Текст книги "Свинцовый вердикт (сокращ.)"

Автор книги: Майкл Коннелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

После перерыва Голанц принялся представлять имевшиеся у него доказательства. Начав с самого начала, он продвигался вперед линейным образом. Первым его свидетелем был оператор службы 911, что позволило предъявить присяжным записи телефонных разговоров, в которых Уолтер Эллиот просил о помощи. Я еще до процесса подал ходатайство, пытаясь предотвратить воспроизведение этих двух записей. Я доказывал, что распечатки разговоров позволят присяжным сориентироваться получше, однако судья принял решение в пользу обвинения.

Записи эти шли во вред моему клиенту. При первом звонке Эллиот сдержанным тоном сообщил, что его жена и еще один человек убиты, – такое его поведение присяжные могли истолковать как расчетливую холодность, а мне это вовсе не улыбалось. Вторая пленка была еще хуже. Эллиот говорил раздраженно и едва ли не с презрением в голосе дал понять, что знает и не любит человека, убитого вместе с его женой.

Диспетчер:Девять-один-один, что у вас случилось?

Уолтер Эллиот:Я вам уже звонил. Где полиция?

Диспетчер:Вы звонили по девять-один-один?

Уолтер Эллиот:Да, убита моя жена. И этот немец. Так где же полицейские?

Диспетчер:Это звонок с Кресент-Коув-роуд?

Уолтер Эллиот:Да, именно так. Я звонил по крайней мере пятнадцать минут назад, и никто до сих пор не приехал.

Защита на перекрестном допросе оператора ничего выиграть не могла, так что я отпустил его, не задавая вопросов. Следующим шел полицейский, помощник шерифа Брендан Мюррей, это он сидел за рулем машины «альфа», которая приехала по звонку на 911. Голанц подробнейшим образом расспросил Мюррея о том, как были обнаружены тела. Согласно показаниям Мюррея, ответчик, ведя полицейских в спальню, никаких эмоций не проявлял. Он спокойно переступил через ноги мертвого мужчины, указал на обнаженное тело, лежавшее на кровати, и сказал: «Это моя жена. Я совершенно уверен, что она мертва». Мюррей показал также, что Эллиот трижды повторил: он этих людей не убивал.

– Хорошо, а что же тут необычного? – спросил Голанц.

– Ну, принимать участие в расследовании убийств нам не положено, – ответил Мюррей, – поэтому я вообще не спрашивал у мистера Эллиота, он ли это сделал или не он.

И к Мюррею у меня тоже вопросов не имелось. Я ждал следующего свидетеля, Кристофера Харбера, только-только начавшего работать в полиции напарника Мюррея. Я полагал, что, если кто-то из них и совершит ошибку, так именно он. Короткие показания Харбера Голанц использовал для подтверждения показаний его партнера.

– Всего несколько вопросов, ваша честь, – сказал я.

Если Голанц проводил прямой допрос свидетелей, стоя за кафедрой, то я остался сидеть за столом защиты. Мне нужно было, чтобы обвинитель решил, будто я собираюсь всего лишь покопаться в подробностях. На самом же деле мне предстояло неприметно выявить один момент, бывший для защиты ключевым.

– Итак, помощник Харбер, по вашим словам, когда вы и ваш напарник подъехали к дому Эллиота, он ждал вас прямо перед входом, правильно?

– Правильно.

– Хорошо, и что же он делал?

– Просто стоял. Ему сказали, чтобы он дожидался нас.

– Так, а что вы знали о ситуации, вследствие которой к этому дому была направлена машина «альфа»?

– Диспетчер сообщил нам, что из этого дома позвонил человек по имени Уолтер Эллиот и сказал, что в доме находятся двое застреленных кем-то людей.

– Вам уже приходилось выезжать по таким вызовам?

– Нет.

– Вы были испуганы, нервничали?

– Ну, адреналина в крови у нас, конечно, прибавилось, но мы оставались совершенно спокойными.

– Выходя из машины, вы достали оружие?

– Да, достал пистолет из кобуры. Держал его в руке, прижав к бедру.

– И ваш напарник тоже достал пистолет?

– По-моему, да.

– И направил его на мистера Эллиота?

Харбер поколебался. Мне всегда нравилось, когда свидетель обвинения колеблется.

– Не помню. Я смотрел на ответчика.

Я кивнул:

– На всякий случай, так? Вы же не знали этого человека.

– Да, верно.

– Правильно ли будет сказать, что вы приближались к мистеру Эллиоту с опаской?

– Да, правильно.

– Когда вы убрали оружие в кобуру?

– После того как обыскали и опечатали дом.

– Хорошо. Пока вы делали это, мистер Эллиот был с вами?

– Да. Он же должен был показать нам, где лежат тела.

– Он уже находился под арестом?

– Нет, не находился. Он показал нам все по собственной воле.

– Но ведь вы надели на него наручники, разве нет?

Харбер поколебался вторично. Он не понимал, к чему я клоню.

– Мистер Эллиот добровольно согласился, чтобы на него надели наручники. Мы объяснили, что не арестовываем его, но так будет лучше и для его, и для нашей безопасности, пока мы будем обыскивать дом.

– Его руки были скованы сзади или спереди?

– Сзади, таковы правила.

– Я знаю, в полиции вы служите не так давно, и все же как часто вам случалось надевать наручники на человека, который еще не был официально арестован?

– Иногда это случается. Я не помню, сколько раз мы так делали.

– Ну хорошо, согласно показаниям вашего напарника и вашим собственным, мистер Эллиот трижды заявил вам, что не несет ответственности за совершенные в том доме убийства. Правильно?

– Правильно.

– Он говорил это, когда вы были внутри дома или снаружи?

– Внутри, когда мы поднимались в спальню.

– То есть получается, что он сделал предположительно ничем не спровоцированные заявления о своей невиновности, когда руки его были скованы за спиной, а вы и ваш напарник держали оружие на изготовку. Так?

Третье колебание.

– Да, наверное, так.

– Ладно, и что же произошло после того, как вы и ваш напарник убедились, что в доме никого нет?

– Мы вывели мистера Эллиота наружу, опечатали дом, позвонили детективам и сообщили об убийствах.

– Хорошо. Теперь скажите, помощник Харбер, вы сняли с мистера Эллиота наручники? Ведь он же не был арестован.

– Нет, сэр. Правила запрещают сажать подозреваемого на заднее сиденье служебной машины, если на нем нет наручников.

– Ладно, и сколько же времени провел он на заднем сиденье вашей машины?

– Полчаса примерно, пока не приехали детективы из убойного отдела.

– А что произошло, когда приехали детективы?

– Сначала они осмотрели дом. Потом вышли и забрали у нас задержанного, мистера Эллиота. Я имею в виду, забрали его из машины.

– То есть к этому времени он уже был задержанным?

– Нет. Я оговорился. Он добровольно согласился дожидаться детективов.

– Вы хотите сказать, что он добровольно согласился посидеть в наручниках на заднем сиденье полицейской машины?

– Да.

– Так когда же наконец с мистера Эллиота сняли наручники?

– Когда детективы вывели его из машины.

– Хорошо. – Я кивнул, сделав вид, что уже закончил, перелистал несколько страниц своего блокнота. – Да, и последнее. Согласно регистрационному журналу диспетчера, первый звонок на девять-один-один поступил в час ноль пять. Девятнадцать минут спустя мистеру Эллиоту пришлось позвонить туда еще раз, и через четыре минуты после этого к нему приехали вы и ваш напарник. – Я поднял взгляд на Харбера. – Помощник, почему вам потребовалось столько времени, чтобы отреагировать на приоритетный, по всей видимости, вызов?

– Участок Малибу очень велик. Нам пришлось пересекать горы, потому что мы ездили по другому вызову.

– А разве поблизости от дома не было другой патрульной машины?

– Мы с напарником ездим в машине «альфа». Отвечать на приоритетные вызовы – это наша задача, и мы приняли этот вызов, как только он поступил.

– Хорошо, помощник. Больше у меня вопросов нет.

Судья объявил послеполуденный перерыв. Едва присяжные покинули зал, я услышал, как кто-то шепотом окликает меня по имени. Я обернулся и увидел Лорну, которая указывала пальцем в конец зала. Там, в заднем ряду, сидели Хэйли и ее мать. Дочь помахала мне рукой, и я улыбнулся в ответ.

Глава двенадцатая

Мы встретились в коридоре возле зала суда. Хэйли обняла меня, повергнув этим в полное смятение. Я отыскал пустующую деревянную скамью, мы присели. Я спросил:

– Давно вы здесь? Я вас не заметил.

– К сожалению, недавно, – ответила Мэгги. – Последним уроком у нее была физкультура, вот я и решила забрать ее из школы пораньше. Но большую часть твоего перекрестного допроса мы видели.

Я перевел взгляд с Мэгги на сидевшую между нами дочь. Она очень походила на мать: темные волосы и глаза, кожа, которая сохраняла загар чуть ли не до середины зимы.

– Что скажешь, Хэй?

– Мм, мне было очень интересно. Ты задал ему столько вопросов. Он выглядел так, точно того и гляди взорвется.

– Не беспокойся, он это переживет.

Я взглянул поверх ее головы на свою бывшую жену и благодарно кивнул ей. Она смогла на время забыть все, за что была зла на меня, и подумать прежде всего о нашей дочери.

– Тебе придется вернуться туда? – спросила Хэйли.

– Да. Это всего лишь небольшой перерыв, чтобы люди могли выпить кофе, заглянуть в уборную. Сегодня будет еще одно заседание.

Она повела головой в сторону зала. На нас уже начинали поглядывать.

– Папа, а этот человек убил кого-то?

– Видишь ли, милая, мы ничего пока не знаем. Его обвинили в убийстве, и многие думают, что справедливо. Однако до сих пор ничего не доказано. Помнишь, я тебе объяснял?

– Помню.

– Это ваша семья, Мик?

Я оглянулся через плечо и замер. Уолтер Эллиот тепло улыбался всем нам, ожидая, когда его представят.

– Э-э-э, привет, Уолтер. Это моя дочь, Хэйли, а это ее мама, Мэгги Макферсон.

– Здравствуйте, – сказала Хэйли.

Мэгги только кивнула, ей явно было не по себе. И тут Уолтер совершил ошибку – протянул ей руку. Мэгги быстро и коротко пожала ее. Когда же он повернулся к Хэйли, Мэгги вскочила на ноги и сдернула дочь со скамьи:

– Хэйли, давай-ка сбегаем в уборную, пока суд не начался.

Она торопливо увела Хэйли, Уолтер смотрел им вслед. Я встал:

– Извините, Уолтер, моя бывшая жена – сотрудник окружной прокуратуры.

Брови его удивленно приподнялись.

– Ну, тогда понятно, почему она – бывшая.

Я сказал ему, чтобы он вернулся в зал суда, а сам направился к уборным. Мэгги и Хэйли как раз выходили из женской.

– Мы решили ехать домой, – сказала Мэгги. – У нее много уроков, и думаю, на сегодня она видела достаточно.

Я мог бы поспорить с этим, но не стал.

– Хорошо. Спасибо, что пришла, Хэйли. Для меня это много значит.

– Угу.

Я наклонился, поцеловал ее в макушку, прижал к себе и повернулся к Мэгги:

– Спасибо, что привела ее.

Мэгги кивнула:

– Не знаю, так ли уж важно для тебя мое мнение, но, по-моему, справляешься ты пока хорошо.

– Очень важно. Спасибо.

Она пожала плечами, коротко улыбнулась. Это было приятно.

Я смотрел, как они идут к лифтам, сознавая, что дом, в который они возвращаются, не мой дом, и пытался понять, как я умудрился превратить свою жизнь в такое дерьмо.

Дочь оглянулась:

– Увидимся в среду. Блинчики!

Она улыбалась мне, пока открывались двери лифта. И моя бывшая жена тоже мне улыбалась. Я наставил на нее палец:

– И ты приходи.

Мэгги кивнула:

– Там видно будет.

При слушании любого дела об убийстве главным свидетелем становится тот, кто возглавлял его расследование. Поскольку живых потерпевших, которые могли бы рассказать присяжным, как все произошло, не существует, главе следственной группы приходится говорить от имени мертвых. Он сводит воедино все факты, делает их простыми и убедительными. Его задача – «продать» дело присяжным, а при любой сделке подобного рода многое зависит не только от того, хорош ли товар, но и от того, хорош ли продавец.

По окончании перерыва Голанц вызвал на свидетельское место главного следователя. Ход был мастерский, свидетельствовавший об умелом планировании. Теперь Джон Киндер будет занимать сцену до тех пор, пока присяжные не разойдутся по домам, унося с собой все сказанное им, чтобы поразмыслить над этим за ужином и в течение вечера.

Киндер оказался крупным, учтивым мужчиной с отеческим баритоном. Заглядывая в принесенную с собой папку, он сдвигал на кончик носа очки для чтения, а отвечая на вопросы, поглядывал поверх них на Голанца и присяжных. Глаза у него были добрые и умные.

С помощью точно поставленных вопросов Голанца и увеличенных фотографий, сделанных на месте преступления, Киндер ознакомил присяжных с этим местом. Проделано это было с сохранением строгой объективности, однако авторитетные интонации Киндера придавали ему сходство с профессором, читающим студентам курс по методике расследования убийства.

Я время от времени выступал, когда удавалось найти для этого повод, с возражениями, пытаясь сбить Голанца и Киндера с ритма. Мой клиент, казалось, почти не уделял им внимания. Правда, он что-то записывал в большой желтый блокнот, однако, увидев в нем заголовок «Дистрибуция за границей», я прошептал:

– Этот малый нас прикончит.

Губы Эллиота растянулись в невеселой улыбке, и он прошептал в ответ:

– По-моему, у нас все идет хорошо. Вы прекрасно выступали сегодня.

Я покачал головой. Он знал, что мой пистолет заряжен «волшебной пулей», однако на процессе ни в чем уверенным быть нельзя. А уж при слушании дела об убийстве – тем более.

Покончив с местом преступления, Голанц перешел к Эллиоту, и Киндер в основном подтвердил показания Мюррея. В конце концов Голанц спросил:

– Как именно Эллиот провел вас в дом, детектив Киндер?

– Отвел по лестнице прямо в спальню наверху. Я спросил, заходил ли он в другие помещения дома, Эллиот ответил – нет, не заходил.

– Вы не увидели в этом ничего необычного или непоследовательного?

– Ну, мне показалось странным, что он направился прямиком в спальню, не осмотрев первого этажа. К тому же это не соответствовало тому, что он сказал мне, когда мы снова вышли из дома. Эллиот указал на стоявшую перед домом машину жены и сказал, что понял по этой машине: жена в доме не одна. Сказал, что они хранят в гараже кучу мебели, так что место в нем осталось только для одной машины, и немец спрятал там свой «порше».

– И какой же вывод вы из этого сделали?

– Я понял, что Эллиот способен на обман. Он же заявил нам, что нигде, кроме спальни, не был, а теперь выяснилось, что он заглядывал в гараж.

Голанц подчеркнуто кивнул, ожидая, когда этот момент займет должное место в голове у присяжных. Затем он начал проводить Киндера по этапам расследования, происходившего уже после того, как тот покинул место преступления, и допрашивал Эллиота в полицейском участке Малибу. Все это были подходы к тому, чтобы показать присяжным видеозапись допроса. Я знал, что с содержательной точки зрения она ничем не примечательна, однако Эллиот выглядел на ней спокойным, как летний закат, а это позволяло счесть его хладнокровным, точно лед, убийцей.

Перед присяжными поставили видеоэкран, и Голанц воспроизвел десятиминутную запись. Жестких вопросов Эллиоту там не задавали, а закончилась она тем, что Киндер предъявил ему ордер на обыск, позволявший управлению шерифа проверить руки, предплечья и одежду Эллиота на наличие остатков пороховой гари.

Эллиот, слегка улыбнувшись, сказал:

– Пожалуйста, джентльмены. Делайте все, что считаете нужным.

Голанц нажал на кнопку пульта и остановил воспроизведение, оставив на экране лицо Эллиота, улыбка которого словно говорила: «Поймай меня, если сможешь».

– Ваша честь, – сказал он, – думаю, мы могли бы прерваться сегодня на этом. Дальше я собираюсь двинуться вместе с детективом Киндером в совершенно ином направлении.

Судья согласился, объявил перерыв и еще раз напомнил присяжным о том, что им следует избегать знакомства с любыми сообщениями средств массовой информации о ходе процесса.

Я постоял за столом защиты, ожидая, пока уйдут присяжные, потом спросил:

– Что у вас намечено на сегодняшний вечер, Уолтер?

– Небольшой званый ужин, потом просмотр первых монтажных материалов фильма, который снимает студия, – с Джонни Деппом в роли детектива.

– Ну так отмените все это. Вы будете ужинать со мной.

– Не понимаю.

– Все вы понимаете. Вы уклонялись от некоторых тем, и я мирился с этим, потому что не хотел знать то, чего мне знать не требовалось. Но теперь начался процесс, Уолтер, и я должен знать все. Или мы с вами поговорим сегодня, или вам придется искать другого адвоката.

На лице у него появилось злобное выражение. И в этот миг я понял: он мог быть убийцей или по крайней мере человеком, заказавшим убийство.

– Вы не посмеете, – сказал он.

– Звоните, звоните, – ответил я. – Мы поедем на моей машине.

Завершая тридцать второй телефонный разговор, Эллиот вошел вместе со мной в ресторан «Уотер-Гриль», расположенный на самом верху отеля «Билтмор», и проследовал в свою личную кабинку, где его уже ждал мартини. Когда мы уселись за столик, я попросил официанта принести мне бутылку воды без газа и несколько ломтиков лимона.

Я сидел напротив Эллиота и смотрел, как он изучает меню.

– Вы вроде бы поужинать собирались, – сказал он. – Не хотите взглянуть?

– Я возьму то же, что и вы, Уолтер.

Эллиот положил меню на стол:

– Филе палтуса.

Он подозвал официанта, заказал для нас обоих филе, добавив к заказу бутылку шардонне. Затем сцепил на скатерти руки и выжидающе уставился на меня:

– Хорошо бы из этого разговора вышел какой-нибудь толк.

– Толк выйдет, Уолтер. Как только вы перестанете таиться от меня. Если я знаю то, что знаете вы, значит, никто не сможет ударить меня из-за угла пыльным мешком по голове. Я буду знать о ходах, которые собирается сделать Голанц, еще до того, как он их сделает.

Эллиот кивнул, словно бы соглашаясь.

– Я не убивал свою жену и ее дружка-нациста, – произнес он. – И сказал вам об этом в первый же день нашего знакомства.

– Этого недостаточно. Я же вам говорю, я должен знать, что там произошло на самом деле, Уолтер, иначе мне придется уйти.

– Но это просто смешно. Ни один судья не разрешит вам уйти в середине процесса.

– Хотите пари на вашу свободу? Если я захочу избавиться от вашего дела, я найду способ, позволяющий сделать это.

Он помолчал.

– Вам следует быть поосторожнее с вопросами. Заведомое знание чьей-то вины может оказаться опасным, – наконец произнес он.

Я наклонился к нему над столом:

– Я ваш защитник, Уолтер. Вы можете рассказать мне обо всем, что сделали, и дальше меня это не пойдет.

Прежде чем он успел открыть рот, подошел официант с бутылкой европейской воды и тарелочкой с нарезанным лимоном. Эллиот подождал, когда официант наполнит мой стакан и удалится.

– Собственно, что у нас с вами происходит? Вы великолепно поработали, готовясь защищать меня, уложились всего в две недели. Поразительно!

– Хватит чушь молоть!

Я сказал это слишком громко. Эллиот выглянул из кабинки и сразу же натолкнулся на недоумевающий взгляд женщины, сидевшей за ближним столиком и услышавшей меня.

– Вы бы все же говорили потише, – сказал он мне. – Конфиденциальность отношений клиента и адвоката не распространяется за пределы этого столика.

Я вглядывался в его лицо. Я понимал, он напоминает мне о том, в чем я только что заверил его, – о том, что сказанное здесь должно здесь и остаться. Может быть, он все же решил заговорить? И я разыграл единственного туза, какой у меня имелся:

– Расскажите мне о взятке, которую дал Джерри Винсент.

В глазах его мелькнуло потрясенное выражение, потом понимание – это он усвоил услышанное. А следом и проблеск сожаления. Я тоже пожалел – о том, что рядом со мной не сидит Жюли Фавро, она разобралась бы в его эмоциях лучше, чем я.

– Информация, которой вы владеете, чрезвычайно опасна, – сказал он. – Откуда она у вас?

Разумеется, я не мог признаться, что ею снабдил меня детектив.

– Скажем так, я получил ее вместе с вашим делом. У меня в руках оказались все записи Винсента. Трудно было не заметить, что он передал кому-то, неизвестно, правда, кому, сто тысяч, взятых из полученного от вас аванса. Так что же, из-за этой взятки его и убили?

Эллиот сжал двумя пальцами тонкую ножку бокала с мартини, выпил все, что в нем еще оставалось. Потом кивнул кому-то невидимому, словно бы стоявшему за моим плечом.

– По-моему, правильнее будет сказать, что к смерти Джерри Винсента привело определенное стечение обстоятельств.

– Уолтер, мне нужно защищать вас. И себя самого тоже.

Он кивнул:

– Думаю, вы уже обнаружили причину его смерти. Она присутствует в папке с делом. И вы даже говорили мне о ней.

– Не понимаю. О чем я вам говорил?

– Он собирался отложить начало процесса. Вы же нашли его ходатайство. И его убили, прежде чем он успел это ходатайство подать.

Я пытался свести все воедино.

– То есть его из-за этого и убили? Но почему?

Эллиот склонился ко мне. Теперь он говорил почти шепотом, еле слышно:

– Хорошо, раз вы просите об этом, я вам скажу. Да, взятка имела место. Он отдал деньги, было назначено время начала процесса, все, что ему оставалось, – подготовиться к названному сроку. А потом он передумал и пожелал отсрочки.

– Почему?

– Думаю, он решил, что сможет выиграть процесс и без взятки.

Походило на то, что о телефонных звонках ФБР и об интересе этой организации к Винсенту Эллиот не знал. А то, что ФБР занялось им, вполне могло заставить Джерри пожелать отложить процесс, который был построен на подкупе.

– Стало быть, его убили из-за попытки отсрочить процесс?

– Думаю, что так.

– Это вы убили его, Уолтер?

– Я не убиваю людей.

– Ну, тогда приказали убить.

Эллиот покачал головой:

– И не отдаю подобных приказов.

В кабинку вошел официант с подносом и подставкой. Он отделил филе от костей, разложил нашу рыбу по тарелкам и поставил их на стол вместе с новым мартини для Эллиота. Затем откупорил бутылку вина и спросил, не желает ли Эллиот попробовать его. Тот отрицательно покачал головой.

– Хорошо, – сказал я, когда мы снова остались наедине. – За что он дал взятку?

Эллиот одним глотком выпил половину мартини.

– Ну, если как следует подумать, это станет очевидным. Отсрочить процесс нельзя. Почему?

Я не сводил с Эллиота глаз, однако на самом деле на него уже не смотрел, потому что решал в уме задачку. Перебрав в уме все возможности – судья, обвинитель, копы, свидетели, присяжные, – я сообразил, что взятка и невозможность отсрочить процесс пересекаются только в одной точке.

– Среди присяжных есть подсадная утка, – сказал я. – И кто-то пристроил ее туда.

Эллиот помолчал, давая мне возможность мысленно пройтись по лицам людей, сидевших на скамье присяжных.

– Номер семь. Вы хотели, чтобы он остался. Кто он?

Эллиот улыбнулся краем губ и, прежде чем ответить, отправил в рот кусочек рыбы.

– Понятия не имею, да мне это и неинтересно. Однако он наш. И он не просто подсадная утка. Он мастер убеждения. Когда начнется совещание присяжных, он будет участвовать в нем и повернет все в нужную нам сторону. При том, как Винсент выстроил дело и как вы его подаете, присяжных, вероятно, нужно будет лишь слегка подтолкнуть в этом направлении. Они никогда не вынесут мне обвинительный приговор, Микки. Никогда.

Я отодвинул свою тарелку. Просто не мог есть.

– Хорошо, Уолтер, довольно загадок. Расскажите мне, как все было.

Эллиот налил себе бокал вина.

– Это длинная история, Микки. Не хотите послушать ее, смакуя вино?

Я покачал головой:

– Нет, Уолтер. Я не пью.

– Не уверен, что могу довериться человеку, который не позволяет себе время от времени выпить бокал вина.

Он усмехнулся, сделал большой глоток и начал рассказывать свою историю:

– Когда приезжаешь в Голливуд, не важно, что ты собой представляешь, важно, чтобы у тебя были деньги. Я приехал двадцать пять лет назад, и деньги у меня были, но не мои.

– Насколько я знаю историю вашей жизни, вы происходите из семьи, которая владела во Флориде перевозившими фосфат судами.

Он многозначительно кивнул:

– Все верно, но тут многое зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «семья».

До меня понемногу начало доходить:

– Вы говорите о мафии?

– Я говорю об организации, которая распоряжалась огромным потоком наличных денег и нуждалась в законном бизнесе, через который эти деньги можно было бы проводить, и в юридически безупречных людях, которые управляли бы этим бизнесом. Я был всего лишь бухгалтером. Одним из таких людей.

Это понять было несложно. Флорида, двадцать пять лет назад. Самый расцвет кокаинового бума и кокаиновых денег.

– Меня отправили на запад, – продолжал Эллиот. – У меня была хорошая легенда и полный чемодан денег. И я любил кино. Знал, как выбрать хороший сценарий, как снять по нему фильм. Я купил «Арчвэй» и превратил эту компанию в предприятие с миллиардным оборотом. И тут моя жена…

По лицу его пронеслось выражение искреннего сожаления.

– Что, Уолтер?

– На следующий день после нашей двадцатой годовщины – и после того, как мы обновили добрачный контракт, – она сказала мне, что хочет развода.

Я кивнул. После обновления добрачного контракта Митци Эллиот могла претендовать на половину всего, чем владел Эллиот, да только владела-то этим организация, а не он. Причем организация не из таких, которые позволяют, чтобы половину их капиталов уносили в подоле юбки.

– Я пытался уговорить ее передумать, – сказал Эллиот. – Но она влюбилась в своего нацистского мерзавца и думала, что он ее защитит.

– Ее убила мафия.

– Я не должен был появляться там в тот день, – сказал Эллиот. – Мне было велено держаться в стороне, обеспечить себе железное алиби.

– Так зачем же вы туда полезли?

Он взглянул мне прямо в глаза:

– Я все еще любил ее, по-своему. И поехал, чтобы остановить убийцу и, может быть, стать героем в глазах жены, снова завоевать ее. Но я опоздал. Когда я приехал, оба были уже мертвы.

– И тут на сцене появился Джерри Винсент, – произнес я. – Расскажите мне о взятке.

– Да мне и рассказывать-то особенно нечего. Юрист моей корпорации связал меня с Джерри, тот оказался хорошим адвокатом. Мы составили соглашение об оплате его услуг, а спустя какое-то время он пришел ко мне – еще на раннем этапе подготовки к процессу – и сказал, что к нему обратился некто, имеющий возможность подсадить в жюри своего человека. Ну, вы понимаете, человека, который будет на нашей стороне. Да еще и обладающего даром убеждения, умеющего заговаривать людям зубы. Весь фокус состоял в том, что процесс должен был начаться точно в назначенный срок, тогда этот мошенник смог бы попасть в число присяжных.

– И вы с Джерри предложение приняли.

– Приняли. Это было пять месяцев назад. В то время мне защитить себя было в общем-то нечем. Жену я не убивал, однако обстоятельства сложились так, что все указывало на меня. У нас не было «волшебной пули»… и я испугался.

– Как много вы дали?

– Сто тысяч, это аванс. Джерри официально увеличил свой гонорар, я заплатил ему, а он заплатил за присяжного. Потом я должен был заплатить еще сто тысяч, если присяжные не достигнут согласия, или двести пятьдесят, если они меня оправдают. Эти люди уже проворачивали такие дела.

Я снова вспомнил о ФБР.

– А Джерри уже случалось прежде подстраивать исход процесса?

– Он мне этого не говорил, а я не спрашивал. Однако в понедельник, перед тем как его убили, он сказал мне, что хочет отложить начало процесса. Сказал, что у него появилась «волшебная пуля» и он выиграет дело без всякой подсадной утки.

– И за это его убили.

– А за что же еще? Не думаю, что те люди готовы были позволить ему передумать и повернуть все по-своему.

– Вы говорили кому-нибудь о намерениях Джерри?

– Нет.

– Тогда кому мог сказать о них сам Джерри?

– Этого я не знаю. О том, с кем он договаривался, Джерри мне не сообщил.

Пора было закончить этот разговор, попрощаться с Уолтером и все как следует обдумать. Я взглянул на не тронутую мной рыбу и подумал – может, забрать ее с собой и отвезти Патрику?

– Знаете, – сказал Эллиот, – я не хочу давить на вас, но если меня приговорят, я покойник.

Я заглянул ему в лицо:

– «Семья»?

Он кивнул:

– Если кто-то из их людей попадает в лапы копов, его обычно ликвидируют еще до суда. Однако, ликвидировав меня, они потеряют «Арчвэй», недвижимость, все потеряют, поэтому они пока не спешат, выжидают. – Он допил вино. – Мик, то, что я вам рассказал, может стать и вашим смертным приговором – вы даже глазом моргнуть не успеете. Как Джерри. Не забывайте об этом.

Он подозвал официанта и попросил принести счет.

Я был благодарен привычке моего клиента пить перед обедом мартини, а во время обеда шардонне. Не уверен, что я получил бы от Эллиота все то, что я от него получил, если бы спиртное не развязало ему язык. С другой стороны, мне не хотелось, чтобы в разгар слушания дела об убийстве его задержали за вождение в нетрезвом виде. Поэтому я сам сел за руль машины Эллиота и отвез его домой. Патрик ехал следом.

– Уолтер, – сказал я по дороге, – несмотря на все рассказанное вами сегодня, я постараюсь сделать для вас максимум того, что смогу.

– Значит, вы верите в то, что я невиновен?

Я помолчал.

– Я верю, что вы не убивали вашу жену и Рильца. Не уверен, что это делает вас невиновным, но ничего другого мне не требуется.

Эллиот жил в Беверли-Хиллз, в стоявшем к югу от Сансет поместье, окруженном забором с воротами. Он нажал на кнопку в потолке своей машины, и мы проехали в открывшиеся перед нами стальные ворота. Патрик на «линкольне» последовал за нами. Когда мы вышли из машины, я отдал Эллиоту ключи и пожелал ему спокойной ночи.

Пока я ехал домой, мои внутренние шестеренки и зубчатые передачи продолжали активно работать. Я сидел, глядя в окно «линкольна». Понять, как Джерри Винсент заключил сделку, было нетрудно. Вопрос состоял в том, с кем он ее заключил.

Во время ужина Эллиот признался в совершении нескольких преступлений, однако его признания должны были остаться известными только мне – этого требовали правила, по которым строятся отношения клиент-адвокат. Исключение из них было возможным только в том случае, когда полученные мной сведения составляли угрозу для моей жизни или если я получал сведения о преступлении, которое еще не совершено. Взятка уже имела место, а вот внедрение в состав присяжных подсадной утки начнет работать, лишь когда дело дойдет до обсуждения вопроса о виновности моего клиента, и, стало быть, я обязан был доложить об этом, даже если Эллиот уверен, судя по всему, что в результате меня будет ждать тот же конец, какой постиг Джерри.

Обдумав все это, я вдруг сообразил, что, если мне удастся предотвратить задуманное преступление, то необходимость докладывать о нем отпадет сама собой.

Я огляделся по сторонам. Мы ехали по бульвару Сансет в сторону Западного Голливуда, я увидел знакомую вывеску.

– Остановитесь перед «Книжным супчиком», Патрик. Мне нужно забежать туда на пару минут.

Патрик остановил «линкольн» у обочины, я выскочил наружу, вошел в магазин, миновал книжные полки и, найдя пустую нишу в стене, позвонил своему детективу:

– Это я, Киско. Ты где?

– Дома. А что?

– Лорна тоже дома?

– Нет. Пошла с сестрой в кино, какую-то слезливую драму смотреть.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, однако тебе это может не понравиться. Если ты мне откажешь, я пойму. Но в любом случае тебе не следует рассказывать об этом кому бы то ни было. Даже Лорне.