Текст книги "Анни Маннинен"

Автор книги: Марья-Леена Миккола

– Дай подготовить ребенка к дороге, – с осуждением всхрапнул Конь Туман. – Встречаются же на свете такие черствые души, которые не способны чувствовать ничего возвышенного.

– А я по большей части занимаюсь земными, реальными делами. И еще неизвестно, что тут творилось бы, если бы я ими не занимался, – сказал Лесной Кот сухо. – И сейчас я желаю знать дорогу к ведьмам. Так что будьте добры, расскажите поподробней.

– Вам нужно идти по реке до церкви, – заговорил Воин. – Это бывшее место языческих обрядов, там приносили жертвы богу всякой растительности, богу плодородия. Одно время здесь также сжигали на костре ведьм. Там, поблизости, они теперь и обитают. Ведьмы вообще любят не совсем обычные места.

– До свидания, малышка Анни, – сказал Конь Туман. – И помни: мысленно я всегда с тобой, где бы ты ни была. И не забывай никогда про нас, копытных. И если услышишь, что кто-то бранит лошадей, то прошу тебя: встань на нашу защиту. А если увидишь, что кто-то бьет лошадь хлыстом, вступись и пресеки это злое дело.

И вдруг Конь Туман пришел в неожиданный и беспричинный гнев:

– Нас надо жалеть! С нами надо обращаться мягко, с жалостью, а не хлестать кнутом!

– Я всегда буду защищать лошадей, – твердо сказала Анни. – Клянусь.

На какое-то время Конь совершенно преобразился, стал оживленным и веселым, но скоро это состояние прошло, и Конь Туман снова погрузился в свое обычное созерцательное раздумье.

Дева и Воин сели верхом на Коня и отправились на ночную прогулку по лунным полянам. А Лесной Кот и Анни пошли в другую сторону – вдоль реки к церкви. Муттиска еще старательнее укрыла свое лицо и осталась стоять средь сумеречных ночных теней. «Какая досада, что мне опять не удалось поговорить с ней», – подумала Анни. Она мечтала выполнить какое-нибудь трудное поручение, но сейчас, когда возникла такая возможность, Анни почему-то испытывала беспокойство. «Как это я смогу попасть в прошлое? – гадала она. – Как я спрошу у Природы-Матери те нужные, заветные слова? Сумею ли? А вдруг я заблужусь? Правда, Дева говорила, что дорога поведет ее куда надо. Ну ничего, – утешала себя девочка. – Я ведь смелая, настойчивая и неглупая. А вдруг я слишком маленькая? И слишком тощая?»

Вот впереди показалась и церковь. Это была очень старая каменная церковь, построенная еще несколько столетий тому назад. Река протекала совсем рядом с церковью. Никогда раньше Анни не замечала, чтобы тут поблизости бродили ведьмы. Но с другой стороны, ведьмы ведь ходят только по ночам, и людям они никогда не показываются. Подумать только! А Муттиска-то утверждает, что никаких ведьм вообще нет. Теперь ей, наверно, очень стыдно, поэтому она все время прикрывает лицо платком.

Анни шла, напряженно всматриваясь в темноту. Августовская ночь была черной и мягкой, как шелк. И вдруг Анни действительно увидела возле церкви какие-то мерцающие зеленые огоньки. В их зеленоватом свете плясали две ведьмы. Одна из них была высокая, стройная и красивая; высокие тоненькие каблучки делали ее еще выше и стройнее. Вторая же ведьма была вся какая-то округлая, даже нос картошечкой. Ну не ведьма, а настоящий колобок. Волосы у обеих были скручены в огромный пучок и заколоты птичьей костью.

– Доброй вам полночи, – приветствовал их Лесной Кот.

– О-ла-ла-ла-ла-ла-ла-а, полночи-ночи, – ответила высокая красивая ведьма. – Какая очаровательная черная кошечка! Как пылают ее глаза! Прыгай ко мне на плечо, Мурлыка! Мы с приятельницей решили немного поплясать при свете этих древних жертвенных огней. Они горят так заманчиво в ночь на Иванов день.

 
О-ля-ля-ля-ля.
Танцуют ведьмы у огня…
И забываются заботы,
И нет у нас иной работы,
Как вихрь кружить
И ворожить…
Тут быль и небыль.
Тут сон и сказка.
Вся наша жизнь
Сплошная пляска…
 

Маленькая, кругленькая ведьма продолжала мерно выплясывать какой-то нехитрый танец, подпрыгивая на месте двумя ногами и напевая обыкновенную песенку-считалку:

 
На золотом крыльце
Сидели:
Царь,
Царевич,
Король,
Королевич,
Сапожник,
Рогожник…
 

– Ну вот и ошиблась, – сказала Анни.

– Я не терплю подсказок от сопливых девчонок, – возмутилась Ведьма Колобок. – Погляди на себя-то! До чего тощая и ничтожная! Уж такая уважаемая досточтимая ведьма, как я, разбирается в этих делах получше, чем какая-то малявка. Погоди, погоди. Но глаза у нее зеленые, а волосы рыжие… Да она, пожалуй, нашего роду-племени… Но скажи мне, Эдельхайд, зачем сюда приводят детей, хотя бы даже урожденных ведьмами? Здесь, в самую полночь, возле церкви, – и вдруг дети?!

Продолжая приплясывать, маленькая ведьма обиженно сказала:

– Ну вот, я сбилась и позабыла свою считалку, а все из-за этой девчонки… Теперь мне опять начинать все с самого начала:

 
На золотом крыльце
Сидели:
Царь,
Царевич…
 

– Не обращайте внимания, это Лююти Люллеро, или просто Колобок, Злой Колобок, – сказала Эдельхайд, закончив свой танец. – Она очень злая и вредная, как всегда. И такая завистливая, ну просто ужас какая завистливая. Знаете, еще в 1634 году она донесла на меня священнику, и все только от зависти. Я была честная, самостоятельная женщина, жила себе потихонечку, моя дойная корова давала много молока, а поросенок рос не по дням, а по часам, я врачевала людей снадобьями собственного приготовления, и моими советами и отварами пользовались даже богатые и знатные люди из высокого рода. Бедным я помогала даром, без всякой платы, а с богатых и имущих – это сущая правда – брала только положенную плату за услуги. Так я накопила немало всякого добра. Лююти же не могла этого стерпеть.

– А вот и нет, я стерпела, – ответила Лююти, склонившись над жертвенным огнем. – Очень даже стерпела!

Лююти же не могла этого стерпеть, – повторила Эдельхайд, красиво взметнув вверх шелковистые черные брови. – Она пошла и нашептала священнику, что я, дескать, занимаюсь колдовством. Потом была долгая история, меня все допрашивали. И нашлось много свидетелей, даже таких, которые меня никогда и в глаза-то не видели. Кого запугали, кого подкупили. А потом меня подвергли колдовскому испытанию: бросили вот в эту реку, чтобы посмотреть, удержусь ли я на воде. Ну, а я удержалась и доплыла до берега. А это, оказывается, означало, что я состою в союзе с нечистым. Оказывается, я не выплыла бы, если б дьявол мне не помог. Подумайте только, как это смешно! Я ведь просто умела плавать, и без всякой дьявольской помощи. Когда я потом рассказала все это нашему Сатане, ну и смеялся же он! Самым сатанинским смехом, вот как на той картине, что нарисована на задней стенке в этой церкви. «О этот старый, старый мир, суета сует», – сказал он и снова разразился своим ужасным скрипучим смехом…

– Вот видите! Теперь вы и сами слышали, что я была права в 1634 году, – пропищала Лююти. – Эта женщина всегда поддерживала связи с дьяволом. Так что я была права, выдав ее священнику. Это был мой долг. Меня разбирала такая досада, что у нее всего вдоволь, и любви и богатства, а у меня ничего. Я питалась крохами и жила всегда одна-одинешенька. В те годы ведь забирали на войну солдат, и налоги были такие ужасные! Да-а, ужасные это были времена, когда шведский король…

– Ну так вот, как только я выбралась на берег, меня тут же связали, – продолжала рассказывать Эдельхайд, не обращая ни малейшего внимания на Лююти Люллеро. – А потом меня сожгли на костре. Ох и жарко же было! Но я была смекалистая девчонка. Я спаслась, вырвалась из пламени, обернувшись жуком. Он зажужжал, расправил крылья – и был таков. И вот я здесь. Теперь я стала настоящей мудрой ведьмой, и, должна признаться, это совсем недурно. А Лююти стала ведьмой только потому, что она была такой злой и вредной. Черная злоба, зависть, сплетни и наговоры до того ее переполняли, что в один прекрасный день она не выдержала, взяла и лопнула. И вот пожалуйста – теперь она тоже здесь.

– Послушайте, мы должны… – начал Лесной Кот, но тут же осекся от неожиданности: прямо к ногам Эдельхайд откуда-то сверху свалился маленький зеленый Дракончик. Поминутно облизываясь, Дракон подозрительно оглядел всех, словно проверяя, не грозит ли опасность высокой красивой ведьме.

– Милый мой Ксерксес, дружочек, со мной все в порядке, – сказала Эдельхайд Дракону, прохаживаясь перед ним на своих высоких каблучках-шпильках. – Это ведь почти что свои люди. Ты слишком предан мне, готов перестараться. Так что лети обратно к себе на Звезду и будь спокоен. Я обязательно позову тебя, если мне и впрямь будет грозить опасность.

Дракон заморгал глазами, потом стал приглаживать свои блестящие чешуйки. Он с мольбой смотрел на хозяйку, но взгляд Эдельхайд оставался требовательным и непреклонным. Тогда Дракончик расправил легкие, прозрачные крылья и плавно заскользил ввысь, в свою заоблачную даль. Оставшиеся на Земле отчетливо услышали его грустную песенку:

 
Дракон летит по небосводу.
Слеза дрожит в его глазах.
Готов Дракон в огонь и в воду,
Готов любой осилить страх.
Звезды своей он достигает.
В тоске сердечной, без утайки,
Слезу-жемчужину кидает
Своей прелестнейшей хозяйке.
О, Эдельхайд!
 

– Мужчины всегда так внимательны к тебе, даже этот Ксерксес, – с горечью сказала Лююти. – В меня так ни один Дракон не влюбился, хотя их сотни, на каждой Звезде. Хорошо тебе! У тебя везде так много поклонников.

– Слушай-ка, Лююти. Что лишку, то лишку, разболталась ты слишком, – холодно проговорила Эдельхайд. – Но хотела бы я знать, за чем пришли к нам эта милая девочка и эта совершенно очаровательная черная кошка с острыми коготками? Чем могу служить?

– Я пришел попросить флакончик волшебного напитка, чтобы отправить эту девочку в прошлое, – сказал Лесной Кот.

– Я ничего не дам, и не ждите, – быстро ответила Лююти. – У меня нет. Нет у меня ничего.

– О, это очень просто. Один момент, – сказала Эдельхайд и вытащила из пучка волос на затылке маленькую коричневую бутылочку, какие бывают в аптеках. – Надежное средство. Отличный состав. Но… – Тут Эдельхайд замялась и оценивающим взглядом посмотрела на Анни. – Но я думаю, что для такого маленького существа достаточно двух капель на один прием. Ни чуточки больше. Боюсь, что напиток может оказаться слишком сильным.

– Анни все в точности запомнила и выполнит, – сказал Лесной Кот. – А теперь мы сердечно благодарим вас.

– Не мог бы ты немного побыть со мной, Мурлыка? – спросила Эдельхайд. – Моя черная кошечка куда-то пропала, и теперь я так несчастна, так несчастна. Ты так уютно устроился на моем плече!

– Вот, вот. Именно. На твоем плече, но уж никак не на моем. Даже по ошибке такого не случается, – мрачно проговорила Лююти.

– Будь по-твоему, я останусь на эту ночь, – сказал Лесной Кот и тихо замурлыкал. – Но смотри, Эдельхайд, не покоряй меня навсегда. Диким, неприрученным, еще не раз понадобится моя помощь. Я ведь жил какое-то время среди людей и научился у них многим полезным вещам. А так… Почему бы и мне иногда не отдохнуть и не развлечься?

И Лесной Кот поудобней устроился на плече Эдельхайд. Анни на прощание поклонилась ведьмам и пошла. Эдельхайд в ответ ослепительно улыбнулась девочке, зубы ее так и сверкнули фосфорическим блеском. Лююти же даже не повернула головы в сторону Анни. Сидя возле огней, она что-то нашептывала про себя.

12

Анни уже подходила к мосту. Ночь была полна звуков: журчание текущей воды, голоса ночных птиц, птичий шорох ветра… Остановившись перед мостом, Анни мысленно произнесла: «С этого места я начну свой путь. Дева сказала, что меня поведет за собой большая и чистая мысль. Сейчас я достану флакончик, выпью две капельки, а бутылочку спрячу в карман своей ночной рубашки, чтобы не потерять. Ну, пора в дорогу. Счастливого пути!»

И Анни ступила на мост. На самой середине она осторожно открыла флакон и налила себе на язык две капельки. В голове у нее сразу зашумело. Все закружилось, мост исчез, и ночь стала быстро проясняться. Неожиданно наступило ясное утро. Анни стояла на берегу реки, озаренная ярким солнцем. Но это была совсем незнакомая река. На ее берегах не было ни одного дома, а ее течение преграждали небольшие пороги. Старые толстые березы склоняли к воде свои ветви, а прибрежные ольховники, свежие и чистые, зеленели в своей первозданной нетронутости. Анни пошла по тропинке, которая начиналась у берега и скрывалась в белоствольном березняке. Скоро тропинка привела девочку к небольшому серому домику. Во дворе стояла какая-то женщина в длинной полосатой юбке и с кем-то разговаривала, судя по всему – с Солнцем:

– Когда ты появляешься на небе, Большой Огненный Шар, то твой блеск слепит мне глаза. Почему именно на меня пал выбор прясть золотую нить? Почему именно мне было суждено стать рабой Солнца? Когда же приходит осень и ты уходишь за горизонт, то я мерзну, но я по-прежнему должна прясть, прясть серую шерстяную нить. А потом ты снова возвращаешься, и моя нить опять становится золотой. И хотя ты жжешь меня своими палящими лучами, хотя ты поработил меня, я все равно пою тебе, Светило, величальную песнь… Пою каждое летнее утро… Здесь, на берегу, я тку золотую ткань. Видишь, как быстро снует мой челнок…

Заметив приближение Анни, женщина подала ей знак, приглашая следовать за собой. Женщина вошла в домик и принялась собирать в охапку серую овечью шерсть. Анни присела на скамейку у порога и стала наблюдать за работой. Собрав всю шерсть, женщина вытащила карду и принялась шерсть чесать. Закончив эту работу, она села за прялку. Прялка была большая, с нарядными украшениями. Чем дольше Анни смотрела, тем сильнее слепило ей глаза: из-под рук пряхи тянулась сверкающая золотая нить. Женщина пряла без устали и все время пела:

 
Так чиста и тонка
Моя нить золотая,
Что и принца украсит
Одежда такая.
Кому плащ золотой
Мастерица соткет,
Того блеск и богатство
В жизни радостной ждет…
 

Когда уже вся шерсть стала золотой пряжей, женщина проговорила, обернувшись к Анни:

– Видишь ли, девочка, я Дочь Солнца, и поэтому я умею превращать простую овечью пряжу в золотую нить. А послушай, как гудит моя прялка. Словно песню ноет или сочиняет стихи. И я скажу тебе по секрету, что эта прялка будет гудеть всегда… Даже если в трудную годину ее разрубят на дрова и сожгут в печке. Такая вот удивительная сила дана моей прялке.

Потом женщина начала наматывать пряжу на бобины. Анни не смела даже пошевельнуться. С замиранием сердца следила она за этой работой. «Наверно, в подходящий момент она сама скажет, что мне надо делать», – думала девочка. Золотая пряжа так сияла, что прокопченная избушка вся наполнилась янтарным светом. Перемотав пряжу, женщина вытащила откуда то маленький ткацкий станок и, сноровисто орудуя челноком, начала ткать золотую ткань, мягкую и пушистую. «Уж не для королевского ли это плаща?» – подумалось вдруг Анни. А женщина ткала и пела:

 
Челнок мой скользит туда и сюда.
Торопится ткать да ткать,
А мысль спешит, мысль бежит,
Хочет челнок догнать.
Отжили старые моды,
Но вечны законы природы.
Им следует мой челнок…
Сон мой вещий глубок.
 

И тут женщина действительно прикрыла глаза и начала ткать с молниеносной быстротой. Тихо и незаметно проходил час за часом, а женщина – отрешенная словно лунатик – делала все расторопно, ловко и точно. Когда она наконец открыла глаза, на ткацком станке лежала толстая пушистая золотая ткань. Глаза женщины радостно вспыхнули. Она сняла ткань со станка и поднесла ее Анни с низким поклоном. И голос ее зазвучал нежно, как мандолина, когда она запела девочке свою последнюю песню:

 
Для тебя я ковер золотой соткала.
Я вложила в него
Заклинанья-слова.
В них надежда земли
И сердец доброта.
Пусть ковер золотой мой летит.
Пусть тебя он с собою умчит…
 

– Как мне благодарить вас, госпожа? – спросила Анни. Она поняла, что этот золотой ковер помчит ее дальше, к заветной цели – за словами.

– Тебе не надо меня благодарить, – ответила женщина и улыбнулась счастливой улыбкой. – Это мне надо поклониться тебе в пояс за то, что ты взялась выполнить большую задачу. Только женщины умеют нести в своих сердцах надежду, потому что они идут своими путями – незаметными, мудрыми… О-о, это моя самая лучшая, самая красивая работа! Но никогда никому не рассказывай об этом. Второго такого ковра мне уже не соткать. Его будут искать, искать и искать… А в плохих, недобрых руках, в руках сильных мира сего, он может обернуться большим злом для людей… Доброго пути тебе, девочка!

Женщина еще раз поклонилась Анни и проводила ее до ворот. Березняк весь звенел от утреннего многоголосого пения птиц. Анни уселась на золотой ковер, и он сразу же легко и плавно взмыл в воздух, поднявшись над верхушками деревьев. Девочка наклонилась, чтобы взглянуть вниз, на Землю. Женщина стояла на своем дворе, прикрыв ладонью глаза.

Ковер взлетал все выше, в утреннюю небесную синеву. Он летел вперед мягко и уверенно, словно точно знал, куда и зачем держит путь. Лучики солнца застревали в золотом ворсе ковра, и стало так тепло, что Анни, пригревшись, незаметно для себя уснула. Когда она проснулась, солнце уже клонилось к закату, ласковая вечерняя заря окрасила багрянцем простиравшиеся внизу леса и холмы. Вот они все ближе и ближе – ковер опускался вниз. Едва только Анни ступила на землю, как золотой ковер рассыпался на тысячи сверкающих лучиков вечернего темно-алого солнца.

Анни направилась вдоль реки. Она шла и шла, но ничего особенного не происходило. Наконец девочка вспомнила про волшебный напиток. Стоило ей выпить две капли, как в голове у нее опять зашумело, все закружилось и как будто куда-то ухнуло. И в тот же миг Анни очутилась на маленькой площади. Эта площадь чем-то напоминала ярмарочную площадь в их городе. Анни несколько раз бывала там с мамой, когда мама брала ее с собой в город за покупками. И все-таки это была другая площадь, потому что в самом центре ее стоял шатер. Это был бродячий цирк. Перед ним выделывали свои трюки клоуны и шуты, которые смеялись, каламбурили и плясали с медведем, привязанным на железную цепь. Кругом толпилась пестрая публика. У одних были какие-то удивительные, старинные наряды. А у других голое тело было едва прикрыто драным тряпьем. Так что Анни в своей ночной сорочке почти не выделялась в толпе.

Из циркового шатра вышла крупная женщина, одетая в длинную рваную кофту. Все как будто только ее и ждали. Публика сразу зашумела, закричала. На шее у женщины были надеты медные обручи, на запястьях – браслеты, на которых позвякивали колокольчики и разные подвески, даже на ногах, у щиколотки, блестели кольца. С усталым видом женщина вошла в круг, образованный толпой; на ее крупных босых ногах вздувались узловатые вены. Женщина подняла с земли тяжелую железную цепь и разорвала ее на несколько мелких частей. Выполняла она свой трюк неохотно, словно все это ей давно надоело. Публика вопила от восторга. Потом женщина повелительным жестом приказала всем замолчать и произнесла громким грубым голосом:

– А сейчас я спою уважаемым дамам, мамзелям и господам песенку вечной любви. Это очень красивая песня, так что прошу слушать меня внимательно!

Зрители притихли, и женщина запела низким голосом, напоминающим густой мужской бас:

 
И рыцарь, храбрый сокол.
Шепнул девчонке своей:
«Испей-ка из кружки глубокой,
В ней сердце мое на дне».
И девушка к алым губкам
Поднесла глубокий бокал,
Обжег ее жаркий напиток,
Но первый глоток ей был мал.
Вторым глотком усладилась,
Зарделась, словно заря,
К рыцарю нежно прильнула.
Шепнула: «Навеки твоя».
 

Женщина пела, а растроганная публика сочувственно зашумела, умиленно завздыхала.

– Какая прекрасная песня! Как это чудесно! Как благородно! Такая высокая любовь! – слышались выкрики из толпы.

Женщина-силач с минуту молча смотрела на публику. Она не делала реверансов, которые едва ли пошли бы ей. Но она даже и не кланялась, она просто стояла и смотрела. И вдруг снова заговорила:

– Так вот, дорогие дамы, мамзели и господа, песня на этом не кончилась. В ней есть еще один куплет. Он звучит так:

 
Конец истории этой
Я вам сейчас расскажу.
История эта грустна.
Та кружка давно остыла,
Давно испита до дна.
 

Теперь женщина низко поклонилась публике и стала пробираться сквозь онемевшую, безмолвную толпу. Люди уступали ей дорогу, все – и женщины, и мужчины, и ребятишки.

– Фу! – сказала одна маленькая дама. – Эта история совсем не красивая. Как это грубо! – И горько разрыдалась.

Циркачка скрылась за шатром и вывела оттуда маленькую белую лошадку на стройных точеных ножках. Лошадка гордо держала свою изящную голову на крутой лебединой шее. Женщина, не обращая ни малейшего внимания на шутников, которые своими выкриками пытались остановить ее, направилась прямо к городским воротам и вышла из города. Анни видела, как она уныло шагает со своей лошадкой по пустынной дороге, уходящей далеко-далеко, куда-то за горизонт…

И вдруг девочкой овладела уверенность, что она должна последовать за этой женщиной. И Анни пустилась бежать. Когда она догнала циркачку, то с удивлением поняла, что эта женщина каким-то образом знает ее, потому что циркачка обратилась к ней по имени.

– Я не могу больше, Анни. Я работала в цирке женщиной-силачкой. И у меня был такой номер: уцепившись зубами за большой железный крюк, я висела под крышей, а пятеро здоровых мужчин держались за кольца на моих щиколотках. И я должна была все это удерживать в воздухе. Потом меня заставляли разрывать железную цепь. И вдобавок ко всему я еще должна постоянно выслушивать, какая я большая, грузная и некрасивая. Я устала от всего этого. Я хочу найти себе мужа и вести спокойную семейную жизнь.

– Такого же большого мужа? – осторожно спросила Анни.

– Нет, маленького, – ответила силачка. – Такого, которого никто не захотел взять себе в мужья из-за его роста. Подойдем мы друг другу? Как ты думаешь, Анни?

– Конечно, – без тени сомнения ответила Анни.

– Все думают, что я отправилась прогуливать эту лошадь, – сказала женщина. – Они думают, что я вернусь в цирк. Но в этом они ошибаются. Я никогда не вернусь туда! Я уйду на край света. Пусть они вместо моего выступления придумают какой нибудь другой номер. Пусть выпускают на манеж Эсмеральду, пусть хоть дважды за один вечер, раз все они так восхищаются ею. И Эсмеральда действительно красива и изящна, когда танцует на белой лошадке. Но теперь, правда, у нее больше нет лошадки. Я забрала ее с собой. Вот она.

– Очень красивая лошадь, – сказала Анни и погладила белоснежную спину.

– Я взяла ее для тебя, – сказала силачка. – Я-то могу идти пешком, хоть на край света. Если бы ты только знала, девочка, сколько всяких фокусов я умею делать! Я могу жонглировать тарелками, поднимать тяжести, ходить по канату. Только канат должен быть обязательно стальной. Так что давай забирай лошадку и продолжай свой путь. И помни: это самая красивая в мире лошадь. А какой сегодня закат, ты только посмотри! Никто ведь не понимает, что я тоже разбираюсь в красоте, что у меня тонкая душа. Как ты думаешь, найду ли я себе такого маленького доброго мужчину, который полюбит меня?

– Непременно найдете, – ответила Анни. Женщина из цирка ей очень понравилась, и девочке искренне хотелось, чтобы той повезло в жизни. «Пусть у нее все будет хорошо!» – от всей души пожелала Анни.

– В цирк я больше не вернусь. Не хочу, чтобы зеваки пялили на меня глаза, – сказала силачка. – Конечно, такая женщина, как я, могла бы получить место при дворе. Мне кажется, я стала бы любимицей нашего правителя. Ведь другой такой, как я, нет на свете. Но я терпеть не могу той лживости и низкопоклонства, того коварства и доносов, которых так много при дворе. Фу! Давай-ка, девочка, взбирайся на лошадь. Тебе эта лошадка с белой звездочкой на лбу подходит больше, чем гордячке Эсмеральде. Ишь, вздумала еще требовать, чтобы ее костюм расшили блестками. Блестки ей, видите ли, понадобились… А как же мы? За свои тяжкие труды имеем лишь жалкую краюху хлеба!..

Женщина-силачка помогла Анни сесть на лошадь. Лошадь всхрапнула и встала на дыбы. К великому своему удивлению, Анни обнаружила, что умеет не только отлично ездить верхом, но еще и проделывать при этом всякие фокусы. Она делала стойку на руках, подпрыгивала и кувыркалась, хотя лошадь мчалась по кругу во весь дух, как на цирковой арене.

– У тебя хорошо получается, – сказала циркачка; потряхивая своими подвесками и кольцами. – Гораздо лучше, чем у нашей Эсмеральды.

Белая цирковая лошадка взвилась высоко в воздух, но в этот самый момент Анни выпустила из рук поводья… И упала на землю…

– Анни, да где же ты спишь, – сказала мама и легонько потрясла Анни за плечо.

Анни открыла глаза и увидела, что она лежит, свернувшись в клубочек, на домотканом коврике возле кровати. Значит, она свалилась с постели. Мама только что вернулась домой с танцев. Была уже ночь, и Лассе деловито посапывал на своей кровати.

– Весело ли было на танцах? – сквозь сон пробормотала Анни.

– Чего там веселого… Забирайся быстренько на кровать, – сказала мама. – Ой, как у меня ноги болят! А завтра с утра на работу. Как я только пойду!

Мама заботливо укрыла Анни. У мамы был усталый и печальный вид.