Текст книги "Забытые имена (сборник)"

Автор книги: Майкл Коуни

Соавторы: Збигнев Простак,Бруно Энрикес,Джером Биксби,Род Серлинг,Януш Зайдель,Рышард Савва,Артур Лундквист,Эрманно Либенци,Раду Нор,Карл Грюнерт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Теперь граната была с длинной деревянной ручкой, по-моему, немецкой модели, дистанционная трубка у нее устанавливается на пять секунд. За дверью кафе я успел заметить двух человек в автомобиле: один сидел за рулем, другой, очевидно, был тот, кто только что бросил гранату. Автомобиль медленно отъезжал. Я прикинул, что взрыв последует через три секунды. Граната летела прямо мне в чашку; я схватил ее за ручку и кинулся, к двери. Человек, стоявший в автомобиле, ждал, что я выбегу, и выстрелил. Но он не ожидал, что я брошу гранату обратно, и поэтому промахнулся. Добежав до двери, я аккуратно забросил гранату в автомобиль, который уже набирал скорость, и бросился ничком на землю, как обычно делал, когда попадал под пулеметный обстрел.

Граната взорвалась. Человек с револьвером – он пытался выскочить из машины – упал. Водителя взрывом подбросило в воздух. Его тело, странно согнутое, упало обратно в машину, которая налетела на фонарный столб и вспыхнула. Я вскочил и побежал. Сзади поднималось пламя от горящего автомобиля. Стараясь двигаться медленно, я вышел на соседнюю улицу. Мартена видно не было, и меня никто не преследовал. Мне повезло. Несколько минут спустя я сел в омнибус, идущий к Шатле, – один из тех, что ходят всю ночь с часовыми промежутками; я сошел на предпоследней остановке и кружным путем добрался до гостиницы.

В гостинице я некоторое время размышлял о своих приключениях. Признаюсь, я надеялся. что человек, лежавший на тротуаре, убит. Тогда не останется никого, кто бы меня видел с Мартеном, и передо мной открывается возможность стать современным Мидасом. Но сейчас предпринять я ничего не мог и через полчаса заснул.

На следующее утро, проснувшись в десять часов, я пришел к выводу, что нужно немедленно смыться в Англию. Одевшись, я позвонил Берто и сообщил, что все в порядке, но мне нужно срочно покинуть Париж. Я попросил его помалкивать и пообедать со мною в час. Потом я поехал в банк и взял со счета две тысячи франков, чтобы заплатить за гостиницу и билет на поезд.

Выйдя из банка, я купил «Пари-Миди», которая посвятила происшествию в баре «Прогрэ» целую колонку. Человек в автомобиле был мертв. Другой человек, вероятно, тот, у кого был револьвер, – находился в больнице с раной в плече и сломанной челюстью. Официант видел, как я бросал гранату, но как граната влетела в бар, как будто не видел никто. К счастью, официант описал меня очень приблизительно.

Я поехал за билетом на Северный вокзал. Выходя оттуда, заметил, что на меня внимательно посматривает человек с черными усами и в шляпе. Я сел в такси и велел шоферу ехать в ресторан, где меня ждал Берто. Разговаривал я с шофером довольно тихо, так что подслушать меня не могли. Человек с усами сел в другое такси, и я увидел, что он едет за мной. Мне не хотелось впутывать Берто в эту историю, кроме того, хотелось убедиться, действительно ли меня выслеживают. Поэтому вместо того, чтобы ехать в этот ресторан, я велел шоферу повернуть к Люксембургскому вокзалу,

Помню то время, когда лондонское метро работало на паровой тяге. Тем из читателей, кто с грустью вспоминает эти романтические дни, я рекомендую прокатиться по железной дороге Со-и-Лимур – пригородной ветке, которая начинается на Люксембургском вокзале и проходит через необыкновенно длинный туннель, всегда полный удушливого дыма. Я купил билет до маленькой станции Масси-Веррье. Мой преследователь не отставал. Я сел в самое набитое купе, какое только удалось найти. Он сел туда же. На первой остановке, у вокзала Пор-Рояль, я выскочил и сквозь дым помчался наверх по лестнице. Мой неизвестный друг последовал за мной. Но тут мне повезло. У станции стояло одно – только одно – такси. Я сел в него и велел шоферу ехать к Институту Пастера. На случай, если этот усатый откроет огонь, я весь сжался на сиденье, чтобы ему труднее было попасть. Но стрелять он не стал. Поворачивая за угол, я оглянулся и увидел, что он бежит за нами. Не знаю, где он окончательно потерял нас из виду, но входя в метро на бульваре Пастера, я увидел, как к станции с бешеной скоростью подкатило такси.

С этой станции уехать можно по четырем направлениям, и если он еще следил за мной, то, вероятно, сел в другой поезд… Сделав в метро несколько пересадок, я с большим опозданием приехал в ресторан. Берто еще ждал меня. Я сказал ему, что меня преследуют убийцы и что я намерен скрываться. Поскольку я отказался последовать его совету и обратиться в полицию, он, по-моему, решил, что за мной гонится чей-то разъяренный супруг. Вот и имей дело с этими романтиками!

Возвращаться к себе в гостиницу я не собирался, потому что, если они знали, кто я, они могли следить за гостиницей. Я попросил Берто заехать за небольшим чемоданом, куда уже уложил самую необходимую одежду и бритвенный прибор. Он должен был сказать, что за остальными вещами я заеду позже. Я как раз кончал обедать, когда он вернулся. В надежде, что мои враги следят только за поездами, направлявшимися на запад, я решил бежать в противоположном направлении: на Восточной вокзале купил билет до Берна, рассчитывая оттуда добраться до какого-нибудь аэродрома Германии и улететь домой.

Уже покупая билет, я заметил, что меня снова пристально разглядывает какой-то человек; вот он вошел в телефонную будку… Тем не менее до Бельфора я добрался без всяких происшествий; в номере «Суар», который я там купил, мне попались два очень неприятных сообщения. Человек со сломанной челюстью сообщил свое имя. Было оно, вероятно, вымышленным, но это означало, что он может говорить… На той же странице был напечатан часто встречающийся заголовок: «Самоубийство неизвестного!». Этого неизвестного нашли висящим на лесах строившегося в одном из пригородов кинотеатра; у него не было левого уха и передних зубов. При нем ничего особенного не нашли, кроме записки, где было написано, что «с него хватит».

Значит, добрались и до Мартена. Может быть, они даже заставили его перед смертью открыть мое имя… Я был намерен сделать все, чтобы вырваться из этой петли.

В Бельфор я приехал ночью. Когда поезд подходил к платформе, я увидел того человека, который гнался за мной сегодня утром, и еще двоих. Очевидно, они прилетели в Бельфор самолетом. Возможно, я был несправедлив к усачу, но после всего, что произошло за последние двадцать часов, я питал против него некоторое предубеждение. И хотя я не знал, собирается ли он меня убить или только передать полиции за убийство, своих друзей, у меня не было ни малейшего желания убедиться в его намерениях на опыте. Уверенный, что меня еще не увидели, я быстро вышел из купе, прежде, чем поезд остановился, и заперся в туалете вагона… Чемоданчик я успел взять с собой: оставалась еще надежда, что преследователи не знают моего имени.

Мне опять повезло – через пять минут после того, как мы отъехали от Бельфора. Иначе я был бы уже мертв и не мог бы сейчас все это писать. Поезд притормозил и остановился – не на станции, потому что огней не было видно. Я выскочил из своего убежища, открыл дверь на левой стороне площадки и выпрыгнул из поезда, который тут же тронулся. Кто-то два или три раза в меня выстрелил, но не попал: вероятно, потому, что поезд уже двигался, а до меня было метров пятнадцать. Потом меня заслонил встречный поезд, который, очевидно, мы и пережидали. Я бежал, не останавливаясь, и скоро добрался до дороги…

И здесь мне снова повезло. На переезде стоял грузовик, ожидая, когда путь освободится. Я попросил шофера меня подвезти. Оказалось, грузовик едет из Страсбурга в Лон-ле-Сонье и везет домашнее имущество субпрефекта. За сто франков шофер согласился довезти меня до Безансона, где он собирался переночевать. Я подозревал, что за мной следует погоня, и на всякий случай сказал шоферу полуправду. Мне показалось, что он тоже «романтик», в самом плохом смысле этого слова. (Говорят, у моряков есть жены во всех портах, но порты бывают только на берегах морей, рек и каналов, а грузовики в цивилизованных странах разъезжают по всем городам, и поэтому профессия шофера особенно благоприятствует людям, расположенным к полигамии.) Я сообщил ему, что у меня страстный роман с любовницей миллионера, что я уговорил ее бежать в Швейцарию. Разъяренный миллионер гонится за мной и уже пытался убить в поезде. Вполне возможно, он или кто-нибудь из его подручных преследуют меня на машине… Я хочу спрятаться среди вещей субпрефекта. Еще пятьдесят франков – и я получил место под столом на скатанных коврах. Шофер накрыл меня брезентом, и мы двинулись.

Во время войны я порядочно поездил на грузовиках и знал, что у меня будет отнюдь не ложе, усыпанное розами. Но этот грузовик был особенно старый и тряский! Я снизу уперся в крышку стола, стараясь избежать ударов по голове: но все равно десять минут спустя у меня голова была вся в шишках и все тело болело. Тут грузовик остановился со скрипом тормозов и взрывом ругательств.

Французский язык мало приспособлен для ругани. Теологические проклятья бесполезны против людей, которые все почти теперь стали рационалистами, да и в прежние религиозные дни про себя уважали дьявола. А термины из анатомии или физиологии, которые привели бы в ужас англо-сакса, представителю латинской расы нипочем. Поэтому словарь оскорблений во Франции ограничивается в основном односложным ругательством, которое произнес маршал Камброн при Ватерлоо. Это слово так и носилось взад и вперед, пока мой спаситель отрицал какую бы то ни было встречу со мной, не говоря уж о помощи. Он даже применил этот термин к пятидесяти франкам, которые ему предложили, чтобы он дал заглянуть под брезент; он даже что-то помянул про полицию. Я услышал голоса еще двух людей и вытащил свое единственное оружие – большой перочинный нож, не столько надеясь спасти с его помощью свою жизнь, сколько следуя принципу, провозглашенному Макбетом: «Пока живых я вижу, лучше буду их убивать». Я шотландец, как и Макбет, и решил, в случае крайности, кинуться на одного из нападающих.

Спор продолжался, но слов я не мог расслышать. Наконец мой спаситель разразился своей последней тирадой. «Ах, вы, типы несчастные…» – начал он, и тут я услышал звук отъезжающего автомобиля. Они передумали. В конце концов, нельзя же с оружием в руках обыскивать всех упрямых шоферов департамента…

К тому времени, когда мы приехали в Безансон, я был весь в синяках и кое-где у меня сочилась кровь. Шофер поставил мне хорошую порцию коньяку, за которую заплатил сам, видимо из чувства солидарности, и рассказал, что люди в машине встретились ему еще раз – они ехали обратно в Бельфор. Значит, моя жизнь была как будто спасена.

На рассвете шофер разбудил меня. Я снова отказался сидеть в кабине, но теперь устроился поудобнее и не очень трясся. По моей просьбе грузовик остановился на пустынной дороге недалеко от Полиньи; я продолжал держаться своей романтической версии и сказал, что собираюсь дойти пешком до швейцарской границы – до нее оставался хороший дневной переход. На самом деле у меня был иной план. Я пошел в противоположную сторону, направляясь к центру Франции.

По дороге я раздумывал над своим положением. МСЗИР, вероятно, считает, что Мартен знал секрет изготовления аурона и сообщил его мне. Во всяком случае, я знаю достаточно, чтобы следовало меня прикончить. Пока они думают, что, убив меня, смогут сохранить тайну, они будут пытаться это сделать. Поэтому я избираю самый безопасный, хотя и не самый доблестный путь. Я публикую все, что узнал о добывании золота из морской воды, и надеюсь, что этот рассказ будет опубликован одновременно в Англии и Америке – и в журналах, где обычно печатается художественная литература. Многие из читателей подумают, что все это вымысел. Но если меня убьют или посадят в тюрьму по ложному обвинению, как Галуа, это будет для всего мира подтверждением, что я написал правду.

Даже МСЗИР не может прочесать, разыскивая меня, всю Францию, хотя они, наверное, навели на мой след французскую полицию. Но они несомненно следят за французскими границами, английскими портами и даже за моим университетом. Возможно, они даже просматривают почту моих друзей. Но вряд ли они могут предположить, что я опубликую самое важное в практическом отношении открытие века в популярном журнале!

Я пишу это в маленьком овернском городке, куда прибыл через неделю после того довольно-таки бурного дня. Я сделал все, что мог, чтобы скрыть, кто я такой: спорол со своей одежды все метки и инициалы, сжег паспорт и сменил чемодан на рюкзак. Даже срезал на себе все пуговицы и пришил вместо них французские. В шитье я не очень силен: исколол все пальцы, и пуговицы держатся ненадежно… Зато у меня растет замечательная борода. Кроме того, за свою бритву я выручил десять франков. В Клермон-Ферране я купил французско-датский словарь. Буду странствовать по Франции, пока хватит денег, и даже попробую немного подработать. Вчера я уже заработал пять франков: помог владельцу сломавшейся машины донести чемодан до ближайшей деревни.

Написать в Англию, чтобы мне прислали денег, я не решаюсь: если письма, которые получают мои друзья, кем-то просматриваются. это может раскрыть мое инкогнито. Кроме того, наверное, я не смог бы получить деньги, не удостоверив свою личность.

Если я не найду работу, моих денег хватит самое большее на месяц. Как только они подойдут к концу, собираюсь воспользоваться самой доступной бесплатной квартирой – тюрьмой. Меня, конечно, могут посадить где угодно за отсутствие документов, но план мой состоит в том, чтобы поехать в Амбер, напиться и дать себя арестовать. Потом я выдам себя за уроженца Исландии, потерявшего паспорт. Вероятно, тут появится местный датский вице-консул. Я три месяца проработал в копенгагенском Институте теоретической физики и знаю достаточно по-датски, чтобы крепко ругаться. Кроме того, я знаю несколько слов из современного исландского диалекта и по два часа в день изучаю свой словарь. Так что я назовусь там мистером Торгримом Магнуссоном, ярым сторонником независимости Исландии (Исландия стала полностью независимой от Дании только в 1944 году), который терпеть не может датских должностных лиц, как своих угнетателей. Надеюсь, что сумею наговорить консулу достаточно неприятностей Дания откажется принять меня, а французы оставят в тюрьме. Конечно, меня не очень прельщает перспектива принудительных работ, но это лучше, чем то, что случилось с Галуа, Рикье и Мартеном. К тому же заключенным во Франции, кажется, разрешают курить.

Сразу же после опубликования этого рассказа я обращусь к своим родным и друзьям с просьбой предпринять все возможные шаги, чтобы меня выпустили. Я открою также свое подлинное имя. Но если в тюрьмах Оверни не будет обнаружено ни одного заключенного по имени Торгрим Магнуссон, это будет означать, что и меня постигла судьба Мартена. Вчера я увидел одного человека, который, как мне показалось, наблюдает за мной, я прибавил шагу и скрылся… Но не могу поверить, что агенты МСЗИР рассыпаны повсюду: наверное, его просто поразил мой оборванный вид.

Что будет после того, как этот рассказ появится в печати, я не знаю. Соперничать с Галуа я не собираюсь и не буду пытаться делать золото. Я даже не поеду к морю в отпуск. Очевидно, если бы я знал формулу аурона и собирался использовать этот метод, я бы держал при себе большую часть того, что здесь рассказал. За мной, конечно, будут следить, но я считаю МСЗИР достаточно разумной организацией и думаю, что они не будут пытаться меня убить. Они будут надеяться, что все воспримут этот рассказ как хитроумную уловку профессора, пытающегося объяснить позорный случай ареста в пьяном виде. Однако надеюсь, кто-нибудь поверит, что все это чистая правда, и лет через десять производство по методу Галуа будет где-нибудь налажено. Я верю в это и буду очень рад, если людям, убившим Галуа и его друзей, придется шарить по помойкам в поисках пропитания. Группа хороших математиков может проделать все нужные расчеты года за четыре. Так что я рекомендую всем читателям лет через шесть начать понемногу сбывать свои акции золотодобывающих компаний и ценные бумаги с твердой процентной выплатой и вместо них покупать акции промышленных предприятий.

Впрочем, несколько очень хороших специалистов по математической физике есть в России, и если большевики освоят этот процесс первыми, покупка каких бы то ни было ценных бумаг будет пустым делом.

Лайон Миллер
Имеющиеся данные об эффекте Уорпа

(Извлечено из «Введения в предварительное исследование некоторых случаев уникальных аномалий», Соч. Альма Виктория Снайдер-Грей, доктора наук. Форт, штат Индиана. Изд. Форт-колледжа, 2222.)

Наиболее ранние достоверные сведения о детских годах Альдуса Уорпа свидетельствуют о том, что, хотя по физическому своему развитию он казался почти нормальным, все соседи, товарищи по играм и члены его семьи считали его безнадежным идиотом. Известно также, что он был тихим ребенком, явно предпочитавшим сидячий образ жизни. Никогда он не произносил ни слова, за исключением резкого звука «Уи-и-и», да и то в тех только случаях, когда его звали к обеду или завтраку или если ему удавалось найти какой-нибудь камешек или палочку необычной формы, возбуждавшие в нем непонятный для окружающих интерес.

Однако наступило время, когда мальчик внезапно вышел из свойственного ему состояния неподвижности. Вскоре после того, как ему исполнилось шесть лет точную дату, к сожалению, установить невозможно, – Альдус Уорп предпринял ряд изыскательских вылазок на городскую свалку, расположенную позади участка земли, принадлежащего Уорпам.

Вернувшись из одного такого похода, юный Уорп притащил большое зубчатое колесо. После длительного размышления он спрятал это колесо в пустовавшую птичью клетку.

Так возникла идея, не перестававшая занимать его на протяжении последующих двадцати лет. Все свое детство, отрочество и юность Альдус провел, перетаскивая со свалки к себе во двор тысячи разных бросовых металлических изделий, больших и маленьких, самой разнообразной формы. Поскольку считалось, что всякое школьное обучение недоступно ему по его умственным способностям, а вернее, по отсутствию оных, родители радовались тому, что их сын все же чем-то занят и доволен своей судьбой. То обстоятельство, что возня с вещами, добытыми на свалке, не представляет особенно приятного зрелища, по-видимому, мало их беспокоило.

Так же внезапно, как начал, Альдус Уорп однажды прекратил свою работу. Примерно около года – точного срока и в данном случае установить не удалось юноша не покидал владений своей семьи. Все время, если он не был занят такими естественными надобностями, как еда и сон, он медленно прохаживался около собранной им кучи старья без всякой видимой цели или плана.

Однажды утром его отец (он сам нам об этом рассказал) заметил, что Альдус выбирает из своей кучи отдельные предметы и пытается их как-то соединить.

Мне представляется совершенно необходимым здесь отметить, что отчет об имеющихся данных относительно эффекта Уорпа не может претендовать на полноту, если не привести подлинных высказываний отца Альдуса Ламберта Симнэла Уорпа. Рассказывая о вышеописанном занятии Альдуса, старший Уорп сказал:

«Что меня удивило, так это то, что каждый (здесь в записи что-то вычеркнуто) предмет, поднятый им с земли, тотчас же скреплялся с другим (вычеркнуто) предметом. Никакой (вычеркнуто) разницы, была ли это (вычеркнуто) пружина от кровати или (вычеркнуто) кружка для взбивания яиц, – если парень прикладывал их одну к другой, они уже больше не разъединялись».

Отвечая на вопрос, употреблял ли Альдус какие-либо инструменты, Л. С. Уорп заверил: «Никаких инструментов».

Несколько пространнее Л. С. Уорп ответил на вопрос, который я точно здесь привожу: «Но как же это, боже ты мой, ухитрялся он так приклеивать одну деталь к другой, что они составляли одно целое?» (Вопрос задан д-ром Пальмером.)

Ответ. Вещи (зачеркнуто) скреплялись намертво (зачеркнуто) и никто – никто – не мог их разнять.

И в самом деле это было так, потому что многие видели, как Альдус преспокойно взбирался на свое сооружение, чтобы добавить к нему еще какую-то «деталь», причем вся куча сохраняла полное равновесие.

Это все, чем мы располагаем, чтобы судить о главном, решающем опыте, который вскоре последовал. Точными данными об обстоятельствах, сопровождавших единственную «контрольную» демонстрацию эффекта Уорпа, мы обязаны Герберту Р. Армстронгу, майору инженерных войск США, д-ру Филиппу Г. Кроссу, которые при этом присутствовали.

По-видимому, не позднее, чем в 10.46 утра, Альдус Уорп вытащил старое, покрывшееся ржавчиной зубчатое колесо, извлеченное им из забвения еще в те дни, когда он был шестилетним малышом. Поколебавшись минутку, он вскарабкался на свою нескладную с виду постройку, постоял немного наверху и потом скрылся где-то в ее недрах. В течение нескольких минут даже эти два опытных наблюдателя не могли видеть его (д-р Кросс: 4 мин. 59 сек. Майор Армстронг: 5 мин. 02 сек.). Наконец Альдус вновь появился наверху, спустился на землю и принялся пристально смотреть на свое сооружение.

Дальнейшее представляет обобщенную выдержку из отчетов майора Армстронга и д-ра Кросса:

«Постояв несколько минут с озадаченным видом, Уорп подошел к своей конструкции вплотную. Из нее торчал стержень, к которому был прикреплен латунный шарик, какими украшают столбики от кровати. Альдус слегка потянул его к себе. То, что произошло дальше, представляется совершенно фантастическим. Сначала послышался нарастающий звук, несколько похожий на шум водопада. Этот звук становился все громче, и примерно через пятнадцать секунд в нижней части конструкции показалось пурпурное свечение. Затем вся куча хлама поднялась на высоту примерно трех метров и неподвижно застыла в воздухе. Молодой Альдус прыгал вокруг, выказывая явные признаки ликования, и мы ясно слышали его троекратное „Уи-и-и!“. Потом он приблизился к своему детищу, повернул ржавое колесо от кофейной мельницы, и его „машина“ плавно опустилась на землю.»

Конечно, такое происшествие вызвало немало шума. На двор к Уорпам тотчас явились представители военных ведомств, прессы, научных учреждений. Добиться чего-нибудь от Альдуса Уорпа им не удалось: ведь молодой человек не умел даже разговаривать. Л. С. Уорп, хотя и не имел образования, был, однако, весьма благонамеренным и чистосердечным джентльменом, готовым послужить своему отечеству; но приведенные выше отрывки из его рассуждений ясно показывают, как мало пользы могло от него быть при решении такой задачи.

Попытки разобраться в устройстве «машины» не привели ни к чему: при самом подробном и тщательном ее рассмотрении не удалось выработать никакой рабочей гипотезы, кроме: «Все, что там есть, – это утиль, и ничего больше» (д-р Пальмер). К тому же, наблюдая за такими действиями, молодой Уорп обнаруживал явное неудовольствие.

В то же время он очень охотно возился со своим изобретением и несколько раз продемонстрировал работу «машины» всем желающим.

Принесли счетчик Гейгера и еще некоторые приборы – все они оказались совершенно бесполезными.

На второй день, уступая натиску прессы, во двор Уорпов были допущены операторы телевидения.

Понаблюдав немного за ними, Альдус Уорп опустил машину на землю. Взгляд его как бы застыл; он взобрался на верхушку своей постройки, потом проник в ее внутренность и вновь появился со старым зубчатым колесом. Вскоре колесо было водворено на свое привычное место в птичьей клетке. Затем в строгой последовательности он разобрал все сооружение и по-прежнему сложил все детали в общую кучу на дворе.

Сегодня все части того целого, которое когда-то вызвало «эффект Уорпа», можно считать безнадежно утраченными. С полным равнодушием к истерическим мольбам военных и ученых Альдус не ограничился только тем, что демонтировал свою конструкцию; он взял на себя и утомительный труд – перенести все детали одну за другой в то самое место, откуда он их извлек, – на свалку.

Не обращая никакого внимания ни на бранные слова, с которыми иногда обращается к нему Л. С. Уорп, ни на вопросы со стороны редких официальных посетителей, Альдус Уорп мирно восседает на ящике, брошенном на заднем дворе родительского дома. Глаза юноши безмятежно смотрят куда-то поверх открывающейся его взору мусорной ямы. Иногда – очень редко – эти глаза на какое-то мгновение оживают, и Альдус произносит свое «Уи-и-и!», но очень-очень тихо.