Текст книги "Когда сверкнула молния (ЛП)"
Автор книги: Мэг Кэбот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
– Хорошо, – сказала она, направляясь обратно к дороге. – Не ходи в больницу. Умри от сердечного приступа. Видишь, мне все равно.
Я последовала за ней, пиная градины своими кроссовками.
– Эй, – сказала я. – Плохо, что молния не ударила меня в кафетерии сегодня, да? Тогда бы Джеффу Дэю действительно было бы жаль, да?
Рут не думала, что это забавно. Она просто продолжала идти, раздраженная, и шла быстро. Но быстро для Рут это нормально для меня, так что мне не составило труда догнать ее.
– Эй, – сказала я. – Разве не было бы здорово, если бы я начала метать молнии на собрании сегодня днем? Знаешь, когда миссис Буши встала и начала читать лекцию о наркотиках? Готова поспорить, что она бы сократила свою речь.
Я искрометно шутила в том же духе всю дорогу. Рут пыталась злиться на меня, но не могла. Не потому, что я настолько очаровательна или смешна, а потому, что буря причинила действительно ощутимый вред. Мы видели сломанные ветви деревьев, лобовые стекла, разбитые градом, а также несколько светофоров, которые вообще перестали работать. Колоссальные разрушения. Куча карет скорой помощи и пожарных машин мчались мимо нас, и когда мы, наконец, добрались до Крогер на углу улиц Хай Скул Роуд и Фест Стрит, где мы свернули к нашим домам, «КРО» был разбит, поэтому мы пошли в «ГЭР».
– Эй, Рут, глянь, – сказала я. – «Гэр» открыт, а «Кро» закрыт.
Даже Рут рассмеялась над этим.
К тому времени, как мы добрались до наших домов – я упомянула, что мы живем по соседству друг с другом, да? – Рут стала серьезной, что очень испугало меня. По крайней мере, я подумала, с чего это она. Когда я собралась бежать по дорожке к крыльцу, она тяжело вздохнула, и начала:
– Джессика, я действительно думаю, что ты должна всё рассказать своим родителям. О том, что произошло.
О, да. Я расскажу им, что хромаю из-за того, что в меня ударила молния. У них и так есть о чем беспокоиться.
Я этого не ответила, но Рут, должно быть, прочитала мои мысли, так как сказала следующее:
– Нет, Джесс. Ты должна сказать им. Я читала о людях, в которых ударила молния. Они чувствовали себя прекрасно, как и ты, а потом, бац! – сердечный приступ.
– Рут, – начала я.
– Я, правда, думаю, что тебе следует сказать им. Знаю, у них и так много проблем с Дугласом. Но...
– Эй, – сказала я. – С Дугласом все хорошо.
– Знаю, – Рут закрыла глаза. Потом она снова открыла их и сказала: – Я знаю, что Дугласом все хорошо. Ладно, слушай. Просто пообещай мне, что, если ты почувствуешь себя ... ну, забавно, ты скажешь кому-нибудь об этом?
Мне понравилось её предложение. Я торжественно поклялась, что не умру от сердечного приступа. Потом мы расстались на моей лужайке перед домом с взаимными «Увидимся».
Но я не зашла в дом, потому что заметила, что кизил недалеко дороги – тот, который утром был в полном цветении – снова стоял совершенно голым, как в середине зимы. Град сбил с дерева все цветы и листья.
В школе на уроке английского постоянно говорят о символизме и прочем. Например, как сухой старый дуб в книге «Джейн Эйр» предвещает гибель и всё такое. Так что, я думаю, если мое показание является художественным произведением, то кизил будет символизировать тот факт, что всё обернется против меня.
Только, конечно, как и Джейн, я понятия не имела, что меня ждет. В то время я проигнорировала символизм голого кизила. Просто подумала: «Ничего себе, очень плохо. Дерево было таким красивым, прежде чем его разрушил град».
А затем я зашла в дом.
Глава 3
Я живу – мне нужно назвать свой адрес в показании – с родителями и двумя братьями в большом доме на улице Ламли Лэйн. Наш дом самый красивый на улице. Я не хвастаюсь. Правда. Раньше он был фермерским домом с витражными окнами и прочим. Кто-то из исторического общества Индианы пришел однажды и прибил на него мемориальную доску, так как наш дом самый старый в городе.
Но только потому, что мы живем в старом доме, не означает, что мы бедные. Мой отец владеет тремя ресторанами в центре города, в восьми или девяти кварталах от нашего дома. Рестораны «У Мастриани», довольно дорогой, «У Джо», недорогой, и с едой на вынос и «У Джо-младшего» – самый дешевый из всех. Я могу бесплатно питаться в любом из них и в любое время. Как и мои друзья.
Небось, думаете, что из-за этого у меня много друзей. Но, кроме Рут, я только однажды по-настоящему зависала с парочкой ребят, с большинством из которых познакомилась в оркестре. Рут – первая виолончель в кружке. Я – третья флейта. Я общаюсь с парочкой других флейтистов, и с одним или двумя виолончелистами, после того, как нас познакомила Рут, но в основном я сама могу познакомиться с людьми.
Ну да, кроме как с наказанными парнями.
Моя комната находится на самом верху. Моя спальня и ванная – единственное, что располагается на третьем этаже, где раньше был чердак. Комната имеет низкие потолки и слуховые окна. Обычно я сажусь на одно из таких окон и смотрю, что происходит на улице Ламли Лэйн, которая, как правило, спокойная. Я смотрела на всех с самой большей высоты, чем кто-либо на улице, и мне всегда открывался потрясающий вид. Я притворялась смотрителем маяка. Слуховое окно было моим маяком, и мне очень хотелось обратить внимание лодок на аварию на лужайке перед нашим домом, которую я представляла коварным пляжем.
Эй, хватит. Я была ребенком, ясно? И, по словам мистера Гудхарта, уже тогда у меня были проблемы.
В любом случае, чтобы добраться до третьего этажа, необходимо подняться по лестнице, расположенной около передней двери, в помещении, которое моя мама называет, «фойе» с этим французским акцентом (она произносит как «фой-яй». А также называет магазин «Тагет», где мы закупаемся полотенцами и прочей фигней, «Тар-Джей». В шутку. Вот какая у меня мамочка). Проблема в том, что из фойе в гостиную ведут французские двери, затем двери в столовую, и, наконец, двери на кухню. И поэтому, как только открываешь входную дверь, через все эти французские двери мама может тебя увидеть прежде, чем доберешься до лестницы. Что, собственно, и произошло, когда я пришла домой в тот самый вечер. Она увидела меня и закричала – потому что кухня на самом деле находится далеко.
– Джессика! Иди сюда!
Что значит, я попала.
Раздумывая, что я такого натворила – и, надеясь, что мистер Гудхарт не позвонил ей – я положила рюкзак, флейту и остальные вещи на скамейку у лестницы и начала длительную прогулку через гостиную и столовую, придумывая хорошую историю, почему я так поздно вернулась, на случай, если мама злилась именно из-за звонка из школы.
– Я была на репетиции, – начала я. К тому времени, когда я добралась до столовой, я придумала достойную отговорку. Кстати, под стулом, стоящим во главе стола, есть кнопка, при помощи которой хозяйка могла дать сигнал слугам на кухне, когда пришло время для десерта. А так как у нас нет слуг, эта кнопка просто раздражает. Особенно раньше, когда мы росли, ведь маленькие дети любят всё гудящее, наподобие нее, что доводило маму до белого каления. – Да, репетиция долго длилась, мама. Из-за града. Нам всем пришлось бежать и стоять под трибунами, а ещё эта молния, и...
– Взгляни на это.
Моя мама помахала листом бумаги около моего носа. Мой брат Майк сидел, облокотившись о кухонный стол. Он выглядел несчастным, но, насколько я помню, он никогда не выглядел счастливым, за исключением того случая, когда родители подарили ему компьютер на Рождество.
Я посмотрела на письмо, которое держала мама. Но не могла прочитать его, так как оно находилось слишком близко к носу. Но всё хорошо. Мама мне помогла.
– Знаешь ли ты, что это такое, Джессика? Знаешь ли ты, что это такое? Это письмо из Гарварда. Как думаешь, о чем в нем говориться?
– О, Майки. Поздравляю, – сказала я.
– Спасибо, – поблагодарил Майк, но в его голосе не слышалось волнения.
– Мой маленький мальчик. – Мама взяла письмо и начала размахивать им. – Мой маленький Майки! Отправляется в Гарвард. Ах, боже мой, я с трудом могу в это поверить! – Она исполнила немного странный танец.
Моя мама обычно не такая. Большую часть времени она похожа на других мам: иногда помогает папе с ресторанами, со счетами, с расчетом заработной платы, но в основном она сидит дома и занимается домашними делами, вроде чистки кафеля в ванных комнатах. Моя мама, как и большинство мам, полностью зациклена на своих детях, поэтому новость, что Майк поступил в Гарвард – даже если это на самом деле неудивительно, так как он сдал экзамены на высший балл, – на самом деле была важна для нее.
– Я уже созвонилась с отцом, – сказала она. – Мы идем в «У Мастриани» на ужин с лобстерами.
– Круто, – сказала я. – Можно позвать с нами Рут?
– Конечно, почему нет? Как же так, мы идем на семейный ужин, а не взяли с собой Рут? – сказала мама с непроизвольным сарказмом. Мама любит Рут. Я так думаю. – Майкл, возможно, есть кто-то, кого ты хотел бы пригласить?
То, как она сказала: «кто-то», конечно, означало «девушка». Но за всю свою жизнь Майк влюблялся только однажды, в Клэр Липманн, живущую через два дома от нас. Она на год моложе Майка и на год старше меня, и едва знает о его существовании, так, как слишком занята в театре – играет главную роль во всех пьесах и мюзиклах в нашей школе – и поэтому у нее нет времени, чтобы обратить внимание на гика постарше, который шпионит за ней каждый раз, когда она лежит под навесом крыши в бикини (что она делает каждый день, как только наступают летние каникулы). Она не зайдет в дом до Дня труда[4], или пока симпатичный парень на машине не подъедет и не позовет её поплавать в одном из карьеров. Клэр либо раб ультрафиолетовых лучей, либо конченная эксгибиционистка. Я так и не поняла. Во всяком случае, нет никакого шанса на то, что мой брат собирается попросить «кого-то» пойти с нами на ужин, так как Клэр Липманн спросила бы: «Итак, кто ты?», если он и наберется смелости поговорить с ней.
– Нет, – смущаясь, сказал Майк. Он становился ярко-красным, и это притом, что рядом только мы с мамой. Можете представить, что будет, если Клэр окажется здесь? – Нет никого, кого я хотел бы позвать.
– Робость мешает успеху, – сказала мама. Мама, к тому же, часто говорит с поддельным французским акцентом, когда цитирует шекспировские пьесы и оперетты Гилберта и Салливана[5].
Я тут подумала, может быть, она и не так похожа на других мам.
– Понял, мам, – сквозь зубы сказал Майк. – Не сегодня, ладно?
Мама пожала плечами.
– Прекрасно. Джессика, если ты идешь, позволь мне заверить, что ты пойдешь не в этом. – На мне было то, что обычно я ношу: футболка, джинсы и кроссовки. – Иди, надень то миленькое платьице из синей бязи, что я сшила на Пасху.
Ладно. У моей мамы есть пунктик о том, чтобы нарядить нас соответствующе случаю. И я не шучу. Это было мило, когда мне было шесть лет, но в шестнадцать, позвольте сказать, нет ничего хорошего в ношении платья, гармонирующего с маминой одеждой. Тем более что все платья, сшитые мамой, в старомодном стиле.
Раз у меня нет никаких проблем с тем, чтобы ударить звезду футбола в шею, можно подумать, что я так же легко скажу маме, что не желаю надевать одежду, в одном стиле с ней. Однако если бы ваш отец пообещал, что, если вы будете её не жалуясь надевать, он купит вам Харлей на восемнадцатилетие, вы тоже будете их носить.
Я сказала:
– Хорошо. – И начала подниматься по черной лестнице, которая ещё в начале прошлого века, когда был построен наш дом, служила лестницей для слуг. – Я скажу Дугласу.
– Ой, – услышала я маму. – Джесс?
Но продолжала идти. Я знала, что она скажет не беспокоить Дугласа. Всегда говорит.
Лично я люблю беспокоить Дугласа. Кроме того, спрашивала об этом мистера Гудхарта, и он согласился со мной. Поэтому я часто его беспокою. Я подхожу к двери в его комнату, к которой прикреплен большой знак «Не входить», и громко стучу. Затем кричу:
– Дуг! Это я, Джесс!
И захожу внутрь. Дугласу больше не разрешено запирать дверь. Не после того, как мы с отцом на прошлое Рождество вышибли её.
Дуглас лежал на кровати и читал комикс. На обложке нарисован викинг и девушка с огромными буферами. Всё, что Дуглас делает с тех пор, как вернулся из колледжа, – это читает комиксы. И во всех комиксах девушки имеют огромную грудь.
– Угадай что, – сказала я, присаживаясь на кровать.
– Майки поступил в Гарвард, – ответил Дуглас. – Я уже слышал. Подозреваю, как и все соседи.
– Неа, – сказала я. – Не это.
Он посмотрел на меня поверх своего комикса.
– Знаю, мама думает утащить нас в «У Мастриани», чтобы отпраздновать, но я не пойду. Ей пора научиться жить с разочарованием. И тебе лучше держать свои ручонки подальше от меня. Я не поеду, как бы сильно ты меня не ударила, и на этот раз я дам сдачи.
– И не это, – сказала я. – У меня не было в планах тебя бить. Во всяком случае, не сильно.
– Тогда что?
Я пожала плечами.
– Меня ударила молния.
Дуглас вернулся обратно к комиксам.
– Конечно. Закрой дверь с той стороны.
– Я серьезно, – сказала я. – Мы с Рут прятались от шторма под трибунами в школе...
– Те самые трибуны, – спросил Дуглас, снова глядя на меня, – которые сделаны из металла?
– Верно. Я стояла, прислонившись к одной из опор, когда молния ударила в трибуны, и следующее, что помню, как лежу в пяти футах от того места, где была, и у меня покалывает всё тело...
– Чепуха, – сказал Дуглас. Но он поднялся. – Это чушь, Джесс.
– Клянусь, правда. Можешь спросить у Рут.
– Тебя не ударяла молния, – сказал Дуглас. – Тогда бы ты не сидела тут и не разговаривала со мной.
– Дуглас, говорю тебе, всё так и было.
– Где входной шрам, ммм? – Дуглас потянулся, схватил меня за правую руку и перевернул её. – А выходной? Ток вошел бы в твое тело в одном месте, и вышел бы в другом. В обоих местах должен остаться шрам в форме звезды.
Он отпустил мою правую руку, когда говорил, и схватил левую, затем перевернул и её тоже. На моих ладонях не было шрама в форме звёздочки.
– Видишь. – Он бросил мою руку с отвращением. Дуглас знает о многом, как например об этом, потому что всё, чем он занимается – это читает, и иногда настоящие книги, а не комиксы. – Тебя не ударила молния. Не ходи тут, рассказывая об этом, Джесс. Знаешь, молния убивает сотни людей в год. Если бы тебя она ударила, то сейчас ты находилась бы в коме.
Он лег и снова уткнулся в комикс.
– А теперь, проваливай, – сказал он, толкнув меня ногой. – Я занят.
Я вздохнула и встала.
– Хорошо, – сказала я. – Но ты пожалеешь. Мама говорит, что мы будем, есть лобстеров.
– Мы уже ели лобстеров в тот вечер, когда я получил письмо о принятии в Университет, – сказал Дуглас своему комиксу, – и посмотри, что из этого вышло.
Я протянула руку и схватила большой палец его ноги, затем сжала.
– Хорошо, большой ребенок. Просто лежи здесь с капитаном Ларсом и его большой раздутой красоткой Хельгой.
Дуглас посмотрел на меня поверх книги.
– Её имя, – сказал он, – произносится как Уна.
Потом нырнул обратно в комикс.
Выйдя из комнаты и закрыв за собой дверь, я пошла наверх по лестнице в свою комнату.
Я не слишком беспокоюсь за Дугласа. Знаю, что, вероятно, должна бы. Я, наверно, единственная в семье, кто не волнуется за него, за исключением, папы, да и то не наверняка. Дуглас всегда был странным. Всю свою жизнь, кажется, я била людей за то, что они называли моего старшего брата умственно отсталым, бестолочью или извращенцем. Не знаю почему, но, хоть я и младше, я чувствую себя обязанной ударить каждого из этих людей в лицо за то, что они изводят моего брата.
Это бесит маму, но не отца. Папа только научил меня, как ударить более эффективно, посоветовав мне держать большой палец за пределами кулака. Когда я была совсем маленькой, то била, спрятав большой палец внутри кулака. Следовательно, растянула его несколько раз. Большой палец, имею в виду.
Дуглас обычно злился, когда я участвовала в драках из-за него, так что через некоторое время я научилась делать это за его спиной. И, думаю, унизительно иметь младшую сестру, избивающую людей от вашего имени. Но я не признаю свой вклад в то, что случилось с Дугласом позже. На прошлое Рождество он пытался покончить с собой. Вы же не попытались свести счеты с жизнью только потому, что ваша младшая сестра раньше заступалась за вас. Правда?
Вернемся к делу. Из своей комнаты я позвонила Рут, чтобы пригласить её поужинать с нами. Я знала, что, хотя сегодня, благодаря Джеффу Дэю, первый день её диеты, Рут не состоянии сопротивляться. Не только из-за лобстеров, но ещё из-за Майкла. Она пытается притворяться, что не влюблена в моего брата, но, между нами, девушка ему не нужна. Не спрашивайте меня, почему. Он не подарочек, поверьте.
И, как я и предполагала, она сказала:
– Думаю, я откажусь. Лобстеры очень калорийные. Ну, не сами лобстеры, а масло... но, по моему мнению, это особый случай, раз Майкл поступил в Гарвард. Думаю, я должна пойти. Ладно, я пойду.
– Приходи, – сказала я. – Дай мне десять минут. Я должна переодеться.
– Минуточку, – подозрительным голосом сказала Рут. – Твоя мама снова заставила тебя надеть ту гейскую одежду, да? – Когда я промолчала, Рут продолжила: – Знаешь, я не думаю, что мотоцикла достаточно. Твой отец должен купить тебе долбанную Мазерати за то, во что эта женщина тебя одевает.
Рут считает, что моя мама страдает от гнета патриархального общества, состоящего в основном из моего папы. Но это не так. Папа стал бы счастливым, если бы мама устроилась на работу. Это удержало бы её от одержимости Дугласом. Теперь, когда брат снова дома, мама говорит, что не может даже думать о работе, ведь кто тогда будет присматривать за ним, чтобы убедиться, что он снова не возьмет лезвие?
Я сказала Рут, что да, я должна надеть один из нарядов, сшитых мамой, хотя слово «гейская» – неправильное, потому что все знакомые мне геи одеваются офигенно и носят что-то другое, нежели одежду в клетку, за исключением празднования Хэллоуина. Но это не столь важно. Я повесила трубку и начала раздеваться. Большую часть времени на мне надеты джинсы и футболка. Зимой надеваю свитер, а если серьезно, я не одеваюсь в школу, как некоторые девушки. Иногда я даже не принимаю душ утром. Имею в виду, какой смысл? Там нет никого, на кого я хотела бы произвести впечатление.
Ну, по крайней мере, не было, пока Роб Уилкинс не предложил подвезти меня. Теперь, может быть, уложу волосы феном. Только, конечно, я не могу позволить Рут узнать об этом. Она бы сказала:
– Много мусса?
Хотя, наверное, она не сказала бы этого, пока не узнала, ради кого я сделала укладку.
Во всяком случае, пока я раздевалась, мне пришло в голову, что Дуглас, возможно, ошибался. На моем теле где-то есть шрам в форме звезды, не обязательно на ладонях. Скажем, на стопе, или где-то ещё. Но, проверив мои ступни, я убедилась, что как обычно они розовые и ничем не примечательные. Без шрамов. Даже мозолей нет.
Странно, что Роб Уилкинс предложил подвезти меня. Я о том, что не знала этого парня. Мы вместе отбывали наказание после уроков, и всё. Ну, не совсем так. В прошлом семестре он вместе со мной ходил на уроки здоровья к тренеру Олбрайту. Этот предмет идет на предпоследнем году обучения, но по некоторым причинам он завалил его в первый раз – Роб сдавал его в выпускной год. Он сидел позади меня и был довольно тихим большую часть времени. Только время от времени разговаривал с парнем, сидящим сзади, который тоже был Гритом. И я, конечно, подслушивала их. Эти разговоры обычно вращались вокруг музыкальной группы – группы из Гритов, которая играла тяжелый металл, или кантри – или автомобилей.
Иногда я не могла не ввязаться в их разговор. Однажды я сказала, что не думаю, что Стивен Тайлер[6] был музыкальным гением. Певец, ранее известный как Принс[7], был единственным живым музыкантом, которого я назвала бы гениальным. А потом, в течение недели, мы сравнили их стихи, и Роб, в конце концов, со мной согласился.
И как только разговор зашел о мотоциклах, тот парень заговорил о «Кавасаки», я опять вмешалась:
– Ты под кайфом что ли? Только «Американ».
И Роб дал мне пять.
Тренер Олбрайт не часто находился в классе. Приходили футболисты, требуя, чтобы он оставил нам вопросы в конце главы, а сам пошел с ними. А вопросы были такие: «Какую функцию выполняет селезенка?» «Сколько спермы взрослый мужчина выделяет каждый день?» Те вопросы, ответы на которые мгновенно забываешь, как только уходишь с урока.
Я решила, что завтра могу надеть ту футболку, которую Дуглас подарил мне на Рождество, потому что никогда не надевала её в школу раньше, так как она с глубоким вырезом. Не совсем та вещь, которую хочется надеть, когда бьешь квотербека.
Но, эй, если это поможет мне сесть на мотоцикл…
Пока я надевала старомодное платье, то кое-что заметила: красную метку на груди размером с кулак. Я ничего не чувствовала. Казалось, будто у меня вдруг появилась крапивница или что-то ещё. Словно кто-то подсунул мне несвежие моллюски.
От центра красного шрама исходили усики. В самом деле, глядя на него в зеркало, я увидела, что...
Метка имела форму звезды.
Глава 4
– Говорю тебе, я больше не вижу. На тебе только один шрам, – сказала мне Рут.
– Ты уверена?
Я стояла совершенно голая в центре своей спальни после ужина, который, я думаю, был вкусным. Не знаю этого точно, так как не чувствовала вкуса из-за своих переживаний о том, реально ли меня ударила молния. Но ожог в форме звезды это доказывал. Это был входной шрам, как и говорил Дуглас. Единственная проблема – выходной шрам найти не удалось. Я попросила Рут заехать ко мне после ужина и помочь мне. Только она не слишком помогла.
– Я понятия не имею, – сказала она с кровати, где лежала, листая копию «Критической теории со времен Платона[8]» – знаете, только для легкого чтения – которую принесла с собой. – У тебя что, выросла грудь? Ты больше не похожа на гладильную доску. Когда это случилось?
– Рут, – сказала я, – а что насчет спины. Ты видишь что-то на моей спине?
– Нет. У тебя теперь какой размер, В?
– Думаешь, я знаю? Ты же в курсе, что я не носила бюстгальтеры. А что насчет моей задницы? На ней что-нибудь есть?
– Нет. А есть размер между В и С? Потому что, я думаю, это теперь твой размер. И тебе пора носить лифчик, а то грудь скоро начнет провисать, как у тех женщин со снимков из National Geographic.
– Ты, – сказала я ей, – не помогаешь.
– А что ты ждешь от меня, Джесс? – Рут сварливо повернулась обратно к книге. – Немного странно просить лучшую подругу проверить свое тело на наличие входных и выходных шрамов, тебе не кажется? Имею в виду, это немного по-лесбийски.
– Я не хочу, чтобы ты лапала меня, извращенка. Просто хочу, чтобы ты сказала мне, видишь ли, выходной шрам. – Я вытащила пару свитеров. – Преодолей себя.
– Не могу поверить, – сказала Рут, игнорируя меня, – что Майкл поступил в Гарвард. Это же Гарвард. А он такой умный. Как такой умный, как он, может влюбиться в Клэр Липманн?
Я надела свитер.
– Клэр не так уж ужасна, – сказала я.
Я знала её очень хорошо из-за задержаний. Не то чтобы она когда-либо получала наказание, но их отбывание проходило в актовом зале, и Клэр всегда играла главную роль в спектаклях, поэтому я наблюдала большую часть репетиций, когда она играла Эмили из «Нашего города», Марию из «Вестсайдской истории», и, конечно, Джульетту из «Ромео и Джульетта».
– Она, правда, хорошая актриса, – заявила я.
– Очень сомневаюсь, – отозвалась Рут, – что Майкл заинтересовался ею из-за её таланта.
Рут всегда звала Майка Майклом, даже когда все называли его Майком. Она говорила, что «Майк» – это деревенское имя.
– Что ж, – сказала я, – ты должна признать, что в купальнике она хорошо выглядит.
Рут фыркнула.
– Развратно. Не могу поверить, что она делает это. Каждое лето. Она каждое лето до полового созревания лежала там. Но теперь ... Что она пытается сделать? Стать причиной ДТП?
– Я голодна, – сказала я, потому что так и было. – Ты будешь что-нибудь?
– Не удивлена. Ты едва притронулась к лобстерам, – сказала Рут.
– Я была слишком взволнована, чтобы поесть, – сказала я. – Да ладно. Меня же сегодня молния ударила.
– Я хочу, – сказала Рут в книгу, – чтобы ты сходила к доктору. Может, у тебя внутреннее кровотечение.
– Спущусь вниз. Будешь что-нибудь?
Она зевнула.
– Нет, мне пора идти. Я остановлюсь у комнаты Майкла, чтобы ещё раз поздравить его и пожелать спокойной ночи.
Я подумала, что лучше оставить их наедине, в случае, если между ними произойдет что-то романтическое, поэтому спустилась вниз, чтобы раздобыть еды. Шансы, что Майк однажды глянет в сторону Рут, равны нулю, но надежда умирает последней, даже в сердце толстушки. Не то, чтобы Рут толстая. Она просто в два раза больше Клэр Липманн. Не то, чтобы Клэр дистрофик, но она довольно худая. Но парням, кажется, нравится это, я заметила. В журналах пишут: если ты не Кейт Мосс, твоя жизнь бессмысленна, но в реальной жизни парни, такие как мои братья, не посмотрят на Кейт Мосс. А вот на Клэр Липманн они пускают слюнки, потому что та умеет подать себя, ну вы понимаете, о чем я.
А Рут не такая. Не умеет подавать себя. Её проблема в том, что она просто, знаете, тучная девушка. И даже самые изнурительные диеты мира не исправят это. Ей просто нужно признать это, принять себя такой, какая есть и успокоиться. Тогда у неё будет парень. Гарантирую. Но, вероятно, не Майк.
Я думала об этом, пока насыпала себе хлопья. Я думала, что если шрам в форме звезды останется на моей груди навсегда. О том, кому он нужен? А где, всё же выходной шрам?
Может быть, размышляла я, пока наливала молоко в чашку, молния всё ещё во мне. Это было бы странно, да? Может быть, всё это время она гудит внутри меня. И, может быть, как сказала Рут, я могу стрелять молнией в людей. Например, в Джеффа Дэя. Он заслужил. Я подумала о стрельбе молний в этого парня, пока рассматривала пакет с молоком. На нём была фотография футболиста.
Когда я вернулась наверх, Рут уже ушла. Дверь в комнату Майка была закрыта, но я знала, что её там не было, потому что слышала, как он яростно стучал по клавиатуре компьютера. Вероятно, отправлял письма по электронной почте всем своим приятелям из Интернета. «Эй, ребята, я поступил в Гарвард! Так же, как Билл Гейтс». Только, может быть, в отличие от Билла Гейтса, Майк на самом деле закончит университет. Но в случае Билла это не имело значения.
Дверь в комнату Дугласа тоже была закрыта, и свет из-под нее не проливался. Но это меня не остановило. Он стоял у окна и смотрел в бинокль, когда я ввалилась внутрь.
Брат повернулся и начал:
– Однажды ты можешь увидеть то, что тебе не понравится.
– Уже поздно, – сказала я. – Мама купала нас вместе, когда мы были маленькими, помнишь?
– Уходи. Я занят.
– На что смотришь, а? – спросила я, собираясь присесть на его кровать в темноте. Комната Дугласа пахла Дугласом. Не плохим запахом, правда. Мальчишечьим запахом. Запахом старых кроссовок, смешанным с Old Spice. – На Клэр Липманн?
– На Орион, – ответил брат, но я знала, что он лжет. Окна его комнаты выходят на сторону дома Клэр. Она, будучи эксгибиционистом, никогда не закрывала жалюзи. Сомневаюсь, что они у нее вообще есть.
Но я не возражала, если Дуглас шпионит за ней, хотя это и считается сексизмом и вторжением в частную жизнь. Тогда это бы означало, что он нормальный.
– Не буду отрывать тебя от твоей пассии, – сказала я, – но я нашла входной шрам.
– Она – не моя пассия, – сказал Дуглас. – Просто объект вожделения.
– Неважно, – ответила я, оттянув свитер у шеи. – Посмотри на это.
Он повернул настольную лампу в мою сторону. Увидев шрам, Дуг затих.
– Боже, – сказал он после.
– Я же тебе говорила.
– Боже, – повторил он.
– Только выходного шрама нет, – ответила я. – Я попросила Рут осмотреть мое тело. И она тоже ничего не нашла. Как думаешь, молния всё ещё внутри меня?
– Молния, – сказал он, – не может остаться внутри тебя. Может быть, это выходной шрам, а молния вошла через макушку головы. Только это невозможно, – сказал он себе самому, – потому что тогда твои волосы были бы сожжены.
Возможно, он не говорил сам с собой. Он мог говорить с голосами. Иногда он слышит их. Они сказали ему покончить с собой на прошлое Рождество.
– Что ж, – сказала я, поправляя свитер. – Это все. Я просто хотела показать тебе.
– Подожди. – Я поднялась, но Дуглас повалил меня обратно на кровать. – Джесс, – сказал он. – Тебя действительно ударила молния?
– Да. Я же сказала, что всё так и было.
Дуглас выглядел серьезным. Хотя, он всегда такой.
– Ты должна рассказать папе.
– Ни за что.
– Джесс, расскажи папе сейчас же. Не маме. Только папе.
– Дуглас...
– Иди, – он подтолкнул меня к двери. – Или ты это сделаешь, или я.
– Черт, – сказала я.
Но он выглядел забавно с этим своим напористым взглядом и прочим. Поэтому я поплелась вниз и обнаружила папу на своем обычном месте, когда он не был в одном из ресторанов – за обеденным столом. Папа перебирал книги, а телевизор был включен на спортивном канале. Он не мог видеть экран с того места, где сидел, но зато прекрасно всё слышал. Папа выглядел так, словно с головой ушел в книги, но, если переключишь канал, он взбесится.
– Что? – спросил он, когда я подошла. Но не дружелюбным тоном.
– Пап, – сказала я. – Дуглас говорит мне, что я должна тебе рассказать о том, что меня сегодня ударила молния.
Папа посмотрел вверх. На нем были очки. Он взглянул на меня из-под них.
– У Дугласа снова этот случай? – спросил он. Случаем папа называет то, когда голоса Дугласа берут верх над ним.
– Нет, – сказала я. – Это правда. Сегодня меня ударила молния.
Он посмотрел на меня снова.
– Почему ты не упомянула об этом на ужине?
– Потому что был праздник. Но Дуглас сказал, что я должна рассказать. И Рут тоже. Она говорит, что у меня во сне может случиться сердечный приступ. Посмотри.
Я снова оттянула толстовку. Хорошо, что он был выше моей груди, на ключице, а то было бы неловко показывать отцу свой шрам. Папа посмотрел на него и сказал:
– Ты со Скипом снова играла с петардами?
Думаю, что я уже упоминала Скипа, брата-близнеца Рут. Мы с ним когда-то развлекались с петардами.
– Нет, папа, – сказала я. Черт побери, я держусь подальше от петард, не говоря уже о Скипе. – Это из-за молнии.
Я рассказала ему о произошедшем. Папа слушал с очень серьезным выражением лица. А затем сказал:
– Я бы не беспокоился об этом.
Именно это он всегда говорил, когда ребенком я просыпалась посередине ночи и спускалась вниз, чтобы сказать ему, что у меня болит нога, рука или шея.
– Болезнь роста, – сказал он и дал мне стакан молока. – Я бы не беспокоился об этом.
– Хорошо, – сказала я, как и в детстве почувствовав облегчение. – Я просто подумала, что должна рассказать тебе. Знаешь, в случае, если не проснусь завтра утром.
