Текст книги "Я не толстая"
Автор книги: Мэг Кэбот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
23
Я падаю, я падаю,
Влюбляюсь я в тебя,
Поймай меня, я падаю,
Держи меня, я падаю,
Влюбляюсь я в тебя.
«Падение». Исполняет Хизер Уэллс. Авторы песни Дитц/Райдер. Из альбома «Магия». «Картрайт рекордс»
Мне показалось, что прошло несколько часов, но на самом деле я, наверное, провизжала не больше минуты, когда далеко внизу мужской голос выкрикнул мое имя.
– Я здесь! – закричала я. – Наверху! На десятом этаже!
Голос что-то сказал, и внизу, слева от меня, обе кабины лифта пришли в движение и стали опускаться. Если бы мне хватило духу, я бы рискнула и прыгнула на крышу ближайшего лифта. Но расстояние между мной и кабинами было больше пяти футов – с такого же расстояния, наверное, прыгали Элизабет и Роберта, когда промахнулись и разбились, если, конечно, принять версию, что они погибли, занимаясь лифт-серфингом, – и меня парализовал страх.
Я понимала, что долго так не продержусь. После удара неизвестно чем мое плечо онемело от боли, ладони горели от того, что я держалась за ржавый металлический трос, руки кровоточили, и трос становился скользким от моей собственной крови.
Мне смутно вспомнились школьные уроки физкультуры.
Я не блистала по части лазания по канату, да и вообще по физкультуре, но помнила: чтобы удержаться на канате, нужно обмотать свободный конец каната вокруг ступни на манер петли.
Обмотать вокруг ступни металлический трос оказалось гораздо труднее, чем канат в пятом классе, но в конце концов я кое-как закрепилась. Однако я все равно не продержусь дольше, чем несколько минут. Плечо и особенно руки ужасно болели, а болевой порог у меня всегда был низким, поэтому я знала, что скорее отпущу трос, упаду и разобьюсь, чем буду терпеть боль.
Что ж, я прожила неплохую жизнь. Конечно, бывали и трудные времена, но детство у меня было хорошее, по крайней мере, родители следили, чтобы я не ложилась спать голодной.
Я никогда не подвергалась насилию или надругательству. У меня была успешная карьера, правда, ее пик пришелся лет на восемнадцать. Но все равно. Мне доводилось есть во множестве отличных ресторанов. И что важно – я уверена, о Люси позаботятся. Если со мной что-нибудь случится, за ней будет присматривать Купер.
Мысль о Купере напомнила мне, что вообще-то я вовсе не хочу умирать – только не сейчас, когда, кажется, жизнь становится интереснее. Если я умру, то так и не узнаю, что Купер обо мне думает. Он собирался мне сказать, но вот теперь я могу умереть и не узнать.
Может, умирая, человек получает доступ ко всем знаниям вселенной.
А вдруг не получает? Что, если человек просто умирает, и с этим все кончается?
Но ведь ремонтники уверяли, что тросы, на которых висит лифт, просто не могут лопнуть. Ну ладно, один еще как-нибудь может, но не все сразу. Тросы порвались не случайно, кто-то подстроил это. Судя по огненному шару, который вырвался снизу, наверное, кто-то подложил бомбу.
Точно, это была бомба.
Кто-то пытался меня убить.
Опять.
Я задумалась, кто может желать моей смерти, и это на некоторое время, может, на минуту, отвлекло меня от боли в содранных руках и даже от мыслей о том, что думает обо мне Купер. Ну, во-первых, есть Кристофер Эллингтон, который уже пытался сбросить на меня с балкона горшок с геранью из-за того, что я подозреваю его в убийстве. Ему понадобится надежное алиби.
Но откуда Кристофер Эллингтон мог знать, что я окажусь на этом лифте? Я редко пользуюсь служебным лифтом. Фактически я езжу на нем только в тех случаях, когда гоняюсь за лифт-серферами.
Может, Гевин Мак-Горен каким-то образом замешан в смертях Элизабет Келлог и Бобби Пейс? Версия неправдоподобная, но какие еще могут быть объяснения? Хулио не может быть убийцей. Он наверняка погиб. С какой стати ему убивать и меня, и себя?
Ближайший ко мне лифт вдруг двинулся обратно, и я заметила, что на его крыше кто-то есть. Но это не Гевин Мак-Горен. Я прищурилась (в шахте было полно дыма) и разглядела мрачное лицо Купера. Он идет меня спасать. Это означает, что я ему нравлюсь. Хотя бы немножко. Видите ли, если ради моего спасения человек рискует жизнью…
– Хизер! – Голос Купера звучал как всегда спокойно и уверенно. – Не двигайся.
– Как будто я могу куда-то отсюда деться, – сказала я.
Вернее, попыталась сказать. На самом деле я услышала только какое-то истерическое бормотание. Не может быть, чтобы это я его издала.
– Хизер, слушай меня внимательно. – Купер поднялся на крышу лифта № 1 и ухватился за тросы. Даже сквозь дым я видела, как побледнело под загаром его лицо. С чего бы это? – Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала.
– Хорошо, – сказала я, а про себя подумала: «Во всяком случае, попытаюсь».
– Я хочу, чтобы ты перелетела на тросе в эту сторону, как на тарзанке. Не бойся, я тебя поймаю.
– Угу. – Тут я совершила ошибку: посмотрела вниз. – Нет!
Между прочим, мое «нет» прозвучало достаточно решительно.
– Не смотри вниз! – приказал Купер. – Давай, Хизер, ты сможешь. Здесь всего несколько футов.
– Не буду я никуда перелетать. – Я еще крепче ухватилась за трос. – Я буду висеть тут, пока не приедут спасатели.
– Хизер… – В голосе Купера послышались нетерпеливые нотки, так хорошо мне знакомые. – Оттолкнись от стены и качнись в мою сторону. По моей команде отпустишь трос. Я тебя поймаю, клянусь.
Я замотала головой.
– Ну, знаешь, ты, правда, сумасшедший! – Мой голос звучал как-то странно, как фальцет. – Неудивительно, что семья от тебя отказалась.
– Хизер, вахтер сказал, что трос, на котором ты висишь, плохо держится, он может в любую минуту оборваться, как остальные.
– Ох!
Это совсем другое дело.
– А теперь делай, что я сказал. – Купер подался вперед так далеко, как только мог. – Оттолкнись ногой от стены и лети в мою сторону. Не бойся, я тебя поймаю.
Откуда-то сверху донесся звук, похожий на стон. Я была почти уверена, что это не от меня. Вероятнее всего, от того троса, за который я держалась.
Потрясающе.
Я закрыла глаза и налегла на трос, заставляя его качнутся в сторону дальней стены шахты лифта. Освободив ступню от троса, я изо всех сил оттолкнулась от кирпичной кладки. И, как камень из пращи, полетела по направлению к ждущим меня рукам Купера. Я оказалась к нему не так близко, как бы мне хотелось. Но, тем не менее, Купер закричал:
– Хизер, отпускай трос! Отпускай!
«Ну вот, – подумала я. – Мне конец. Может, о моей жизни все-таки сделают телепередачу».
И отпустила трос.
На секунду я испытала то, что, должно быть, испытали Элизабет и Роберта – ужас полета без страховочной сетки или бассейна с водой.
Но в отличие от них я не полетела вниз навстречу смерти, а почувствовала, как мои запястья обхватили крепкие пальцы Купера. Я всем телом ударилась о стенку лифта, а руки едва не оторвало в плечах – во всяком случая, мне так показалось. Глаза я плотно зажмурила, но чувствовала, как меня медленно поднимают. Я перебирала ногами, пытаясь нащупать опору, пока, наконец, не приземлилась задом на твердую поверхность.
Только тогда я открыла глаза и увидела Купера, который сумел-таки меня вытащить. От напряжения и пережитого страха мы оба тяжело дышали. Во всяком случае, я – от страха. Но мы живы. Я жива!
Над нашими головами снова раздался звук, похожий на стон. И я увидела, что трос, за которой я цеплялась, вместе со шкивом, на котором он держался, сорвался и полетел вниз.
Наконец я смогла отвести взгляд от нагромождения металла на дне шахты и обнаружила, что стою, вцепившись в рубашку Купера, а он заботливо меня обнимает. Его лицо по цвету стало похоже на дым вокруг нас. На рубашке, там, где я за него хваталась, остались многочисленные пятна крови и ржавчины. А теперь я ее еще и измяла.
– Ой, извини.
Купер опустил руки:
– Ничего страшного.
Голос его звучал спокойно, но в голубых глазах сквозило нечто такое, чего я никогда прежде не видела. Понять, что это, я не успела: из кабины, на крыше которой мы сидели, донесся знакомый голос:
– Ну так что, она в порядке или как?
Я заглянула в отверстие в потолке, и на лице Пита отразилось огромное облегчение.
– Хизер, ты нас так перепугала, мы чуть в штаны не наложили, – с бруклинским акцентом сказал Пит. И действительно, его голос чуть заметно дрожал. – Как ты?
– Я в порядке.
В подтверждение своих слов я почти самостоятельно, хотя и довольно неловко, спустилась с крыши в кабину.
В какой-то момент раненое плечо напомнило о себе острой болью, но благодаря тому, что Пит твердо взял меня за локоть, а Купер осторожно придержал за ремень джинсов, мне удалось сохранить равновесие. Оказавшись в кабине лифта, я вдруг поняла, что у меня дрожат коленки, да так, что очень трудно удержаться на ногах. Но я справилась, опершись о стену.
– Что с Хулио? – спросила я.
Купер и Пит переглянулись.
– Он жив, – сказал Купер, как-то странно стиснув зубы.
– По крайней мере, был жив несколько минут назад, – Уточнил Пит. Он вставил ключ, позволяющий лифту спускаться без остановок. – Но неизвестно, будет ли жив к тому времени, когда его достанут.
У меня закружилась голова.
– Достанут?
– Спасателям придется разрезать металл.
Я вопросительно посмотрела на Купера, но он предпочел не вдаваться в подробности. И я вдруг поняла, что не хочу их знать.
Я снова оказалась в отделении неотложной помощи больницы Святого Винсента – во второй раз за два дня. Только на этот раз я сама была пациенткой. Я лежала на медицинской тележке, дожидаясь, пока мне сделают рентген плеча. Купер отправился искать для меня салат с тунцом, потому что от пережитого страха я ужасно проголодалась.
Я с тоской смотрела на свои забинтованные пальцы и ладони, которые горели от множества наложенных швов. Как сообщил молодой (такой молодой, что это даже раздражало) хирург, мои руки будут нормально служить мне не раньше, чем через несколько недель. А до тех пор я не смогу даже держать карандаш, о том, чтобы играть на гитаре, и думать нечего.
Не представляю, как я смогу работать, если от моих рук мало толку. Наверное, окажись на моем месте Джастин, она бы что-нибудь придумала. Пока я об этом размышляла, появился детектив Канаван. Он снова сжимал в зубах незажженную сигару, уж не знаю, туже самую или новую, но по виду я бы сказала, что ту же.
– Мисс Уэллс, приветствую, – бросил он небрежно, словно мы случайно наткнулись друг на друга в универмаге или кафе. – Слышал, у вас было очень богатое событиями утро.
– О, это вы о том, что кто-то пытался меня убить? Снова?
– Да, об этом. – Канаван вынул сигару изо рта. – Ну, вы на меня в обиде?
Вообще-то, да, немножко. Но он по большому счету не виноват. Цветочный горшок, правда, мог упасть случайно.
И Элизабет и Роберта, правда, могли погибнуть, прыгая с лифтов.
Но только горшок упал не случайно. И девушки погибли не потому, что занимались лифт-серфингом.
– Могу вас понять, – сказал Канаван еще до того, как я успела что-нибудь ответить. – Мы имеем бэкстритбоя с разбитой головой и лифтера в реанимации.
– И двух убитых девушек, – напомнила я. – Не забывайте про них.
Канаван сел на оранжевое пластиковое сиденье, которое было привинчено к стене рядом с рентгеновским кабинетом.
– Точно, двух убитых девушек. Не говоря уже об одной ассистентке директора, которая по всем прикидкам тоже должна быть мертва. – Он снова сунул в рот сигару. – Мы считаем, что это была трубчатая бомба.
– Что-о?
– Трубчатая бомба. Немудреное устройство, но весьма эффективное. В замкнутом пространстве, например в кирпичной шахте лифта, эта бомба причиняет гораздо больше вреда, чем если бы была заложена в машину или подложена в чемодан. Кажется, дорогуша, кто-то очень сильно хочет вашей смерти.
Я уставилась на детектива и снова похолодела. Как только мы спустились в вестибюль, меня почему-то стала бить дрожь, и Купер набросил мне на плечи свою кожаную куртку. Но я мерзла еще с тех пор, как увидела на дне шахты груду искореженного металла, которая когда-то была служебным лифтом. Спасатели пытались вскрыть двери огромными плоскогубцами (они их называют челюстями жизни), но искореженный металл только скрипел и не поддавался. И в этих обломках лежал Хулио. Как я узнала позже, он получил множественные переломы, но вроде бы должен выжить. Ну так вот, я начала дрожать с той минуты, когда увидела искореженную кабину, и с тех самых пор руки у меня были просто ледяные.
– Трубчатая бомба, – повторила я. – Как можно было…
– Ее подложили в мотор служебного лифта. Бомбу сделать нетрудно. Нужна всего лишь стальная трубка с резьбой с обеих сторон, чтобы ее можно было закрыть. С боков просверливается пара отверстий для фитилей, в отверстия засовывают пару хлопушек, прикрепляют пару сигарет и заполняют эту штуку порохом. Вот и все, просто, как пирог.
Просто, как пирог? Да это звучит страшнее, чем тест на выявление способностей!
Видя, что у меня глаза на лоб полезли, Канаван вынул сигару изо рта и сказал:
– Очень просто, если знать, как это делается. Кто-то поджег эту штуку за несколько минут до того, как вы и… как его… – Канаван заглянул в записную книжку: – ах да, мистер Гузман вошли в лифт. А теперь, если вы не против, я бы хотел задать вам несколько вопросов. Какого черта вы делали на крыше лифта?
Я растерялась. Трубчатая бомба с двумя фитилями из сигарет… Я не могла себе представить, как выглядит это устройство, но точно не заметила ничего подобного, когда поднялась на крышу лифта.
С другой стороны, там столько всяких механизмов и приспособлений, что спрятать одну маленькую бомбочку не так трудно.
Но трубчатая бомба? Бомба в Фишер-холле?
Из-за двойных дверей донесся крик медсестры:
– Сэр, вам сюда нельзя! Сэр, подождите…
В комнату ворвался Купер с охапкой пакетов. За ним по пятам с сердитым видом спешила хорошенькая медсестра.
– Сэр, нельзя сюда врываться! Выйдите, или мне придется вызвать охрану.
– Все в порядке, сестра, он со мной, – сказал Канаван.
Он достал из бумажника полицейскую бляху и показал медсестре. Но на нее это не подействовало.
– Мне все равно, будь он хоть из Королевской Академии медицины. Сюда нельзя.
Купер сунул руку в один пакет.
– Вот возьмите пончик. – Медсестра посмотрела на него как на ненормального. – Возьмите, от меня.
Медсестра брезгливо взяла пончик, откусила большой кусок и удалилась, жуя. Купер пожал плечами, проводив ее взглядом, а потом с нескрываемой враждебностью посмотрел на детектива.
– Кого я вижу! Никак, это самый большой хрен нью-йоркской полиции!
Я удивилась.
– Купер, что ты говоришь! Детектив Канаван просто объяснял мне…
– Что ты все это выдумала? – перебил Купер и невесело рассмеялся. Потом нацелил на удивленного детектива указательный палец. – Вот что я тебе скажу, Канаван. Все шесть тросов, на которых держалась кабина, никоим образом не могли лопнуть одновременно, если только кто-то нарочно…
– Купер! – закричала я.
Детектив Канаван насмешливо хмыкнул.
– Уймись, Ромео. – Он помахал сигарой. – Мы уже установили, что это второе покушение на жизнь твоей девушки. Никто и не говорит, что происшествие с лифтом – это случайность. Так что, парень, не рви рубаху на груди, я на твоей стороне.
Купер недоуменно заморгал, потом посмотрел на меня. Я думала, он скажет что-нибудь, вроде «она не моя девушка», но он не сказал. Вместо этого заметил:
– Мне показалось, что салат из тунца не очень свежий, так что я не стал его брать, а принес тебе салями.
Купер протянул мне бутерброд длиной, наверное, сантиметров в тридцать. Я не расстроилась:
– Вот это да!
Детектив Канаван с интересом посмотрел на многочисленные пакеты, которые притащил Купер.
– Жареной картошки не найдется?
– Нет. – Купер развернул мой бутерброд и стал разламывать его на кусочки, потому что я не могла ничего толком держать в руках. – Есть оливки.
Канаван был явно разочарован.
– Нет, спасибо. Ну… – Он как ни в чем не бывало продолжил разговор. – Так кто вам велел подниматься на этом лифте?
Я стала отвечать с полным ртом – так проголодалась, что не могла терпеть.
– Мне позвонили с ресепшен и сказали, что Гевин – парень, который живет в Фишер-холле, – снова катается на крыше лифта. Мы с Хулио погнались за ним, чтобы заставить спуститься.
– Вот как? И что было, когда вы поднялись?
Я описала взрыв, который, кажется, произошел в ту самую секунду, когда я поняла, что Гевина там вообще нет.
– Так, – сказал Канаван. – И кто же велел девушке с ресепшен вас вызвать?
– Мы все знаем, кто это сделал, – сказал Купер, еле сдерживая ярость. – Канаван, почему вы сидите тут, вместо того чтобы пойти и арестовать его?
– Кого арестовать? – полюбопытствовал Канаван.
– Эллингтона. Он убийца. Ясно, что Хизер его спугнула.
Канаван покачал головой.
– Этот парень вчера вечером уехал из города. Он остановился в доме родителей, в Хэмптоне. Так что подложить бомбу никак не мог, во всяком случае без чьей-то помощи. Он в трех часах езды отсюда. Я согласен, что кто-то хочет убить твою девушку, но это не Крис Эллингтон.
24
Сегодня – та самая ночь,
Все точки пора расставить,
Гони неуверенность прочь,
Не бойся сомненья оставить.
Мне хочется броситься очень,
В ночь страсти, в объятья твои,
И время пришло для ночи,
Для ночи моей любви.
«Сегодня ночью». Исполняет Хизер Уэллс. Авторы песни Дитц/Райдер. Из альбома «Волшебство». «Картрайт рекордс»
Мое тело вертели так и этак и заставляли меня принимать неестественные положения, чтобы получить снимки под нужным углом. Но никто не предложил мне обезболивающего. А могли бы, между прочим, дать морфин. Тоже мне, больница, называется.
После рентгена меня перевезли в ту же приемную, где было полно других пациентов на тележках. Судя по их виду, большинство находились в более тяжелом состоянии, чем я. И всем, кажется, дали обезболивающее.
Слава богу, бутерброд остался при мне – он был моим единственным утешением. Правда, я сумела раздобыть в автомате пакет чипсов – а с забинтованными руками, уж вы мне поверьте, не так-то просто засунуть монетку в прорезь автомата. Но даже от чипсов мне не сильно полегчало. В плане душевного спокойствия. Бомба должна была меня прикончить. Но я осталась жива.
В отличие от Элизабет Келлог и Роберты Пейс. Какие мысли проносились в их головах, когда они висели на высоте четырнадцати этажей? Боролись ли они перед тем, как их столкнули? Никаких признаков борьбы на их телах не обнаружено, есть только странные ожоги.
Но какие именно?
И почему я жива? Может быть, есть причина, по которой я избежала их участи? Может быть, я должна что-то сделать? Найти их убийцу, например?
Или мне сохранена жизнь ради какой-то другой, более высокой цели? Например, я должна была выжить, чтобы выучиться на врача и в будущем проследить, чтобы жертвы трубчатых бомб получали в местных больницах лекарства получше?
Когда я доедала последние чипсы, появился наконец врач, на вид не старше меня. Он держал мой снимок и улыбался. По крайней мере, до того, как внимательно посмотрел на меня.
– Вы случайно не…
Он не договорил, испугавшись.
– Да, я – Хизер Уэллс. Я была певицей.
– А-а, – разочарованно протянул он. – А я думал, вы Джессика Симпсон.
Джессика Симпсон! Я была так оскорблена, что не смогла произнести ни слова, даже когда он сообщил, что с моим плечом не случилось ничего страшного, только глубокий порез. Он сказал, что мне нужен покой, но рецепт на болеутоляющее он выписать не может. Клянусь, я слышала, как, уходя, он насвистывал припев из песни «С тобой».
Джессика Симпсон! Неужели я похожа на Джессику Симпсон? Да у меня с ней нет ничего общего! Разве что мы обе блондинки, но на этом сходство между нами заканчивается. Я нашла женский туалет и встала перед зеркалом, висевшим над раковиной. Слава богу, ни малейшего сходства с Джессикой Симпсон!
Но с другой стороны, я вообще была мало похожа на человека. Джинсы порваны и испачканы кровью. Я куталась в кожаную куртку Купера и оранжевое больничное одеяло. Все лицо было в крови и грязи, волосы висели сосульками. На губах ни следа губной помады. Короче, я выглядела кошмарно.
Я попыталась исправить дело. В итоге вид у меня стал чуть получше, но ненамного.
Как выяснилось, очень хорошо, что мне пришло в голову немного привести себя в порядок, поскольку, когда я вернулась в палату со счетом за лечение в заднем кармане джинсов (счет на семьсот баксов, должен был оплатить Нью-Йорк-колледж), меня чуть не ослепили вспышки фотоаппаратов. С десяток, не меньше, совершенно незнакомых мне людей, выкрикивали: «Мисс Уэллс, мисс Уэллс, сюда, пожалуйста! Только один вопрос! Мисс Уэллс!» Еще больше репортеров толпились на улице – больничная охрана отчаянно пыталась не пропустить их в вестибюль.
Откуда-то из толпы меня позвал знакомый голос:
– Хизер!
Но тут же какая-то женщина с толстым слоем грубого макияжа на лице и очень пышной прической сунула мне в лицо микрофон.
– Мисс Уэллс, это правда, что вы и ваша бывшая любовь, Джордан Картрайт из группы «Гладкая дорожка», снова вместе?
Я даже рта раскрыть не успела, чтобы ответить: на меня накинулся другой репортер.
– Мисс Уэллс, это правда, что вас пытались убить уже второй раз за два дня?
– Мисс Уэллс, – спросил третий, – как вы относитесь к слухам, что эта бомба – часть террористического заговора, направленного против самых любимых в прошлом кумиров американских подростков?
– Хизер!
Купер вырос над протянутыми микрофонами и фотоаппаратами. Он показал мне на боковую дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен».
Но не успела я сделать попытку пробраться к этой двери, как кто-то схватил меня за больное плечо и закричал:
– Хизер, это правда, что вы возвращаетесь на сцену и будете участвовать в рекламе нового аромата от Келвина Кляйна для новой осенней коллекции?
Слава богу, тут появился полицейский. Он протиснулся сквозь толпу репортеров и взял меня за здоровую руку. Прокладывая путь дубинкой, он буквально протащил меня через толпу.
– Все в порядке, все в порядке, – повторял он с бруклинским акцентом, к которому я успела уже привыкнуть и которому научилась доверять за то время, что живу в Нью-Йорк сити. – Пропустите даму, ребята, имейте сочувствие к пациентке, дайте дорогу.
Этот полицейский втолкнул меня в дверь с табличкой «Посторонним вход воспрещен» и встал, как супергерой из популярного комикса, охраняющий Форт-Нокс.
За дверью оказался тот самый коридор, где я рассталась с Купером и детективом Канаваном, когда меня повезли на рентген. За это время к Куперу и Канавану присоединилась еще целая толпа: здесь были Пэтти, Фрэнк, Магда, Пит и почему-то доктор Джессап. Увидев меня, Магда и Пэтти заохали и запричитали. С чего бы это? Мне казалось, я привела себя в порядок.
Пэтти вскочила со стула и крепко обняла меня – понимаю, она сделала это по-дружески, но мне было довольно больно. Она плакала и причитала:
– Я же говорила, тебе нужно найти другую работу! Эта тебе не подходит, она слишком опасная!
Магда тем временем смотрела на мои руки, и ее челюсти как-то странно двигались. Никогда не видела, чтобы у нее были такие испуганные глаза.
– О господи! – повторяла она, то и дело бросая осуждающие взгляды на Пита. – Ты говорил, что дело плохо, но не сказал, что ТАК плохо.
– Со мной все хорошо! – Я попыталась высвободиться из до невозможности длинных рук Пэтти. – Правда, Пэтти, я в порядке.
– Черт, Пэт, ты делаешь ей больно! – Это вмешался Фрэнк. Он с тревогой разглядывал меня, освобождая от рук Пэтти. – Ты правда нормально себя чувствуешь? Видок у тебя ужасный.
– Все нормально, – соврала я.
Меня трясло – не столько из-за пережитого в шахте лифта, сколько из-за пережитого в лапах репортеров. Откуда они взялись? Откуда так быстро прослышали о бомбе? Нью-Йорк-колледж редко попадает в газеты. Как эта история отразится на моем испытательном сроке? Вдруг она мне повредит?
Доктор Джессап негромко кашлянул, и всеобщее внимание обратилось в его сторону. Он держал огромный букет подсолнухов. Для меня. Доктор Джессап принес мне цветы!
– Ну что, Уэллс, – сказал он самым серьезным тоном. – Нравится вам быть в центре внимания, а?
Я была так тронута, что не сказала ни слова и только улыбнулась. Доктор Джессап – очень занятой человек, помощник вице-президента. И все-таки он нашел время приехать ко мне в больницу, чтобы подарить цветы.
Но он еще не закончил. Он наклонился ко мне, поцеловал в щеку и сказал:
– Рад, что вы целы, Уэллс. Это от нашего отдела.
Он протянул мне цветы. Я беспомощно подняла забинтованные руки, и тут подоспела Магда и взяла за меня букет. Доктор Джессап не заметил, что она хмурится, а если и заметил, то не подал виду. Не услышал он и ее ворчание:
– Дарит цветы, понимаешь, а надо бы дать прибавку к жалованью.
– Рейчел просила передать, что она очень сожалеет, что не смогла приехать, но должен же кто-то оставаться на боевом посту. – Доктор Джессап улыбнулся, демонстрируя все тридцать два зуба. – Естественно, она не знала, что тут столько репортеров. Уверен, она пожалеет, что не приехала. Ну, кому вы собираетесь продать свою историю? «Развлечение сегодня вечером» или «Путь в Голливуд»?
– Больше всего заплатит «Пост», – подсказала Магда, не понимая, что доктор Джессап шутит. – Или «Инквайер».
Я улыбнулась:
– Не волнуйтесь, я не собираюсь встречаться с прессой.
Похоже, доктора Джессапа мои слова не очень убедили.
На его лице дружелюбное выражение сменилось озабоченным. И тут я вдруг поняла, что он явился в больницу по одной единственной причине: чтобы выяснить, собираюсь ли я предавать происшествие огласке.
Наверное, мне следовало сразу догадаться, что доктора Джессапа привела сюда не забота обо мне. Он лишь хотел минимизировать ущерб. Видно, подозревал, что дело очень серьезное, иначе с какой стати так далеко забираться в Вест-Виллидж? Но он, наверное, даже не предполагал, НАСКОЛЬКО все плохо. Бомба, взорвавшаяся в общежитии, пардон, в резиденции Нью-Йорк-колледжа, – это новость с большой буквы. Однажды нечто подобное случилось в Йельском университете, тогда об этом передавали по каналу «Си-Эн-Эн», новость стала главной на всех местных каналах, и это при том, что как оказалось, терроризмом там и не пахло.
А если учесть, что одной из пострадавших стала бывшая звезда молодежного попа, новость становится еще более горячей. Мое исчезновение со сцены не прошло незамеченным, его причины и сопутствующие обстоятельства (включая новое ранчо моей матери в Аргентине) широко обсуждались в прессе. Представляю себе статью в «Пост»:
Секс-бомба
Бывшая поп-звезда Хизер Уэллс, которая ради куска хлеба перебивается на малооплачиваемой работе после того, как ее бросил жених, а музыкальная карьера рухнула, чуть не была разорвана на куски взрывом бомбы.
Но все же я могу понять беспокойство доктора Джессапа. Если бы два его подчиненных просто пострадали в происшествии с лифтом – это одно дело. Но бомба в резиденции – это совсем другое. Хуже того, бомба взорвалась в том самом здании, где живет президент Нью-Йорк-колледжа. Что Джессап скажет попечителям? Бедняга, небось, уже думает, что от него уплывает вице-президентство.
Я не упрекаю его в том, что он заботится о собственной шкуре больше, чем о моей. В конец концов, у него есть дети, а у меня – только собака.
– Хизер, – снова заговорил Джессап. – Надеюсь, вы понимаете, это ужасная реклама. Мы не можем допустить, чтобы народ считал, что наши резиденции не под контролем…
К моему удивлению, вице-президента перебил никто иной, как детектив Канаван:
– Э-э, не хотелось вас прерывать, но чем дольше мисс Уэллс здесь находится, тем труднее моим ребятам сдерживать толпу.
Мои плечи обняла чья-то рука. Я подняла голову и с удивлением увидела, что это рука Купера. Но он смотрел не на меня, а на дверь.
– Хизер, пошли. Машина Фрэнка и Пэтти ждет в подземном гараже, они подбросят нас до дома.
– Да-да, пошли, – стала торопить Пэтти. Ее красивое лицо кривилось от отвращения. – Терпеть не могу больницы, а репортеров – еще больше.
Она перевела взгляд темных миндалевидных глаз на доктора Джессапа, и, судя по этому взгляду, ей хотелось добавить: «А больше всего я ненавижу надутых бюрократов», но от этого высказывания она воздержалась – исключительно ради меня. Я в этом совершенно уверена, потому что в это самое мгновение довольно ощутимо наступила ей на ногу, Пэтти даже вскрикнула от боли.
Я попрощалась с Магдой и Питом, которые собирались задержаться в больнице, чтобы повидать Хулио, и администратор больницы охотно показала нам дорогу в подземный гараж – с таким видом, как будто она готова пойти на любые жертвы, лишь бы поскорее избавиться от нас, а значит, и от репортеров.
По пути к машине я думала об одном: «Господи, теперь меня уволят!» Конечно, если только я в этот момент не думала другую мысль: «Господи, а как же рука?» – это я про руку Купера.
Но когда мы благополучно сели в машину, Купер убрал руку. И у меня осталась только одна мысль.
– О господи! – Я не удержалась и пробормотала это вслух. – Боюсь, доктор Джессап меня уволит.
– Никто не собирается тебя увольнять, – сказал Купер. – Этот тип всего лишь печется о собственных интересах.
– Хизер, детка, да если он посмеет хотя бы косо на тебя посмотреть, ему придется иметь дело со мной! – прорычала Пэтти, сидевшая за рулем.
Пэтти водит машину очень уверенно, если не сказать «агрессивно», поэтому, когда они с Фрэнком выбираются в город, за руль всегда садится она. Нас подрезало желтое такси, и Пэтти сердито просигналила.
– Никому не позволю обижать мою лучшую подругу!
Фрэнк, сидевший впереди, оглянулся.
– Купер подарил тебе свою куртку?
Я посмотрела на куртку, в которую все еще куталась. От нее пахло кожей, мылом и Купером. Так бы и носила ее всегда, не снимая. Но я знала, что мне придется ее снять, когда мы вернемся домой.
– Нет. Он дал мне ее на время.
– Это я потому спрашиваю, – сказал Фрэнк, – что куртка вся в крови.
– Фрэнк, заткнись! – сказала Пэтти.
– Все нормально, – сказал Купер, глядя в окно на самых что ни на есть странных личностей, которых полным-полно на улицах Вест-Виллиджа.
«Все нормально»! Мое сердце просто раздулось от счастья. Купер сказал, что нет ничего страшного в том, что его куртка перепачкана моей кровью! Наверное, это потому, что теперь мы с ним будем встречаться, и он все равно отдаст ее мне. И эта куртка – и сам Купер – никогда не дадут мне замерзнуть.
Но потом Купер добавил:
– Я знаю одну химчистку, где очень хорошо выводят пятна от крови.
Видать, это просто не мой день.
