Текст книги "Загадка Рунного Посоха: Черный Камень. Амулет безумного бога. Меч зари. Загадка рунного посоха."

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Когда он подъехал достаточно близко к одной из высоких старых башен, то увидел вспышки гелиографа и понял, что о его приближении сообщают в Замок Брасс.

Сохраняя бесстрастное выражение лица, Хокмун твердо держался в седле, пробираясь по извилистой болотистой тропинке, по краям которой раскачивался тростник и кустарник, с каждым шагом проступала вода, а птицы парили в древнем печальном небе.

Незадолго до захода солнца показался Замок Брасс, его холм в террасах и прекрасные изящные башни – черно-серые силуэты на фоне вечернего неба.

Глава 5
Пробуждение Хокмуна

Граф Брасс передал Хокмуну кубок с вином и прошептал:

– Прошу вас, продолжайте, милорд герцог.

Хокмун рассказывал свою историю второй раз. В зале Замка Брасс сидели Ийссельда в полном расцвете красоты, Боджентль, задумчиво слушавший повествование, и фон Вилак, который, слушая, теребил усы и смотрел в огонь.

Хокмун закончил рассказ.

– И вот я решил искать помощи в Камарге, граф Брасс, зная, что это единственный способ укрыться в стране, которая обезопасила себя от могущественной Темной Империи.

– Я только буду рад такому гостю, – нахмурившись, ответил граф Брасс, – если убежище – это все, что вам нужно.

– Это все.

– Разве вы приехали сюда не с целью склонить нас взяться за оружие против Гранбретани?

Это спросил Боджентль, и в голосе его слышалась надежда.

– Я слишком выстрадал сам, воюя против Империи, поэтому не могу просить других рисковать своей жизнью, сохранить которую мне удалось с большим трудом, – ответил Хокмун.

На лице Ийссельды можно было отчетливо увидеть разочарование. Было ясно, что все, кроме умудренного жизнью графа Брасса, хотели войны с Гранбретанью. И возможно, у каждого были свои причины. Ийссельда хотела отомстить за себя барону Мелиадусу, Боджентль верил, что такому злу необходимо оказывать сопротивление, фон Вилак просто давно не участвовал в сражениях.

Хокмун не ощутил никакой радости, что обман так легко удался ему. Он лгал потому, что согласился с бароном Мелиадусом, что лгать будет необходимо. Когда придет время похитить Ийссельду, он сделает это столь же бесстрастно.

Граф Брасс сам проводил его в отведенные для него апартаменты, которые состояли из спальни, ванной и небольшого кабинета.

– Надеюсь, вам здесь понравится, милорд герцог.

– Безусловно.

На минуту граф Брасс задержался у двери.

– Камень, – произнес он, – вот этот, что у вас во лбу… вы говорите, что Мелиадусу не удался его эксперимент?

– Да, граф.

– А-а… – Граф Брасс опустил глаза, через какое-то время вновь взглянул на Хокмуна. – Дело в том, что я обладаю кое-какими познаниями в волшебстве и мог бы помочь вам удалить его, если он вас беспокоит…

– Он меня не беспокоит.

Граф вышел из комнаты.

* * *

В эту ночь Хокмун снова неожиданно проснулся, как и тогда в гостинице, и ему показалось, что он увидел в комнате фигуру – человека в черных и золотых доспехах. Тяжелые веки закрылись на мгновение, а когда Хокмун открыл глаза, в комнате никого не было.

В душе Хокмуна начал назревать конфликт – возможно, это был конфликт между гуманностью и ее отсутствием, а может, между сознанием и его отсутствием, если такие конфликты вообще существуют.

Но какова бы ни была природа этого конфликта, не было никакого сомнения в том, что характер Хокмуна меняется. Это был уже не тот человек, что сражался в битве при Кельне, но и не тот, кто был лишен каких-либо эмоций сразу после битвы, но человек совершенно новый, как будто Хокмун родился еще раз, но уже в совершенно ином качестве.

А тем временем Хокмун просто проснулся рано утром, обдумывая, как бы ему поскорее осуществить свой план и захватить в плен Ийссельду, а потом вернуться в Гранбретань, избавиться от Черного Камня и получить обратно свои земли, которыми владел он и его семья.

Когда он вышел из своих покоев, ему встретился Боджентль. Поэт-философ взял его под руку.

– Ах, милорд герцог, возможно, вы расскажете мне хоть что-то о Лондре. Я никогда там не был, хотя и много путешествовал по свету, когда был молод.

Хокмун повернул голову и посмотрел на Боджентля, зная, что увиденное им в ту же секунду увидят и те, кто наблюдает за ним в Гранбретани. В глазах Боджентля сквозил искренний интерес, и Хокмун решил, что пока его ни в чем не подозревают.

– Это большой, высокий и темный город, – ответил Хокмун. – Архитектура странная и повсюду многочисленные декорации.

– А его дух? Каков дух Лондры? Мне интересны ваши впечатления.

– Могущество, уверенность…

– Безумие?

– Я не могу определить, что такое безумие, а что такое – нормальность, сэр Боджентль. Возможно, вы находите меня несколько странным? Мои манеры неуклюжими? Поведение мое не таким, как у других?

Удивленный таким поворотом беседы, Боджентль осторожно посмотрел на Хокмуна.

– Почему вы… впрочем, да. Но почему вас это заинтересовало?

– Потому что все ваши вопросы кажутся мне бессмысленными. Я говорю так, не желая… не желая вас обидеть.

Хокмун потер подбородок.

– Просто я считаю их бессмысленными.

Они стали спускаться по лестнице в главный зал, где стоял стол, накрытый для завтрака, и где старый фон Вилак с большим удовлетворением накладывал на свою тарелку бифштекс огромных размеров из серебряной миски, которую держал перед ним слуга.

– Смысл, – пробормотал Боджентль, – вы не знаете, что такое безумие, а меня заставляете задумываться над словом «смысл».

– Я не знаю, – ответил Хокмун. – Я знаю только то, что делаю.

– Испытания, перенесенные вами, сделали из вас замкнутого человека – вы перестали разбираться в том, что означают мораль и сострадание? – сочувственно спросил Боджентль. – В таком состоянии нет ничего необычного. Читая старинные рукописи, можно узнать о многих случаях, когда люди при сильных душевных потрясениях до какой-то степени теряли возможность чувствовать. Хорошая пища и приятная компания быстро превратят вас в прежнего человека. Вам повезло, что вы приехали в Замок Брасс. Возможно, вас привел сюда внутренний голос.

Хокмун слушал без какого-либо интереса, глядя как по лестнице спускается Ийссельда и улыбается ему и Боджентлю.

– Хорошо отдохнули, милорд герцог? – спросила она.

Прежде чем Хокмун успел ответить, Боджентль опередил его:

– Он перенес больше страданий, чем мы думали. Я полагаю, нашему гостю понадобится неделя или, может, две, чтобы окончательно оправиться.

– Может быть, вы хотите сопровождать меня сегодня на прогулку, милорд? – любезно предложила Ийссельда. – Я покажу вам наши сады. Они так красивы.

– Конечно, – ответил Хокмун, – мне будет очень приятно посмотреть на них.

Боджентль улыбнулся, поняв, что мягкое сердце Ийссельды тронуто состоянием Хокмуна. Никто лучше девушки, подумал он, не поможет восстановить герцогу его искалеченный дух.

* * *

Они шли по террасам Замка. Здесь росли вечнозеленые растения, зимние цветы и овощи. Небо было ясное, сияло солнце, и они не ощущали никакого неудобства от ветра, так как были закутаны в теплые плащи на меху. Они глядели вниз, на крыши города, и все выглядело таким спокойным и мирным. Ийссельда держала Хокмуна под руку и непринужденно болтала, не ожидая ответа от человека с таким печальным лицом, что шел рядом с ней. Сначала ее немного смущал Черный Камень, но она решила, что он мало чем отличается хотя бы от того драгоценного обруча, который она иногда сама носила, чтобы ей не мешали волосы.

В ее молодом сердце было много тепла и жажды привязанности. Именно эта жажда и переросла в свое время в страсть к барону Мелиадусу, потому что жажда привязанности ищет всегда для себя множество выходов. Она была готова предложить ее и странному мрачному герою Кельна в надежде, что это поможет ему залечить его раны.

Она заметила, что в его глазах возникало хоть какое-то выражение, лишь когда она упоминала о его родине.

– Расскажите мне о Кельне, – попросила она. – Не о том, какой он сейчас, а о том, каким он был когда-то и каким будет когда-нибудь.

Слова эти напомнили Хокмуну обещание барона Мелиадуса вернуть ему земли его отцов. Он отвернулся от девушки и посмотрел на небо, скрестив на груди руки.

– Кельн, – продолжала она мягко. – Он был как Камарг?

– Нет… – Он опустил взгляд на крыши домов далеко внизу. – Нет… потому что Камарг – дикая страна и такой она была с самого начала. В Кельне же всюду видна работа людей – на огражденных полях и прямых реках, небольших извилистых дорогах, на фермах и в деревнях. Это была небольшая провинция – с тучными стадами коров и породистыми овцами, копнами сена и зелеными сочными долинами, где находили себе приют кролики и мыши-полевки. Там были желтые заборы и прохладные леса и повсюду можно было увидеть дым от очагов. Там жили простые люди, дружелюбные и добрые к детям. Строения там были старыми, неприхотливыми и такими же простыми, как те люди, что в них обитали. Ничего темного не было в Кельне до прихода Гранбретани, закованной в металл, с потоками огня над Рейном. И Гранбретань отметила каждого человека огнем и мечом… – Он вздохнул, и в нем все сильнее и сильнее возникали смешанные чувства. – Огонь и меч… заменившие плуг и землю. – Он повернулся и посмотрел на нее. – И кресты и виселицы были сделаны вместо желтых заборов, и трупы коров и овец заполнили прямые реки и отравили землю, и камни домов стали снарядами для катапульт, и люди стали трупами или солдатами – потому что у них не было выбора.

Она положила свою мягкую руку на его плечо.

– Вы говорите так, будто воспоминания остались далеко-далеко, – сказала она. Из его глаз исчезло всякое выражение, и они вновь стали холодными.

– Так оно и есть – все это словно старый сон. Сейчас это мало что для меня значит.

Но Ийссельда смотрела на него, показывая сады, и думала, что нашла способ проникнуть в его душу и помочь ему.

Со своей стороны, Хокмун вспомнил, что он потеряет, если не привезет девушку Темным Лордам, так что он был рад такому участию с ее стороны.

Граф Брасс встретил их во дворе. Он осматривал строевого коня в приличном возрасте и говорил груму:

– Отправьте его пастись, служба его кончилась.

Затем граф подошел к дочери и Хокмуну.

– Сэр Боджентль сказал мне, что вы гораздо слабее, чем мы подумали вначале. Но мы приглашаем вас оставаться в замке так долго, как вы сами того пожелаете. Надеюсь, Ийссельда не утомила вас своими разговорами.

– Нет… Я… отдыхаю.

– Вот и прекрасно! Сегодня вечером у нас состоится небольшая пирушка. Я попросил Боджентля почитать стихи из его последней работы. Он пообещал придумать что-нибудь легкое и остроумное. Надеюсь, вам понравится.

Хокмун обратил внимание, что глаза графа Брасса наблюдали за ним довольно внимательно, хотя его отношение нельзя было охарактеризовать другим словом, хроме сердечного. Мог ли граф Брасс подозревать о его настоящей миссии? Граф был знаменит своей мудростью и умением разбираться в людях. Но уж если характер Хокмуна привел в смущение самого барона Калана, то точно так же он должен был подействовать и на графа Брасса. Хокмун решил, что бояться ему нечего. Он позволил Ийссельде увести себя в Замок.

* * *

В тот вечер был дан банкет, и все лучшее, что было только в Замке, появилось на столах. Вокруг стола сидели несколько высокопоставленных горожан Камарга, пять-шесть известных быководов и несколько тореадоров, включая и оправившегося от ран Махтана Джастила, чью жизнь спас граф Брасс. Рыба и дичь, красное и белое мясо, всевозможные овощи, вина разных сортов, эль, множество деликатесных соусов и гарниров заполнили стол. По правую руку графа Брасса сидел Дориан Хокмун, а по левую – Махтан Джастил, ставший героем сезона этого года. Джастил открыто восхищался графом и обращался к нему с таким уважением, что было заметно, что графу Брассу иной раз становится неловко. Рядом с Хокмуном сидела Ийссельда, а напротив нее – Боджентль. По другую сторону стола сидел старый Зонзак Экарэ, знаменитый из всех быководов, одетый в тяжелые меха. Лица его почти не было видно из-за огромной седой бороды и густой шапки волос. Он много ел, много пил и много смеялся.

Когда пиршество закончилось и подали фрукты и сладкое вместе с жирным камаргским сыром, перед каждым гостем поставили по три оплетенные бутылки с разным вином, небольшой кувшин пива и большой кубок для питья. Перед Ийссельдой поставили всего одну бутылку и маленькую рюмочку, хотя до сих пор она пила наравне с мужчинами, а сейчас не пожелала пить.

Вино несколько затуманило мозг Хокмуна, и поэтому он выглядел более или менее человечно. Один или два раза он даже улыбнулся, и хоть и не отвечал на шутки, но и не портил никому настроения своим обычным хмурым видом.

Имя Боджентля прозвучало в зале, громко провозглашенное графом Брассом.

– Боджентль! А как же баллада, которую вы нам обещали?

Улыбаясь, Боджентль поднялся со своего места, лицо у него было такое же раскрасневшееся, как и у всех остальных, от обилия хорошего вина и прекрасной еды.

– Я назвал свою балладу «Император Глаукома» и надеюсь, она вас развлечет, – произнес он и принялся нараспев, как это делают поэты, выговаривать следующее:

 
Император Глаукома
прошел стражу
в форме у дальней арки
и вошел на базар,
где,
как остатки
от прежней войны,
Рыцари Башни
и Оттомана,
Гости Алькадра,
Могучий Хан
лежали
в тени
давно
и пили вино,
но
Император Глаукома
прошел
этот строй,
не думая
о фанфарах, наградах
в честь
Императорского парада.
 

Граф Брасс внимательно смотрел на странное выражение лица Боджентля, и у него самого на губах играла сухая усмешка. Тем временем поэт говорил с большим остроумием, всячески приукрашивая сложный ритм своих стихов. Хокмун оглядел людей, сидящих за столом, и заметил, что кое-кто улыбался, а кое-кто выглядел весьма удивленным, несмотря на выпитое в большом количестве вино. Хокмун не улыбался, но и не хмурился. Ийссельда наклонилась к нему и что-то прошептала, но он даже не услышал.

 
Регата
в гавани,
канонада,
когда Император
после парада
выслушал
Римского оратора…
 

– О чем это он говорит? – фыркнул фон Вилак.

– Какие-то старинные термины, – кивнул Зонзак Экарэ, – еще до Трагического Тысячелетия.

– Я предпочел бы обычную военную песню.

Зонзак Экарэ приложил палец к губам, почти не видным из-за бороды, чтобы друг его замолчал, а Боджентль тем временем разливался соловьем:

 
…который сделал
подарки
яркие
из алебастра,
и меч Дамасский
и парижскую пасту
из гробницы
Зороастра,
где прекрасны
фиалки
и астры.
 

Хокмун почти не разбирал слов, но ритм оказывал на него странное действие. Сначала он подумал было, что в этом виновато вино, но затем понял, что в определенных местах стихов мозг его как бы дрожит, вибрирует, и давно забытые чувства пробуждаются в его душе. Он покачнулся на стуле.

Боджентль метнул быстрый, пристальный взгляд на Хокмуна, продолжая читать свою поэму, жестикулируя нарочито преувеличенными движениями.

 
Поэт-лауреат
подряд
камни собирал,
топазы,
опал
и прекрасный нефрит
и упал,
красивый,
нелживый,
пахнущий миррой,
собрал
сокровища
Самаркандских царей
и
на базаре
упал.
 

– Вы плохо себя чувствуете, милорд? – спросила озабоченно Ийссельда, наклоняясь к Хокмуну.

Хокмун отрицательно покачал головой.

– Со мной все в порядке, благодарю вас.

Теперь он задумался, не оскорбил ли он каким-либо образом чувства Лордов Гранбретани и не дали ли они полной жизни Черному Камню. В голове Хокмуна все поплыло.

 
Но
за хоралом хорал
звучал,
и гимн славил
Императора,
а он
величаво,
с великой славой
дошел
до него.
И на дорогу
падали цветы
бессмертному
Богу.
 

Сейчас единственное, что Хокмун видел, – фигуру и лицо Боджентля, единственное, что слышал, – ритмы и ритмичные слоги стихов, и на мгновение ему почудилось, что его околдовали. Но с какой стати Боджентлю околдовывать его?

 
Из окон и башен
свисали,
плясали
гирлянды цветов
и букетов
азалий,
и дети кидали,
ведь было лето,
розы,
левкои
и гиацинты,
летели балетом
по тем лабиринтам,
где шел
Глаукома,
и с парапетов
ступенек
и лестниц,
как песни,
дети кидали
фиалки и розы,
пионы и лилии,
и сами кидались,
с радостью вылились,
когда
проходил Глаукома.
 

Хокмун жадно приник к кубку с вином и пил долго, не в состоянии оторвать глаз от Боджентля, который продолжал:

 
Луна
чуть сияла,
и солнце
качалось,
и день задержало,
а где-то
на небе
пел гимн
Серафим.
И звезды сверкали,
ведь скоро
придет
сам Император,
возложит
руку на дверь
в руинах
средь звезд.
Ведь один он,
как мир,
из смертных
достойный ее командир.
 

Хокмун судорожно вздохнул, как человек, внезапно оказавшийся в ледяной воде. Рука Ийссельды легла на его мокрый от пота лоб, он услышал ее встревоженный голос:

– Милорд…

Не отрываясь, смотрел Хокмун на Боджентля, а поэт безжалостно продолжал читать:

 
Глаукома прошел,
опустив глаза,
могилу предков
в драгоценных камнях
и жемчугах,
и слоновой кости,
в рубинах.
Прошел
колоннаду,
портал
сквозь грохот
тромбонов,
и воздух дрожал.
Дрожала земля,
когда
он прошел,
и розовый запах стоял.
 

Как сквозь туман видел Хокмун, что рука Ийссельды дотрагивается до его лица, но не ощущал прикосновений и не понимал, что она ему говорила, не слышал ни единого ее слова. Взгляд его не мог оторваться от Боджентля, уши не слышали ничего, кроме стихов. Кубок выпал у него из руки. Он был явно болен, но граф Брасс глядел то на Хокмуна, то на Боджентля, а лицо его было наполовину спрятано за большим кубком, в глазах же явно читалось ироническое выражение.

 
Освободил Император
белоснежного
голубя.
О голубь,
прекрасный, как мир,
и редкий
такой,
что любовь
расцветает
повсюду.
 

Хокмун застонал. В дальнем конце стола фон Вилак ударил по столу кубком.

– Ну, с этим я еще соглашусь. Почему бы не спеть «Битву в горах»? Это прекрасная…

 
Освободил Император
белоснежного
этого
голубя,
и он улетел,
и скрылся из виду.
Летел он
сквозь воздух,
над крышами
летел,
сквозь огонь,
все выше
и выше,
прямо к солнцу,
чтобы умереть
за Императора Глаукому.
 

Хокмун едва смог подняться на ноги, попытался заговорить с Боджентлем, но упал головой на стол, разбрызгивая вино.

– Он что, пьян? – с отвращением спросил фон Вилак.

– Он болен! – вскричала Ийссельда. – О, как он болен!

– Думаю, он не пьян, – заметил граф Брасс, наклоняясь над Хокмуном и приподнимая ему веко. – Но он, без сомнения, потерял сознание.

Он взглянул на Боджентля и улыбнулся. Боджентль улыбнулся в ответ и пожал плечами.

– Надеюсь, вы в этом уверены, граф Брасс, – произнес он.

* * *

Всю ночь Хокмун пролежал в глубочайшей коме, а когда он пришел в себя на следующее утро, то первым делом увидал Боджентля, который исполнял в Замке Брасс и должность врача. Боджентль наклонился над ним. Было ли все происшедшее вызвано большим количеством вина, Черным Камнем или стихами Боджентля, Хокмун еще не разобрался. Сейчас он чувствовал лишь жар и сильную слабость.

– Лихорадка, милорд герцог, – мягко сказал ему Боджентль, – но мы вас вылечим, не волнуйтесь.

Затем он увидел Ийссельду, появившуюся у его постели. Она улыбнулась.

– Боджентль говорит, что ваше недомогание скоро пройдет. Я буду за вами ухаживать, – сказала она Хокмуну. – Скоро вы поправитесь.

Хокмун посмотрел на ее лицо, и вдруг чувства широким потоком заполнили все его тело и душу.

– Леди Ийссельда…

– Да, милорд?

– Я… благодарю вас…

Потом он удивленно оглядел комнату. Позади себя он услышал настойчивый голос. Это говорил граф Брасс.

– Ничего больше не говорите. Отдыхайте. Контролируйте свои мысли. Если можете, спите.

Хокмун не знал, что граф тоже был в его спальне. Ийссельда поднесла к его губам стакан. Он выпил прохладную жидкость и вскоре снова заснул.

* * *

Лихорадка оставила его уже на следующий день, и теперь Дориан Хокмун, не лишенный эмоций, ощущал непонятную вялость как своего тела, так и души. Он даже подумал, не подсыпали ли ему снотворного.

Когда он заканчивал завтрак, к нему пришла Ийссельда и поинтересовалась, в состоянии ли он сопровождать ее в прогулке по саду, поскольку сегодня прекрасный день.

Он потер голову, ощущая странное тепло Черного Камня под рукой. Несколько встревожившись, опустил руку.

– Вы все еще чувствуете себя больным? – спросила Ийссельда.

– Нет… Я… – Хокмун вздохнул. – Я чувствую себя странно… Такое незнакомое ощущение…

– Тогда, возможно, свежий воздух прояснит ваши мысли.

Хокмун встал, чтобы пойти с ней на прогулку. В садах разлился приятный аромат, солнце ярко сияло, высвечивая в чистом зимнем воздухе кустарники и деревья.

Прикосновение руки Ийссельды, взявшей его под руку, еще больше подействовало на Хокмуна. Это было приятное ощущение, такое же, как при дуновении свежего ветерка в лицо, или при виде садов на террасах и крышах городских домов внизу. И кроме того, он начал ощущать страх и недоверие – страх перед Черным Камнем, потому что был уверен, что тот уничтожит его, если он хоть малейшим жестом выдаст те изменения, что в нем происходили; и недоверие к графу Брассу и ко всем остальным, потому что он чувствовал, что они в чем-то его обманывают и скорее всего осведомлены о его миссии в Замок. Он мог схватить девушку сейчас, украсть лошадь, и возможно, у него были неплохие шансы на успех. Внезапно он взглянул на нее.

Она улыбнулась ему очень доверчиво.

– Стало ли вам на воздухе лучше, милорд герцог?

Он уставился на нее, а в душе его происходила настоящая борьба чувств.

– Лучше? – хрипло спросил он. – Лучше? Не знаю…

– Вы устали?

– Нет.

У него начала болеть голова и опять его охватил страх при мысли о Черном Камне. Он протянул руки и схватил девушку.

Посчитав, что он падает от усталости, она взяла его за руки и попробовала поддержать его. Руки его ослабли, и он понял, что ничего не сможет сделать.

– Вы очень добры, – сказал он.

– Вы странный человек, – произнесла она, как бы говоря сама с собой. – Вы очень несчастливый человек.

– Да.

Он оттолкнул ее и пошел в конец террасы. Могли ли лорды Гранбретани знать, что происходит у него внутри? Вряд ли. С другой стороны, было вполне вероятно и даже более чем вероятно, что они его подозревали и могли в любую секунду дать Черному Камню его полную жизнь. Он глубоко вдохнул холодный воздух и распрямил плечи, вспомнив голос графа Брасса прошлой ночью.

– Контролируйте свои мысли, – сказал он.

Боль в голове все нарастала. Он повернулся.

– Я думаю, нам лучше всего вернуться в замок, – сказал он Ийссельде.

Она кивнула, соглашаясь, вновь взяла его под руку, и они пошли обратно той же дорогой, что пришли.

В главном зале их встретил граф Брасс. На его лице было обычное участливое выражение заботы о больном, но ничего не выдавало той настойчивости, с которой он говорил прошлой ночью.

Хокмун задумался, не приснилось ли ему это, или просто граф Брасс, разгадав природу Черного Камня и зная, что Темные Лорды даже сейчас наблюдают за всем происходящим в Замке в своих тайных лабораториях в Лондре, решил обмануть их.

– Герцог Кельнский плохо себя чувствует, – сообщила Ийссельда.

– Мне очень грустно это слышать, – учтиво ответил граф Брасс. – Могу я чем-нибудь помочь вам, милорд?

– Нет, – с трудом ворочая языком, ответил Хокмун. – Благодарю вас… нет…

Он пошел к лестнице, стараясь как можно увереннее держаться на ногах. Ийссельда пошла с ним, поддерживая его за руку, пока они не дошли до дверей его комнаты. У двери он остановился и посмотрел на нее. Глаза девушки были широко раскрыты и полны участия, она подняла свою мягкую руку и на мгновение прикоснулась к его щеке. Он задрожал всем телом от ее прикосновения, и горло у него пересохло. Затем она повернулась и быстрым шагом, почти бегом пошла по коридору к лестнице.

Хокмун вошел в комнату и бросился на постель. Он тяжело дышал, все тело его было напряжено, и он отчаянно пытался понять, что с ним происходит и по какой причине голова у него раскалывается от боли. Потом он заснул.

Проснулся он днем, ощущая сильную слабость. Боли почти не было, рядом с постелью сидел Боджентль.

– Я ошибался, полагая, что горячка вас оставила, – сказал он.

– Что со мной происходит? – невнятно прошептал Хокмун.

– Насколько я могу судить, сильная лихорадка, возникшая как результат тяжелых испытаний и, как ни прискорбно мне это говорить, как результат нашего необузданного гостеприимства. Мы, несомненно, слишком уж скоро позволили вам употреблять сочную жирную пищу и вино. Через некоторое время, однако, все придет в нормальное состояние, милорд.

Хокмун знал, что этот диагноз неверен, но промолчал. Слева от себя он услышал покашливание и повернул голову, но увидел лишь открытую дверь в гостиную. В гостиной кто-то был. Хокмун вопросительно поглядел на Боджентля, но выражение лица философа оставалось бесстрастным, он делал вид, что целиком поглощен пульсом Хокмуна.

– Вы не должны бояться, – донесся до него голос из соседней комнаты. – Мы хотим помочь вам.

Это был голос графа Брасса.

– Мы понимаем природу драгоценного камня, сверкающего в вашем лбу. Когда вы почувствуете, что отдохнули достаточно, вставайте и приходите в главный зал, где Боджентль развлечет вас легкой беседой. Не удивляйтесь, если его действия покажутся вам несколько необычными.

Боджентль поджал губы и встал.

– Скоро вы совсем поправитесь, милорд. А сейчас мне пора.

Хокмун смотрел, как он уходит, потом услышал, как закрылась другая дверь за графом Брассом. Как смогли они докопаться до истины? Сейчас Темные Лорды не могут не удивляться странному повороту событий и наверняка начинают что-то подозревать. В любой момент они могут дать Черному Камню полную его жизнь. По какой-то причине это понимание встревожило его куда больше, чем раньше.

Хокмун решил, что ему больше ничего не остается, как выполнить то, что сказал ему граф, хотя и было вполне вероятно, что граф, узнав о цели прибытия его в Камарг, станет столь же мстителен, что и Лорды Гранбретани. 3 любом случае положение Хокмуна было не из лучших.

Когда настал вечер и в комнате стемнело, Хокмун поднялся и пошел в главный зал Замка. Там никого не было. Он огляделся в мигающем свете камина, раздумывая, не попал ли он в ловушку, расставленную ему графом Брассом.

Потом в дальнюю от него дверь вошел Боджентль и улыбнулся ему. Он увидел, что губы философа двигаются, но звука слышно не было. Боджентль остановился, делая вид, что слушает ответ Хокмуна, и до Хокмуна дошло, что это заведомый обман, хорошо обдуманный обман для тех, кто мог наблюдать за ними при помощи Черного Камня.

Когда позади себя Хокмун услышал шум шагов, он не повернулся, а продолжал делать вид, что весьма увлечен беседой с Боджентлем.

Позади него граф Брасс произнес:

– Мы знаем, что представляет собой Черный Камень, милорд. Мы понимаем, что те, кто управляет Гранбретанью, заставили вас прийти сюда, и нам кажется, мы знаем причину вашего появления здесь. Я поясню.

Хокмун был поражен странностью создавшейся ситуации, когда Боджентль делал вид, что разговаривает с ним, а голос графа звучал гулко, будто ниоткуда.

– Когда вы прибыли сюда, в Замок Брасс, я сразу понял, что Черный Камень – это нечто большее, чем вы тогда объяснили, даже если допустить мысль, что вы об этом ничего не знали, – продолжал граф. – Боюсь, что в Темной Империи принимают меня совсем уж за глупца, потому что я ничуть не меньше изучал и волшебство, и науку, и у меня есть рукопись, в которой описывается машина Черного Камня. Однако я не знал, были ли вы сознательно вовлечены в это дело или вас использовали. Я решил узнать это, но таким способом, чтобы Лорды Гранбретани ничего не поняли. Поэтому в ночь банкета я попросил сэра Боджентля зашифровать определенное рунное заклинание в форму стихов. Целью этого заклинания было лишить вас сознания – и, значит, таким образом лишить сознания Черный Камень – так, чтобы мы могли изучить вас, а Лорды Темной Империи ничего не заподозрили. Мы рассчитывали, что они подумают, что вы просто пьяны, и не сумеют связать красивые стихи Боджентля с вашим внезапным преображением.

Когда Боджентль начал произносить рунное заклинание с его специальными ритмами и каденциями, подготовленными для ваших ушей, мы добились своей цели, и вы впали в глубокую кому. А пока вы спали, нам с Боджентлем удалось проникнуть глубоко в ваше подсознание, хотя это было необычайно трудно – слишком далеко оно запряталось, – совсем как испуганный зверек, который начинает рыть себе норку глубже и глубже, пока не задыхается от недостатка воздуха. Определенные события помогли вам проявить свое подсознание, так что нам удалось допросить вас. Мы узнали почти все, что произошло с вами в Лондре, и когда я узнал о дели, приведшей вас сюда, я чуть было не прикончил вас на месте. Но затем понял, что внутри у вас шла борьба – о которой даже вы сами не знали. Если бы эта борьба не была столь очевидной, я убил бы вас собственной рукой или позволил бы сделать это Черному Камню.

Хокмун, делая вид, что отвечает на очередной вопрос Боджентля, задрожал, несмотря на самоконтроль.

– Однако, – продолжал граф Брасс, – я понял, что вас нельзя упрекать за то, что произошло, и что, убив вас, я могу уничтожить потенциального могущественного противника Темной Империи. Хотя и остаюсь я нейтральным, Гранбретань позволила себе сделать много недостойного по отношению ко мне, так что я не мог позволить умереть такому человеку, как вы. Таким образом, мы разработали наш план, чтобы проинформировать вас о том, что мы знаем, а также сообщить вам, что есть надежда. В моих силах нейтрализовать Черный Камень и его воздействие, правда, временно. Когда я кончу говорить, вы пройдете с Боджентлем вниз, в мои покои, где я сделаю то, что должно быть сделано. У нас очень мало времени, так как Лорды Гранбретани в любую минуту могут потерять терпение и дать Черному Камню полную жизнь, которая пожрет ваш мозг…

Хокмун услышал шаги графа, уходящего из зала, потом Боджентль улыбнулся и громко сказал:

– Так что, если вам захочется меня сопровождать, милорд, я покажу вам кое-какие части нашего Замка, которых вы еще не видели. Мало кто из гостей посещал личные покои графа Брасса.

Боджентль пошел впереди и вышел из зала в коридор, который заканчивался, на первый взгляд, глухой стеной, увешанной портьерами. Раздвинув портьеры, Боджентль дотронулся до небольшой кнопки, вделанной в каменную стену, и немедленно вся секция стены засияла ярким светом, который постепенно померк, и показался вход, через который человек мог пройти наклонившись. Хокмун вошел первым, за ним Боджентль, и они очутились в маленькой комнатке, стены которой были обвешаны диаграммами и картами. Из этой комнатки они попали в другую, больше первой. В ней стояло множество алхимических препаратов, а стены были заставлены полками, полными книг – толстых старинных томов по химии, волшебству и философии.

– Сюда, – пробормотал Боджентль, откидывая портьеру, ведущую в темный коридор.

Глаза Хокмуна напряглись, когда он попытался разглядеть что-нибудь в непроглядной темноте. Он осторожно сделал шаг вперед и не успел очутиться в коридоре, как все вспыхнуло ослепительно ярким светом.