказал: – Ни один из Барранкасов больше не ступит на землю Сандерсов с дурными намерениями. Если вы согласны, вражда между нашими семьями кончается здесь.
Тай помолчал, потом кивнул:
– Согласен.
Мужчины снова пожали друг другу руки.
– Грасиела хочет любить вас, сеньор, – мягко произнесла Дженни. – Дайте ей эту возможность.
Она подозревала, что обаяние этого чертенка уже начало действовать на деда. Если он даст Грасиеле хоть полшанса – а Дженни понимала, что так оно и будет, – то внучка обведет дона Антонио вокруг пальца в самое короткое время.
– Девочка пообедает сегодня вечером на асиенде, – внезапно сообщил дон Антонио. – Кто-нибудь из моих людей привезет ее домой на ранчо еще до наступления темноты.
– Отлично, сеньор, – прошептала Дженни. Еще до того, как дон Антонио выпьет свой послеобеденный кофе или зажжет сигару, он целиком будет принадлежать Грасиеле. Опустив голову, чтобы скрыть улыбку, Дженни заметила, что кровь стекает у нее по руке и каплет с пальцев. Она подняла голову и сердито посмотрела на Тая.
– Должна сказать, ковбой, что в качестве кандидата в мужья ты никуда не годишься. Ты не послал мне телеграмму, когда должен был ее послать, за это я еще долго буду на тебя злиться. А теперь ты стоишь здесь и болтаешь, в то время как каждому ясно, что я истекаю кровью у тебя на глазах. Я возьму да и передумаю выходить за тебя замуж.
