Текст книги "Анни Маннинен"

Автор книги: Марья-Леена Миккола

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Белая Лошадь отдыхала на берегу. Она поднялась навстречу Анни, встряхнулась и радостно заржала. Ей уже наскучило стоять на одном месте. Хотелось снова в звездный полет. Анни уселась верхом на лошадь, выпила волшебного напитка и отправилась в обратный путь. Домой.

15

Проснувшись, Анни ощутила такую, слабость, что не было сил подняться с постели. Державшие рядом с ней Дева и Воин показались ей горячими, и тут Анни почувствовала, что сама она тоже пылает как в огне. Мама внимательно посмотрела на нее, потом достала градусник и измерила температуру. Наверно, температура была высокая, потому что мама очень расстроилась.

– Уж не купалась ли ты вчера, доченька? – встревоженно спросила она.

– Нет, – чуть слышно выдохнула Анни.

– А может, ты простудилась?

– Может быть… Я ведь мчалась всю ночь верхом, в одной ночной рубашке. Но мне не было холодно, к тому же волшебный напиток согревал меня, – пояснила Анни тоненьким голоском.

– Да она бредит, господи боже! – испуганно вскрикнула мама.

– Ничего не бредит, она часто так говорит, – сказал Лассе.

– Доченька, выпей таблетку аспирина, – сказала мама и налила в стакан теплой воды. – А ты, Лассе, не уходи сегодня никуда. Тебе придется побыть с Анни целый день. Подогреешь днем суп и дашь ей еще одну таблеточку. А потом, когда я приду с работы, мы вызовем врача, если жар не спадет.

С порога мама еще раз посмотрела на Анни долгим, озабоченным взглядом. Снова предупредив Лассе, чтобы тот никуда не отлучался, она ушла на работу.

Анни было все равно. Она лежала, прикрыв глаза, пышущая жаром. События прошлых ночей лихорадочно проносились в ее мозгу, но все перепуталось местами. Анни сбивчиво рассказывала брату:

– Муттиска и я… мы обе так расстроились из-за животных… Ну, из-за диких. Им же скоро негде будет жить… И поэтому я отправилась за словами к Природе-Матери… А в том селе все было разрушено, ну будто бы войско там прошло… Поэтому Маари никак не хотела начинать песню… А какая красивая Белая Лошадь у меня была, ну эта, из цирка… Но все это произошло давно, очень давно… У Муттиски еще тогда ночью шерстяная кофточка была одета шиворот-навыворот, а туфли были перепутаны: правая на левой ноге, а левая на правой…

Лассе почти не слушал ее, он только мерял ей время от времени температуру и давал попить теплого чая, – словом, делал все так, как велела мама. Анни все твердила, что она будто бы совершила путешествие в далекое прошлое, за какими-то словами к Природе-Матери, и Лассе в конце концов не вытерпел и спросил:

– Ну и что за слова ты раздобыла?

– Никаких слов, – ответила Анни, глядя на Лассе лихорадочно блестевшими глазами. – Ни одного словечка. Природа-Мать сказала, что люди сами должны искать и найти слова, чтобы спасти природу. Неужели мое путешествие было совсем напрасным, а? Как ты думаешь, Лассе? Из-за этого я и заболела. Так неужели я совсем зря страдаю?

– Тебе сказали, что люди должны сами найти те слова? – переспросил Лассе. Он почему-то вдруг очень заинтересовался этим.

– Ага-а, – чуть слышно ответила Анни и от усталости закрыла глаза. Она не могла больше выговорить ни слова. Кажется, и так наговорила брату лишнего…

Увидев, что сестренка заснула, Лассе уселся за стол и стал что-то строчить на бумаге. Он так углубился в свою работу, а вернее, увлекся ею, что даже не расслышал стука в дверь. Стук повторился, и Лассе рассеянно сказал, не поднимая головы:

– Входите.

Он как раз обдумывал самую важную фразу, и поэтому до его сознания не сразу дошло, что в комнату уже вошла Юлкуска.

– Да тут никак болеют, а? – спросила Юлкуска, бросив взгляд на Анни.

Лицо девочки по-прежнему пылало, глаза были закрыты.

– Да, немного, – неохотно ответил Лассе, хмуро глядя на Юлкуску. Как и все дети этого дома, он не особенно любил встречаться с госпожой Юлкунен. А Юлкуску это злило еще больше.

– Ваша мать велела мне приглядеть немного за девчонкой, – сказала она и подошла к Анни.

– Да едва ли, – пробормотал Лассе. Он знал, что мама прибегает к услугам Юлкуски лишь в самых крайних случаях.

– Да и вообще я должна присматривать за всем, что творится у нас в доме. Я ведь в ответе за порядок перед владельцем всех этих квартир, – вызывающе сказала Юлкуска и остановилась у Анни в изголовье. – Господи боже мой, у нее же сильный жар! Девчонка вся горит. Может, мне отправить ее в больницу?

– Ничего не будем делать, пока мама не придет с работы, – твердо заявил Лассе. – Я сам за ней при смотрю. Так что не извольте беспокоиться.

Юлкуска протянула руку ко лбу девочки, и в тот же миг Анни проснулась. Пронзительно взвизгнув, она замахала руками:

– На помощь, Лассе, на помощь! Не давай ей до меня дотрагиваться! Эта злая тетка – колдунья! Я знаю! Выгони ее отсюда, выгони!

– Эскамандеера, самотутэто, – выругалась Юлкуска и попятилась к двери. Анни вздрогнула: «Какие-то страшные заклинания».

– Да ведь девчонка не в своем уме! – продолжала Юлкуска. Вот так оно и бывает, когда ребенку позволяют выдумывать всякие глупости, вместо того чтобы одергивать да воспитывать. И кто его знает, чего она вбила себе в голову?! О чем она еще бредила? – хитрым голосом спросила Юлкуска.

– Да все о своих сказках. Будто мчалась верхом на Белой Лошади, побывала в прошлом и повидала Природу-Мать, – усмехнулся Лассе.

– Нет, Лассе, не говори! – выкрикнула Анни. – Не рассказывай ей ничего!

– Ну и что же сказала Природа-Мать? – с интересом спросила Юлкуска.

– Ничего, ничего особенного, – ответил Лассе холодно. – Во всяком случае ничего такого, что вас интересует. Вы ведь против охраны природы. Смеетесь над нашей учительницей, которая требует постройки очистных сооружений, вы-то действуете как раз наоборот. У вас, наверно, есть свой интерес, а своя рубашка, известно, всегда к телу ближе.

– Вот именно! Это все знают! – закричала Анни с постели. Для нее все прояснилось. Конечно! Юлкуска думает только о себе, чтоб только ей хорошо было. Теперь Анни отчетливо поняла это. Когда у человека жар, он соображает особенно хорошо. А не заболей она, эта мысль могла и не прийти ей в голову.

– Я пожалуюсь вашей матери, что вы грубите людям, по-всякому обзываете и вообще нарушаете порядок, – заявила Юлкуска. Вид у нее был очень обиженный. – Если так будет продолжаться, придется вам съехать с этой квартиры.

– Никуда мы не съедем, – решительно ответил Лассе. – Скоро вернется наш отец, и он не побоится госпожи Юлкунен!

– Вот именно! Папа скоро вернется! – крикнула Анни, которая мысленно уже видела, как ее отец, крупный бородатый мужчина, взбирается вверх по Казарменной горе. Вот он идет к ним, родной, долгожданный…

– Ха-ха-ха! – захохотала Юлкуска. – Этого человека вам уже не дождаться, и не думайте! Он от вас теперь тю-тю… А если вы будете по-прежнему задираться, то увидите, что я вас отсюда выживу, да еще с треском!

Юлкуска подошла к двери, но на пороге еще раз обернулась к Анни. Девочке показалось, что в глазах ее сверкнуло злорадство.

– Закрой дверь на ключ, Лассе, – попросила она слабым голосом и опять забылась.

Когда мама вернулась с работы, Анни все еще спала. Мама рассказала Лассе, что она попросила их фабричного врача заглянуть к ним, но врач ответил, что ему сейчас некогда. Правда, он добавил, что может зайти попозже, с частным визитом. И ей пришлось на это согласиться.

Сидя на краю постели, мама беспрестанно гладила Анни, держала за руку и все время целовала. Анни очень любила, когда мама ее ласкала, но сейчас она ничего не чувствовала. Ее воспаленные веки были сомкнуты, щеки горели, странные сновидения бесконечной чередой проносились перед ней. Она не сознавала, что находится дома, в своей постели, и все говорила про какие-то золотые шкуры, про добрую колдунью Эдельхайд и про злую ведьму Лююти, про поющих девушек, про Лехилампи и про Князя Горностая…

Наконец пришел врач. Ему было, конечно, очень некогда. Мама по спешно откинула одеяло и посадила Анни на кровати. Врач велел открыть рот, потом стал слушать стетоскопом грудь. Стетоскоп был холодный, и Анни невольно вздрагивала, но окончательно так и не проснулась. Она продолжала говорить что-то непонятное и вся пылала как в огне.

– Да что же это такое, – сердито сказал врач, обращаясь к маме. – Девочка сильно простужена, у нее хрипы, и это очень серьезно. Ей, конечно, позволяют гулять целыми днями на улице. Небось, и под дождем бегает полураздетая. И вот результат. Как же это вы так допускаете? Что вы за мать?

Тут мама заплакала и сказала, что у нее сменная работа и что частенько бывают сверхурочные, в детском саду нет мест, а у нее нет средств, чтобы нанять хотя бы самую дешевую, самую бестолковую няньку… Так что все могло случиться, без присмотра-то… В ответ на это врач только неопределенно буркнул, выписал рецепт, велел давать лекарство и все время поить больную чем-нибудь горячим, чтобы у девочки не началось воспаление легких.

– Что же мне делать? Мне к семи часам на работу, – всхлипывала мама. – Ой боже мой, ну что же мне делать?!

– Этого я, право, не знаю. Придумайте что-нибудь, – сказал врач и добавил: – С вас пятьдесят марок.

– Пятьдесят марок! – невольно вырвалось у мамы. – Целых пятьдесят?!

– Да, пятьдесят. Это ведь частный визит, – сказал врач. – К тому же дополнительная плата за срочность визита, да еще к ребенку, расходы на транспорт. Если бы я взял с вас истинную цену, то было бы еще больше. Но из жалости к вам и к вашему ребенку я назвал стоимость услуги с большой скидкой.

Мама побрела за кошельком. Взяв деньги, врач закрыл свой чемоданчик, попрощался и вышел. Лицо его выражало крайнее осуждение. Мама устало опустилась на стул с пустым кошельком в руках.

Но ничего этого Анни не видела, ничего про это не знала. Как только ее оставили в покое, она снова погрузилась в дремотное состояние. Просыпалась она только на миг, запить горячим ягодным морсом лекарство, которое мама совала ей в рот. Потом она снова жила совсем в ином мире, во власти удивительных видений.

И в том ином мире к ней пришла вдруг Муттиска. Она влезла в окно, держа под мышкой корзинку. Муттиска тихо зашептала прямо на ухо Анни:

– Я тут ненадолго уезжала, ездила за лекарствами для тебя. Хах-хах-хей и бутылка рома! Но это совсем не ром, хотя шкипер Муттинен всегда говорил, что ром излечивает от всех болезней, особенно если его хранили сто лет в глиняной бутылке. Нет, у меня совсем иное средство. Ну-ка, ну-ка, что за отраву прописал тебе доктор? Ага-а, вон оно что… Да он, золотко, видишь ли, не понимает, что твой недуг душевного склада. Ну ничего, зато у бабки Муттиски найдутся снадобья на все случаи жизни.

И Муттиска начала растирать грудь Анни какой-то мазью, которая сильно пахла камфарой. Этой же мазью она натерла Анни виски и запястья. И Анни сразу почувствовала, как жар у нее спадает… Она ощутила благодатную прохладу и покой. Растирая Анни, Муттиска спросила у нее:

– Ну, что тебе Природа-Мать сказала?

– Сказала, что не надо приходить к ней за советами, – тихо ответила девочка. – Люди сами должны найти нужные слова.

– Вот оно что… Так, значит, сказала Природа-Мать… Мать всех Матерей, – с грустью в голосе проговорила Муттиска. – Вот как.

– Мне показалось, что наш Лассе стал сразу искать эти слова, – сказала Анни. – А я испытываю сейчас ужасную усталость. Но такую приятную усталость. А что это за мазь, которой ты меня растирала, Муттиска?

– Ну, в ней всего понемножку, – ответила Муттиска. – Красный цветок с Мадагаскара, целебный корешок с Атласских гор да еще много всякого, чего мне Муттинен в свое время советовал добавлять в лечебные снадобья… Так ты говоришь, Лассе начал искать слова. Интересно. В этом что-то есть.

И когда Анни заснула спокойным, свежим сном, Муттиска еще долго сидела в раздумье, уставившись в ночную темноту.

16

Анни открыла глаза. Дома никого не было. Лассе успел куда-то убежать. «А вдруг уже началась школа?» – подумала Анни. А она лежит себе в постели… Может, ей и в самом деле не придется в этом году открывать школьную дверь? Анни наслаждалась своим состоянием: температуры у нее уже не было, во всем теле ощущалась приятная расслабленность.

– Ку-ку, Анни? – раздалось в дверях, и в комнату вошла мать малыша Таави. Как всегда, она была очень нарядно одета. Подол розового платья был обшит рюшечками, а на груди красовалась маленькая роза. – Твоя мама просила меня посмотреть, как ты тут, моя маленькая больная. Таави без тебя так скучает! А мне-то ты какая подмога. Пока ты катаешь Таави в колясочке, я успеваю сделать уборку. Люблю, когда в доме пахнет свежестью. Но теперь у тебя начнется школа, и ты не сможешь так часто вывозить Таави на прогулку…

– Я не пойду в школу вообще, – сказала Анни и сладко потянулась.

– Глупости! Все должны ходить в школу. У нас в стране обязательное школьное обучение, – сказала мать Таави. – А как ты себя чувствуешь?

– Очень хорошо, – ответила Анни и улыбнулась.

– Ну и прекрасно. Значит, ничего серьезного, – сказала мать Таави. – А может, тебя просто пчела ужалила? Твоя мама просила именно меня присмотреть за тобой, потому что другим она не доверяет. Особенно Юлкус… госпоже Юлкунен. Пожалуй, нам надо ее сменить, найти вместо нее другого человека. Госпожа Юлкунен просто не подходит для этой работы. Она так груба с детьми.

– Как это сменить? – удивленно спросила Анни. – Ведь владелец дома специально нанял ее, чтобы следить за нами.

– О-ля-ля, ее можно сменить, если все захотят, – беззаботно ответила мать Таави. – Мне лично она порядком надоела, и моему мужу тоже. Госпожа Юлкунен постоянно жалуется, что наш Таави сидит на горшочке на лестничной площадке. Будто это кому-то мешает… Ну, так я пойду, тем более что ты хорошо себя чувствуешь. Вечерком я снова загляну к тебе. Не посмела взять с собой Таави, думала, может, у тебя что нибудь заразное…

И с этими словами мать Таави величественно выплыла из комнаты, вся розовая и благоухающая. В дверях она обернулась и кокетливо помахала Анни рукой. Звонко щелкнул дверной замок. И Анни вдруг подумала: «А что, если у меня была бы такая мама, которая говорила бы без умолку и только бы и знала, что прибираться да одеваться со всякими рюшечками и розами? Пожалуй, это было бы очень надоедливо». И почему-то именно теперь, когда она была одна и могла вот так поваляться в постели и спокойно подумать, Анни вдруг каждой клеточкой своего существа ощутила, как сильно она любит свою маму. И до чего же красивая у нее мама: голубые глаза и светлые, слегка вьющиеся волосы… И не беда, что от мамы не всегда пахнет духами, и ничего, что порой она жалуется на усталость, на головную боль и что у нее вокруг глаз разбегаются мелкие, тоненькие морщинки… Все равно она самая хорошая и самая красивая на свете!

Анни растрогалась от переполнявшего ее чувства, но тут ее внезапно омрачила другая мысль: когда же все-таки вернется отец! В том, что он обязательно вернется, она не сомневалась и ни капельки не верила подлым намекам Кайи Куккалы. И Анни представила себе, как все они сидят за их столом, покрытым клеенкой, и отец смотрит на нее и говорит: «Ну, что скажешь, Анни?..»

Тут Анни снова погрузилась в сон и проснулась оттого, что Лассе тряс ее за плечо. В руках у него была тарелка с мясным бульоном. Анни вдруг почувствовала дикий голод.

– Я уже совсем здорова. – сказала Анни. – Так что не надо за мной ухаживать.

– Вот и хорошо, – сказал Лассе. – Сможешь начать вовремя школу, не придется пропускать.

Но почему-то в этот самый момент Анни опять показалось, что она еще очень слаба. Помешивая ложкой бульон, она проговорила слабым голосом:

– Ой, меня все-таки еще кружит… Пожалуй, я в школу пока не пойду. А когда совсем поправлюсь, устроюсь на работу…

Лассе посмотрел сестренке прямо в глаза и сказал:

– Послушай, Анни. Я понял, что этот наш план насчет работы был сплошным ребячеством. Если бы мы с тобой не стали ходить в школу, то за нами пришел бы полицейский и отвел бы нас туда. Да и вообще, знаешь, мне было сегодня даже приятно оказаться снова в школе. А наша Майя, учительница, меня сегодня похвалила.

– Надо же, ты так хорошо выучил уроки? – спросила Анни, не проявив к словам брата особого интереса.

– Да нет, нам еще уроков не задавали, – сказал Лассе. – Майя похвалила меня за то, что я нашел слова.

– Какие еще слова? – спросила Анни.

– Ну те… Слова, чтобы защитить природу, – сказал Лассе и покраснел.

– Как же тебе удалось их найти, когда даже сама Природа-Мать их не знает? И Муттиска не знает. И я не знаю.

– Как бы тебе сказать? Я написал воззвание, – ответил Лассе и отвел свой взгляд в сторону.

– Воззвание?

– Да, я написал на листе бумаги такие слова, чтобы построили очистные сооружения, которые спасут от загрязнения нашу реку, – пояснил Лассе. Он покраснел еще больше. – Потом я показал эту бумагу учительнице. Ведь наша Майя – друг природы, она уже несколько лет пробивает эту идею… Ну, и вот. Она, известное дело, сразу вдохновилась и сказала, что чуточку подправит мои слова и тогда это будет воззвание в защиту реки. Все жители смогут его подписать. А потом эту бумагу пошлют… ну в эту… в инстанцию.

У Анни даже рот от изумления остался открытым:

– В инстанцию?

– Да, Майя именно так и сказала: в соответствующую инстанцию.

Проговорив это, Лассе покраснел как рак и отвел глаза в сторону.

– Лассе, так значит, ты нашел слова! – выкрикнула Анни. – Мое путешествие было не напрасным, миленький Лассе!

Но тут девочка вспомнила все трудности и превратности пути и еще подумала, что как человек, выздоравливающий после болезни, она должна выглядеть бледной и слабой. И Анни вздохнула:

– Но это путешествие унесло все мои силы… Ты себе даже не представляешь, что это такое было!..

Лассе посмотрел на Анни понимающе, с неподдельным уважением. Но только он раскрыл рот, чтобы сказать сестренке что-нибудь ободряющее, как дверь распахнулась и в комнату вошла Майкки. С решительным видом подружка подошла к Анни.

– Ты почему в школу не пришла? – спросила Майкки тоном обвинителя.

– Ты разве не видишь, что я болею? – ответила Анни с такими же укорительными нотками в голосе. – И я еще не знаю, когда смогу подняться. Может, мне вообще не придется ходить в школу.

И Анни напустила на себя томный, усталый вид.

– Да ты просто должна прийти, потому что мне без тебя скучно, – сказала Майкки.

– Приду, когда поправлюсь, – чуть заносчиво ответила Анни.

– А учитель у нас такой чудесный, – проговорила Майкки с нежностью в голосе. – Как было бы хорошо, если бы он в меня влюбился.

– Хе-хе-хе! – рассмеялся Лассе. – В такого-то ребеночка!

Тут Майкки подошла вплотную к Лассе и влепила ему звонкую пощечину. Лассе так растерялся, что даже ничего не ответил. Что за муха укусила Майкки, обычно такую смирную, тихонькую девочку?

– Послушай, господин хороший, – сказала Майкки. (И где только она нашла такие слова: «господин хороший»? Во всяком случае, они прозвучали очень внушительно.) – Я ведь все время расту. И учти, господин хороший, может, как раз из нас с тобой и получится неплохая супружеская пара. Потому что когда-нибудь я непременно выйду замуж, уж это точно.

– Тоже мне… Сама дерется, пощечину влепила… Еще на такой жениться, да ни за что в жизни… – обиженно пробурчал Лассе, потирая щеку.

– Да я тоже еще не уверена, пойду ли за тебя. Мне больше нравятся черненькие, – сказала Майкки и посмотрела на Лассе так пристально, что мальчик смутился под ее взглядом. – Но судьбы своей никому не избежать, и, кто его знает, может мы как раз созданы друг для друга.

Но это было уже слишком. Лассе схватил футбольный мяч и ни слова не говоря пулей выскочил из комнаты.

– Анни, завтра ты должна обязательно прийти в школу, – сказала Майкки. – Я без тебя не могу.

– Ну если не завтра, то послезавтра приду, – ответила Анни таким тоном, словно делала подружке одолжение.

– А знаешь что, – сказала Майкки перед уходом. – Все жильцы нашего дома строят разные планы, как избавиться от Юлкуски, потому что она не ладит с детьми. Придется найти более подходящего человека.

Произнеся с достоинством эти слова, Майкки удалилась, по-взрослому степенно затворив за собой дверь.

«Да она за один день школы стала совсем другим человеком, – задумчиво сказала сама себе Ан ни. – Ой-ой-ой, вот интересно, а какой же я стану? А вдруг из-за школы нельзя будет превратиться в колдунью?»

17

В вечерних сумерках вверх по Казарменной горе поднимался высокий худощавый мужчина с густой бородой. Поправив рюкзак, он отыскал взглядом угловое окно на третьем этаже и, увидев там свет, остановился.

В это самое время мама Анни мыла посуду.

– Завтра еще отдохнешь денечек, а потом, доченька, тебе надо в школу. А то ты сильно отстанешь, – сказала она.

– Ну уж, отста-ану… Да они только буквы проходят, – протянула Анни обиженно. Она-то уже сотни сказок прочитала…

– Не говори так. Элиас Виртанен тоже ведь умеет читать, а все равно ходит в школу, – сказала мама.

Анни надулась и подошла кокну. «Вот и птицы все улетели в теплые края. Осень на дворе… Как грустно», – думала Анни. Во дворе громким лаем залился Тэри. Анни по привычке выглянула в окно. Там стоял какой-то мужчина. Силуэт его отчетливо вырисовывался на фоне вечернего неба.

– А знаете что? Папа идет, – проговорила Анни словно во сне.

Мама бросила недомытую посуду и кинулась к окну. Мужчина постоял немного и зашагал к дому. Мама не отрываясь смотрела вниз: капельки мыльной воды стекали у нее с пальцев. Анни показалось, что мужчина чуть заметно махнул рукой.

Лассе в это время сидел и наклеивал в тетрадку портреты любимых спортсменов. Он поднял голову от своей клетчатой тетради и посмотрел на мамину спину. Мама отошла от окна и бессильно опустилась на стул. Тогда Лассе в свою очередь подскочил к окну и стал вглядываться в сумерки.

– Точно, это он, – сказал Лассе.

Мама сидела на стуле и дрожала как осиновый лист. На лестнице раздались шаги; они остановились у их двери. Вот дверь отворилась, и в комнату вошел он – отец.

– Привет…

Одним взглядом он охватил всех, кто был в комнате: жену, сидевшую на стуле и всю дрожавшую, сына Лассе, который стоял у окна и смотрел на него с неуверенной улыбкой, и маленькую, очень худенькую девочку, которая смотрела на него в упор горящими глазами.

– Загулялся я, давненько здесь не был, – проговорил он и скинул на стол большой тяжелый рюкзак. Потом он шагнул к Лассе, слегка потрепал за подбородок и сказал: – Такой взрослый парень, и не узнать.

Лассе покраснел от удовольствия, но ничего не ответил. Только хмыкнул как-то неопределенно. Затем отец подошел к Анни, подхватил ее и на вытянутых руках поднял высоко в воздух. Анни не смеялась, она даже не улыбнулась. Она неотрывно смотрела на отца. Потом, сдвинув брови, серьезно спросила:

– Почему ты так долго не приходил?

Отец опустил Анни на пол и сказал:

– Ну меня и встречают.

Его веселое настроение сразу же улетучилось. Он подошел к матери, притянул к себе и спросил:

– Скучала ли ты? Или, может, ухажеров много было?

Мама заплакала. Анни сорвалась с места и, повиснув на руке отца, закричала:

– Оставь маму в покое! Если будешь обижать маму, я двину тебе по зубам!

Отец усмехнулся, подошел к шкафчику с провизией и достал оттуда хлеб и масло. Мама тотчас же поднялась со стула, вытерла фартуком руки и начала собирать на стол. И вот колбаса, Предназначенная для подливы к картошке, кринка простокваши, оставленная на завтрашнее утро, и половина круглой ржаной лепешки моментально исчезли.

– Это была наша еда на завтра, – буркнула Анни с постели, куда она успела тем временем забраться. – А ты все взял и съел.

– Не ругай отца, Анни. У него был такой долгий путь, – сказала мама. Она уже опять стояла у плиты, продолжая мыть посуду и время от времени испытующе поглядывая на отца. Лассе сидел за столом возле отца и следил глазами за каждым его движением. Во время еды отец несколько раз взъерошил рукой волосы Лассе, и каждый раз Лассе заливался румянцем.

– Ты много деревьев свалил, отец? – спросил Лассе.

– Так много, что их хватило бы по крайней мере на десять церквей, – ответил отец.

Вымыв и убрав посуду, мама тоже присела к столу. Теперь она уже немного осмелела и даже улыбалась.

– Тебя, наверно, возьмут обратно на целлюлозный завод, – сказала мама. – Или, может, присмотрим тебе какую-нибудь другую работу, получше.

– Там видно будет, – сказал отец, и мамина улыбка погасла.

Анни отвернулась от сидящих в комнате и притворилась спящей. Ей совсем не хотелось видеть сейчас отца, этого долговязого бродягу, который покинул их на долгие годы, а теперь явился и еще вмешивается в их жизнь. В этот момент она совершенно не помнила о том, как горячо все это время ждала его возвращения.

Посреди ночи Анни проснулась. В узенькую щелочку между занавесками, отделявшими нишу от комнаты, она увидела, что в комнате горит маленькая лампа и возле стола сидят мама с папой.

– Конечно, я так счастлива, что ты вернулся… Как ты можешь в этом сомневаться?! – горячим шепотом убеждала мама. – Ну а что сходила несколько раз на танцы, так подумаешь… Разве это что-то значит? У меня никого другого не было, никого.

– Да-а, – сказал отец. – Верить или нет? А может, ты решила, что я завел себе кого-то, раз не писал так долго?

– А почему же ты не писал? – тихо спросила мама. – Нам пришлось столько всякого пережить, а люди… Чего они только не говорили…

– Не знаю. Не писал, и все… Оттуда вы казались мне такими далекими, – говорил отец. – Я ничего не могу с собой поделать, меня так и тянет бродяжничать. Такая уж у меня натура. В крови, что ли?

– Но теперь ведь ты вернулся и останешься с нами, – сказала мама.

– А вдруг ты меня больше не любишь? – спросил отец.

– Люблю, ужасно люблю, – ответила мама.

– Ты всегда была для меня слишком хорошей, – сказал отец. – Такая красивая… и пела в хоре… И почему ты выбрала меня, не пойму? Ты могла бы найти себе парня и получше… Кто я такой? Драчун и скандалист.

– Да что теперь о старом говорить, – шепнула мама.

– И вот опять я причиняю тебе одни огорчения, – продолжал отец с мрачным видом. – Ты тут одна работала, надрывалась, выслушала столько всяких горьких слов. Непутевый я мужчина. Пожалуй, мне надо поворачивать назад.

– Я тебя не пущу, – сказала мама.

– Если бы ты знала, как живут там, на севере, – промолвил отец. – Полярная ночь, северное сияние. Суровый край… И жалкие лесные бараки. В них мы слушали трескучее радио и писали письма… Все писали, кроме меня. А я не писал. Знаешь что, я побуду здесь немножко, потом вернусь обратно, на север.

– Не пущу, – повторила мама.

– Да и девочка меня не признает, – вздохнул отец и посмотрел в сторону Анни. Сквозь щелку она увидела, что глаза его как-то странно блеснули.

– А девочка у нас необычная, в тебя пошла, – сказала мама и лукаво улыбнулась. – Она ведь была такая маленькая, когда ты ушел, вот теперь и чуждается тебя. Но увидишь, она привыкнет, все постепенно образуется и будет хорошо!

Отец молчал. Потом Анни услышала, как он произнес чужим, глухим голосом:

– Я не писал потому, что год просидел в каменном мешке.

Мама вскрикнула жалобно, как птица.

– За что? – спросила она шепотом, чуть слышно.

– Да было… Вступился раз, и вышла драка…

Долгое время в комнате стояла тишина.

– Ну что молчишь? Наверно, мне лучше уехать и оставить вас в покое, – сказал отец. – Да и работы мне, здесь, пожалуй, не найти. Поеду-ка я обратно. Там, на севере, не больно спрашивают, кто где в жизни побывал.

– Не пущу, не пущу, – жарким шепотом повторяла мама.

Анни повернулась лицом к стенке, вслушиваясь в посапывание Лассе. Но слезы все равно потекли. Прижимая к груди Деву и Воина, Анни долго и беззвучно плакала. В конце концов она уснула.