Текст книги "Кумир и поклонницы"
Автор книги: Мэг Кэбот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
– ДЖЕННИ! – Люк начинал злиться. – Ну, что ты не идешь?
Но как я могла пойти к нему? Как я могла пойти, когда вокруг его лимо скопилась вся эта толпа, бросающая на меня злобные взгляды.
– Ради бога, – сказала Трина. – ИДИ!
И она пихнула меня в спину. Я могла бы упасть, если бы рядом не было этого симпатичного полицейского офицера, который поймал меня за руку и сказал:
– Это ты Дженни?
Я быстро кивнула, и офицер, не отпуская мою руку, протащил меня через орущую орду к лимо Люка, затем рывком дернул дверь машины и впихнул меня на заднее сиденье…
И захлопнул за мной дверь.
Люк соскользнул из люка в крыше и нажал кнопку, чтобы люк закрылся.
– Поехали, – прорычал он шоферу. – Поехали, поехали, поехали! I
И мы поехали.
Спросите Энни
Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!
В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.
Дорогая Энни!
Мне нравится один мальчик. Я буду называть его Чак. Так или иначе, но Чак говорит, что и я ему нравлюсь. Но вот что происходит. Чак никогда мне не звонит. Я звоню ему по пять раз в день, плюс пишу ему, плюс оставляю сообщения на автоответчике, посылаю ему электронные письма иногда десять раз на дню. Но Чак НИКОГДА не звонит, не пишет, не шлет мне письма. Плюс, его мама просто бесится, когда она поднимает телефонную трубку. Но как еще мне с ним общаться, если он сам мне не звонит? Пожалуйста, помоги.
Мне нравится Чак
Дорогая Нравится!
Причина, по которой Чак не звонит, не пишет, не шлет тебе послания, состоит в том, что ТЫ НЕ ДАЕШЬ ЕМУ ТАКОЙ ВОЗМОЖНОСТИ!!! Из того, что ты написала, видно, как ты почти замучила бедного парня. Оставь Чака в покое, и он сам будет тебе звонить. Если же не будет – что ж, возможно, Чак хочет таким образом что-то тебе сказать.
Энни
Девятая глава
Когда славный полисмен посадил меня в лимо к Люку Страйкеру, я не знала, что мне делать – что думать. То есть… это, что, свидание? Может, Люк Страйкер ухаживает за мной или что-то такое? Вроде бы на это не было похоже, но, знаете, иногда случаются странные вещи.
Кроме того, из всего, что я читала, было ясно, что Люк все еще страдает из-за предательства Анжелики Тримэйн. Как же он может перевести стрелки с роскошной кинозвезды на… Дженни Гриинли?
И понимал ли он, что я не отвечаю ему взаимностью? По крайней мере, в ТОМ смысле?
Наверняка, нет. Определенно нет, потому что он наклонился вперед и сказал:
– Поехали на озеро, Пит. И оторвись, если сможешь, от конвоя.
Я оглянулась назад и увидела за нами хвост из самых неустрашимых водителей, которые наблюдали за всей волнующей историей у ресторана «Чи-Чи».
Мне было как-то неспокойно – особенно, когда Пит проезжал на красный свет, чтобы отделаться от преследователей, – но при этом меня все еще смущала основная проблема.
Возлюбленный всей Америки, Люк Страйкер, вез меня, Дженни Гриинли, в свой дом на озере.
– Хм, – сказала я, потому что чувствовала, что должна что-то сказать. – Вероятно, тебе не следовало снимать рубашку.
– Конечно, глупость несусветная, я знаю, но что уж тут поделать…
Люк только покачал головой. Он даже не смотрел на меня. Он смотрел на пробегающие за окном окрестности. Мы уже были недалеко от озера, которое находится в десяти милях от города. Нам удалось отделаться от преследователей. Пит был хорошим шофером. Интересно, как полиция расправилась с толпой там, около «Чи-Чи»… Не начались ли там какие-нибудь беспорядки? Если начались, то тогда Скотт оказался в своей стихии. Ему нравится анархия в любом ее проявлении.
С другой стороны, Джери, возможно, просто взбесилась, оттого что надела неправильные туфли. Или оттого что не захватила камеру.
– Я собираюсь от этого избавиться, – зло сказал Люк.
Сначала я не поняла, о чем он говорит. Потом сообразила. О татуировке.
– Это должно быть действительно отвратительно, – сказала я из угла лимузина. Я никогда еще не ездила в лимузине. Оказывается, лимузин, и правда, большая машина. В ней очень большое расстояние между задними и передними сиденьями. И в этом пространстве, по крайней мере в лимузине Люка, была консоль с баром и телевизором. Это здорово… если вы любите смотреть телевизор в машине.
– Я хочу сказать, – продолжала я, – это, очевидно, было отвратительно, когда она… я имею в виду Анжелику… Вышла замуж за другого.
– Я не хочу об этом говорить, – сказал Люк, все еще глядя в окошко. Между деревьями уже виднелось озеро. Это было искусственное озеро, но все равно очень симпатичное. Я плавала по нему на понтоне. Я никогда не заплываю далеко, потому что боюсь наткнуться на труп или что-то в этом роде. Но смотреть на воду приятно.
Я могла понять, почему Люк не хочет говорить об Анжелике. Если бы со мной случилось такое, я бы, наверное, тоже не захотела об этом разговаривать. Так что я сменила тему.
– Извини за то, что мои друзья так себя вели, – сказала я. – Не понимаю, что с ними случилось. Я никогда раньше не видела их в таком состоянии.
Люк посмотрел на меня так, будто только теперь заметил, что я сижу в его машине. Затем он сделал странную вещь.
Он засмеялся.
– Ах, это, – сказал он, покачивая головой. – Не переживай. Это происходит постоянно. С людьми, которые видят знаменитостей, что-то случается. Это, вроде… не знаю. Они не осознают, что мы – люди, такие же, как они сами.
Интересно, так ли это? И поэтому все хотели прикоснуться к Люку? Чтобы убедиться, что он действительно человек? Или потому, что назавтра можно рассказать в школе, что ты трогала Люка Страйкера?
– Но не ты, – сказал Люк, что меня слегка напугало. – Ты не такая. Люди же… разные. О, великолепно, – добавил он, когда лимо остановился. – Мы приехали.
Мы стояли перед новым современным домом. Я много раз бывала в таких домах на озере, потому что мой папа их проектировал, а мама – украшала. Сейчас в моде была морская тема. В домах были выбеленные стропила, раковины и картины с чайками, хотя на Клэйтон-озере не было ни одной чайки.
– Хочешь колы? – спросил Люк, подходя к огромному холодильнику.
– Хм, – ответила я. В доме Люка работал кондиционер. Было что-то около двадцати градусов. А на мне только влажный купальник и шорты.
Почему-то я думала только о том, что Люк сказал в машине. Что я – другая.
– Конечно, я буду колу, – ответила я.
– На. – Люк протянул мне колу. – Давай выйдем на террасу.
И к моему облегчению, секундой позже он открыл огромную раздвижную дверь на террасу, которая выходила на озеро, и мы снова оказались на солнце.
Вид из дома был потрясающий – мой папа все отлично спланировал. Перед нами раскинулось хрустально голубое озеро, окруженное деревьями. По глади воды скользили парусные шлюпки. Солнце палило так, будто была середина лета, а не весна, и повсюду распевали птицы. Покой, тишина и все располагает к отдыху.
Плохо, что через час сюда пожалуют папарацци. По крайней мере, это произойдет тогда, когда по окрестностям разнесется известие о том, где брошенный Анжеликой Тримэйн Люк Страйкер зализывает свои раны.
Люк взгромоздился на перила террасы и покручивал в руках банку пива, которую вынул – я не заметила когда – из холодильника. Меня не оскорбило то, что он не предложил пива мне – я совершенно точно не тот тип девушки, которому предлагают выпить пива, – но мне было интересно, откуда пиво у него. Ему еще нет двадцати одного года, а за этим в Индиане следят очень строго.
Потом я вспомнила. Он же кинозвезда. Он может потребовать пива, сколько захочет и когда захочет.
– Приятно здесь, а? – сказал Люк, сделав большой глоток.
Я отхлебнула колы. Она была вкусная и с пузыриками, как я люблю.
– Ага, – сказала я. Я никак не могла понять, зачем он позвал МЕНЯ к себе домой?
– Я никогда не ходил в среднюю школу, – внезапно сказал Люк – явно озеру, поскольку он даже не смотрел на меня. – У меня был личный учитель. Я видел настоящую школу только в кино или по телевизору. Я не представлял себе… не представлял себе., какова настоящая средняя школа.
Люк сделал еще глоток пива и опустил банку.
– Но настоящая школа в реальной жизни совсем не такая, как в кино, – продолжал он. – В реальной жизни она в десять миллионов раз хуже.
Я просто смотрела на него. Что я могла сказать?
– Эти дети в твоей школе, – сказал Люк, съехав с перил и растянувшись во весь рост на полу террасы, – самые грубые, самые сквернословящие и самые ничтожные люди, которых я когда-либо встречал. У них – ты знаешь, что такое сочувствие?
– Хм, – сказала я, – сострадание друг к другу?
– Точно. На съемках фильма «Небеса, помогите нам!» был один консультант, очень почтенный человек, который помогал разобраться со сценарием и прочее. Так вот для него сочувствие значило очень многое. А в клэйтонской средней мало кто сочувствует другим… Большинство безжалостно третирует слабых и считает идолами сильных.
Я поняла, что в этот момент должна заговорить,
– Это неправда, – сказала я, поскольку никогда не делала идола из Курта Шрэдера. – Не все…
– О нет, не все, – быстро согласился со мной Люк. – Многие сидят сзади и наблюдают, как издеваются над их товарищами. Эти люди даже хуже, чем быки, те сильные… По-моему, приличные люди должны что-то предпринять, чтобы остановить издевательства, но они слишком трусливы, поскольку им не хочется оказаться следующими в очереди.
Я, конечно, не идеализировала среднюю школу. И все же мы были не НАСТОЛЬКО плохи.
– Ну уж и вовсе неправда, – сказала я. – Ты же сам видел, что я пошла за Кэйрой…
– О, конечно, – сказал Люк. – Ты пошла за ней. Ты вытирала ее слезы. Но ты ничего не сделала, чтобы попытаться их остановить.
– А что я могла бы сделать? – Комок, который исчез было из моего желудка, появился снова. Мне просто не верилось. Он пригласил меня, чтобы снопа критиковать? Что это такое? Я, в сущности, не ожидала ни исповеди в неумирающей привязанности, ни сладких поцелуев или чего-нибудь еще, но
Люк вел себя нечестно. – Ты хочешь, чтобы я выступила против всей школы? Люк, Кэйру НИКТО не любит…
– Да, – сказал Люк. – Кэйру никто не любит. И я не могу сказать, что я их в этом виню. Я слышал, как ты разговаривала с ней в дамской комнате. Я слышал, что ты ей говорила. Это был хороший совет, быть может, лучший из всех, которые она получала, и она его отвергла. А тебе, Джен, не приходило в голову, что правда не только то, что не любит Кэйру, но и то, что все любят тебя?
Я покачала головой.
– Это не так…
– Это правда, и ты это знаешь. Назови мне человека, которому ты не нравишься. Хотя бы одного.
Нечего было и задумываться. Я серьезно подозревала, что не нравлюсь мистеру Холлу. Поскольку до сих пор не справлялась с хореографией.
А как насчет Курта Шрэдера? Курт Шрэдер меня недолюбливал. Ну, а может, вообще никогда обо мне и не задумывался. Но это не значит, что когда он вспоминал обо мне, он делал это с удовольствием.
– Ерунда, – сказал Люк, когда я в качестве примера назвала два этих имени.
– Хорошо, – недовольно сказала я. – Хорошо. Давай считать, что я всем нравлюсь. Это неправда, но давай просто согласимся с этим. И что?
– И ЧТО? – Люк перестал прохаживаться и недоуменно посмотрел на меня. – И ЧТО? Джен, ты не понимаешь? Ты находишься в невероятном положении. Ты могла бы произвести в этом месте реальные преобразования, но, похоже, ты этого не осознаешь.
ПРОИЗВЕСТИ РЕАЛЬНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ? О чем это он говорит?
И вдруг меня осенило. Ясно, чего хотел Люк. И вот почему он пригласил меня к себе. Это было так очевидно, что и слабоумный все понял бы, но не я. Ох, нет. Не я.
Люк проводил кампанию. Знаете, из тех, что всегда проводят знаменитости.
Люк решил провести кампанию по внедрению в клэйтонской средней школе понятия «сочувствие», и он хотел, чтобы я этим занялась.
Я съехала подальше по скамейке и устало сказала:
– Ох, братец…
– И никаких мне «Ох, братец», Джен, – сказал Люк. – Ты знаешь, что я прав. Я, Джен, наблюдал за тобой. Последние четыре дня я ничего не делал, только наблюдал за тобой. И пришел к выводу, что ты единственный человек во всей этой вонючей школе, которому не безразличны, действительно не безразличны люди. Ты думаешь не только о себе – готов побиться об заклад, что о себе ты думаешь в последнюю очередь. И это замечательно, Джен. Это на самом деле похвально. Я не говорю, что тебе нужно переделать кучу дел, чтобы все стали лучше. Но как посторонний наблюдатель я должен сказать, что ты могла бы сделать много больше.
Я не могла с этим согласиться. Правда, не могла. – Что ты имеешь в виду, говоря МНОГО БОЛЬШЕ? – завопила я. – Я так много всего делаю, что к концу дня бываю совершенно без сил. Ты думаешь так легко быть МНОЮ? Вовсе нет! Это, на самом деле, очень, очень трудно.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Люк, садясь на скамейку рядом со мной.
– Знаешь, – ответила я. Мне не верилось, что я разговариваю с Люком Страйкером. С Люком Страйкером, таинственной знаменитостью, с человеком, которого я никогда не пойму. И он сейчас раскрыл мой самый главный, глубоко спрятанный секрет. Это было нечестно. – Я – МАЙОНЕЗ, – прошептала я. Потом, когда он удивленно посмотрел на меня, добавила нормальным голосом: – Я то, что помогает бутерброду не развалиться, понял? Это моя работа. Вот этим я и занимаюсь. Я – смазка.
– Да, – наконец до него дошло. Он даже вроде бы разволновался. – Да, именно так. Именно это ты и делаешь!
Я не понимала, чего он так разволновался. Но думаю, что с ним все было в порядке. Это ведь у МЕНЯ были проблемы.
– Но, Люк, – сказала я, – это ВСЕ, что я могу. То, о чем ты мне говоришь… что, по-твоему, я должна делать… у меня не получится. Я действительно с этим не справлюсь.
Люк молчал. Он вел себя, как Тринин кот мистер Момо, когда тот играл с пойманной мышкой. Кот не выпускал ее из лапок, пока не откусывал ей голову.
– Но чем ты хочешь быть, Дженни? – быстро спросил меня Люк. – Чего ты хочешь?
Хочешь? Чего я ХОЧУ? Он что, с ума сошел?
Я решила, что так и есть. Я решила, что меня похитил и держит в заложниках безумец. Иначе почему мне не удавалось раскусить его? Потому что он псих.
Подождите, скоро это появится в журнале «Люди».
– Серьезно, Джен, – сказал безумец. – Чего ты хочешь?
Да мало ли чего я хотела. Я хотела, чтобы Бетти Энн вернулась на свое место на столе миссис Малвейни. Я хотела, чтобы люди перестали мычать, когда мимо них проходит Кэйра Шлосбург. Я хотела не петь в хоре или, по крайней мере, чтобы мистер Холл перестал вопить на меня из-за этой дурацкой шляпы и моих неловких рук.
– Знаешь, Джен, – продолжал Люк в ответ на мое молчание, – я не верю, что ты только майонез. Если вспомнить, как ты на меня огрызнулась в тот день в дамском туалете…
Я вздрогнула, мне не хотелось вспоминать о том ужасном моменте. Но Люк не отступал.
– …Я знаю, что ты не просто славная миленькая Джен Гриинли, всеобщий лучший друг. Я думаю, ты больше, чем майонез. Много больше. – Он снял очки – они уже были ему не нужны, поскольку теперь все знали, кто он такой – и я смогла разглядеть, что у него глаза голубые, голубые и глубокие, как озеро перед нами.
– По правде сказать, я думаю, что ты – особенный соус.
Спросите Энни
Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!
В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.
Дорогая Энни!
Меня пригласила на вечеринку, где, как я знаю, будет спиртное. Яне пью, потому что мне это просто не нравится, и еще мне не нравится находиться рядом с пьяными людьми. Но я не хочу, чтобы мои друзья считали меня рохлей. Что я должен делать?
Непьющий Дэн
Дорогой Дэн!
Спланируй что-нибудь другое. А потом скажи своим друзьям, что не можешь прийти. И перестань придавать значение тому, что они думают. Если они не уважают твои желания, то они не настоящие друзья, ведь так?
Энни
Десятая глава
Я знаю, что вы думаете. ЗНАЧИТ, ЛЮК СТРАЙКЕР ГОВОРИТ, ЧТО ТЫ ОСОБЕННЫЙ СОУС. И ЧТО В ЭТОМ ТАКОГО? ОН ЖЕ СУМАСШЕДШИЙ. И НЕ ПОХОЖЕ, ЧТОБЫ ОН ХОТЕЛ ТЕБЯ ПОЦЕЛОВАТЬ ИЛИ ЕЩЕ ЧТО-НИБУДЬ.
И, правда, Люк Страйкер не хочет меня поцеловать. Или, по крайней мере, если и хочет, то никак этого не показывает.
И, по-честному, если бы он и захотел, взволновало бы это меня? Нет. Потому что я, не то, что девочки моего возраста – во всяком случае, те, которые живут в моем городе, – я не влюблена в Люка Страйкера.
Я не хотела, чтобы Люк Страйкер меня поцеловал.
Но я начала думать, что, может быть, он и не сумасшедший.
Люк не стал провожать меня домой. Полагаю, он очень устал от своих нравоучений. Знаете, по поводу того, что я обладаю большим потенциалом и что люди значительные несут значительную ответственность, и что где бы мы были, если бы Черчилль во время Второй мировой войны повернулся бы к людям спиной?
Когда большой черный лимузин появился на моей улице, это не было ОСОБЕННО сильной сенсацией. То есть, конечно, все соседи перестали заниматься своими делами – стричь газоны, ухаживать за садом, затаскивать в дом купленные продукты – и уставились на лимузин, остановившийся перед моим домом и на меня, вылезающую с заднего сиденья. Мои братья в изумлении выскочили из дома и пожелали узнать, где я была. Моя мама, только что вернувшаяся с работы, раскрыв рот, стояла посреди двора и таращилась на меня и на длинный черный лимузин, из которого я вышла.
Первой меня поймала Трина. Она, должно быть, подкарауливала мое возвращение, выглядывая из окна спальни. Трина вылетела из дверей, за спиной, как пелерина, развевались ее черные волосы,
– Огосподигосподигосподигосподи, – кричала Трина, хватая меня за руки. – Не могу поверить, что ты провела целый день с ЛЮКОМ СТРАЙКЕРОМ!!!!
Как только мои братья услышали это – все было кончено. Я не думала, что случившееся у торгового центра, уж очень заинтересует малышей. Но оказывается им не терпелось узнать подробности. Да, я им все объяснила. Я знала степень их заинтересованности Люком Страйкером, все же они были мальчишками, правда, я все-таки не достала Рику телефон агента Люка.
Моя мама внимательно выслушала всю историю – правда, я рассказала только о том, как Люк привез меня к себе на озеро, чтобы прочесть мне лекцию по поводу того, что я живу не в соответствии с моими возможностями. При этом мне казалось, что я провела день с каким-то наставником. И, знаете, у этого наставника были глаза голубые, как озеро, и потрясающая улыбка… Так вот, выслушав эту историю, мама сказала:
– Что ж, это не смешно, – а затем она вошла в дом, вероятно, для того чтобы позвонить всем и рассказать: ВЫ НЕ ПОВЕРИТЕ, ЧТО СЕГОДНЯ СЛУЧИЛОСЬ С ДЖЕННИ!
Как только мама и братья удалились, Трина потащила меня на нашу веранду, которую сделал мой папа, и усадила на качалку, которую мама украсила подушкой с вышитыми – вы не поверите – сердечками.
– Так, – сказала Трина. – Рассказывай все с самого начала. О чем ТОЧНО вы с Люком разговаривали?
Мне не хотелось говорить Трине всю правду. Потому что в этом она ничего не понимает. Она разбирается в хореографии мистера Холла – это для нее не проблема. И, несомненно, она понимает все о «майонезе». Ведь это она первая так меня назвала.
Но когда дело доходит до – ох, не знаю, до того, что говорила мне кинозвезда о моем поведении, которое не соответствует тому, чем мог бы гордиться Черчилль? – это не Трининого ума дело. Пытался ли Люк поцеловать меня? Нет проблем, это я могла бы рассказать Трине.
Но его нравоучения о моей ответственности, как человеческого существа, которое может совершить преобразования в клэйтонской средней школе? Хм-м, нет уж.
– Ох, – сказала я Трине, когда мы забрались на террасу. – Знаешь, просто ерунда, Я думаю, он на самом деле страдает. По Анжелике.
В сущности, я ничего об этом не знала – ведь Люк сказал только, что собирается вывести татуировку. Но прозвучало это хорошо.
– Я думаю, он приехал сюда, чтобы развеяться, – продолжала я. – Но то, как все себя вели на стоянке… Это просто неприлично…
– Расскажи мне обо всем. – Трина вытаращила глаза. – Просто не верится! Ты видела, как скучная Лиз ухватила его ноги? Кто знал, что она такая дрянь?
Я решила не говорить Трине, что она сама была лишь на йоту лучше.
– Он совсем не упоминал меня? – спрашивала Трина.
– Хм-м. Вроде, нет.
– А Джери? Он упоминал Джери? Потому что она всучила ему номер своего телефона, и теперь думает, что он ей позвонит.
– Хм-м, – повторила я. – Нет. Разве она и Скотт все еще в ссоре? Когда я уезжала, они, кажется… разговаривали.
– Да ладно, – сказала Трина. – У них все кончено. Удивительно, что они так долго тянули. Джери такой командир! Я думаю, что Скотт не разрывал с ней отношения, чтобы не задеть ее чувства, понимаешь? Ведь она через несколько месяцев уезжает в колледж… Он вообще славный.
Да, он славный.
– Так что я расстаюсь со Стивом после кино сегодня вечером, – продолжала Трина. – Я думала сказать ему по телефону до кино, но мне так хочется посмотреть этот фильм. Ты думаешь это бессердечно? А еще, как ты считаешь, я виновата, если он настаивает на том, чтобы платить за билеты?
Хм-м, да. Мне было жалко бедного Стива, чье единственное преступление заключалось в том, что он любит девушку, которая не отвечает ему взаимностью. Но я ничего не сказала, потому что это привело бы Трину в бешенство.
Потом я вспомнила, что мы с Люком разговаривали о том, как я всегда сглаживаю острые углы, вместо того чтобы что-то предотвратить. Вот и сейчас я ничего не говорю о билетах, которые покупает Стив. Это же несправедливо… это же безобразие по отношению к Стиву.
И как раз сейчас я позволяю этому совершиться. Потому что я – милая Дженни Гриинли, всеобщий лучший друг.
Я, разумеется, знаю, как все будет. Трина бросит Стива, и я проведу все время в автобусе по дороге на «Люерс», утешая его.
Да, но только не в этот раз. Не знаю, может быть, слова Люка о том, что я особенная, крепко засели в моей голове. И я решила попробовать. Проверить на практике теорию Люка о том, что я могу произвести серьезные перемены. Прямо тут же. Если обернется так, что Люк ошибся, – небольшая потеря. Но если он прав…
Если он прав, то все начнет меняться…
– Почему ты собираешься расстаться со Стивом? – спросила я Трину.
Трина заморгала.
– Эх, – ответила она. – Так я же собираюсь идти на «Весенние танцы» с Люком, глупышка.
– Отчего ты решила, что Люк пойдет с тобой на «Весенние танцы»?
Тина опечалилась.
– А что? Ты думаешь, его уже пригласила Джери? И он согласился?
– Что позволяет тебе думать, – спросила я, поднявшись с качалки и расхаживая по веранде, как это делал Люк у себя на озере, – что Люк пойдет на «Весенние танцы» хоть с кем-нибудь из этого города, после того, что мы сегодня натворили? Почему ты не думаешь, что он может тут же уехать?
Трина подняла брови.
– Джен, с тобой все в порядке?
– Знаешь, вовсе не в порядке. – Сейчас меня на самом деле тошнило от того, что я такая милая Джен Гриинли, всеобщий лучший друг. Я хотела быть хорошей по отношению к людям, это правда. Но также я хотела, чтобы и люди относились ко мне по-хорошему, И не только ко мне, но и КО ВСЕМ. – У меня не все в порядке, – сказала я Трине. – Мне не нравится, как ты обращаешься со Стивом. Это неправильно.
– Со Стивом? – Трина засмеялась. – Я думала, мы разговариваем о Люке. Что с тобой, Джен?
– Я тебе сказала, что со мной. – Я чувствовала себя так же, как тогда, в дамской комнате с Люком – меня подташнивало, но я не останавливалась. Потому что я должна была… – Я слишком долго наблюдала, как гадко ты обращаешься со Стивом. Знаешь ли, он не бесчувственный чурбан. Да он влюбился в тебя, и с твоей стороны просто бессовестно пользоваться этим ради бесплатных билетов в кино и пакета воздушной кукурузы.
– Бессовестно? – эхом откликнулась Трина. – Что это значит? Что С ТОБОЙ? Вспомни, мы говорим о СТИВЕ!
– У него тоже есть чувства, знаешь ли. Если ты его не любишь – а я не верю, что ты его любишь, потому что, если бы любила, то не рассталась бы с ним накануне «Весенних танцев» из-за того, что можешь пригласить кого-то другого, – так скажи ему об этом. Нечестно подавать ему надежды. Ты просто используешь его.
Трина засмеялась. Серьезно. Она просто рассмеялась над моими словами. Нелегко мне пришлось. Сердце бешено колотилось, руки вспотели и очень, очень заболел живот.
Но я ДОЛЖНА была это сказать. В самом деле, после того что говорил Люк, какой еще у меня был выбор?
– Ну и ну, – фыркнула Трина, – тебя что, приставили приходящей няней к Стиву Маккнайту? Он большой мальчик, Джен. Думаю, он сам о себе позаботится.
– Не в том, что касается тебя. – Я сделала ответный выстрел. – Потому что в том, что касается тебя, он – слабак, и ты этим пользуешься. И завтра это должно прекратиться, потому что или ты решаешь, что он у тебя один, или говоришь ему правду. Если этого не сделаешь ты… то я скажу ему сама.
– Что с тобой случилось? – вставая, требовательно спросила Трина. Позади нее закачалось кресло-качалка. – Ты ревнуешь или еще что-нибудь? Господи, моя мама предупреждала, что однажды это
должно произойти. Моя мама говорила, что когда-то ты начнешь ревновать к тому, что я хожу на свидания, а ты – нет. Она говорила: «Не показывай этого Джен, Катрина», но я отвечала: «Джен не такая, мам. Она радуется за меня. Ей безразлично, что у меня есть бойфренд, а у нее нет». Но, подозреваю, моя мама оказалась права, а, Джен? Потому что все из-за этого, да? Из-за того, что я иду на «Весенние танцы», а ты не идешь?
– Меня пригласили на «Весенние танцы», – ответила я Трине.
– Ну и хорошо, – смеясь, сказала Трина, Правда, смех ее был каким-то неприятным. – И кто же?
– Люк Страйкер.
Трина покраснела так, будто я ее ущипнула.
– ЧТО?
И самое жуткое, что это было правдой. Я даже не врала. Меня ПРИГЛАСИЛИ на «Весенние танцы». И это был Люк Страйкер.
То, как это было сделано, не могло бы никого ошеломить больше, чем ошеломило меня. Это произошло самым странным образом. Мы сидели на террасе, оба, я думаю, утомленные долгим разговором. Люк принес еще пива и колы. Несколько минут мы помолчали, потягивая напитки, а потом в доме начал звонить телефон. Спустя секунду раздался стук в дверь.
– Ну, – сказал Люк, – полагаю, пришло время держать ответ.
– Ох, – сказала я, в легком шоке от того, как быстро они его нашли. – Ужас.
– Да нет, – сказал Люк. – Я-то к этому привык. А вот тебе, похоже, придется плохо.
– МНЕ? А что ты обо МНЕ беспокоишься?
– Потому, что они и к тебе прицепятся, – ответил Люк, – когда вся история выплывет наружу.
– А-а-а… – сказала я. – Со мной все будет в порядке.
Люк пристально посмотрел на меня. Затем сказал:
– Знаешь что? Я думаю, так и будет. Слушай. Мне как-то неловко: сначала я пригласил тебя, а потом только рычал.
– Все в порядке, – сказала я. – Я постараюсь что-нибудь сделать. Не даю никаких обещаний, но… я попытаюсь.
– Рад это слышать. – Телефон в доме звонил и звонил. Стук в дверь становился все громче. – И все-таки это неправильно. Позволь мне все это компенсировать. Позволь мне пригласить тебя на «Весенние танцы».
Я тут же поперхнулась своей колой, и по лицу полились слезы. Я начала понимать, почему Джери Линн любит колу без газа. Когда она поднимается тебе в нос, хоть не так больно.
– Эй, ты в порядке? – спросил Люк, шлепнув меня по спине. – Вот салфетка.
Я промокнула колу и слезы салфеткой и засмеялась.
– О господи, – сказала я. – Прости. Мне кажется, ты сказал… понимаешь… я подумала, что ты меня пригласил на «Весенние танцы»…
– Я и пригласил, – сказал Люк.
У меня все оборвалось внутри – будто меня переехал автобус.
Потому что, правда, я совершенно не нуждалась в этом приглашении. В приглашении на «Весенние
танцы» от этого идола подростков. У меня и без того было достаточно проблем, чтобы еще сражаться с кучей девчонок, только чтобы распить бокал пунша с тем, кто меня пригласил.
– Прежде чем ты ответишь «нет», выслушай меня, – сказал Люк, будто прочитав мои мысли. – Теперь все будет не так, как сегодня. Сегодня все было слишком неожиданно. Но если мы пойдем на «Весенние танцы», все будет по-другому. Может, конечно, и появятся какие-нибудь фотографы, но все будут знать, что я с тобой, так что они не будут… Ну, ты понимаешь. Бросим их на меня.
Я молча уставилась на него и подумала, что ему в голову ударило пиво. Или, может быть, где-то здесь установлена камера, и это одно из реалити-шоу. И через секунду выйдет какой-нибудь телеведущий и скажет мне, что меня разыграли…
– Как я тебе уже говорил, – продолжал Люк, – я никогда не ходил в среднюю школу. Так что я никогда не был на школьных танцах. И мне очень хочется посмотреть, что это такое. Признаюсь, в моем следующем проекте есть подобная сцена, но я не потому хочу пойти. Я хочу пойти для себя, честно. Мне хочется ничего не пропустить в жизни.
– Чего не пропустить? – Я покачала головой. – Люк, ты был в Африке. Ты тысячу раз был в Европе, на прошлогодней церемонии Оскара ты сидел рядом с Клинтом Иствудом. Я это видела, не отрицай. Как это ты что-то ПРОПУСТИШЬ?
– Легко, – ответил Люк. – Я пропустил все, что делают нормальные люди. Джен, я даже не могу пойти в продуктовый магазин за молоком, чтобы у меня тут же не попросили автограф. Разве так плохо, что я хочу испытать то, что испытал каждый американский подросток, но только не я?
Не каждый американский подросток бывает на «Весенних танцах». Гляньте на меня, например.
Но я не хотела его огорчать. Мне необходимо было разобраться с тем, что больше всего меня заботило…
– Но почему я? – спросила я его. – Ведь ты мог бы пойти на «Весенние танцы» с кем-нибудь еще. Трина гораздо красивее меня, и она так хочет пойти…
– Ага, – ответил Люк. – Но Трина мне не друг, ведь так?
Я поежилась.
– Ну, не друг.
– И Трине я нравлюсь не по-дружески – как тебе – верно?
Тогда я поняла. Я поняла, почему Люк пригласил меня. И я поняла, о чем он меня спрашивал.
И мое сердце наполнилось жалостью к нему. Я понимаю, это смешно – я… испытываю жалость к миллионеру, кинозвезде, к человеку, которого боготворят женщины всего мира, и у которого есть свой собственный «феррари».
Но есть одна вещь, которую не купить деньгами и красотой Люка Страйкера. Это дружба. Истинная дружба человека, который не собирается использовать Люка ради того, чтобы разбогатеть и стать знаменитым, человека, которому нравится Люк сам по себе, а не те герои, которых он играет в кино. Люк хочет только одного – чтобы с ним обращались как с обычным нормальным человеком.
А если задуматься, что может быть более нормальным, чем «Весенние танцы»?
Люк побуждает меня больше не быть маленькой Дженни Гриинли, всеобщим другом. Он сказал мне, что я способна на нечто особенное.
