Текст книги "Альтер эгоисты"

Автор книги: Майя Юн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

II. Подруга

Глава 4

Крупные капли холодного осеннего дождя капают мне на плечи. Я стою в одной тонкой блузке, и холод пробирает до костей. Ледяные ручейки воды пробегают по моей спине и собираются в туфли. Почему я стою под дождём в летней одежде? Я оглядываюсь по сторонам, но кругом лишь стена из воды, и ничего невозможно разглядеть; делаю пару шагов вперёд, как вдруг натыкаюсь ногами на невысокий могильный памятник и понимаю, что стою у могилы сестры.

Я снова пришла её навестить, хотя не была здесь уже давно.

– Скучаешь?

Голос рядом заставляет моё сердце подпрыгнуть. Я поворачиваю голову вправо и вижу Диану: она стоит рядом с могильным камнем и смотрит на меня. Я протягиваю руку вперёд и касаюсь её. Диана стоит передо мной: настоящая, живая. Первая моя эмоция – радость, но затем наступает смятение: почему тогда все эти года она была мёртвой, а сейчас вдруг решила вернуться?

Сестра смотрит на меня и ехидно улыбается, как после удачно продуманного розыгрыша. Я смотрю ей в глаза и не могу поверить в происходящее.

– Если ты живая, то чья это могила? – спрашиваю я, и голос мой растворяется в шуме дождя.

Диана пожимает плечами и указывает пальцем вниз. Я смотрю на могильный камень, но совершенно не могу прочесть, чьё имя на нём написано. Буквы путаются, расплываются и становятся незнакомыми – словно на другом языке.

Голова начинает кружиться, а виски болезненно пульсировать, будто у меня поднимается давление. Я закрываю глаза и сажусь на мокрую землю, подставляя лицо холодному дождю. Но тут дождь прекращается.

Я открываю глаза и вижу перед собой большой зал, полный людей. Сама же я стою на сцене в длинной юбке и с бумагами в руках. Я обращаю внимание на свои пальцы: они перепачканы чернилами; затем снова смотрю в зал и вижу Диану. Странно – обычно она не приходит на школьные постановки, но сейчас смотрит на меня с первого ряда, ободряюще улыбаясь.

Рядом с ней я замечаю Матео, такого же, каким он был в девятом классе: худым, нескладным и с волосами до плеч. Я рада его видеть. Он машет мне рукой, но затем оборачивается к моей сестре, говорит ей что-то, чего я не слышу, а затем берёт её лицо и целует.

Шок отзывается глухим стуком в моей грудной клетке – я пытаюсь убежать со сцены, но ноги меня не слушаются. Занавес закрывается.

Пробуждение не вызвало у меня испуга, но горло от сухости словно горело. На самом деле, мне часто снилось, что Диана всё ещё жива. Поэтому я просто закрыла глаза, мокрые от слёз, и снова погрузилась в сон.

***

Возвращение в город оказалось событием таким неожиданно желанным, что буквально всё вокруг вызывало у меня радостный трепет в груди. Даже когда-то раздражающие промоутеры с листовками в руках больше не навевали негативных эмоций, улицы не казались такими длинными, а плачущие дети в колясках вызывали лишь улыбку.

Солнце за окном такси то и дело мелькало за облаками, погода была довольно облачная. Мы проезжали пекарни, небольшие бутики, любимый ресторан моего отца, в котором он ужинает каждый год на свой день рождения. В машине в это время пахло сигаретами, а водитель постоянно громко ругался на движение, но я не обращала внимания, прислонившись виском к стеклу.

За неделю, естественно, в городе совсем ничего не поменялось, но чувства теперь были совершенно иные. Всё это – последствия интересного опыта. Только в глубине души я понимала, что это пока лишь только начало всей истории.

– С возвращением! – встретила меня Лидия c с порога.

Мы обнялись. От неё пахло мукой.

Пич сегодня работала, поэтому не смогла меня забрать, но я не жаловалась: на такси тоже было неплохо. Сейчас меня уже почти ничего не волновало – я просто была рада приехать обратно в квартиру, в наше до скуки минималистическое жилище – к людям, которых я знаю, и которые знают меня.

Лидия приготовила мою любимую форель, а ко дню рождения Пич испекла торт. Понятия не имею, чем мы Лидию заслужили, но она – просто воплощение ангела.

– Я, кстати, не знаю, мы съедим торт до того, как поедем праздновать, или же возьмём его с собой… – рассуждала Лидия, почёсывая свой аккуратный носик.

– И куда мы поедем?

– Ой, Пич не рассказала? – спохватилась Лидия. – В общем, у неё предложение – поехать на закрытую вечеринку в долину, в «Бордо».

Звучало заманчиво, и даже слишком хорошо для нашей ситуации. Лидия взглянула на меня, явно ожидая какой-то реакции. Обычно Пич не праздновала свой день рождения, потому что считала это пустыми затратами. Это предложение с закрытой вечеринкой для элиты ввело меня в ступор.

– И откуда у нас столько денег? – спросила я, немного подумав.

Лидия закусила губу и скорчила виноватую рожицу.

– Ну, это всего лишь предложение, а не готовый план…. Просто было бы неплохо отдохнуть, повеселиться. Тем более, ты вернулась после съёмок и наверняка измоталась…

Звучала она неубедительно, и я сразу поняла, что она пытается сказать мне что-то неприятное и таким образом смягчает словесный удар.

– В общем, это была идея Лукаса, – сказала Лидия и зажмурилась, неловко растянув губы в улыбке.

Так я и подумала.

Пич и Лукас – давние знакомые. Она дружит с его двоюродной сестрой ещё со школы, и встретились они гораздо раньше, чем я появилась на горизонте.

С Пич мы встретились впервые летом после моего третьего курса университета – на папином юбилее. Ему тогда исполнялось пятьдесят, и мы решили, что одним рестораном не обойдёмся, поэтому устроили настоящий банкет. У папиной юридической фирмы было не так много партнёров, но Пич и её важных родителей я видела впервые. И, на самом деле, сначала была поражена тем, что она старше меня на два года. Возможно, дело в её гладкой коже или в по-детски круглом личике, но Пич выглядела тогда максимум на семнадцать.

Именно в тот день моя мама случайно подслушала наш разговор и узнала, что я ушла из университета.

«Какая двадцатилетняя девушка бросает учёбу просто так? Ты даже не обручена!» – воскликнула она тогда.

Что ж, все прелести студенческой жизни на тот момент я уже испытала в полной мере, а юриспруденция меня никогда не привлекала. Но мама и слышать не хотела ни про какое актёрство, поэтому пришлось тихо забрать свои документы и ждать, пока родители узнают как-нибудь сами.

Пич на тот момент было двадцать два, и она уже получила бакалавр по дизайну и, в отличие от меня, имела собственный приличный заработок. Моя мама не упускала возможности попрекнуть меня этим, поэтому я и жила с папой весь июнь того года, пока вдруг не встретила Лукаса. Тогда мы съехались почти сразу же, и Пич я стала видеть всё реже и реже – скорее всего, по своей же вине.

Но финал этой истории уже всем известен.

Сейчас передо мной стоял другой вопрос: Могу ли я со спокойной душой позволить Пич отпраздновать свой день рождения так, как она хочет? Конечно, могу. Но получится ли у меня с таким же успехом вытерпеть хотя бы минимальное присутствие Лукаса? Ведь один только звук его голоса выбивал у меня почву из-под ног, и совсем не в хорошем смысле.

– Всё не так плохо, – сказала мне Лидия. – Знаешь, это может быть твоим шансом показать ему, что ты уже его забыла и всё такое.

– Да, но мы с ним виделись вчера, и он вряд ли решит, что я за пару дней успокоилась.

– У вас была стычка?

– Не совсем, – я встала со стула, скинула с плеч джинсовую куртку и убрала в шкаф.

Вчера Лукас стоял за моей спиной, когда я открыла дверь в Комнату «А». Он не знал, кто именно был там, но всё видел. Однако по какой-то причине ничего с этим не сделал. Хотя это, очевидно, было ужасным нарушением всех профессиональных границ. Или нет? Честно говоря, я точно не знала, кто и что должен был сделать. Но вспоминая эту неловкую ситуацию, мой желудок скручивало как от просроченного сэндвича.

– Я всё ещё думаю и всё пытаюсь понять, как могла его так долго терпеть, – сказала я, присаживаясь обратно на стул.

Лидия смотрела на меня внимательно, будто слушала. Хотя, боюсь, ей было всё равно, но она слишком деликатная, чтобы сказать это.

– Не знаю, виновата ли я сама. Такое чувство, будто нет, но тогда как объяснить мою глупость? До сих пор не понимаю, почему раньше его не бросила.

– Ты точно не виновата, – сказала Лидия, качая головой. – Неужели, ты забыла, как он относился к тебе? Лукас – отвратительный человек.

– Он ведь друг Пич, – напомнила я.

– Может быть, он и друг ей, но парнем тебе он был паршивым. Не понимаю, почему она с ним общается до сих пор.

В ответ я промолчала, но всё же задумалась: разве это не существует негласного правила? Правила, по которому Пич должна прекратить свою дружбу с человеком, который разбил мне сердце?

В голове вновь всплыл тот день: вспышка ярости, слёзы, кочерга в моей руке и то, как Лукас хватает меня за голову и бьёт о дверной косяк. Наверное, чтобы успокоить. Я же не тронула его и пальцем, только машину побила. Но ему автомобиль гораздо дороже меня – и лучше он расшибёт мне мозги, чем признает свою вину.

Я не рассказывала об этом моменте никому. Лукас до этого никогда не распускал рук (в традиционном понятии), поэтому моя подбитая голова решила, что сама напросилась на удар. К тому же, боль в затылке и сравниться не могла с тем, каким моральным унижениям он меня подвергал на протяжении наших отношений. В каком-то смысле, он всё же отнял мою жизнь: у меня не было ни друзей, ни работы, ни жилья, ни веры в себя, лишь только он. Он один, единственный.

И я всё ещё не могла себе этого простить.

Знаю, что в такой ситуации люди просто должны отпустить и идти дальше: почитать мотивационные книжки, записаться на какие-нибудь курсы по саморазвитию, найти новые хобби, в конце концов, начать встречаться с другими людьми. Но я чувствовала себя максимально жалкой, чтобы даже пытаться как-то исправить свою жизнь.

***

Наш жилой комплекс находился в одном из самых оживлённых районов, и все удобства были практически в шаговой доступности, что обычно меня раздражало: даже прогуляться некуда. Однако сегодня я добровольно решила сходить за покупками в супермаркет – предаться простым житейским радостям, так сказать.

Вооружившись списком, вручённым Лидией, и тряпочной сумкой, я ходила между рядами, полными фруктов и овощей, и искала шпинат. Готовить я не очень любила, но порой приходилось – выходило, конечно, гораздо хуже, чем у Лидии.

Пич, как правило, была занята́ целыми днями, как среднестатистический патриархальный мужчина нашего дома, а мы вдвоём порхали вокруг неё, словно жёны арабского шейха.

Отыскав шпинат, я схватила его и положила в корзинку, а затем снова обратилась к списку. Почерк Лидии был аккуратный и ровный, как у отличницы. Мой же почерк всегда был непомерно крупным и кривым. Следующим пунктом в списке был греческий йогурт, но я уже прошла холодильники с молочными продуктами – пришлось возвращаться на три отдела назад.

Оказавшись в нужном месте, я пожалела о том, что не надела ничего из верхней одежды: от полок с молоком веяло холодом.

Во время поиска нужного йогурта, мой взгляд внезапно привлёк внимание человек, стоявший от меня в паре метров.

Что ж, в последнее время мне постоянно «везло». Светлую макушку Матео я узнала бы из тысячи.

Я положила свой йогурт в корзину и сделала несколько шагов вперёд, сократив между нами расстояние. Матео повернулся лицом к холодильнику и принялся задумчиво разглядывать полки с продуктами. Я сделала то же самое и бесцельно уставилась на пакеты с молоком. Мы находились в метре друг от друга, но я краем глазом могла заметить, что он берёт пастеризованное миндальное молоко вместо обычного. Он же меня в упор не замечал.

Не понимая зачем, я незаметно приблизилась так, что мы оказались напротив одной и той же полки.

Затем я задумалась, неужели он живёт где-то неподалёку? Почему же я не видела его раньше?

И всё же внутри меня возникло странное и необъяснимое желание быть им замеченной. Хотелось, чтобы он обратил на меня внимание и сказал что-нибудь, но Матео, к моему разочарованию, просто взял молоко и ушёл.

Мы стояли так близко, что я чуть не коснулась его плечом – как можно было меня не заметить? В голове поселилась твёрдая уверенность, что Матео меня увидел, но почему-то предпочёл сделать вид, что это не так. Он просто развернулся и ушёл, будто мы вообще не знакомы.

Матео не был одним из тех людей, кто позволяет своим эмоциям выходить из-под контроля. Он отличался своей рациональностью даже в шестнадцать лет, когда у большинства подростков в голове гуляет ветер. Но был у него один значительный минус – злопамятность.

Матео явно хранил свою обиду на меня все эти пять лет, и совершенно не собирался её отпускать. Каждый его взгляд и каждое слово, сказанное мне на съёмочной площадке – его поведение кричало о том, что он продолжал лелеять в груди эту детскую обиду, задевшую его хрупкое эго.

«Ты такая эгоистка, – пронеслись его слова в моей голове. – Всегда думаешь только о себе».

Я чувствовала себя уязвлённой и пристыженной – и это раздражало. Потому я крепко схватила свою корзину и бросилась вслед за ним.

Догнала я Матео у кассы; в его корзине лежал лишь пакет молока и буханка хлеба. «Прямо, как в тот день, когда мы подружились, – сразу подумалось мне. – Пять лет назад».

Я неуверенно тронула его за плечо, и он тут же обернулся.

– Привет, – выпалила я, уже мысленно жалея обо всём.

Брови Матео удивлённо взлетели вверх.

– Привет.

– Неожиданно увидеть тебя здесь, – сказала я, всеми силами стараясь скрыть недовольство в своём голосе.

– Я буквально вчера переехал в этот район, – ответил Матео, подозрительно прищурившись. Тон его был таким, будто он решил, что я его преследую.

– Неужели ты меня не заметил?

– Нет.

– Я стояла прямо рядом с тобой, но ты даже не поздоровался.

Очередь на кассу продвинулась вперёд, и перед Матео остался всего один человек.

– Просто, – в попытках объяснить, начала я, – на таком небольшом расстоянии очень трудно не заметить человека, которого знаешь.

– Почему ты сама не поздоровалась?

Подошла его очередь, и он выложил на кассу свой стандартный набор продуктов.

– Значит, ты меня заметил?

– А ты меня заметила, промолчала, но обвиняешь меня в том, что я не поздоровался?

Пропищал кассовый аппарат, и Матео достал карту, чтобы расплатиться.

– Я не обвиняю ни в чём, просто это выглядит так, будто ты меня намеренно проигнорировал.

– Так почему ты сама не поздоровалась? – переспросил он, бросив мне холодный взгляд.

– Я сделала это только что.

– Хорошо.

Матео расплатился за продукты, и принялся складывать их в свой совершенно неэкологический целлофановый пакет. Меня это рассмешило: человек, покупающий вместо коровьего молока миндальное, со спокойным видом хватается за целлофан – как-то это не «эко-френдли».

– Я просто тебя не заметил, Арден, – сказал он мне, пожав плечами.

Развернувшись, Матео направился к выходу, и только тогда я поняла, что всё ещё стою у кассы. Кто-то сзади раздражённо поторопил меня, чтобы я не задерживала всю очередь.

Виновато поглядывая на кассира и безмолвно сгорая от чувства стыда, я торопливо расплатилась. В моей голове, словно полицейская сирена, тревожно гудела навязчивая мысль о том, что я медленно, но верно превращаюсь в ту, кто навязывает своё общество другим людям – я таких персон всегда терпеть не могла.

***

Вечером Пич пришла домой измотанная и поникшая. Такой я видела её нечасто, но раньше думала, что фотографы уставать не могут. Естественно, после недели на съёмочной площадке таких мыслей у меня уже не было. Однако что-то во внешнем виде Пич подсказывало мне, что причина её плохого настроения – не только усталость. Она словно отключилась от мира: задумчиво витала где-то в своих мыслях весь вечер и на наводящие вопросы не отвечала.

Вскоре мои подозрения оправдались:

– Не уверена, что хочу куда-то ехать завтра, – сказала Пич, расчёсывая перед зеркалом волосы.

Её чёрные блестящие кудри распушились вокруг головы словно облако. В комнате пахло кокосовым шампунем и цветочным гелем для душа.

– Почему? – спросила Лидия, поднимаясь с кровати.

Пич стояла к нам спиной, но лицо в её отражении мгновенно потускнело.

– Много людей.

– Чем тогда займёмся? – спросила я, насторожившись.

– Тем более – Лукас. Тебя это не напрягает, Арден? – полностью проигнорировав мой вопрос, поинтересовалась Пич.

– Ничуть.

Это была правда. Но Пич всё ещё выглядела неубеждённой.

– Нет-нет! – воскликнула вдруг Лидия. – Так не пойдёт. Я не позволю тебе провести и это день рождения дома, поедая торт. Неужели ты от этого не устала? У Арден всё прекрасно – к чёрту Лукаса! Мы такие молодые, а уже живём как старушки на пенсии, Пич! – Лидия раздражённо хлопнула ладонью по одеялу.

Слегка ошарашенная этой небольшой тирадой, я переглянулась с Пич, и та расплылась в широкой улыбке: раздосадованная Лидия напоминала шипящего котёнка.

– Хорошо, уговорила. Только не нужно больше бить мебель, – сказала Пич. – И убирайтесь из моей комнаты, я спать хочу!

***

Этой ночью приснился ещё один реалистичный сон.

Погружение под воду казалось бесконечным и волшебным путешествием. Мягкая тёплая вода обнимала меня со всех сторон, обволакивая и защищая. Слабый свет, проникающий сквозь воду, расслаивался на миллионы солнечных лучей, растворяющихся в морской глубине. И я плыла в ней. Плыла и тонула, понимая, что скоро моё тело упадёт на дно.

Руки мои словно связаны, а всё тело гудит, как бывает, когда отлежишь руку, и нарушается кровоток – миллионы маленьких уколов под кожей.

Внезапно становится страшно. Свет над головой пропадает, и вода превращается в кромешную тьму, словно кто-то вылил в неё бочонок чёрной краски. В голове сразу возникает мысль: Нефть? Что же чувствуют рыбы, когда разливается нефть?

Я помню, что читала об этом в шестом классе: Рыбы практически задыхаются, а токсины разрушают их внутренности.

Жжение, паника – и свет снова зажигается. Я лежу на тёплом кафельном полу и смотрю в небо. Надо мной повисло чьё-то лицо, и я щурюсь, пытаясь его разглядеть. Солнце слепит мне глаза, поэтому я приподнимаюсь на локтях и понимаю, что вся промокла. Благо, на мне мой оранжевый купальник, который я купила ещё в школе.

– Как ты?

Передо мной сидит Диана и улыбается, щуря свои хитрые карие глаза. Кожа её румяная от солнца и покрытая веснушками, а с тёмных волос капает вода.

– Всё нормально, – отвечаю я на автомате.

– Ты чуть не утонула, – говорит Диана и гладит меня рукой по волосам.

Я оглядываюсь и понимаю, что мы находимся у общественного бассейна под открытым небом. Вокруг слышен детский смех, всплески воды и свисток спасателя.

– Ты боишься его?

– Кого? – не понимаю я.

Диана оглядывается по сторонам, и шепчет мне:

– Сама знаешь.

Я недоумеваю и пытаюсь понять, о ком она говорит. Сестра наклоняется ближе, и я замечаю, насколько узкие у неё зрачки, почти как у кошки.

– Лукаса, – говорит она.

– Я не боюсь Лукаса.

– И правильно. Ты больше не его вещь, – Диана качает головой, продолжая гладить мои мокрые волосы.

В голове тут же всплывает логичный вопрос: откуда она знает о Лукасе?

– Больше? – возмущаюсь я.

Диана издаёт смешок, а затем прикладывает указательный палец к губам, прося меня быть тише. Я не понимаю, что происходит. Голоса вокруг затихают, и становится так прохладно, что моя кожа покрывается мурашками.

Диана внезапно подрывается и смотрит куда-то позади меня. В её глазах я читаю страх. Тяжёлые шлёпающие шаги становятся всё ближе.

Я поворачиваю голову и вижу Лукаса. Он стоит позади, и одет он совершенно не по-пляжному: на нём чёрные клетчатые брюки и такая же чёрная рубашка, будто на похороны. В руках у него я замечаю пистолет.

Доля секунды – я даже не успеваю сделать вдох, как он стреляет прямо в меня, а затем убегает, исчезая где-то вдалеке. Диана вскрикивает и падает на колени передо мной. Я снова лежу на полу, и перед моими глазами летают разноцветные мухи.

– Зачем ты это сделала? – плачет сестра.

По её щекам льются крупные слёзы. Она смотрит на меня с ужасом, будто я совершила что-то непоправимое.

– Зачем? Зачем, Арден? – повторяет она снова и снова.

Я вижу кровь на своём животе, и вдруг ощущаю резкую боль. Почему он выстрелил в живот?

– О чём ты?

Язык заплетается и перестаёт меня слушаться. Дышать становится всё тяжелее, будто я снова тону.

– Зачем убила себя? – шепчет Диана, обнимая меня. – Дурочка, зачем ты это сделала?

Она вздрагивает от рыданий, но прижимает меня к себе всё крепче и крепче.

Я всё ещё не понимаю, почему она так говорит, как вдруг обнаруживаю в своей руке пистолет, – всё тут же встаёт на свои места: я выстрелила в саму себя.

– Не умирай, пожалуйста, – говорит Диана, глядя мне в глаза.

Небо над её головой кажется мне цветным и подвижным. Острая боль под рёбрами повторяется.

Я умираю у неё на руках.