Текст книги "Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э."

Автор книги: Майкл Манн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 61 страниц)

Весьма занимательно искать иные, помимо военных, причины падения империй. Три такие причины могут быть обнаружены в самом устройстве империй доминирования, которое я описал в предыдущей главе. Первой и, вероятно, наиболее очевидной причиной было отсутствие безопасного места для имперских границ в Месопотамском регионе. Его границы были не природными, а искусственными – установленными военной силой. В Месопотамии различные речные долины представляли собой ядро для более чем одной империи, поскольку технологии завоевания и управления были еще недостаточно развиты, чтобы захватить и удерживать весь регион. Это соперничество между империями потенциально подрывало силы каждой из сторон. К тому же во всех империях лояльность провинций и пограничных областей была условной.

Второй и более общей причиной была диалектика экономического, политического и идеологического механизмов интеграции в системе, которую я описал как систему принудительной кооперации. Интеграция между речными долинами и высокогорьем (или в случае Крита между прибрежными и высокогорными регионами) была искусственной и зависела от высокого уровня перераспределения и принуждения. Перераспределяющий механизм был уязвим для роста населения и засоления почв. Принуждение требовало постоянных сил части государства. Без этого все заканчивалось восстаниями в провинции и династической борьбой.

Третья причина: результатом развития внешних пограничных народов стало не только появление военных соперников империй. Это также могло привести к экономическим трудностям для них: вероятно, падению прибылей от торговли на большие расстояния, взиманию «защитной ренты» растущей властью военных вождей пограничий. Мы можем прийти к весьма правдоподобному заключению, что империи уже были под большим напряжением, прежде чем колесницы нанесли последний сокрушительный удар. Этот феномен повторялся во всех древних империях – его обозначают, как «чрезмерную сегрегацию» (Rappaport 1978), «гиперкогерентность» и «гиперинтеграцию» (Flannery 1972; ср. Renfrew 1979), кроме того, эти понятия выражают единую природу всех империй до их крушения.

Учитывая природу завоевателей, весьма маловероятно, что они смогли бы создать свои стабильные обширные империи. Править из колесницы тяжело. Колесница – это наступательное, а не оборонительное или консолидирующее оружие. Они пополняют свои запасы на просторных кормовых лугах и из сельского ремесла, а не из интенсивного сельского хозяйства и городских ремесел. Колесница принесла с собой развитие более децентрализованных аристократий со слабо очерченными границами. От богатых воинов требовалось владение обширными пастбищами, чтобы можно было содержать колесницу, лошадей, оружие, а также свободное время для тренировок. В систематической координации со стороны централизованного командования не было никакой необходимости, напротив, требовались высокий уровень индивидуального мастерства и способности к координации небольших отрядов, которые были автономны от большей части военной кампании. «Кастовая лояльность» феодалов и слава аристократов составляли хорошую социальную базу для обоих качеств (см. исследование приемов видения войны хеттов, выполненное Гойтце (Goetze 1963). Лидеры армий колесниц испытывали большие сложности в создании централизованных государств по сравнению с более ранними завоевателями, например Саргоном, который координировал пехоту, кавалерию и артиллерию. Разумеется, их правление было в первую очередь «феодальным».

Арийцы сохраняли свои децентрализованные аристократические структуры и не создавали государства веками после своего прибытия в Индию. Они напоминали ближневосточных митаннийцев. Хетты установили централизованные царства около 1640 до н. э., последние были установлены в 1200 г. до н. э., но знать, свободные воинские сословия пользовались существенной автономией. Их обычно описывают как «феодальные» государства (см., например, Crossland 1967), указывая на преобладание военных феодальных поместий: за пределами центра они господствовали, используя «слабую» стратегию правления через вассалов, соотечественников и клиентов. Микены устанавливали более централизованные экономики с перераспределявшими дворцами, но таковых было немного, к тому же их эффективность упала в «темные века» – период, описанный Гомером. Его миром был не мир государств, а мир лордов и их вассалов (Greenhalgh 1973). Царство Миттани было хурритской конфедерацией. Их верховный вождь управлял через своих клиентов на всей территории с постоянно изменявшимися границами, поскольку вассалы присоединялись к конфедерации и покидали ее. Касситы основали нежесткое феодальное царство, пожаловав широкие земли своей знати и расселившись вокруг покоренного Вавилона.

Основной проблемой, которую испытывали все, было то, что они не могли тягаться со своими предшественниками в том, что касалось интеграции больших территорий. У них не было письменности, опыта принудительной координации труда, каким обладали правители оседлых земледельцев. Кроме того, их военная мощь продолжала их децентрализовывать. Более успешные, особенно хетты и касситы, ответили на эти вызовы заимствованием письменности их предшественников, а также их технологий цивилизации. Но это еще больше дистанцировало правителей от их изначальных последователей.

Чем менее успешными становились захватчики, тем более уязвимыми они были для контратаки. Их технологии правления были слабыми. Поэтому оседлые земледельцы могли дать им отпор, либо сев на колесницы, либо увеличив размер и сплоченность своей пехоты, а также уровень городских укреплений. В Сирии и Леване в XVII и XVIII вв. до н. э. увеличивалось количество городов-государств с более надежными укреплениями. Два старых центра власти – Египет и Вавилон и новый – Ассирия осуществляли до некоторой степени более широкое управление. В 1580 г. до н. э. египтяне игнали гиксосов и установили Новое царство. В следующем столетии египетские колесницы, корабли и торговцы были использованы для захвата Палестины и распространения египетской власти на юго-востоке Средиземноморья. Египет впервые стал империей доминирования. Вавилонские правители восстановили свою власть в XII в. до н. э. Однако основной военный отпор в Месопотамии пришел от ассирийцев. Унаследовав свою культуру от Шумера, они стали развивать торговлю до нашествия индоевропейцев. С колесницами, а также с улучшенными защитными доспехами они одержали победу над своими митаннийскими владыками около 1370 г. и двинулись покорять другие территории (см. главу 8).

Таким образом, оседлые земледельцы могли выучиться новым военным технологиям. Опять же вопреки общему стереотипу не существовало общих военных преимуществ кочевых скотоводов или колесниц. Более того, общая децентрализация правления не включала разрушения более широких сетей взаимодействия. Города-государства и феодальные конфедерации научились объединять торговлю с войной, обмениваться товарами и лингвистическими элементами. Письмо упростилось и свелось к линейной модели «один знак – один звук» (которая рассматривается в следующей главе). Более широкие символы диффузной власти были уже на подходе. Они пришли в виде второй шоковой волны.

ВЫЗОВ ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА

Около 2000 г. до н. э., вероятно, на севере Черного моря началась добыча и угольное плавление железа, опять же, вероятно, в ответ на экономические стимулы, продолжавшие поступать с юга^[57]. Железо соперничало со сплавами меди, особенно с бронзой. Бронза – это сплав меди и олова, остуженный и затвердевший. Но железо создается путем обуглероживания и закаливания, позволяющим полурасплавленному железу войти в контакт с неочищенным углеродом, содержащимся в угольном топливе. Ни одна из техник, используемых в древности, не могла произвести ничего, кроме сталистого чугуна, который по прочности практически не отличался от бронзы и немного меньше поддавался коррозии. Но к 1400 г. до н. э. производство железа стало значительно дешевле производства бронзы. Поэтому стало возможным массовое производство инструментов и орудий. Хетты, расселившиеся неподалеку от Черного моря, по всей вероятности, первыми начали широко использовать железные орудия. Осуществлять политический контроль за металлургией было сложно, и секрет изготовления железа разошелся по всей Европе и Азии к 1200 г. до н. э. Железо в отличие от меди и олова находили практически по всему земному шару, поэтому его добыча практически не поддавалась контролю (в отличие от меди: вспомните, как египетское государство контролировало медные шахты). Снижение стоимости железа означало, что любой топор мог выкорчевать дерево, а железный сошник плуга был способен распахать легкие, увлажняемые дождями почвы, бывшие в пределах экономической досягаемости подсечно-огневых земледельцев, которые отныне могли производить небольшой излишек. Росли оседлое земледелие на увлажняемых дождями землях, не зависящих от искусственной ирригации, и крестьянское фермерство в качестве экономической и военной власти.

Баланс власти сместился. Этот сдвиг обладал рядом аспектов: от скотоводов и ирригационных земледельцев к крестьянам, возделывавшим земли, увлажняемые дождями; от степей и речных долин к травянистым почвам; от аристократии к крестьянству; от мобильных колесниц к тесно сгруппированным массам тяжеловооруженной пехоты (или со временем к тяжелой кавалерии); от Среднего и Ближнего Востока на Запад, Север и Восток; от империй доминирования и разветвленной племенной конфедерации к деревням и индивидуальным кланам или племенам. Хотя некоторые доказали свою несостоятельность, они составляли единую технологическую революцию. Железо стало символом социальной революции – «путеукладчика» экономической и военной власти.

Экономические результаты понять сравнительно легче. Любой землепашец, возделывавший земли, увлажняемые дождями, способный создавать излишки, мог обменять свою продукцию на топор или плуг. Любой преуспевающий крестьянин мог впрячь в плуг быков. В геополитических терминах экономический рост непропорционально сильно сдвинулся к увлажняемым дождями долинам Анатолии, Ассирии, Юго-Восточной Европы и Северного Средиземноморья. Этот регион развил экономику, в которой индивидуальное крестьянское домохозяйство полагалось непосредственно на развитый экономический обмен и профессиональную специализацию. Собственный труд и орудия, относительно независимые от прочих домохозяйств, создавали излишки – стимул для мелкой частной собственности, демократизации и децентрализации экономической власти. Непосредственные экономические практики (относительно «интенсивная» сторона экономической власти (что рассматривалось в главе 1) могли стать новым средством исторической организации власти, которым они стать не смогли, уступив развитию первых цивилизаций.

Другим экономическим изменением было усиление локальной торговли и торговли на средние расстояния. Вспомним, что большая часть торговли на большие расстояния была торговлей металлом. Теперь же, когда доминирующий металл – железо был обнаружен, торговля практически повсеместно локализовалась. Все больший спрос исходил от крестьянских домохозяйств, требовавших полусырьевых товаров (одежды, вина и т. п.), относительно громоздких и все еще недостаточно практичных, чтобы перевозить их на большие расстояния по суше. Эти товары можно было доставить морским транспортом. Морской транспорт передвигался не по подготовленным и контролируемым коммуникационным маршрутам. Хотя власть и могла контролировать все внутренние моря (Средиземное море, Черное море, Арабский залив и т. п.), торговля продолжала децентра-лизировать и демократизировать экономическую власть. Практики крестьянских домохозяйств были теснее связаны с экстенсивными торговыми маршрутами. Мы наблюдаем усиление организационных средств экономической власти – то, что в главе 1 я назвал «цепями практик».

Военные и политические последствия были более сложными и разнообразными. Крестьяне становились более критически важными и автономными акторами экономической власти, но местные традиции определяли то, как это выражалось в политических и военных терминах. На Западе, то есть в Южной Европе, за пределами Греции, до сих пор не существовало никаких государств, никакой власти, которая могла бы сдерживать торговцев и крестьян, помимо разве что слабо развитой племенной и поселенческой аристократии. Поэтому деревни и племена, весьма нестрого мобилизованные аристократией, сами развивались как военные и политические силы.

Другой ближневосточной крайностью были хорошо организованные империи доминирования, подобные Ассирии, которые могли поддерживать контроль над крестьянством, мобилизуя его в пехоту, снабжая железным оружием, доспехами и осадными орудиями. Дешевое оружие и высокая продуктивность земель, увлажняемых дождями, повышали возможности экипировки и снабжения масс. Традиционным базисом для координации таких масс была империя. В долгосрочной перспективе это усиливало подобные империи.

Разумеется, для традиционного государства, которое даже не обладало крестьянскими землепашцами, появился третий вариант: использовать крестьянские излишки, чтобы платить иностранным наемникам. Забегая несколько вперед, отметим, что это была стратегия, адаптированная египтянами. Хотя они были единственной державой, которая не выплавляла железо, они уцелели и даже процветали, предпочитая платить грекам за весь процесс – от выплавки до убийства! Одним словом, политические и военные сдвиги были геополитическими, трансформировавшими региональный баланс сил в большей степени, чем внутренний баланс любого конкретного государства.

В геополитическом отношении подобные геополитические силы приходили в состояние насильственного конфликта. Но в силу того, что большинство сражавшихся были либо совершенно неграмотными, либо едва могли писать, нам известны лишь схематичные хроники катастроф. Раскопки города-государства Трои на побережье Черного моря демонстрируют, что он был разрушен между 1250 и 1200 гг. до н. э., вероятно, в ходе Троянской войны, описанной Гомером, или же, что также вероятно, в результате действий микенских греков. Однако незадолго до 1200 г. до н. э. защитные сооружения микенских земель также стали расти, что свидетельствовало о давлении, которое испытали их жители. Около 1200 г. укрепленные дворцы Микен, Пилоса и других центров были сожжены. Около 1150 г. до н. э. масштабы катастрофы возросли: остатки микенской дворцовой культуры были уничтожены; Хеттское царство разрушено, его столица и прочие важнейшие города были сожжены; пришел конец правлению касситов в Вавилоне. Около 1200 г. египтянам с трудом удалось отбиться от атак на дельту Нила, которые предприняли те, кого они называли народами моря. К 1165 г. Египет потерял все территории за пределами Нила и его дельты в результате атак народов моря и семитских народов, вторгшихся в Палестину из Аравии, – израильтян, ха-нанеев и других ветхозаветных народов.

Точные даты этих событий чрезвычайно важны для того, чтобы понять, чем они были. В какой последовательности были разрушены Троя, Микены, Богазкей (столица хеттов) и Вавилон? Мы не знаем этого. Опираясь исключительно на египетскую хронологию и отсылки к народам моря, мы так и продолжим находиться в неведении.

Мы можем добавить к ним свидетельства из Греции. Последующие греческие историки предполагали, что микенцы были свергнуты дорийцами, которые вместе с другими грекоговорящими народами, спустились из Иллирии на севере. Один из этих народов – ионийцы затем основал колонии в Малой Азии. Никто не знает, где именно располагалось это место. Дорийский и ионийский народы прослеживаются в разных областях Греции, а в центральных областях, таких как Спарта и Аргос, дорийцы правили слугами, которые были покорены недорийскими греками. Но эти завоевания могли произойти после падения Микен. У нас нет четкого представления о том, кто уничтожил Микены. Как отмечает Снодграс, все выглядело «как вторжение без захватчиков» (Snodgrass 1971: 296–327; ср. Hopper 1976: 52–66).

Логический вывод состоит в том, что народы моря были слабой конфедерацией новых геополитических сил, союзом пиратов и торговцев/пиратов, прибывших из Северного Средиземноморья и берегов Черного моря с железным оружием, проникших в земли хеттов, освоивших микенские торговые маршруты и, вероятно, обучившихся лучшей организации от обоих соперников одновременно (Barnett 19755 Sandars 1978). Викинги являются более поздним их аналогом – их основной единицей разрушения и завоевания был отряд из 32–35 воинов-гребцов со слабой организацией за пределами временного союза с другими кораблями. Но это всего лишь заключения, полученные путем логического выведения и аналогии. Тем не менее морская власть была критической для этой второй волны северных завоеваний. Внутренние империи доминирования были не так сильно подвержены этой угрозе в отличие от угрозы в рамках первой волны завоеваний. Это предполагает разрыв между сухопутными и морскими властями, первые из которых были более традиционными, а последние – новыми.

Более обширные территории и большее количество народов попали в отношения взаимозависимости под действием этих двух северных вызовов. Кроме того, в краткосрочной перспективе они сократили интеграционный потенциал обществ, объединенных вокруг государства. Более мелкие государства и племена соперничали, торговали и вступали в диффузные культурные отношения друг с другом. Они были пограничными народами, которых манила цивилизация и которые были заинтересованы в ее достижении. Они внесли свой вклад в экономическое и военное развитие. Выкорчевывание и рубка деревьев увеличивали их излишки, воины в железных доспехах и с железным оружием стимулировали военную власть.

Таким образом, в течение первого тысячелетия до новой эры произошли три изменения в отношениях власти различных ритмов и в различных областях, которые принесли с собой вызовы с севера:

1) стимулирование интерстициальных торговых государств с их собственными отличительными политическими, военными и идеологическими механизмами власти;

2) рост власти (возможностей) крестьян и пехоты, возрождение интенсивной мобилизации экономической и военной власти в относительно небольших и демократических сообществах;

3) рост, хотя и более медленными темпами, в большинстве областей, экстенсивной и интенсивной власти крупномасштабных империй доминирования, в чем-то потенциально приближавшихся к территориальным империям.

Эта сложная картина состоит из множества частично пересекающихся сетей власти. Однако эти тренды были хорошо задокументированы, поскольку основные примеры каждого типа (Финикия, 1; Греция, 1 и 2; Македония, 3; Ассирия, 2 и 3; Персия, з; Рим, 2 и 3) были письменными и исправно хранящими письменные свидетельства. Хронология их развития займет несколько глав.

Их общества были цивилизованными, располагавшими существенной властью. Тем не менее ни одному из них не удалось достичь геополитической гегемонии над всем ближневосточным средиземноморским миром. Ни один из типов экономической, идеологической, военной или политической власти не был преобладающим, напротив, это была область существенного социального взаимодействия. Но давайте не будем смотреть на эту «мультигосударственную» область через оптику современного опыта. Способность любого из них к проникновению в социальную власть была рудиментарной. Их соперничество было не только «международным», но и интерстициальным. То есть различные способы организации власти, формы экономического производства и обмена, идеологии, военные методы, формы политического управления были распространены поверх государственных границ и между их жителями. На внутреннем уровне гегемония была так же недостижимой, как и на международном.

Все это создало уникальный случай, выходящий за рамки ближневосточных и средиземноморских цивилизаций первого тысячелетия до новой эры. Даже в главе 4 я не был уверен в сравнительных обобщениях. Они были всего лишь горсткой примеров независимо возникших цивилизаций. Впоследствии различия между ними росли. В главе 5 я продолжил работу с несколькими широкими обобщениями, касающимися империй доминирования. Но их ядром (как обычно бывает в сравнительной социологии) было сравнение Ближнего Востока и Китая. Теперь эти два пути разошлись. К временам династии Хан Китай был единой цивилизацией. Расширяясь, он достиг полупустынных степей на севере и западе. Хотя оттуда периодически появлялись воинственные кочевники, Китай практически ничему у них не научился, за исключением военных техник. К югу раскинулись джунгли, болота и располагались менее цивилизованные и опасные народы. На своих землях Китай был гегемоном. На востоке лежали моря и потенциальные соперники, особенно Япония. Но их взаимодействия были редкими, а некоторые китайские режимы возвели барьеры для иностранцев. Цивилизованный космополитический Ближний Восток стал уникальным случаем. Поэтому сравнительная социология здесь бессильна (хотя она на мгновение возрождается в главе п) не по логическим или эпистемологическим, а по более непреодолимым причинам – в связи с отсутствием эмпирических сравнимых случаев.

Основными особенностями цивилизации, наследником которой стал современный Запад, были геополитический полицентризм, космополитизм и отсутствие гегемона. У них были три экологических корня: ирригационные речные долины и ограниченные пахотные земли – ядро территорий ближневосточных империй; более открытые широкие пахотные земли в Европе, а также внутренние моря и связи между ними. Непосредственное соседство подобных экологических систем не имело аналогов в мире. Следовательно, во всемирно-исторических терминах такими же были и цивилизации, которые возникли в этих условиях.

БИБЛИОГРАФИЯ

Barnett, R. D. (1975). The Sea Peoples. Chap. 28 in The Cambridge Ancient History, ed. 3d ed. Vol. II, pt. 2. Cambridge: Cambridge University Press.

Crossland, R. A. (1967). Hittite society and its economic basis. In Bulletin of the Institute of Classical Studies, 14. –. (1971). Immigrants from the North. Chap. 27 in The Cambridge Ancient History, ed. I. E. S. Edwards et al. 3d ed. Vol. I, pt. 2. Cambridge: Cambridge University Press.

Drower, M.S. (1973). Syria, c. 1550–1400 B.C., Chap. 10 in The Cambridge Ancient History, ed. I. E. S. Edwards et al. 3d ed. Vol. II, pt. 1. Cambridge: Cambridge University Press.

Flannery, K. (1972). The cultural evolution of civilizations. Annual Review of Ecology and Systematics, 3.

Goetze, A. (1963). Warfare in Asia Minor. Iraq, 25.

Greenhalgh, P. E. L. (1973). Early Greek Warfare. Cambridge: Cambridge University Press. Gurney, O.R. (1973). Anatolia, c. 1750–1600 B.C.; and Anatolia, c. 1600–1380 В. C. Chaps. 6 and 15 in The Cambridge Ancient History, ed. I. E. S. Edwards et al. 3d ed. Vol. 11, pt. 1. Cambridge: Cambridge University Press.

Heichelheim, F. M. (1958). An Ancient Economic History. Leiden: Sijthoff. Hopper, R.J. (1976). The Early Greeks. London: Weidenfeld & Nicolson. Oates, J. (1979). Babylon, London: Thames

Rappaport, R. A. (1978). Maladaptation in social systems. In the Evolution of Social Systems, ed. I. Friedman and M.J. Rowlands. London: Duckworth.

Renfrew, C. (1979). Systems collapse as social transformation: catastrophe and anastrophe in early state formation. In Transformations: Mathematical Approaches to Culture Change, ed. C. Renfrew and K. Cooke. New York: Academic Press.

Sandars, N. F. (1978). The Sea Peoples. London: Thames & Hudson. Snodgrass, A. M. (1971). The Dark Age of Greece. Edinburgh: Edinburgh University Press.

ГЛАВА 7

Финикийцы и греки: децентрализованные цивилизации с множеством акторов власти

В этой главе я рассмотрю возникновение и развитие двух основных децентрализованных цивилизаций первого тысячелетия до новой эры – Финикии и Греции.

Я сконцентрируюсь на Греции, поскольку ее развитие значительно лучше задокуменировано, в результате чего мы можем различить основные этапы диалектики ее развития. Я постулирую, что огромный вклад обоих народов в развитие социальной власти должен быть приписан децентрализованной и многоуровневой природе их цивилизаций, подходящей для извлечения преимуществ из геополитического, военного и экономического наследия их региона, особенно того, что было завещано им ближневосточными империями доминирования.

Я предполагаю, что эти принципиальные диалектики можно различить в ходе превращения Финикии и Греции в «передовые фронты» власти того времени. Первая, рассматриваемая кратко и гипотетически, касается возможности того, что эти цивилизации были частью макроисторического процесса. В этом случае децентрализованные цивилизации с множеством акторов власти, располагавшиеся на границах уже установленных империй доминирования, воспользовались успехом и институциональной ригидностью этих империй для «интерстициального возникновения» и установления своих автономных организаций власти. Однако после долгого успешного процесса развития власти их организации становились институционализированными и жесткими. С этого момента они, в свою очередь, были уязвимы для новых империй доминирования, лежавших на пути их завоеваний. Подобный процесс может быть прослежен в первом тысячелетии до новой эры. К тому, в какой степени это действительно было частью макроисторического процесса, мы вернемся в заключительных главах.

Вторая диалектика затрагивает «промежуточный период» успеха в развитии. Он обладал двумя принципиальными аспектами. Социальное развитие Греции будет интерпретировано, во-первых, как рост и взаимодействие трех сетей власти. Это время не столько частичного пересечения, сколько заключения в концентрические кольца: самым маленьким был город-государство, средним – геополитическая организация и лингвистическая культура, известная нам как Греция, внешним – частичное и колеблющееся понятие человечества в целом. В то же время коллегиальная демократическая природа двух первых колец также несла с собой еще одну диалектику: народные практики и классовую борьбу. Классы впервые стали способны к исторической реорганизации – с тех пор они сохраняют эту способность. Хотя Греция и Финикия в итоге разрушились до появления империй доминирования, это оставило отпечаток двух диалектик на трех взаимодействующих сетях и классах этих империй, а также, что вполне вероятно, и на нас.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ДЕЦЕНТРАЛИЗОВАННОЙ ЭКОНОМИКИ: ФИНИКИЯ – ГРАМОТНОСТЬ И ЧЕКАНКА МОНЕТ

Упадок хеттов и микенцев, а также отступление Египта обратно к Нилу привели к вакууму власти у восточных берегов Средиземного моря. Вся территория была децентрализована и состояла из мелких государств. Финикийские государства Ливанского побережья были частью этнически разнообразных ханаанских народов. Они писали вавилонской клинописью и использовали месопотамский и сирийский стиль, к тому же их расположение было стратегически выгодным для расширения торговли в западном направлении между Ближним Востоком, Египтом и стремительно растущей экономикой Европы. В указанном вакууме власти появились прибрежные города, укрепления и военно-морская сеть. Из библейской Книги Царств мы узнаем, что Хирам из Тира очень помог царю Соломону в XX в. Хирам доставил кедр и ель из Левана, за что Соломон дал ему 20 тыс. мер пшеницы и 20 мер чистого масла. Рабочие Хирама построили храм в Иерусалиме. Хирам доставлял золото и драгоценные камни в Израиль по Красному морю.

Возникновение ассирийской империи доминирования (см. главу 8) разрушило израильское государство, но не финикийскую морскую державу – ассирийцы брали дань начиная с IX в., но, будучи сухопутной державой, не могли с легкостью организовать средиземноморскую торговлю. Появление ассирийцев вдобавок к непрерывному, хотя и слабому, присутствию египтян было важно, поскольку оно отделяло сухопутную власть от морской и не давало никому в регионе возможности объединить сельскохозяйственную и морскую власть. Поэтому финикийская власть была исключительно морской^[58].

Финикийские корабли стали основным средством перевозки грузов начиная с IX в. и в конечном итоге вступили в ожесточенное соперничество с греческими. По всему Средиземноморью появилось множество колоний и перевалочных пунктов. Наиболее известный из них – Карфаген, основание которого обычно датируют 814–813 гг. до н. э., – создал собственную империю в Западном Средиземноморье. Вскоре финикийские прибрежные города потеряли морское превосходство над греками и политическую независимость сначала от Навуходоносора II, а затем от персов в VI в. Однако персы по-прежнему высоко ценили финикийские военно-морские силы, благодаря чему последние пользовались автономией на протяжении Греко-персидской войны. В конечном итоге эти силы потерпели сокрушительное поражение от Александра Великого в 332 г. до н. э. Карфаген и прочие западные колонии еще долгое время сохраняли политическую автономию вплоть до того, как Карфаген был уничтожен Римом в 146 г. до н. э.

Таким образом, Финикия была одной из крупнейших держав в течение примерно 500 лет, и это была держава с властью нового типа. За исключением поздней карфагенской империи в Африке, Сардинии и Испании, начиная с 400 г. до н. э. эта власть распространялась только на отдельные порты и непосредственно прилегавшие к ним земли. Каждый город-государство был политически независимым: даже самые маленькие североафриканские города никогда не были включены в Карфаген. Это была исключительно морская и торговая власть – «невеста моря», объединенная слабым федеральным геополитическим союзом городов-государств.

У такой морской власти были свои предпосылки. Первая заключалась в том, что Карфаген занял политический вакуум, возникший в стратегически важном регионе, расположенном между тремя основными областями социальной активности. Второй предпосылкой был рост пахотного сельского хозяйства по всему Средиземноморью, повышавший целесообразность морской торговли. Третьей предпосылкой было то обстоятельство, что ни одна из основных территориальных держав того времени не объединяла под своей властью море и сушу или ирригационные и пахотные земли. И Финикии это также было не под силу. Ее власть была исключительно морской по сравнению с властью прежних великих торговцев – минойской и микенской цивилизаций.

К тому же изменилась сама природа торговли. Вне зависимости от того, перевозили ли финикийские корабли только металл, шерсть, дерево и товары роскоши между двумя цивилизованными или централизованными государствами и их пограничными землями, они могли попасть во власть империй господства, как купцы в прошлые века. Прежде торговцы, пересекавшие черту города, отправлялись на центральную торговую или рыночную площадь, где их товары взвешивались и фиксировались писцами и прочими служащими государственной бюрократии. Но финикийцы привозили заметную долю необработанного и полуобработанного сырья (злаков, вина, кожи), а также готовых изделий, которые сами изготавливали. В их городах также были цеха и мастерские, выполнявшие кирпичные, плотнические работы, производство и покраску тканей, а также обработку драгоценных металлов. Большинство готовых изделий предназначалось не для царского дворца, а для домохозяйств статусом ниже – мелких благородных землевладельцев, городских жителей, относительно преуспевавших свободных крестьянских собственников. Такого рода товары предполагали более непосредственные отношения между продавцом и покупателем, не опосредованные центральной ролью перераспределявшей экономики, а только торговыми организациями Финикии. В этом отношении финикийцы создали более диффузную децентрализованную экономику по сравнению с той, которая была у их северных соперников. Основой их власти была мобилизация динамичной, но децентрализованной экономики, в которой непосредственные производители не обладали широкой территориальной организацией. Мы называем это рынком, и (в отличие от Поланьи) редко осознаем, насколько исторически уникальным было это явление.