Текст книги "Прощай, рыжий кот"

Автор книги: Мати Унт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Пожалуйста, покажите что-нибудь.

– Что?

– Просто покажите свои работы.

Аарне и Эста Лийгер были хорошими друзьями еще с той поры, когда Аарне ходил в начальную школу. Всеобщего признания Эста Лийгер не получила, но она была самым честным художником из всех, кого Аарне знал. В чем здесь кроется противоречие? Аарне часто задумывался над этим. Если человек не понимает другого человека, то он не поймет и его абсолютного отражения. Как же рождается понятное для всех искусство? Может, искусство станет понятным всем, если собирать правду, как пчела собирает цветочный сок? А честность Лийгер в том именно и состояла, что на ее полотнах отражалась она сама: ищущая, сомневающаяся, грустная одинокая женщина…

Она нерешительно ответила:

– Хорошо, я покажу…

Аарне очень хотелось, чтобы Майя вела себя тактично. Он хорошо знал Лийгер и ее излишнюю чувствительность.

– Я назвала это – «Музыка Баха», – сказала Лийгер об одной из картин.

Фигуры стремились вверх, дрожали, сверкали тонкими черными линиями. Бах. Культ, трепет, стремление. Взлет, громы в облаках.

– Я люблю Баха, – сказала Эста Лийгер. – Вы меня понимаете?

– Да, понимаю, – медленно проговорил Аарне. – Пожалуйста, верьте мне, хорошо?

Взглянув на Майю, он заметил, что девушка равнодушно листает какой-то журнал. «Конечно, о чем может сказать эта картина человеку, не любящему музыку?» – подумал он. Когда-то Майя равнодушно пожимала плечами и у картин Чюрлиониса. «А если я мелочен?» Он улыбнулся.

– Хорошо, – сказала Эста. – Я верю вам. Знаете, я художник, но иногда по ночам я боюсь. Я думаю. Я иногда не знаю, права ли я. У кого спросить? Я очень одинока, все наше поколение одиноко… Нам всем приходилось выбирать между разными мирами… Вам уже не надо… Но если бы вы высмеяли мою картину, вас уже не было бы в этой комнате. Я люблю искусство и люблю Баха. Виновата ли я в чем-нибудь?

У нее были грустные и усталые глаза.

В соседней квартире гремел джаз. А в темной комнате сидели трое и разговаривали почти шепотом. Певица пела:

«Wenn Sonne kommt,

dann kommst auch du…»^[2]

– Да, – вздохнул Аарне. – Вы верите в нас?

– Нет. Вы симпатичны, но… Боже мой, ведь дети всегда были. Почему же теперь дети стремятся стать общественной силой?

– Нет, это не так! – Аарне ударил рукой по столу. – Мне нравится Осборн, да, нравится! Я хотел бы протестовать так же, как он!

– И я бы протестовала, – улыбнулась Лийгер. – Но против чего? Протест проходит вместе с молодостью…

Аарне разгорячился.

– Вы спрашиваете, против чего! Вы думаете, что против жизни или государственного строя? Ерунда! Нет! Я протестовал бы против сонливости. Я стучал и кричал бы, как Джимми Портер: «Эй! Давайте представим на мгновенье, что мы люди!» Я сказал бы: «Давайте бороться с кретинами!» Но… я заметил, что с тех пор, как это слово вошло в моду, больше всего его употребляют сами кретины!

– Может быть… – задумчиво произнесла Эста Лийгер. – О чем вы только не думаете… Мы были гораздо старше, и то не ломали голову над такими проблемами.

– Нам слишком легко все достается, – ответил неожиданно Аарне.

Лийгер встала и зажгла свет.

– Ой, Майечка, вам, конечно, скучно… Мы болтали глупости и, кажется, разошлись…

– Мне не было скучно…

– Который час? – спросил Аарне.

– Посидите еще. Только половина десятого.

– Нет, мы должны идти.

Остановившись у дверей, Аарне сказал:

– Мне нравится спорить с вами.

– Мне тоже, – ответила Эста Лийгер. – Заходите же ко мне, а то я вдруг состарюсь.

– Ты скучала?

– Нет, правда, нет. Только…

– Что – только?

Аарне взял Майю под руку.

– Аарне, я не подхожу… я… ты понимаешь?

– Нет.

Аарне остановился. Остановилась и Майя, внимательно глядя на него.

– Да, мы слишком разные…

Девушка опустила голову к Аарне на плечо. Он почувствовал на щеке ее волосы и услышал, как Майя повторила:

– Мы слишком разные, Аарне…

«Странно, как это верно», – подумал он, но заставил себя сказать:

– Перестань! С чего это ты решила?

– Знаешь, я слушала вас и завидовала. У вас есть мысли…

– А у тебя что, нет?

Майя ничего не ответила. Аарне чуть было не сказал что-то обидное… Но Майя не смеет завидовать… Нет, не смеет!

Он говорил ей об этом долго. Девушка слушала и, казалось, была со всем согласна. Но тут же она сказала:

– Поверь, Эда гораздо лучше меня…

Аарне вздрогнул. Лишь через минуту он прошептал:

– Эда… Почему? Почему ты вспомнила о ней?

– Просто так… Я знаю.

– Что?

Майя опустила голову и упрямо замолчала.

– Ты думаешь, что я люблю ее?

– Но ты мог бы любить, да? Она умная!

Аарне рассердился.

– Ты дура.

– Ты прав, – сказала Майя.

– Перестань! Хочешь доказать, что ты в самом деле… да?

– Что же мне остается?

Аарне остановился. «Мы говорим, не понимая друг друга, – подумал он. – Что же все-таки случилось?»

– Майя!

Он схватил ее и сильно встряхнул. Может, он хотел разбудить ее?

– Майя, тебя интересует искусство? Честно?

Девушка кивнула сквозь слезы.

– А если тебе придется выбирать между мною и искусством, что ты выберешь?

– Тебя, – ответила Майя…

Подъехал автобус, остановился, раскрылись двери. Аарне вошел. Все смотрели на него безразлично. Двери захлопнулись, и автобус поехал.

«Я, наверное, не люблю ее больше, – подумал Аарне. – Иначе я не был бы таким беспристрастным».

Это были непривычные и грустные мысли. Мимо скользили огни, автобус спокойно покачивался, и весело болтали о чем-то две девушки, сидевшие перед Аарне.

Классный вечер

Двадцать пятого апреля был классный вечер. Корнель не возражал против этого – отчего бы выпускникам в предпоследний раз не посидеть вместе за столом, не потанцевать?

Сидеть за столом и пить… морс? Кое-кто из ребят, в том числе и Тийт, решили иначе. Об этом говорил крепкий запах коньяка. Определенно, Тийт собирался что-то предпринять, а то к чему же этот коньяк? Но что?

Вначале было тихо, лишь стучали ножи и вилки. Разрядка произошла тогда, когда Харри нечаянно задел локтем стакан с морсом и тот, зазвенев, слетел на пол. От этого даже настроение поднялось; кто-то запел, Тыну включил магнитофон. Танцевали, шутили, смеялись.

Аарне не мог вспомнить, как он очутился около Эды и пригласил ее танцевать. Эда встала, и в тот же момент Тийт с треском бросил на тарелку нож. Играли старый сентиментальный вальс – медленный, грустный, тоскливый. Такой вальс может вывернуть человека наизнанку. Танцуя, Аарне заметил, что Тийт пристально смотрит на них. Волосы у Тийта были растрепанны, а глаза блестели от злости.

Аарне танцевал с Эдой впервые. Эда танцевала хорошо, только вначале ее шаги были непривычны. Вскоре они станцевались. Аарне понимал, что ведет глупую и опасную игру. Он пытался побороть себя, но напрасно, ведь рядом была Эда.

– Эда, я не хочу, чтобы он смотрел на тебя. Я не разрешаю.

– Пусть смотрит. Какое мне дело?

– Ну, что же, пусть смотрит…

Они больше не разговаривали. Им, собственно, и не о чем было говорить. Аарне ничего не знал про Эду. И это было хорошо. Для одного вечера лучше всего. Они танцевали и молчали, просто ощущая существование друг друга и думая каждый о своем…

Танец кончился. По чьей-то инициативе возник хоровод. Аарне не любил глупо топтаться, взявшись за руки. Он подсел к Корнелю и к Андо. Корнель сидел спокойно с немного усталой улыбкой на лице.

– Ну как, ребята?

– А я получил сегодня по алгебре пять, – в шутку похвастался Аарне.

– Вот так чудо! Я не верю…

– А вы поверьте, я теперь занимаюсь!

– Не верю, – засмеялся Корнель.

– Когда вы поверите?

– Тогда, когда вы окончите школу.

– Ах, так… – Аарне подцепил вилкой кубик маринованной тыквы. – Так вы не верите, что я окончу?

– Не совсем…

– Заключим пари!

– Ладно, ладно, – отмахнулся Корнель. – Нашли о чем спорить… Каждый ученик должен закончить школу без всяких пари. Что вы собираетесь дальше делать?

– Еще точно не знаю.

– А вы, Андо?

– И я не знаю…

– Литература, разумеется?

– Нет, если вообще буду учиться дальше, то только химия.

– Химия?

– Да, органическая.

Корнель не мог этого понять:

– Вы и химия? Откуда это у вас?

– Химия – наука будущего.

– Только поэтому?

Аарне не слышал продолжения разговора. Он увидел, что Эда танцует с Тийтом. У Тийта была великолепная осанка, и он был уверен в себе. Он что-то говорил. В какой-то момент Аарне поймал взгляд Эды, но только на мгновение. Этот взгляд не успел ничего сказать. Аарне старался не глядеть в ту сторону.

– Как вы думаете, какими будут они, скажем… через десять лет? – спросил он, повернувшись к Корнелю.

– Я думаю, что они будут хорошими людьми, – сказал Корнель.

– А у кого из них будет свой дом?

– Думаю, что и у тебя он будет, – уколол его Андо.

– Нет, я не умею беречь деньги… А у тебя зато будет машина.

– Не знаю… Впрочем, я не имею ничего против…

Аарне немного помолчал.

– Я хотел бы машину только для того, чтоб… уехать. Иногда так хочется уехать. Только на один день… А ты, Андо, хочешь стать материально обеспеченным сверхчеловеком…

Андо встал и вышел из зала. Корнель, глядя ему вслед, спросил:

– Обиделся? Надо же было вам так сказать…

– Я не терплю…

– Чего?

– Эх! – Аарне махнул рукой. – Я не могу объяснить… Понимаете, так вот и рождается это «розовое мещанство».

Корнель усмехнулся.

Аарне встал, допил морс и пригласил Эду.

– Что Тийт говорил?

– Ах, глупости…

– Что?

– Он… сердится на тебя.

Аарне захотелось драться. Все равно с кем. Бежала лента магнитофона:

И вновь я ухожу, хотя и жаль мне очень

Того, что оставляю у тебя…

Он сжал руку Эды.

– Давай уйдем.

– Аарне…

– Пожалуйста, или я сойду с ума.

Они пошли к двери. В коридоре стоял Тийт. Когда они проходили мимо него, он проворчал:

– Счастливого пути вам…

Улица была пустынна. Теплый ветер раскачивал ветви деревьев. На каком-то углу Аарне остановился. Он старался не думать. Большие карие глаза. Эда. Все вернулось. Пярну, весна, ночной поход за яблоками – все, все.

– Я люблю тебя, Эда.

Сказав это, он почувствовал, что внутри у него похолодело.

– Я это знаю, Аарне. Все время.

– Я тебя всегда любил, Эда.

Девушка долго молчала. Слабый ветерок шелестел листьями.

– Нет, Аарне. Меня нельзя любить. Тебе нельзя, – сказала Эда.

– Эда…

– Добрый вечер, – сказал кто-то, и у самого тротуара остановился велосипед.

– Андо. Ты откуда?

– Просто так. Мне там все опротивело. Взял дома велосипед, чтобы проветриться.

«Он сделал это специально», – подумал Аарне.

– Идем назад, Аарне, – прошептала вдруг Эда.

Андо вскочил на велосипед.

– Я еще съезжу к школе. Пока!

Он исчез в темноте. Аарне задумался: уж не показалось ли ему все? Или это был какой-то deus ex machina?

– Пойдем обратно.

– Почему?

Аарне остановился перед Эдой, закрывая дорогу.

– Скажи. Почему?

Эда тяжело дышала.

– Почему? Знаешь почему? Потому что ты… меня любишь. Ты так сказал…

Они стояли и глядели друг на друга. Где-то во дворе замяукали и завыли коты. Отвратительные голоса заполнили всю улицу; казалось, что в городе живут одни коты.

– Ладно, пошли… – сказал Аарне.

Всю дорогу они молчали. Наконец показались огни школы. Еще немного, и они дошли до старой липы, стоявшей у ограды.

Внезапно Аарне сказал:

– Эда, извини меня, я глуп…

– Я тоже.

– Позволь, я поцелую тебя…

– Нет, Аарне…

– Эда, слышишь…

Он схватил ее за плечи. Эда почти не сопротивлялась. Ее губы коснулись щеки, затем Аарне ощутил их у своих губ. Губы у Эды потрескались, должно быть от весеннего ветра и солнца, и Аарне боялся сделать ей больно. Потому этот поцелуй был очень осторожным и нежным.

Эда пошла наверх. Аарне остался в вестибюле. Кто-то вышел из раздевалки. Тийт. Аарне, чувствуя какое-то смущение, не решился взглянуть на него. Они были вдвоем в вестибюле. Тийт подошел ближе и остановился перед Аарне.

– Ну? – спросил он.

– Что, ну?

– Как было?

– Не твое дело.

Тийт засунул руки в карманы и отвернулся. Пройдясь из угла в угол, он вплотную подошел к Аарне.

– Знаешь, ты эти штуки оставь…

– Ты тоже…

– Что?

– И тебе, милый друг, пора бы прекратить…

Тийт подошел еще ближе.

– Ну?

Аарне с силой толкнул его в грудь. Тийт покачнулся.

– Хватит… Слышишь… донжуан…

Тийт сжал кулаки. Но на втором этаже послышались голоса, и Тийт отступил. Он молча пошел вверх по лестнице. Помедлив, Аарне пошел за ним.

У других настроение достигло высшей точки. Аарне заметил, что Эда уже танцует с Тийтом. Ему хотелось плюнуть. Все казалось бессмысленным. Он готов был расхохотаться.

Откуда-то появился Андо. Со скучающим видом он топтался около стола.

– Иди сюда…

Андо подчеркнуто медленно обошел вокруг стола.

– Спасибо!

– За что?

– Сам знаешь…

Андо положил себе винегрета.

– Пошли играть, – сказал Аарне.

– Неохота…

– Идем…

Они пошли. Они пели и смеялись. Вместе было хорошо.

Когда он встретился с Эдой, его опять охватило какое-то непонятное чувство. Это не вызвало отчаяния, а только тихую грусть. Со временем все пройдет!

Ранняя летняя ночь

И снова потекли дни.

К Аарне вернулась уверенность. Он занимался, отношения с Корнелем наладились, в школьной газете он опубликовал статью о Рабиндранате Тагоре. Он знал, что больше не любит Майю.

А Майя любила по-прежнему и из-за этого собиралась поступать в художественное училище.

Корнеля тревожили предстоящие экзамены, но он не показывал этого.

Индрек писал роман об Аарне и считал, как и читатели этих строк, что он окончится happy end’oм. Зачем выискивать лишние конфликты? И к чему огорчаться больше, чем нужно?

Они шли вдоль железнодорожной насыпи. Поля были окрашены свежей зеленью. Время от времени мимо проносились товарные поезда.

– Ты изменился, – сказала Майя.

– Это хорошо или плохо?

– Не знаю… Ты не такой, как зимою…

Желтая прошлогодняя трава шелестела на легком ветру. Майя проводила ладонями по каким-то стебелькам.

«Я не верю в то, что разлюбил ее, – думал Аарне. – Я привык к ней… Но когда я смотрю на нее, я ощущаю полное безразличие».

– Я плохой, – сказал он громко.

– Нет… – прошептала Майя. – Нет.

– Скажи, я тебе что-нибудь дал?

– Дал. Много. Очень много.

«Я не могу ничему поверить, – думал Аарне. – В каждом слове мне чудится фальшь. Как я ненавижу фальшь. Как ненавижу!»

Рельсы блестели на солнце, сходясь у горизонта. Медленно наступал вечер.

– Что я тебе дал, скажи?

– Все. Смысл жизни.

– И это все?

Майя молчала.

«Она идет в художественное училище только для меня. Она думает моими мыслями, она пытается увидеть мир моими глазами… И все это она делает искренне. Как это глупо!.. Я ничто, а она мне подражает».

Он спрыгнул с насыпи. Майя с удивлением посмотрела на него.

– Я не могу тебе помочь, – сказал Аарне.

– Что?

– Я обещал воспитывать тебя, помогать. Я не умею!

– Умеешь.

– Нет. Я чувствую. Я переоценил себя.

Аарне нарвал у дороги пучок заячьей капусты. Вскоре железную дорогу пересекло шоссе.

– Что это? – спросила Майя очень серьезно и попыталась улыбнуться.

– Шоссе.

– Где Тарту?

– Там же указатель.

Аарне подошел и прочитал: «Тарту 15 км».

Черная лента асфальта протянулась в сторону заката. Гулко звучали их шаги. Майя набрала где-то большой букет цветов.

– Ты любишь цветы? – спросил Аарне, лишь бы что-то сказать.

– Не всегда. Но сегодня люблю.

У Аарне запершило в горле, и он, отвернувшись, посмотрел на поля, над которыми уже поднимался легкий туман.

Майя долго шла молча, ее лицо оставалось неподвижным.

Наконец, не поднимая головы, она спросила:

– Скажи, ты любишь меня?

Аарне помолчал.

– Майя…

– Скажи, любишь?

– Да, – пробурчал он и рассердился на себя. – Веришь? – спросил он, обнимая Майю за плечи. Цветы упали на асфальт. Он хотел подобрать их, но Майя сказала равнодушно:

– Оставь. Я не суеверна. Пошли дальше.

У машин засветились фары. На указателе стояло: «Тарту 9 км». Они шли молча.

Начал Аарне:

– Майя, мы очень глупы и…

Девушка остановилась и неожиданно побежала назад. Аарне позвал ее, но она не услышала. Он медленно пошел за нею и, наконец, не выдержав, тоже побежал. И увидел, что Майя подбирает рассыпавшиеся цветы. «Все-таки она восприняла это как символ», – подумал Аарне и услышал за спиною рев машин. Со стороны города приближалась автоколонна. Первая машина, не сбавляя скорости, пронзительно засигналила. Майя не обратила на нее никакого внимания.

– Майя! Отойди! – закричал Аарне. Он побежал. – Перестань! Слышишь?!

Майя не поднимала головы. Машина приближалась. «Смерть», – мелькнуло в голове. Аарне с силой толкнул Майю, она упала в канаву. Машина промчалась мимо. Аарне обдало ветром и запахом бензина. Вторая машина. Третья. Четвертая. Опять все стихло. Майя медленно поднялась и оправила платье. Ее волосы растрепались.

– Зачем ты это сделала! – закричал Аарне. И только сейчас понял, почему убежала девушка.

* * *

«Тарту 3 км». Ночь. Тишина.

– Я все понимаю, – говорила девушка. – Почему ты сразу не сказал? Зачем ты врал?

Аарне молчал.

– Зачем ты врал целый год?

– Ты не смеешь так говорить. Я не врал. Как я мог сказать тебе то, чего я не знал сам?

Майя не слушала.

– Ты у меня все отнимаешь. – Она всхлипнула. – Я не верю больше людям. Я ничему больше не верю.

– Перестань!

– У меня больше ничего не осталось. Совсем ничего.

– А искусство? – спросил Аарне.

Майя ничего не ответила. Лишь у самого города она прошептала:

– Я не пойду в художественное училище.

– Что же, значит, ты обманывала. В искусстве нельзя обманывать. Я думаю, что искусство надо любить так же, как человека, лишь тогда это будет настоящее искусство…

Ты идешь в одну сторону, я иду в другую, и мы ни разу не оглянемся. Ночь растекается между домами, над вокзалом поднимается белое облако пара. Подъезжает автобус, я вхожу, и кондуктор протягивает билет.

* * *

Аарне добрался до дома часов в одиннадцать. Тетя Ида еще не легла. Аарне закрыл дверь и прислонился к стене. Он пытался вспомнить, как уходила Майя, и не мог. Все расплывалось, как серый студень. Он пошел в кухню. Из окна падал тусклый свет, и он не стал включать электричество. Ощупью нашел кружку и подошел к ведру. Но тут случилось неожиданное. В темной кухне что-то загремело, забулькала вода. Это продолжалось пару секунд, затем все смолкло, только где-то что-то журчало… Аарне не мог пошевелиться. Когда он, наконец, пошел зажечь свет, то почувствовал, что промокли носки.

Вспыхнул свет, и он увидел, что с табуретки свалилось ведро, на полу растекается вода, в ней плавают упавшие с веревки чулки.

За дверью послышались шаги тети Иды. Она вошла, оглядела кухню, перешагнула через лужу, сердито оттолкнула Аарне, подняла мокрые чулки, бросила их на веревку и хотела взять ведро. Но оно откатилось в угол.

Аарне хотел помочь.

– Убери руки! – вскрикнула тетя. Она снова потянулась за ведром, но покачнулась и упала коленями в воду. Неожиданно она подняла голову. Наверное, во взгляде Аарне было что-то такое, отчего тетя проговорила с едва скрываемым гневом:

– Ах, ты еще и смеешься?

Аарне отвернулся. Тетя поднялась и вытащила откуда-то из-за печки большую половую тряпку. Она с трудом согнулась, чтобы собрать воду, но не смогла ничего сделать. Аарне подошел к ней и сказал:

– Позволь мне помочь. Я виноват…

– Убери руки, – тихо сказала тетя.

Аарне ухватился за тряпку и потянул ее к себе. Тетя тянула тряпку в свою сторону. Встретив ее взгляд, Аарне отпустил тряпку.

– Чего ты хочешь? – очень тихо спросила тетя.

– Помочь!

– Ты издеваешься надо мной! – изо всех сил прокричала тетя несколько раз.

Аарне пожал плечами.

И почувствовал, как его чем-то ударили по щеке. По губам стекали отвратительные помои. Тетя, держа в руках мокрую тряпку, спросила:

– Хочешь еще? Хочешь еще, дрянь ты такая?

Аарне почувствовал, что он держит в руках какой-то предмет. Он крепче сжал его…

– Убери руки! – взвизгнула тетя. Дверь в соседнюю комнату открылась, и Аарне заметил испуганные глаза Линды. Он очнулся и разжал пальцы. Что-то с грохотом упало на пол. Это была кочерга. Аарне захотелось сесть.

Линда взяла из рук тети тряпку и собрала воду. Тетя Ида села. Аарне заметил, как сильно дрожат ее руки. Она пила, и вода плескалась через края стакана. Не глядя на Аарне, тетя сказала:

– Иди собирай свои вещи. Чтобы завтра тебя не было в этом доме.

Через некоторое время тетя Ида вошла в комнату и с удивлением обнаружила, что там никого нет.

День расплаты

– Вот видите, – сказал Аарне Корнелю, – вот так все и получилось, и я теперь здесь…

Он грустно улыбнулся. Корнель потушил сигарету и сказал:

– Да, что же еще делать… Где вы провели ночь?

– У Индрека.

– А что будет дальше? Мать знает?

– Мать? Нет. Я сегодня напишу ей.

– У вас есть куда идти?

– Может быть, к Индреку…

– Он согласен?

– Да. У него почти свободная комната…

– Ну, тогда хорошо…

Корнель подошел к окну и раскрыл его. Было теплое солнечное утро.

– Вы осуждаете меня? – спросил Аарне.

– Как педагог… я должен был бы… Но я не делаю этого, потому что… я поступил бы так же.

– Спасибо, – сказал Аарне.

Теперь перед ним стояла еще одна трудная задача: забрать свои вещи из старого желтого дома. Ночью он лишь надел пальто и, выбежав, позвонил у двери Индрека. Индрек еще не спал. Выслушав друга, он извлек откуда-то раскладушку… Так прошла эта ночь. Утром Аарне пришел к Корнелю.

…Приближаясь к желтому дому, Аарне почувствовал, что то, что еще вчера было его домом, за ночь стало совсем чужим. Нахально скрипнула калитка. Странно, этот звук Аарне заметил впервые. Индрек насвистывал какой-то легкий мотивчик.

У двери Аарне задумался. Ключ висел на гвозде. Нет, Аарне нажал на кнопку звонка. Зашаркали туфли, щелкнул замок.

Аарне и Индрек поздоровались.

Тетя Ида ответила безразличным голосом. Ее глаза были красными – то ли от бессонницы, то ли от слез.

– Мы пришли за вещами, – сказал Аарне.

Тетя, не ответив, ушла в комнату. Мальчики пошли за ней. Все вещи были на своих местах. Тетя не успела еще ничего переставить. И кто знает, хотела ли она что-нибудь переставлять?

Под диваном лежали два пустых чемодана. Аарне раскрыл один из них и стал укладывать книги. Фейхтвангер, Ремарк, Отто Дикс, Рокуэлл Кент, учебники… тетради… какие-то наброски… «Спецархив» – папка с фотографиями и письмами.

Все это время тетя Ида вместе со своею сестрой неподвижно сидела на диване. Сестра ничего не видела и шевелила беззубым ртом. Аарне физически ощущал взгляд тети Иды и старался не смотреть в ту сторону.

В этом чемодане уместились все книги и бумаги. Опустевшая полка стояла, как пыльный скелет. Во втором чемодане уместились брюки, рубашки и свитер. Два пиджака… Один Аарне решил надеть. Но второй?

– Что у тебя под пальто? – спросил он Индрека.

– Только свитер.

– Хорошо, надень еще этот пиджак.

Они сидели на корточках у чемоданов. Переезжать всегда грустно. Аарне оглядел комнату. Просто, чтобы попрощаться.

– И в такой атмосфере я жил три года, Индрек, – прошептал он, немного удивившись.

Но у тети Иды был хороший слух.

– Ты… – начала она дрожащим голосом, – ты еще придешь ко мне когда-нибудь… Слышишь? Ты говоришь мне при прощании такие слова… Аарне… – Она заговорила тише. – Ты – невоспитанный щенок. Ты вообще не человек, ты понимаешь это?

Старая женщина неподвижно сидела на краю дивана и безжизненным голосом говорила бессмысленные фразы. Говорила ли она мальчикам или же самой себе?

– Аарне, ты страшный обманщик… Никогда еще никто меня так не обманывал…

Аарне закрыл чемодан.

– Как мы их дотащим? – спросил Индрек.

– Как-нибудь.

Вот и все… Аарне выпрямился. Он думал, что сказать на прощанье. В восемнадцать лет он немного любил театральность… К счастью, он не нашел слов.

Поднялась и тетя Ида. Она выглядела совсем больной, тяжело дышала. Но у нее были свои слова:

– Аарне, мне жаль лишь одного… Это значит, я рада, что этого не видит твой отец. Это убило бы его. Твой отец спросил бы: «Кто сделал из моего сына нахала, хулигана? Кто?» Да, так бы он и спросил. Я спрашиваю то же самое. Скажи, кто тебя сделал таким? Кто?

– Ты, – ответил Аарне.

Тетя Ида беспомощно заморгала. Кровь отлила от ее лица. Она как будто хотела что-то сказать, но не смогла. Аарне шагнул в ее сторону. Тетя шарила руками вокруг себя, как будто ища куда бы сесть. А стула не было. Раньше, чем кто-нибудь успел пошевелиться, тетя Ида упала.

И еще один день

Аарне еще раз перечитал второй пункт двадцать третьего билета. Завтра первый экзамен – физика. Дни пролетели быстро, как во сне. Месяц, целый месяц. Сейчас уже конец мая, за окном шумит молодая листва, и вечером долго светло.

Аарне думал об экзаменах без особого страха. Почти каждый день они с Индреком занимались… и все было не так уж страшно!

Вчера на консультации к Аарне подошла Линда и сказала:

– Аарне, тетя Ида вернулась из больницы и хочет тебя видеть.

Аарне ничего не ответил. Он не мог ничего ответить. Был ли он виноват в том, что тетя Ида получила инфаркт? Конечно, был. Может быть, нужно было иначе вести себя? Но как… В восемнадцать лет так трудно решить, что именно следовало делать, чтобы тетя Ида не получила инфаркта.

Он сложил книги. К физике он больше не притронется. Завтрашний день покажет…

Он вышел. Солнце грело совсем по-летнему. Улицы будто вымерли в полуденной жаре. В тени, высунув языки, лежали собаки. Девушка в купальнике полола грядки. Аарне не любил летний город. Он скучал по запаху свежего сена, по белым ночам, когда в тумане монотонно свиристит коростель, ему хотелось послушать летним вечером далекую песню.

Он уже не думал о смысле жизни и прочих абстрактных вещах. Если уж тебе дана жизнь, то нужно жить – со смыслом или без него. И ведь нельзя же все время думать о смысле жизни. Смысл приходит, когда ты работаешь. Без работы могут быть только поиски. Лишь умирая, замечаешь, что всю жизнь ты чего-то искал и ничего не нашел. Может быть, ты этого даже не поймешь. Об этом знают другие, но они промолчат, потому что о мертвом не принято говорить плохо.

Он боялся встречи с Майей. Странно, то, что началось туманной декабрьской ночью, еще не кончилось. Как-то он получил от Майи письмо. Он узнал, что Майя все-таки собирается в художественное училище. Аарне обрадовался. Это известие немного приглушило накопившееся чувство стыда и бессилия. Аарне подумал, что он, может быть, все-таки сделал что-то хорошее для этого человека. И он сделал бы еще больше, если бы любил. Но любви нет, а притворяться Аарне не умеет. «Ты не смог втоптать меня в грязь», – писала Майя. Как могла она быть такой несправедливой? Или все влюбленные женщины таковы? «Я обязательно буду счастливой, – закончила Майя, – назло тебе я буду счастливой». – «Она права, – думал Аарне. – У нее будет все – дом, тепло, уют». И тут же подумал, какой он по сравнению с Майей бездомный. Ему пришлось крепко сжать кулаки и приказать самому себе:

– Прочь сентиментальность!

Вечером он отправился на тихую улицу. На щебенчатой мостовой играли дети. Шелестели листья. Так же волнующе они шелестят в белые ночи.

Он нажал на кнопку звонка. Дверь открыла Линда. Она сказала, что тетя в своей комнате. На пороге в лицо ударил острый запах лекарств. Камфара, йод и еще что-то. В комнате было сумрачно, Аарне нерешительно остановился в дверях.

– А, – сказал кто-то, – проходи…

В углу он заметил лежащую тетю Иду. Аарне сел в кресло.

– Ну… как живешь?

– Хорошо, – ответил Аарне.

– Экзамены уже были?

– Нет, завтра первый.

Молчание. Где-то под потолком жужжала большая муха, искала выхода.

– Ничего, Аарне. Может быть, ты еще научишься уважать труд… видеть прекрасное…

– Может быть…

– Да…

Бессмысленные слова метались по комнате, как рыбы в аквариуме.

– Да, – расчувствовалась тетя, – время покажет, кто был прав… Может, и ты когда-нибудь поймешь, что… Как ты думаешь?

– Может быть… – Аарне стал жалеть о своем приходе.

– Да… так как угодничество… – Тетя достала из-под подушки носовой платок, высморкалась и продолжала: – Очень… жаль, что среди молодежи так мало тех, кто в будущем не должны будут… да, ладно… зачем говорить об этом…

Аарне стало немного жутко. Он попытался улыбнуться и сказал:

– Все равно умрем – насильственной смертью или естественной!

Тетя прошептала:

– Ну что ж, Аарне… Мне хочется, чтобы у тебя все было хорошо… Земля зарастет травой…

– Да, конечно… – «Как идиот», – подумал про себя Аарне. – Я должен идти…

– Погоди, посиди еще… Как мама?

– Хорошо.

– Домой ездил?

– Послезавтра поеду.

– Да…

– Что Линда собирается делать? – спросил Аарне.

– Линда пойдет на фабрику. В колхозе ничего не заработаешь. А ты, наверное, в университет собираешься?

– Еще не знаю. Может быть, домой. На какую-нибудь работу.

– Да, конечно… – сказала тетя. – Да, конечно… На какую работу? Ты же был талантливым писателем… и еще чем-то…

Слова о работе сорвались с языка случайно. Но он уже не мог расстаться с этой мыслью. Он стал искать причину в себе и нашел:

– Мне больше не о чем писать. Я устал. Хватит.

Зашевелилась совесть: «Ты принимал много красивых решений. И всегда они приходили так внезапно».

«Но однажды будет конец, однажды придется стать честным, – ответил Аарне. – Я сам хочу стать человеком… Раньше, чем превращать в людей других…»

«Ты не любил классических решений…»

«Отстань!» – отмахнулся от нее Аарне. Совесть задумалась.

– Да, – повторила тетя Ида. И без всякой связи добавила: – Аарне, твой отец любил эстонский народ. Твой отец был настоящим эстонцем…

– Да, – Аарне поднялся. – Я должен идти.

– Посиди еще!

– Нет, спасибо. Я должен идти.

Когда он дошел до двери, тетя сказала:

– Прощай. Не… Я тебя всегда… – Она почувствовала, что наплывают слезы, и закрылась простыней.

– Прощай, – ответил Аарне и вышел из комнаты.

На пороге он ощутил грустный свет вечернего солнца и подумал, что больше не войдет в эту дверь. Бой выигрывают один раз, а впереди ждут бои новые, более трудные. Скоро он уедет из этого города и вернется лишь тогда, когда пройдет детство, когда у него будет достаточно сил для исполнения своих неясных, но зато красивых мечтаний.

Рыжий кот валялся на солнце.

– Прощай, – сказал ему Аарне.

Он заметил, что из-за гардин желтого дома кто-то наблюдает за ним.

Он выпрямился и, стараясь шагать ровно, пошел прочь.

Выигранное сражение

(заметки о романе Мати Унта)

Это первая встреча русского читателя с юным эстонским прозаиком Мати Унтом, писателем искренним и честным до конца. И это обязывает к ответному искреннему слову.

Самое главное, что следует сказать о повести «Прощай, рыжий кот» (или «наивном романе», как автор определил жанр своего произведения), так это то, что она бесконечно талантлива. Это заявляет о себе с первых строк и идет с неослабевающим напором до последнего слова.

Когда я произношу ответственное слово «талантлива» применительно к повести Унта, я имею прежде всего в виду ее цельность и целостность, одностильность, соразмерность частей и сцен, которые при обилии дроблений и глав потеряли свою отдельность и льются единым потоком, создавая единство впечатления, настроения, равно как и единство идейного воодушевления читателя. Унт не написал, а сказал свою повесть на одном дыхании.