Текст книги "Милосердные сестры"

Автор книги: Майкл Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Глава XIV

«Трещина, которая обычно походит на кролика...» – снова и снова повторял Дэвид эти слова, рассматривая ряд мелких линий, разукрасивших потолок его комнаты.

"...которая, на удивление, обычно походит на кролика". Где он читал это? Неважно, решил он. Ни одна из трещин не напоминала ему кролика. Кроме того, управляющий домом обещал их заштукатурить, так что все равно это бесполезное занятие для ума.

Он повернулся набок, подпер голову рукой и уставился в окно. Контуры домов, стоящих через улицу, в холодном сплошном ливне казались размытыми и неясными.

Прошло почти два дня после того вечернего кошмара с Докерти. На следующее утро после допроса Дэвид старался вести дела в больнице как обычно. Но это было похоже на работу в холодильной камере. Ни один вирус не мог бы распространиться по палатам быстрее, чем молчаливое обвинение, брошенное ему в лицо. Большинство сестер и врачей старались не замечать его. Другие шептались, когда он проходил мимо, а одна сестра прямо указала на него пальцем. Те же, кто говорил с ним, подбирали слова с подчеркнутой осторожностью солдат, пересекающих минное поле.

После обеда совсем стало невмоготу. В больнице у него оставались только двое больных, Олдос Баттеруорт и Эдвина Берроуз. Первый, в принципе, снова становился проблемой доктора Армстронг. Кровообращение в его прооперированной ноге стало даже лучше, чем в здоровой. Эдвина Берроуз рвалась домой, и, вероятно, ее можно было бы выписать и сейчас, не дожидаясь утра. Дэвид сделал запись в карте Баттеруорта, поручив доктору Армстронг снять швы через три дня; после этого он составил список указаний в отношении Эдвины Берроуз и отправил ее домой.

Опустив голову, он направился к главному выходу и столкнулся с Дотти Дельримпл. Они обменялись извинениями, и Дельримпл спросила:

– Идете в офис?

Дэвид, подавив искушение ответить на вежливость ложью, сказал:

– Нет. На сегодня у меня все. Я иду домой.

Его удивил интерес и беспокойство в ее глазах. Хотя они были знакомы, но никогда долго не говорили наедине.

– Доктор Шелтон, я хочу, чтобы вы знали, как я огорчена вчерашним. – Она, поймал себя на мысли Дэвид, первый человек, который за целый день открыто что-то заявил ему о неприятном инциденте.

– Я тоже, – пробормотал он.

– У нас не было возможности узнать друг друга поближе, но я много слышала о вас от моих сестер... одни сплошные комплименты. – Дэвид натянуто улыбнулся. – Вам, должно быть, они давно надоели? Признайтесь? – спросила она. Дэвид снова улыбнулся, на этот раз более раскованно. Дельримпл уперлась массивной рукой в стену и продолжала. – Боюсь, эта новость будет для вас не такой уж приятной, но хочу заметить, что лейтенант Докерти вызывал меня этим утром. Ваше имя всплыло только раз, но мне показалось, что он не очень-то уверен в вашей виновности, несмотря на весь тот цирк, который устроил вчера вечером.

– Судя по тому, с чем я сегодня утром столкнулся, мисс Дельримпл, это тот случай, когда он оказался в абсолютном меньшинстве. Внезапно я ощутил себя лабораторной мышью, которой уже не вырваться на волю. В данный момент лейтенант Докерти в самом конце списка моих хороших знакомых и друзей.

– Думаю, что окажись я в вашем положении, то чувствовала бы себя не лучше, – сказала Дельримпл. Она замолчала, как бы стараясь подыскать слова, чтобы продолжить беседу, затем пожала плечами, бросив на прощание: – Всего хорошего, – удалилась.

Она сделала несколько шагов по холлу, когда Дэвид бросился за ней.

– Мисс Дельримпл, – закричал он. – Задержитесь на минутку, я прошу вас помочь мне. – Старшая медсестра остановилась, медленно, как шхуна, развернулась, и ожидающе улыбнулась, – Вчера вечером у вас была карта Шарлотты Томас, – сказал Дэвид. – Не могли бы вы мне передать ее на день? Я не знаю, чего в ней искать... а вдруг окажется, что я что-то упустил.

– Извините, доктор Шелтон, – с помрачневшим лицом сказала Дельримпл. – Карта, которая была у меня вчера, это второй экземпляр. Оригинал у лейтенанта, – она заколебалась, но потом решила продолжать. – Но теперь у меня нет даже второго экземпляра. – Дэвид вопросительно посмотрел на нее. Под его взглядом она почувствовала себя неуютно и, запинаясь, начала оправдываться. – Я... э... отдала его доктору... этим утром... Уолласу Хатнеру и мужу той женщины... и адвокату. Они пришли за ним, имея предписание суда. Очевидно, это было единственной уступкой со стороны лейтенанта.

У Дэвида похолодели руки, а по спине пробежали мурашки. Он почти не сомневался, зачем они это сделали: преступная небрежность врача. Другие разумные объяснения не приходили в голову. Ему вчинят иск на сумму в миллион долларов. Питер Томас подготавливает почву для решительных и быстрых действий против него. Дэвид содрогнулся. И в довершение всего Томас собирается привлечь его к суду, а в этом ему помогает его же главный хирург.

Дельримпл коснулась его плеча, хотела что-то сказать, но потом, видимо, передумала.

– Извините, доктор, – холодно произнесла она. – Я хотела бы вам помочь, но не могу.

Чтобы не вспылить, Дэвид крепко сжал губы и заспешил к выходу, бросив на ходу:

– Спасибо.

К тому времени, когда он прибыл домой, ярость буквально душила его. Не зная, как с ней справиться, он принялся ходить из угла в угол. Затем, подавленный чувством собственного бессилия, бросился на кровать и схватил телефон. Он позвонит доктору Армстронг, Докерти или даже Питеру Томасу. Кому угодно, лишь бы что-то делать. Но кому же звонить?.. Телефонная книга лежала на столике рядом. Он раскрыл ее и принялся судорожно перелистывать, почти не надеясь встретить там чье-то имя... безразлично чье.

Большинство страниц были не заполнены.

Попались, правда, имена его братьев – один жил в Калифорнии, другой в Чикаго. Живи они даже в соседнем доме, он не обратился бы к ним. После той аварии, после запоев и наркотиков и, наконец, последних событий в больнице они тихо и незаметно отстранились от него. Рождественские открытки да звонки через каждые полгода – вот все, что теперь их связывало.

Мелькнули еще фамилии коллег по Белому мемориалу. Время от времени за последние восемь лет они даже приглашали его на вечера встречи. Его звали, с ним было весело... до определенного момента. Но после того, как он пытался изливать душу кому-нибудь из приглашавших, его стали звать все реже и реже. От этих ребят будет мало толку.

В жизни любого врача, разбитой на учебу в колледже и университете, а также на интернатуру и стажировку, и в которой к тому же должны найти место жена с детьми, надежных друзей, как правило, не встретишь. Для Дэвида поддержание тесных дружеских связей было просто невозможно.

Одиночество становилось нестерпимым. Не к кому обратиться за помощью. Не к кому, исключая Лорен, но она за пятьсот миль от него, скорее всего, с этим своим конгрессменом и ... Стоп! Есть один человек. Его зовут Розетти. В течение десяти лет, всякий раз, когда ему было плохо или требовался совет, выручал Джой Розетти. Джой и Терри тоже. За месяцы знакомства с Лорен, он с ними почти не виделся, но Джой из тех, кому на это наплевать.

Взволнованный, Дэвид отыскал номер бара Джоя на Норт-сайд и позвонил. Даже если Розетти ничего не посоветует, что сомнительно, поскольку он мог дать совет в любом деле, то уж наверное поддержит, рассказав парочку новых анекдотов. В предвкушении предстоящего разговора настроение у Дэвида заметно повысилось.

Однако резкий и глухой голос в баре информировал Дэвида, что мистера Розетти нет на месте. От хорошего настроения тут же не осталось и следа.

– Это говорит доктор Шелтон. Доктор Шелтон, – проговорил Дэвид, делая упор на слове "доктор"; так он разговаривал всегда, когда нужно было заказать обед в ресторане, номер в гостинице или поскорее отделаться от телефонистки, сидящей на коммутаторе в незнакомой больнице. – Я близкий друг мистера Розетти. Не могли бы вы сказать, когда он вернется или где найти его?

Голос в трубке, даже не прикрыв ее, кому-то прокричал.

– Эй, какой-то доктор на проводе. Говорит, что друг мистера Розетти. Я могу сказать ему, где он?

Вскоре в трубке послышалось.

– Э... сэр, мистер Розетти с женой отправились в свой дом на северном побережье. Вернутся завтра поздно вечером.

Дэвид успел услышать, как тот же голос спросил:

– Что передать? – но он уже положил трубку. Не прошло и минуты, как тишина и бездействие стали невыносимыми. Только от отчаяния он решился на звонок Уолласу Хатнеру. Когда раздались долгие гудки, ему нестерпимо захотелось нажать на рычаг, но он только сильнее прижал трубку к уху. Когда Хатнер поднял трубку, ухо Дэвида сделалось белым.

– Да, доктор Шелтон, в чем дело? – отрешенно, словно их разделяли сотни световых лет, спросил хирург.

– Доктор Хатнер, я очень расстроен тем, что произошло вчера. Мне удалось сегодня кое-что установить, – промямлил Дэвид. – Не могу ли я... поговорить с вами несколько минут?

– Знаете ли, – отрезал Хатнер, – мое рабочее время давно закончилось и...

– Пожалуйста! – взмолился Дэвид. – Простите за повышенный тон, но вы должны меня выслушать. – Он замолк, потом облегченно вздохнул, не слыша со стороны Хатнера новых возражений. Собравшись с духом, уже более спокойно и тщательно подбирая слова, он сказал: – Доктор Хатнер, я знаю, что вы помогли мистеру Томасу и его адвокату получить копию карты Шарлотты. Все же вы должны поверить, что к ее убийству я совершенно не причастен. У вас и, возможно, еще кое у кого создалось впечатление, что я стою за умерщвление из сострадания, но это не так. Мне... мне нужна ваша помощь... помощь любого... чтобы убедить Питера и лейтенанта в этом. Я... – в этот миг Дэвид понял, насколько непродуманным оказался его звонок. Что он хотел конкретно сказать или спросить?.. Хатнер, по-видимому, почувствовал то же самое.

– Доктор Шелтон, – сказал он довольно сухо, – пожалуйста, поймите меня. Я никоим образом не собираюсь осуждать или оправдывать вас. Этим утром я помог Питеру, как старому, убитому горем другу. Вот и все.

Старому другу? Дэвид чуть не расхохотался. Неделю назад Питер Томас ясно дал понять, что они едва знакомы. Теперь они превратились в старых друзей. Он крепче сжал телефонную трубку и заставил себя слушать, что говорит Хатнер.

– Утром меня вызывал лейтенант, и у меня сложилось мнение, что он очень тщательно ведет расследование. Нам остается только ждать и следить за тем, по какому направлению оно пойдет. Если, как вы утверждаете, вы не причастны к смерти Шарлотты, я уверен, лейтенант сумеет доказать, что так оно и есть. А теперь, если у вас нет больше никаких вопросов...

Дэвид молча швырнул трубку.

Проснувшись на следующее утро в половине шестого, он ощутил привычную боль в скулах.

* * *

Целый час Дэвид занимал себя тем, что считал секунды между вспышками молний за окном и последующим ударом грома. Но вот совпали подряд три счета. Это означало, что электрический фронт проходит в полутора милях от их района. Если этот результат сопоставить с разочарованиями последних дней, то его математический триумф был равнозначен выигрышу олимпийской медали. Минут пятнадцать он читал глупую книгу. Пару минут поработал с гантелями. Потом снова принялся за книгу. Насколько он мог понять, там говорилось о суетливых перемещениях того, кто был лишен собственного угла. Примерно то же он испытывал в первые недели заточения в лечебницу Бриггса.

Глядя на телефон, он размышлял над тем, стоит ли еще раз звонить Лорен. Раньше он уже пытался связаться с ней, звонил ей домой и даже в вашингтонские отели, где она по обыкновению останавливалась. Она скоро там будет, успокаивал он себя. После ее отъезда они разговаривали только однажды, как раз накануне этого ужасного допроса Докерти. Лорен позвонила и сказала, что ее трудно будет застать на месте, так как она хочет узнать реакцию многих людей на смерть сенатора. На самом деле, как она призналась, помимо того, чтобы сказать "привет", она хотела узнать, не может ли Дэвид поговорить с людьми в больнице и побольше узнать о разыгравшейся трагедии. В то время он был уверен, что кое-что разузнает. Конечно, он не мог предполагать, что пройдет совсем немного времени, и он превратится в парию Бостонской больницы.

Почувствовав жажду, он пошел на кухню и выпил воды, вернулся в комнату и, чувствуя, что не напился, пошел в ванную.

Она сказала, что отправляется в Спрингфилд освещать похороны. Возможно, пробудет там день или два. Возможно, позвонит оттуда, и они встретятся в Спрингфилде. Может быть, на машине даже отправятся в Нью-Йорк или... или в Монреаль.

Беспорядочные маршруты... беспорядочные мысли.

Он вновь раскрыл шпионский роман, какое-то время читал, пока не обнаружил, что в потрепанной книге не хватает последних десяти страниц. Он даже не удивился, только пожал плечами и отправился принимать душ, второй раз за день. Включая кран, он услышал, как звонит телефон.

Дэвид выскочил в коридор, чуть не упав, и влетел в комнату.

– Эй, где ты была? – тяжело дыша, спросил он. – Я волнуюсь. Я даже толком не знаю, в каком городе ты находишься.

– Дэвид, это доктор Армстронг. Ты здоров?

– А? – О, черт возьми. – Извините, доктор Армстронг. Да, я в полном порядке. Я ждал звонка от Лорен и... о... эта женщина, которую я...

– Дэвид, отдохни немного. Хочешь, я перезвоню потом?

– Нет, нет, я чувствую себя прекрасно. Правда. – Не отрывая трубку от уха, он протянул руку и, взяв со стула хирургические брюки, натянул их одной рукой. Потом, вздохнув, опустился на кровать. – Если говорить начистоту, то у меня паршивое настроение. Сначала полчаса я жду, а следующие полчаса соображаю, чего же я жду.

– Но ты не?.. – многозначительно спросила она.

– Нет, исключено, – ответил он, улыбнувшись. – Ни капли и ни таблетки. Я сказал вам вчера, что возврата к старому нет. – По правде говоря, искушение снова вступить на скользкую дорогу у него было, пусть мимолетное, но было. Эти секунды искушения заканчивались быстро, но после стольких лет привычки к наркотикам любые ощущения подобного рода несли с собой страшную опасность.

– Хорошо. Рада слышать это, – сказала Армстронг. – Очень жаль, что ты так долго возвращался к нам.

– Да, я все понимаю, – сухо вставил он, надеясь, что она не потребует от него неприятных объяснений в свете последних событий в больнице, которые касались не только его, но и ее. – Есть какие-нибудь новости?

– Ничего особенно важного. Наш друг, лейтенант, с воскресенья не оставляет нас в покое. Он регулярно сообщает мне или Эду Липтону, что находится на территории больницы. Вот, собственно, и все.

– Вы знаете, вчера я случайно столкнулся с мисс Дельримпл и попросил у нее копию карты Шарлотты Томас. Мне подумалось, что изучая ее, я мог бы что-то обнаружить.

– И мисс Дельримпл отдала ее тебе?

Дэвид не уловил повышенного интереса в ее голосе.

– Нет. Она отдала бы ее мне, но у нее этой карты больше нет. – Вкратце он пересказал разговор с Дотти Дельримпл и содержание последующего звонка Хатнеру.

– Выходит, – после непродолжительной паузы сказала она, – коршуны кружат над добычей.

Дэвид усмехнулся, представив себе эту картину.

– Кружат и выжидают. Я чувствую себя чертовски беспомощным. Я хочу что-то сделать, чтобы доказать им, что я еще жив и готов драться, но у меня нет даже палки под рукой, чтобы отогнать хищников.

– Понятно, – проговорила она. – Будь я на твоем месте, то тихо сидела бы и ждала. Будь что будет.

– Пожалуй, вы правы, доктор Армстронг, но, к сожалению, пассивность никогда не была моей сильной стороной. Если не я, то кто разберется во всем этом беспорядке.

– Я, Дэвид.

– Что?!

– Я тебе говорила, что сделаю все, что в моих силах.

– Я помню.

– Так вот, у меня есть друг в отделе кадров, который работает у нас на компьютере, проверяя тех, у кого раньше были осложнения с психикой, наркотиками или отсидками в тюрьме. Ну, что ты на это скажешь?

– Отличная мысль! – оживился Дэвид. – Как насчет того, чтобы проверить тех, кто последнее время работал в агентстве Шарлотты Томас?

– Можно попробовать.

– А также выпускников ее школы медсестер. И... и активистов, поддерживающих права больных... их право на добровольный уход из жизни...

– Эй! Остынь, Дэвид! Не будем пороть горячку. Ты останешься там, где я могу с тобой связаться, и подавляешь в себе импульс саморазрушения. Я занимаюсь остальным, так что не беспокойся. Ты возвращаешься на работу?

– Завтра. Завтра начну действовать. Это лучше, чем сидеть и ждать у моря погоды. Спасибо вам. Мне теперь будет легче работать, зная, что хоть что-то делается.

– Что-то делается, – эхом отозвалось в трубке.

* * *

Маргарет Армстронг положила трубку на рычаг и сквозь приоткрытую дверь офиса взглянула на больных, ожидающих приема... человек десять с проблемами различной сложности, которые почти наверняка будут ею решены. Даже по прошествии стольких лет она изумлялась собственным возможностям.

«Мама, мама. Скажи, чем я могу тебе помочь?»

Она понимает теперь. У нее есть знание и власть, и она многое понимает. Но как в то время она могла знать, что правильно, а что неправильно? Она продолжала оставаться девочкой... всего лишь пятнадцатилетней девочкой.

"Убей меня! Ради Бога, пожалуйста, убей меня!

"Мама! Прекрати! Ты не понимаешь, что говоришь.Разреши, я тебе дам что-нибудь от боли. Когда тебе станет лучше, ты перестанешь говорить такие вещи. Я знаю – перестанешь.

"Нет, дочка. Это не поможет. Лекарства мне дают, но боль не проходит вот уже много дней подряд. Ты должна мне помочь. «Мама, я боюсь. Я ничего не соображаю. Эта женщина в коридоре так кричит, я ничего не соображаю. Я боюсь Я... я ненавижу это место».

«Подушка. Просто полозки мне ее на лицо и крепко нажми. Все произойдет очень быстро».

«Мама, пожалуйста. Я не могу сделать это. Должен быть какой выход. Другой. Пожалуйста, помоги мне понять. Подскажи мне, что делать...»

Секретарша Маргарет Армстронг несколько раз звонила ей по селектору, потом подошла к двери ее кабинета и постучалась. – Доктор Армстронг?

Дверь распахнулась, и секретарша мгновенно поняла, что ей нужно проявить терпение. Она застала главу кардиологического отделения в те редкие минуты, когда та отрешилась от всего происходящего. В такие моменты она сидела за столом, рассеянно теребя халат и невидящим взором уставившись вдаль. Секретарша знала, что такое случается с доктором и быстро проходит.

Молодая девушка осторожно прикрыла за собой дверь и вернулась к своему столу. Не прошло и трех минут, как зуммер селекторной связи загудел.

Разговор с Маргарет Армстронг и намеченный план действия, пусть и путаный, заметно поднял настроение Дэвида. А после органной музыки Баха и двадцати минут интенсивных упражнений с гантелями он вообще повеселел. Он принял душ, переоделся и, растянувшись на кровати, листал журнал, когда услышал, как повернулся ключ во входной двери. Он бросился в холл, и в это время вошла Лорен. Если бы не плащ и шляпа с обвисшими полями, можно было подумать, что она вернулась с вечеринки в саду: Светло-голубое платье плотно облегало ее тело, а на бронзовой шее красовалось тонкое ожерелье из золота.

Те несколько мгновений, что он стоял и глядел на нее, были для него сейчас важнее всего на свете. Но когда он прямо посмотрел ей в лицо, она отвела глаза в сторону. Внезапно Дэвид почувствовал, что даже боится прикоснуться к ней. – Добро пожаловать домой, – неуверенно проговорил он, осторожно протягивая руку. Она взяла его руку и обняла его, но в ее движении не было теплоты. Ее холодность и запах духов – это были те же духи, которыми она душилась в день своего отъезда – наполнили его чувством одиночества и неведомой приближающейся опасности.

– Я не имел ни малейшего представления о том, когда ты вернешься, – сказал он, надеясь, что ее ответ поможет развеять опасения.

– В последний раз, когда я тебе звонила, я сказала, что готовлю материал по Кормиеру, – ответила она, усаживаясь в кресло, стоящее в комнате. Дэвид отметил, что она не села на тахту. – Какая паршивая история получилась, – продолжала она. – Из всех людей, у которых я когда-либо брала интервью, единственный, кому я всецело доверяла, был Дик Кормиер. Его похороны явились событием. Выступал президент, главный судья и...

Дэвид, не в силах больше вынести напряжения и эту нервную болтовню, резко оборвал ее.

– Лорен, ты хочешь сказать что-то более важное, не так ли? То есть дело не только в сенаторе. Что-то грызет тебя. Пожалуйста, высказывай все. Я... у меня сейчас так муторно на душе. Я должен тебе многое сказать, но сначала надо объясниться. – У нее другой, подумал он. Лорен встретила другого мужчину. И судя по ее лицу, так оно и есть. Она смотрит в окно, кусая губы. Дэвиду показалось, что она готова расплакаться, но когда Лорен заговорила, в ее голосе он уловил больше раздражения, чем грусти.

– Дэвид, – начала она, – когда я приехала домой, меня ждал там полицейский. Я провела два часа в полицейском участке, отвечая на вопросы лейтенанта Докерти... даже очень личные... касающиеся тебя и нас с тобой.

– Тебе Докерти объяснил в чем, собственно, дело? – спросил он, поняв, что соперника у него нет.

– Только в общих чертах, – ответила она, качая головой. – На первых порах он был достаточно любезен, но потом его вопросы стали более острыми... и наглыми. В конце концов я не выдержала и заявила ему, что без адвоката не буду говорить с ним. Он дал ясно понять, что у тебя нелады с психикой и что я стараюсь выгородить тебя. Дэвид, я не могу...

– Сволочь! – закричал Дэвид. – Когда все кончится, он ответит за эту грязь... Я достаточно натерпелся от него. – Он сжал кулаки так, что они побелели. – Лорен, это настоящий кошмар. Этот человек одержим вендеттой. Едва я предстал перед ним на допросе, он, словно зашоренный, стал гнаться за мной. Я ничего не делал, но он нагромоздил кучу косвенных доказательств и пытается втиснуть их в дело, состряпанное против меня. – Чувствуя, что он теряет над собой контроль, Дэвид попытался взять себя в руки, но уже не мог остановиться. Одно за другим с его губ срывались слова, и каждое громче и острее предыдущего. – Я бы сам разобрался во всем этом дерьме, которое наложено в больнице. Разобрался бы! Но втягивать сюда тебя... Этот подонок зашел слишком далеко. – Он принялся нервно ходить по комнате, рассекая руками воздух.

– Дэвид, прошу тебя! – пронзительно закричала Лорен. – Ты поступаешь, как безумный. Пожалуйста, одумайся. Я боюсь, когда ты такой.

Он резко остановился и перестал размахивать руками. Потом сделал глубокий вдох и проговорил.

– Извини, детка. Извини. Сначала слишком много шуток, затем слишком много безумия. – Дэвид слабо улыбнулся. – Кажется, у меня... всегда перебор, да? – Он тяжело опустился на тахту. – Лорен, обними меня на минутку, – попросил он, протягивая к ней руки.

Лорен сжала губы, посмотрела на дверь и покачала головой.

– Дэвид, нам надо поговорить.

– Давай поговорим.

– У моей службы всюду есть люди, Дэвид. Включая местное полицейское отделение. Дело вроде этого... допрос в участке... мой босс большой консерватор и очень строг. Если он пронюхает, что...

– Господи! – взорвался Дэвид, – ты преподносишь все так, будто я постарался наплевать тебе в душу. Ты можешь понять, что я к этому совершенно непричастен? Бог мой, меня преследует маньяк... моя карьера может полететь к черту или случится что-то похуже, а моя подружка боится, что ее на ковер вызовет шеф. Полное безумие!

– Дэвид! – злясь, тихо и раздельно, проговорила Лорен, – я тебе не раз говорила, что ненавижу это слово – "подружка". Успокойся, пожалуйста, и попытайся понять мое положение во всей этой истории.

Потеряв дар речи, Дэвид только молча смотрел на нее, раскачиваясь из стороны в сторону. Лорен поправила платье, выпрямилась в кресле, и вызывающе начала.

– Я знаю, что ты обрадуешься, узнав, что из-за всех неприятностей, с которыми тебе приходится сталкиваться, ты освобождаешься от присутствия в четверг на званом обеде с танцами, который дает Артистическое общество. После того, как лейтенант доставил меня домой, позвонил Эллион Мей и поинтересовался, буду ли я на нем присутствовать. Зная, как ты ненавидишь такие мероприятия, я приняла его предложение. – От его диких глаз ей стало страшно. Она поджала губы и с гордой гримасой отвернулась к окну.

Он встал и сделал шаг в ее сторону, чувствуя, что начинает терять контроль над собой. Сжав кулаки, он сделал еще один шаг...

Внезапно из прихожей послышались позывные домофона. Дэвид резко повернулся и на негнущихся ногах подошел к устройству связи.

– Да? – громко сказал он.

– Это лейтенант Докерти, доктор Шелтон, – послышался снизу трескучий голос полицейского. – Нельзя ли к вам подняться?

– У меня есть выбор? – спросил Дэвид, нажимая на кнопку и открывая парадную дверь.

В течение полуминуты единственный звук, который мог слышать Дэвид, были судорожные нервные глотательные движения, постепенно перешедшие в более спокойное дыхание. В последние два дня он ожидал визита Докерти. Этот человек умеет выбирать время для своих посещений. До него донесся хриплый стон шестерен, когда дышащий на ладан лифт пополз вверх. Стоя в дверях, он презрительно вслушивался в работу тросов, испытывающих огромное напряжение. Знававшей иные времена кабине пришлось целую минуту преодолевать четыре этажа. Но вот новый лязг и грохот, сопровождающийся дребезжанием двери кабины лифта, возвестили о благополучном прибытии стража правопорядка. Дэвид вышел из квартиры, когда Докерти открыл тяжелую дверь шахты. За его спиной стоял высокий мужчина в форме.

– Доктор Шелтон, это офицер Колб, – произнес Докерти. – Мы можем пройти? – Это прозвучало не как вопрос, а скорее как приказ. Дэвид подумал о Лорен, затем пожал плечами и провел их в комнату.

– Мисс Николс. – Докерти кивнул, но представить ей Колба не захотел.

Лорен встала и взяла свой плащ.

– Прошу меня извинить, – произнесла она официально, – я как раз собиралась уходить.

Едва она сделала шаг к двери, как Докерти сказал:

– Я думаю, мисс Николс, вам следовало бы остаться. – Глаза Лорен сузились, она сжалась, затем вернулась на место.

На душе у Дэвида опять начали скрести кошки.

Секунд пять Докерти молча глядел на пол, потом сунул руку в карман пиджака и вынул блокнот с твердым переплетом, внутри которого лежали зеленые бланки. – Доктор Шелтон, – спросил он, протягивая ему блокнот, – вам не знакомо это?

Дэвид полистал формы и, запинаясь, ответил. – Знакомо. Это формы С два-двадцать два. Но я не вижу, каким образом...

– По ним заказывают наркотики? – спросил Докерти.

– Да, но...

– На них стоит ваш штамп, не правда ли?

– Хватит! – вырвалось у Дэвида. – С меня хватит! Вы мне скажете, чего хотите или... или уходите! – почти прокричал еж. В животе у него, да и в груди тоже, образовались огромные узлы, которые начали все туже и туже завязываться.

– Доктор Шелтон, я разослал запрос по всем аптекам города с просьбой представить мне фамилии тех людей, которые за последний месяц приобрели у них морфин для внутривенного вспрыскивания. – Из нагрудного кармана он вынул отдельный зеленый листок бумаги. – Эта форма С два-двадцать два была использована для приобретения трех ампул сернокислого морфина в аптеке Квигга, что в западном Бронксе. Она датирована вторым октября, днем, когда была убита Шарлотта Томас. Это ваша форма, доктор Шелтон. На ней стоит ваша фамилия.

Дэвид схватил листок.

– Это не моя подпись, – механически произнес он, глядя на буквы и закрывая глаза. Много лет над ним подшучивали, он и сам подшучивал над собой, видя свои каракули. – "Любая макака может выписывать рецепты моим пациентам", – как-то раз съязвил он. Эта форма могла промелькнуть в ворохе его бумаг на столе и остаться незамеченной.

– Возможно, – спокойно согласился Докерти, – однако я подозреваю, что она ваша. У меня имеется еще кое-что, доктор. Ордер, который я получил на обыск вашего кабинета, позволил мне не только изъять ваши формы, но и это. – Он снова сунул руку в карман и вытащил небольшую фотографию в золотой оправе. – Мистер Квигг однозначно узнал вас по этой фотографии как того человека, который приобрел у него морфин.

Дэвид уставился на фото, с которым он никак не мог расстаться, где была изображена вся его семья – он, Джинни и трехлетняя Бекки – возле лодок-лебедей в городском парке. До аварии оставалось два месяца...

Докерти, казалось, пребывал в нерешительности, но вот он тряхнул головой и произнес:

– Дэвид Шелтон, я беру вас под арест за убийство Шарлотты Томас.

Слова прозвучали как удар грома, отозвавшись неприятным жужжанием на высокой ноте в висках. Он попытался движением головы избавиться от подступающей боли, слушая, как полисмен зачитывает с затасканной картонной карточки его конституционные права и плохо их понимая. Дэвид смотрел (словно это был и не он, а посторонний наблюдатель), как человек в форме протянул к нему руки и защелкнул наручники за спиной. Извинение Докерти по поводу ограничения его свободы потонули во всепоглощающем шуме в голове.

Сбитый с толку, запуганный, почти ничего не соображающий, Дэвид попытался было вырваться, но стоящий рядом полицейский только крепче взял его за плечо.

Пораженная происходящим, Лорен попятилась от шатающегося Дэвида, которого повели к выходу полицейские.

Докерти обернулся и мрачно сказал:

– Ему нужен адвокат, мисс Николс. На вашем месте я нанял бы самого лучшего адвоката. – Кивнув на прощание, он скрылся за дверью.

Ветер стих, но продолжал хлестать холодный сильный дождь. Докерти накинул на плечи Дэвида ветровку и застегнул ее спереди. Но все равно, когда они доволочили его до дежурной машины, он промок до нитки. Собственный арест представлялся Дэвиду чередой причудливых и не связанных между собой эпизодов. Мрачный голубой свет, пульсирующий на крыше автомобиля. Крошечные, идеальной формы ромбы металлической сетки. Прохожие, сбивающиеся в группы от ливня. Стоп-кадры, мелькающие сквозь сетку и ветровое стекло. Гротесковая демонстрация диапозитивов.

Полицейский участок... свет... униформы. Затем слышатся голоса. "Выверни карманы, сынок. Сынок, ты слышишь меня? Сынок?.. вот его бумажник... Спиши все с водительских прав, мудак... Давай правую руку, большой палец... вот сюда, встать сюда... вторую руку теперь... Слышь, парень, так полагается. Давай сюда. Смотри прямо... теперь поверни голову... нет, вот сюда, пошел... Третья пустует. Давай в нее."

Потом следует какофония звуков. Скрежет металла о металл... громкое лязганье... Лифт? Нет, не сюда. Не может быть лифтом... музыка... откуда?.. Откуда раздается музыка?.. Новые голоса... "Сюда, босс, сюда... свет, мне нужен свет. Моя говенная сигарета потухла... Когда, твою мать, обед? Собираются нас кормить или нет?"