Текст книги "Соната разбитых сердец"

Автор книги: Маттео Струкул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава 32
Склад

Какая же она красавица! Даже в нем, обычно умевшем в совершенстве контролировать собственные инстинкты, она вызывала неодолимое желание. Но, конечно, думать о подобных глупостях не время, а потому Дзаго решительно напомнил себе, кто передним: угроза спокойствию Венеции, австрийская шпионка, точнее еще хуже – прислужница тех, кто строит козни против Светлейшей республики, запершись в своих неприступных дворцах.

Он заставил себя не обращать внимания на огромные серые глаза и растрепанные волосы, которые обрамляли ее лицо, делая его еще соблазнительнее. Дзаго потряс головой, отгоняя непрошеные мысли, словно стаю надоедливых мух.

– Я знаю ваше имя, – сухо произнес он.

Эти невинные слова прозвучали как приговор, но Дзаго думал лишь о том, как важно не дать этой беседе затянуться, ведь ее голос наверняка окажется очередным орудием обольщения. Он сразу перешел к делу:

– Я задам вам очень простой вопрос: с кем видится Джакомо Казанова?

Гретхен была привязана к деревянному стулу, руки – крепко стянуты за спиной. Она подняла на своего мучителя печальный взгляд, в котором читалась обреченность, словно заточение стало для нее очередным ударом судьбы в долгой череде бед, приключившихся за последнее время. Ее огромные глаза наполнились горечью, и это не смогло не оказать воздействия на Дзаго. Защищаясь от сокрушительной силы грустного взгляда красавицы, он прикрикнул:

– Отвечайте!

Гретхен медлила. Если бы не выражение ее лица, Дзаго решил бы, что она бросает ему вызов, но было в ней что-то еще, чему он никак не мог подобрать определение.

Гретхен подождала, пока глаза привыкнут к слабому свету свечей, и внимательно осмотрела пространство вокруг, но не обнаружила ничего способного ей помочь. Они находились в складском помещении, где Дзаго любил проводить допросы. Стены, покрытые плесенью, деревянный стол и пара расшатанных стульев – вот и все, что составляло здешнюю обстановку.

– Где я нахожусь? – спросила Гретхен хриплым, надтреснутым от страха голосом.

– Здесь я задаю вопросы, – покачал головой Дзаго. – Отвечайте!

Казалось, Гретхен внезапно прозрела и только сейчас заметила его. Она печально вздохнула.

– Почему я должна отвечать?

Губы Дзаго изогнулись в жестокой ухмылке.

– Потому что если вы откажетесь, то мне придется подпортить ваше чудесное личико.

– Если вы собираетесь мне угрожать…

Она еще не успела закончить фразу, а Дзаго уже выхватил кинжал. Острое лезвие сверкнуло в свете свечей, и через мгновение Гретхен уже чувствовала, как холодная сталь касается ее шеи. Затем она вновь услышала скрипучий голос Дзаго и одновременно ощутила отвратительную вонь, исходившую у него изо рта. Ей стало дурно.

– Если вы перережете мне горло, то точно ничего не узнаете, – с издевательской усмешкой ответила Гретхен.

– Вы даже не представляете, как долго я могу мучить вас перед тем, как убить, – загробным голосом заверил ее Дзаго.

В подтверждение своих слов он убрал кинжал, выждал немного и вдруг неожиданно с силой ударил ее по липу. Голова Гретхен дернулась назад, а на том месте, где ее щеки коснулись железные кольца, которые носил ее мучитель, появились глубокие царапины. По белоснежной коже потекли алые струйки крови.

Впрочем, когда австрийка обрела дар речи, ее тон ничуть не изменился.

– Боже мой, да вы просто трус! – воскликнула она.

Сам не понимая почему, Дзаго залился краской: каким-то непостижимым образом эти слова сильно задели его. Глядя на свою жертву – такую прекрасную, беззащитную, несчастную, – он оказался охвачен неким новым, незнакомым чувством, которое застигло его врасплох.

Впервые в жизни Дзаго сам себе показался чудовищем. Внезапно он с пугающей ясностью осознал, во что превратился: в подлого мучителя, в безжалостного мясника, готового издеваться над слабыми ради своих целей. Необъяснимый вихрь эмоций, поднявшийся в душе помощника инквизитора из-за слов Гретхен, захлестнул его, словно безудержный порыв ледяного ветра. Дзаго почувствовал холод, страх, отвращение.

Непонятные ощущения сковывали его душу, раздирали в клочья нутро. Дзаго пошатнулся, прижал руку к животу и был вынужден опереться о стол, чтобы устоять на ногах. Затем он снова поднял взгляд на Гретхен.

Боже, как она прекрасна! Со следами алой крови на щеке она стала еще обворожительнее.

Дзаго был вынужден признать, что, несмотря на все усилия, ему не удается сохранить здравый рассудок. Вид этой женщины лишал его холодности и отстраненности, необходимых в выбранной им профессии. Нужно бежать, пока Гретхен не поняла, насколько сильно ее воздействие на него, иначе он точно не сможет вытащить из нее нужные сведения.

Пусть посидит здесь без еды и воды, решил Дзаго. А он тем временем постарается избавиться от этого непонятного головокружения, открывающего ему неприятные истины.

– Вы останетесь тут, – заявил он, с трудом уняв дрожь в голосе, – и это быстро развяжет ваш язык.

Не дожидаясь ответа, Дзаго кинулся к выходу и с грохотом захлопнул за собой дверь.

Ему срочно был нужен глоток свежего воздуха.

Глава 33
Рассвет надежды

Светало. Жемчужный свет первых солнечных лучей проникал в окна. Франческа не отрываясь смотрела на него. Ее изумрудные глаза сверкали особенно ярко от любви и страсти, наполнявших каждую секунду, которую они провели вместе.

Джакомо улыбнулся: ему не удалось уснуть, но прошедшая ночь была самой чудесной в его жизни. Теперь серый свет потихоньку пробирался через черную мантию ночи, а значит, пора было уходить. Еще никогда миг расставания не казался таким горьким. Ему безумно хотелось побыть с Франческой еще немного, но это было невозможно.

– Мне надо идти, – печальна сказал Казанова.

Девушка молчала, но ее взгляд был красноречивее любых слов. Наконец она призналась:

– Я не хочу.

– Я тоже.

– Я люблю вас, Джакомо.

– И я люблю вас, именно поэтому я и не могу остаться.

– Но почему? Что может случиться? Я дочь венецианского дворянина, и…

– И именно поэтому вы не можете быть вместе с таким подозрительным типом, как я, – с горечью перебил ее он. – Кроме того, вы обещаны другому, – добавил Джакомо с болью в сердце от мысли о недавних событиях.

Он пока так и не нашел в себе мужества признаться Франческе, что стал невольным убийцей Альвизе Дзагури. Казанова знал, что это известие наверняка оттолкнет ее, и не мог этого допустить. Пока Франческа ничего не знает, они могут любить друг друга, пусть и под покровом тайны. Украдкой, прячась ото всех, внимательно следя за тем, чтобы никто ничего не заметил, но Джакомо был готов на все это, лишь бы быть с ней рядом. Впервые в жизни он по-настоящему дорожил кем-то и больше всего на свете хотел защитить ее и их любовь.

– Я ничего не чувствую к этому мужчине: он груб и жесток, я никогда не стану его женой.

На миг эти слова смягчили горечь в душе Джакомо.

– Но ваш отец считает иначе…

– К черту отца! – в этот раз Франческа перебила своего возлюбленного. – Он не может распоряжаться моей судьбой, как ему вздумается. Я ни за что не выйду замуж за такого, как Дзагури, скорее уж лишу себя жизни.

Казанова взял ее за руки и нежно поцеловал их.

– Никогда больше так не говорите, Франческа. Я готов убить любого, кто воспротивится вашему счастью.

– В самом деле? – переспросила она с каким-то странным выражением, улыбаясь и плача одновременно, а всполохи рассвета отражались в ее огромных глазах.

Джакомо кивнул. Еще никогда он не был в чем-то настолько уверен.

– Давайте сбежим, – вдруг предложила она.

– Вы правда этого хотите?

– Конечно, – ответила Франческа.

– И вы уверены, что потом не пожалеете о своем решении? Я не могу предложить вам ничего, кроме попутного ветра и тяги к приключениям, – Джакомо отлично знал, что этого мало, слишком мало для совместной жизни.

– А я и не хочу ничего другого, – серьезно сказал она. Ее голос и выражение лица были преисполнены такой уверенности, что Джакомо переполнила нежность. В глазах Франчески светилась надежда. – Разве это не самый чудесный способ прожить жизнь?

Казанова улыбнулся: а может, она и права. Вдруг эта история все-таки может закончиться по-другому? В конце концов, что удерживает его в Венеции? Разве он еще не нашел то, что искал? Он любит родной город, но любовь к Франческе намного сильнее.

Лодка на причале Сан-Тома! Можно сняться с якоря и уплыть. По Гранд-каналу добраться до Джудекки, а оттуда – в открытое море. И там они будут свободны. И вместе.

– Кажется, мы правда можем сбежать! – воскликнул он. – Но вы должны будете сделать все точно так, как я скажу.

Франческа удивленно уставилась на него, еще не веря до конца. Неужели они и в самом деле уедут вместе? Ей хотелось этого больше всего на свете.

– Я выполню все в точности, любимый.

Джакомо ненадолго заколебался, потом спросил:

– Когда возвращается ваш отец?

– Через несколько дней.

– Значит, у нас мало времени.

Казанова немного подумал и изложил свой план:

– Приходите одна на причал Сан-Тома. У меня там лодка. Не берите с собой никаких вещей: скажете, что идете прогуляться в вечерних сумерках.

– Хорошо. Вы будете ждать меня там?

– Конечно! Без вас я никуда не уеду.

– Почему в сумерках? – спросила Франческа.

– Потому что потом наступит вечер, а в темноте нам будет легче сбежать от береговой стражи.

– Понимаю.

– Вы уверены, что хотите этого? – Джакомо внимательно посмотрел на нее.

– Вы еще спрашиваете! Джакомо, единственное, чего я хочу, – это быть с вами.

Казанова вздохнул. Франческа обеспокоенно воскликнула:

– Может, это вы не хотите сбежать со мной?

Ее прекрасное лицо разом омрачилось.

– Шутите? Я бы отправился с вами хоть на край света, Франческа. С того момента, как я впервые вас увидел, мое сердце бьется для вас одной. Вы – воздух, которым я дышу, пение жаворонков по утрам. Вы для меня Венеция, мои день и ночь, я просыпаюсь и засыпаю с мыслями о вас…

Счастливая улыбка вновь осветила лицо девушки.

– Но нам нужно соблюдать осторожность, – заметил он. – Сейчас я должен идти. Мы увидимся через два дня, на моей лодке в Сан-Тома.

– Как я ее узнаю?

– Я буду ждать вас на палубе.

– Да поможет нам Бог.

– А теперь будет лучше, если я исчезну. – сказал Джакомо, приподнимаясь на кровати и надевая рубашку.

Через мгновение он уже вскочил на ноги и проворно натянул штаны, чулки и ботинки. Затем ловко стянул волосы в хвост синей шелковой лентой, набросил камзол и с улыбкой согнулся в поклоне.

Франческа сделала вид, что восторженно аплодирует, следя за тем, чтобы не производить громких звуков. Совершенно ни к чему, чтобы слуги что-то услышали и принялись колотить в дверь.

Джакомо подошел, обхватил ее лицо ладонями и припал к тубам долгим поцелуем.

Глава 34
Горечь

Гретхен была совершенно измучена: она провела целый день без воды и еды и знала, что никто не придет ей на помощь. Да что тут говорить, ее смерть принесет всем лишь облегчение.

Поначалу австрийка хотела хранить молчание во что бы то ни стало, но теперь она уже сильно сомневалась в своем решении. Что толку от ее верности? Графиня в любом случае найдет способ выйти сухой из воды; с глупой девчонкой, которая отняла любовь всей ее жизни, тоже ничего не случится. Почему Гретхен должна защищать их? Пора подумать о себе. Ей ужасно надело быть пешкой в чужой игре и ничего не значить. Неужели она должна вечно исполнять чужие желания, не думая о своих? А ведь сейчас речь идет о ее жизни! И ничто не связывает ее с этими людьми, которые привыкли требовать, ничего не давая взамен.

Гретхен переполняла ненависть к графине, а заодно и к Франческе Эриццо. Единственным, кого возненавидеть не получалось, как бы она ни старалась, был Джакомо. Несчастная узница прекрасно понимала, что, если бы он позвал ее, пусть даже на одну-единственную последнюю встречу, она, ни секунды не раздумывая, побежала к нему. И именно поэтому Гретхен молчала: она боялась навредить возлюбленному. Джакомо был лучшим, что случилось в ее жизни: он был к ней добр, подарил ей истинное наслаждение, страсть, человеческую теплоту. И когда он понял, что может подвергнуть ее опасности, решил защитить ее. Вот почему он оттолкнул ее. И вот почему она молчала на допросе.

Но теперь Гретхен надо искать возможность спастись. Так что она решила рассказать все, что знает, а заодно и пустить в ход единственное оружие, которое у нее осталось, – красоту. От узницы не укрылось, как ее тюремщик, несмотря на свою ужасную наружность, заколебался, прежде чем ударить ее. Гретхен заметила странный огонек в его глазах – признак неуверенности, который можно разжечь в настоящую страсть.

У нее еще есть шанс выйти победительницей, решила австрийка: она соблазнит своего мучителя. Нужно лишь взмолиться о пощаде, удовлетворяя тем самым его желание одержать над ней верх. И этот мужчина превратится в ее оружие.

* * *

Когда Дзаго вернулся в тюрьму, устроенную в здании склада, он обнаружил, что его пленница необыкновенно переменилась. Горечь, которой накануне был наполнен ее взгляд, исчезла без следа – теперь ее огромные серые глаза сияли. Помощник инквизитора снова испугался, что не сможет устоять перед ней.

Он приблизился к Гретхен, держа в руках флягу свежей воды. Не развязывая ей рук, Дзаго сам наполнил стакан и дал напиться. При слабом свете свечи он различал белоснежную, совершенно беззащитную шею и алые губы, влажные от воды.

У тюремщика закружилась голова: ничего в его чувствах не изменилось за прошедший день. Порез на щеке, оставшийся с прошлого раза, ничуть не портил ее красоту, а лишь делал ее еще более дикой, безудержной. Молодая женщина посмотрела на него и, прежде чем он успел произнести хоть слово, заговорила своим чарующим голосом. Дзаго показалось, что земля уходит у него из-под ног, настолько его околдовал низкий, соблазнительный тембр.

– Благодарю вас, синьор. Я расскажу вам все, что вы хотите знать, – сказала она.

Дзаго кивнул.

– Но пообещайте, что тогда вы сохраните мне жизнь.

– Клянусь вам, – вырвалось у него прежде, чем он успел сообразить, что делает. Какого черта? Он что, с ума сошел? Даже при всем желании он не сможет ее пощадить.

Если бы Пьетро Гардзони услышал, какие обещания раздает его помощник, то спустил бы с него шкуру. Как он мог хоть на секунду вообразить, что такую свидетельницу можно оставить в живых? Да она потом обязательно разболтает все, что произошло, и он отправится прямиком в тюрьму. И это еще в лучшем случае.

– Я знаю, о чем вы думаете, – продолжила красавица, не отрывая от него чарующего взгляда, – но я обещаю, что, если вы пощадите меня, я сделаю все, что вы пожелаете.

– Все? – недоверчиво переспросил Дзаго.

Гретхен кивнула. У помощника инквизитора вырвался взволнованный вздох. Конечно, он ведет себя как последний идиот, но с другой стороны, что помешает ему взять данное слово обратно? Сколько раз он уже так делал. Так что Дзаго поспешил успокоить пленницу, надеясь про себя, что у него на самом деле хватит духу перерезать ей горло.

– Как я уже сказал, даю вам слово, – ответил он, чувствуя себя так, словно они поменялись местами и это его жизнь зависит от ее решения.

– Меня зовут Гретхен Фасснауэр, – заговорила узница. – Я камеристка графини Маргарет фон Штайнберг – одной из самых влиятельных женщин на службе у Марии Терезии Австрийской. Моя госпожа исполняет секретные дипломатические поручения императрицы. Недавно графиня получила задание избавиться от Джакомо Казановы, виновного в преступлениях против моей родины. Именно так она и оказалась вовлеченной в эту историю, и для этой цели разработала коварный план. Она заключила с Казановой пари, что он соблазнит девушку из одной из самых уважаемых венецианских семей – Франческу Эриццо.

– И зачем ей это нужно? – удивился Дзаго, все больше терявшийся в дебрях этой запутанной истории.

– Моя госпожа знала, что у девушки очень ревнивый жених – торговец дубленой кожей, которому точно не понравились бы ухаживания Казановы.

– Альвизе Дзагури?

– Именно.

– Которого Казанова вызвал на дуэль?

Теперь уже Гретхен взглянула на него с удивлением.

– Вы знаете об этом?

– Верите или нет, но у меня свои источники.

– Могу себе представить, – тут же отозвалась она, – иначе вы не могли бы безнаказанно удерживать меня здесь.

Услышав эти слова, сказанные чересчур дерзким тоном, Дзаго на миг словно очнулся от наваждения, которое сковало его по рукам и ногам.

– Моя милая Гретхен, – ухмыльнулся он, – расскажите мне о том, чего я еще не знаю, иначе я буду вынужден причинить вам боль.

Однако произнося эту угрозу, Дзаго не почувствовал привычного удовольствия. Всего два дня назад он замер бы в радостном предвкушении от возможности удовлетворить свои самые низменные желания, но в тот момент помощнику инквизитора казалось, что кто-то другой говорит от его имени, а настоящий Дзаго наблюдает за допросом со стороны.

– Сан-Тома, – сообщила наконец пленница. – Казанова водит соблазненных девушек на лодку, которая стоит у причала Сан-Тома. Найдите ее, и вы точно обнаружите там все доказательства, которые вам нужны.

– Что именно вы имеете в виду?

Но Гретхен лишь пожала плечами:

– Проявите немного воображения, и что-нибудь точно отыщется.

Дзаго задумчиво поднял бровь:

– Вы уверены, что этот негодяй водит своих женщин именно туда?

Гретхен пронзила своего мучителя испепеляющим взглядом.

– Он и меня туда водил.

– И он совокуплялся с вами? – Дзаго с удивлением услышал в собственном голосе смесь ревности и злости, как будто он ни с того ни с сего решил кинуться на защиту чести женщины, овладевшей его сердцем.

– А вы сами как думаете? – спросила она слегка дрогнувшим голосом и внезапно разрыдалась.

Ее слезы оказали неожиданное воздействие на Дзаго: он словно окаменел, растерянно глядя на плачущую австрийку. Вот возможность первый раз в жизни сделать что-то хорошее, подумалось ему. Он отомстит за поруганную честь прекраснейшей из женщин. И навсегда избавится от мерзавца Джакомо Казановы.

Глава 35
Ночь – время зла

Эту ночь Пьетро Гардзони надеялся провести спокойно. Он расположился в своей роскошной библиотеке и теперь с удовольствием рассматривал идеально ровные ряды великолепных фолиантов.

Погружаясь в мир книжных страниц, он обретал покой, который был ему неведом в обычной жизни. Инквизитор не был склонен к развлечениям и светским раутам, напротив, он со всей серьезностью относился к занимаемой им должности, а потому никогда не позволял себе предаваться порокам и наслаждениям. В еде Гардзони соблюдал умеренность: к примеру, тем вечером его ужин составили миска овощного супа и немного свежих фруктов в качестве десерта. Когда же случалось, что им овладевали греховные мысли, инквизитор решительно прибегал к умерщвлению плоти, и железные вериги неизменно помогали ему сохранить безукоризненное поведение.

Единственным удовольствием, которое позволял себе Пьетро Гардзони, было чтение. Библиотека, которую он собрал за долгие годы, поражала размерами и разнообразием. Своим богатством инквизитор был обязан переплетным мастерским и типографиям Венеции – многочисленным, хоть и утратившим былой блеск, благодаря которому они прославились на весь свет за полвека до этого.

Гардзони покачал головой, размышляя о том, насколько Священная конгрегация Индекса затормозила развитие венецианского книгопечатания[8]8
  Ведомство Папской курии, которое вместе со Священной инквизицией составляло список трудов, признанных еретическими, – Индекс запрещённых книг.


[Закрыть]. Помимо запрета многих произведений, свою роль сыграло и то, что Папская курия благоволила исключительно римским типографиям, а Испания все чаще доверяла выпуск книг фламандцам.

Настойчивые мольбы лучших умов со временем слегка умерили пыл Конгрегации, но отдельные послабления уже не смогли остановить процесс упадка когда-то процветавшего в Венеции искусства книгопечатания. Впрочем, несмотря на эти печальные факты, через надежные типографии Гардзони смог собрать настоящие сокровища, которыми необыкновенно гордился. Даже просто смотреть на золоченые названия на корешках книг чем он как раз сейчас и занимался – приносило ему истинное удовольствие. С почти что чувственным наслаждением инквизитор касался гладкой кожи переплетов, листал плотные белоснежные страницы, вдыхал неповторимый аромат, от которого едва не кружилась голова. Гардзони скользил взглядом по изящным надписям на обложках великолепных книг и периодически касался их кончиками пальцев, ощущая упругость качественных переплетов.

Здесь был «Декамерон» Джованни Боккаччо, «Речь о достоинстве человека» Пико делла Миран-долы, «Комедии, хроники и трагедии» Уильяма Шекспира, «О военном искусстве» Никколо Макиавелли, «Диалог о двух системах мира» Галилео Галилея, «Рассуждения в прозе о народном языке» Пьетро Бембо, «Придворный» Бальдассаре Кастильоне… Инквизитор наслаждался видом своей библиотеки. Несмотря на то что он и так знал все заглавия наизусть, ему каждый раз доставляло удовольствие видеть фолианты, расставленные в четко выверенном порядке, который никому не позволялось нарушать.

К слову о порядке, подумалось Гардзони: возможно, уже совсем скоро ему наконец удастся изменить венецианский политический строй по своему усмотрению. Нужно лишь немного удачи и решимости.

Инквизитор совсем было погрузился в мечты о своем славном будущем, когда слуга объявил, что пришел Якопо Дзаго. При звуке этого имени Гардзони вздохнул: если Дзаго осмелился потревожить его покой в такое время, значит, у него есть на то крайне веская причина. Инквизитор приказал впустить визитера и опустился в изящное кресло из резного дерева, покрытое красным лаком и узорчатой золотой инкрустацией. Он оперся на изогнутые подлокотники и переплел пальцы, как обычно делают священники: инквизитор всегда принимал именно эту позу для разговора с Дзаго.

Гардзони давно знал, что от верного помощника не стоит ожидать вежливости и соблюдения этикета, но все же при виде его взъерошенных волос, выпученных голубых глаз и отвратительного оскала гнилых зубов инквизитор невольно поднес руку ко лбу и опустил взгляд, будто желая укрыться от кошмарного зрелища.

– Хочешь печенья, мой друг? – спросил он, указывая на поднос, на котором лежали желтые печенья-байколи, популярное венецианское лакомство. – И сабайон[9]9
  Традиционный итальянский яичный крем с добавлением вина.


[Закрыть] еще теплый.

Инквизитор взмолился про себя, чтобы Дзаго принял угощение: может, хоть это немного приглушит вонь из его рта.

Удивленный, но вне всяких сомнений голодный тайный агент тут же схватил крючковатыми пальцами печенье, окунул его в пиалу с кремом и сунул в рот.

– Ваше сиятельство, – заявил он, пережевывая лакомство, – у меня хорошие новости.

Гардзони поднял взгляд к потолку: ну наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки! Весь вид Дзаго говорил о том, что ему удалось добиться серьезных результатов. Инквизитор вопросительно уставился на агента, но тот сперва засунул в рот еще два печенья, умудрившись самым отвратительным образом перепачкаться кремом, и лишь потом произнес:

– Камеристка. Камеристка австрийской графини у меня в руках.

Радостный огонек осветил взгляд Гардзони. Значит, маневр удался? Графиня последовала его совету? Ведь именно он два дня назад попросил ее отослать свою камеристку прочь с каким-нибудь поручением.

– И?.. – поторопил помощника инквизитор.

– Она открыла мне тайну.

– Превосходно. Давай теперь ты и мне ее откроешь, – сказал Гардзони с еле сдерживаемым нетерпением: то, что из Дзаго приходилось чуть ли не силой вытягивать каждое слово, всегда ужасно раздражало его, а в такой ответственный момент – тем более.

– Графиня – австрийская шпионка.

– О!

– И ей поручили избавиться от Казановы.

– В самом деле?

– В самом деле.

– И как она собирается это сделать?

– Пари, – коротко ответил Дзаго, поглощая очередное печенье с яичным кремом.

– Расскажи мне все по порядку! Немедленно! Или, бог свидетель, я отправлю тебя прямиком в Пьомби! – окончательно потеряв терпение, взревел инквизитор.

Дзаго жевал печенье. Казалось, ему потребовалась для этого целая вечность, Гардзони еле сдерживался, чтобы не вцепиться ему в горло собственными руками. Наконец, агент заговорил:

– Графиня знала, что Казанова обязательно согласится на пари, по условиям которого ему нужно соблазнить дочь знатного венецианца – Никколо Эриццо. Она также предугадала, что внимание знаменитого соблазнителя не понравится жениху девицы.

– Альвизе Дзагури.

– Именно. Тому, который вызвал Казанову на дуэль. Думаю, графиня надеялась, что купец убьет его во время схватки.

– Но, насколько я понимаю, этого не произошло.

– Это правда.

– Но Дзагури исчез.

– Полагаю, это он погиб на дуэли, – заметил Дзаго, набрасываясь на очередное печенье.

– Вот как! Рад видеть, что ты изменил свое мнение на этот счет. Однако проблема остается прежней: мы не можем ничего доказать.

– Это верно. Но камеристка графини также рассказала мне, что Джакомо встречается с Франческой в Сан-Тома.

– В Сан-Тома?

– Он держит там лодку – ж какую-то старую развалину, не привлекающую внимания.

– И в этой лодке он придается плотским утехам с красоткой Эриццо?

– Похоже на то.

– Ну, хорошо. Тогда мы поступим следующим образом, – размышляя над деталями нового плана, инквизитор поднялся на ноги. – Ты, Дзаго, – решительно заявил он, – дождешься, пока Казанова приведет свою девицу на лодку. Спрячься на причале Сан-Тома и жди, когда она появится. Будь там днем и ночью, сколько бы ни понадобилось. Не покидай пост ни на минуту. Когда будешь уверен, что они внутри, ворвешься на лодку вместе с четырьмя гвардейцами, которых я тебе предоставлю.

– Ваше сиятельство, – возразил Дзаго с набитым ртом, – я-то готов, но… А в чем мы обвиним Казанову? Понятное дело, благородный Эриццо не обрадуется новости о том, что его дочка развлекается со всяким отребьем, но хоть это и неприятно, однако не является преступлением.

– Естественно, Дзаго, я ждал от тебя этого вопроса. Добавлю к тому же, что раз мы не можем доказать убийство, если таковое действительно имело место, то у нас связаны руки.

Дзаго кивнул, хотя и совершенно не понимал, куда клонит инквизитор.

– А значит, нам нужен состав преступления и доказательства того, что Казанова к нему причастен, правильно?

– С этим не поспоришь, – кивнул помощник.

– В таком случае, что бы ты сказал, если бы на лодке синьора Казановы вдруг обнаружились доказательства, позволяющие обвинить его в ереси?

– Это было бы чудесно. Но что-то я сомневаюсь, что нам так повезет.

– Везение – иногда вопрос мастерства, друг мой.

Бросив эту загадочную фразу, инквизитор подошел к одному из книжных шкафов и извлек оттуда два фолианта и пачку рукописей.

– Когда ты попадешь на лодку Казановы, сделай так, чтобы там обнаружились книги и бумаги, которые я сейчас тебе дам. Этого будет вполне достаточно, чтобы обвинить его в еретических воззрениях. Мы отправим Казанову в Пьомби до конца его дней.

Дзаго удивленно взглянул на Гардзони.

– В самом деле?

– Ты мне не веришь?

– Я никогда бы такого себе не позволил, ваше сиятельство… – замялся Дзаго. – Но я не понимаю…

– Я тебе плачу не за то, чтобы ты слишком много понимал, мой дорогой Дзаго. Но хорошо, я объясню: «Неистовый Роланд» Лудовико Ариосто и «О нравственной добродетели» Плутарха – это еретические труды, включенные в Индекс запрещенных книг. А рукописи еще опаснее – это магические гримуары «Ключ Соломонов», «Талисманы», «Каббала» и «Зекор-бен». Урони их на лодке Казановы и сделай вид, что только что их нашел. Этого будет достаточно для вынесения приговора. Теперь все понятно?

Дзаго продолжал вопросительно смотреть на инквизитора.

– Хочешь узнать, почему я держу у себя подобные труды? Потому что моя обязанность – знакомиться с запретным, чтобы уметь отличать его от позволительного. Естественно, никому ни слова о нашем уговоре. После того как ты найдешь эти бумаги на лодке Казановы, я позабочусь о том, чтобы представить их на суд Совета троих мудрецов, тогда можно будет официально обвинить его в ереси и вынести соответствующий приговор. А если мы свяжем это преступление с непотребным поведением негодяя, то получим преступление против общественного правопорядка, а это уже, как ты знаешь, относится к моей компетенции.

Наконец Дзаго понял смысл плана и уверенно кивнул.

– Замечательно. Иди и выполняй то, что я тебе поручил.

Не тратя больше слов, инквизитор отпустил своего злого гения.