Текст книги "Поэт"

Автор книги: Майкл Коннелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

– Могу ли я встретиться с адвокатом прямо сейчас? – равнодушно произнес Гладден.

Он отчетливо видел их намерения. Не получив улик, полицейские старались вынудить его к промаху. А он вовсе не собирался доводить до этого, потому что был умнее их. И подозревал, что они об этом знают.

– Видите ли, в чем дело: я не попаду в Бискалуц, и мы все об этом знаем. Что у вас есть? У вас моя камера, в которой – не знаю, проверили вы или нет, – не записано ни одного снимка. И еще есть свидетель, билетер или охранник, якобы видевший, как я фотографировал. И ни одного прямого доказательства, только слова. А если они и опознали меня сквозь стекло, то и тогда их свидетельства ничего не стоят. Их выводы не свободны от влияния воображения, а сама процедура опознания незаконна.

Он ждал ответной реакции, однако ничего не последовало. Инициатива перешла на сторону Гладдена.

– А итогом всего случившегося станет вывод: кто бы ни находился за этим стеклом, она или он не является свидетелем преступления. И как это может разрешиться в городском суде к вечеру? Я не представляю. Может быть, это объясните мне вы, детектив Суитцер? Разумеется, если напряжение ума не повредит вашему рассудку.

Суитцер поднялся на ноги, пинком отправив стул обратно к стене. Делпи коснулась напарника рукой, на этот раз сдерживая его физически.

– Полегче, Рон, – заметила она. – Сядь. Просто сядь.

Суитцер повиновался. Делпи посмотрела на Гладдена.

– Если вы намерены продолжить, то я собирался позвонить, – сказал он. – Будьте любезны, где тут телефон?

– Телефон будет. Сразу после твоей регистрации. А о сигаретах забудь. Городская тюрьма – это зона, свободная от курения. Мы позаботимся о твоем здоровье.

– После регистрации? На основании чего? Вы не имеете права меня удерживать.

– Загрязнение общественного водоема и вандализм в отношении городского имущества. Препятствование действиям полиции.

Гладден удивленно поднял брови. Делпи рассмеялась над его немым вопросом.

– Ты забыл кое о чем, – заметила она. – Мусорный бак, сброшенный в бухту Санта-Моники.

С победоносным видом она выключила диктофон.

* * *

Гладдену разрешили позвонить уже из клетки для задержанных. Взяв в руки телефонную трубку и приложив к уху, он вдруг почувствовал запах дешевого мыла. Его дали, чтобы смыть с пальцев остатки краски. Запах напомнил: нужно смыться отсюда раньше, чем отпечатки пройдут через центральный компьютер национальной полицейской сети. Гладден набрал номер, выученный наизусть в тот самый вечер, когда он в первый раз оказался на побережье. Фамилия адвоката, Краснера, значилась в списке членов сети.

Сначала секретарь пыталась отвадить Гладдена, но затем соединила с шефом, услышав, что мистеру Краснеру звонят по рекомендации мистера Педерсона. Разумеется, ведь Педерсон тоже из списка сети.

– Да, слушаю. Это Артур Краснер. С кем я разговариваю?

– Мистер Краснер, мое имя Гарольд Брисбен, и у меня проблема.

Гладден принялся объяснять детали происшедшего Краснеру. В трубку он говорил по возможности тихо, все же в клетке находились еще двое задержанных. Оба ждали транспортировки в городскую тюрьму Бискалуц. Один, явно под кайфом, валялся на полу. Второй сидел, прислонившись к противоположной стене, и пялился на Гладдена, стараясь подслушать его разговор, как бы от скуки. Гладден заподозрил в нем подсадного копа, выдавшего себя за заключенного, чтобы выяснить, о чем пойдет разговор с адвокатом.

Гладден не упустил ничего, кроме своего настоящего имени. После того как он закончил, Краснер довольно долгое время молчал.

– Что за шум? – наконец спросил он.

– Парень, который спит на полу. Он храпит.

– Гарольд, тебе нельзя оставаться в подобном обществе, – покровительственно-нудным голосом проговорил Краснер, и Гладдену это не понравилось. – Нужно действовать.

– Поэтому я и звоню.

– Стоимость моих услуг за сегодняшний и завтрашний дни составит одну тысячу долларов. С учетом хорошего дисконта. Скидка предоставлена по случаю рекомендаций мистера... Педерсона. Если потребуется мое более длительное участие в вашем деле, мы обсудим это позже. Существуют ли затруднения с оплатой названной суммы?

– Нет, без проблем.

– Что насчет залога? После уплаты моего жалованья – способны ли вы внести соответствующую сумму? Сказанное вами звучит словно поручительство под залог имущества – это вообще не вопрос для вас. Но поручитель потребует десять процентов от суммы залога. Это такса. И вы не получите этих денег назад.

– Ладно, забудьте о поручительстве. Возможно, после оплаты вашего непомерного жалованья я смогу потянуть сумму в пять раз большую. Сразу. Можно собрать и еще, но это несколько сложнее. Короче, я согласен поднять общую цену до пяти и хочу выйти отсюда как можно быстрее.

Краснер обошел вниманием замечание о своем жалованье.

– Имеется в виду до пяти тысяч долларов? – переспросил он.

– Да, разумеется. Пять тысяч. Что вы в состоянии сделать?

Гладден предположил, что теперь Краснер сожалеет о скидке.

– Хорошо. Значит, вы должны позаботиться о сумме в пятьдесят тысяч для самого залога. Кажется, мы в неплохой позиции. Пока ваше задержание носит уголовный характер. Но препятствование действиям полиции, равно как и загрязнение окружающей среды, – это лишь хулиганство, что означает две возможности: либо уголовное, либо административное преследование. Уверен, что суд пойдет по линии меньшей тяжести. Скажут, дело сомнительное и явно сфабрикованное полицией. Нам останется попасть в зал суда и выйти оттуда, внеся залог.

– Да.

– Я полагаю, что пятидесяти тысяч долларов многовато для такого случая, но это уже часть торга, который мне придется вести в суде, на уровне помощника судьи. Посмотрим, как это пройдет. Как я уже понял, вы не хотите давать свой адрес?

– Совершенно верно. Мне потребуется сменить обстановку.

– Тогда мы, возможно, освоим все пятьдесят тысяч. Насчет адреса я еще подумаю. Вероятнее всего, это потребует некоторых расходов. Но небольших. Могу обещать.

– Прекрасно. Просто сделайте это.

Гладден посмотрел на человека, сидевшего у противоположной стены камеры.

– Что насчет сегодняшней программы? – тихо спросил он. – Я уже говорил, полиция пытается на меня давить.

– Уверен, они блефуют. Но...

– Вам легко говорить.

– Но я предусматриваю всякие варианты. Выслушайте до конца, мистер Брисбен. Зная, что сегодня не в состоянии вытащить вас отсюда, я все же могу кое-куда позвонить. И вы останетесь в полном порядке. Я думаю одеть вас в «жилет К-9».

– Это еще что?

– Это статус изолированного содержания. Обычно его резервируют для информаторов и особых случаев. Я позвоню тюремному начальству и сообщу им, что вы являетесь информатором расследования федерального значения по линии Вашингтона.

– Они могут проверить?

– Да, хотя сегодня уже поздновато. Для начала они наденут на вас «жилет К-9», а завтра, к тому времени когда вы окажетесь в суде, а потом и на свободе, узнают, что это фикция.

– Симпатичная афера, Краснер.

– Да, но поскольку я не смогу прибегать к ней в дальнейшем, думаю, следует обсудить материальную компенсацию моей потери.

– Здесь нечего обсуждать. Ладно, вот мое слово: шесть и ни цента больше. Ты выводишь меня отсюда и забираешь себе все, что останется после расчета с поручителем. Эта сделка обещает прибыль.

– Договорились. Теперь еще одно. Вы упомянули, что хотите обойти сверку отпечатков пальцев. Над этим я должен подумать. По совести говоря, я не стану давать никаких обещаний прежде, чем суд...

– У меня есть своя история, если вы имеете в виду именно это. И не думаю, что вам следует ее изучать.

– Понимаю.

– Когда состоится мое слушание?

– Утром. Я позвоню руководству тюрьмы сразу по окончании нашего с вами разговора и смогу убедить их поставить вас на первый же рейс в Санта-Монику. Лучше дожидаться слушаний в суде, чем оставаться в Бискалуце.

– Не знаю, не знаю. Я здесь в первый раз.

– И, мистер Брисбен, мне придется еще раз напомнить о своем гонораре и оплате поручителя. Боюсь, деньги потребуются до того, как мы окажемся в суде завтра утром.

– У вас есть счет в банке?

– Да.

– Нужен номер. Деньги переведут утром. Возможно ли сделать международный звонок из вашего «жилета К-9»?

– Нет. Звоните только в мой офис. Я поручу Джуди ждать вашего звонка, и она переключит вас куда скажете. Проблем нет, мы так делали не раз.

Краснер продиктовал номер счета. Чтобы его запомнить, Гладден использовал технику Горация, освоенную заранее.

– Мистер Краснер, будет лучше, если вы сотрете записи, относящиеся к этой трансакции, и пометите ее как пополнение счета, произведенное наличными.

– Понимаю. Что еще?

– Следовало бы сообщить в сеть. Передайте им, что произошло. И пусть держатся подальше от карусели.

– Сделаю.

Повесив трубку, Гладден повернулся спиной к стене и медленно сполз по ней на пол. Он старался не смотреть на тело человека, лежавшего посреди клетки. Заметив, что храп прекратился, он вдруг подумал: наверное, несчастный уже умер. От передозировки, например.

Вдруг тело слегка зашевелилось. На какой-то момент Гладден всерьез задумался, не подойти ли ближе, чтобы поменяться с наркоманом пластиковыми браслетами. Если повезет, утром его просто отпустят и не надо будет платить адвокату и вносить залог в пятьдесят тысяч долларов.

Слишком рискованно, тут же опомнился он. Что, если человек, сидящий напротив, окажется копом, а тот, что на полу, – его страховкой? Наконец, никогда не знаешь, что скажет судья.

Гладден решил поставить на Краснера. В конце концов, его имя он узнал из сети. И адвокат наверняка знает что делает. И все-таки Гладдена терзало сожаление при мысли о шести тысячах долларов. Его деньги нагло отнимала судебная система. А за что? Что он сделал?

Рука сама потянулась в карман в поисках сигарет, как вдруг он вспомнил, что курево отобрали. Это разозлило еще больше. И вызвало жалость к себе. За что, собственно, его преследует общество? Инстинкты и желания не есть личный выбор. Как они не понимают простых вещей?

Гладден пожалел, что с ним нет компьютера. Хотелось войти в сеть и рассказать остальным. Тем, кто на него похож. Он подумал, что мог бы зарыдать в голос, если бы не человек, лежавший у противоположной стены и следивший за ним. Здесь плакать нельзя.

Глава 8

После знакомства с делом нормальный сон куда-то пропал. В тяжелом забытье я продолжал видеть образы. Сначала Терезы, потом – моего брата. Оба остались навеки там, в пакетах с фотографиями. Мне хотелось вернуться, украсть снимки и сжечь. Лучше бы их не видел никто.

С утра, выпив кофе, я включал компьютер. Чтобы проверить, нет ли новых сообщений, входил в корпоративную сеть «Роки». Вводя пароль и ожидая загрузки, я ел хлопья из пакета.

Ноутбук и принтер не случайно оставались в обеденной комнате: за работой я обычно ем. Досадно сидеть в комнате одному, думая о том, чем занимаюсь уже много лет. Не помню сам сколько.

Квартира у меня скромная. Одна на протяжении многих лет, с одной и той же мебелью, с одной ванной и без всяких излишеств. Здесь, казалось бы, неплохо, но отсутствовало главное: уют родного дома. Кроме Шона, ко мне не заходил никто. Когда случалось подцепить женщину, мы ни разу сюда не приходили. Да их и не было почти, таких женщин.

По-моему, вселившись, я думал остановиться здесь на пару-тройку лет, а со временем купить себе дом и жениться. Или завести хотя бы собаку. Но этого не случилось, сам не знаю почему.

Впрочем, нет, знаю. Работа.

По крайней мере именно так я говорил сам себе. Вся моя энергия оказалась вложенной в работу. Даже в квартире, в любой из комнат, везде громоздились кипы газет. Мне нравилось перечитывать их и хранить до бесконечности. Умри я дома, и кто-то может спутать меня с одним из тех барахольщиков, которых находят мертвыми среди стопок газет, высящихся до потолка, или на матрасе, набитом наличными. Им даже не придет в голову вытащить одну из газет и прочитать мою настоящую историю.

Электронных сообщений оказалось всего два. Последнее, отправленное в 18.30 прошлым вечером с ящика Грега Гленна, было с вопросом: «Как идут дела»? Время оставило ощущение досады: в понедельник утром он дал мне задание, а уже к вечеру вопрос редактора звучал следующим образом: «Где статья?»

Ну и черт с ним, подумал я. В ответ отправил сообщение, что провел весь понедельник в полиции, изучая материалы о самоубийстве Шона. И о том, что, следуя этой линии, предполагаю изучить другие случаи самоубийств полицейских и статистику.

Первым в очереди стояло сообщение от Лори Прайн, из библиотеки. Она отправила свое письмо в тот же день, уже в 16.30, где сообщила: «Интересное из „Нексиса“. Информация на столе».

Я отправил такой же короткий ответ, поблагодарив за оперативность. Еще написал, что поездка в Боулдер сильно выбила из колеи и результаты поиска посмотрю позже. Думаю, я нравился Лори, хотя никогда и не подходил к ней иначе, чем с вопросами о работе. Прежде всего – тщательность и достоверность. Делаешь свой шаг сам – и сохраняешь спокойствие и уверенность. Делаешь вынужденный шаг – и получаешь лишь уступчивых коллег. Вот мое мнение: лучше оставаться на дистанции.

Затем я пролистал новости информационных агентств на предмет интересующих данных по делу. Здесь мое внимание привлекла заметка о докторе, застреленном около женской клиники в Колорадо-Спрингс. Активист, протестовавший против абортов, находился под стражей, но доктор еще не умер. Я скопировал заметку в свой личный фолдер и подумал, что информация вряд ли понадобится, если доктор выживет.

Тут в дверь постучали, и, прежде чем открыть, я посмотрел в глазок. На пороге стояла Джейн. Ее квартира располагалась этажом ниже. Соседка жила здесь около года, и едва она переехала, я помог ей передвинуть мебель. Впечатлившись рассказом о репортерской профессии, она и понятия не имела, что это означало в действительности. Два раза я водил ее в кино, однажды мы пообедали вместе и как-то провели вдвоем целый день, катаясь на лыжах в Кистоуне. Но эти отдельные вылазки уже затерялись в годах, что Джейн обитала в нашем доме, и, похоже, не могли иметь последствий. Думаю, причиной скорее оказалась моя нерешительность, чем ее сомнения. На природе она выглядела привлекательной, а это могло оказать обратное действие. Я сам считал себя «туристом» и, по крайней мере подсознательно, всегда тянулся к чему-то противоположному.

– Джек, здравствуй. Вчера я заметила твою машину. Вечером, в гараже. И поняла, что ты вернулся. Как съездил?

– Хорошо. Неплохо иногда бросить все и уехать...

– Катался на лыжах?

– Немного. Ездил в Теллурид.

– Звучит интересно. Знаешь, я хотела предложить раньше, но ты уже отбыл. Так что говорю сейчас: если снова соберешься куда-нибудь – я могу поливать твои цветы, или забирать почту, или еще что-нибудь. Просто скажи.

– Спасибо. Хотя, правду сказать, у меня вовсе нет растений. Когда работаешь в круглосуточном режиме, они как-то не выживают.

Обернувшись, я посмотрел на свое жилище. Кажется, мне следовало пригласить ее на чашку кофе, но я этого не сделал.

– Собираешься на работу? – спросил я вместо этого.

– Да-а.

– И я тоже. Лучше мне не сидеть дома. Слушай, раз уж я вернулся – давай сходим куда-нибудь? Например, в кино.

Нам обоим нравились фильмы с Де Ниро. В этом и состояла общность интересов.

– Ладно, позвони мне.

– Ага, позвоню.

Закрыв дверь, я принялся честить себя за то, что не пригласил Джейн в квартиру. Войдя в комнату, я выключил компьютер, и взгляд упал на стопку бумаги около принтера. Мой неоконченный роман. Я начал работу более года назад, но она все еще не сдвинулась с места.

Предполагалось, что это будет история о писателе, парализованном после аварии на мотоцикле. За вырученные от продажи имущества деньги он нанял в местном университете прекрасную женщину, согласившуюся печатать текст под его диктовку.

А вот затем он осознает, что машинистка редактирует текст, переписывая заново еще до того, как текст отпечатается на бумаге. И понимает, что женщина – настоящий писатель, гораздо лучше его.

Вскоре герой уже сидит молча, в то время как она пишет его книгу. Он только наблюдает. Он жаждет убийства, желая задушить ее. И не может поднять на нее руку. В итоге писатель оказывается в настоящем аду.

Стопка бумаги на столе заставила предпринять еще попытку. Не знаю, почему я вовремя не засунул работу в стол, к остальным текстам, что составил за прошедшие годы. И даже сейчас я не бросил свой труд в долгий ящик. Казалось, мне необходимо видеть его лежащим на полке всегда.

* * *

В первый момент отдел новостей «Роки» показался обезлюдевшим. На своих стульях сидели редактор утренних «Новостей», да ранние пташки из числа репортеров, но кроме них, я не увидел никого. Большинство сотрудников не появлялись на службе раньше девяти утра.

Первым из моих остановочных пунктов оказался кафетерий, после чего я зашел в библиотеку. Там получил наконец распечатку, надписанную моим именем и лежавшую на общем столе. Оглядевшись в поисках Лори Прайн, чтобы поблагодарить за труд, я не обнаружил ее поблизости. Похоже, еще не пришла.

Вернувшись, стал наблюдать со своего места: интересно, что происходит в офисе Грега Гленна? Пока он сидел за своим столом и разговаривал по телефону. Для меня ежедневная рутина начиналась с параллельного чтения «Роки» и «Пост». Это всегда приносило удовольствие: ежедневное сравнение операций двух армий, противостоящих одна другой на информационном пятачке Денвера.

Да, если вы издаете таблоид, то основные очки приносит эксклюзив. А вот в обычных газетах печатают одно и то же, и их война носит позиционный характер. Я читаю нашу статью, затем их, потом смотрю, чья история лучше и у кого она более информативна.

Не всегда я отдаю первенство «Роки». На деле чаще случается противоположное. У себя в редакции я работал с настоящими задницами и не сожалею, видя, как им достается от «Пост». Хотя и не приветствую это.

Что же, таковы природа бизнеса и суть конкуренции. Мы соревнуемся друг с другом, и мы конкурируем с другой газетой. Поэтому уверен: кто-то постоянно наблюдает за мной, когда я расхаживаю по отделу новостей. Некоторым из молодых репортеров я казался, в свете моих статей, чуть ли не героем с особым талантом и способностью всегда попадать в точку. Впрочем, для других я наверняка лишь жалкий писака с незаслуженно высокой зарплатой. Динозавр, Жаль, пристрелить нельзя.

Ну и хорошо. Это радует.

Городские газеты Денвера давали материал в крупные ежедневные издания Нью-Йорка, Чикаго и Вашингтона. Наверное, давно следовало переехать, воспользовавшись предложением «Лос-Анджелес таймс», сделанным несколько лет назад.

Ладно, зато я сумел использовать переезд как средство отвоевать у Гленна ставку репортера по убийствам. Он-то считал, что предложение касалось работы непосредственно с горячими полицейскими новостями. Разумеется, я не сказал ему всего: приглашение исходило от пригородного издания, «Вэлли эдишн».

И Гленн обещал открыть криминальную рубрику, если я решу остаться. Временами я считал свое согласие ошибкой. Видимо, такому, как я, лучше начинать с нуля и на новом месте.

Утреннее соревнование мы прошли с честью. Я отложил газеты и принялся за распечатку из библиотеки. Лори Прайн откопала в газетах восточных штатов несколько серьезных статей, анализировавших патологию самоубийств в полицейской среде, и штук пять коротких заметок по той же теме со всей страны. Исключение она сделала в одном случае: для статьи из «Денвер пост», о моем брате.

Большая часть пространных публикаций подавала случившееся как неизбежный риск, сопровождающий работу полицейского. Каждая начиналась с разбора частного случая самоубийства, переходя затем к дискуссии с участием психиатров и полицейских экспертов. И все об одном: что заставляет копа «глотать» пулю из собственной пушки?

Статьи делали вывод о существовании неявной связи между самоубийством, совершаемым полицейским, и стрессом, который он испытывал на службе, отмечая присутствие триггера, то есть события, травмировавшего сознание жертвы в определенное время.

Статьи казались полезными, так как в них упоминались эксперты, чьи имена могли понадобиться в дальнейшем. Некоторые ссылались на проводимое с финансовым участием ФБР научное исследование. Самоубийствами сотрудников полиции занимался Фонд поддержки правопорядка в Вашингтоне. Я подчеркнул эту информацию, надеясь использовать статистику фонда или самого бюро, чтобы придать своим материалам актуальность и вес.

Раздался звонок телефона – оказалось, это мама. С ней мы не разговаривали с похорон. После обычных вопросов о моей поездке она перешла к сути дела:

– Райли сказала, что ты решил писать про Шона.

Это вовсе не звучало вопросом, но я ответил так, словно хотел отчитаться:

– Да, собираюсь.

– Почему, Джон?

Только она могла называть меня Джоном.

– Потому что должен. Я... просто я не могу жить так, словно ничего не произошло. По крайней мере я обязан понять.

– Ты вечно разбирал свои игрушки на части, помнишь, Джон? Помнишь все, что ты разломал?

– Ма, ну о чем ты говоришь? Это же...

– Я говорю о том, что, разобрав на части, ты никогда не умел составить эти части обратно. И что ты получал в итоге? Ничего. Джимми, ничего не вернуть.

– Ма, ты говоришь ерунду. Ты же видишь, я должен это сделать.

Не понимаю, почему так легко раздражаюсь, начиная разговаривать с матерью.

– А ты подумал о ком-то еще, кроме себя? Ты понимаешь, насколько заденет всех эта история, будучи напечатанной в газете?

– Если ты имеешь в виду отца, я думаю, это ему поможет.

Наступило долгое молчание, и я представил мать сидящей на кухне около стола, с телефонной трубкой возле уха. Наверное, отец рядом и боится со мной разговаривать.

– Что ты предлагаешь? – тихо спросил я. – Что вы оба предложите?

– Разумеется, ничего, – проговорила она с печалью. – Никто ничего не знает.

Снова наступила тишина, а затем мать прибегла к последнему доводу:

– Джон, пожалуйста. Лучше оставить это дело личным.

– Так же, как с Сарой?

– Что ты имеешь в виду?

– Вы никогда не говорили об этом... вы никогда не говорили со мной...

– Я еще не могу говорить об этом.

– И не сможешь никогда, Прошло только двадцать лет.

– Не надо сарказма, Джон, это не тот случай.

– Извини. Видишь ли, я только стараюсь не делать так, как уже было.

– Пожалуйста, подумай о том, что я тебе сказала.

– Подумаю, – ответил я. – И дам тебе знать.

Она зло повесила трубку, так же как и я. Меня задело, что она воспротивилась идее писать про Шона. Словно старалась защитить его или в чем-то поспособствовать. Но он уже умер. А я еще жил.

Приподнявшись на стуле, я посмотрел вокруг, поверх звуконепроницаемых перегородок, отделявших мою ячейку от других. Отдел новостей постепенно оживал.

Гленн уже покинул свое место; теперь он беседовал с редактором утреннего выпуска, стоя возле дверей его кабинета и явно обсуждая, как правильнее «накрыть» тему покушения на доктора из клиники. Плюхнувшись обратно на стул, я удачно ускользнул от взгляда Гленна, опасаясь, что мне поручат ассистировать в этой писанине.

От переписывания по новой я старался уклоняться. Обычно на место преступления или стихийного бедствия посылали целую толпу репортеров, и все они должны были звонить, сообщая информацию. После этого мне следовало сочинить статью к сроку, а еще решить, чьей фамилией ее подписать. Таков газетный бизнес в чистом виде: быстрота и натиск. В подобных заданиях я всегда выгорал дотла. И теперь хотелось только одного: чтобы меня оставили в покое и позволили работать по собственной теме – убийства.

Почти уже собравшись взять распечатку в кафетерий, позже, когда никто не сможет меня увидеть, в последний момент я передумал и решил дочитать до конца. Самый интересный текст оказался опубликованным в «Нью-Йорк таймс», пятью месяцами ранее. Это не случайность. «Таймс» – поистине Святой Грааль журналистики. Лучшее.

Начав читать, я вскоре отложил статью, решив оставить ее напоследок. Просмотрев остальной материал, взял еще чашку кофе и принялся перечитывать статью из «Таймс», посвятив ей остаток времени.

Гвоздевыми новостями оказались три вроде бы независимых самоубийства, совершенных полицейскими Нью-Йорка за период в шесть недель. Жертвы не знали друг друга, но все они пострадали от «полицейской тоски», как это тут же окрестили в прессе.

Двое застрелились дома, а один наложил на себя руки прямо в коридоре, где кололись героином наркоманы, на глазах у шести окаменевших хиппи, с ужасом смотревших на него.

В статье говорилось о растущей цепи самоубийств сотрудников полиции и об исследовании этого явления, проводимом совместно службой ФБР по изучению мотивов поведения и Фондом поддержки правопорядка. Статья цитировала высказывания директора фонда, Натана Форда, и я сделал пометку в своем блокноте. Его имя могло пригодиться позже.

Форд заявил, что в проекте изучаются все случаи самоубийств полицейских, произошедшие в течение последних пяти лет, и тщательно изучается их возможное сходство. Главное, по его мнению, в том, что невозможно заранее определить, кто именно подвержен «полицейской тоске». Тем не менее при своевременной диагностике оказать помощь можно. Если сам сотрудник желает этого.

Форд упомянул о цели проекта: создании базы данных, которую затем преобразуют в набор правил, помогающих выявить заболевших «полицейской тоской» офицеров прежде, чем будет уже поздно.

В боковой полосе «Таймс» перепечатала историю годичной давности о случае в Чикаго, когда полицейский пытался преодолеть себя и все же кончил жизнь трагически.

Когда я прочитал, дыхание внезапно перехватило.

Детектив полиции Чикаго, Джон Брукс, обратился к психотерапевту. Его мучила депрессия, вызванная одним из расследованных убийств. Речь шла о похищении и убийстве двенадцатилетнего мальчика по имени Бобби Смазерс. Мальчик исчез за два дня до того, как его останки обнаружили на снегу возле зверинца в Линкольн-парке. Он оказался задушен. Восемь из десяти пальцев отсутствовали.

Вскрытие показало, что пальцы отрезали еще при жизни. Этот факт, вместе с осознанием своего бессилия в поиске и поимке убийцы, оказался для Брукса слишком тяжелой ношей.

* * *

Мистер Брукс, высококвалифицированный следователь, чрезвычайно тяжело воспринял смерть не по годам смышленого кареглазого мальчика.

Когда руководители полиции и коллеги убедились, что это действительно влияет на его работу, детектив взял четырехнедельный отпуск–  для курса интенсивной психотерапии у доктора Рональда Кантора, обратиться к которому ему рекомендовали в департаменте полиции Чикаго.

С самого начала курса, как следует из слов доктора Кантора, Брукс открыто заявлял о собственных суицидальных настроениях и признавал, что его преследуют видения мальчика, бьющегося в агонии.

По окончании двадцати сеансов, продлившихся более четырех недель, доктор Кантор разрешил детективу вернуться к работе, в отдел по расследованию убийств. По всем показателям служебная деятельность мистера Брукса соответствовала требованиям, и он продолжал расследовать и раскрывать новые дела, связанные с убийствами. Друзьям он говорил, что кошмары прекратились. Прозванный ими «попрыгунчик Джон»–  за буйный и несгибаемый нрав, мистер Брукс смог даже продолжить свое столь неудачное преследование убийцы Бобби Смазерса.

Однако той холодной чикагской весной в нем что-то переменилось. 13 марта, в день, когда погибшему мальчику должно было исполниться 13 лет, мистер Брукс сидел в своем любимом кресле в небольшой уединенной комнатке. Там он обычно предавался любимому им отвлечению от работы – писанию стихов. Приняв не менее двух таблеток перкоцета, оставшихся от лечения раненой год назад спины, Брукс записал в своем поэтическом блокноте единственную строку. Затем вложил в рот ствол служебного револьвера калибра 38 «спешл» и нажал на спуск. Вернувшись с работы, жена обнаружила дома тело.

Смерть мистера Брукса оставила родным и друзьям массу вопросов. Могли они что-то предпринять? На вопрос журналистов о возможности сторонней помощи Кантор лишь грустно покачал головой.

–  Мозг представляет собой сложное, непредсказуемое и временами ужасающее меня явление,–  заявил мягкоречивый психотерапевт, сидя в своем офисе.–  Я полагал, что Джон вместе со мной прошел большой путь. Но очевидно, мы с ним зашли недостаточно глубоко.

Мистер Брукс и то, что завело его в смертельную западню, остается загадкой. Головоломку представляет собой и его предсмертное послание. Записанное им дает весьма мало для объяснения, что же заставляет обратить собственное оружие против себя.

«Бурной толпой через бледную дверь». Такими были его последние слова [1]1
  По Э.А. Лирика. Минск: Харвест, 1999. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] . Эта строка вовсе не принадлежала перу детектива. Мистер Брукс взял ее у Эдгара Аллана По. В стихотворении «Дворец, населенный духами», впервые появившемся в книге «Падение дома Эшеров», По написал так:

Путников странные думы страшат:

Сквозь красноватые стекла окна

Тени огромные смутно дрожат,

Звуков скорбящих рыдает волна:

Там, где смеялось Эхо, теперь

Бурной толпой через бледную дверь

Ужасы с хохотом диким идут,

Мчатся, растут и растут.

Смысл этих строк, написанных мистером Бруксом, остался невыясненным. Они определенно несут тоску, выраженную его последним решением.

До настоящего момента дело об убийстве Бобби Смазерса не раскрыто. В отделе, где работал мистер Брукс, его коллеги все еще занимаются расследованием, и, по их словам, они жаждут возмездия за оба убийства.

–  Насколько я могу судить, это двойное убийство,–  сказал нам Лоуренс Вашингтон–  детектив, вместе с Бруксом поднимавшийся по служебной лестнице и также расследовавший дело Смазерса.–  Кто убил мальчика, тот достал и до Джона. Вам меня не переубедить.

* * *

Я снова приподнялся и оглядел отдел новостей. Никто не обращал на меня внимания. Вернувшись к статье, я снова перечитал ее последние строки. Потрясение, оставшееся после этого, напомнило тот вечер, когда пришли Векслер и Сент-Луис. Я слышал, как стучит сердце, а внутри все похолодело и сжалось. «Падение дома Эшеров». Я читал это произведение еще в школе и снова – в колледже. И я помнил полное имя персонажа. Родерик Эшер. Открыв блокнот, я взглянул на пометки, сделанные вчера, сразу после ухода от Векслера. Там действительно значилось это имя. Это Шон записал его в своем дневнике. Запись была последней.

РЭШЕР.

Позвонив в библиотеку, я попросил к телефону Лори Прайн.

– Лори, это...

– Джек. Да-да, я узнала.

– Слушай, мне понадобится срочный поиск контекста. То есть я предполагаю, что это поиск. Даже не знаю, как определить...

– И что это будет, Джек?