Текст книги "Разоблачение"

Автор книги: Майкл Крайтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Зачем ты это делаешь? – спросил у нее Сандерс.

– Просто хочу его подбодрить, – ответила Мередит и прыгнула на кровать. – А почему бы тебе не подбодрить меня? – спросила она и задрала ноги, раскрыв…

– Том? Да вы слушаете меня? – вырвал его из воспоминаний голос Фернандес. – Эй, Том? Вы слушаете?

– Да, да, – сказал Сандерс, по-прежнему думая о Блэкберне.

Теперь ему вспомнились события, происшедшие примерно на год позже, вскоре после того как Сандерс начал ухаживать за Сюзен. Фил как-то остался у них обедать и, когда Сюзен отлучилась из-за стола, он сказал: «Она великолепна. Она просто потрясающа. Она просто прелесть». – «Но?» – «Но… – Блэкберн пожал плечами. – Она же юрист!» – «Ну и?» – «Никогда не доверяй юристам». И Блэкберн рассмеялся своим многозначительным мудрым смешком.

Никогда не доверяй юристам!

И вот теперь, стоя в конференц-зале «ДиджиКом», Сандерс отчетливо вспомнил эти слова, глядя, как Блэкберн свернул за угол.

– …Нет никакого выбора, – продолжала говорить Фернандес. – Вся ситуация не в их пользу. Позиция Джонсон весьма шаткая: магнитная лента очень опасна, и они не хотят, чтобы ее прослушали, и еще меньше хотят, чтобы она попала в руки репортеров. Налицо и осложнения по поводу прежних сексуальных опытов Джонсон: она прибегала к сексуальным преследованиям и раньше, они об этом знают. А то, что никто из ее бывших сослуживцев, с которыми вы разговаривали, не стал с вами сотрудничать, не значит, что такого смельчака не найдется в будущем. Ну и, конечно, некрасивая история, в которой выяснилось, что их главный юрисконсульт разболтал газетчикам информацию, не подлежащую разглашению.

– Что?! – воскликнул Сандерс.

– Да, – кивнула Фернандес. – Это Блэкберн рассказал все Конни Уэлш и этим совершил вопиющее нарушение всех правил, принятых во всем деловом мире по отношению к сотрудникам одной фирмы. Это, кстати, для него проблема номер один. Теперь, если собрать все вместе, то такое количество проколов может развалить любую компанию. Взглянув на это дело трезво, они решили пойти на сделку с вами.

– Ага, – сказал Сандерс, – но только, знаете ли, ничего трезвого я в их поведении не вижу.

– Слушайте, вы говорите, будто не верите им, – сказала Фернандес, – а вы поверьте – дело зашло слишком далеко, и они это поняли.

– Ну и что за сделку они предлагают?

Фернандес придвинула свой блокнот. – Вот, здесь все перечислено: они увольняют Джонсон; они отдают вам ее должность – если вы этого захотите; если не захотите, они восстанавливают вас в вашей прежней должности или дают вам любую аналогичную работу в фирме. За ваши страдания выплачивают вам сто тысяч долларов и оплачивают мои услуги. Если вы не захотите дальше работать в этой компании, они готовы оговорить с вами условия расторжения контракта. В любом случае вы получите пакет акций, причитающийся вам при акционировании новой компании – независимо от того, будете ли вы работать в фирме или нет.

– Ничего себе…

– Полная капитуляция, – кивнула Фернандес.

– И вы верите Блэкберну?

Никогда не доверяй юристам!

– Да, – подтвердила она. – Честно говоря, это первый разумный ход, который они сделали за весь день. Они так и поступят, Том, – дело приобрело большую огласку, а ставка слишком высока.

– А что насчет этого брифинга?

– Они обеспокоены исходом слияния – как вы и предполагали с самого начала. Им не хочется, чтобы все пошло прахом в последний момент из-за каких-то кадровых перемещений. Поэтому они хотят, чтобы на утреннем совещании вы присутствовали вместе с Джонсон как ни в чем не бывало. А в первые же дни следующей недели ее отправят на медицинское обследование, на котором, ко всеобщему сожалению, у нее обнаружат какую-нибудь серьезную болезнь – может быть, даже рак, – которая станет непреодолимой помехой для ее дальнейшей работы в качестве руководителя.

– Понятно.

Он подошел к окну и посмотрел на вечерний город. Тучи поднялись выше, и солнце наконец пробилось сквозь них. Сандерс глубоко вздохнул.

– А если я не приду на этот брифинг?

– Это как вы хотите. Но я бы на вашем месте пошла, – сказала Фернандес. – В данной ситуации вы в состоянии разрушить всю фирму. Только что в этом хорошего?

Сандерс еще раз вздохнул: с каждой минутой его настроение улучшалось.

– Так вы говорите, что это все? – спросил он наконец.

– Да. Все кончено, и вы победили. Вы выдержали это, Том. Поздравляю вас.

Она пожала его руку.

– Господи… – сказал он.

Фернандес встала.

– Мне нужно набросать проект соглашения, оговоренный мной и Блэкберном, предусмотреть все условия и в течение часа послать ему на подпись. Когда я получу подписанные бумаги, я вам перезвоню. А вам я порекомендовала бы тем временем заняться подготовкой к завтрашнему совещанию, а потом хорошенько отдохнуть, так как вы это заслужили. Завтра увидимся.

– Хорошо.

Очень неспешно охватывало его понимание, что все мучения позади. Это произошло так внезапно и быстро, что он был немного ошеломлен.

– Еще раз примите мои поздравления, – повторила Фернандес.

Затем она захлопнула свой чемоданчик и вышла.

* * *

В кабинет Сандерс вернулся ближе к шести часам. Синди уже ушла; она спросила, нужна ли будет Сандерсу, и он отпустил ее. Теперь он сидел за своим столом и смотрел в окно, переваривая события, произошедшие в конце дня. Сквозь стеклянную дверь он наблюдал, как сотрудники идут по коридору, торопясь домой. Он решил было позвонить в Финикс жене, но линия была занята.

В дверь постучали. Подняв глаза, Сандерс увидел стоявшего с виноватым видом Блэкберна.

– У тебя найдется минутка?

– Конечно…

– Я хотел только сказать тебе еще раз в приватной обстановке, что я очень сожалею о происшедшем. Под давлением массы управленческих проблем порой забываешь об общечеловеческих ценностях, невзирая на самые лучшие намерения. Когда стараешься быть лояльным со всеми, у кого-то обязательно вырастает на тебя зуб. А что есть фирма, как не общность людей? В конечном счете все мы люди. Как когда-то сказал Александр Поуп: «Все мы просто люди». И, глядя на твое долготерпение, с которым ты отнесся ко всему происшедшему, я хочу сказать тебе…

Сандерс не слушал – он слишком устал. К тому же главное он понял: Фил осознал, что вляпался в дерьмо, и теперь, по своему обыкновению, вылизывал задницу тому, кого недавно смешивал с грязью.

– А что Боб? – перебил Сандерс излияния адвоката. Теперь, когда все было позади, он испытывал много смешанных чувств по отношению к Гарвину. Он припомнил свои первые шаги в компании. Гарвин был тогда ему как отец, и теперь Сандерсу хотелось бы услышать от него что-нибудь ободряющее – слова извинения, что ли…

– Думаю, что Боб захочет отдохнуть пару дней, – сказал Блэкберн. – Это решение – относительно тебя – далось ему нелегко. Мне здорово пришлось на него нажать, и теперь ему надо обдумать, как преподнести все Мередит – ну, сам понимаешь.

– Угу.

– Но с тобой он обязательно поговорит, я знаю. А я пока хотел бы поговорить о завтрашней презентации. Поскольку она проводится для генерального директора Мердена, проходить она будет более официально, чем обычно принято у нас. Все соберутся в большом конференц-зале на первом этаже. Совещание начнется в девять и продлится часов до десяти. Председательствовать будет Мередит, и она попросит всех начальников отделов вкратце суммировать достижения и проблемы их подразделений. Сначала выступит Мери Энн, затем Дон, Марк, потом ты. Каждому дается три-четыре минуты. Сообщения зачитывают стоя. Обязательно надень пиджак и галстук. При возможности используй визуальный материал, но воздерживайся от технических деталей – пробегись по верхам. От тебя ждут в основном отчета по «мерцалкам».

– Ясно, – кивнул Сандерс. – Но ничего особо нового я им сказать не смогу, поскольку какого-либо прогресса мы пока не достигли.

– Ну и ладно. Я не думаю, что от тебя кто-нибудь потребует готового результата. Сделай ударение на успехе, достигнутом в прототипах, и на том, что раньше мы всегда справлялись со всеми производственными проблемами. Сильно не углубляйся, говори быстрее. Если у тебя есть прототип или макет, можешь прихватить его с собой.

– Ладно.

– Ты сам знаешь, как это делать – распиши в розовых тонах будущее цифровой записи и объясни, что мелкие производственные недоразумения не могут быть препятствием на пути прогресса.

– Мередит согласна с этим? – спросил Сандерс. Он был слегка обеспокоен, что она будет председательствовать на совещании.

– Мередит знает, что все руководители должны выступать в оптимистическом ключе, не вдаваясь в технические подробности, – так что с ней осложнений будет.

– Хорошо, – сказал Сандерс. – Позвони мне сегодня вечером, если по твоему выступлению возникнут вопросы, – предложил Блэкберн. Или с утра пораньше. Давай поскорее с этим покончим и двинем дальше: на следующей неделе нужно уже будет предпринять кое-какие изменения…

Сандерс кивнул.

– Ты человек, в котором фирма очень нуждается, Том, – торжественно сказал Блэкберн. – Я очень благодарен тебе за все. Напоследок хочу еще раз попросить у тебя прощения…

С этими словами адвокат удалился.

Сандерс, оставшись один, позвонил в Диагностическую группу, справиться, не наметилось ли у них какого-нибудь прогресса. Но никто не брал трубку. Тогда он залез в шкаф, стоявший за столом Синди, и достал оттуда аудиовизуальные материалы: большой схематический чертеж дисковода «Мерцалка» и схему сборочной линии завода в Малайзии. Когда он будет выступать, то сможет для наглядности прикрепить эти листы на стенд.

Тут ему пришло в голову, что Блэкберн в принципе был прав и неплохо было бы иметь под рукой прототип прибора или макет в натуральную величину. Или еще проще – можно принести один из аппаратов, присланных Артуром из Куала-Лумпура.

Теперь он вспомнил, что должен позвонить в Малайзию Артуру. Сняв трубку, он набрал номер.

– Кабинет мистера Кана, слушаю вас.

– Том Сандерс говорит.

– Мистера Кана нет, мистер Сандерс, – удивленно ответила секретарша.

– А когда он будет?

– Его нет, мистер Сандерс, и я не знаю, когда он вернется.

– Понятно. – Сандерс нахмурился. Это было странно. Как мог Артур оставить завод без присмотра, пока болеет Мохаммед Джафар?

– Может быть, что-нибудь ему передать? – спросила секретарша.

– Нет, спасибо.

Положив трубку, он спустился на третий этаж и, подойдя к дверям, ведущим в Отдел программирования, сунул в щель замка свою магнитную карточку-пропуск. Карточка тут же вылетела обратно, а в окошке индикатора появился ряд нулей. До Сандерса не сразу дошло, что его пропуск по-прежнему аннулирован, но он вспомнил о чужой карточке, найденной им в коридоре, и, достав ее из кармана, сунул в щель. Двери отворились, и Сандерс вошел внутрь.

Отдел оказался пуст, хотя программисты всегда имели весьма своеобразное представление о рабочем времени, и обычно даже в полночь здесь можно было кого-нибудь застать. Сандерс прямиком направился в комнату диагностирования, где должны были находиться присланные дисководы. Здесь стояли длинные ряды невысоких столов, окруженных электронным оборудованием и демонстрационными досками. Покрытые белыми покрывалами дисководы были расставлены по столам. Яркие лампы сейчас были притушены.

Откуда-то из смежной комнаты доносились звуки рок-н-ролла. Сандерс пошел на шум и обнаружил юного программиста лет двадцати, что-то считавшего на компьютере. Рядом с ним орал транзистор.

– А где все? – поинтересовался Сандерс.

Программист поднял глаза.

– Сегодня третья среда месяца.

– Ну и что?

– По третьим средам проходят собрания АПП.

– Ах, да… Ассоциация Поддержки Программистов, или АПП, была организована в Сиэтле по инициативе компании «Майкрософт» несколько лет назад и была отчасти социальным, отчасти коммерческим обществом.

– Вы не знаете, Диагностическая группа что-нибудь обнаружила? – спросил Сандерс.

– Не знаю, – программист отрицательно покачал головой. – Я только что пришел.

– Сандерс вернулся в диагностическую комнату и, включив свет, осторожно убрал белые покрывала с дисководов. На столах стояли только три разобранных аппарата; их потроха, разложенные под сильными увеличительными стеклами, были подсоединены к электронным приборам. Остальные семь дисководов, даже не вынутые из пластиковых пакетов, лежали в сторонке.

Сандерс взглянул на демонстрационные доски: одна была исписана уравнениями и торопливо нацарапанными данными; на другой была начерчена таблица дефектов:

A. Контр, несовм.?

ВЛСИ?

пит.?

Б. Дисфункц. оптики? регул, напр.? приб.? сервоприв.?

B. Лазер Р/О (а, б, в)

Г. Совокупн, мех.???

Д. Домовые?

Сандерсу все это мало что говорило. Он снова обратился к столам и всмотрелся в оборудование для тестирования. Оно было вполне стандартным, если не считать набора хирургических игл большого сечения и нескольких белых круглых сеточек, по форме напоминавших фотофильтры. Здесь же валялись снимки дисководов на разных стадиях разборки – группа протоколировала свою работу. Три снимка лежали отдельно, как будто представляли особое значение. Но Сандерс не смог понять почему. На всех трех фотографиях были изображены микросхемы, припаянные к зеленой плате.

Он вгляделся в дисководы, стараясь ничего не сдвинуть. Затем внимательно осмотрел аппараты, сложенные в стороне. И только теперь он заметил в герметичной пластиковой упаковке всех четырех оставшихся дисководов аккуратные проколы, сделанные иглами.

Тут же валялись шприц и раскрытый блокнот, на листке которого была выписана колонка чисел:

ЧНЕ

7

II (повторII)

5

2

И внизу кто-то приписал: «Это же так просто, как два пальца!..» Но Сандерсу ничего еще не было ясно, и он решил позвонить попозже Дону Черри, чтобы тот все объяснил толком. А сейчас он ограничился тем, что взял один из четырех неразобранных дисководов для завтрашней презентации.

Демонстрационные планшеты хлопали его по ногам, когда он вышел из диагностической комнаты, нагруженный материалами, и потащился вниз, на первый этаж» чтобы убрать свой багаж в специальный шкаф, который выступавшие в конференц-зале использовали для хранения своих аудиовизуальных материалов.

Выйдя в вестибюль, Сандерс прошел мимо стойки, за которой сейчас дежурил чернокожий охранник, следящий по телевизору за бейсбольным матчем и приветственна кивнувший Сандерсу. Потом свернул в коридор, ведущий в глубь здания, и пошел, неслышно ступая по мягкой ковровой дорожке. Коридор был темен, но из двери конференц-зала пробивался свет, который Сандерс увидел, еще не свернув за угол.

Подойдя поближе, он разобрал голос Мередит Джонсон, говорившей:

И что тогда?

Мужской голос, ответивший что-то, был неразборчив.

Сандерс остановился как вкопанный.

Стоя в темном коридоре, он прислушался. С того места, где он стоял, видеть он ничего не мог.

После короткого молчания Мередит снова спросила:

– Ладно, а будет Марк говорить о конструкции?

– Да, он все расскажет, – ответил мужской голос.

– Хорошо, – сказала Джонсон. – А как насчет…

Остального Сандерс не разобрал. Ступая на цыпочках, он прошел вперед и осторожно выглянул из-за угла: он по-прежнему не мог заглянуть в конференц-зал, но зато видел на полированной поверхности хромированной абстрактной скульптуры, имеющей формы пропеллера, искаженное отражение Мередит, шагающей по залу. Мужской голос принадлежал Блэкберну, стоявшему рядом.

– А что, если Сандерс не заговорит об этом? – спросила Джонсон.

– Заговорит, – заверил ее Блэкберн.

– А ты уверен, что он не… что… – Дальше снова неразборчиво.

– Нет, он… никакого представления.

Сандерс задержал дыхание. Мередит вышагивала по залу, ее изображение кривлялось и прыгало на изогнутой поверхности скульптуры.

– Значит, когда он это скажет… Я скажу, что это… что… ты имеешь в виду?

– Именно так, – подтвердил Блэкберн.

– А если он?..

Блэкберн положил руку ей на плечо.

– Да, тебе придется…

– …так… от меня потребуется…

Блэкберн успокаивающе что-то ответил, но так негромко, что Сандерс не расслышал почти ничего, кроме последних слов:

– …должно его прикончить.

– …можно… – Это говорит Мередит, и опять непонятно.

– …Не волнуйся… рассчитываем на тебя…

Тут раздался зуммер телефона. Оба потянулись к своим карманам. Мередит ответила на звонок, и они пошли к выходу из зала, прямо на Сандерса.

В панике тот завертел головой и увидел рядом дверь, ведущую в мужской туалет. Он только успел проскользнуть в нее, как Джонсон и Блэкберн прошли мимо его укрытия.

– Не надо беспокоиться, Мередит, – говорил Блэкберн. – Все будет прекрасно.

– А я и не беспокоюсь, – отвечала та.

– Все должно выглядеть гладко и беспристрастно, – объяснял адвокат. – Не надо озлобляться. В конце концов, на нашей стороне будут факты – он явно некомпетентен.

– А он не может проникнуть в базу данных? – спросила Мередит. – Нет. Он лишен допуска в систему.

– А вдруг он попробует каким-нибудь образом влезет в систему «Конли-Уайт»?

– Ты что, шутишь, Мередит? – засмеялся Блэкберн. Голоса стихали по мере того, как собеседники уходили все дальше и дальше. Наконец Сандерс услышал отдаленный щелчок замка закрывающейся двери и осторожно вышел в коридор.

Было пусто. Сандерс посмотрел на дверь в конце коридора. Его собственный телефон запищал так внезапно, что он от неожиданности вздрогнул.

– Сандерс слушает, – сказал он в трубку.

– Послушайте, – послышался в трубке голос Фернандес. – Я послала проект вашего контракта Блэкберну, но он вернул мне его с парой замечаний, которые мне не очень нравятся. Думаю, что нам лучше встретиться вместе их обсудить.

– Через час, – ответил Сандерс.

– А почему не сейчас?

– Прежде я должен кое-что сделать, – объяснил Сандерс.

* * *

– А, Томас! – открыв дверь своего гостиничного номера, Макс Дорфман сразу отъехал, вернувшись к телевизору. – Наконец ты решил зайти ко мне.

– Вы уже слышали?

– О чем? – поинтересовался профессор. – Я человек старый: никто обо мне уже не заботится, все меня отставили в сторону. Все, включая тебя. – Он выключил телевизор и улыбнулся.

– А что все-таки вы слышали? – спросил Сандерс.

– Да так, мало ли что. Сплетни, слухи. Почему бы тебе самому мне не рассказать?

– У меня неприятности, Макс.

– Еще бы! – фыркнул Дорфман. – У тебя всю последнюю неделю неприятности. Ты только сейчас заметил?

– Они хотят меня подставить.

– Они?

– Блэкберн и Мередит.

– Ерунда.

– Нет, это правда.

– Ты допускаешь, что Блэкберн в состоянии тебя подставить? Филип Блэкберн, бесхребетный дурак? У него же нет принципов и почти нет мозгов. Я сто лет назад советовал Гарвину его выгнать. Блэкберн не способен самостоятельно мыслить.

– Тогда Мередит.

– Ах, Мередит… Ну да, ну да… Такая прелесть! Такие очаровательные грудки…

– Макс, прошу вас…

– Когда-то ты тоже так считал.

– Это было очень давно, – объяснил Сандерс. Дорфман улыбнулся.

– Что, твои вкусы изменились? – с издевкой спросил он.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что-то ты бледен, Томас.

– Я ничего не могу понять. Я боюсь.

– Ах, ты боишься… Такой крупный сильный мужчина боится этой миленькой слабой женщины с такими миленькими грудками.

– Макс!..

– Конечно, у тебя есть основание бояться: она сделала тебе так много ужасных вещей. Она тебя обманывала, она тобой играла, оскорбляла тебя, да?

– Да, – признал Сандерс.

– И они с Гарвином подставили тебя?

– Да.

– Тогда зачем ты рассказывал мне о цветке, а?

Сандерс нахмурился, не сразу поняв, что имеет в виду Дорфман. Старик говорил так бессвязно и так любил быть…

– О цветке, – раздраженно повторил профессор, стуча костяшками пальцев по подлокотнику кресла-каталки. – О цветке, нарисованном на дверном стекле твоей квартиры. Мы с тобой как-то говорили об этом. Или теперь будешь утверждать, что забыл?

А ведь Сандерс и в самом деле не мог вспомнить, что было связано с этим цветком – до этого момента. Ho теперь он вдруг все вспомнил. Наваждение, которое преследовало его последние дни.

– Вы правы, я забыл.

– Ты забыл! – с иронией повторил Дорфман. – И ты думаешь, я в это поверю?

– Макс, но я и в самом деле…

Профессор фыркнул.

– Ты невозможен. Вот уж ни за что бы не поверил, что ты сможешь заливать так откровенно. Ничего ты не забыл, Томас. Ты просто предпочитаешь не смотреть лицо фактам.

– Каким фактам?

Перед мысленным взором Сандерса всплыло изображение цветка – такое ярко-оранжевое, пурпурное и желтое; цветок на двери в квартиру… В начале недели это воспоминание назойливо преследовало его, а сегодня вернулось…

– Не терплю я этих шарад, – пожаловался Дорфман. – Все ты, конечно, помнишь. Ты просто предпочитаешь не думать об этом.

Сбитый с толку Сандерс покачал головой.

– Слушай, Томас, ты рассказывал мне это лет десять назад, – настаивал профессор, помахивая рукой в воздухе. – Ты мне исповедовался. Рыдал, так сказать, в жилетку. Очень ты тогда был растерян, на то время приходились самые важные события твоей жизни. Значит, забыл, говоришь? – Старик недоверчиво покачал головой. – Ты рассказывал мне, как часто приходилось гонять с Гарвином в Японию и Корею. А по возвращении она всегда ожидала тебя в квартире в каком-нибудь эротичном наряде и в эротичной позе. И порой, подходя к входной двери, ты сразу видел ее сквозь нарисованный на стекле цветок. Или я не прав?

Он был не прав.

Воспоминание обрушилось на Сандерса внезапно, как телевизионное изображение. Он видел все так отчетливо, будто это происходило пять минут назад: ступеньки лестницы, ведущие к его квартире на втором этаже, и звуки, которые он услышал, еще не взявшись за ручку двери. Звуки, происхождение которых он даже не сразу понял, и, только когда он остановился на площадке и взглянул сквозь разрисованное стекло, он увидел…

– Я вернулся домой на один день раньше, – медленно сказал он.

– Вот-вот. Ты вернулся домой неожиданно… Размалеванное желтой, оранжевой и пурпурной краской стекло… А за ним – ее голая спина, дергающаяся вверх-вниз. Мередит сидела на коленях на кушетке в комнате и – двигалась вверх и вниз.

– И как же ты поступил? – спросил Дорфман. – Когда увидел ее?

– Я позвонил в дверь…

– Точно. Очень воспитанный мальчик – вежливый доброжелательный. Позвонил в дверь.

…Мередит повернулась к двери; ее спутанные волосы закрывали пол-лица. Только когда она отбросила их с глаз, она увидела Сандерса, и выражение ее лица изменилось, глаза широко раскрылись.

– А дальше? – подгонял Дорфман. – Что ты сделал потом?

– Я ушел, – ответил Сандерс. – Я вернулся… вернулся в гараж и сел в машину. Поехал проветриться. Ездил часа два, а то и больше. Когда вернулся, было уже темно.

– Конечно, ты был расстроен.

…Он опять поднялся по лестнице и заглянул сквозь дверное стекло: гостиная была пуста. Отперев дверь, он прошел в комнату. На кушетке стояла банка воздушной кукурузы, вся кушетка была разворочена, покрывало сбито. Телевизор работал, но звук был выключен. Сандерс отвернулся от кушетки и прошел в спальню, зовя Мередит по имени. Он нашел ее в спальне, где она стояла, склонившись над раскрытым чемоданом, и паковала свои вещи. «Что ты делаешь?» – спросил он. «Ухожу», – ответила она и повернула к нему лицо. Ее тело было напряжено, как струна. «Разве это не то, чего бы тебе хотелось?» – «Я не знаю…»

И тогда она разразилась рыданиями. Всхлипывая, потянулась за пачкой бумажных салфеток и стала громко, неуклюже, как ребенок, сморкаться. И как-то само собой получилось, что он протянул к ней руки, и она бросилась к нему в объятия, гладя его по лицу, и снова и снова повторяла сквозь слезы, как ей стыдно, как она сожалеет. И потом само собой… Дорфман хихикнул.

– Прямо на чемодане, да? Прямо на ее уложенном в чемодане бельишке вы и укрепили обретенный вновь союз?

– Да, – подтвердил Сандерс.

– Она возбуждала тебя, ты опять хотел ее. Она чуть не предпочла тебе другого, но ты хотел обладать ею.

– Да…

– Любовь прекрасна, – сказал Дорфман с новой порцией сарказма. – Чистая, невинная… Так вы снова оказались вместе, да?

– Да, на некоторое время. Но ничего хорошего из этого уже не получилось.

Да, все в конце концов закончилось как-то странно. Сначала он злился на нее, затем простил. Он думал, что они смогут жить вместе. Они говорили о своих чувствах и всячески старались доказать свои слова делами, и Сандерс изо всех сил старался восстановить былое. Но происшедший инцидент нанес смертельный удар их отношениям – из них ушло что-то очень важное… И они могли сколь угодно убеждать себя в том, что все в порядке, но – тщетно: сердцевина их любви была мертва. Они барахтались, стараясь внести в развалившуюся совместную жизнь прежнюю энергию, но в конце концов все развалилось…

– И когда все закончилось, – подсказал Дорфман, – ты прибежал ко мне поговорить.

– Да, – сказал Сандерс.

– И о чем же мы разговаривали? – спросил профессор. – Или это ты тоже «забыл»?

– Нет, я помню: я пришел к вам за советом.

…Он пришел к Дорфману, ибо подумывал уехать из Купертино. С Мередит он порвал, жизнь пошла кувырком, и он решил начать все сначала, переехав куда-нибудь. А Гарвин как раз предложил ему перебраться в Сиэтл, чтобы возглавить Группу новой продукции, дав день на размышления. Сандерс решил посоветоваться с Дорфманом.

– Ты был так расстроен, – сказал Дорфман. – Такой грустный конец истории любви…

– Да.

– Можешь сказать, что Мередит Джонсон и была причиной твоего переезда в Сиэтл. Из-за нее ты изменил свою жизнь, начал строить новую карьеру. Многие люди об этом знают. Гарвин, например, знает. И Блэкберн. Boт почему он так осторожно выспрашивал у тебя, сможешь ли ты с ней сработаться. Все об этом беспокоились, Томас, но ты всех убедил, что проблем не будет, так?

– А между тем твои заверения были фальшивыми.

Сандерс замялся.

– Я не знаю, Макс…

– Э, нет! Ты отлично знаешь! Это ведь было для тебя как дурной сон, как кошмар, возвращающийся к тебе из прошлого, – услышать, что та, с которой ты тогда порвал, появится теперь здесь, в Сиэтле, да еще и станет твоей начальницей. Перехватит должность, на которой ты уже видел себя. Считал себя достойным этой должности.

– Н-не знаю…

– В самом деле? А я бы на твоем месте рассердился бы и постарался бы от нее избавиться. Она уже сделала тебе однажды очень больно, и тебе не хотелось, чтобы это произошло еще раз. Но что можно было поделать? Эту должность передали ей, и она – протеже Гарвина. Она находится под его покровительством, и он не хочет и слом слышать. Так?

– Так.

– А ты давно отошел от Гарвина, уже много лет назад. Потому что на самом деле он не хотел, чтобы ты соглашался на должность в Сиэтле. Он предложил ее тебе, рассчитывая на твой отказ. Гарвину нравится иметь протеже, ему нравится, когда у его ног копошатся обожатели, и очень не нравится, когда эти обожатели собирают вещички и сматываются в другой город. Ты разочаровал Гарвина – и уже бесповоротно. Тут внезапно появляется женщина из твоего прошлого, да еще прикрытая авторитетом Гарвина. Ну что ты мог поделать, да еще охваченный гневом.

Сандерс в смущении задумался, припоминая чувства, которые он ощущал в понедельник – слухи, новость, принесенная Блэкберном, первая встреча с Мередит… Что-то он не мог припомнить, чтобы он злился. Его обуревали самые разные эмоции, но вот гнева среди них не было, Сандерс был в этом уверен…

– Томас, Томас, не спи. Сейчас на это нет времени.

Сандерс тряхнул головой: мысли путались.

– Эх, Томас! Сознаешь ты это или нет, нравится тебе это или нет, но все, что произошло, сделано тобою самим. И ты знал, что в определенной степени так случится. Ты даже и ожидал, что так случится.

Сандерс вспомнил слова Сюзен: «Почему ты не рассказал мне обо всем? Я могла бы тебе помочь…»

И она, конечно, была права: как-никак, адвокат, она помогла бы ему советом, если бы он сразу рассказал ей о случившемся, объяснила, что и как нужно делать. Она бы вытянула его из этой заварухи… Но он ей ничего не сказал.

«А теперь мало что можно предпринять», – закончила тогда она.

– Ты сам хотел этого противостояния, Томас…

Как там говорил Гарвин: «Она была твоей подружкой, и тебе не понравилось, что она тебя бросила; теперь ты решил ей отомстить».

– Ты всю неделю только и занимался, что углублял это противостояние.

– Макс…

– И не говори мне теперь, что ты – жертва людей и обстоятельств. Ты не жертва, тебе хочется думать, что ты – жертва. Потому что ты не хочешь брать на себя ответственность даже за свою собственную жизнь; потому что ты сентиментальный, ленивый и наивный. Ты считаешь, что о тебе должны позаботиться другие.

– Боже мой, Макс! – взмолился Сандерс.

– Ты отрицаешь свое участие во всем этом, делаешь вид, что ничего не помнишь и ничего не понимаешь. Boт как сейчас делаешь вид, что смущен.

– Макс!..

– Ох, как будто мне, кроме тебя, забот не хватает! Сколько у тебя осталось времени до совещания? Двенадцать часов? Десять? А ты теряешь драгоценное время на болтовню с сумасшедшим стариком. – Профессор развернул на месте свою каталку. – Будь я на твоем месте, немедленно занялся бы делом.

– Каким?

– Ну, Томас, теперь, когда мы все знаем о твоих намерениях, нам осталось только выяснить, какие же намерения у нее. Она ведь тоже решает какие-то свои проблемы, не так ли? У нее тоже есть какая-то своя цель. Итак, что ей нужно?

– Откуда я знаю? – ответил Сандерс.

– Это понятно. А вот как бы тебе это узнать?

* * *

Погрузившись в размышления, Сандерс прошел пять кварталов, отделявших его от «Иль Терраццо». Фернандес поджидала его, стоя на улице. В ресторан они вошли вмести.

– О Боже! – воскликнул Сандерс, оглядевшись.

– Все подозреваемые на месте, – пошутила Фернандес.

В дальней части зала, прямо перед ними, обедали Мередит Джонсон и Боб Гарвин. За два столика от них сидел Фил Блэкберн с худощавой женщиной в очках, похожей на бухгалтера. Рядом с ними обедали Стефани Каплан и молодой человек лет двадцати – Сандерс решил, что ее сын. А дальше, у самого окна, проводила деловой обед группа сотрудников «Конли-Уайт», разбросавших по столешнице бумаги, вынутые из портфелей, стоявших здесь же, у стульев. Эд Николс сидел посредине; по правую руку от него сидел Джон Конли, по левую – Джим Дейли, что-то наговаривавший в крошечный диктофон.

– Может быть, нам стоит перейти куда-нибудь в другое место? – предложил Сандерс.

– Не надо, – ответила Фернандес. – Они нас уже увидели. Мы можем пристроиться вон там, в уголке.

Кармайн подошел к ним.

– Мистер Сандерс, – приветствовал он их официальным кивком.

– Нам нужен столик в углу, Кармайн.

– Да, пожалуйста, мистер Сандерс.

Они сели рядом. Фернандес присматривалась к Мередит и Гарвину.

– Она могла бы быть его дочерью, – сказала она.

– Да, все так говорят.

– Это прямо в глаза бросается.

Официант принес меню. Ничего интересного из еды Сандерс для себя не нашел, но все равно заказал. Фернандес продолжала изучать Гарвина.