Текст книги "Эхо"

Автор книги: Майнет Уолтерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Глава вторая

Через полгода, в середине промозглого холодного декабря, когда знойный жаркий июнь сохранился лишь в воспоминаниях горожан, миссис Пауэлл позвонил журналист из «Стрит», самобытного политического журнала, отличающегося левыми взглядами. Они собирались опубликовать в ближайшем номере статью о нищих и бездомных, и интересовались, не согласится ли миссис Пауэлл дать небольшое интервью, посвященное Билли Блейку. Журналист назвался Майклом Диконом.

– Откуда у вас номер моего телефона? – подозрительно спросила женщина.

– Ну, его было не так сложно узнать. Полгода назад ваше имя и адрес мелькали во всех газетах, а у нас имеется телефонная книга.

– Я ничего нового не смогу рассказать вам, – хмыкнула миссис Пауэлл. – Полиции известно о нем куда больше, чем мне.

Однако журналист проявил изрядную настойчивость:

– Это не займет много времени, миссис Пауэлл. Может быть, я все же загляну к вам, скажем, завтра вечером? В восемь часов вас устроит?

– И что же вы хотите узнать о нем?

– Все, что вы сможете нам поведать. Я нахожу эту историю весьма трогательной. Кажется, никто не проявил участия к Билли, кроме вас. В полиции сказали, что вы взяли на себя даже оплату похорон. Зачем?

– Я чувствовала, что чем-то обязана ему. – Наступила короткая пауза. – А вы не тот самый Майкл Дикон, который сотрудничал раньше с «Индепендент»?

– Да.

– Я очень жалела, что вы ушли оттуда. Мне нравится, как вы пишете.

– Спасибо. – В его голосе прозвучало удивление, ясно дающее понять, что комплименты для него большая редкость. – В таком случае, может быть, мне удастся убедить вас дать мне интервью? Вы остановились на том, что чем-то обязаны покойному.

– Да, но дело в том, что журнал «Стрит» мне нравится гораздо меньше, мистер Дикон. «Стрит» славится тем, что зарабатывает себе политический капитал, а я не хочу в этом участвовать.

На этот раз замолчал Дикон, которому предстояло срочно поменять стратегию ведения разговора. «Было бы неплохо, – думал он, – видеть сейчас перед собой лицо женщины, говорящей таким спокойным ровным голосом. Над этим стоит потрудиться, чтобы из материала получилось что-нибудь стоящее».

Хотя, с другой стороны, разговор, по его мнению, был бы пустой тратой времени и пошел бы больше на пользу ей, чем ему. И все же…

– Я не имею привычки использовать людей вслепую, миссис Пауэлл. Меня действительно интересует все, что касается Билли Блейка. Что вы, собственно, теряете, если согласитесь встретиться? Даю слово: мы прервем интервью по первому вашему пожеланию.

– Хорошо, – неожиданно приняла решение женщина. – Я жду вас завтра в восемь. – И она повесила трубку, даже не попрощавшись.

* * *

Офис «Стрит» являлся болезненным напоминанием о былом величии Флит-стрит – настоящей журналистской Мекки Великобритании. Над фасадом здания все еще горели огни вывески, но некогда сияющие буквы поблекли, и уже мало кто из прохожих обращал на них внимание. Как многим другим издательствам, «Стрит» пришлось сменить свои помпезные помещения на более дешевые и более функциональные офисы в районе лондонских доков. Новый владелец журнала, с хваткой настоящего дельца, сидел в тени, вынашивая планы грядущего финансового процветания своего детища. Он мечтал возродить журнал, снижая на него цены и улучшая качество продукции, а также создать имидж «издания двадцать первого века», одним могучим рывком завоевав добропорядочные лондонские пригороды. А пока журнал продолжал работать в прежнем старомодном, элегантном, но уже безнадежно устаревшем стиле. Редактор Джим Пирс продолжал жить прошлым, когда богатые эксплуатировали бедных, и это казалось в порядке вещей.

Джей-Пи, до сих пор пребывавший в неведении относительно перемен, ожидаемых в первые недели нового года (в его случае это могла быть только отставка), и обеспокоенный отсутствием каких-либо распоряжений нового босса относительно его дальнейшей стратегии, на следующий же день отловил Дикона в его кабинете. Единственной данью современности являлись компьютер и автоответчик, а в целом помещение выглядело так же, как и тридцать лет назад. Пурпурного цвета наборные стены, тяжелая дубовая дверь и оранжевые в цветочек занавески, считавшиеся вершиной дизайна интерьера в буйных 60-х годах.

– Я хочу, чтобы ты прихватил с собой фотографа, Майк, когда пойдешь к миссис Пауэлл, – начал Джей-Пи не терпящим возражений тоном, который с каждым днем становился у него все более воинственным. – Нельзя упустить такой прекрасный случай. Потоки слез и покаянное битье в грудь этакой захолустной Тэтчер, скорбящей о падении нравов.

Дикон продолжал печатать, не отрываясь от экрана компьютера. При росте в шесть футов и весе свыше двухсот фунтов Майк был далеко не из пугливых. Он и так уже перехитрил миссис Пауэлл и не собирался отягощать свою вину.

– Ничего не выйдет, – отрезал он. – В первый раз она сбежала из дома, едва завидев фотографов. Не собираюсь отправляться брать интервью у старой коровы, которая при виде камеры захлопнет у меня перед носом дверь.

Пирс, однако, проигнорировал это замечание:

– Я попросил Лайзу Смит сопровождать тебя. Она знает, как себя вести, и сумеет спрятать камеру до тех пор, пока вы не окажетесь в доме. А тогда уже ваше дело разговорить миссис Пауэлл. – Он критически осмотрел мятый несвежий пиджак Дикона, вряд ли годящийся для такой встречи. – И приведи себя в божеский вид, чтобы не нагнать страху на бедную женщину. Мне нужна сытая и благополучная леди, горько плачущая над бездарной жилищной политикой нынешнего правительства, а не перепуганная старуха, подвергшаяся нападению грабителей.

Дикон откинулся на стуле и через полузакрытые веки смерил редактора взглядом с ног до головы.

– Какое мне дело до ее политических пристрастий? Главное, чтобы она рассказала что-нибудь по делу. И вообще, Джей-Пи, это твоя затея, а не моя. Проблема бездомных настолько велика, что ее нельзя прикрыть одной статейкой о толстой тори, плачущей над судьбой бедняка в свой кружевной платочек. – Он закурил сигарету и швырнул обгоревшую спичку в уже переполненную пепельницу. – Я уже отболел этой темой, давно превратившейся в вульгарное перетягивание подписчиков с одной стороны на другую. Статья должна предлагать какое-то радикальное решение, а не играть на руку политикам.

Пирс, не торопясь, подошел к окну и уставился вниз, на Флит-стрит, где по мокрому асфальту, бампер к бамперу, тащились под дождем бесконечные автомобили. За оконным стеклом царила приторная праздничная обстановка, имитируемая огнями рождественских елок, посыпанных искусственным снегом. Более, чем когда-либо, редактор чувствовал сейчас, что как никогда близко подошел к завершению своей журналистской карьеры.

– Какое именно решение? – поинтересовался он.

Дикон порылся в груде бумаг на своем столе и выудил из нее один лист: – Что-то вроде консенсуса: сложил мнение политиков, религиозных лидеров и разных лоббистских группировок. Какие, на их общий взгляд, изменения произошли в обществе за последние двадцать лет? – Он сверился с текстом. – Отмечается общий рост семейных неурядиц, наркомании и алкоголизма у подростков, а также ранние беременности у тинейджеров. Эти тревожные цифры я и хочу пустить в начале материала.

– Очень тоскливо, Майк. Давай что-нибудь свеженькое. – Пирс глядел вниз на сплошную массу плывущих по улице черных зонтов и невольно думал о том количестве похорон, в которых ему довелось участвовать.

Дикон глубоко затянулся сигаретой, сверля взглядом спину редактора:

– Ну, например?..

– Что-нибудь вроде решения правительства о принудительной стерилизации матерей-одиночек. И тогда, может быть, я плюну на это интервью с миссис Пауэлл. Есть у тебя что-нибудь вроде этого? – От дыхания Пирса стекло слегка затуманилось.

– Нет, – равнодушно произнес Дикон. – Как ни странно, я до сих пор не смог найти ни одного политика, который оказался бы настолько глуп. – Он привел бумаги на столе в относительный порядок. – А как тебе вот это: бедные всегда вокруг нас, и единственное наше отношение к ним – это любовь.

– И кто же это сказал?

– Иисус Христос.

– И это, по-твоему, занятно?

Майк безразлично пожал плечами:

– Не то, чтобы очень, но задуматься заставляет. За две тысячи лет никто не смог найти лучшего решения. Во всяком случае, нигде никогда никакой политик не смог справиться с этой проблемой. Нравится это кому-нибудь или нет, но даже при коммунизме имеется своя категория неимущих.

– Но мы политический журнал, а не борцы за возрождение христианской морали, – холодно заметил Джей-Пи. – Если тебя оскорбляет копание в грязном белье, следовало оставаться в «Индепендент». Подумай об этом в следующий раз перед тем, как заявить мне, что не хочешь запачкаться.

Дикон выпустил в воздух над головой колечко дыма:

– Ты не можешь позволить себе роскошь выгнать меня, – пробормотал он. – Только моя подпись под напечатанными материалами и удерживает эту рухлядь на плаву. Ты прекрасно знаешь, что если бы дешевые газетенки не растаскивали по своим страницам мою информацию и не сделали бы из моего материала о системе здравоохранения настоящий ужастик, 99,99% населения страны даже не подозревали бы о существовании «Стрит». Так что я для тебя – неизбежное и необходимое зло.

Сказанное отнюдь не было преувеличением. За десять месяцев сотрудничества Дикона с редакцией, после пятнадцати лет полного застоя тираж стал заметно увеличиваться. Но, даже учитывая этот фактор, издательство представляло собой всего одну треть того, чем оно являлось в конце 70-х и начале 80-х годов. Для возрождения «Стрит» в полном объеме требовалось нечто более радикальное, чем публикуемые время от времени статьи Майкла. По мнению Дикона, вывод напрашивался сам собой: новый главный редактор со свежими идеями. Места для Пирса в этой конструкции не оставалось, и тот прекрасно сознавал ситуацию.

Улыбка, которой Джей-Пи одарил Майкла, смахивала на ухмылку гремучей змеи:

– Если бы ты подал материал о здравоохранении так, как велел тебе я, то выиграли бы ты, а не желтая пресса. Почему ты поскромничал и не назвал в открытую фамилии тех пострадавших детей?

– Потому что я был связан словом, данным их родителям. И, – с нажимом произнес Дикон, – я не верю, что фотографии искалеченных детей помогут реализовать лишнее количество экземпляров.

– Тем не менее, они печатались повсюду. И вместе с фамилиями.

«Да, – внутренне согласился Дикон, – и я до сих пор не могу этого забыть». Тогда ему пришлось приложить массу усилий, чтобы сохранить анонимность пострадавших семей. Потом, конечно, соседи распустили языки, но его вины в этом уже не было.

– Я к этому непричастен, – вслух произнес он.

– Ты с самого начала знал, что сладкоречивая болтовня продержится недолго. Кто-нибудь обязательно расколется, и это только дело времени.

– Я должен был это предвидеть, – поправил редактора Дикон, щурясь от сигаретного дыма. – Кстати, я долго думал о твоих взглядах и выслушивал твои советы. В результате, я пришел к выводу, что ты не пожалеешь и родной бабушки, лишь бы заполучить лишнего подписчика.

– Неблагодарная ты все-таки скотина, Майк. Твоя преданность делу смахивает на дорогу с односторонним движением, не так ли? Вспомни, как ты пришел сюда, умоляя меня дать тебе работу, когда Малькольм Флеттер стер тебя в порошок? Ты проторчал без работы два месяца, не зная, куда податься. – Его указующий перст обвиняющим жестом уперся в Дикона. – Ну, и кто протянул тебе руку? Кто помог думать еще о чем-то, кроме свалившихся на тебя неудач?

– Ты.

– Вот именно. Поэтому ты должен как-то отблагодарить меня. Быстренько переоденься и отправляйся за хорошими снимками и цитатами из исповеди этой жирной тори. Не забудь добавить в материал остроты. – С этими словами редактор прошел к выходу и, хлопнув дверью, покинул кабинет Дикона.

Майку хотелось догнать этого вспыльчивого маленького босса и сообщить ему о том, что всего две недели назад Малькольм Флеттер предложил ему вернуться в «Индепендент», но он был слишком мягкосердечен, чтобы поступить так, и поэтому остался сидеть в своем кресле.

Джей-Пи, в конце концов, был не единственным человеком, ощущавшим наступление худших для «Стрит» времен.

* * *

Лайза Смит присвистнула от восхищения, увидев Майкла, поджидавшего ее у дверей редакции в половине восьмого вечера.

– Ты выглядишь потрясающе. Неужели есть повод? Никак ты снова собрался жениться?

Но журналист лишь взял ее под руку и провел к машине.

– Послушай моего совета, Смит, и больше помалкивай. Надеюсь, что меньше всего ты хотела насыпать мне соли на еще не зажившие раны. Ты слишком мила и заботлива, чтобы поступить со мной так неучтиво и даже жестоко.

Лайза была бойкой двадцатичетырехлетней красоткой, обладавшей пышной темной шевелюрой и очаровательным женихом. Дикон тщетно добивался ее внимания в течение нескольких месяцев. Правда, делалось это настолько осторожно, что даже сама Лайза не заметила его ухаживаний. Майк боялся быть отвергнутым. Но еще больше он страшился, что в один прекрасный день она намекнет ему на то, что он достаточно старый и годится ей разве что в отцы. В свои сорок два года Майк хорошо сознавал и то, что обращался с собственным телом довольно безрассудно. То, что когда-то было стройной мускулистой фигурой, превратилось в груду складчатой рыхлой плоти и свисающее «пивное» брюшко. И это оставалось незаметным только потому, что вместо когда-то подчеркивающих элегантность силуэта обтягивающих джинсов Дикон теперь носил исключительно широкие хлопчатобумажные штаны.

– Ты становишься совершенно другим человеком, стоит тебе немного заняться собственной внешностью, Дикон, – искренне заметила девушка. – Имидж свободного подростка, открыто плюющего на свой облик, был в моде в 60-е годы, и вряд ли стоит его культивировать в конце 90-х.

Он открыл дверцу машины и терпеливо ждал, пока Лайза сначала уложит аппаратуру на заднее сиденье, а потом устроит и свои длиннющие ноги на пассажирском кресле.

– Как Крэг? – поинтересовался он, усаживаясь рядом.

Она гордо указала на тоненькое колечко с бриллиантом, поблескивающее на безымянном пальце:

– Мы скоро поженимся.

Майкл завел двигатель и аккуратно вывел машину на главную улицу:

– А зачем?

– Затем, что мы оба хотим этого.

– Но это еще не причина. Я вот, например, хочу каждую ночь трахать по двадцать женщин, но слишком ценю свой рассудок и не делаю этого.

– Рассудок тут не при чем, Дикон, в опасности твоя самооценка. Тебе ни за что не найти двадцать женщин, которые пребывали бы в таком отчаянии, что согласились бы на твой эксперимент.

Он усмехнулся:

– Ну, хорошо. Допустим, я дважды хотел жениться, и даже сделал это. И только когда все уже было позади, до меня дошло, что обе мои жены куда больше ценили мои банковские счета, чем мое тело.

– Ну, спасибо тебе.

– За что же?

– За твои поздравления и пожелания всего хорошего в моей будущей семейной жизни.

– Я смотрю на вещи с их практической стороны.

– Ничего подобного. – Она оскалила на Майка свои белоснежные зубки. – Ты просто выплескиваешь наружу свой яд. Впрочем, как всегда. Крэг совсем не похож на тебя, Майк. Для начала скажу, что ему нравятся женщины.

– А я их даже люблю.

– Вот именно, – согласилась Лайза, – и в этом заключается твоя проблема. Тебе они не просто нравятся. Ты уверен, что любишь женщину, пока у тебя остается надежда на то, что ты уложишь ее в свою постель. – Она закурила и опустила стекло. – Тебе никогда не приходило в голову, что если бы ты видел в своей жене еще и друга, то до сих пор был бы женат?

– А вот теперь ты стала похожа на ядовитую змею, – заметил Майк.

– Я только смотрю на вещи практически, – пробормотала девушка. – И мне вовсе не хочется в итоге остаться в одиночестве, как это случилось с тобой. – Она высунула сигарету в окошко, чтобы потоком воздуха унесло пепел. – Итак, каков план действий на сегодня? Джей-Пи объяснил, что от меня требуется запечатлеть на пленке все эмоции, которые будут появляться на лице этой женщины, пока ты будешь расспрашивать ее о бродяге, который скончался у нее в гараже.

– Все верно.

– А что она собой представляет?

– Понятия не имею, – признался Дикон. – В газетах об этом случае писали еще в июне, да и то, кроме имени – миссис Пауэлл – и адреса – ее дом находится в дорогом районе – никаких подробностей. Ей удалось скрыться как раз в тот момент, когда журналисты добрались до ее дома, а когда она вернулась, вся история уже перестала интересовать публику. Джей-Пи предполагает, что ей под шестьдесят, она безупречно выглядит, имеет правые политические взгляды, а ее муж, очевидно, работает на бирже брокером.

* * *

Миссис Пауэлл, как выяснилось, действительно выглядела безупречно, но до шестидесяти ей не хватало двадцати с лишним лет. К тому же она была настолько собрана и спокойна, что все надежды Лайзы на бурные эмоции сразу же угасли. Хозяйка встретила их с подобающей случаю вежливой улыбкой и провела в идеально убранную гостиную, где пахло ароматической смесью из лепестков роз. В дизайне здесь придерживались минимализма. Очевидно, миссис Пауэлл ценила пространство, и Дикону понравился маленький островок из кремовых кожаных стульев, расположенных вокруг стеклянного журнального столика, стоящего на огромном коричневато-красноватом ковре. За ними почти всю стену занимало огромное окно, драпированное открытыми в данный момент занавесками и выходившее на Темзу с дальними огоньками домов на другом берегу. Больше в комнате ничего не было, если не считать нескольких полочек с тонированными стеклами, за которыми, по всей вероятности, скрывалась стереосистема, и трех холстов, украшающих противоположную стену: белого, серого и черного.

Дикон кивнул в сторону этого художественного творения:

– И как называется сия композиция?

– По-французски это звучит так: Gravure a la maniure noire [2]2
  Гравюра, выполненная в темной художественной манере (франц.).


[Закрыть]. Проще говоря, гравюра. Это полотна Анри Бенуа.

– Занятно, – только и произнес Дикон, поглядывая на миссис Пауэлл, отчего становилось непонятно, относится ли эта оценка к произведению искусства или к самой хозяйке дома.

Сейчас Майкл задумался над тем, что ее изысканный вкус к составлению интерьера как-то не соответствует выбору дома. Здание представляло собой стандартную кирпичную коробку, характерную для новостроек на Айл-оф-Догз. Такое помещение на профессиональном языке агентов по недвижимости, наверное, характеризовалось бы примерно так: «Эксклюзивный коттедж с видом на реку в малонаселенном развивающемся районе». Дому было не более пяти лет. Здесь было три спальни и две гостиные. Журналист прикинул стоимость такого гнездышка, и у него получилась весьма впечатляющая цифра. «Только зачем, – рассуждал он, – такой явно богатой женщине с великолепным вкусом понадобилось выбрать настолько безликое жилье, когда за подобную сумму она могла бы приобрести роскошную квартиру в любом районе Лондона, и даже в самом его сердце?» Может быть, миссис Пауэлл любила малонаселенные районы, где домики далеко отстоят друг от друга. Или ее прельстил вид на реку. А может быть, так захотелось мистеру Пауэллу.

– Пожалуйста, присаживайтесь. – Хозяйка указала приглашающим жестом на диван. – Выпьете что-нибудь?

– Благодарю вас, – скромно отозвалась Лайза, которой эта женщина сразу же не понравилась. – Если можно, чашечку черного кофе. – В отношении женского очарования и красоты миссис Пауэлл, без всякого сомнения, значительно выигрывала по сравнению с ней. Казалось, она обладает всем на свете, даже женственностью, и Лайза беспомощно оглядывала комнату, чтобы найти здесь хоть какой-нибудь изъян, который впоследствии мог бы стать объектом критики.

– А вы, мистер Дикон?

– У вас найдется что-нибудь покрепче?

– Конечно. Виски, бренди, пиво?

– Может быть, красное вино? – с надеждой в голосе произнес Майкл.

– У меня есть открытая бутылка «Райоджа» 84-года. Подойдет?

– Разумеется. Огромное вам спасибо.

Миссис Пауэлл исчезла в коридоре, и вскоре гости услышали, как она наполняет чайник водой и ставит его на плиту.

– Может быть, к своему кофе ты все-таки что-нибудь добавишь, Смит? – пробормотал Майкл. – Тут такой выбор спиртного…

– Я думала, что мы должны вести себя соответственно, – шепнула в ответ Лайза. – И, Бога ради, не вздумай здесь курить. Пепельниц нет, я уже смотрела. Мне очень не хочется, чтобы ты начал напрягать хозяйку еще до того, как она даст свое согласие фотографироваться.

Майкл терпеливо ждал, когда его спутница, наконец, начнет критиковать обстановку:

– Ну, и что ты обо всем этом думаешь?

– Джей-Пи был прав. Он только ошибся насчет ее возраста и профессии мужа. Это не он, а она сама занимает должность биржевого брокера. И я уверена, что «миссис» перед ее фамилией стоит чисто формально, чтобы чувствовать себя адекватно в той сфере, где доминируют, как правило, мужчины. В этом же доме мужчины нет. И сама хозяйка какая-то не располагающая к себе. В доме у нее неприятно, и розами здесь давно не пахло. Скорее всего, она поставила ароматизатор, когда узнала, что мы уже выехали. – Лайза скривилась. – Терпеть не могу таких женщин. Им постоянно хочется перещеголять остальных и доказать, что у них в доме чище, чем у гостей.

Майкл в удивлении приподнял бровь:

– Ты завидуешь?

– Чему же тут завидовать? – зашипела фотокорреспондентка.

– Ее успеху, – спокойно ответил Майкл и прижал палец к губам. В коридоре послышались шаги миссис Пауэлл.

– Если хотите курить, – как бы между прочим заметила она, передавая Лайзе чашечку черного кофе, а Майклу – бокал красного вина, – то я найду для вас пепельницу. – Свой бокал она поставила на маленький столик у кресла и внимательно посмотрела на гостей.

– Нет, благодарю вас. – Лайза хорошо помнила инструкции своего босса.

– Да, если можно, – сразу же принял предложение Дикон, поняв, что не выдержит запаха розовых лепестков в течение часа. Теперь он мысленно ругал свою спутницу за то, что она обратила его внимание на этот аромат. Как только Лайза упомянула о розах, их запах стал казаться ему перенасыщенным, и тут же вспомнилась его вторая жена, которая всячески истощала семейный бюджет, буквально обливаясь «Шанелью № 5». Правда, их брак длился недолго: супруги расстались через три года, когда Клара предпочла Майклу двадцатилетнего повесу, и умчалась с ним в новую жизнь, прихватив почти все сбережения Дикона. Майкл благодарно принял из рук миссис Пауэлл фарфоровое блюдечко и с удовольствием закурил. Запах табака моментально заглушил аромат роз, и теперь Дикон испытывал странное чувство удовлетворения и вины одновременно. Не вынимая сигареты изо рта, он достал магнитофон, вынул из кармана блокнот и положил все это перед собой на столик.

– Вы не будете возражать, если я запишу нашу беседу на пленку? – поинтересовался он.

– Пожалуйста.

Майкл сразу же включил магнитофон и нехотя перешел к вопросу о фотографиях.

– Нам также хотелось бы, чтобы статья сопровождалась визуальным материалом, миссис Пауэлл. Вы не будете против, если Лайза сделает несколько снимков?

Усевшись в кресло, миссис Пауэлл вдруг замерла, и несколько секунд молча смотрела на Дикона:

– Но зачем вам понадобились мои фотографии, мистер Дикон, если вы собираетесь опубликовать статью о Билли Блейке?

В самом деле, зачем?

– Поскольку, как нам удалось выяснить, фотографий Билли не существует в природе, – не моргнув глазом, солгал Майкл, кладя сигарету на блюдечко. – Мне кажется, что лучше всего будет смотреться ваша фотография. Неужели для вас это такая проблема?

– Да, – ровным голосом ответила женщина. – Боюсь, что так. Я уже говорила вам, что не имею никакого намерения быть использованной вашим журналом.

– Но я тоже предупреждал вас о том, что не имею привычки использовать людей, – напомнил Дикон.

У миссис Пауэлл были ледяные голубые глаза, напомнившие Майклу глаза собственной матери. И это его беспокоило и даже раздражало, потому что во всем остальном миссис Пауэлл была само совершенство.

– Надеюсь, вы согласитесь со мной, что было бы абсурдным иллюстрировать статью о бездомных фотографиями женщины, живущей в одном из самых престижных мест Лондона. – Она выдержала паузу, ожидая ответа, а затем заговорила снова. – К тому же, фотографии Билли Блейка все же существуют. У меня есть целых две, и я готова вам их одолжить. Один снимок был сделан в полиции, когда его впервые арестовали, а вторая фотография – из морга. Любая из них проиллюстрирует бедность лучше, чем мой портрет.

Дикон пожал плечами, но ничего не ответил.

– Вы говорили, что вас интересует история Билли, – напомнила хозяйка.

«А она чем-то встревожена», – подумал вдруг Майкл, и эта мысль его заинтересовала. Он был профессиональным журналистом и сейчас чувствовал, что миссис Пауэлл куда больше хочется высказаться, чем самому Майклу выслушать ее. Но почему теперь, а не тогда, когда это было уместно и к ней спешила целая армия репортеров? И этот вопрос также заинтриговал его.

– Боюсь, что если вы не разрешите нам сделать несколько фотографий, то ни о каком интервью и речи быть не может, – вздохнул Дикон и протянул руку, чтобы выключить магнитофон. – Таковы инструкции редактора. Простите, что понапрасну потревожили вас и отняли время, миссис Пауэлл. – Он с сожалением бросил взгляд на нетронутый бокал вина. – Жаль, что не удалось испробовать этот чудный напиток.

Она наблюдала, как он начинает собирать свои вещи, и что-то лихорадочно обдумывала.

– Ну, хорошо, – неожиданно согласилась женщина, – можете фотографировать меня. История Билли должна быть рассказана.

– Почему? – резко спросил Майкл, одновременно нажимая на кнопку «запись».

Миссис Пауэлл была готова к такому вопросу. Слова полились сами собой, как будто женщина несколько раз репетировала свою речь:

– Потому что наше общество можно будет назвать страшным, если мы можем предположить, что жизнь человека становится совсем уж никчемной, и единственное, что нас может заинтересовать, – так это его смерть.

– Интересное наблюдение, – согласился Дикон. – Но вряд ли новое. Люди частенько умирают в полной безвестности.

– Но почему при этом он заморил себя голодом? И почему выбрал именно это место? Почему никто о нем ничего не знает? И зачем ему понадобилось говорить полиции, что он на двадцать лет старше, чем был на самом деле? – Она внимательно вглядывалась в лицо собеседника. – Неужели вам не любопытно все это узнать?

Ну конечно же! Любопытство, как червь, ворочалось в мозгах Майкла и не давало ни секунды покоя, но вот только теперь его куда больше заинтересовала хозяйка дома, а не тот несчастный бродяга, которого угораздило скончаться прямо у нее в гараже. Почему, например, она так близко к сердцу приняла смерть Билли? Ведь миссис Пауэлл даже согласилась быть использованной журналом, для того чтобы рассказ о нем был опубликован.

– Вы убеждены в том, что не знали его раньше? – задал журналист стандартный вопрос самым безразличным тоном.

Ее удивление было достаточно искренним:

– Конечно. Тогда бы я знала ответы на все вопросы.

Майкл развернул блокнот на коленях и сделал первую запись: «Почему кому-то требуется узнать ответы на вопросы, касающиеся незнакомого нищего человека, да еще спустя полгода после его смерти?»

– Как вам удобнее, чтобы Лайза делала фотографии: во время нашей беседы или до ее начала? – поинтересовался Дикон.

– Во время интервью.

Майкл выждал, пока Лайза расчехлила свою камеру.

– А как вас зовут, миссис Пауэлл?

– Аманда.

– Вам будет приятней именоваться Амандой Пауэлл или миссис Пауэлл?

– Мне все равно, – отрезала женщина и нахмурилась, увидев, как Лайза направила на нее объектив.

– Улыбка будет смотреться лучше, – посоветовала Лайза и нажала на кнопу. Щелк! – Великолепно. – Щелк! – Не могли бы вы бросить взгляд на пол? Вот так, хорошо. – Щелк! – Еще раз глаза вниз. У вас это выходит довольно трогательно. – Щелк! Щелк!

– Продолжайте, мистер Дикон, – попросила миссис Пауэлл. – Вы, я надеюсь, не хотите, чтобы меня стошнило прямо на ковер?

Он усмехнулся.

– Зовите меня просто Дикон или Майк. Сколько вам лет?

– Тридцать шесть.

– Чем вы занимаетесь?

Она внимательно посмотрела на него, а Лайза успела сделать еще одну фотографию.

– Я архитектор.

– Вы работаете на фирме или предаетесь свободному творчеству?

– В компании «У.Ф.Мередит».

Щелк!

«Неплохо», – промелькнуло в голове Майкла. «Мередит» считалась одной из ведущих компаний в стране.

– А каковы ваши политические пристрастия, Аманда?

– Никаких.

– Ну, а если говорить неофициально?

Она чуть заметно улыбнулась, что не ускользнуло от острого глаза Лайзы:

– Никаких.

– Вы участвуете в выборах?

Миссис Пауэлл заметила, что он не сводит с нее заинтересованного взгляда, и Майкл поспешно отвернулся.

– Разумеется. Женщины долго боролись, чтобы им было предоставлено такое право.

– Вы не могли бы сказать мне, за какую партию вы обычно голосуете?

– За ту, которая, по моему мнению, принесет стране наименьший вред.

– Похоже, вы не слишком много времени уделяете политике. Есть ли на то особые причины или это просто депрессия fin-de-siecle? [3]3
  конец века (франц.).


[Закрыть]

И снова на губах Аманды заиграла почти неуловимая улыбка. Она потянулась за бокалом вина:

– Лично я бы не стала сопровождать такое грандиозное абстрактное понятие, как fin-de-siecle словом «просто». Но для удобства скажу, что вы, конечно, правы.

Теперь Майкл размышлял над тем, какие бы он испытал ощущения, поцеловав эту женщину.

– Вы замужем, Аманда?

– Да.

– Чем занимается ваш супруг?

Миссис Пауэлл поднесла было бокал к губам и, забыв, что на нее наведен объектив камеры Лайзы, резким движением поставила его на стол, одновременно со щелчком затвора аппарата.

– Когда я обнаружила тело, – нахмурившись, процедила она, – моего мужа не было дома. Поэтому род его занятий вас интересовать не должен.

Дикон обратил внимание, как на лице Лайзы мелькнула циничная усмешка.

– Это чисто человеческое любопытство, – поспешил заверить хозяйку Майкл. – Наверное, читателям будет интересно узнать, кому посчастливилось быть супругом преуспевающего архитектора.

Видимо, догадавшись, что вопрос Дикона имеет личную подоплеку, а может быть оттого, что догадка Лайзы о том, что никакого мистера Пауэлла не существует в природе, оказалась верной, хозяйка наотрез отказалась развивать эту тему.

– Тело обнаружила я, – повторила она, – а обо мне лично вам известно уже достаточно. Давайте продолжим.

Ее холодные глаза, напоминающие глаза его матери, так долго задержались на лице Майкла, что самая безобидная мысль о возможном поцелуе приобрела совсем другую окраску. Дикон подумал о том, что Джей-Пи вряд ли удовлетворится полученной ими скудной информацией, да и фотографии тоже, скорее всего, не приведут редактора в восторг. Имя, звание и личный номер. Миссис Пауэлл в совершенстве владела мимикой лица, так что его можно было сравнить по выражению с физиономией непреклонного военнопленного на допросе. «Интересно, – подумал Дикон, – освещалось ли это лицо огнем необузданных желаний? Или же оно всегда взирало на мир с холодным бесстрастием?» Подобные размышления несколько его возбудили.