355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Майкл Бонд (1) » Огонь подобный солнцу » Текст книги (страница 12)
Огонь подобный солнцу
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 18:11

Текст книги "Огонь подобный солнцу"


Автор книги: Майкл Бонд (1)


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава 13

Нагруженные поддоны громоздились над ним, как заброшенные дома, сквозь них тянуло холодом и запахами сырой парусины, просмоленного дерева и мазута. Пройдя немного вперед, он вновь прислушался – ни звука. Дойдя до бульвара, он остановился. Сквозь волнистый туман мерцали огоньки «Елисейских полей». Вернувшись к покрышкам, он обыскал все вокруг, но бумажник и тибетский мешочек с «вечным снегом» бесследно исчезли.

Кровь текла уже не так сильно. Надо было бы взять рубашку. Отбросив обломок доски в сторону, он пересек бульвар. Светящиеся часы в окошке бензоколонки показывали 3.35. Вновь почувствовав дурноту, он присел на ступеньку перед дверью. Клочья тумана покачивались, как вуаль на ветру, на фоне портовых огней. Жирная крыса, выскочив из темноты, обнюхала его ногу и убежала. Осторожно поднявшись, левой рукой он вытащил содержимое правого кармана. Семь динаров. Совсем ничего.

Хлопнула дверь, из «Елисейских полей» вышел человек в белой фуражке. Пошатываясь, Коэн прошел между мокрых столиков, прикрепленных цепью к тротуару, и заглянул в мутное окно. Темноволосый парнишка тер шваброй пол. Дверь была открыта. Теплый, воздух окутал его, словно одеялом. Едва держась на ногах, Коэн двинулся через зал к пареньку. Вдруг все закружилось перед глазами; пол разом взлетел и ударил его в лицо. Мальчик склонился над ним.

– Vous etes blesse, – сказал он.

– J'ai tombe. – Выпив принесенную парнишкой воду, Коэн сел. Ладонь была мокрой, подняв ее, он посмотрел на грязные разводы. Он вытер ее о джинсы и поднялся на корточки.

– Что случилось? – спросил паренек.

– J'ai tombe, – повторил Коэн. – Я упал и поранил шею.

У парня были рыжеватые с крапинками глаза. Поднявшись, Коэн подошел к стойке.

– Ты не сделаешь мне кофе?

– Aussi un cognac, peut-etre?

Зал больше не кружился. Вкус кофе с бренди приятно обволакивал язык. Мальчик, молча склонившись со шваброй над ведром, по пояс отражался в зеркале бара. Сев за стойку, Коэн смотрел на свои динары. Закончив уборку, мальчик унес ведро и швабру.

– Са va mieux? – сказал он.

– Да, получше.

– Ты американец?

– Oui.

– De quelle partie?

Коэн слишком устал, чтобы соврать.

– Монтана.

– Это горы? Рядом с Нью-Йорком?

– Далеко.

– Когда-нибудь я поеду в Нью-Йорк. Хочешь сэндвичи? Хлеб вчерашний – свежий привозят в семь. Я все равно его выкину. Любишь паштет?

– Он тоже вчерашний?

Парнишка улыбнулся.

– Это бесплатно. Ты упал, поскользнувшись на мокром полу.

– Не потому, что он был мокрым.

Мальчик сделал еще кофе, сэндвич и оставил бутылку коньяка рядом со стаканом Коэна на стойке.

– Ты пойдешь к врачу?

– Нет.

– Ты любишь музыку? – Мальчик бросил монету в музыкальный автомат. – Когда я приеду в Нью-Йорк, я буду слушать эту песню, «Земляничные поляны», – она там популярна, n'est-ce pas?

– Не знаю. – Увидев, что мальчик расстроился, Коэн добавил. – Я там два года не был.

– Аллах! Ты так долго не был дома! Мой брат девять месяцев во Франции; он очень хочет приехать.

– Почему же он тогда не едет?

– Он получает там много денег, сюда присылает. Он работает, как и я, в баре в Лионе. Ему здорово повезло.

– Повезло?

– Получить такую работу. – Паренек убрал тарелку Коэна и налил ему еще бренди.

– Когда ты поедешь назад в Америку?

– Это дорого.

– Для тебя-то это просто, – рассмеялся мальчик, – ты – американец. Лучше всего в мире – быть американцем.

Скрипнула дверь. Старик в тюрбане и коричневой потрепанной галабее прошлепал по полу.

– Абдул, салям, – сказал мальчик. Посмотрев на Коэна своими черными глазами, он кивнул мальчику.

– Салям, Хассим.

Коэн сидел в полудреме, пока старик шумно и торопливо глотал свой кофе. Вошел матрос, он с улыбкой бросил в мальчика свой берет. Стоя у автомата, они о чем-то говорили по-арабски. Коэн боролся с сильным желанием уронить голову на стойку. Он уже забыл, что ему только что сказал мальчик.

– Tu peux me faire un autre? – окликнул он, поднимая свою чашку.

За окнами кафе ночь отступала перед предрассветным туманом. Женщина в белом переходила улицу, держа на голове черный мешок.

– До чего хорошо путешествовать, – сказал мальчик.

– Тебе здесь не нравится?

– Эта страна, как и моя семья: хорошая, но бедная. Кроме работы и сна мне бы хотелось еще чего-нибудь. И этот постоянный голод.

Коэн кивком показал на хлеб, сыр и паштет за прилавком.

– Тебе что, не хватает?

– Этого-то хватает. Но постоянно недостает многого другого. Мы слышим об Америке, Париже.

– В Америке то же самое, даже еще хуже.

– Ты шутишь. В Америке у всех есть машины, n'est-ce pas?

– У некоторых даже по две-три.

– Так, значит, они счастливы.

– Многие, возможно, несчастнее тебя.

– Там у каждого свой дом?

– У многих. У некоторых по два и больше.

Парнишка рассмеялся.

– Так они очень счастливы.

– Ты собираешься во Францию?

– Как и мой брат, я проберусь на корабль.

– Тебя поймают. Так случилось со мной на пути из Греции. – Коэн рассказал ему про «Петра Вяземского». Мальчик не сводил с него своих хитроватых глаз с желтыми искорками. – Но они дали мне работу, – добавил Коэн.

– А теперь? – Парнишка вопросительно поднял брови.

– Теперь, как видишь, мне плохо.

– А деньги?

– Украли. – Коэн показал на лежавшие перед ним на стойке динары.

– Это все, что у меня осталось.

– Alors, ты так же беден, как я.

Вошел насупленный полицейский и, постукивая пальцами по столу, стал ждать, пока мальчик приготовит ему кофе с молоком. Он пристально смотрел на Коэна, вытирая усы после каждого глотка. Облокотившись на стойку как можно естественнее, Коэн старался прикрыть испачканную кровью рубашку.

– Он спрашивал о тебе, – доверительно сообщил паренек после того, как полицейский ушел. – Я сказал ему, что ты – мой друг с нью-йоркских гор. – Наклонившись к нему ближе, мальчик спросил: – Ты опять собираешься сесть на корабль, да?

– Возможно.

– Я с тобой.

– Ты слишком молод, Хассим.

– Мне девятнадцать. Я покажу тебе mon certificat.

– Что-то не верится.

Перегнувшись через стойку, мальчик зашептал, хотя кроме них в кафе никого не было.

– Каждое утро в десять часов в Марсель отправляется paquebot. Мы можем остановиться у моего брата в Лионе. Он найдет мне работу. Я скопил около сотни динаров.

Коэн старался унять дрожь.

– Во Франции, – сказал он, – все очень дорого. И холодно. Возьми что-нибудь теплое. И еду, – добавил он, вспомнив спасательную шлюпку на «Петре Вяземском».

Дрожащий крик муэдзина эхом разнесся по едва начинавшей светлеть улице. Какой-то старик, опустив на землю узел, встал на колени лицом к востоку.

Извинившись, паренек скрылся за шторой, украшенной бусинками, в конце бара.

– Мы сможем уйти в семь, – сказал он, вернувшись, – я приготовлю тебе завтрак. Oeufs plats. Все американцы любят яичницу.

В семь появился хозяин, постоянно подергивавший усы.

Десять минут спустя Коэн с мальчиком вышли из кафе и окунулись в сырую свежесть утра. Их карманы были набиты хлебом и паштетом.

– Я попросил его, чтобы он заплатил мне за работу до сегодняшнего вечера. – Парнишка улыбнулся. – Я сказал ему, что хочу купить велосипед.

– Alors?

– Да он знает, что на свои деньги я не смогу купить велосипед.

* * *

В воздухе витал запах моря, помоев и пристани. Мальчик жил в замазанном штукатуркой доме над берегом моря.

– Мама будет плакать, – сказал он. Коэн остался ждать на улице. Боль в груди становилась одуряюще невыносимой, она распространялась по всему телу, наполняла его и вызывала приступы мучительной тошноты при каждом вздохе. «Я не боюсь просить Господа, – подумал он, – я молюсь, чтобы мы добрались до Франции. Я молю Его». Мальчик спустился, протягивая ему плащ и клочок бумаги, на котором было написано что-то по-арабски. – Это пропуск в порт, старый, еще моего брата. У меня тоже есть.

– Они меня заметят.

– Неважно. Корабли может разгружать кто угодно. Подними воротник, вот так, повыше. Опусти голову, когда будешь показывать пропуск.

Действительно, дежурный в будке не обратил никакого внимания. Они вошли в порт. Вдоль причалов, покрытых пятнами масла и мазута, стояли грузовые суда, зиявшие открытыми люками. С их мачт свисали разные флаги. Чайки жалобно кричали над головой или стоически плавали в затхлой воде. Мужчины в изношенных джеллабах ждали у покрытых брезентом поддонов.

Paquebot был старым и ржавым. Несколько человек поднимались на него по переднему трапу. Мужчина в голубой рубашке проверял билеты. Задний трап не был закреплен цепью. Наверху, облокотившись на поручни, курил матрос.

– Подожди-ка. – Мальчик показал туда, где в средней части судна прямо над ватерлинией была открыта дверь. Из нее высунулся человек в черной вязаной шапочке и плюнул в воду. Устремившаяся было к белому пятнышку плевка чайка взмыла опять вверх.

– Там же нет трапа.

– Можно прыгнуть!

Paquebot качнуло волной, трапы заскрежетали о пристань.

Вдоль всей набережной тянулся склад, в центре цепочкой выстроились машины и грузовые фургоны. От склада вниз спускалась лестница, ведущая в темный коридор под пристанью. Мальчик зажег спичку. За коридором со стороны моря располагались отсеки. Войдя в один из них, мальчик открыл засов стальной двери.

– Merde, – прошептал он. – Палец.

При свете гаснущей спички Коэн увидел капли крови на полу.

– Теперь мы оба бедные и раненые, – сказал он. Мальчик толкнул дверь. Перед ними был черный корпус paquebot, его дверь – справа от них. Спотыкаясь в темноте, они перешли в соседний отсек. Засов на двери не поддавался.

– Надо было взять больше спичек, – прошептал мальчик.

Заржавевшая дверь следующего отсека тоже не открывалась. Они нашли какую-то железяку, вставили ее между дверью и стеной. Дверь поддалась. Они вновь увидели корпус paquebot, на этот раз открытая дверь оказалась левее. Наверху раздался свисток. Они услышали топот ног, бежавших по переднему трапу. При помощи той же железяки им удалось открыть и дверь среднего отсека.

Борт корабля, словно стена каньона, уходил под наклоном вверх к узкой полоске света. Трапы раскачивались, прогибаясь, как провода электропередач, на фоне яркого неба. Прыгнув, мальчик ухватился за ржавый порожек двери, одна нога повисла. Оглянувшись, он посмотрел на Коэна из темноты дверного проема.

– Avancez, – прошептал он. – Vite!

Коэн взглянул наверх. На трапах никого не было. Прыгнув к двери, он ухватился за петлю и оказался по колено в воде среди масляных разводов, грудь прорезало болью. Мальчик втащил его в полумрак.

– C'est ca, – проговорил он, часто дыша. Ступени уходили вверх, в темноту. Пахло маслом, снизу доносилось пыхтение машин. Коэн чертыхнулся, почувствовав струившуюся по руке кровь. В темноте они стали на ощупь пробираться вглубь по шаткому узкому мостику. Мальчик зажег спичку, осветив металлическую решетку мостика. Коэн с досадой заметил, что его мокрый шнурок развязался. Облупленные стены были усеяны тараканами, как каплями дождя, от внезапного света их усики зашевелились.

Из-за перегородки с нижней палубы время от времени доносились голоса. Мальчик подался назад. Сделав шаг, чтобы обойти его, Коэн не удержался и упал с мостика. Он гулко стукнулся головой о перегородку.

Мальчик попытался поднять его. Нужно было что-то предпринять, но Коэну никак не удавалось понять, что нужно было сделать. Ему в плечо вцепились чьи-то когти; он с силой пытался оторвать их, но там ничего не оказалось. «Может, меня застрелили», – подумал он, бессмысленно хихикнув.

Вдруг на него обрушился поток яркого света и шум голосов. «Я слышу смех Исома». Боль в плече усилилась, когда кто-то поднял его. Свет замер в молчании. «J'ai attrape son rire». Он засмеялся. «C'est fatal».

Темные злые лица, возникавшие из резкого света, словно долбили по нему, повторяя, «T'es fou, toi? T'es fou, toi?»

– Je m'en fous, moi, – ответил он.

– Il est malade. – Откуда-то издалека до него донесся голос мальчика. Их подтолкнули друг к другу. Боль резанула словно лезвие, в глазах прояснилось.

– Господи, tu m'as blesse, – сказал Коэн, увидев перед собой чье-то бородатое лицо с толстыми губами. – Посмотри, у меня кровь.

Ему были видны смутные очертания труб, удалявшихся куда-то внутрь. Он стукнулся плечом о перегородку, когда его вытолкнули на мостик. В открытой двери блеснула вода в радужных разводах. Внизу что-то громко говорил мальчик.

Матросы держали их на палубе до тех пор, пока появившийся бежевый «лендровер», сигналя и лавируя между грузами, не остановился у переднего трапа. Четверо солдат, подбежав к ним, надели на них наручники. Один из них, сказав что-то по-арабски в сторону Коэна, подозвал остальных.

– Он понял, что ты – не алжирец, – сказал мальчик. В этот момент солдат с размаху ударил его по лицу.

* * *

«Лендровер» подбрасывало на рытвинах набережной, каждый толчок вызывал новый приступ невыносимой боли в плече. Город, раскинувшийся на горе, то исчезал перед ним словно в тумане, то вновь появлялся, поблескивая, как разбитый бокал. «Ничто не соответствует действительности», – подумал Коэн и улыбнулся. Миновав бульвар, они свернули на запад. Мимо проносились автобусы, грузовики и такси. Их резко бросило влево, когда «лендровер», объехав ограничительный столб, повернул на сужавшуюся дорогу, закрытую с обеих сторон противоциклонными ограждениями.

Подталкиваемый солдатами, он поднялся по расшатанным ступенькам в какой-то офис. С прокуренного портрета на него смотрело чье-то усатое лицо. Окно с решеткой выходило во двор, где, держа руки на голове, маршировало несколько человек.

– Все кончено, – сказал он. Дохлые мухи валялись на подоконнике и на полу под окном. Некоторые, слабо жужжа, бились о стекло; одна, пролетая, коснулась его руки.

В центре комнаты стоял стол со складным стулом. Он прислонился к столу. Стол качнулся, одна из его ножек подкосилась. Он сел на стул. Все вдруг пропало. Рядом с ним, облокотившись на поручни «Петра Вяземского», стоял Исом. Глядя ему в лицо, Исом что-то говорил по-арабски, но он никак не мог понять. А может, по-русски? Чернобородый Исом, увеличиваясь в размерах, превратился в медведя, который полоснул его когтями. Исом кивнул в сторону окна.

– Иди, – он показал подбородком, – иди туда.

Коэн подошел к окну. Маршировавших охранял солдат с автоматом. Один из них на мгновение поднял голову, и в его глазах Коэн как бы понял причину смеха Исома: ужасное безразличие вселенной к чьей-то личной боли.

Скрипнула дверь. Коэн с трудом повернулся. Уже знакомый ему полковник стоял в дверях с папкой в руке, улыбаясь из-под тонких усиков.

– Ну как, тебе понравилось в гостинице?

– Я не собирался в Алжир – я приехал сюда на «пежо-403». Я хотел поехать во Францию, но у меня украли деньги. И паспорт с визой.

– С визой, которую тебе поставили в твоем маленьком сонном городишке? Que c'est triste. А твои Noces?

– Я не собирался жениться.

– Где ты взял плащ?

– У друга.

– Ты взял такую рвань, отказавшись от моей рубашки?

– Он не наставлял на меня пистолет.

– За то же, что и я тебе предлагал?

Коэн почувствовал, как вляпался ногой во что-то липкое. От подступившей дурноты он прислонился к подоконнику.

Полковник подхватил его, распахнул плащ и рубашку у него на груди, посмотрел на рану и указал на стул.

– Садись. – Он положил руки на стол. – Ну что, сдать тебя им?

– Кому?

– Притворяешься, что не понимаешь? Тогда я так и сделаю.

– Тогда мне конец, – прямо сказал Коэн.

Полковник провел своим тонким пальцем вдоль раны, затем вытер его об рубашку Коэна.

– Увы, должен разочаровать тебя, это не смертельно. Но, – улыбнулся он, – мы вынуждены отправить тебя домой.

– Как я уже сказал...

– Зачем врать мне? Я запрашивал Францию. Ты – простой матрос – их не интересуешь. Да, твой акцент – ты, говоришь, из Гренобля? Какой к черту Гренобль?! Ты из Тулона. Джо? К черту Джо. Ты – ничтожество по имени Люк Сегер, вшивый матросишко! – Полковник с отвращением покачал головой. – Может, врач отдаст должное твоей храбрости, но не велика честь. – Он задержался в дверях. – Мы возвращаем твои документы и деньги – и настаиваем, чтобы ты немедленно покинул Алжир, или ты предстанешь перед судом за нарушение режима военного порта и за попытку passage clandestin.

Затем он вызвал сутулого юношу в очках, который проворными пальцами обследовал рану и, улыбнувшись, произнес не более трех слов.

– Рана глубокая, – перевел полковник, – но он подтвердил мою убежденность в том, что она не смертельна. Тебе, наверное, окажут помощь во Франции? – Вошел солдат с какими-то бумажками. – По закону мы отправляем безбилетников в их страну. Ты немедленно отбываешь на paquebot в Марсель. – Полковник взглянул на часы. – В твоем распоряжении двадцать минут.

Солдат протянул Коэну французское удостоверение личности. В нем лежали сто– и пятидесятифранковые банкноты. Полковник подал ему ручку и желтый бланк.

– Распишись, – сказал он, – в получении своих ценностей. Поставь свое имя, месье Сегер. – Полковник улыбнулся. – Ты удивлен, что мы поймали тех, кто на тебя напал? И что у них все еще были твои документы и деньги?

Сдерживая тошноту, Коэн заскрипел зубами:

– Пожалуйста. Скажите, кто они! Они убили моих друзей... всех.

– Чушь. Забудь прошлое, стань другим человеком и тебе больше не придется их бояться. – Он улыбнулся, слегка наклонив голову. – Держись подальше от пристаней по ночам.

– Нет, я имею в виду...

– Я понимаю. – Полковник подтолкнул Коэна к двери. – Твое судно скоро отправляется.

– А Хассим?

– C'est un Arabe. Он будет отвечать по закону. – Полковник махнул рукой в сторону тюремного двора. – Тебе повезло, что ты француз и подлежишь депортации. – Солдат потянул Коэна за руку. Боль взлетела по руке к шее.

– Он же ребенок!

– Забудь о нем. И не пытайся с ним связаться. – Полковник показал на солдат. – Я приказал им стрелять, если ты вздумаешь бежать.

Коэн повернулся.

– Мне жаль, что с рубашкой так вышло.

– С рубашкой? – Полковник улыбнулся солдатам. – Я не знаю ни о какой рубашке.

* * *

Подпрыгивая на выбоинах набережной, «лендровер» подъехал туда, где был пришвартован paquebot, под кормой которого уже вспенивалась вода.

– Billet, quatrieme, – сказал солдат клерку, закрывавшему калитку, которая вела к тому месту, где был передний трап.

– Опоздали, – пробормотал Коэн.

– Деньги? – сказал клерк.

Коэн протянул ему сто франков. Тот дал сдачу и, наклонившись с причала к воде, крикнул кому-то внизу. Paquebot был ярдах в двухстах от берега, он разворачивался носом на север, из труб валил дым, вода бурлила под винтами.

Клерк повел их по лестнице вниз под причал. Чиркнув спичкой, он осветил коридор с его многочисленными отсеками. Он открыл одну из дверей. В ворвавшемся в отсек ярком дневном свете Коэн увидел темные пятна на бетоне там, где мальчик поранил палец.

К двери подплыла плоскодонка; солдат показал на нее. «Depeche-toi». Ткнув Коэна прикладом в спину, он толкнул его в лодку. Ее качнуло, и Коэн плюхнулся на сиденье. Один из солдат, смеясь, отдал ему честь.

Лодка стукнулась о корпус корабля. Из открывшейся двери спустилась веревочная лестница. Видневшиеся наверху у поручней головы людей были похожи на маленькие кружочки. Держась одной рукой, Коэн поднялся по лестнице. Матросы втащили его в дверь.

– Спасибо! – крикнул он, но лодка уже отплыла, фыркая мотором во вспененной судном воде.

– Билет? – равнодушно спросил матрос. – Quatrie me? – презрительно хмыкнул он. – La-bas, – и указал вниз. Другой матрос провел Козна по грязному трапу к дощатой двери в переборке и, открыв ее ключом, втолкнул туда Коэна.

– Это для животных, – сказал он и запер дверь.

Коэн оказался в широком помещении с низким потолком. Спертый сырой воздух своей вонью напоминал скотобойню. Горячие железные стены неравномерно вибрировали. Впереди в болезненно-желтом свете покачивались какие-то фигуры.

Глава 14

Он сделал три шага в глубь трюма. Оказавшись по щиколотку в мерзкой холодной воде, он отпрянул обратно к лестнице. Послышался женский смех.

– Ты не ошибся, mon brave, – крикнула женщина, – это не первый класс.

Вода тихо плескалась из стороны в сторону в такт покачивавшемуся корпусу судна. По ней плавали кучки соломы вперемешку с темными разбухшими шариками. Откуда-то из дальнего конца донеслись вопли и затем – пронзительный хохот. Коэн сел на лестницу.

– Не располагайся там, – сказала та же женщина. – Это запасной выход на случай пожара или если понадобится вдруг покинуть корабль.

– А где же тогда мне сесть?

– Спроси хозяина. Может, он облагодетельствует тебя таким же стулом, как у меня, и всего за десять франков.

Из темноты появился сутулый араб в нижней рубахе и кальсонах, закатанных по колено. От его костлявых ног по воде под соломой расходились маленькие волны. Он улыбнулся; из уголка его рта стекала слюна.

– Тебе повезло, – сказал он, выставив челюсть и, шатая зуб, затолкал его поглубже в десну. Он повел Коэна по проходу между рядами стульев. Везде сидели арабы – старые, молодые, с детьми, цеплявшимися за стулья. Чем дальше они уходили от света вглубь, тем больше пространство вокруг наполнялось гортанной арабской речью, воплями детей, плеском воды о ножки стульев. Вновь до него донесся взрыв хохота.

«Он, видать, заразился от Исома», подумал Коэн.

– Немножко далековато, – сказал хозяин, – но тебе повезло – это последний стул. С тебя десять франков.

Порывшись левой рукой в кармане, Коэн вытащил оттуда монеты. Одна из них с всплеском упала ему под ноги. Присев на корточки, Коэн пытался отыскать ее в холодной жиже. Раздался отчаянный крик. Коэн от неожиданности подпрыгнул и опять уронил монету. Крик постепенно стих, сменившись тишиной. Он вновь подобрал монету.

– Кто это?

Хозяин почесал ладонь.

– Один из пассажиров. Уезжает из дома работать во Францию, всякому свое время.

– А почему ты смеешься?

– А что такого? Неужели жизнь такая уж серьезная? Вот смотри, какое у тебя хорошее место – как в цирке. Слышно, как испражняются слоны. – Взяв Коэна за локоть, хозяин подвел его к складному парусиновому стулу и, громко шагая по воде, удалился во мрак.

* * *

Он проснулся, весь дрожа. Одежда казалась холодной и тесной, словно он из нее вырос. Боль от удара головой о дверь переборки эхом стучала в висках. Плечо жутко ныло, но боль казалась какой-то чужой и словно не имела к нему отношения. Перед глазами мелькали лица, как лошадки на карусели: полковник, Хассим, Исом, мать, вытирающая натруженные руки о фартук в цветочек.

– Все хорошие люди умирают, – сказал им Коэн.

– Все умирают, – с улыбкой отвечали они. До него долетел дикий смех. Коэн почувствовал, как в нем начала подниматься чудовищной силы волна – она вдруг словно взорвалась, и по его щекам потекли слезы. Боль резко прервала эти ощущения.

«Это же Исом». Он потер лицо и удивился, каким шершавым оно стало. С треском вырвавшийся шлепок наполнил темноту мерзким сладковатым запахом. Звук стал стихать, но слышалось неравномерное шмяканье чего-то о солому. Затаив дыхание, он старался не дышать до тех пор, пока у него не застучало в голове, но запах не проходил. «Одиннадцать дней. Пол! Надо действовать спокойно, не торопясь. Остался последний отрезок. Почти все».

Убаюканный шумом машин, он спал и видел покрытый льдом гранит горных кряжей, расщепленных зелеными реками с плывшими по их прозрачным водам белыми лепестками кизила. Подобно лодкам, лепестки, подхваченные течением, кружились на золотистом от слюды мелководье в гибком переплетении водорослей. Маленькие рыбешки, шевеля красными жабрами, прятались за разбросанными валунами. Он с благоговением наклонился попить. Из воды на него смотрело отражение оленя с ясными карими глазами, в которых он увидел свое собственное миниатюрное лицо. Он отпрянул. Клэр с убранными кверху волосами сидела на затонувшем бревне.

– Ты можешь утонуть, – сказала она, распуская волосы и расстегивая блузку, пока не показалось ее бриллиантовое сердечко, сверкавшее, как маяк.

– Я видел его, – сказал он, – это берег Африки.

– Это был проходивший корабль.

– Исом сказал...

– Глупый ты – веришь лжи, не веришь правде. Жизнь действительно слишком сложна для тебя.

Ее уже не было. По нему шелестели листья ясеня. Он ждал прохладного дуновения ветра, но его все не было. Его шею щекотал листик. Он поднес его к свету. Его усики шевелились, ножки упирались в палец Коэну.

Он бросил его в воду и стал стряхивать с себя остальных тараканов. Они карабкались вверх по его штанинам, добираясь до воротника. Вода была усыпана соломой, за которую тараканы цеплялись, как матросы за обломки потерпевшего крушение корабля.

Раковина была привинчена в углу у переборки. Он подошел к ней и увидел мужчину, пившего из крана. Закончив пить, тот задрал вверх галабею и помочился в раковину. Проходя мимо, мужчина кивнул Коэну. По раковине скатывались капли мочи и, когда Коэн открыл кран, они вместе с брызгами воды полетели вверх. Вода с привкусом дохлой рыбы и старых котлов напоминала ему о подсобке на «Петре Вяземском». Его стошнило в раковину, он выпил еще воды и его опять вырвало.

Стряхнув со своего стула тараканов, он сел, но тут же вскочил и, расстегнув джинсы, присел на корточки среди плавающей соломы рядом с клеткой со слонами. «Ерунда, пройдет». Вытеревшись мокрой соломой, Коэн натянул Джинсы. За клеткой плакал чей-то ребенок.

Рядом кто-то скулил. Он зажег спичку. За прутьями клетки он увидел обезьян, жавшихся друг к другу в воде, доходившей им до ляжек. При свете спички их глаза сверкнули Рубинами. В центре клетки маленькая обезьянка цеплялась, как он понял, за труп взрослой обезьяны, темневшей на середине клетки. «Возьмите ее, – прошептал он им. – Возьмите малышку!»

Из других клеток вновь донесся до него громкий звук и плеск слоновьих испражнений. От каждого покачивания судна вода в трюме накатывалась волнами на обезьянку, накрывала ее с головой и отрывала от трупа. Каждый раз она с визгом шлепала по воде и, нащупав труп, вновь карабкалась на него. Коэн стукнул руками по прутьям, но замок не поддавался. Он вернулся к своему стулу и вырвал из парусины одну из распорок. Подойдя к клетке, он просунул ее между прутьев. Обезьяны завизжали. Малышке никак не удавалось держать голову над водой, ее вновь смывало с трупа, но она опять карабкалась назад. «Вот, – прошипел Коэн. – Держи!»

Обезьянка, нащупав труп, в очередной раз забралась на него. Коэн протянул распорку. Спичка упала в воду. Распорка ткнула обезьянку в ребра; взвизгнув, она спрыгнула с трупа, отчаянно колотя по воде своими крошечными лапками и широко разевая рот. Просовывая на ощупь распорку, Коэн бросил ее, чтобы зажечь другую спичку. Обезьянка скрылась под водой в футе от трупа: волна захлестнула ее. "Держите ее! – закричал Коэн другим обезьянам. Он забарабанил кулаками по прутьям, поднял распорку, бросил ее, но она, не долетев, утонула. Спичка погасла. "Хозяин, – позвал Коэн, тряся клетку. Он опять зажег спичку. Труп тихо покачивался на воде; другие обезьяны, сидя по бокам клетки, смотрели на него, их глаза поблескивали темно-красным цветом.

Вытащив свой стул из-под воды, он сел. Его кулаки горели от ударов по прутьям. Вокруг разнесся смех обезьян. «Они ее поймали», – подумал он и уснул.

* * *

Перед ним вверх ногами спускался огромный паук, его коричневые лапы, извиваясь, шевелились на фоне оранжевого брюха. Что-то коснулось его плеча, и он подпрыгнул от боли. Шипя и раскачиваясь, паук подбирался к нему.

Чья-то рука осторожно потрясла его. Какие-то другие коричневые ноги, обвив оранжевое паучье брюхо, содрали с него шкуру. Шкура упала Коэну на колени. Тело под шкурой было тоже оранжевым, но светлее и зубчатым. Ноги разорвали его и поднесли кусочек ему ко рту.

Его губы вдруг почувствовали сладость апельсина и брызги сока. На него смотрело лицо хозяина.

– Ты говорил сам с собой, – сказал он. Отломив еще дольку, он запихнул ее Коэну в рот.

Время то шло, то останавливалось; разобрать было невозможно. Казалось, он вновь и вновь видел один и тот же сон: Сильвия, повернув голову, смотрела на него, у нее в руке был апельсин, часть лица была скрыта темными волосами. Она спрашивала: «T'en veux plus?» Но, как только он собирался ответить, сон исчезал, и он так и не знал, что бы он ответил. «Может, мне только приснилось, что я видел этот сон много раз, а на самом деле это было лишь однажды. Я схожу с ума, начинаю забывать то, что видел во сне».

Еще дважды он, шлепая по воде, подходил к раковине попить и множество раз вновь присаживался в углу у клетки со слонами. Его постоянно будил хохот обезьян, не давая вспомнить то, что ему нужно.

* * *

Донеслись голоса, раздался топот ног по воде. Арабы столпились у двери, негромко болтали женщины. Гул вибрации судна стих. Он пересек трюм и стал подниматься за последним арабом по крутой лестнице к яркому прямоугольнику, оказавшемуся дверью, выходившей к трапу, за которым показалась блестящая голубизна Марселя.

* * *

Прислонившись к фонарному столбу в конце причала, он пересчитал остававшиеся у него деньги. От того, что ему дал полковник, осталось пятьдесят три франка; еще ненужные теперь уже динары, всученные ему Хассимом через стойку бара в «Елисейских полях», и несколько сантимов. Потрясающе, какими незначительными казались когда-то эти сантимы – плоские, невесомые кусочки олова, – как бы молча подтверждавшие свою бесполезность. Теперь эта маленькая горстка у него в руке обрела вес. «Свобода, равенство, братство» – было написано на них.

Канбьер, прямая как пушечный ствол улица, вела от старого порта строго на север. В первом переулке был открытый рынок. Он выбрал банан.

– Пятнадцать сантимов, – сказала женщина в платке. Он положил его обратно. – И прихвати с собой своих тараканов, – крикнула она вслед.

На другой улице в арабском магазине он купил два банана за десять сантимов и, присев на корточки, с жадностью проглотил их.

– Где тут какая-нибудь дешевая гостиница? – спросил он хозяина магазина.

– Французская или арабская?

– Чтобы было где поспать.

– Улица Тюбанов, через два квартала отсюда. Если окажетесь на Провиданс, – крикнул вдогонку араб, – значит, прошли мимо.

Мрачные фасады домов на улице Тюбанов выходили на узкий тротуар; в сточных канавах шуршала бумага. Какая-то старуха выметала веником на улицу блестевшие осколки стекла.

– Доброе утро, бабушка, – сказал он. – Вы не знаете, кто тут сдает дешевую комнату?

Она посмотрела на него снизу вверх, не выпуская веника из крючковатых пальцев. На ее подбородке торчала бородавка размером с наперсток.

– Ты мне не внук. Его не встретишь на этой улице среди шлюх и арабов, и от него не несет дохлой рыбой. Убирайся! – Она потрясла веником.

– Если ваш внук так же исходит дерьмом, то он наверняка похож на вас.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю