Текст книги "«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)"

Автор книги: Майя Новик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Эксперты (1998, август)

…Трамвай тряхнуло, я схватилась за поручень, чтобы не упасть, вагон стал разворачиваться, а потом рванулся вперед. Все вагоновожатые на этом перегоне старались разогнаться как можно сильнее. Меня замотало из стороны в сторону, я оглянулась налево и стала смотреть на большую круглую низину. Трамвайные пути проложены над обрывом и делают здесь огромный полукруг. Посередине низины был вырыт канал, по берегам ютились серые лачуги дачников, быть может, канал вырыли именно они в тщетной попытке осушить низину. На оставшемся пространстве росла желтая трава. Она была желтой летом, осенью и даже весной. Справа тянулся сосновый перелесок. Я висела на поручне, слушала фотографа Митю, и в моей душе росло сомнение. Зачем я с ним связалась?

Когда я сказала родителям, что покупаю мотоцикл, мама схватилась за сердце, а отец рассердился.

– Ненормальная! – крикнул он. – Убьешься! – и, хлопнув дверью, ушел в комнату.

– Алина, опомнись, – стала уговаривать меня мама. – Мы уже старые, если с тобой что-то случится, кто будет за тобой ухаживать?

Нет, моя мама – просто поразительная женщина. Я еще купить ничего не успела, а она уже мысленно угробила меня и успела умереть сама!

Я отмахнулась от них обоих. Меня можно было удержать в шестнадцать лет, но когда ты взрослый человек, удержать тебя не сможет никто.

Через неделю мама отозвала меня в сторону и снова заговорила об этом. Сегодня на её глазах в районе Центрального рынка сбили пешехода. Мужчина умер сразу.

– Знаешь, я тут подумала, твои двоюродные братья Витька и Санька, вон, уже лет по двадцать на мотоциклах гоняют, Владик тоже, – и ничего вроде. Видать, каждому своё на роду написано. Ты только будь поосторожнее. Знаешь, – добавила она вдруг, – ты ведь когда на Байкал ездила, мне на даче сон приснился: белый-белый конь бежал по дороге. И так хорошо мне было… – она замолчала и погладила меня по плечу. Она всегда была скупа на ласку.

Весь последний месяц я старалась найти нужный мне мотоцикл. Все время попадались объявления о продаже «Днепров», а подходящего «Урала» не было. Я несколько раз давала объявление в газету, но телефон молчал. И вот, буквально вчера раздался звонок, и правильно поставленный мужской голос сказал, что у него есть именно то, что мне было нужно: мотоцикл «Урал» тысяча девятьсот девяностого года выпуска, синего цвета, с пробегом в две тысячи восемьсот километров.

– Если хотите посмотреть, приезжайте завтра в одиннадцать. У меня гараж в кооперативе в Майске, сразу за площадкой техосмотра. Знаете? Пятьдесят третий бокс, да я вас у ворот встречу.

Я заволновалась, я вдруг поняла, что понятия не имею, где живет Алексей! С той дождливой ночи прошло уже две недели, мы виделись всего два раза, в пойме реки Китой Алексей учил меня ездить на своем «Соло». Наши встречи длились всего по полчаса. Как же мне его найти? Я бросилась звонить Зиновию.

– Ты подойди в редакцию, сейчас Костя Евгеньев из пресс-службы УВД подъедет. Он же милиционер как-никак, спроси у него.

Сорокалетний Костя внимательно меня выслушал, хитро подмигнул, и позвонил в справочную. Васильевых в Ангарске оказалось трое. Один жил в Юго-Западном районе, один – в «квартале», а третий в поселке Северном. Я задумалась. У меня почему-то вылетело из головы, что он живет в частном доме. Который из них – «мой»? Снова мне на помощь пришел Зиновий.

– Помнишь, твои байкеры сюда к нам немца приводили? Ну, который на «Ямахе» вокруг света ехал? Хуберта Штейнхаузера? Он останавливался у Алексея. Посмотри фотографии, Митя ездил его снимать.

Все бросились искать фотографии, нашли в архиве, принялись рассматривать. На всех фотографиях был рослый красивый иностранец на каком-то гигантском черном мотоцикле. Задним фоном служили серые доски деревенского забора. Алексей жил в поселке.

Этим же вечером я отправилась в Северный, на самую окраину Ангарска, которая появилась еще раньше, чем был построен сам город. Я не знала, что я там встречу и, главное, как отреагирует на мое появление Алексей.

Несмотря на то, что я долго изучала карту поселка, я все же заблудилась и несколько раз выходила на берег Китоя. Потом, перепутав улицу, стучала в какие-то высокие, крашеные зеленым ворота, но в ответ слышала только грозный собачий лай.

Потом, расспросив прохожих и сбежав с косогора куда-то вниз, я с удивлением обнаружила странный забор из обычных комнатных дверей, который, кривляясь и приплясывая, уходил куда-то в сторону. На заборе чьей-то твердой рукой была привинчена новенькая табличка: «ул. Зеленая». Я прошла вдоль забора, надеясь, что забор принадлежит кому-то другому. Так оно и вышло. Нужный мне номер «7А» был прикреплен к высокому, крепкому, новенькому забору. Мне не пришлось стучать в калитку, собачий лай предупредил хозяев о моем приближении. Навстречу вышел высокий хмурый мужчина.

– Алексея? Сейчас, – он вернулся внутрь, я слышала, как он поругивает собаку. – Тихо, Мухтар! Чего зря брешешь?

Напротив, на крутом откосе, сквозь дырявый, дряхлый забор виднелся чей-то заброшенный участок. Возле забора аккуратным штабелем были сложены свежие доски.

Я села на доски и стала ждать. Алексей появился не сразу. Он был голый по пояс, в темно-зеленом трико с белой полосой, босой, в руке он держал кисточку в зеленой краске.

– Это ты? Я забор крашу. Сейчас… – он сходил, отнес кисточку и вернулся, сел рядом со мной на доски.

Он был как-то напряжен. Все же я не вовремя пришла. В калитку выглянул мужчина.

– Иди отсюда, – тихо и сердито сказал ему Алексей.

– Это кто? – шепотом спросила я.

– Батя…

Я оробела. Виду я, конечно, не подала, но мне почему-то вдруг показалось, что он скажет мне что-то вроде: «Ну, чего пришла?», и поэтому я, торопясь, чтобы он не опередил меня, стала говорить о мотоцикле.

– Понимаешь, я договорилась назавтра, у него гараж тут недалеко, в Майске…

– Не могу, – вдруг отрубил он.

Я запнулась на полуслове.

– Батя теплицу строит, завтра просил помочь. Я и так тогда вон съездил, и в эти выходные тоже с Денисом ездили в Иркутск. Не могу, – его тон немного изменился, но все равно оставался суровым.

Он сидел рядом со мной, невысокий и очень красивый. У него оказались широкие плечи и тонкий стан, его загорелая кожа лоснилась, как шкурка великолепного животного. Трико было засучено, и виднелись крепкие, толстые лодыжки, поросшие темным, курчавым волосом. Нога была неожиданно маленькой, почти детской, но не женской – широкая ступня, крутой взьём. Он весь был какой-то очень ладный.

Такими ладными бывают только невысокие мужчины, в которых часто как-то верно соотнесено, правильно подобрано все – от формы головы, до формы ладоней, от длины ног до разворота плеч. Так бывает редко, но все же бывает, вдруг постарается матушка-природа, да и отмерит человеку именно столько, сколько надо, чтобы все было в меру, не больше, но и уж, точно, не меньше. На широкой, сильной шее ладно сидела небольшая голова, я уже знала, что она такого же, как у меня, маленького размера – пятьдесят шестого. Густые русые волосы были коротко стрижены, и только на лоб нависал упрямый отросший чуб. Уши маленькие, плотно прижаты к голове, а нежная мочка, которую я успела хорошо рассмотреть, была сросшейся. Высокие, широкие прибайкальские скулы, небольшой, безупречный нос и темные брови, из-под которых синем пламенем горели глаза. Даже длинные, девичьи ресницы не могли унять этого жара. Кожа мягко облегала контур подбородка и четкую линию нижней челюсти. У него оказались мускулистые, круглые руки и плоский живот греческого атлета. Я все это рассмотрела как-то враз и вспомнила, как он всегда вел себя в компании. Он не привлекал к себе внимания, не старался выделиться, но, в то же время, не заметить его было невозможно. При этом сразу становилось ясно, что грубить ему совершенно незачем, он не вызывал агрессии, наоборот, он излучал дружелюбие, под его обаяние попадали все, без исключения.

Откуда ты взялся, байкер? Почему до сих пор один? Куда едешь?

Я разочарованно вздохнула. Заходящее солнце грело через джинсовую куртку, ласкало щеки, в плохое верить не хотелось, но в жизни может быть все, что угодно.

Ладно, обойдемся. Кто сказал, что будет легко?

– Ты подожди, я сейчас отвезу тебя, оденусь только, – он словно очнулся, улыбка озарила лицо, и он стал прежним. Но очарование сгинуло.

Мне пришлось позвонить Мите, который работал в газете фотографом. Тот обрадовался, что его позвали на такое ответственное мероприятие.

И вот я висела на поручне тряского трамвая и слушала его болтовню. Митя был странным, в свои сорок два года он обладал спортивной внешностью, полуседой шевелюрой и был необычайно говорлив. При этом он любил наклоняться как можно ближе к собеседнику, так, что вы различали запах изо рта. Если собеседник пытался уклониться, Митя агрессивно наступал, стараясь прижать его к стене.

Отвязаться от него было практически невозможно. Сейчас его очки хищно поблескивали, деваться было некуда, приходилось слушать. Впрочем, сначала все говорило о том, что Митя был специалистом, он не без гордости демонстрировал свои права с категорией «А» и рассказывал о двух мотоциклах, которые у него были, а так же, по ходу дела, все, что мог вспомнить на эту тему.

– Главное, чтобы сальники не бежали, – рассуждал он, – все остальное – ерунда.

Ну, еще, главное, чтобы дым из глушителей не шел. Если идет, считай, поршневую надо сразу менять. А поршневая у «Урала» – фигня, рассчитана всего на шесть тысяч километров, так что, если хозяин не врет, и пробег у него всего две восемьсот, этот сезон ты на нем еще отъездишь, а зимой, ничего не попишешь, придется тебе поршня менять! Хотя, вообще «Урал», это, я тебе скажу, такая машина! Я на нем любую «Яву» только так делал! Перекресток у кинотеатра «Победа» знаешь? Так я по Маркса до следующего перекрестка до ста пятидесяти разгонялся!

И это с коляской. И ни одна «Ява» меня догнать не могла!

Но и «Ява» тоже ничего аппарат… У нас во дворе один мужик раньше жил, ну, натуральный байкер! Весь в коже! Представляешь, «Яву» свою заводил исключительно рукой, так она у него отрепетирована была! Да, хороший мотоцикл «Ява»… Вот у меня случай был, сейчас скажу когда… Наверное, в восемьдесят девятом. Тогда магнитофоны были редкостью, друг из Саянска позвонил, сказал, в магазин партию завезли. А зима уже, седьмое ноября на носу, куда на мотоцикле ехать? А я поехал!

Оделся потеплее и поехал… И что ты думаешь? Нормально! Вот я и говорю: зверь мотоцикл!

– Магнитофон купил? – спросила я, чтобы как-то поддержать разговор.

– Нет, выходной в магазинах был, праздник ведь. Холодно было, минус тридцать, наверное. А мне ничего… Обратно пёр, – у меня один цилиндр отказал, так я на втором до ста тридцати по трассе шел! А как-то на перекрестке на Крупской поворачивал, на трамвайные пути вылетел. Вот смеху-то было! У меня сзади жена сидела. А в коляске – теща. Так я на рельсах перевернулся. И ничего, все обошлось… Меня каска спасла. Жена вот только ударилась, а так ничего. Да… Я свой «Урал» продал удачно, какому-то лоху из деревни, то ли из Тальян, то ли с Одинска. Я все думал, вот продам, а там пусть хоть разваливается. Представляешь, так и вышло. Мужик этот даже из города выехать не смог, – у него из глушителей черный дым повалил. Я слышал, он на вязке* до деревни доехал! Ты вот мотоцикл берешь, а куда ставить будешь? Не знаешь? У меня гараж в «Привокзальном» пустой стоит, я тебя пущу, не бесплатно, конечно, но ты имей в виду.

Кооператив оказался довольно большим, мы все время сворачивали в какие-то закоулки. Оказалось, я знаю хозяина мотоцикла, он работал режиссером детского театра, и я как-то брала у него интервью. Он тоже меня узнал, и мы сразу прониклись друг к другу симпатией. По пути он рассказал, что мотоцикл на самом деле принадлежит его теще, раньше на нем ездил тесть, но он умер, и вот уже восемь лет мотоцикл стоит в гараже.

– Мы заводим его раз в год, – извиняющимся тоном сказал он, – а так, конечно, за ним никто особо не смотрел… Я даже не знаю, заведем ли…

Ворота пятьдесят третьего бокса были распахнуты настежь, в глубине гаража виднелся обычный водительский скарб, разложенный на полках. Какие-то инструменты просто валялись на полу. Возле самого обычного синего мотоцикла с коляской ковырялся мужичок.

– Это Саня, – представил его нам хозяин, – он специалист по "Уралам"…

– Твой «специалист» ездил на «Урале» в последний раз десять лет назад, – отозвался Саня, начиная пинать кикстартер.

Я медленно, стараясь придать себе вид знатока, обошла мотоцикл кругом. Никакого особого впечатления он на меня не произвел.

– Смотри, смотри, – горячо зашептал мне в ухо Митя, – амортизаторы текут, и вилка, вон, тоже. Одно перо точно бежит. Смотри, и задний фонарь на коляске разбит…

Я смотрела и ничего не видела. Впрочем, от новичка этого никто и не ждал. Мужики следом за мной, по очереди, так же неторопливо обошли мотоцикл, и Саня снова принялся безрезультатно пинать кикстартер. В алюминиевой глубине двигателя что-то утробно булькало, мотоцикл шатало от саниного напора, но заводиться он не хотел.

Минут через десять Саня выдохся. Пришла очередь хозяина, но его хватило ненадолго, он устал еще быстрее друга. Несколько раз пнул стартер Митя. Потом обернулся ко мне.

– Не, бесполезно, нужно зажигание настраивать.

– А ты умеешь? – с надеждой спросил хозяин.

– Нет, – ответил мой «эксперт».

– Ладно, тряхнем стариной, – Саня нашел где-то в гаражных недрах отвертку, снял крышку зажигания.

Прошло еще минут двадцать. Кикстартер пинали по очереди. Даже мне позволили пнуть его пару раз. Звучали какие-то непонятные фразы, которые казались мне настоящей музыкой:

– Масло проверял?

– Да в норме масло!

– Давайте, свечи поменяем.

– А есть?

– Нет, нету…

– Лучше открой заслонку, ему воздуха не хватает…

Если бы дело не происходило в пыльном проулке глухого кооператива, можно было подумать, что диалог происходит в операционной. Саня то и дело подшаманивал зажигание, и минут через сорок это все-таки дало результат, – мотоцикл несколько раз чихнул, раздалось обнадеживающее «тух-тух», и он тут же заглох. Мужиков это словно разбудило, они затопали вокруг мотоцикла энергичнее, и буквально через пару минут чудо произошло, – «Урал» ожил. И не просто ожил, а выдал солидное «топ-топ-топ».

Никакого дыма из глушителей не повалило, а это означало, что… Впрочем, я тогда и не понимала, что это, собственно говоря, означало.

– Ну что? – спросил Митя. – Будем пробовать?

Я неуверенно кивнула. В тот самый момент, когда сердце этого синего монстра забилось, мне в первый раз стало страшно. После всего, что я сегодня от Мити услышала, ехать с ним не хотелось. Тем более, меня очень пугали сидения, – черные резиновые «лягушки» шатко прогибались от малейшего давления на них.

Зато Митя, явно соскучившийся без лихой езды, бесшабашно вскочил в седло, развернулся в узком проходе и газовал, что есть силы накручивая рукоять.

Мотоцикл устрашающе выл.

– Садись! – крикнул Митя.

Лучше бы я этого не делала. Но, как говорится, «хорошая мысля приходит опосля».

Я решительно прыгнула назад и сразу же ухватилась за резиновое кольцо «лягушки».

И вовремя: Митя настолько резко открутил ручку газа, что в следующий момент я чуть не слетела назад. В последующие секунды я поняла, что значит находиться на спине взбесившейся лошади, – Митя ездил, игнорируя все законы физики. Это напоминало тренажер для родео. Сиденье валилось то вперед, то назад, резиновое кольцо растягивалось, норовя лопнуть, а я молилась, чтобы эта поездка закончилась для меня благополучно. Порыскав по кооперативу и чуть не врезавшись в какой-то автомобиль, Митя резво вырулил к воротам и, словно взбесившийся от нашествия паутов сивка, вырвался, наконец, на свободу. Как-то странно повиливая, то и дело дергая мотоцикл, он понесся по дороге, обгоняя машины. Мне стало совсем плохо от одной мысли о том, что мы сейчас нарвемся на гаишников, а документов на мотоцикл у нас не было, как не было и шлемов. Площадка техосмотра располагалась рядом, и гаишников здесь было много.

– Поворачивай! – заорала я Мите что было мочи, стараясь перекричать рев двигателя.

Как ни странно, он меня послушал, видать, самому не хотелось связываться с «продавцами полосатых палочек». Все так же рыская из стороны в сторону и дергая мотоцикл, он вернулся в гараж. Я покорно болталась сзади.

Не могу описать состояние тихой радости, которое охватило меня в тот самый момент, когда мы остановились, и Митя заглушил мотор. Очень осторожно я слезла с мотоцикла, понимая, что в юбке мне не ходить недель пять, не меньше, – я до черноты отбила ноги о сиденье и коляску. Трясущимися руками я вытащила сигарету, закурила.

– Ты что, всегда так водишь? – спросила я Митю.

– А что, движок-то проверить надо, – он ухмылялся.

Я сделала несколько глубоких затяжек, стараясь хоть немного успокоиться. Он напугал меня до смерти, и, кажется, даже не понял этого. Он радовался, как ребенок.

– Ну и как впечатление? – спросила я его, стараясь не смотреть в глаза. А то бы он там такое прочитал…

– Да ничего. Приемистый…

Это я смогла понять и без него.

– Ну, так что – брать его?

Митя наслаждался моментом.

– Ну, вилку у него закусывает, к тому же она течет, и амортизаторы… Сальники менять придется… Нет, подожди немного, может, что-нибудь получше предложат, – по-моему, ему просто понравилось выбирать мотоциклы, и он хотел продлить удовольствие. Ну уж, дудки!

Хозяину мотоцикла я сказала, что подумаю, взяла у него номер телефона и распрощалась.

Вечером ко мне приехал Алексей и поставил меня перед фактом, – я свободен, поехали, буду учить водить. Но водить я на этот раз не смогла. От одного звука работающего ураловского двигателя у меня начинали трястись руки, и «Соло», словно пьяный, начинал вилять по асфальту.

– Что-то с тобой сегодня не так, – сразу заметил Алексей.

Я рассказала о том, как «выбирала» мотоцикл.

– Говоришь, движок у него приемистый? – переспросил Алексей.

Я кивнула.

– Тогда брать надо, чего мяться-то. Сальники поменять – минутное дело. Не дымит?

– Вроде, нет.

– Тогда берем?

Я пожала плечами, вздохнула.

– Берем. А как его переписывают? Его же гнать в ГИБДД надо. У меня прав нет, у хозяина тоже.

– Я помогу, не проблема. Звони этому мужику, скажи – в следующую субботу перепишем. Договорись там, да не торопись, может, цену сбить сможешь.

А потом мы купили мотоцикл. Это была настоящая эпопея: я в шесть утра поехала в ГИБДД, занимать очередь на сверку номеров, и мне пришлось долго объяснять довольно дружелюбно настроенным мужикам, почему я занимаю очередь, но машины у меня нет. Алексей вместе с хозяевами гнал мотоцикл и опоздал, потому что мотоцикл заглох в километре от управления ГИБДД и заводиться не желал, а потом мы бегали, заполняя бумаги, а бумаг было очень много, и все они почему-то не помещались в обеих руках, и я их постоянно путала. Наконец, после снятия с учета и оформления справки мы судорожно рассчитывались с тещей режиссера, стоя между дверями управления. А когда, под вечер, измотанные беготней, мы вдвоем с Алексеем поехали ставить мотоцикл в Митин гараж, двигатель вдруг задымился.

– Он просто грязный и перегрелся, масло обгорает, нужно карбюраторы регулировать, – спокойно объяснил мне Алексей.

Так я стала владелицей жуткого, огромного синего чудища. От бывших хозяев мне достался комплект ключей и засаленная инструкция по эксплуатации, которую Алексей посоветовал мне проштудировать. А еще мне в наследство достался неработающий поворотник и неотрегулированные карбюраторы. И что делать со всем этим, я понятия не имела.

Тоши (1998 год, конец августа)

…Лето неслось-катилось к финишной ленточке. Ночью я закрывала глаза и слышала рев мотоциклов, утром я просыпалась и снова явственно слышала, как за окном ездят мотоциклы. Я ничего не могла с этим поделать, это было наваждением, сумасшествием, длительным помешательством. По вечерам в распахнутые окна лился грозовой, августовский, маятный воздух, запахи теплого асфальта, земли и уже желтеющих, плотных тополиных листьев смешивались с запахами бензина, масла и литола*, с мужским запахом кожаной куртки и одеколона Алексея. Жаркими, пахнущими богородской травой и полынью вечерами, Алексей учил меня крутить восьмерку на прогретом, розовом от заходящего солнца асфальте. Он хотел, чтобы я крутила её не хуже Виктора Макарова. Сперва мне было страшно, но потом я все же поняла, что нужно делать, чтобы мотоцикл слушался, и это превратилось в удовольствие. Но больше мне нравилось просто гонять на «Соло» по площадке картадрома. Алексей быстро пресекал это никчемное, на его взгляд, времяпровождение, справедливо считая, что мне нужно учиться останавливаться и как можно медленнее ездить на первой передаче. Но на первой передаче «Соло» становился неуправляемым и норовил завалиться на бок, на хромированные, блестящие дуги безопасности, а при остановке его начинало сильно тянуть вправо.

Алексей объяснял эту особенность движением коленвала и маховика, но мне легче от этого не становилось. По идее, к этому нужно было просто приспособиться.

Мое обучение происходило намного медленнее, чем я ожидала. Это злило, хотя я готова была на любые лишения, лишь бы освоить «Урал» как следует. В мечтах я уже знала его, как свои пять пальцев, и гоняла, как заправский байкер. На деле всё оказывалось намного сложнее.

– Не расстраивайся, – увещевал Алексей. – Обычно пацаны как учатся? В тринадцать лет садятся на мопед, в пятнадцать – на «Восход» или «Минск», в шестнадцать получают права и покупают, наконец, «Яву» или «Иж». А уж потом садятся за руль "Урала".

Ты же хочешь сразу оседлать тяжелый оппозит.* Получится. Обязательно получится, но не сразу.

За лето парни сбились в дружную компанию. Тогда казалось, что их водой не разольешь. Они гоняли на Байкал в Листвянку, купались на Еловском водохранилище, принимали у себя гостей из Иркутска, сами ездили в областной центр. Вскоре Алексей и Денис стали ездить в Иркутск, как они говорили, «на Шпиль» по два раза в неделю. «Шпилем» называлась набережная с памятной стелой в центре города, здесь по вечерам собиралась молодежь. Пиво текло рекой. Денис ездил туда с одной конкретной целью – кадрить девчонок, наверное, с этой же целью ездил туда и Алексей, правда, возвращался он всегда раньше Дениса. По-моему, он пользовался успехом у иркутских молоденьких девиц, с которыми мне не хотелось, да и не нужно было тягаться. Они тешили его самолюбие и бегали вокруг него с фотоаппаратами, стараясь запечатлеть красивого мальчика в светлых, почти белых джинсах на хромированном, черном чоппере. Они писали ему любовные стихи, над которыми он потешался, потому что никогда раньше не читал стихов, а одна из них, чтобы произвести на него впечатление, зубами открывала для его друзей бутылки с пивом.

Думаю, что в этих молоденьких и свеженьких девочках его совершенно не устраивали молодость, торопливость чувств и ураган эмоций. Не то, чтобы он не ведал, что такое страсть, но с пренебрежением относился к женщине, способной прыгнуть в порыве этой самой страсти в постель к первому встречному, пусть даже он и будет байкером. Он укоризненно качал головой, глядя на похождения Дениса, которого моральная сторона дела не заботила. «Раз дают, надо брать!» – так думал Денис и никак не мог понять, почему Алексей не «катает девочек», но стремится домой, в родной Северный. Не знала этого и я. Я изо всех сил старалась воспринимать его только как мотоциклетного «гуру», но не более того. Иногда я ловила на себе его странный взгляд, но и только. Впрочем, чего я ждала? Между нами было не просто четыре года разницы в возрасте, между нами была пропасть: он был деревенским мальчишкой, выросшем в глуши Читинской области, за всю жизнь он прочитал только одну книгу – «про полярных летчиков». Он до четырнадцати лет он понятия не имел, что невысокого роста, – в школе был вровень со всеми, и только переехав в Ангарск, он вдруг обнаружил, что сверстники его в большинстве своем – за метр восемьдесят. Его родители были простыми, спокойными людьми, которые всю жизнь проработали на земле, а брат служил в армии тут же, в Ангарске, в местной воинской части. Сам он в армии не служил из-за астигматизма, – у него было плохое зрение, и очки ему было подобрать невозможно. На одном глазу врачи пытались сделать операцию, чтобы вернуть будущего солдата в строй призывников, но операция ничего не дала, кроме постоянной боли. Не спрашивайте, как он ездил на мотоцикле. Не знаю. На мой взгляд, ездил он просто отлично.

Я училась хорошо, институт не закончила случайно – ошиблась в выборе специальности. Бывает. Я читала книги и, в том числе, и стихи, и те самые вирши, которые были написаны Алексею, оценила сполна, неплохие, между прочим, были строчки. Было в них чувство. Мои родители годились его родителям в родители.

Поняли? Нет? В общем, его бабушка была на год старше моего отца. Мои родители были уже пенсионерами, отец всю жизнь проработал преподавателем в вузе, а мама – инженером-проектировщиком. Мой брат не служил в армии, разве только бывал на сборах, он закончил МГУ и жил в далекой Москве. Впрочем, все это не уберегло нашу семью в лихие девяностые от нищеты. Техникой в семье никто не увлекался.

Но не это делало Алексея таким далеким от меня. Просто у меня за плечами была уже целая жизнь, а у него – только школа, училище, работа и дом. И все. Я сменила минимум десять мест работы, он работал на нефтеперерабатывающем заводе всю жизнь. Мы были слишком разными. И, тем, не менее, мы все же были одинаковыми, но это я поняла намного позже. …В один прекрасный вечер, когда за окном уже стемнело, раздался настойчивый звонок в дверь. Родители были дома. Отец смотрел телевизор, а мама энергично гремела посудой на кухне, готовясь к ежегодной засолке огурцов. Я сидела за пишущей машинкой. Звонок настойчиво повторился, и я бросилась в прихожую. За дверями стоял Алексей.

– Привет, я тут с японцем! Эй, как тебя… Тоши! – он махнул кому-то рукой. – Заходи!

В прихожую вошел мужчина не мужчина, юноша не юноша, возраст вошедшего определить было невозможно. Непроницаемое лицо египетской статуэтки с узкими, полуприкрытыми глазами, гладкая, как слоновая кость, кожа, аспидно-черные гладкие волосы падали до пояса. Зато сразу было понятно, что перед вами мотоциклист – на нем были ярко-синяя куртка и белые мотоботы, в руке он держал чудо: кроссовый шлем с подбородочной дугой, козырьком и убирающимся под козырек тонированным стеклом. Я глядела на все это, не в силах вымолвить не слова от неожиданности.

– Его зовут Тоши, – представил его Алексей. – Помнишь, у меня немец останавливался? Видать, дал ему мой адрес. Прихожу с работы, а там батя за голову держится, говорит, вот, принимай гостя.

Отчаянный «самурай» ехал из Токио куда-то в Сирию. После прибайкальской грязи он, по-видимому, решил немного отдохнуть, но побаивался российских гостиниц, а тут – проверенное место, хорошие люди, чистая горница, баня, свежее белье.

– Тебе пора гостиницу для байкеров открывать, – пошутила я и на ломаном английском, который я вспоминала все лето, выяснила, что полное имя японца Тошиюки Норо, что он живет в Токио и работал до последнего времени специалистом по телевизионным коммуникациям. Но вот решил уволиться и поехать, куда глаза глядят, в поисках новых впечатлений.

– У меня дома цирк, – смеясь, сказал Алексей, – этот ни слова по-русски не говорит, и никто не знает по-английски. Батя никак не может понять, что парень не глухой, а просто не понимает по-нашему. И поэтому батя все время кричит, наверное, думает, что так понятнее! Но японец ничего, соображает, два раза на блины звать не надо.

Тоши снял свои жуткие чеботы, куртку и оказался высоким и тоненьким, казалось, его талию можно обхватить двумя ладонями. Я провела гостей в комнату, сбегала на кухню, поставила чайник, сполоснула стаканчики. У мамы глаза полезли на лоб, когда она увидела Тошиюки.

– Ах, Алька! Вот бы тебе замуж за японца!

Меня передернуло.

– Ну, нет! Нас и тут неплохо кормят! – я мысленно сравнила Алексея и японца, и сравнение было не в пользу «самурая». Бр-р-р! Да он был похож на ящерицу.

Когда я принесла поднос с чаем в комнату, Тошиюки долго смотрел на розетку с черничным вареньем.

– What is it? (Что это?) – он осторожно поболтал ложечкой, размешивая жидкий сироп.

– Э-э-э… – я обернулась к Алексею, ища у него поддержки, хотя чем он мог мне помочь? Он ведь ни слова не знал по-английски! Но его выручила находчивость.

– Это… Джем!!! – ляпнул он. Правильно ляпнул, я бы не догадалась.

Но это не помогло.

– What is jam? (А что такое джем?), – снова спросил японец.

Его английский, по-видимому, тоже был несовершенен, и тут уж мы помочь ничем не могли. Пришлось «самураю» пробовать варенье, не зная, что это такое, и как оно называется.

– Батя рассказывал, – продолжил говорить Алексей, – он, когда приехал, у него мотоцикл грязный был, так он его сразу помыть решил. Спросил жестами у бати, где, мол, помыть мотоцикл можно? Ну, батя ему показал, куда ехать, у нас же берег Китоя рядом. Дал ему порошка, щетку, которой я «Урал» мою. Говорит, уехал. Не было его где-то с час. Приехал обратно, постоял-постоял, посмотрел на мотоцикл, видно – не понравилось. Говорит, щетка не та, дайте другую. Батя ему дал! Зубную щетку! А он показал жестом, – хорошо, мол, и уехал. И мыл мотоцикл еще два часа.

Слышь, у него моцик белый, так он его отдраил до снежной белизны! Ни пятнышка!

Ни пылинки! Что ты хочешь – японец!

Тошиюки внимательно слушал речь Алексея, нерешительно кивал головой и неуверенно улыбался.

Следующим вечером мы вчетвером: Алексей, я, Тошиюки и Белецкий поехали на Китой.

Быстро стемнело, от воды тянуло сыростью, мы жались к слабенькому костерку и пили пиво, которое привез с собой Белецкий. Алексей на пиво не налегал, больше делал вид, что пьет. Ребята объяснялись жестами. «Говорили» о правах, о езде без шлема, я тщетно пыталась перевести наклейку, которую кто-то из русских мотоциклистов в порыве щедрости нашлепнул на щиток белого ажурного «длинноногого»

«Сузуки»: «Полный вперед!» – было написано на ней красными буквами, а у меня в голове крутилось только «Show must go on!» (шоу должно продолжаться!), что решительно не годилось в качестве перевода. Когда Тошиюки узнал, что я купила себе «Урал», то изменил восточной невозмутимости, на мгновение его глаза стали круглыми, как у героев японских мультфильмов. Он был изумлен, тыкал в сторону «Соло» пальцем и переспрашивал, такой ли именно «Урал «купила я.