Текст книги "Милосердные сестры"

Автор книги: Майкл Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Она медленно повернулась к нему. Ее глаза, не отрываясь, глядели ему в глаза, а руки коснулись его лица. Их губы слились в долгом, горячем и сладком поцелуе. Само собой вышло, что они опустились на песок и начали раздевать друг друга. Мир, раскинувшийся за пределами этого пляжа, отступил на второй план. Дэвид поцеловал ее в глаза, затем зарылся носом в ямочку на шее. Ее руки, ласкающие его тело, вызывали в ней новое, ни с чем не сравнимое чувство, заставляя трепетать и его.

С каждым поцелуем, с каждым прикосновением страх и одиночество, накопившиеся внутри них, пропадали. С каждым новым ощущением стиралось чувство безнадежности.

Лицо Кристины отливало золотом в лучах заходящего солнца, когда она легла на Дэвида сверху. Сначала руками, потом языком он начал ласкать ее твердые груди.

Она улыбалась, когда опустила руки, чтобы направить его восставшую плоть внутрь себя.

– Барбара, перестань ворчать и давай имена. Дальнейшее – моя забота.

– Но...

– Пожалуйста, имена, – резко повторила Маргарет Армстронг, теребя по привычке кусок ткани в руке и стараясь успокоиться.

Барбара Литтлджон колебалась. Пульсирующая боль, которая началась во время полета из Лос-Анджелеса, усилилась. Наконец она раскрыла плотную папку и одно за другим положила письма на стол кардиолога.

– Руфь Серафини, – сказала она. – Вышла как из совета директоров, так и из движения в целом. Говорит, что вы в праве поступать, как считаете нужным, но лично она отказывается от дальнейшего сотрудничества.

– Не прислала мне даже копии, – пробормотала Пегги, пробегая письмо и отбрасывая его в сторону.

– Сюзан Бергер, – продолжала Барбара. – В основном то же, что у Руфь, но заявляет, что, если не будут приняты самые решительные меры, она собирается ограничить все операции "Союза" в Северной Калифорнии. Отрицательное отношение к новым делам, а также рекомендации по поводу того, чтобы приостановить все пожертвования в фонд Клинтона.

Пегги положила письмо на кучу других, даже не читая его.

– Сюзан прислушивается к голосу разума, – раздельно проговорила она, взвешивая возможность использования пяти или шести магнитофонных записей, хранящихся в цокольном сейфе. Без всякой ссылки на "Союз ради жизни" на этих пленках записаны холодящие душу признания. – Она слишком амбициозная женщина, чтобы не прислушаться к голосу разума. – Пегги расправила кусок материи и рассеянно потерла его пальцами.

Барбара Литтлджон, макияж который не мог скрыть бледность натянутого лица, вручила третье письмо.

– Оно меня огорчило больше всего, – сказала она. – Это от Сары.

"Проклятье!" – выругалась про себя Маргарет Армстронг.

– Она говорит, что пересмотрит свое решение, если мы проведем тщательное расследование, связанное с участием "Союза" или его членов в смерти Джона Чепмена и сенатора Кормиера. Оба умерли в этой больнице. Пегги, мы ничего общего не имеем с...

– Конечно, нет, – подхватила Пегги. – Джон Чепмен был другом Сары. Естественно, она огорчена. Тело сенатора Кормиера было вскрыто, и по этому поводу уже прошла серьезная дискуссия. Я тоже приняла в ней участие. Он страдал от расширения венечной артерии, и во время операции у него не выдержало сердце. Вот и все. Тут и говорить не о чем.

– Я так рада, – облегченно произнесла Барбара. – Пегги, не знаю, что бы я делала без тебя. У меня такое чувство, словно все рушится... распадается на части.

– Ерунда. Ты прекрасно работаешь. Наш "Союз" не только прожил сорок лет – он разросся. Отдельная ситуация, вроде той, в которую попал этот Шелтон, может уколоть нас, но не поколеблет нашей солидарности. Оставь мне эти письма. К концу дня я буду контролировать обстановку.

– Спасибо, – сказала Барбара, беря Пегги за руку. – Спасибо, – повторила она и вышла из комнаты.

«Подушкой, дитя мое. Просто положи ее мне на лицо и крепко нажми. Все произойдет очень быстро». Они пытаются уничтожить меня, мама. Они пытаются уничтожить наш «Союз». Маргарет Армстронг закрыла глаза еще до того, как захлопнулась наружная дверь за Барбарой. Воспоминание о том далеком вечере... больничной палате... страдании на лице ее матери – внезапно они вновь стали реальными.

«Мама, я...»Пожалуйста, мама. Пожалуйста, не заставляй меня опять проделать это.

«Я люблю тебя. Если ты меня тоже любишь, ты не допустишь, чтобы я так страдала. Все говорят, что я безнадежна... не допускай новых страданий для твоей мамы...»

«Я люблю тебя, мама. Я люблю тебя»,– шептала Пегги Доннер заветные слова в то время, как Маргарет Армстронг наблюдала и слушала, беспрестанно теребя пальцами кусок материи.

«Я люблю тебя, мама...» произнесла Пегги, кладя подушку на узкое лицо и нажимая на нее с силой, на которую только была способна.

Маргарет видела, как движение под простыней ослабло, затем совсем прекратилось. Ее трясло, когда та девушка из прошлого отняла подушку и поцеловала мертвые губы своей матери. Она посмотрела на мать так, словно видела ее впервые.

И на этот раз испытание было выдержано.

Джон Докерти мерил шагами неубранную заднюю комнату аптеки Маркуса Квигга. Поодаль с ничего не выражающим лицом сидел Тед Улански, Вот уже битых два часа они допрашивали с пристрастием Квигга после того, как обнаружили в его записях множество неувязок, достаточных, по крайней мере, для того, чтобы лишить его лицензии. Предположение Докерти оказалось правильным, и не понадобилось сфабриковывать доказательства против фармацевта, нечистого на руку. Несколько часов, потраченных на проверку рецептов и обзванивание ряда докторов, дали им такой сильный козырь, который должен был поставить Квигга на колени и молить о пощаде, но маленький человек оказался на удивление крепким... или запуганным.

– Мистер Квигг, – раздраженно продолжал Докерти, – начнем все с самого начала. Детектив ткнул пальцем себе в ладонь, на которой лежала стопка фальшивых рецептов Квигга. Перед допросом они с Улански договорились, что Докерти играет роль грубого бездушного полицейского, а Улански ждет, пока не почувствует, что напряжение достигло пика, и тогда придет ему на помощь как странствующий рыцарь.

– Как скажете, – промямлил Квигг, пуская дым кольцами и старательно избегая смотреть в глаза Докерти. Со своего удобного места Тед Улански не мог не заметить, как впервые за все время допроса у Квигга задрожали руки. Осталось ждать недолго.

– Да сколько раз можно жевать одно и то же, – заорал Докерти. – Эти бумаги говорят мне, что ты по меньшей мере жулик. В худшем случае – грязный торговец наркотиками, который зарабатывает свой хлеб, толкая отраву детишкам. Так вот, либо ты говоришь нам, кто заплатил тебе за подставку Дэвида Шелтона, либо я позабочусь, чтобы твою лицензию порвали и запихнули тебе в глотку на первый твой завтрак в тюрьме. Уловил?

Квигг стиснул зубы и только сильнее задрожал.

Краем глаза Докерти заметил, как Улански кивнул. Время финала. Он сжал челюсти и сквозь зубы проговорил:

– Мне нужно имя, Квигг, и оно мне нужно сейчас. В противном случае тебя ждет камера. И поверь, такой аппетитный маленький кусочек придется по вкусу ребятам в Уолполе. Через неделю твой задний проход настолько увеличится от постоянного траханья, что ты станешь накладывать в штаны при каждом шаге, – громыхал голос лейтенанта. – Имя, Квигг... я хочу знать имя!

– Хватит! – как удар хлыста прозвучал голос Улански. Пепельно-серое лицо Квигга резко повернулось к нему. Специалист по борьбе с наркотиками вклинился между ними как рефери в профессиональном боксе. Он выставил перед собой руку, которую Докерти отбросил резким движением. В его голове мелькнула даже мысль, что ирландец не подыгрывает ему. – Джон, остынь. Твой необузданный темперамент и без того принес тебе массу неприятностей, так что возьми себя в руки. – Он повернулся, доброжелательно глядя на Квигга, и с удовлетворением заметил, что бледность исчезла с его лица.

– Маркус, я хочу помочь вам найти выход. Я действительно хочу помочь, – продолжал он, стараясь как можно более убедительно произносить каждое слово. – Вы обязаны понять, какой выбор стоит перед вами. Только подумайте: ваша карьера, ваша свобода и ваше здоровье поставлены на карту против имени. Лишь имени. Лейтенант больше ни о чем не просит. Я понимаю, что вы боитесь за себя, если произнесете его, но только представьте себе, что с вами будет, если вы его не скажете. Все-таки детектив оставляет вам какую-никакую, но надежду. Разве оно не стоит того?

Улански впился в лицо мужчины. Он видел на нем страх и неопределенность, но не поражение... не долгожданную капитуляцию. Он посмотрел на Докерти и покачал головой.

– Я... я хочу говорить с моим адвокатом, – сказал Квигг.

Докерти в два шага пересек комнату и, схватив мужчину за лацканы пиджака, притянул к себе. – Ты ничего не получишь, пока я не получу ответа, – бросил он, потом с неохотой отпустил его. – Мы забираем тебя с собой, Квигг, – прибавил он. – Мы с тобой еще не наговорились. Давай, дрянь, пошли.

Маркус Квигг ощутил резкую боль в сердце и решил, что сейчас умрет на месте. Тонкая аневризма, которая развилась в сердце, казалось, больше не выдержит и разорвется. Он хотел сказать им с самого начала, что он никакой не жулик. Он хотел сказать им, что незаконные рецепты мало что значат... так, своего рода незначительная подмога, чтобы поддержать разваливающийся бизнес, никудышнее здоровье и жену, которая может остаться одна с четырьмя детьми. Он хотел сказать им, но не мог.

А впрочем, не все ли равно? Снова и снова он задавал себе этот вопрос, когда Докерти защелкнул наручники на его запястьях и вывел из аптеки. У этого Шелтона неприятности по работе, и у него они тоже. Большие неприятности. Ужасная боль в груди не утихала, и его лечащий врач сказал, что это может продолжаться год, месяц... или час – и что она ничем не может помочь ему. Поймет ли Докерти? Поймет ли Докерти, что потратив целую жизнь на то, чтобы жить по правилам, он получил взамен перепуганную жену, четверых ребят, которых необходимо кормить, да сгусток в груди, который может в любую минуту разорваться?

Квигг почувствовал, как в животе заурчало, а к горлу подкатил горький комок. Он хотел ответить им, а потом отправиться домой и лечь в кровать. Но он знал, что произойдет. Он знал, что деньги перестанут идти. Он знал, что дополнительные тысячи долларов, которые ему были обещаны после того, как утихнет шумиха, никогда не попадут к нему.

Когда его швырнули на заднее сиденье машины детектива, Маркус Квигг молча проклял доктора Маргарет Армстронг за то несчастье, которое она навлекла на него.

* * *

Чашка кофе, душ вдвоем – и вдруг вечер превратился в кристальную ночь. Огонь березовых поленьев трансформировал жилую комнату Джоя в уютное гнездышко. Лежа на диване, Дэвид и Кристина неторопливо переговаривались, любуясь бархатистым небом.

– Красный шелк, – сказал Дэвид, щупая халат, который он извлек из гардероба Розетти. – Я никогда не относил себя к типам, любящим пощеголять в шелку, но ощущение, действительно, замечательное.

Кристина села, укутав халатом ноги.

– Дэвид, я хочу, чтобы ты знал, как много для меня значит этот день. – Он пристально посмотрел на нее. – Ты догадываешься, что я не стремлюсь... к этому, ведь так? – Он кивнул. Она заметила, каким напряженным стало его лицо, а глаза увлажнились. – Ни с того, ни с сего я почувствовала себя... эгоисткой... даже жестокой.

– Это ерунда.

– Нет, не ерунда. Я допустила, чтобы это случилось, зная наверняка, чем все обернется.

– По правде говоря, не ты одна, – хрипло сказал он.

– Нет, думаю, что нет... – она – помолчала, а потом продолжала. – Дэвид, утром я возвращаюсь.

– Подожди день, – торопливо сказал он, и они оба догадались, что он имеет в виду.

– Я не думаю, что это будет справедливо по отношению к тебе или ко мне. Я понимаю, что творится у тебя на душе. Я сама целый день только и думаю об этом. Просто голова идет кругом от фантазий, которых безумно хочется, и реальности, от которой не уйдешь. Остаться здесь даже еще на один день – причинить тебе еще больше страдания, когда я уеду. И без того тебе досталось от меня.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – отчаянно возразил он, понимая правоту ее слов и вместе с тем не в силах остановиться. – Это... это не безопасно. Прошлой ночью Джой говорил тебе об этом. В Бостоне Винсент разгуливает на свободе. Он разыскивает меня, пожалуй, и тебя тоже. Если мы вернемся, то прямиком попадаем в руки Докерти. А что мы ему скажем? Нет, нам нельзя пока возвращаться. Черт возьми, Крис, нам незачем возвращаться. Мы можем улететь. Прямо сейчас. Ночью. Можно добраться до Канады или... или Мексики. Я немного говорю по-испански. Мы могли бы открыть небольшую клинику где-нибудь. Вместе практиковать. Что толку теперь возвращаться обратно?

– Ничего не получится, Дэвид, – мягко возразила она, целуя его. – И тебе это прекрасно известно, так же, как и мне. Мой "Союз" натворил много ужасного. Я не успокоюсь, пока не попытаюсь остановить их. Я только надеюсь, что смогу отыскать способ не травмировать всех тех сестер, которые, как и я, верили...

– Проклятье! Должен быть другой путь! – Дэвид сжался, потом извинился за несдержанность и лег на подушку. Она права. Рационально, логически он понимал это. Окажись он на ее месте, он тоже говорил бы подобные вещи. Но в данный момент рациональное и логическое уступило место эмоциям.

– Послушай, – сказал он, – может, отыщется другой путь. Может быть, мы отправимся куда-нибудь, где спокойно, и пришлем оттуда твою информацию Докерти или... или доктору Армстронг. Да, в первую очередь доктору Армстронг. Она мой друг, и с тех пор, как начался этот кошмар, помогает мне. Если кто поможет нам убедить власти в существовании "Союза", так это она. – Эта мысль очень понравилась Дэвиду, и он воодушевленно продолжал. – Крис, эта женщина подходит идеально. Да ты сама все слышала в ту ночь на Юге-4. Она очень решительно настроена против эвтаназии. Если кто-то, обладающий таким же весом, что и доктор Армстронг, выступит против них, входящие в "Союз" могут придти к выводу, что настало время навсегда прикрыть организацию. Мы могли бы ей написать, а она...

– Дэвид, прошу тебя... Не делай этого!

– Нет, погоди, дай мне высказаться. Дай мне только договорить. Шарлотта Томас желала смерти. Насколько нам известно, она решила умереть во что бы то ни стало. О... может, она промучилась бы еще с неделю, а может, несколько дней, но она приняла твердое решение умереть. – Внутри Дэвида мысленный голос начал нашептывать ему, чтобы он прислушался к неубедительности того, что говорит, к давлению, которое он оказывает на нее. Но этот призыв остался без внимания-. – На основании всего того, что тебе известно об этой женщине, разве ты не думаешь, что лишь помогла ей сделать то, что ей самой было не под силу? Обдумай все хорошенько. День, другой. Больше я ни о чем не прошу. Мы отыщем другой путь или, когда вернемся, будем вместе решать, что делать дальше. Будь что будет. Давай хотя бы подождем, что скажет Джой. Не исключено, что в конце концов он установит, что Винсент сидит в тюрьме.

Она прикрыла глаза и сильно прижалась к нему. В наступившей тишине в ее воображении возникла сцена, которую только что нарисовал Дэвид: пыльная деревушка, удобно раскинувшаяся у подножья скалистых гор. Она даже увидела их клинику – белое глиняное здание в конце грязной улицы – и ощутила теплоту и безмятежность их жизни... ощутила спокойствие, которое придет от того, что она посвятила себя такому призванию и такому человеку.

Кристина крепко сжала губы, кивнула и ответила.

– Хорошо. Еще один день. Но никаких обещаний.

– Никаких обещаний. – Он только на миг ощутил радость победы, но тут же понял, что давно знал заранее: до тех пор, пока им не удастся найти по-настоящему удовлетворительного выхода из создавшегося положения, он не даст ей сбежать.

В полной гармонии, не спеша и осторожно они принялись заниматься любовью. Целый час их глаза, губы и руки без устали исследовали тело друг друга. Наконец, когда каждое прикосновение начинало вызывать жгучее, нестерпимое желание, он проник в нее.

* * *

Марион Андерсон Купер был крутым, г не просто жестоким полицейским. В этом не приходилось сомневаться. Он был крутым, насколько могут быть крутыми ребята, выросшие на улицах Роксбери, с такими, похожими на женские, именами. Его крутизна была выкована укусами крыс, когда он лежал на старом матрасе рядом с двумя братьями, и закалена двумя годами в грязи и смерти Вьетнама. Она неоднократно проверялась в ситуациях, с которыми сталкивался один из первых чернокожих сержантов, назначенных в район маленькой Италии – Норт-Энд.

Рано утром 11 октября Купер совершал второй обход по безлюдным улицам, расположенным на его участке. Время от времени он останавливал машину и направлял свет фар на окно магазина или ресторана, где, по его предположению, могло произойти что-то из ряда вон выходящее. Всякий раз он устанавливал причину беспокойства, будь то появившийся новый продуктами переставленный на новое место стол, и двигался дальше.

Красного фиата, припаркованного незаметно у мусорного бака в одной из глухих улочек, тут раньше не было. Купер поставил свою машину поперек улицы, осветил номерной знак фиата и включил связь.

– Я Альфа девять – двадцать один, – сказал он. – Сделайте запрос по украденным машинам на красный фиат, штат Массачусетс, номерной знак три-пять-три, Майк, виски, Квебек. Есть свободные машины?

– Нет, Альфа девять-двадцать один. Повторите, пожалуйста, номерной знак.

Купер выполнил просьбу и принялся ждать. Эта машина явно краденая; он чувствовал это нутром. Как ни странно, но в первую ночь после того, как установилась более или менее приличная погода за всю неделю, не поступило ни одного сообщения об угнанных тачках. Если ее украли, то это дело рук ребятишек, а не профессионалов. Будь это профессионалы, малогабаритный фиат давным-давно был бы перекрашен, снабжен новым номерным знаком и мчался бы куда-нибудь в сторону Спрингфилда или Фолл-ривер.

Ответ почему-то затягивался. Купер принялся нетерпеливо барабанить по рулевому колесу. Он включил рацию и собрался выйти из машины, как вдруг она заговорила.

– Альфа девять-двадцать один, у меня есть информация по фиату выпуска 1979 года: массачусетский номерной знак три-пять-три Майк, виски, Квебек. – Женский голос, чувственный и мучительный, Купер узнал сразу, он принадлежал диспетчеру весом под сто семьдесят фунтов, матери пятерых детей.

– Это Альфа девять, Глэдис, – сказал он. – Что еще тебе удалось разузнать?

– Пока что эта машина чиста, как слеза ребенка. Альфа девять. Никто не обращался с заявлениями о пропаже, и страховые компании молчат. Зарегистрирована за Джозефом Розетти, проживающим на Дэмон-стрит, дом двадцать один, квартира С.

– Говорит Альфа девять. Связь окончена. – Купер медленно направился к фиату, инстинктивно расстегивая кобуру револьвера.

Дверь фиата на месте водителя была открыта. Купер посветил на сиденья, потом на пол. Ничего. Внезапно он весь сжался. Резкий удушающий запах крови – парфюмерия смерти, – ударил ему в ноздри. Втиснутое между сиденьями и накрытое грязным темным одеялом лежало тело. Он быстро вздохнул и отдернул одеяло. В этот момент вся его сила воли, все жестокие бои на рисовых плантациях, джунглях и городских улицах ничем не могли ему помочь.

Марион Андерсен Купер резко отвернулся и начал блевать на мостовую.

Руки и ноги Джоя были связаны. Он умер от многочисленных ран. На его груди аккуратно в ряд лежали отрезанные уши и фаланги трех пальцев. Утренние газеты опустят такие ужасающие подробности его смерти, сформулировав ее как "возможная жертва банд гангстеров".

В двадцати милях от города действительная причина такой ужасной смерти, грубо нарисованный план, запачканный кровью и добытый после часового истязания, лежал на сиденье "седана", который вел Леонард Винсент.

Глава XXI

Двигаясь беззвучно, Кристина поставила чемодан входной двери и вернулась в спальню. Красными от часового плача глазами она долго смотрела сквозь предрассветную дымку на Дэвида. Он мирно спал, уткнувшись лицом в подушку. Бросив прощальный взгляд на письмо, оставленное на туалетном столике, она на цыпочках вышла из дома.

Утро выдалось холодным и тихим. Клубы ее дыхания, едва видимые, висели в воздухе. Далеко внизу, насколько мог видеть глаз, густая серебристая мантия укутала океан. Зачарованная окружающим сказочным миром, она как во сне вынула ключ зажигания из джипа, опустила его в конверт и медленно направилась к своей машине, ожидая, не дай Бог, в любую секунду услышать его окрик с плоской крыши. Она знала, что при виде его, у нее не хватит решимости... она сломается, как сухая веточка.

Не оглядываясь назад, она села за руль "мустанга" и, не включая двигателя, поехала вниз по подъездной дороге. В конце поворота на Роки-пойнт, за четверть мили от дома, она остановилась и положила конверт с ключом между грудой камней. Убедившись, что Дэвид легко отыщет его, она поверила налево, к дороге, петляющей вдоль побережья океана, которая вела на юг, к Бостону.

Мысли и чувства, обуревавшие Кристину, мешали ей сосредоточиться. Она не заметила ни темного "седана", который попался ей навстречу, ни большого, с невыразительными чертами лица мужчины, сидевшего в машине. Не заметила, то есть, пока тот неожиданно не замаячил в зеркале заднего обзора всего лишь в нескольких ярдах от нее.

Леонард Винсент "сел на хвост" миниатюрному "мустангу". Гнев Кристины, обнаружившей, что ее преследуют, мгновенно сменился страхом, когда их бамперы соприкоснулись. Последовал второй, более сильный удар, за ним третий, затем Винсент обогнал ее справа, оттесняя с дороги. Кристина побелевшими пальцами впилась в руль, стараясь удержать машину. Она посмотрела налево и покрылась холодным потом.

В каких-то десяти ярдах был отвесный обрыв – высокий склон, усеянный валунами и деревьями, с которого она тридцать шесть часов назад впервые увидела Роки-пойнт и безбрежную Атлантику, сверкающую далеко внизу.

Новый сильный удар, но на этот раз сбоку. Кристина повернула голову вправо – их машины мчались вровень, и по ту сторону возник глубокий овраг, сменившийся вертикальной стеной из песчаника. "Мустанг" безжалостно взвизгнул, когда его шины вильнули вбок. Кристина резко нажала на тормоза, и резкий запах горящей резины заполнил салон машины.

На лице Леонарда Винсента появилось мягкое, почти умиротворенное выражение, когда он все ближе и ближе оттеснял ее к обрыву. Между "мустангом" и краем дороги уже оставалось меньше пяти футов, когда Кристина отпустила тормоз и вжала в пол педаль акселератора. Ее машина рванулась вперед, и краем глаза она успела заметить, что "седан" отстал, чтобы затем сцепиться бамперами обоих машин.

На миг они потеряли власть над машинами, которые закружились в смертельной пляске на середине дороги. Кристина изо всей силы вцепилась в руль, но его вырвало из ее рук, и она больно ударилась правой кистью о механизм переключения передач. Последнее, что запомнила Кристина – ужасная боль, затем "мустанг" врезался в белую стену, и левым ухом она ударилась о ветровое стекло. Раздался треск, и окружающий мир погрузился в темноту.

Она не слышала скрежета металла, когда машины расцепились. Она не видела обезумевшего от страха лица Леонарда Винсента, когда его "седан", как щепку, швырнуло вниз, и он, удержавшись радиатором о землю, полетел, подскакивая на камнях и отлетая от деревьев, пока, наконец, не исчез в густом тумане. Она не видела, как ее машина, ударившись о скалистый выступ, развернулась на месте и покатилась к откосу.

Она была уже без сознания, когда задние колеса "мустанга" съехали с края дороги, машина замерла, касаясь шасси мягкой грязи, и скользнула вниз.

* * *

Дэвид, еще не успевший толком проснуться, ощутил свое одиночество. Он чуть приоткрыл глаза, затем плотно их сжал, пытаясь внушить себе мысль, что он не прав. Она в жилой комнате, сидит тихо и смотрит на океан. Ставлю, что угодно, что это так, хотя... Он обмер, почувствовав, что тишина в доме – не просто отсутствие звуков. Это была пустота... небытие. Никакого движения воздуха, полное отсутствие признаков жизни.

Она отправилась на прогулку, отчаянно подумал он. Непродолжительная утренняя прогулка, а ты – великий хирург – сразу запаниковал. Он перевернулся на другой бок и взглянул в окно, жмурясь от ослепительного сияния. Небо было покрыто тонким бледно-голубоватым слоем... неким подобием пелены, которая чудесным образом скоро спадет, подобно занавесу, возвещая о феерии нового дня. Да, конечно, она отправилась на утреннюю прогулку.

Дэвид привстал и оглядел комнату. Сначала он заметил, что не видно ее одежды, потом на глаза ему попался конверт, лежащий у зеркала. Как часто приходилось видеть такое в низкопробных кинофильмах, однако на сей раз то была неумолимая реальность. Грусть, подобная дымке, застлавшей утреннее небо, охватила его.

– Дерьмо! – было его первым словом, произнесенным утром. И вторым, и третьим. Он слез с кровати и мимо туалетного столика направился в ванную. Он помочился, принял душ и побрился, потом, хромая, пошел на кухню и поставил воду для кофе. Лодыжка, умело перевязанная медсестрой, почти перестала болеть.

Он убрал комнату и стал дожидаться, когда закипит вода. В последнем отчаянном порыве надежды он взглянул на дорогу. "Мустанг" пропал. Кристина пропала. Мексика с ее новой свободной жизнью тоже пропала навсегда.

Тупо он направился обратно в спальню.

Его имя было отпечатано в центре простого белого конверта. Дрожащими руками Дэвид надорвал его. Еще одна записка. Вторая менее чем за одну неделю. Последняя, однако, источала муку в каждом слове и когда оно писалось, и когда читалось.

* * *

Дорогой Дэвид,

Я не могла позволить себе ждать, когда ты проснешься, так как боялась, что ты отговоришь меня от задуманного. Всю ночь напролет я пыталась найти выход. Господи, как я пыталась! В конце концов единственное, о чем я могла думать – как много страданий я принесла тебе. Все это похоже на сплошное безумие... И вот теперь я отправляюсь к лейтенанту Докерти, чтобы чистосердечно признаться в отношении Шарлотты Томас. Но перед этим я должна встретиться с доктором Армстронг. То, что ты говорил вчера вечером, имеет очень большое значение. Я знаю, она может мне помочь. Несмотря на то, что произошло, я знаю в глубине сердца, что большинство из нас только следует принципам, в которые верит. Если повезет, доктор Армстронг постарается уладить дело без излишней шумихи. Для начала я могу указать ей три фамилии плюс несколько телефонных номеров, а также бюллетени фонда Клинтона. Это, правда, не Бог знает что, но все-таки. Может быть, нам удастся проникнуть в эту тайну. Не следует забывать и о вопросе, связанным с тем, кто несет ответственность за то, что нанял убийцу Бена. Прежде чем обращаться к полиции, я сделаю все, от меня зависящее, чтобы установить истину.

И последнее, остаешься ты... особый; удивительный мужчина. За столь короткое время ты открыл в моей душе такие стороны, о которых я даже не подозревала. За это и за многое другое я в долгу перед тобой. Я обязана тебе жизнью, в которой никуда не нужно бежать, постоянно оглядываясь через плечо. Я обязана тебе шансом исполнить мечты, ради которых ты столько работал и столько терпел. Если бы обстоятельства оказались немного другими, дорогой и милый Дэвид... немного другими, я бы рискнула пойти на это. Полетела бы в любое место, куда бы мы ни решили лететь. Я искренне верю, что ты стоишь того, чтобы этим можно было рискнуть.

Но обстоятельства не могут быть иными. Они именно таковы. Обо мне не беспокойся. После встречи с доктором Армстронг я иду сразу к Докерти. Береги себя.

Пожалуйста, пойми, будь сильным и, самое главное, прости меня за то, что я заставила тебя так страдать.

С любовью, Кристина.

P. S. Ключ от джипа в конце поворота на Роки-пойнт. Он в конверте, таком же, как этот.

* * *

Джип... Дэвид невольно улыбнулся. Даже если бы они стартовали одновременно, джип через несколько ярдов отстал бы от ее «мустанга». Она очень хотела, чтобы он ее не разубедил. Ладно... но и его трудно переубедить. Он не может изменить ситуацию, тогда он просто изменит свои планы. Что бы с ней ни случилось, он будет находиться с ней рядом до тех пор, пока она будет хотеть этого.

Дэвид оделся, проигрывая в голове ситуации, с которыми им, возможно придется столкнуться в ближайшие дни и недели. Он заметил толстый свитер, в котором приехал в Роки-пойнт. Кристина, аккуратно свернув его, положила на стул у комода. Дэвид усмехнулся. Есть смысл вернуть его в гардероб Джоя на тот случай, если кого-то еще загонят в реку. Он взял свитер, и из него выпал тяжелый револьвер Розетти. Дэвид совершенно забыл о нем. Он поднял оружие с чувством отвращения, испытываемого всегда в таких случаях. Он попытался вспомнить, когда, по словам Кристины, должен звонить Джой. Прошлым вечером? Этим утром? Немного подумав, он подошел к телефону. Городской номер Розетти был отпечатан на карточке, прикрепленной к аппарату.

Судя по голосу, женщина, ответившая на звонок, была старше Терри.

– Алло, это квартира Розетти? – спросил он.

– Да. Чем я могу вам помочь?

– Нельзя ли... поговорить с мистером или миссис Розетти? – На другом конце провода воцарилось молчание, потом тот же голос спросил ледяным тоном. – Пожалуйста, скажите, с кем я говорю?

– Это Дэвид Шелтон, – сказал Дэвид, нервно переступая с ноги на ногу. – Я друг Джоя и Терри, и я остановился...

– Я знаю, кто вы, доктор Шелтон, – равнодушно продолжала женщина. Последовала новая пауза. Почему-то у Дэвида засосало под ложечкой. – Это миссис д'Амбросио. Мать Терри. Терри не может подойти к телефону. Врач дал ей лекарство и... – Внезапно женщина заплакала. – Джой мертв... убит, – рыдая, произнесла она. – Дэвид опустился на диван и невидящим взглядом уставился на стену. – Терри не могла обратиться в полицию, но дочь призналась мне, сказав, что из-за того, что Джой помог вам, он умер, – отрешенно проговорила она, охваченная горем и позабыв о своем гневе.

– Но это... невозможно, – пробормотал он, лихорадочно соображая. Это Леонард Винсент. Больше некому. Он крепко зажмурил глаза, пытаясь собраться с мыслями. Сначала Бен, за ним Джой... и Кристина где-то там. – Когда это случилось? – безжизненным голосом спросил он.

– Ранним утром. Его нашли в его машине, изрезанного и... доктор Шелтон, я не хочу больше с вами разговаривать. Похороны Джоя состоятся во вторник. После этого вы сможете поговорить с моей дочерью.