Текст книги "Забытые имена (сборник)"

Автор книги: Майкл Коуни

Соавторы: Збигнев Простак,Бруно Энрикес,Джером Биксби,Род Серлинг,Януш Зайдель,Рышард Савва,Артур Лундквист,Эрманно Либенци,Раду Нор,Карл Грюнерт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

– Мне потребовалось более трех недель, прежде чем я узнал о них хотя бы столько, сколько знаю сейчас, – пробормотал он, сильно тронутый. – И я не знал, смеяться мне или плакать. «Это мы на небе? – спрашивали они меня жалобно. Разве это не небо?» Я оглядел пещеру-глубокий мрак и страшная темь в дальних углах. Я подошел к отверстию и приподнял одеяло. Пустыня была погружена в ночной покой: почти полная луна опять светила над миром, но этот свет они могли выдерживать.

– Глядите! – сказал я им, – если бы вы находились вон там на луне или даже на самой отдаленной и самой незначительной из этих сверкающих звезд, вы не могли бы быть ближе к небу, чем сейчас, находясь в этом месте. Если смотреть с любой звезды сюда, на эту точку, где мы теперь находимся, то эта точка будет казаться такой же блестящей и такой же далекой. И все эти звезды вращаются в безграничном пространстве… Правильно ли я пояснял им? – спросил он меня и затем продолжал: – Вначале для них было трудно понимать меня. Даже сейчас я не овладел в совершенстве их языком. А тогда еще меньше понимал их язык. И я только разжег их воображение. Они расспрашивали, добивались ясности и точности, бесконечное число раз задавали одни и те же вопросы, пристально глядя мне в глаза. Но наконец мои объяснения дошли до них. И тогда – ты только поглядел бы на них! – они припали лицом к земле – целовали землю, мои ноги, плакали, как дети. Потом они запели – это были странные, пронзительные звуки торжествующая, победная песнь – мои барабанные перепонки непривычно страдали. Глаза и руки их были воздеты к звездам! Безмолвно слушал я друга. После паузы он продолжал:

– И затем случилось нечто страшное. Не такое уж страшное, в сущности говоря, но мне оно показалось страшным, поскольку я не встречался еще у них с таким явлением. Женщина из их группы внезапно отошла в глубь пещеры, легла на одно из моих одеял и, не произнеся ни малейшего звука, родила ребенка.

Но их вождь – его звали Сасмур – очевидно, что-то слышал. Он, казалось, мгновенно забыл обо всем, что здесь говорилось о небе, и устремился в тот угол. Он громко кликнул молодых людей, и один из них, муж женщины, поспешно удалился. Остальные некоторое время перешептывались между собой, продолжая впиваться восторженными взглядами в ночной небесный свод и в далекие, тихо мерцающие звезды.

Майкл встал и принялся беспокойно шагать взад и вперед по комнате.

– Этот ребенок, – промолвил он после паузы, – усложнил дело. Он мог бы усложнить еще больше, но млекопитающие матери, к счастью, могут кормить своих детенышей в любом месте. Хотя, должен сказать, – продолжал он с коротким холодным смешком, особенно холодным, когда он был чем-нибудь глубоко тронут, – они ничего сложного в этом не видели, нет.

Для них это явилось своего рода торжеством, великим событием, предзнаменованием. Так они смотрели на это. Ты понимаешь? Указание на то, что им предназначено заселить «небо». Они ждали от меня, чтобы я хоть улыбкой выразил свое одобрение, и мне, конечно, было радостно это сознавать. Я полюбил этих людей, крепко их полюбил, – закончил он и тут же сел, устремив взгляд на мой низкий потолок.

Я понял, что он устал и что я должен оставить его в покое, дать ему возможность отдохнуть. Но я не мог ждать. Любопытство горело во мне как медленный огонь.

– А потом, – спросил я, весь в напряженном ожидании, – что было потом, Майкл?

– Потом, ответил он со вздохом усталости, – мы стали жить вместе. Я понемногу изучал их язык, с каждым днем делая все новые успехи. Узнавал о них самих все больше и больше. Днем в пещере и в ночное время снаружи, в пустыне, мы сидели и разговаривали, строили планы, планы на будущее.

И всегда с нами находилась молодая мать с ребенком. Ей постоянно отводили место посредине. Она была в своем роде красавица, эта молодая женщина. Она сидела, глядя на своего ребенка, лежавшего у нее на коленях, и тихонько напевала или бормотала что-то, смеялась и нашептывала – картина незабываемая! Ребенок, рожденный на «небе», видишь ли! Остальные сидели вокруг, восторженно любуясь на мать и младенца, – нечто вроде поклонения мадонне. Я тоже разделял их чувства. Их будущее связывалось с этой матерью и ребенком.

Довольно смутное, надо сказать, было это их будущее и довольно печальное, поскольку они не могли выносить солнечного света. Я много рассказывал им: о солнце, полевых цветах, травах и различных злаках, о цвете моря, о форме и оттенках облаков. Но они понимали меня только наполовину. А когда понимали, начинали вздыхать и печалиться. В них жил страх, что они никогда не смогут смотреть на открытый, светлый мир.

Потом Майкл поведал мне эпизод с Сусуром.

– Молодой человек по имени Сусур – он был одним из двух сыновей Сасмура, вождя, – однажды бесстрашно проник за одеяло, закрывавшее вход в пещеру, с намерением взглянуть на залитое ярким солнцем небо. Мгновенно он лишился зрения и оставался слепым до самой смерти.

– Он умер? – спросил я быстро. – И неужели ты хочешь сказать, что и все они умерли?

– Нет, – улыбнулся он чуть заметно. – Я далек от такой мысли. Все они живы и ждут меня. Вот почему я и должен как можно скорее вернуться к ним. Не могу их покинуть. Видишь ли, до некоторой степени я несу ответственность…

Да, кроме несчастья с Сусуром, все пока с ними благополучно. Они рассказали мне – и это должно представить для тебя интерес, Билли, – о своих великих людях, о тех, кого у нас принято называть пророками, героями. Эти люди всю свою жизнь посвятили «стремлению ввысь». Мурмулаки временами забывали об этом, считали это недостижимым, каким-то мифом. И тогда среди них появлялся человек, который призывал их хранить заветы предков, думать только о том, чтобы все время стремиться ввысь, пока не будет достигнута цель. Временами они устраивали большие сходки, чтобы повидать этого человека. Огромными толпами собирались люди вокруг него, стекаясь со всех концов их мира: они переплывали подземные реки и пересекали не освещенные солнцем моря. Такой человек, обычно обладавший крепким здоровьем и сильной волей, начинал копать, врубаться в скалы, поднимаясь все выше и переходя рубежи, пройденные его предшественниками. Ни одному из них пока не удалось добраться до поверхности, но они считали такого человека своим героем. Интересно – не правда ли? – как у каждого народа появляются свои герои, свои идеалы, нечто такое, ради чего стоит жить. Мне это представляется очень трогательным. И надо сказать, что появление здесь этих пятерых и есть результат одного из таких устремлений ввысь. Многие из них пытались следовать за Сасмуром. Но большинство отступало, поворачивало назад. Многие погибали в пути. Но эти пятеро – все они очень крепкие телом – добрались до поверхности и остались здесь, в пещере.

– А этот Су-су – или как ты там его называешь? – тот, что умер, – спросил я, – отчего он умер?

– Ах, этот случай, – и лицо его омрачилось, – это произошло всего несколько дней назад. Наша зверская цивилизация. Тюрьма в Юме, Аризона, слыхал о ней?

– Да, да! – кивнул я с нетерпением.

– Двое заключенных устроили побег. Они, по-видимому, знали об этих пещерах и бежали сюда. Стража гналась за ними по пятам… Билли, есть ли еще что-либо более мерзкое в нашей цивилизации, чем охота на человека? А эти люди считают нашу землю «небом»! Бежавшие из тюрьмы устремились по пустыне-кажется, мексиканцы они были, – держа направление к пещерам.

Мы – мурмулаки и я – сидели в кустах мескита. Была глубокая ночь. Вдруг невдалеке раздались выстрелы. Это испугало их насмерть. Они построились клином, поставив мать с ребенком посредине, и бросились к пещере. Я последовал за ними. Но Сусур – я забыл, что он был слеп. Они тоже забыли об этом или предоставили его моим заботам. Слепой сбился с дороги, пробираясь среди кустов мескита. Арестанты и стража очутились здесь почти одновременно. Выстрелы, крики и вопли, адский треск, настоящий бой. Оба арестанта были убиты, а вместе с ними и Сусур.

Майкл тяжело вздохнул и закрыл глаза, столь мучительно было для него воспоминание. У меня не хватило духу на этяг раз просить его продолжать рассказ. И несколько времени мы сидели молча. Я свирепо сосал потухшую трубку.

– Быть может, во всем моя вина, – пробормотал он, наконец. – Мне кажется, я мог бы предупредить это. Как я мог забыть, что Сусур слепой, бедняга? Они смотрели из пещеры, из-за одеяла, вместе со мной. Видели, как пал мертвым их товарищ. Все они дрожали от страха и все-таки хотели броситься на помощь Сусуру. Я удержал их. Тюремные стражи – ты знаешь, что они собой представляют, – жажда крови пробудилась в их тупых головах, погоня, страсть к убийству. Могли перестрелять всех нас, как предполагаемых сообщников беглецов. Это такие люди, которые раньше убивают, а потом уже наводят справки, – символ нашей зверской цивилизации.

Я удержал их, этих бедных мурмулаков, а стражи тем временем спешились, установили личность бежавших при помощи карманных фонариков. Двое из них подошли к белому телу Сусура, который лежал, вытянувшись во весь рост и истекая кровью.

– Эй! – крикнул один из стражей, – а это еще что такое?

– Попал и этот под наши пули. Что за крыса такая белая? Никогда таких не видал в этих местах. Здорово влепили ему в брюхо!

– Я тоже никогда таких не видал, – сказал другой. – Мой совет – бросить его тут, на месте. И никому об этом ни слова. А то пойдет расследование, попадет в газеты. Своих мы настигли и прикончили – ничего нам больше и не надо.

Показалась машина с ярко освещенными фарами. Мурму-лаки в страхе попятились назад, за одеяло, прикрывая глаза руками. Я продолжал глядеть из пещеры. Тюремщики подхватили тела своих жертв и бросили их в кузов. Мимоходом прихватили и моего коня и повернули назад, к Юме.

Бедняга Сусур остался лежать там, где он пал, посреди голой пустыни, слабый свет луны озарял его тело.

Послышались вопли: началось оплакивание этими людьми своего покойника.

– Видишь ли, смерть эта, – пробормотал Майкл, – страшно их поразила. Смерть в таком месте, которое они считали небом!

Не только их собственная утрата, принесшая им большое горе, пояснил мне Майкл, но и сцена кровавого насилия, жестокая охота на людей и убийство в обширном небесном пространстве, при свете милосердной луны и дружественных звезд, – все это обрушилось на них, словно какое-то непостижимое несчастье, катастрофическое бедствие. Если бы небеса свернулись, как свиток пергамента, звезды и планеты сорвались с места и посыпались искрами, то даже это не произвело бы на мурмулаков более тягостного впечатления.

– Но разве это не небо? – скулили они жалостливо. – Разве, те, сеющие смерть люди, не боги? Они похожи на тебя, они и ходят так, как ты. А ты разве не бог? – спрашивали они бедного Майкла.

– Нет, – отвечал он им печально. – Я – человек. И те тоже были люди; они преследовали других людей.

– Но ведь вы живете в необъятных небесных пространствах, – возражал Сасмур, их вождь. – Вы можете видеть солнце и выдерживать невыносимый его свет. Ты сам пояснял нам, что даже деревья простирают свои руки к небу, что другого неба и другого мира, кроме этого вашего, нет даже на самой далекой из звезд!

Как же можете вы, люди, – как вы себя называете, – быть такими жестокими, такими кровожадными насильниками, какими были когда-то, в древности, лишь самые последние из мур-мулаков? Разве вы живете и руководствуетесь в жизни не милосердием и пониманием? Быть может, вы сами происходите от древних мурмулаков, которые были дикарями и в незапамятные времена поднялись наверх? У нашего народа сохранилась легенда, что в далекие времена какие-то невообразимые существа нашей расы, кровожадные насильники, поднялись на поверхность…

Но он не мог продолжать дальше, бедный, убитый горем Сасмур. Душевная боль лишила его сил.

Напрасно пытался Майкл смягчить их горе. Я вот и сейчас словно вижу его перед собой, как он, мучимый воспоминанием о преступлении своих соотечественников, старается изо всех сил объяснить им все, умалить, облегчить.

– Видишь ли, – промолвил он мягко, – их пророк – как они его называли внушил им, что когда они достигнут вершин того, что они называли царством света, то там не будет ни насилия, ни жестокости, ни убийства. Но вот они увидели смерть, гуляющую на просторе и поражающую внезапно, без видимой причины, не зная справедливости. И теперь их дух был сокрушен, и их героическое восхождение ввысь представилось им совершенно напрасным и ненужным.

Печальное похоронное шествие. Они выносили из пустыни тело своего товарища с плачем и воплями; порой раздавалась странная, тоскливая песнь, хватавшая за душу. В глубине пещеры они положили труп и стали ходить вокруг него, плача и причитая, прощаясь с тем, кто, как и они, был героем своего. народа.

– Затем, – сказал Майкл, – они достали из своего склада в отверстии, откуда они поднимались вверх, несколько инструментов, которыми они пробивали себе дорогу. Это были орудия самого раннего периода каменного века – различного рода кирки, струги и скобели из кремня, кремнистого известняка и других неизвестных минералов, с короткими каменными ручками. Этими орудиями они прорубили нишу – боковая стена пещеры легко поддавались под их мощными ударами – и сделали гробницу для покойника.

Многое из того, что мне хотелось узнать, еще не было сказано, но у меня не хватило духу просить Майкла продолжать рассказ. Близилась ночь пустыни. Индианка, которая стряпала для меня, подала нам ужин, но Майкл еле дотронулся до еды. Его, видимо, одолевала физическая усталость.

– Затем все закончилось быстро, – заговорил он вдруг с неожиданной горячностью. – Они решили немедля вернуться назад – в свой мир – после всего того, что они увидели, после гибели Сусура, и я не мог осудить их. Наши войны, наша страсть к разрушению, наше насилие, наша несправедливость!.Не мог я порицать их. Но в то же время я не хотел допустить, чтобы они вернулись назад, к себе, если только мне удастся убедить их.

Я сказал им-и думаю, что я прав, – что теперь, после того как они увидели поверхность земли, то, что они называли «небом», они не смогут жить под землей. Они уже видели проблески света. Мне все равно, кто бы они ни были мурмулаки, дикари, называйте их, как хотите, – но они человеческие существа. А человеческая природа всюду одна и та же, Билли. Разве ты пожелал бы жить в тесной комнатушке среди дымовых труб города после этой необъятной, открытой пустыни?

Я вздрогнул при мысли об этом.

– Я считаю, – продолжал он, – что они должны оставаться здесь. Я должен сделать все, что только возможно, чтобы удержать их здесь: узнать, в чем они нуждаются, обеспечить их всем необходимым, взять на себя заботу о них. И удивительно то, – усмехнулся он радостно, – что они согласны остаться. Им и хочется уйти, и хочется остаться. Они так похожи на нас, на всех людей.

– Когда они в первый раз сказали тебе, что хотят вернуться к себе? спросил я.

– После похорон Сусура. Когда они положили его в гробницу, в нишу, вырубленную в боку пещеры, и закрыли ее, они присели на корточки вокруг Мурмы – так звали молодую женщину с ребенком на руках – и держали совет. Очень своеобразное, но привлекательное, торжественное и печальное было ато совещание – каждый из них выступал с речью, напоминавшей похоронную песнь. Они не должны больше стремиться к свету, духи света явно против них, говорили они, и смерть Сусура является для них предупреждением. Они должны вернуться к своему народу после такого печального опыта здесь, на «небе». Кроме того, говорили они, они не выносят дневного света – какой же смысл тогда оставаться им здесь?

– И они унесли бы ребенка в преисподнюю? – сказал я.

– Ах, Билли! – вскричал Майкл. – Это именно то, что и я думал. И это ключ ко всему. Этот ребенок, сказал я им, родился здесь, на поверхности, и он принадлежит миру света. Если они унесут его внутрь земли, это может повлечь за собой его смерть, а вместе с ним и смерть матери.

И тут произошло нечто чудесное. Говорят о чудесах – наука полна ими. Я схватил внезапно ребенка из рук Мурмы и вынес его ва одеяло, висевшее над входом в пустыню. «Юность очень способна приспосабливаться к условиям», промелькнуло у меня в уме. И это была единственная моя мысль. Больше я ни о чем не думал. Что-то такое во мне побуждало меня лишь действовать. Я был только зритель.

Близился рассвет. Я повернул ребенка лицом к алой заре на востоке. Он взглянул, прищурился, затем начал смотреть пристальным взглядом, как это делают маленькие дети. Потом начал шевелить губками и издавать радостные звуки. Все это заняло не больше двух минут. Но это наполнило меня неизъяснимой радостью, – сказал Майкл, сам становясь ребенком, охваченный экстазом, – этот ребенок мог смотреть на свет!

Он прошелся взад и вперед по комнате, заложивши руки за спину, затем продолжал:

– Эксперимент, как видишь. Но я был уверен в результате своего опыта. Мурма застыла на месте, безмолвная, и дрожала от волнения. Я еще раз вынес ребенка после восхода солнца. Тот же результат. Я проделывал это в течение нескольких дней, по утрам, каждый раз все позже и позже, и даже после полудня.

Они все стояли как зачарованные за занавесом – мать, отец и остальные, – в страшном волнении прислушиваясь к веселому лепету ребенка, возбужденного светом. Глаза ребенка быстро приучались к свету. Это было нечто чудесное. Каждый раз, когда я подходил к младенцу, он протягивал ко мне ручонки: ему хотелось на дневной свет. И никто из них не мог уже больше сомневаться. Я доказал им. Их ребенок мог видеть.

Мурма словно преобразилась от гордости и радости. Их всех потрясло это открытие. В конце концов, хотя Сусур и умер, природа подарила им ребенка света!

А теперь я собираюсь вернуться к ним. Не могу надолго покидать их. Ты должен получить для меня деньги по чеку, Билли. Деньги потребуются мне на экипировку для них. У меня в голове уже созрел план, и я должен его осуществить. Можешь ты дать мне денег?

– Да, если так обстоит дело, – ответил я с болью в душе. – Но ты не должен уходить сейчас. Переночуй у меня, отдохни. Все равно до утра ты ничего не можешь предпринять.

Он вздохнул устало.

– Да, возможно, что ты прав, – пробормотал он. – Но так или иначе, дай мне денег. Вот тебе чек. Сасмур, видишь ли, очень стар. И его здоровье сильно пошатнулось после того, как он увидел охоту на человека. Он никогда не поймет моих объяснений на этот счет. Он постоянно это повторяет. Не хочу, чтобы он передумал. А его влияние очень сильно.

Я считал триумфом дипломатии, что мне удалось убедить Майкла остаться переночевать у меня. Но мой триумф был недолог. Когда я проснулся на другое утро, Майкла уже не было. На постели у него я нашел клочок бумаги, вырванный из записной книжки. Карандашом было написано: «Сердечно благодарю тебя, Билли. Пожалуйста, никому ни слова и не вздумай разыскивать меня. Майкл».

Было еще много такого, о чем я хотел бы расспросить его, горя желанием узнать:

Как мурмулаки дышат там? Откуда они ведут свое происхождение? Почему они появились именно в этом месте? Есть ли у них там, в недрах земли, какая-нибудь цивилизация вроде нашей? Как Майкл питался в продолжение стольких месяцев, живя в пещере?.. Но его уже не было.

Целую неделю я являлся жертвой страшнейшего беспокойства, в тягость моим друзьям и самой земле. Наконец я не мог дольше терпеть это. На восьмой день я оседлал коня, прихватил с собой оружие и все, что считал необходимым, и отправился к пещерам.

Была ночь, когда я прибыл на место. Мертвая тишина пустыни поразила мой слух сильнее всякого шума. При помощи карманного фонарика я стал осматривать входы в пещеры. Ни на одном из них теперь я не нашел одеяла. Наконец я отыскал вход, показавшийся мне тем, который мне надо было. Я вошел в пещеру и осветил неровные каменные стены.

Полнейшая пустота!

В одном углу возвышался холмик из земли и камней. Рядом я увидел углубление гораздо меньшего диаметра, чем я ожидал увидеть, словно нора с поворотом в сторону на глубине примерно двух футов. На краю углубления лежал карандаш. Он имел сходство с карандашом, который я дал Майклу. Да, это был его карандаш.

Словно загипнотизированный я нагнулся до самой земли и стал всматриваться в углубление, освещенное кружком светает моего фонарика.

Что здесь случилось? Неужели Майкл в конце концов ушел с мурмулаками в их мир, покинув свой собственный? Неужели они оказались настолько сильны, что могли убедить его, или они ушли в его отсутствие, а он потом последовал за ними? Нет, это казалось немыслимым! Но где же он?

Прошло уже почти четыре года с тех пор, как Майкл исчез. И все-таки я живу надеждой, что я еще увижу его когда-нибудь. Порой, когда в природе наступает полная тишина и покой нисходит в мою душу, мне кажется, что он вот-вот сейчас появится на пороге моего дома. В любую минуту я жду услышать от него продолжение рассказа о новом народе, с которым он живет где-то, услышать его бодрые, торжествующие слова:

– Их ребенок мог видеть.