Текст книги "Эхо"

Автор книги: Майнет Уолтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Так какое же место во всей этой истории занимает самоубийство Верити Фентон? Скорее всего, никакого, поскольку весь интерес был сосредоточен на исчезновении самого Питера, а вовсе не на причинах, по которым «нервная» женщина могла бы захотеть свести счеты с жизнью. Патологоанатом вынес следующее заключение: «самоубийство в сумеречном состоянии души». Дочь покойной подтвердила, что ее мать находилась в состоянии «сильного душевного расстройства и депрессии», в то время, когда Питер находился в Вашингтоне. Однако никаких объяснений ее депрессии найдено не было. Остается только предположить, что упоминание в предсмертной записке о предательстве Питера оказалось верным. Если это так, то Верити вполне могла совершить самоубийство.

Прошло два года после исчезновения Питера, и теперь можно еще раз пересмотреть все данные, известные нам о нем и Верити Фентон. Наверное, первое, что удивило бы каждого исследователя этой истории, будет то, что с тех пор не было найдено ни единого доказательства того, что Фентон был предателем. Он действительно имел доступ к некоторым конфиденциальным документам НАТО в 1985 – 1987 гг, однако достоверные источники утверждают, что хотя было проведено три независимых расследования, никаких следов утечки информации, связанных с Фентоном, не было обнаружено.

В противоположность этому, имеется множество свидетельств о его «неожиданной» поездке в Вашингтон в конце июня, которая была представлена как пробная вылазка для выяснения следующего: собирается ли Дриберг выдавать имена своих единомышленников. Все подробности этого вояжа были известны непосредственному начальнику Фентона из Министерства Иностранных Дел, но почему-то на этот факт в свое время никто не обратил внимания. Есть доказательства, что 6 июня Фентон был предупрежден о том, что ему придется выехать в Вашингтон для переговоров на высоком уровне, проводимых с 29 июня по 2 июля. Трудно назвать командировку «неожиданной», если о ней сообщают за три недели. И, кроме того, если бы Фентон являлся членом синдиката Дриберга, зачем ему понадобилось ждать восемь недель после ареста Натана, чтобы затем отправляться на «пробную вылазку».

Если же мы, наконец, отбросим все предположения о том, что Питер был предателем, история Фентонов примет совершенно иную окраску. Вопрос нужно поставить так: что это за предательства, о которых указывает в своей предсмертной записке Верити? Как известно, она писала: «Прости меня, дорогой, но больше выносить это я не могу. Не вини себя. Твои предательства – ничто по сравнению с моим».

Но почему изменам Верити исследователи не уделили должного внимания? Ответ достаточно прост: как жена дипломата, она всегда привлекала к себе гораздо меньше интереса, нежели ее супруг. Кого или что могла предать «нервная» женщина из того, что могло быть столь же захватывающим и сравнимым с предательством в Министерстве Иностранных Дел? Тем не менее, как раз ее измены и должны были быть исследованы, поскольку, судя по ее записке, они стоят большего, чем предательство Питера, а ему сразу же был прикреплен ярлык «шпиона».

Верити Парнелл родилась в Лондоне 28 сентября 1937 года. Ее воспитывала одна только мать, потому что отец Верити, полковник Парнелл, погиб в 1940 году во время эвакуации из Дюнкерка. Военные годы Верити с матерью провели в Суффолке и вернулись в Лондон в 1945 году. Верити была записана в подготовительную школу, затем переведена в школу для девочек Мэри Бартоломью в Барнсе в мае 1950 года. И хотя девушка имела способности и могла бы поступить в университет, она предпочла выйти замуж за Джеффри Стендиша, эффектного 32-летнего биржевого брокера, который был на 14 лет старше ее. Свадьба состоялась в августе 1955 года и повлекла за собой разрыв Верити с матерью. Остается неизвестным, встречались ли женщины с тех пор. Миссис Парнелл умерла в конце 50-х годов. В 1960 году у Верити родилась дочь Мэрилин, а в 1966 году – сын Энтони.

Брак оказался крайне неудачным. Джеффри даже самые близкие его друзья описывали как человека «непредсказуемого». Он был игроком, ловеласом и любил выпить. Вскоре всем близким к семье стало ясно, что он вымещает свои неудачи и дурное настроение на молодой жене. Верити изо всех сил старалась ничем не раздражать мужа и тщательно оберегала детей от его выходок. Становится понятным, почему позже, в марте 1971 года, по словам соседей, Верити называла смерть супруга «благословенным облегчением».

Как и многое во всей этой истории, подробности смерти Джеффри остаются загадочными. Единственное, что доподлинно известно, так это следующее: Джеффри договорился с друзьями провести выходные в Хантингдоне. В пятницу вечером в 5 часов они созвонились, и Джеффри заявил, что сможет присоединиться к ним только на следующий день. В половине седьмого утра в субботу полиция обнаружила его автомобиль с пустым баком на шоссе А-1 возле Ньюмаркета. Чуть позже, в половине одиннадцатого, его искалеченное тело было найдено в канаве в двух милях от машины. Травмы, нанесенные мужчине, предположительно получены в результате наезда автомобиля.

С первого взгляда все кажется очевидным: Джеффри отправился искать бензин и был сбит машиной, водитель которой сразу же скрылся с места происшествия. Однако полиция попыталась выяснить, почему он оказался в районе Ньюмаркета. Хотя исследования ничего не дали, в их ходе были открыты некоторые неприятные подробности, проливающие свет на характер и образ жизни Джеффри. И хотя ничего доказать так и не удалось, все же из отчетов Кембриджширской полиции становится ясно, что Джеффри был убит.

У Верити на этот случай имелось железное алиби. Она находилась в больнице святого Томаса со среды со сломанной ключицей, ребрами и поврежденным легким, а выписалась только в воскресенье. Дети оставались под попечительством соседки, поэтому остается невыясненным, где находился сам Джеффри в пятницу. На работе в тот день он не появлялся, поэтому полиция выдвинула версию, что некто, симпатизирующий Верити, каким-то образом заставил Джеффри покинуть дом в четверг и хладнокровно спланировал его убийство в пятницу.

Однако, к большому сожалению полиции, такого человека не обнаружилось, и вскоре дело было закрыто из-за отсутствия улик. Патологоанатом дал заключение: «убийство неизвестной личностью (личностями)». Смерть Джеффри Стендиша остается безнаказанной и по сей день.

Теперь, когда мы знаем, что именно произошло 3 июля 1988 года, будет вполне логичным оглянуться назад от момента самоубийства отчаявшейся женщины и исчезновения ее второго мужа к моменту смерти Джеффри в 1971 году. Мы можем задаться вопросом: не был ли тот симпатизирующий Верити человек молодым студентом Кембриджа по имени Питер Фентон? Нью-маркет находится от Кембриджа менее, чем в 20 милях, а Питер частенько навещал семью своего друга по Винчестерскому Колледжу, который жил неподалеку от дома Джеффри и Верити Стендиш на Кадоган-сквер. Нет никаких оснований опровергать утверждения Верити и Питера, что они познакомились впервые в доме у приятеля Фентона в 1978 году. Однако, если предположить, что их пути пересекались и раньше, можно сделать весьма интересные выводы. Во всяком случае, тот самый друг Питера, Гарри Гришэм, утверждает, что чета Стендиш частенько бывала в гостях у его родителей.

И все же, если предположить некоторое участие Питера в описанных событиях, то что могло случиться через семнадцать лет после убийства Джеффри и привести к самоубийству Верити и исчезновению самого Питера? Может быть, речь идет о какой-то неумышленной измене? Может быть, Верити ничего не знала о Питере, и впоследствии выяснилось, что он и есть настоящий убийца ее первого мужа? Возможно, мы никогда не узнаем об этом. Но вот странное совпадение. За два дня до того, как Питер улетел в Вашингтон, в «Таймс», в колонке частных объявлений, появилось сообщение следующего содержания:

«Джеффри Стендиш. Свидетелей, знающих что-либо об убийстве Джеффри Стендиша на шоссе А-1 в районе Ньюмаркета 10.03.1971 г. просьба писать по адресу а/я 431».

Глава одиннадцатая

Терри был страшно разочарован, когда утром выяснилось, что его одежда не успела высохнуть. После долгих раздумий, во что бы облачиться, он, наконец, вышел из своей спальни в старой рубашке с короткими рукавами и шортах, принадлежавших Майклу. Терри потирал бритую голову и отчаянно зевал, пытаясь побыстрее прогнать сон.

– Я не могу ходить в твоей жуткой одежде, Майк. Мне же надо беспокоиться о собственной репутации. Знаешь, как мы с тобой поступим? Отправляйся-ка ты по магазинам один, а я останусь тут и подожду, пока мое барахло не высохнет.

– Договорились. – Дикон посмотрел на часы. – Ну, мне надо поторапливаться, а то я упущу превосходную возможность сломать нос Хью.

– Неужели ты и вправду это сделаешь?

– Конечно. Я еще задумал купить тебе на Рождество какую-нибудь обновку, но раз тебя со мной не будет, то без примерки как-то… Ладно, вместо этого я наберу для тебя книг.

Не прошло и пары минут, как Терри был уже готов к выходу в город:

– А куда ты положил мое пальто? – поинтересовался он.

– Я выкинул его в мусорный бак внизу, пока ты принимал ванну.

– Зачем?

– Оно все было заляпано кровью Уолтера. – Он вынул из шкафа длиннющий плащ. – Вот, поноси пока что это, а я тебе куплю новое.

– Нет, в таком я никуда не пойду, – заупрямился юноша, отказываясь даже примерить предложенный наряд. – Господи, Майк, ну, ты сам подумай: я же буду в нем похож на какого-то франта-сутенера, который разъезжает на «лендровере». А вдруг мы встретим кого-нибудь из моих знакомых?

– Честно говоря, – рявкнул Дикон, – я более обеспокоен тем, что нам могут попасться на пути мои друзья и знакомые. Я даже еще не придумал, как буду объяснять им то, что бритоголовый сквернословящий головорез (пункт «А») разгуливает в моей одежде и живет в моей квартире (пункт «Б»).

Терри вздохнул и с видимой неохотой надел плащ.

– Странно, – пробурчал он. – Если судить по тому количеству травы, что ты выкурил вчера, у тебя сейчас должно быть более сносное настроение.

* * *

Барри лежал в кровати и прислушивался к тяжелым шагам своей матери, поднимающейся по лестнице. Он затаил дыхание, и женщина по другую сторону двери замерла.

– Я знаю, что ты не спишь, – проговорила она каким-то придушенным голосом, который исходил из глубины ее жирного тела и выплескивался через толстые омерзительные губы. Дверная ручка задергалась. – Ты зачем это дверь запер?! – перешла мать на зловещий хриплый шепот. – Учти, если ты опять балуешься сам с собой, я все равно об этом узнаю!

Гровер молчал. Он с ненавистью уставился на дверь, а его пальцы сжали ее невидимую шею. Он уже не раз представлял себе, как легко будет справиться с ней, чтоб потом спрятать куда-нибудь ее тело. Возможно, в гостиную, где оно пробудет не один месяц, и никто никогда об этом не узнает. Почему такое противное существо, никого не любящее и никем не любимое, продолжает жить? И кто вообще будет оплакивать ее смерть?

Уж точно не ее сын…

Барри нацепил очки, и мир снова стал резким и отчетливым. С некоторой тревогой он отметил, что руки его до сих пор дрожат.

* * *

– Почему тебя никогда не арестовывали? – поинтересовался Дикон, пока Терри выбирал себе джинсы «Ливайс», не забыв при этом доложить Майклу, что мог бы их «стырить в шесть секунд». (Дикон успел заметить, что, разгуливая по магазину, Терри фиксировал взглядом расположение следящих камер и всегда старался передвигаться так, чтобы находиться вне их зоны обзора.)

– Откуда ты это взял?

– Иначе тебя уже отослали бы назад к опекуну.

Но парень отрицательно покачал головой:

– Это только в том случае, если бы я рассказал им всю правду о себе. Но я этого никогда не делал. Конечно, меня арестовывали, но я всякий раз оказывался вместе с Билли, и он все брал на себя. Он понимал, что если меня посадят в тюрьму к взрослым, то я буду иметь проблемы с педиками, а если я назову свое настоящее имя и возраст, меня отошлют к тому же развратному опекуну, поэтому Билли и отсиживал вместо меня. – Глаза Терри бегали от отдела к отделу, словно он что-то искал. – А как насчет куртки? Они где-то там, в другом конце зала. – И он целенаправленно устремился куда-то вдаль.

Дикон последовал за ним. Неужели все подростки настолько эгоистичны? Ему представилась неприятная картина, как эти ужасные дети высасывают, подобно пиявкам, своих благодетелей. Теперь слова Лоренса о том, что Майклу следовало бы во всем идти на шаг впереди Терри, показались Дикону ерундой. Терри мог бы обставить любого опытного взрослого человека.

– Вот это мне нравится, – улыбнулся парень, снимая грубую куртку с вешалки и примеривая ее. – А тебе как?

– Да она на десять размеров больше, чем тебе надо.

– Учти, что я еще расту.

– Я никуда не пойду в сопровождении живого аэростата заграждения.

– Да ты, похоже, ничего не смыслишь в моде. Сейчас все носят вещи большего размера. – Он примерил еще одну куртку, чуть поменьше первой. – Это в семидесятых все носили в обтяжку, со всякими фенечками, бусиками, и при этом отращивали длинные патлы. Билли говорил, что молодежи было здорово в те времена, но мне кажется, что вы все напоминали педиков.

Дикон ощерился:

– Ну, насчет этого тебе беспокоиться нечего. Ты, скорее, похож на наемника Национального фронта.

Терри был доволен таким определением:

– Ну, тогда проблем нет.

* * *

Барри стоял в дверях и всматривался в затылок матери. Женщина заснула прямо в кресле перед телевизором, запрокинув голову назад и устроив ноги на скамеечке. Редкие короткие волосы торчали в разные стороны на розоватом скальпе, а изо рта доносился невероятной силы храп. Неубранная комната провоняла газами, испускаемыми женщиной. В этот момент Барри переполняло чувство отчаяния и несправедливости. Какой жестокой оказалась судьба по отношению к нему, когда забрала у него отца, и оставила парня на милость этой…

Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки:

– …СВИНЬИ!

* * *

Терри отыскал магазин, торговавший рождественскими украшениями и плакатами. Он сразу же выбрал репродукцию «Женщины в сорочке» Пикассо, и принялся уговаривать Дикона купить ее.

– Ну, а почему именно эту? – поинтересовался Майкл.

– Она красивая.

Рисунок, действительно, был восхитительным. Что же касается самой женщины, то тут все зависело от вкуса. Картина знаменовала собой переход между двумя периодами творчества Пикассо: голубым и розовым, поэтому здесь холодная, изнуряющая меланхолия раннего периода была чуть оживлена розовыми и оранжевыми тонами более позднего.

– Лично мне нравятся полные женщины, – признался Дикон, – но я вовсе не против, чтобы она висела у меня в квартире.

– Билли ее рисовал даже чаще, чем другие картины, – неожиданно заявил Терри.

– На асфальте?

– Нет, на бумаге, которую мы потом сжигали. Поначалу он перерисовывал ее с открытки, а потом так набил руку, что уже не пользовался никакими открытками, а рисовал прямо из головы. – Он провел пальцем по четко очерченному профилю и туловищу. – Видишь, этот контур, в общем-то, не так уж и сложно повторить. Билли говорил, что тут все предельно просто, никакой мешанины.

– В отличие от Леонардо?

– Ага.

«Действительно, – мысленно согласился Дикон, – женщина Пикассо великолепна в своей простоте, да и намного изящней, чем пухлая Мадонна да Винчи».

– Может быть, ты когда-нибудь станешь художником, Терри. У тебя прекрасный вкус, и ты умеешь замечать многие тонкости на картинах.

– Я пару раз ходил в Грин-Парк и смотрел на то, что там выставляли, но это, конечно, ерунда. Билли обещал сводить меня в настоящую галерею, но до этого так и не дошло. Да нас, наверное, и не пустили бы туда, тем более, что Билли всегда был пьян и нес какую-то чепуху. – Он перебирал плакаты, высматривая что-нибудь ценное. – А как ты понимаешь вот эту картину? Может быть, художник видел все так же, как и подруга Билли? Страх и одиночество, причем в чужом незнакомом месте? Как считаешь?

Он остановился на «Крике» Эдварда Манча, на которой был изображен искаженный силуэт человека, в страхе раскрывшего рот перед силами природы.

– Да, у тебя глаз настоящего художника, – вынужден был признать Дикон. – Неужели и это Билли пытался изображать?

– Нет, такое бы ему не понравилось. Слишком много красного, а Билли ненавидел этот цвет: он напоминал ему о крови.

– Ну, на стену такое вешать нельзя, иначе твоя картина будет постоянно напоминать мне про ад. И кровь, – добавил он про себя, снова осознавая, что у него и Билли было много общего.

В конце концов, по обоюдному согласию, было выбрано еще несколько репродукций. Пикассо (за его простоту), Мане «Завтрак в мастерской» (за гармоничность и симметрию – «Этот художник умеет работать», – заметил Терри), «Сад земных наслаждений» Иеронима Босха (за цвет и интересный сюжет. «Замечательная картина», – прокомментировал Терри), и, наконец, «Сражение» Тернера (за совершенство во всем. «Вот дерьмо! – воскликнул парень. – Красота-то какая!»).

– Что же случилось с открыткой Билли, где была изображена картина Пикассо? – поинтересовался Дикон, подходя к кассе.

– Том ее сжег.

– Зачем?

– По пьяни. Они с Билли как-то раз надрались и начали спорить о женщинах. Том сказал, что Билли такой страшный, что у него вообще никогда не могло быть женщины, а Билли ответил, что не страшнее, чем сама старуха Тома, иначе тот бы ее не бросил. Ну, все расхохотались, а старина Том был здорово задет.

– А при чем же тут открытка?

– Не знаю, просто Билли ее очень любил. А когда напивался, то частенько целовал. Тома так взбесило, что Билли оскорбил его женщину, что он решил таким образом отомстить. Сначала Билли чуть было не задушил Тома, а потом расплакался и сказал, что правда все равно мертва, поэтому ничто больше не имеет значения. На этом все и закончилось.

* * *

Дикон не был в «Красном Льве» уже пять лет. Раньше он частенько навещал этот паб, когда они с Джулией жили в Фулеме. Хью тогда не реже двух раз в месяц встречался с Майклом именно здесь, по пути домой в Путни. Внешне забегаловка ничуть не изменилась, и когда Майкл вошел в ее приветливо распахнутые двери, ему показалось, что сейчас он встретит и того же самого хозяина, и знакомых завсегдатаев, как и пять лет назад. Но зал оказался полон незнакомцев. В дальнем углу расположился Хью. Увидев Дикона, он помахал ему рукой.

– Привет, Майкл, – поздоровался он, поднимаясь из-за стола при приближении Дикона. – Я не был уверен в том, что ты вообще придешь.

– Ни за что бы не упустил такого случая. Может быть, у меня и не будет второй возможности отдубасить тебя. – Он подозвал к себе Терри. – Познакомьтесь. Это Терри Дэлтон, он гостит у меня на рождественские праздники. А это Хью Тремейн, мой свояк.

Терри очаровательно улыбнулся и протянул Хью худую руку:

– Здравствуйте, как поживаете?

Хью был несколько удивлен, однако на рукопожатие ответил и поинтересовался:

– Мы, наверное, в некотором смысле родственники?

Терри критически осмотрел круглое лицо и грузное тело Хью.

– Не думаю, если вы только пятнадцать лет назад не уезжали по делам в Бирмингем. Впрочем, все равно нет, – он мотнул головой. – Я полагаю, что мой папуля был повыше ростом и постройнее. Я ни в коем случае не хотел вас обижать, – поспешно добавил он.

Дикон рассмеялся:

– Да нет же, Терри, Хью хотел спросить, не являешься ли ты родственником моей второй жены.

– Что же он так путано выражает свои мысли? Почему не спросить напрямик? – Терри пожал плечами.

Дикон не сразу успокоился. Он отвернулся от свояка и еще долго хохотал. Наконец, Майкл набрал полную грудь воздуха, промокнул глаза носовым платком и снова повернулся к Хью.

– Это очень тонкий вопрос, Терри, – пояснил он. – Дело в том, что моя семья не слишком любила Клару.

– А что с ней не так?

– Да все в порядке, – вступил в разговор Хью, опасаясь, что сейчас Майкл начнет распространяться о шлюхах и потаскухах. – Вы какое пиво будете пить? Светлое? – Он удалился в сторону бара, а Майкл и его юный спутник разделись и устроились за столиком.

– Ты не сможешь его ударить, – прошептал Терри. – Ну, ладно, допустим, он идиот, но ведь он ниже тебя ростом и по возрасту лет на десять старше. Кстати, что же он такого натворил?

Дикон откинулся на спинку стула и сплел пальцы рук на затылке:

– Он оскорбил меня в доме моей матери, а потом еще приказал мне убираться вон. – Он чуть заметно улыбнулся. – Тогда я поклялся, что при следующей встрече отомщу ему. Вот эта встреча и состоялась.

– Ну, на твоем месте я не стал бы этого делать, – настаивал Терри. – Чести эта драка тебе не прибавит. Ты даже не представляешь, как отвратительно я чувствовал себя после того, что натворил с Билли. – Он благодарно кивнул Хью, который к этому времени уже вернулся с полными кружками пива.

Наступила мучительная пауза. Хью подыскивал нужные слова, а Дикон тупо смотрел в потолок и ухмылялся, очевидно, наслаждаясь той растерянностью, в которой сейчас пребывал его свояк.

Терри предложил Хью сигарету, но тот отказался.

– Может быть, если вы сейчас извинитесь, он забудет о том, что намеревался с вами сотворить, – намекнул парень, закуривая. – Между прочим, Билли всегда говорил, что драться становится намного сложнее, если перед этим ты уже немного поболтал с человеком. Поэтому парни, которые ввязываются в разного рода переделки обычно требуют, чтобы все вокруг заткнулись. Они боятся, что во время разговора настроение изменится и драка потеряет смысл. К тому же, гнев за время переговоров тоже куда-то словно испаряется.

– А кто такой Билли?

– Был у меня такой знакомый старикан. Он убеждал меня, что переговоры куда лучше драки, а потом надирался и сам начинал ко всем приставать. Но учтите, он был ненормальным, поэтому обвинять его в чем-либо не стоит. Его совет я считаю дельным.

– Прошу тебя, не вмешивайся, – мягким голосом, но достаточно настойчиво произнес Майкл. – Перед тем, как подойти к проблеме извинения, мне хотелось бы выяснить кое-что. – Он подался вперед. – Что произошло, Хью? Почему я стал пользоваться такой популярностью в вашей семье?

Свояк сделал длинный глоток пива, чтобы выиграть несколько секунд.

– Твоя мать не совсем здорова, – наконец, выдавил он.

– Я знаю. Эмма мне говорила.

– И ей хочется поскорее заключить с тобой мир.

– Неужели? – Дикон достал пачку сигарет. – Может быть, поэтому она мне каждый день пересылает сообщения на работу?

Хью посмотрел на Майкла с удивлением:

– Да что ты говоришь?

– Шутка. За пять лет я не услышал от нее ни единого слова с тех пор, как она обвинила меня в смерти отца. А это странно, особенно, если учесть, что ей хочется заключить мир, как ты выразился. – Он нагнулся к пламени спички и закурил.

– Ты знаешь свою мать не хуже меня, – вздохнул Хью. – За шестнадцать лет я ни разу не слышал, чтобы она признала хоть одну свою ошибку, поэтому трудно предположить, что сейчас она начала менять свои принципы. Боюсь, все же, что тебе придется самому сделать первый шаг.

Дикон подозрительно прищурился:

– Похоже, мама хочет совсем не этого. Так выгодней Эмме. Наверное, ей стало стыдно за то, что она отобрала у матери весь ее капитал? Я угадал?

Хью принялся вертеть кружку на столешнице:

– Честно говоря, я уже не могу более выносить бесконечных ссор по пустякам, которые происходят в этой семье без перерыва. Это равносильно тому, как если бы я находился в самом центре боевых действий. Жениться на представительнице рода Диконов – моя величайшая ошибка.

Майкл вежливо рассмеялся:

– Считай, что тебе еще повезло. Ты не застал в живых отца. Тогда было намного хуже. – Он стряхнул пепел. – Ну, в общем, можешь забыть обо всей истории. Я не собираюсь предпринимать никаких шагов, пока до подробностей не выясню, что именно задумала Эмма и что она от меня хочет.

И снова Хью ответил не сразу, словно сначала подыскивал слова:

– Да пошли они все к черту! – вдруг рассердился он. – Твой отец составил еще одно завещание. Эмма его отыскала среди вещей матери, пока та лежала в больнице. Вернее, уже не само завещание, а разорванные листы. Мать просила, чтобы мы оплачивали все ее счета, пока она на время выпала из общего ритма жизни. Я думаю, она просто забыла, что среди бумаг находилось и второе завещание. Хотя мне странно, почему она сразу же не сожгла его… – Он как-то неестественно рассмеялся. – Первые два посмертных дара были сделаны из чувства долга. Коттедж в Корнуолле отходил Пенелопе и, кроме того, капитал, приносящий ежегодные доходы в десять тысяч фунтов. Эмме доставалась денежная сумма в двадцать тысяч. Но третий дар был сделан из любви. Отец оставлял дом на ферме и весь остаток поместья тебе, потому что, как там было написано: «Майкл – единственный член моей семьи, которому не все равно, жив я или нет». Завещание было составлено за две недели до того дня, когда он застрелился, и мы полагаем, что бумагу разорвала твоя мать, потому что при первом завещании она получала абсолютно все.

Несколько секунд Дикон глубоко затягивался, что-то серьезно обдумывая:

– Душеприказчиками были назначены Дэвид и Харриет Прайс?

– Да.

– Ну что ж, хотя бы это оправдывает старину Дэвида. – Майкл вспомнил, какой скандал устроила мать, когда в один прекрасный день их сосед, Дэвид Прайс, заявил ей, что Френсис хочет изменить завещание, и назначил его, Прайса, своим душеприказчиком. «Покажи мне это завещание, – потребовала мать, – что в нем написано?» Но выяснилось, что Дэвид тогда еще не знал текста, а просто дал свое официальное согласие выступить в роли душеприказчика, если Френсис и в самом деле надумает изменить свою волю. – Кто же составлял его? – поинтересовался Дикон.

– Мы считаем, что твой отец. Во всяком случае, оно написано его почерком.

– Это завещание имеет законную силу?

– Да, один наш знакомый адвокат сказал, что оно абсолютно правильно составлено и оформлено. Свидетелями выступали два сотрудника Бедфордской библиотеки. Единственное, что смутило нашего приятеля, так этот тот факт, был ли отец в здравом рассудке в тот момент, когда составлял завещание, если учесть, что через две недели он застрелился. – Хью неопределенно пожал плечами. – Правда, Эмма говорит, что у него никогда не было помутнения рассудка и он вел себя вполне адекватно все время, и только в тот день, когда нажал на курок, он пребывал в тяжелейшей депрессии.

Дикон взглянул на Терри. Тот слушал, широко раскрыв глаза, и был весь поглощен событиями из жизни семьи Майкла.

– Ну, это очень долгая история, – замялся Дикон, – и тебе ее совершенно не нужно слушать.

– Можешь кое-что пропускать, ладно? Понимаешь, ты теперь обо мне знаешь буквально все. Поэтому мне кажется, что будет справедливо, если я тоже кое-то узнаю и о тебе.

Дикона так и подмывало сказать, что он даже не знает настоящего имени Терри, но он вовремя сдержался и промолчал.

– Мой отец страдал маниакально-депрессивным психозом, – вместо этого начал Майкл. – Вообще-то, ему надо было постоянно принимать лекарства, и тогда он чувствовал себя хорошо. Но вся беда заключалась в том, что он постоянно забывал про свои таблетки, и в итоге страдала вся семья. – Он поглядел на Терри и понял, что парень с трудом улавливает суть. – Другими словами, эта болезнь характеризуется резкими изменениями настроения. В маниакальной стадии можно ощущать себя воздушным змеем. Это даже походит на состояние алкогольного опьянения, а когда начинается депрессивная стадия, тут же хочется наложить на себя руки. – Он затянулся поглубже и, проигнорировав пепельницу, бросил окурок под стол и раздавил его каблуком ботинка. – Так вот, во время Рождества 1976 года, во время депрессии, в четыре часа утра, мой отец сунул дуло пистолета себе в рот и выстрелил. – Он попытался изобразить на лице улыбку. – Это было очень быстро, очень громко и очень грязно. В общем, с тех пор я пытаюсь даже делать вид, что Рождества вообще не существует на этом свете.

На парня этот рассказ произвел незабываемое впечатление:

– Вот это да!

– Именно поэтому с Эммой и Майклом так трудно жить, – сухо заметил Хью. – Они оба до смерти боятся, что унаследовали эту тяжелую болезнь от отца. Вот почему они опасаются проявлять откровенную радость, когда им хорошо, но зато малейшую неприятность начинают рассматривать как проявление надвигающейся депрессии.

– Значит, эта болезнь находится в генах? Билли много знал про гены. Он повторял, что нельзя избежать того, что в тебе запрограммировано твоими родителями.

– Нет, гены тут не при чем, – сердито буркнул Хью. – Есть, конечно, теории, поддерживающие наследственный характер этой болезни, но чтобы подстегнуть процесс у Эммы и Майкла, как это произошло с Френсисом, требуется, чтобы сработало много различных факторов.

Дикон не смог сдержать смеха:

– Ну вот, Терри, это значит, что я пока еще не законченный псих. А Хью – настоящий чиновник, и ему нужно, чтобы все было разложено по полочкам.

Терри нахмурился:

– Я понял. Но только почему твоя мать обвинила тебя в смерти отца, если он сам себя убил?

Некоторое время Дикон пил пиво, ничего не отвечая.

– Потому что она самая настоящая стерва, – спокойно проговорил Хью.

Дикон завозился на стуле:

– Она сказала так, потому что в этом имелась доля истины. В одиннадцать часов накануне Рождества отец признался мне, что хочет умереть, и я не стал его отговаривать или еще как-то сдерживать. Через пять часов он застрелился. Моя мать уверена в том, что я смог бы убедить его не делать этого.

– Почему же ты даже не попробовал?

– Потому что он попросил меня не ввязываться и не мешать ему.

– Да, но… – Изумленные глаза подростка изучали лицо Дикона. – Неужели тебе было все равно в тот момент, и ты не боялся, что он действительно решится и покончит с собой? Когда Билли истязал самого себя, я каждый раз бесился, не зная, как мне поступить. То есть, я хотел сказать, что у меня каждый раз появлялось какое-то чувство ответственности за него, что ли…

Дикон выдержал испытующий взгляд Терри, но потом опустил глаза:

– Бесился. Неплохое выражение. Именно так я себя чувствовал, когда раздался тот роковой выстрел. Конечно, мне было далеко не все равно, и я прежде как-то умел разубеждать отца и уговаривать его не делать чего-либо с собой. Но на этот раз он все решил для себя окончательно, и ему хотелось, чтобы я при этом дал свое благословение. Потому что, как он считал, другого выхода у него просто не оставалось. Вот я и благословил его. – Он тряхнул головой. – Конечно, я надеялся, что этого все же не произойдет, но уж если случится самое страшное, то отец, по крайней мере, будет убежден, что я его не проклинаю.

– Да, но… – Снова начал Терри и опять запнулся, словно не знал, как реагировать на все услышанное. История взволновала его гораздо больше, чем мог ожидать Дикон. Теперь Майкл размышлял над тем, не было ли и тут каких-нибудь совпадений между его отношением к отцу, и отношениями Терри – Билли. Неужели Терри все же обманул его, и Билли пытался покончить с собой? Или, наоборот, подобно Майклу, Терри потерял интерес к постоянной заботе о Билли, и своим бездействием подтолкнул Блейка к самоубийству?