Текст книги "Утопая в беспредельном депрессняке"

Автор книги: Майкл О'Двайер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

29 мая 1980 года
«И» – Исход

Винсент и Хелена сблизились, как никогда за последние годы. Винсенту больше не надо было притворяться слепым, и у него словно гора с плеч свалилась. Он вновь почувствовал себя свободным.

Виктория по-прежнему гуляла со Стивом.

А может, это была Ребекка.

Во всяком случае, обе были довольны и счастливы. Если бы Стив знал об этом, он был бы, наверное, вдвойне счастлив. Но он ни о чем не подозревал и потому мучился. Я этому радовался, так как опасался, что если он узнает, то будет проводить у нас вдвое больше времени. Слава богу, ему не хватало соображения разобраться в обстановке – или хватало соображения, разобравшись, не подавать виду.

Сестра Макмерфи была неутешна. Как мы могли помочь ее горю? Она не знала о том, что мистер Гудли шантажировал Винсента. Когда с ней пытались заговаривать, она только рыдала. Несколько недель после похорон она сидела взаперти в своей комнате, изредка выходя, чтобы в молчании пообедать вместе со всеми. При ней мы никогда не заговаривали о случившемся. Между собой мы тоже почти не затрагивали эту тему.

Однажды утром, после того как Макмерфи несколько дней не было видно, Винсент стал стучать в дверь ее комнаты и, не получив ответа, взломал ее. Макмерфи исчезла. На постели была оставлена записка, в которой говорилось, что, по ее убеждению, она должна оставить нас. Она корила себя за то, что не сумела вовремя разглядеть, что творится с Гудли. Если бы не она, ничего бы не случилось. Даже в гибели Альфреда и Маргарет она считала себя виновной. Она должна была удостовериться, что они легли спать. Ни одно из несчастий, произошедших в нашей семье, не произошло бы, если бы она была на высоте поставленной перед нею задачи. В конце записки Макмерфи писала, что пристроится где-нибудь, начнет новую жизнь и будет время от времени писать нам, чтобы узнать, как у нас дела. Она выражала уверенность, что мы поймем ее, и добавляла, что ей будет нас не хватать, но все равно так будет лучше.

Записка была подписана ее девичьим именем: Макмерфи.

На следующий день Гектор сказал Винсенту, что ему, скорее всего, не составит труда выяснить, где находится Макмерфи. Она была медсестрой, и это означало, что она либо найдет работу через агентство, либо устроится в больницу. Во всяком случае, когда она напишет, как обещала, то будет ясно, в каком городе или районе она проживает. И тогда уж он примется искать ее всерьез. А пока, чтобы не терять времени даром, он попробует навести справки в Дублине. Винсент нанял Гектора для поисков Макмерфи, так как мы все за нее беспокоились.

За исключением Бобби. Однако он тоже притворялся заинтересованным и спрашивал, где она будет жить, чем будет заниматься и когда вернется к нам, хотя на самом деле ему было ровным счетом наплевать.

Май – август 1980 года
«Й» – Йо-Йо!

МАЙ

Я не верил ни слову из того, что говорил Бобби.

По крайней мере, я убеждал себя в этом. Но я и себе-то не мог до конца поверить.

Это было похоже на мои отношения с Богом – не с тем, что пылился у меня под кроватью, а с настоящим. Я хотел верить в него – правда, очень хотел – и задавал Винсенту самые разные вопросы, но он не умел отвечать на них так складно, как это делал Виски. У него самого, очевидно, не было ясности в этом вопросе.

Как и у меня.

Он сказал, что он атеист и не верит в Бога.

Я не знал этого слова и посмотрел его в словаре. Там было написано, что атеист – противник теизма. Почему это мешает Винсенту верить в Бога, я так и не понял.

Бобби на этот раз не смог найти подарки, которые мне сделали ко дню рождения, потому что я попросил, чтобы мне подарили книги, и их поставили на мою книжную полку.

Он подумал, что мне ничего не подарили.

Хи-хи-хи.

ИЮНЬ

Бобби обрился наголо. Даже брови сбрил. Он стал похож на покрытое пушком яйцо с ушами. Когда-нибудь он допрыгается. По-моему, он просто делал первое, что приходило ему в голову, не задумываясь о последствиях.

А может быть, он пытался таким образом изгнать дьявола.

Или выглядеть пострашнее.

На самом деле он выглядел глупо.

Сбривая волосы, он сломал электробритву Винсента и был вынужден заканчивать работу обычной бритвой. В результате вся голова его была в порезах, и мне пришлось заклеивать их пластырем. Вид у него был жуткий.

ИЮЛЬ

Волосы на голове Бобби немного отросли, и теперь он напоминал пушистый черный теннисный мячик.

Сентябрь – декабрь 1980 года
«К» – Конец Санта-Клауса

СЕНТЯБРЬ

Когда у Бобби на голове снова появились волосы, он решил побрить Джаспера Уокера. Я поймал его за этим занятием. Он уже успел обрить Джасперу голову и ноги. Он сказал, что сделал это потому, что я смеялся над ним.

Но я не смеялся.

И не думал.

Он объяснил, что хотел сделать из Джаспера пуделя, но это оказалось совсем не так легко, как представляется, когда смотришь по телевизору, как австралийские фермеры стригут овец.

Когда я его ударил, то выбил ему один из передних зубов.

Влетело нам обоим.

ОКТЯБРЬ

Джаспер Уокер был так ужасен, что иногда я его даже боялся.

Если Бобби отсылали спать раньше меня, он вытаскивал Джаспера из-под моей кровати и ставил его рядом, так что я пугался до смерти, когда входил и зажигал свет.

Хорошо, по крайней мере, что он был чучелом.

Бобби не стал бы брить его, если бы он был живым.

Но лучше не думать об этом.

НОЯБРЬ

В школе было скучно.

История – скучный предмет.

Ирландский язык выучить невозможно, поэтому никто на нем больше не говорит.

Естественные науки мне нравились, особенно биология.

Можно, оказывается, нанести человеку серьезное увечье, если знать, куда ударить. Бобби сказал, что можно даже убить человека одним пальцем. Но я знал, что он выдумывает.

Если только он не имел в виду, что пальцем можно нажать на спусковой крючок.

ДЕКАБРЬ

На Рождество я попросил у Санта-Клауса ружье.

Я хотел подстрелить Бобби.

Не убить его, а чуть подранить.

Напугать.

Чтобы он оставил меня в покое.

Но я не получил ружья.

И потерял веру в Санту.

Апрель – декабрь 1981 года
«Л» – Любовь

АПРЕЛЬ

Бобби выгнали из класса за то, что он колол другого мальчика циркулем в зад. Когда я спросил Бобби, зачем он это делал, он ответил, что ему было интересно, чем это закончится.

Господи, какого результата он ожидал?

Или он просто не задумывался об этом?

А вообще-то пусть лучше так, а то, если он задумается, ничего хорошего не жди.

МАЙ

Когда мне было девять лет, я больше всего на свете хотел поскорее стать подростком, то есть взрослым, и иметь право ложиться спать так поздно, как захочу.

Я не мог дождаться этого.

ИЮНЬ

На каникулах Винсент и Хелена вывезли всех нас в Париж.

Винсент сказал, что с удовольствием переехал бы туда.

Но больше никто не выразил такого желания, потому что местные жители не умеют говорить по-английски. Хелена, правда, сказала, что они могут, но не хотят.

Единственный стоящий аттракцион в Париже – это метро. Мне оно понравилось потому, что как-то раз мы потеряли там Бобби. Но на следующей станции пассажиры нашли его и привезли нам обратно. К несчастью.

ИЮЛЬ

Однажды Винсент загорал и уснул. Спина у него покраснела и покрылась пузырями. Несколько дней к нему не разрешалось прикасаться, но Бобби каждое утро за завтраком толкал его в бок и хлопал по спине. Ясно было, что он издевается над отцом, но тот не делал ему замечания.

Бобби сказал, что у Альфреда лицо выглядело, наверное, точно так же, прежде чем почернеть.

АВГУСТ

Виктория и Ребекка уехали на две недели в Корк погостить у подруги. Пока их не было, мы с Бобби поменяли все у них в комнате местами. Мы не очень-то дружили с ними, поскольку они были девчонками, старше нас и постоянно надоедали нам, требуя, чтобы мы делали то, что нам совсем не нравилось, – убирали нашу комнату, наводили порядок и тому подобное.

Винсент и Хелена только посмеивались, сочтя нашу выходку забавной. А когда мы показали им, что засунули за книжный шкаф все любимые девчоночьи джинсы в обтяжку и кофточки, родители пришли в восторг.

Туда же мы запихали и свою одежду, из которой выросли.

А также старые книги, комиксы и игры, которые нам были уже не нужны, но жалко было выбрасывать.

Винсент сказал, что если мы будем продолжать в том же духе, то сложенные за шкафом вещи посыпятся девочкам на голову.

Мне очень хотелось посмотреть на их лица, когда они обнаружат наш склад.

СЕНТЯБРЬ

Виктория и Ребекка переставили все обратно и закатили скандал родителям из-за того, что они позволили нам хулиганить. За книжный шкаф они не догадались посмотреть.

Интересно, сколько времени им потребуется, чтобы заглянуть туда?

ОКТЯБРЬ

Так и не заглянули.

НОЯБРЬ

Ничего не произошло.

ДЕКАБРЬ

Я спрятал рождественские подарки Бобби и сказал, что ему ничего не подарили, потому что никто его не любит.

Он ответил, что ему наплевать, но было видно, что он держится из последних сил.

Ха!

Наконец-то я достал его.

Утром на Рождество я развернул свои подарки, но обнаружил в коробках только старые газеты и камни. Вот подлец! Мы злились друг на друга, но искать спрятанные подарки было очень весело. Он растащил мои по всему дому, а я спрятал его у него под кроватью. Мои нашлись быстрее.

Январь – декабрь 1982 года
«М» – Мои фотографии

ЯНВАРЬ

Я с нетерпением ждал лета.

Гектор Ла Вель, частный детектив-фотограф, который жил в перестроенной конюшне и никак не мог найти сестру Макмерфи, сказал, что научит меня фотографировать по-настоящему, как мама и папа.

Я хотел стать фотографом не хуже Виски.

И не хуже мамы.

МАЙ

Когда Бобби исполнилось десять лет, он получил в подарок гоночный велосипед.

После этого он уже не ездил в школу на автобусе вместе со мной.

Отлично.

Он всегда приставал ко мне в автобусе с разными глупыми вопросами и рассуждениями о том. кем он станет, когда вырастет. Все уши прожужжал про свой дурацкий футбол. Слава богу, больше не придется выслушивать все это.

ИЮНЬ

В школе был большой жирный старшеклассник, который все время обижал маленьких. Он грозился, что побьет их, и не отставал, пока они не отдавали ему все свои деньги. Звали его Эри О'Лири. Все школьники ненавидели его.

Бобби сказал Эри, что если он вздумает приставать к нему, то это будет последнее, что он успеет сделать на этом свете. Я сразу поверил Бобби. Я даже хотел предупредить О'Лири, чтобы он ради своего же блага не приближался к Бобби, но я боялся говорить с ним.

А еще я застукал Бобби, когда он курил за спортивной площадкой. Он сказал, что успокаивает нервы, но мне было ясно: он курит, потому что считает, что это круто.

Только он при этом кашлял все время, так что на крутого парня не очень походил.

ИЮЛЬ

Гектор показал мне свою фотолабораторию, и я сразу вспомнил маму и папу.

Руки у него пахли фиксажем, как у них. И мои пахнут так же.

Гектор объяснил, что это из-за реактивов и что со временем к этому привыкаешь и даже не замечаешь запаха, но я что-то сомневаюсь. Он сказал, что мама с папой принадлежали к двум разным школам фотоискусства, и поэтому интересно, каким фотографом стану я.

Мне это тоже было интересно.

Но я не хотел повторять их путь.

Я хотел быть таким же, как они, но другим.

Мне больше нравились черно-белые фотографии.

Гектор показал мне книгу, в которой было полно снимков, сделанных человеком по имени Виджи. Это были классные фотографии. Повсюду валялись трупы.

Мертвые гангстеры с дырками от пуль в головах и все такое прочее.

Классно.

АВГУСТ

Однажды Бобби взял мой фотоаппарат и стал снимать небо. Отщелкал целую пленку. Я подумал, что это довольно бессмысленное занятие, но Гектору фотографии понравились. Он сказал, что мои снимки котов в саду и в сравнение с этим не идут.

Я разозлился на Бобби.

Ни за что больше не дам ему свой фотоаппарат.

СЕНТЯБРЬ

Гектор дал Бобби собственную камеру. Бобби опять принялся фотографировать небо. Извел четыре пленки. После этого он стал снимать воду. А потом огонь в камине. Гектору все снимки понравились.

Затем Бобби разобрал фотоаппарат и не мог собрать его снова, потому что потерял несколько винтиков. Гектор хотел дать ему другую камеру, но Винсент не позволил. Тогда Бобби заявил, что ему надоело фотографировать, но это была неправда.

Гектор сказал, что у меня теперь получается лучше.

Коты были симпатичные.

НОЯБРЬ

Бобби показал мне сегодня свою секретную коллекцию.

Она хранилась в ящике около его кровати. Ящик всегда был заперт. Бобби прятал от меня ключ, чтобы я что-нибудь не украл.

Чего ради я буду что-то красть, если даже не знаю, что там находится?

У некоторых людей настоящий невроз из-за какой-нибудь ерунды.

Как-то вечером он открыл ящик и показал мне, что там.

Банки.

Банки из-под варенья с этикетками, набитые разными насекомыми.

Он сказал, что построит некрополь, когда вырастет, и в этом некрополе будут только насекомые – как в книжке «Повелитель мух», о которой я ему рассказывал.

Ха-ха. Я-то придумал то, чего в книжке и не было.

Ну и ладно. Раз он верит всему, что я говорю, это его проблема.

В одной банке у него были ножки кузнечиков, в другой – крылышки, в третьей – осы и пчелы. Это было действительно здорово, и я даже позавидовал Бобби, потому что, когда я пытался ловить их, они меня всегда жалили.

Бобби сказал, что во всяком деле есть своя хитрость, но не раскрыл мне свой секрет.

Я ужасно злился, когда он не говорил мне, как он делает что-нибудь. Потом я всю ночь ворочался, думал, как это он их всех поймал?

Днем после этого хотел спать.

ДЕКАБРЬ

Перед Рождеством мы все пошли в магазин покупать подарки. Винсент, Хелена и Бобби потерялись.

Я не потерялся, потому что я знал, где нахожусь.

Интересно, за что меня уложили спать так рано? Разве я виноват, что они не знали, где в магазине отдел игрушек?

Некоторые люди не умеют признавать свои ошибки, вот и все.

Январь – июль – ноябрь 1983 года
«Н» – Носферату

ЯНВАРЬ

У Гектора лопнуло терпение.

Он сказал, что если увидит у меня на пленке еще хоть одного драного кота, то выбросит мой фотоаппарат в реку. Велел сфотографировать что-нибудь такое, что мне не нравится, и поспорил со мной на пять фунтов, что из двенадцати попыток у меня не будет ни одной хорошей.

Я сфотографировал Бобби.

Поставив ему предварительно фингал под глазом.

Он был зол как тысяча чертей.

Но я выиграл пять фунтов.

Правда, оно того не стоило.

Когда на улице мороз, челюсть у меня начинает побаливать.

ФЕВРАЛЬ

Я увидел, как Бобби пристает к малышам, требуя у них денег. Когда один из них отказался, Бобби пнул его в живот.

Я хотел остановить его, но с ним была его шайка, так что я решил отложить разговор до нашего возвращения домой.

Он сказал, что я вру, никаких денег у него нет, просто я придумываю про него всякие гадости, чтобы ему попало.

У него был испуганный вид.

МАРТ

В школе я следил за Бобби.

И фотографировав его.

Я подловил момент, когда он отдавал все собранные деньги Эри О'Лири.

Это была действительно удачная фотография: Эри, схватив Бобби за рубашку, приподнимает его, монеты падают из рук Бобби и катятся во все стороны, у Бобби лицо позеленело от страха, а приятели Эри хохочут над ним.

Гектор тоже ржал, увидев фотографию, сказал даже, что это очень здорово снято, и посоветовал мне и дальше фотографировать людей в такие моменты.

Я решил, что стану частным детективом, когда вырасту.

Как Гектор.

ИЮНЬ

Бобби вернулся из школы с расквашенной физиономией. Хелене он сказал, что упал, когда играл в футбол, и ударился о пенек.

Но я знал, что это Эри О'Лири его разукрасил.

Я знал, что Бобби его боится.

Весь день Бобби был злой как черт.

Я молился о том, чтобы Эри перестал испытывать судьбу.

ИЮЛЬ

Бобби поджег Джаспера Уокера во дворе за домом.

Костер выглядел впечатляюще. Я любовался им, пока не увидел, кто там горит.

Завязалась нешуточная драка. Бобби даже начал колотить Винсента, когда тот попытался нас разнять. После этого оба ходили с синяками.

Бобби запретили смотреть телевизор целую неделю.

Джаспер приобрел совершенно устрашающий вид. На голове у него шерсти не было, все тело покрывали какие-то горелые струпья.

Он был похож на какого-нибудь Носферату, с колесиками.

Даже Бобби вздрагивал время от времени и потом признался мне, что не может спать, когда Джаспер смотрит на него из-под моей кровати. Он вылезал из постели и переворачивал Джаспера мордой к стене. После того как он снова укладывался в постель, вылезал я и разворачивал пса обратно.

Винсент сказал, что если я хочу оставить Джаспера у себя, то должен класть его на ночь в сундук, чтобы он не пугал Бобби.

Я согласился, и не моя вина, что Джаспер время от времени сам выбирался из сундука и усаживался у кровати Бобби.

НОЯБРЬ

Эри О'Лири уделал сегодня Бобби так, что тот не скоро это забудет.

27 ноября 1983 года
«О» – Отсрочка

Буквально все – школьники, учителя, Хелена и Винсент – хотели знать, кто избил Бобби. Но Бобби будто воды в рот набрал. Он предпочитал расправиться с обидчиком по-своему. У преподавателей, как обычно, имелись определенные подозрения, но они были не готовы принимать решительные меры, не получив доказательств.

Зато я был готов.

Эри О'Лири был большой жирной свиньей, какие встречаются в любой школе по всему свету, расплывшейся неповоротливой тушей, переваливающейся на своих коротких ножках, злобным и жадным вымогателем.

И это лишь первое, что приходит мне в голову.

В школе существовали две точки зрения на личность Эри О'Лири, и как-то, когда Бобби еще не посещал занятий, приходя в себя после полученной трепки, я обсудил эти точки зрения с Эри во время обеденного перерыва в очереди в школьном буфете.

Одни говорят, что он так уродлив и отвратителен потому, что у него подлая и мерзкая натура, другие считают, что наоборот, начал я. И те и другие ошибаются. По моему мнению, внешность наследственна, а нутро, то есть натура, у него оттого такое, что он скрытый гомик, страдающий от неразделенного чувства к маленьким мальчикам. Урод с больной фантазией, манией величия и страхом перед первым встречным.

Высказав все это, я бросился бежать.

Эри О'Лири был слишком толст, тяжел и медлителен, чтобы догнать меня сразу. Лавируя и протискиваясь между растерянными школьниками, я быстро добрался до лестницы, ведущей к классным комнатам.

Позади меня Эри с шумом прокладывал себе путь сквозь толпу в синих куртках и серых брюках, собравшуюся возле столовой. Он обливался потом, как свинья, которую собираются зарезать. Взбежав на площадку второго этажа, я оглянулся. Эри, пыхтя, карабкался за мной. Тогда я громко взвизгнул, подражая свинье, и крикнул во весь голос:

– Ну, давай же, жирный боров, если ты хочешь меня трахнуть, сначала поймай!

Эри О'Лири застыл на месте, будто натолкнувшись на препятствие, и покраснел как свекла. Стоявшие внизу школьники стали смеяться – сначала один, потом другой. Затем кто-то взвизгнул, как и я, и показал пальцем на Эри. И вот уже все визжали и указывали на него пальцами.

– Он пытался залезть ко мне в штаны! – крикнул я.

Тут наступила испуганная тишина.

– Я этого не делал… – пробормотал Эри. – С чего это вдруг?

– Делал, делал, я видел!

Интересно, а это еще кто?

Кто-то в толпе под лестницей.

Малыш лет семи.

– Я видел, как он стоял в очереди и лез к нему в штаны, – сказал он, ткнув пальцем в Эри.

Отчетливо прозвучал всеобщий возбужденный вздох. Никто не мог поверить, что в школе, возводившей в культ регби и прочие мужские доблести, завелся ненормальный тип, развращавший невинных маленьких мальчиков.

Такое и в голову не могло прийти.

– Я этого не делал! Богом клянусь!

– Врешь! – крикнул я.

Не знаю, то ли мое обвинение повлияло, то ли его попытка оправдаться, но только случились три вещи одновременно: Эри ринулся за мной, я побежал от него, а в ошеломленной толпе недоверчивость сменилась яростью, и все дружно бросились за Эри.

Я мчался по коридору так, будто за мной гналась тысяча чертей. За Эри они действительно гнались. Добежав до угловой лестницы, я услышал, что и по ней поднимаются преследователи, чтобы перехватить нас. В конце коридора передо мной открылась дверь, и из нее вышел преподаватель биологии.

Известный всем под именем Симус Грейс.

А так же как Директор школы.

Все замерли.

Я оглянулся на Эри, переводя дыхание.

Он тоже тяжело дышал, или даже хрипел, опершись потной рукой о стенку. Когда он сменил положение и убрал руку, на холодной штукатурке остался след – влажное темное пятно от его пятерни. Лицо его покраснело, он пыхтел и ловил ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды на палящее солнце. Позади него кружила стая акул, плотоядно щелкая зубами.

В ожидании.

В этот момент мне стало жаль Эри – по крайней мере, захотелось его пожалеть. Жалость свернулась комком где-то в горле. Я не думал, что дело зайдет так далеко. Но оно зашло, и от меня зависело, пойдет ли оно дальше. Я должен был принять решение: гнуть ли свою линию и добиться, чтобы Эри наказали как растлителя малолетних, отомстив ему тем самым за Бобби, или же честно признаться, что я это выдумал, и подвергнуться наказанию самому.

Очень может быть, что Бобби разъярится на меня и в том и в другом случае.

Я думаю, на него не произвел бы особого впечатления тот факт, что я отомстил его обидчику, а если бы я сознался сейчас во лжи, то он, скорее всего, счел бы меня слабаком. Так стоило ли ради этого копья ломать?

И все же я не мог оставить все как есть.

Но почему?

Попытавшись задним числом честно разобраться в этом, я пришел к выводу, что хотел спасти Эри О'Лири. Я боялся того, что Бобби может с ним сделать.

Директор возвышался над нами, как великан среди пигмеев. Все, потупившись, ждали, что он скажет. А он молча стоял, разглядывая нас. Сердца, бешено колотившиеся несколько мгновений назад, сбавили обороты. Многие под его взглядом стали непроизвольно топтаться на месте, по толпе волной прошелестел нервный шепот.

Я взглянул на округлившиеся, как у совы, глаза Эри и его испуганно приоткрытый рот и подумал: пусть бы уж директор сказал что-нибудь, нарушил сковавшее всех оцепенение.

– Уокер. О'Лири. Зайдите в мой кабинет.

Приказ был отдан мягким, едва слышным голосом, но ослушаться его было невозможно. Опустив плечи и повесив головы, мы поплелись в директорские владения. Голос мистера Грейса позади нас велел всем остальным разойтись.

Мы сели на скамью возле кабинета, как прихожане перед исповедью, перебирающие в уме свои грехи в надежде, что их байки сочтут заслуживающими доверия.

Я сидел спокойно, скрестив ноги под скамейкой и сложив руки на коленях. Краем глаза я наблюдал за Эри, который нервно ерзал и грыз ногти. На его лбу и дрожащей верхней губе выступили капельки пота. Из носа у него текло, и он то и дело вытирал его тыльной стороной ладони.

– Какого хрена ты это придумал? – спросил он, не поднимая головы и не глядя на меня. – Зачем ты всем растрезвонил эту чушь?

– Ну… Не знаю зачем.

– Ты и ему скажешь то же самое?

– Нет.

– Почему ты ко мне прицепился? Что я тебе сделал?

– Я тебя не переношу. И все остальные тоже. Ты урод. Измываешься над маленькими.

– Да пошел ты!..

– Избил моего друга. Без всякой причины.

– Кого это?

– Бобби де Марко.

– Не знаю я никакого Бобби де Марко, Никогда не слышал этого имени.

– Ну, так сейчас слышишь и уж теперь не забудешь до самой смерти.

– Не говори ему, пожалуйста! – захныкал он. – Я сделаю все, что ты скажешь.

– Ты козел! – взорвался я. Терпеть не могу, когда хнычут.

Эри начал всхлипывать. Он, должно быть, догадывался, что я не отступлю. Его потная туша раскачивалась взад и вперед, ноги дрожали. Головой он мотал из стороны в сторону, словно был не согласен с тем, что его ожидает.

Не могу толком объяснить, почему я вел себя так гнусно в этот день. Может быть, во мне зашевелился тот самый инстинкт убийцы, о котором говорил Бобби. Я наслаждался тем, что Эри был целиком в моей власти. Единственное, что меня утешает, – я испытывал сложную гамму переживаний: чувство вины и ответственности за сделанный выбор, которое боролось во мне с упоительным ощущением силы. Непростая дилемма для одиннадцатилетнего мальчишки. Если бы Эри перестал реветь, мне, наверное, стало бы его жалко. Я все равно не отказался бы от того, что собирался сделать, но при этом я, возможно, почувствовал бы укол совести. А ненависть порождала злость, которая придавала мне сил, позволяя не сдаваться. Когда я злился, то был способен на все. Я никого не боялся.

Кроме Бобби.

И директора.

Директор умело играл на нашем страхе.

Он вселял в нас ужас почти незаметно, но все мы испытывали его. Чего мы боялись, я не знаю. Он держался благодушно и непринужденно и казался самым приятным из всех учителей школы. Но он был хозяином положения, и это чувствовалось во всем. У него была власть казнить и миловать, сознанием которой он проникся насквозь. Она въелась в его сердце и душу.

Да уж, если вас вызывали к директору, то вы понимали, что такое страх. Каким бы он сам ни был внимательным и добрым, никто не мог держаться так же благодушно и непринужденно в его обществе.

– Уокер, ты первый, – бросил он, проходя мимо нас в свой кабинет и не посмотрев в нашу сторону.

Кабинет был похож скорее на маленькую библиотеку. Сквозь узкое окно с раздвинутыми шторами проникали косые лучи холодного голубоватого зимнего света, которые прорезали янтарный сумрак и высвечивали плавающие в воздухе пылинки. Все стены комнаты были завешаны полками, прогнувшимися под грузом книг, журналов и коробок. На коробках красным фломастером были нанесены даты, а внутри них, похоже, содержались газетные вырезки. Перед окном стояли – письменный стол, обитый кожей стул с высокой спинкой и другой стул, попроще.

– Сядь, – произнес директор, опускаясь на кожаный стул спиной к окну.

Я сел лицом к нему, щурясь от яркого зимнего света.

– Слушаю, что у вас произошло, – сказал он едва слышно. Прямо какая-то шепчущая тень.

Я рассказал ему.

Я старался не суетиться, все время следил за собой. Время от времени я пускал петуха, так как в горле у меня пересохло. Я прокашливался и продолжал со скрипом, остановками и толчками тянуть свою историю. В целом роль невинной жертвы мне не удалась.

– Я тебе не верю, – обронил он, когда я закончил. Я был уничтожен. Как он догадался?

– Я не вру! Нет, не вру! – Что еще я мог сказать?

– Иди.

– Я не вру.

– Ступай, – бесшумно прогремел он.

Голос его пригвоздил меня к месту. С большим трудом мне удалось наконец оторваться от стула и пятясь добраться до двери. Во время отступления взгляд мой не отрывался от его лица. Его сумрачный силуэт на фоне окна молча наблюдал за тем, как я открываю дверь и вываливаюсь в проем.

В коридоре я обнаружил, что меня покрывает липкий пот, пропитавший даже рубашку. Я прислонился спиной к стене, не спуская глаз с двери; бетон и крашеная шероховатая штукатурка немного охладили меня.

Эри О'Лири сидел там же, где я оставил его. Единственная разница была в том, что качался он еще более темпераментно. Когда он поднял на меня глаза, я постарался принять независимый вид и двинулся мимо него.

– Как прошло? – спросил он с дрожащей улыбкой.

– Тебе крышка, ~– улыбнулся я в ответ.

Я уже начал спускаться по лестнице, когда услышал, как открывается дверь директорского кабинета и О'Лири приглашают на ковер. Я прошагал мимо своего класса, через актовый зал, через спортплощадку и направился домой.

Всю дорогу я плакал.