Текст книги "«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)"

Автор книги: Майя Новик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– А мы никогда не поднимались дальше сворота на водопад, – поведали нам наши хозяева, милая пожилая пара.

Я невзлюбила их в этот момент за то, что мы по их совету взяли с собой столько теплых вещей и совсем почти не взяли воды, но тут уж ничего нельзя было поделать, кроме как никого не слушать в будущем.

А на следующий день мы уехали обратно. Погода подарила нам еще один жаркий день, мы скинули все свои свитера, перчатки и банданы и ехали по серпантину, расстегнув куртки. Жаром дышало от раскаленного двигателя мотоцикла, от расплавленного асфальта, от нагретых камней на обочине. Мы останавливались и жадно пили минеральную воду из прозрачных полиэтиленовых бутылок с оборванными наклейками…

Котелок (1999 год, 28 июля)

Вторая поездка в этом сезоне была не такая удачная. Да что там говорить, неудачи посыпались на нас как из рога изобилия. Это была поездка в Байкальск на рок-фестиваль.

Я не очень люблю громкую музыку. Но у Алексея сохранились какие-то сказочные впечатления от прошлого года, о которых он рассказывал взахлеб.

Накануне я долго не могла уснуть, и утром встала вялая, сонная, ничего не соображающая. Надо было плюнуть на все, и как следует выспаться, но нас ждали иркутяне, и мы отправились в гараж. Резкий упадок сил у меня бывает довольно редко, и избавиться от него можно только одним способом – отлежаться, но Алексею я этого объяснить не смогла, и он так и не понял, что сегодня от меня нельзя ожидать никаких подвигов.

Неудачи начались с того, что Алексей решил, что мой синий мотоцикл слишком тяжелый и неповоротливый и заявил мне, что я поеду на его «Соло», а он – на моем «Урале». Я согласилась, потому что большой разницы не видела. Оказалось, наши мотоциклы не согласны с Алексеем. Они враз отказались заводится «с полпинка», и на каждой остановке нам приходилось заводить их по десять минут. Байкальское вредное небо снова поливало всех дождем, а Виктор Макаров изливал свое презрение, в основном, на меня, поскольку был уверен, что это по моей вине мы едем так медленно. На этот раз он был сильно не в духе, – и в этом были виноваты дела сердечные, – зимой он познакомился с маленькой хрупкой восемнадцатилетней девочкой со стеклянными глазками и совершенно неподходящей кличкой Пантера, которая громко, самоуверенно говорила, что летом она купит себе «Иж» с водяным охлаждением, а на следующий год – «японца». По-видимому, Виктор питал недвусмысленные надежды на развитие отношений, и рассчитывал, что все решится в Байкальске. Но в последний момент Пантера наотрез отказалась ехать с ним, и даже, по-видимому, объяснила, что между ними никогда ничего не будет. Он ехал злой и свою желчь он изливал на нас. Нам было стыдно, потому что и Виктору, и Илье, и еще каким-то незнакомым ребятам на белой «Волге» приходилось ждать, когда же мы распинаем свои мотоциклы.

Тут, наверное, надо объяснить. Дело в том, что каждый «советский» мотоцикл имеет свой неповторимый характер – одному, чтобы он быстро завелся, достаточно приоткрыть заслонку воздушного фильтра, другому – приподнять обогатители, третьему не хватает и того, и другого, ему, например, надо еще «подкачать» бензинчику: то есть, не включая зажигания, несколько раз топнуть ногой по кику.

Каждый мотоциклист привыкает к своему мотоциклу, и часто не может завести чужой сразу, – тут нужна взаимная привычка, достижение некоего соглашения между железом и человеком, иначе никуда не уедешь. Каждый из нас привык к своему мотоциклу и не мог быстро завести чужой. Есть еще один нюанс – если с самого начала порядок «завода» изменить: к примеру, нужно было только приоткрыть заслонку воздушного фильтра, а вы вместо этого накачали в камеру сгорания бензин, и теперь вы пытаетесь исправить положение, открыв заслонку, то у вас ничего не выйдет, вы будете долго стоять и топать, пока залитые бензином свечи не решат, что наконец-то весь лишний бензин испарился и не дадут долгожданную искру.

Алексей злился, а я была готова заснуть прямо на дороге.

Когда мы миновали Култук, пошел сильный дождь. На железнодорожном переезде перед Слюдянкой я то ли неудачно тормознула, то ли не вовремя переключилась – заднее колесо съюзило на идущих наискось блестящих рельсах, сиденье само словно выскользнуло из-под меня, и мотоцикл ушел куда-то в сторону. Я успела выставить ногу и осталась стоять на скользком деревянном пореберьи переезда, а мотоцикл, упав на бок, пролетел через рельсы и замер, опершись на дугу, как павший вороной конь, блестя своими лаковыми боками.

И не успел еще затихнуть лязг падения, как рядом в воздухе, словно её нарисовали, возникла здоровущая, рослая тетка в железнодорожной жилетке и принялась базлать на весь притихший от дождя простор:

– А ну убирайте на хер свой мотопед, щас состав пойдет, с ума посходили?

Быстро убрать с переезда мотоцикл я не могла, – силенок не хватало, Алексей уехал вперед, чтобы поставить там мотоцикл и вернуться назад. Так что тетке надо было немного подождать. Но не успела я опомниться, как чьи-то сильные руки подхватили и меня, и мотоцикл, и осторожно перенесли куда-то вперед и там поставили все на асфальт и даже поинтересовались:

– С тобой все в порядке, сестренка?

Это были незнакомые ребята из «Волги», они ехали сзади и видели мое неудачное падение. Я поблагодарила их, потом подбежал Алексей и мы откатили мотоциклы дальше, к закусочной. Пока заводились, через переезд прошел длинный, как год, состав, груженый углем и лесом. Значит, тетка базлала не зря.

Когда мы прибыли в Слюдянку, я была в полуобморочном состоянии, как будто еще раз сходила на пик Любви. Все-таки двести километров по серпантину… Я хотела спать, спать и еще раз спать, и больше меня не интересовало ничего. Я хотела ехать дальше и никак не могла понять, почему мы должны заезжать к незнакомому байкеру по прозвищу Доцент. Но Алексей и Виктор так свирепо на меня посмотрели, что мне пришлось уступить.

– Ты его просто не помнишь, он приезжал на закрытие в прошлом году, – сказал Алексей. – Будет некрасиво, если мы к нему не заедем. Да и дождь переждать надо.

Он жаждал мужского общества, а я этого не понимала.

Перед двухэтажным домом стояло несколько мотоциклов. В темной квартире Доцента пахло перегаром, вчерашним винегретом и табаком. Сам он оказался светлоголовым, очень славным молодым мужчиной. Алексей и Виктор сразу же ушли куда-то вглубь квартиры по заваленному одеждой коридору здороваться с ребятами из Турунтаева.

Я устало села на крашеный табурет в грязноватой, бедно обставленной кухне и головой прислонилась к холодной стене. Глаза закрывались сами собой.

– Да ты вообще никакая от усталости, – сказал внимательный Доцент.

Я кивнула и в двух словах объяснила, почему.

– Помоги мне, пожалуйста, – попросил он. – Там куча голодных мужиков, сейчас они встанут, жрать захотят, пожарь котлет, вот тут целая пачка.

Я стояла возле плиты на чужой кухне в полном одиночестве, жарила котлеты для нетрезвых турунтаевцев, которые приехали в Слюдянку еще вчера и успели отдохнуть и выспаться, и падала с ног от усталости. Потом от плиты меня прогнал Доцент, он сказал, чтобы я шла в комнату. Там, сидя прямо на полу, смотрели телевизор полутрезвые байкеры из Бурятии. Я думала о том, каким ветром меня сюда занесло, и что я вообще здесь делаю?

Потом все, наконец, высыпали на улицу. Дождевые облака снесло в сторону неугомонным байкальским ветерком, а из-за низких желтоватых сопок показалось голубое небо. Доцент, который никуда не ехал, так как у него накануне «по-пьянке» отобрали права, посмотрел вверх и сказал:

– Сегодня дождя больше не будет.

– Ему можно верить! – захохотал Андрей Зверев. – Барометр! Твой? – он заинтересовался моим мотоциклом, прыгнул на него, выжал тормоз и несколько раз качнул вилку. – А вилка-то не работает! – обрадовался он. – Ну что это такое?

Видишь? – он качнул еще раз, я посмотрела. Действительно, вообще-то вилка работала, но плохо.

Зверев пересел на свой мотоцикл, который еще в прошлом году мне казался верхом совершенства. Сейчас я видела, что модный бак «каплей» покрашен чуть ли не кисточкой, заднее крыло проржавело, поворотники были от другого мотоцикла, да и двигатель не плохо было бы отмыть от масла. Зато вилка у него работала. Зверев это сразу же продемонстрировал. Пока я рассматривала свою вилку и соображала, что к чему, рядом со Зверевым появилась женщина. Она была толстой, бесформенной и черноволосой, у неё было широкое лицо землистого цвета, и узкие злые глаза.

– А ну-ка, иди сюда! – властно скомандовала она и вытащила Зверева из седла, ревниво поглядывая в мою сторону.

– Кто это? – тихо спросила я у Алексея.

– А, это – Звериха, Матрена Зверева, жена Андрея.

Я покосилась на Звериху, а она в ответ зыркнула в мою сторону. Да уж, попадись такой…

Мы долго ждали, пока все проснуться, оденутся, сойдут вниз, и распинают свои такие же сонные мотоциклы. Я висела на руле и думала, что сойду с ума от ожидания. Я очень надеялась, что все мы сразу же поедем в Байкальск, но не тут-то было! Все очень большой и довольно вонючей толпой – от мотоциклов тянуло выхлопом несгоревшего масла, от водителей разило перегаром, – поехали куда-то еще. Остановились на чистой светлой широкой улице возле деревенского дома, калитка распахнулась, и оттуда вышел Белецкий. Он был при полном параде, – в своей новенькой серой косухе с символикой знаменитой американской шестьдесят шестой трассы, на шее повязана бандана с красно-синим байкерским флагом, образ завершали щегольские джинсы-клеши и отделанные металлическими бляшками сапоги-казаки.

Он выкатил из гаража отполированную «Ямаху», на заднем брызговике которой был прикреплен большой золотистый орел.

Я чуть не засмеялась. Так вот в чем была задумка! А теперь они вдвоем со Зверевым поведут колонну в Байкальск!

– Может, поедем потихоньку? – спросила я Алексея, но он не отреагировал, словно завороженный байкерским коллективизмом. Он был как в трансе, его глаза ничего не выражали, и понять, о чем он думает, было невозможно, одновременно с этим он был сильно возбужден. Он просто отмахнулся от меня.

Около часу мы топтались у палисадника, кого-то ждали, подъезжали местные ребята на «Явах» в кожаных куртках и джинсах с клепками по всем швам, потом снова уезжали, потом появлялись снова. Улица то и дело наполнялась ревом, и мне стало жаль местных жителей. Они-то тут причем? Потом, когда солнце уже перевалило за полдень, все вдруг засобирались, мотоциклы взвыли, и вдруг снова наступила тишина. Я заглушила свой мотоцикл и оглянулась. Ну, что на этот раз? Выяснилось, что кто-то из ребят обронил в траву ключ зажигания. Добрых полчаса двадцать здоровых, затянутых в кожу мужиков в тридцатиградусную жару топтались по травке и искали ключ. Когда они его нашли, я была готова плюнуть на все и уехать домой, даже если мне для этого пришлось бы оставить здесь Алексея. Но, назвался груздем, полезай в кузов…

И я поехала дальше. На незнакомом серпантине мне быстро надоело соревноваться с лихачащими пацанами на чадящих «Ижах» и «Восходах», и я стала просто уступать им дорогу. Сама я здесь еще не ездила, они же чувствовали себя на дороге, как у себя во дворе, они знали каждый поворот и каждую выбоину на асфальте. А мне вдруг стало страшно на крутых разворотах у скальников, когда дорога поворачивала на сто восемьдесят градусов, а радиус разворота едва достигал десяти метров. Не буду я ними гоняться, решила я, как еду, так и еду. И поехала, как умела. Не стреляйте в пианиста… то есть в мотоциклиста, то есть в мотоциклистку, она просто очень стала. Она поспит, и все будет нормально…

Колонна уходила все дальше, я ехала все медленнее, утешая себя тем, что жить я, согласно пословице, буду очень и очень долго. На этот раз меня не радовала ни шагающая по сопкам ЛЭП, ни скалы, ни седая поверхность поблескивающего Байкала.

Да и от фестиваля я уже не ожидала ничего хорошего. Я ехала и засыпала. На одном из поворотов я вдруг обнаружила, что они остановились. Ожидая всего, чего угодно, я подъехала к колонне. Меня встретил Зверев.

– Алина, а что, ты быстрее ехать не можешь? У нас вон журналистка из Слюдянки на скутере едет, и то не отстает.

Я разозлилась. Да какая разница, как я еду! Я в вашу колонну не напрашивалась. Я могу и одна ехать. Но он меня не слушал.

– Ты уж постарайся, езжай побыстрее. Мы все же вместе.

Я пожала плечами, а он принял это за согласие.

Когда мы прибыли на место и разместились, было уже семь часов вечера. Нас задержала охрана, они не хотели пропускать на территорию лагеря мотоциклы, подозреваю, они не ожидали от байкеров ничего хорошего: мы были похожи на орду: разномастные грязные мотоциклы, разноцветные куртки, замасленные джинсы, черные от мазута шлемы, длинная индейская бахрома, неряшливые, с торчащими во все стороны пожитками, мотоциклы с колясками, да и сами мотоциклисты, за редким исключением, чумазые, всклокоченные, покрытые пылью. Дешевые клепки на дешевой галантерейной коже, перчатки с обрезанными пальцами, канистры с маслом и бензином, шальные глаза и непременное пиво в руке, – было от чего насторожиться.

Галдя, вопя, сигналя и тарахтя, колонна проехала мимо сцены, на которой выступала какая-то группа, мимо палаточного городка рокеров и остановилась в глубине территории, в густом березняке.

Я сразу же заметила, что мы остановились в болоте, и в палатке будет сыро.

Мы отыскали между кочек более-менее подходящее сухое место и поставили палатку.

В предвкушении долгожданного отдыха и ужина, – я ведь не ела с семи часов утра, а много ли съешь на завтрак, если не выспался? – в животе у меня урчало, – я раскидывала в палатке вещи, как вдруг услышала шаги снаружи. Я насторожилась, не ожидая ничего хорошего.

– А че, Леха, котелок-то у вас есть? Есть? Ну, хорошо, а то там, сам понимаешь, пацанам пожрать сварить надо, – услышала я голос Белецкого. – Давай сюда.

Послышалась возня, потом звякнула дужка котелка, и шаги удалились. Да что же это такое?

Я выглянула наружу и встретилась взглядом с глазами Алексея.

– Ты отдал им наш котелок!

– Ну да.

– Наш котелок.

– Ага..

– Котелок!.. – !?

– Наш котелок! Наш единственный котелок! – я готова была заплакать и крепилась изо всех сил. – Я есть хочу и пить хочу! Я не ела с семи утра и воды во рту у меня тоже не было уже… десять, нет одиннадцать часов. А ты отдал котелок.

Я больше не могла говорить. Почему я должна отдать котелок тем, кто сильнее меня, кто лучше знает дорогу, и кто к тому же уже отдохнул, потому что приехал еще вчера? Почему?

– Я заберу…

Я опомнилась и вздохнула – Нельзя, теперь они скажут, что ты жмот. Мы могли бы сварить поесть, а потом дать котелок им. Это было бы справедливо. И почему они не могут возить котелок сами? Почему им всегда кто-то что-то должен возить?

И тут снова показался Белецкий.

– Че, Леха, вы пока здесь? За мотиками присмотрите, мы пошли туда…

Это было уже слишком! Котелок исчез, готовить ужин никто не собирался, все пошли пить и веселиться, я сидела голодная и злая как бездомная собачонка. Были бы у нас деньги, мы могли бы пойти и купить себе что-нибудь поесть, но денег у нас почти не было – только на бензин и немножко на пиво.

Не то, чтобы я не умела долго злиться, просто толку в этом не было никакого – надо было подсуетиться: раздобыть хотя бы воды, без еды еще можно было как-то прожить. Сторожить мотоциклы? Сами посторожите!

Вечерело, костры светились в темнеющем березняке, словно путеводные огоньки, молодые нечесанные ребята в рваных джинсах быстро растаскивали ворох досок и еще какого-то деревянного хламу. Мимо нас продефилировали, спотыкаясь и хватаясь за ветви и друг за друга, парень с девушкой. У парня на голове был зеленый ирокез, а девушка была наголо обрита. Глаза у обоих были пустыми, как стекляшки в дешевых бусах. Алексей проводил их удивленным взглядом.

Мы прошли по скользкой от грязи тропинке, потом поднялись на бугор, свернули направо и оказались на большом стадионе, вдали была сцена, на которой кто-то пел, от звука ударных толпа плавно дышала, словно море, поднимаясь то вверх, то вниз – они танцевали. Мы протиснулись через столпотворение в проходе и кое-как нашли столики, за которыми торговали пивом и напитками. Мы купили воды, но, сколько не искали, так и не нашли, где можно купить поесть, – где-то у самых ворот работало кафе, выдавая проголодавшимся порции картошки с рыбой, но нам это было не по карману, и мы повернули назад. Еще немного походив по стадиону, послушав какую-то какофонию, которая лилась из динамиков, мы неторопливо, прихлебывая синтетическую бурду из банок, вышли на берег Байкала. Гораздо интереснее было смотреть на напившихся молоденьких панков, бородатых бардов с гитарами и татуированных неформалок с металлическими палочками в носу и с бусами на лодыжках. Все это напоминало милое местное Таити, где напившиеся огненной воды и накурившиеся дурманной травы туземцы справляли праздник молодого тюленя.

Пока мы гуляли, стемнело. Вернувшись назад, мы обнаружили, что в лагере кто-то развел костерок. Возле костерка сидело несколько человек, среди них был и Макаров. На длинной жерди над костром висел наш котелок, в котором парилась вода.

– Никак не закипает, – ответил кто-то из байкеров на наш вопрос. – Дрова сырые.

– Ерунда какая-то, – заметил Алексей, – сейчас примус принесу, закипит через десять минут.

Через пять минут вода закипела. Мы, уставшие, сидели у костра.

Один из парней, широкоскулый, мрачноватый парень, кажется, его звали Кирилл, крутил в пальцах короткий нож с широким лезвием. Нож был с разборной рукоятью, Кирилл неторопливо объяснял кому-то из парней, как им пользоваться, как нужно раскрывать, как нужно бить, чтобы наверняка нанести противнику ощутимые раны. Он недавно вернулся с армии.

– Коротковато лезвие-то, – заметил кто-то.

– Чтобы убить, и не нужно длинное, – возразил Кирилл, – надо просто знать, куда бить.

Виктор, уже выпив, выпендривался перед мужиками и рассказывал какую-то похабную историю «про баб».

– А нельзя ли потише, – вдруг оборвал его Кирилл, когда тот загнул что-то совсем из ряда вон выходящее, – тут вон, девушка сидит.

Но Виктора несло.

– Девушка? – переспросил он, – Девушка! – передразнил он, издеваясь, – Девушка – это когда ей восемнадцать, а не когда за тридцать! – отрезал он.

Я с любопытством наблюдала за ним, он злился на Пантеру, а доставалось мне. Я и не думала, что он такой слабенький.

– Ты напился, – спокойно констатировал Кирилл. – И порешь чушь!

Все замолчали. Я оглянулась на Алексея. Тот сонный, как ребенок, сидел и смотрел на пламя костра. Он даже не слышал, о чем говорили парни. Все же он немного блажной у меня. Сто процентов – он думает о мотоциклах.

– А Лёха, этот, из Слюдянки, он на своем «Урале» переделывал вилку, Никто не знает, какую он брал? От какого мотоцикла? – наконец спросил Алексей.

Ну, что я говорила!

Все сразу же оживились и стали обсуждать переделки «Урала», потом перешли к забавным и страшным случаям из жизни, и инцидент был забыт.

А утром все уехали. Мы встали поздно и успели застать только Виктора Макарова, который укладывал вещи в большие кофры своего серого мастодонта.

– А я вчера такую неформалку отодрал! – похвастался он, странно улыбаясь, – Местная, и без всяких там… Сразу ко мне в палатку! К тому же девочка оказалась!

Я знала, что он врет, но все равно было омерзительно. Даже Алексей старался на него не смотреть.

– Я что-то не понял, а зачем все приезжали в такую даль? – спросил меня Алексей, когда Макаров уехал. – Ничего не увидели, ни с кем не пообщались…

Мы взяли полотенца, зубные щетки и пошли к Байкалу. Лагерь еще спал после вчерашнего буйства. Хрустальная вода была свежей и чистой, маленькие аккуратные волны накатывали на покрытый разноцветной галькой пологий берег, горизонт таял в серебристой дымке, мы постояли-постояли, посмотрели на Байкал, на солнышко, на ясное небо и решили остаться: хотелось посмотреть, что же здесь происходит, искупаться, позагорать, да и съесть оставшуюся в рюкзаке тушенку тоже нужно было.

Не везти же её обратно!

– А, интеллигенция сраная! Зубы ходят чистить! – услышала я на обратном пути злорадный вопль Зверихи.

Оказывается, она еще не уехала, а только собиралась.

Она с ненавистью смотрела на меня, уперев руки в круглые бока. Мы с Алексеем переглянулись и прыснули. Оказывается, с точки зрения Матрены – байкеры зубы не чистят! Или они не байкеры! И в самом деле – зачем? Лишняя трата денег.

Это был отличный день, мы купались, пили шипучее пиво, которое разливали из алюминиевых блестящих круглых кег продавщицы с белых халатах, ели соленого, копченого и сушеного омуля, купались, слушали гитаристов, выступавших на сцене днем, снова купались, а вечером пустились в пляс по уже вытоптанному, темному, бесконечному стадиону под аккорды какой-то бешеной музыки. Над нашими головами плыли огни фейерверка, а когда они потухли, то в темном небе наконец-то зажглись созвездия. Их света нам было достаточно…

Весь следующий день я просидела в белом от известки, воняющем хлоркой деревянном туалете: мне было о чем подумать – я размышляла, что именно было несвежим – омуль или пиво. Пиво или омуль? Пиво было теплым – оно могло прокиснуть на жаре.

Омуль тоже холодным не был, к тому же неизвестно кто и как его солил… Ехать в таком состоянии было невозможно – болела голова, тошнило, и было совсем плохо. Я лежала на коврике с умирающим видом, а несчастный Алексей сидел и смотрел на меня, ожидая, когда же мне станет лучше. В конце концов, я нашла в своей аптечке неизвестно как уцелевшую таблетку антибиотика, выпила её и слабо скомандовала:

– Ну, что сидим? Собирай пожитки.

Последним Алексей выдернул из-под меня коврик, свернул его, прикрепил, поднял меня за руку и подтолкнул к моему синему мотоциклу, на котором были навалены вещи – перчатки, куртка, кожаная бандана, шлем, шапочка… Я смотрела на это с отчаянием. Надо одеваться, а потом – ехать. От запаха бензина накатывали приступы тошноты. Но все оказалось не так уж и плохо: прохладный ветер обдувал лицо, дорога отвлекала от плохих мыслей и переживаний, и до самого Култука я развлекала себя тем, что училась спускаться накатом.

Все было просто отлично: каждый из нас ехал на своем мотоцикле, «Уралы» и не думали капризничать, они словно бы узнали нас. Мы миновали Култук, выехали на серпантин. Я едва поспевала за Алексеем, который просто обожал эту дорогу, кажется, он мог бы ездить по ней каждый день. Ему нравилось разгоняться на спусках, закладывать мотоцикл в крутые виражи, выравнивать его после поворота, гадать перед новым изгибом дороги – войдет или не войдет мотоцикл в поворот, если добавить еще газу? Мне серпантин давался с трудом, – повороты не просматривались, а дорога все время норовила свернуться в лист Мебиуса, голова от этого просто кругом шла. Иногда казалось – еще немного – и ты поедешь вверх ногами, то есть вверх колесами. Поэтому Алексей ушел вперед, а мне ничего не оставалось, как стараться не отстать. Я разогналась, чтобы въехать в горку, как вдруг мотоцикл перестал слушаться ручки газа, и я услышала странный звук у заднего колеса: «Вжух-вжух-вжух… вжух-вжух-вжух…»

Я еще успела свернуть на узкую обочину, и ухватилась за тормоз, чтобы мотоцикл не укатился назад. Алексей вернулся не сразу – в пылу погони за каким-то автомобилем он не сразу заметил пропажу. Еще не доехав до меня, он уже кивал головой, беззвучно спрашивая: ну, что еще стряслось? Когда он остановил свой мотоцикл возле, я объяснила, как могла, что произошло. Алексей осмотрел колесо.

Я, подражая ему, сделала то же самое. Он вздохнул и снял шлем.

– Все, приехали…

– Что? Что случилось?

– Кардану хана. Кажется, шлицы срезало. Нет, не срезало… Канавку разбило и стопорное кольцо выдавило…

– Ага… – я с трудом соображала. – А что-то можно сделать?

– Попробую…

Он постарался отверткой подтолкнуть кардан на место, и после этого «ремонта» я проехала еще почти километр, прежде чем все повторилось. Стало ясно, что мы в самом деле «приехали». Надо было что-то делать. Напротив нас была небольшая полянка, справа и слева её огораживали заросли черемухи и березняка. Выбирать не приходилось.

Наступал вечер, легкий, но холодный ветерок шевелил ветви черемухи, лес за поляной затаился, ожидая непогоды. Я посмотрела на небо и дернула Алексея за рукав.

– Смотри!

Черные, рваные, низкие тучи летели над верхушками деревьев.

– Здесь всегда так, – сказал Алексей со вздохом, – перевал, что ты хочешь…

Мы установили палатку, спрятали там вещи. Темнело. На всякий случай, – вдруг кто знакомый проедет? – на обочине дороге положили мой красный шлем. Но на шоссе не было ни одного мотоциклиста. Зато нас позабавили автомобилисты. Ох, и падок же наш народ на халяву! Они тормозили, но не для того, чтобы помочь, а чтобы стащить шлем! Останавливались, видели нас и быстренько уезжали, сделав вид, что, в общем-то, не очень и надо было… Шлем пришлось убрать.

– Что будем делать? – спросила я Алексея.

– Разберу задний мост, сгоняю в Слюдянку, переберу.

– Может, лучше в Иркутск?

– Иркутск слишком большой, пока кого-нибудь найдешь, утро настанет, рвану в Слюдянку. Помоги…

Я помогла установить «Урал» на центральную подножку, достала ключи. Алексей быстро снял мост целиком, обмотал ветошью, положил в вещмешок. Уже начал накрапывать дождь. Он успокаивающе стучал по натянутому тенту и шумел к листве.

Алексей надел костюм химзащиты, прикрепил вещмешок на багажнике, завел «Соло» и сел на мотоцикл.

– Жди! – крикнул он мне. – И на всякий случай держи топор поближе, – и он уехал.

В подступающей темноте еще какое-то время был слышен звук мотоцикла, но потом затих и он, и я осталась совсем одна.

Мы попали в непростую ситуацию. До Иркутска было семьдесят километров, до Слюдянки немногим меньше, у нас не было воды, еды, а еще мне было плохо.

Несмотря на это, я решила не терять времени зря, и насобирать дров. Просто так, на всякий случай. Не сидеть же сиднем. Косясь на темную стену леса, я ходила по ближайшим кустам и стаскивала к палатке найденный сушняк и валежник. Я насобирала большой ворох дров, а когда дождь усилился, залезла в палатку и принялась ждать, сжимая в руке топор. По шоссе проносились редкие автомобили, но по-прежнему не было ни одного мотоциклиста. И тут я вспомнила: когда мы в начале пути менялись мотоциклами, мы обменялись и документами на мотоциклы! А значит, у меня в кармане сейчас лежали документы на «Соло», на котором уехал Алексей! А у него… У него в бумажнике – мои документы! И что он скажет слюдянкинским гаишникам? Мимо поста проехать невозможно. Я проверила свою догадку, достав фонарик, и похолодела. Так и есть, это документы на «Соло». Что же делать-то?

Если у Алексея отберут мотоцикл, как он приедет сюда? Это означает одно – мне придется ночевать одной. В темноте нащупав в сумках одежду, я потеплее оделась, села у выхода и глядела в темноту, в которой посверкивали капли дождя. Было тревожно, я думала, что же буду делать, если Алексей не появится? Мотоцикл не на ходу, документов на него нет. Останавливать грузовик? Идти в ближайшую деревню искать помощи? Но думать о плохом не хотелось, в конце концов, неприятности должны были когда-то закончиться.

Алексей появился, когда я совсем отчаялась. Непроницаемая темень обступала палатку со всех сторон, шумел дождь, но я сразу же узнала звук «Урала». Луч фары лезвием резанул по глазам, и я услышала знакомый голос:

– Ну, ты как, живая?

Я вылезла из палатки. Алексей смеясь, запихал меня обратно, сунул мне в руки что-то горячее. Это была фляжка.

– Вот, это я в кафе купил, тут недалеко… А еще у меня пирожные есть…

Во фляжке оказался горячий сладкий кофе с молоком, а крохотные тартинки таяли во рту.

– Я не буду, я ужинал, ешь сама…

– Ты как без документов уехал?

– Это цирк! Еду-еду, и тут понимаю, что у меня документов нет! Я бы вернулся, но у меня бензина в баке – на донышке. Понял – если вернусь, то мы вообще отсюда не выедем. Ну что, подъезжаю к Слюдянке, там, как всегда, полоса, по которой въезжают в город, перегорожена, гаишники тормозят всех! – Он не выдержал и радостно захохотал, – я думаю, что я им говорить буду? Ну и понес, что в голову лезло. Что тороплюсь, что у меня мотик сломанный на дороге, что девушка с мотиком! Что если я не приеду, то неизвестно, что с тобой будет! Я им так врал, что они даже документы проверять не стали – так отпустили. Я у Лёхи Вишневского в гараже мост перебрал, он мне кардан дал, потом вернуть надо будет. А обратно меня Лёха вывел, у него брат гаишник, – Алексей перевел дух. – А еще я крышку от бензобака потерял, в темноте не заметил, заправлялся, видать, плохо затянул, уже тут на дороге почуял, бензином прет… А у меня крышки нет…

Я, не жуя, проглотила пирожные, выпила кофе, и мы завалились спать. Всю ночь в шуме листвы мне мерещились телефонные звонки, я слышала далекий лай собак и разговоры людей. Я прислушивалась к звукам проезжающих машин, но никто не останавливался, и никто не подходил к палатке. Я успокоилась и заснула.

Утром меня разбудил шум подъехавшего УАЗика. Было уже светло, я расстегнула спальник и выглянула наружу. На обочине стоял УАЗ-«таблетка», и Алексей разговаривал с Доцентом.

– Здравствуй, Алина, – сказал Доцент, увидев меня, – как ты?

– Нормально. Сейчас домой поедем. Дождика бы не было.

Доцент, словно монгольский хан, решающий судьбу подчиненных, с величественными видом посмотрел на бегущие тучи, потом подставил лицо ветру, прижмурился и сказал.

– А дождя не будет, не волнуйся, Видишь, какой ветер? И облака бегут… Будет крутить, – он повертел в воздухе пальцем, словно показывая вихрь, – но дождя не будет… – он улыбнулся своей хорошей тихой улыбкой и уехал.

Дождя и в самом деле не было. Алексей сгонял до закусочной, привез кофе и котлет, одна из которых оказалась тухлой, и её пришлось выбросить, но на такие мелочи мы уже не обращали внимания. Мы позавтракали, Алексей быстро поставил мост обратно, мы увязали багаж на мотоциклы и через два часа были дома. Но я еще долго пила таблетки и зарекалась в ближайшую неделю дотрагиваться до мотоцикла. Я почти выполнила этот зарок. Почти…