Текст книги "Крайняя мера"

Автор книги: Мартин Стивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Скажи, кто тебя сопровождает во время прогулок к собору Святого Павла? – Грэшем встал и стал измерять комнату широкими шагами.

– Обычно я туда хожу с молодым Уиллом. Он втайне надеется на мне жениться и охраняет мою честь.

– Оставь свои шутки! – Настроение Генри менялось стремительно. В такие моменты Манион сравнивал его с ястребом, вынырнувшим из лучей солнечного света. В комнате наступило напряженное молчание. – С сегодняшнего дня ты будешь ходить в сопровождении трех человек: двое пойдут рядом, а третий – сзади. Одним из них будет Гарри.

Гарри воевал в разных странах и в свое время служил канониром на одном из кораблей, выступивших против Непобедимой армады, хотя выстрелить по многочисленным испанским галеонам ему довелось лишь пару раз. Он отличался огромной физической силой и не знал пощады.

– Как прикажете. – Джейн присела в реверансе и бросила на Грэшема встревоженный взгляд. – Могу я узнать причину таких чрезвычайных мер предосторожности?

«Причина простая, – подумал Генри, – и заключается она в том, что я полюбил тебя, девочка, хотя много раз клялся, что никогда этого не допущу. Иногда ты бываешь распутной, но уже в следующее мгновение становишься святой. То оттолкнешь, то позовешь самым нежным в мире голосом. Ты можешь быть жестокой и в то же время ранимой, и будешь сражаться до конца, оставаясь при этом совершенно беззащитной. Я тебя совсем не понимаю, хотя мы близки много лет. Знаю лишь одно: с тобой мое сердце бьется сильнее, а жизнь наполняется новыми красками. Ты дорога мне, и это дает надо мной власть любому, кто решит тебя похитить или причинить вред. Понимаешь ли ты, что можешь стать орудием в руках врагов?»

– Во что бы ни втягивал меня Сесил, в его планах кроется опасность. Я уверен, что Уилл Шедуэлл спешил ко мне в Кембридж, но кто-то задумал ему помешать и подослал убийц. Есть ли какой-нибудь смысл в чертовой бусине от четок? Возможно, Уилл узнал тайну, которую католикам хотелось скрыть, а может, Бэкон мечтает о возвращении страны в лоно римской церкви. Должен признать, между этими событиями существует связь, хотя мне неизвестно, какая именно.

– Да уж, Уилл Шедуэлл направлялся в Кембридж явно не за ученой степенью, – согласилась Джейн.

– Перестань нести чепуху! – возмутился Грэшем, мысленно представляя Уилла в мантии и шапочке студента Кембриджского университета. Он принял напыщенный вид и заговорил высокопарным тоном, хорошо зная, что это вызывает у Джейн раздражение: – Вы, сударыня, представляете собой большую ценность для врагов. Моя честь не позволит оставить вас в руках недругов, случись им вас похитить. Если я отвлекусь от основного дела и брошусь спасать вас из какого-нибудь воровского притона, то потеряю след, найденный с огромным трудом, что доставит большие неудобства.

– Благодарю, милорд, что просветили меня, – холодно сказала Джейн, вставая с места и одаривая Грэшема взглядом, способным заморозить Темзу в разгар лета. – Ничтожество вроде меня не должно причинять неудобств. – Выходя из комнаты, она так хлопнула дверью, что едва не сорвала ее с петель.

– Пойди и верни ее, если она еще не разнесла лестницу, – обратился он с усмешкой к Маниону.

Манион скрылся за дверью и отсутствовал довольно долго.

– Не знаю, удобно ли мне предстать пред взором милорда. Как прикажете с вами беседовать: стоя или лучше на коленях? – Джейн стояла перед Грэшемом, прямая и тонкая, словно стрела в туго натянутом луке.

«Черт побери, – подумал Генри, – да ты обратишь в бегство самого Всевышнего вместе с Люцифером, задумай они снова объединиться и вместе выступить против тебя!»

– Сядь, глупая девка, и помолчи! – с нарочитой грубостью прикрикнул на нее Генри.

Джейн подбоченилась и смерила Грэшема испепеляющим взглядом:

– Да, сэр, я сяду, если такова ваша воля, только я вовсе не глупая и не девка и молчать не собираюсь!

– Дьявол меня забери! – рявкнул потерявший терпение Грэшем. – Неужели я всю жизнь должен терпеть неряшливого старика, помешанного на пиве и молоденьких шлюхах, и юную потаскушку, сварливую и вздорную, словно базарная баба, которая набрасывается на хозяина всякий раз, когда тот пытается поставить ее на место?!

Манион не был обременен образованием и не понял, что вопрос риторический, а потому, немного помолчав, задумчиво изрек:

– Да, сэр, полагаю, что должны.

Некоторое время в комнате стояла мертвая тишина, а затем все трое расхохотались.

Томас Перси пребывал в дурном расположении духа, и ничего удивительного в этом не было.

– Клянусь, негодяй пользовался шулерскими костями. Три шестерки кряду, да кто в такое поверит? Я потребовал, чтобы он во всем признался, но тут встрял этот придурок, хозяин гостиницы, и выставил нас вон.

Перси был блестящим фехтовальщиком, почти таким же, как Райт. Разница между ними заключалась в том, что Райт сражался ради победы и его неистовая ярость пугала не меньше, чем молниеносные движения клинка, а Перси любил поиграть с противником и, прежде чем нанести роковой удар, подкалывал его шпагой, разрезал одежду и осыпал ядовитыми насмешками.

– Когда мы пробирались сквозь толпу, ублюдок сбежал! Подлый трус! Кто бы мог подумать, что он улизнет?

– Должно быть, он наслышан о вашем мастерстве, брат. Не многие рискнут вступить в схватку с Томасом Перси, когда у него в руках клинок! – раздался вкрадчивый голос Кейтсби, сидящего во главе стола, за которым ужинали заговорщики.

Перси бросил на него подозрительный взгляд, пытаясь уловить в словах насмешку, но лицо Кейтсби оставалось невозмутимым. Перси успокоился и, взяв испачканную салфетку, вытер вспотевший лоб. Он всегда потел, как лошадь… или как пустой стакан в дождливый день.

Джек Райт, сидевший на своем обычном месте в дальнем углу комнаты, вдруг решил высказаться, что случалось весьма редко:

– А что с вашими крестьянами и их судебным процессом? – Он говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово.

– Скоты! Настоящие скоты!

Перси снова охватил приступ ярости. Он схватил кружку и осушил залпом, пролив добрую половину содержимого. Райт взглянул на Кейтсби, и на его суровом лице заиграла едва заметная усмешка, а Кейтсби лишь многозначительно приподнял брови. Перси так легко впадал в гнев, что это уже никого не забавляло. Люди стали его бояться, и поговаривали, что он стал седым как лунь из-за частых приступов неукротимой злобы.

– Я что, должен им позволить сидеть сутками в грязных лачугах и не вносить арендную плату? Что подумает граф Нортумберленд о таком родственнике и как сможет ему доверять?

– Покойники не вносят арендную плату, – заметил Том Уинтер, присоединившийся к заговору с самого начала.

Это был маленький смуглый человек, беспокойный и неутомимый ум которого представлял собой резкую противоположность угрюмому пессимизму его старшего брата. Роберт Уинтер пополнил ряды заговорщиков совсем недавно, последовав примеру младшего брата, но сделал это без особого энтузиазма, что нисколько не удивило Тома. Он давно смирился с мыслью, что его энергии должно хватить на обоих братьев Уинтер.

– Какие покойники, черт побери?! – Перси всегда живо реагировал на остроты Тома Уинтера и сразу же сел на любимого конька, не чувствуя подвоха. – Никто не собирался их убивать! Мы просто немного позабавились, вот и все! В прежние времена мужчины принимали это как должное и с достоинством переносили заслуженное наказание, а не бегали по судам и не скулили!

Люди Перси позабавились с женами и дочерьми крестьян, после чего тридцать арендаторов пожаловались непосредственно графу Нортумберленду, заявив, что его констебль и агент по земельным участкам напал на их дома, требуя арендной платы, которую они уже внесли.

– И что из этого, Робин? – Перси назвал Кейтсби именем, которым к нему обращались друзья. – С какой стати я должен бегать за арендаторами, как гончая за зайцем? Ты знаешь ответ! Мне нужны их жалкие деньги! Я должен сыграть роль банкира в этом заговоре и стать единственным звеном, связывающим нас с королевским двором, не так ли? – злобно спросил он, словно метнул в толпу копье. По лицу Перси тек градом пот, а на рубашке и штанах стали все заметнее проступать темные мокрые пятна.

Кейтсби лишь улыбнулся в ответ и сделал примиряющий жест рукой, как бы выражая безграничную благодарность. В сундуках заговорщиков осело совсем не так много денег Перси, как он говорил, но когда к нему обратились с просьбой о помощи, он выделил нужную сумму. Кейтсби давно решил, что если ради денег, которые даст Перси, придется выслушивать потоки злобной брани и мириться с припадками гнева, он готов заплатить такую цену.

– Вы все сделали правильно, – заверил Кейтсби крикуна, – и мы все это знаем и ценим. Мы вам действительно очень благодарны.

Таверна «Утка и селезень» на Стрэнде быстро превратилась в одну из самых известных и модных в Лондоне и давно стала любимым местом встречи заговорщиков. Кейтсби устраивало это место, так как он снимал жилье в одном из соседних домов. Вопли Перси постепенно затихли, перейдя в глухое ворчание, но Кейтсби знал, что очередной приступ ярости не заставит себя долго ждать. Он уже успел выучить наизусть все гневные речи Перси и старался не придавать им значения.

Томас Перси считался родственником своего покровителя, могущественного графа Нортумберленда, который назначил его констеблем замка Олнвик, цитадели рода Перси в графстве. Граф Нортумберленд был влиятельным католиком и в знак особого доверия отправил Перси ко двору шотландского выскочки в качестве своего агента, чтобы предложить королю поддержку католиков, прося взамен всего лишь терпимого отношения к их вере. Перси справился с порученным делом и добился поддержки Якова I, но все его старания были сведены на нет гнусным нехристем Робертом Сесилом, который и по сей день отравляет слух монарха гнусной клеветой на католиков. Именно Томас Перси месяц назад получил звание пенсионера-джентльмена его королевского величества, что обеспечивает ему свободный доступ к монаршей особе. Только благодаря Томасу Перси удалось уладить вопрос с Джоном Уиниардом и Генри Ферресом и договориться об аренде дома, примыкающего к палате лордов, откуда можно прокопать туннель и поднять на воздух все английское правительство. Дом самого Кейтсби в Лэмбете находился почти напротив, что также было очень удобно. Уиниард и католик Феррес уступили и согласились закрыть глаза на некоторые обстоятельства лишь благодаря огромному влиянию Томаса Перси и его личному обаянию, о чем он не упускал случая лишний раз напомнить.

Кейтсби считал Томаса Перси человеком глубоко порочным, но способным благодаря своему могуществу и влиянию при дворе принести большую пользу делу католиков. Этого человека могла вывести из себя любая мелочь. Он злился на арендаторов, на негодяя Сесила, на собственную судьбу и на весь мир. Приступы ярости затуманивали рассудок и лишали здравого смысла. Мог ли он на самом деле похвастаться знатным происхождением? Утверждения Перси о принадлежности к семье графа Нортумберлендского вызывают большие сомнения, но самой большой проблемой является то, что из пяти организаторов заговора Перси единственный, кто сражается только за собственные интересы.

Кейтсби знал, что сам он борется за истинную веру во славу Господа. С раннего детства он тянулся к ней, словно цветок к солнечным лучам, и полюбил мессу с мерцающими в полумраке свечами и проникновенными молитвами, с помощью которых достигается духовное единение с Создателем. Кейтсби познал радость приобщения к вере и видел страдания своих родителей, принятые ради нее. Когда Роберту было восемь лет, его отца пытали в Звездной палате[3]3
  Звездная палата– высший королевский суд, ставший орудием королевского произвола, существовал с 1487 по 1641 г. Получил название по украшенному позолоченными звездами потолку в Вестминстерском дворце.


[Закрыть] за то, что он приютил священника-иезуита, гаденького человечка со слащавой улыбкой, от которого несло какой-то мерзостью. Как-то вечером иезуит подошел к мальчику, запустил руки ему в штаны и стал нежно поглаживать самые интимные части его тела, приговаривая, что все это делается во имя Иисуса и им еще предстоит многое совершить в его честь. И ради такой дряни отец пошел на пытки, а потом и в тюрьму! Роберт рос крепким мальчиком, он вскрикнул и вырвался из рук негодяя, разбив ему до крови нос.

Вскоре священник исчез, как и все его предшественники, но боль от пережитого унижения еще долгие годы не покидала Роберта. Кейтсби стремился быть первым во всем, за что брался, в память о погибшем отце, принявшем страдания за тех, кто его предал. Встреча с Кэтрин помогла ему понять свое истинное предназначение. Он полюбил девушку с первого взгляда и в их брачную ночь узнал, что значит вечное блаженство. Кэтрин стала для Роберта самой прекрасной и удивительной женщиной в мире, бесценным подарком, который преподнесла ему судьба. Несмотря на то что Кейтсби был очень красив и обладал огромным обаянием, до встречи с Кэтрин он не знал женщин и, как часто случается с мужчинами, отдал своей первой любви всю душу без остатка.

Кейтсби наслаждался плотской любовью и, позабыв о любви к Господу, стал пренебрегать истинной верой. Он по-прежнему давал убежище священникам-иезуитам в память о родителе и из уважения к тем святым отцам, для которых спасение души прихожан превратилось в смысл жизни. Однако сам он все реже и реже ходил к мессе и даже позволил крестить своего первенца в англиканской церкви, что вызвало возмущение католической общины и всех друзей отца.

– Должен ли я заплатить за сегодняшний вечер, как плачу за все и всегда? – вывел его из задумчивости раздраженный голос Перси, который приступил к изучению принесенного слугой счета.

– Не беспокойся, Томас, вот, возьми мой кошелек и прими искреннюю благодарность за то, что составил нам компанию. – Кейтсби вынул меньший из двух кошельков, что у него имелись, и бросил на стол.

Вместо того чтобы взять кошелек, Перси только презрительно фыркнул и отвернулся, чтобы возобновить беседу с Джеком Райтом, который молча выслушивал его речи и лишь исправно кивал в ответ. Дело уладил неугомонный и вездесущий Том Уинтер. Взяв деньги, он отодвинул засов и отправился на поиски хозяина таверны.

Кейтсби вновь предался воспоминаниям, прерванным выходкой Перси. Его счастье длилось недолго. Внезапно умер сын Роберт, в котором они с женой не чаяли души, а вскоре за ним последовала и сама обожаемая Кэтрин. Кейтсби облачился в траурные одежды, но они не выражали и малой доли отчаяния, поселившегося в его душе. Это кара Божья, расплата за отречение от истинной веры.

Остальные заговорщики и не догадывались, что дерзкий и обаятельный Кейтсби стремится уничтожить английское правительство лишь для того, чтобы вымолить прощение у Господа и истинной веры.

Перси все еще ворчал и капризничал, словно избалованное дитя, из упрямства отказывающееся от сладостей. Возможно, через пару месяцев он будет мертв, как и остальные заговорщики, но, умирая, они все пострадают за веру и пробудят силы, которые помогут Христу снова воцариться в Англии. При этой мысли на губах Кейтсби заиграла слабая улыбка. Христос принял смерть ради спасения всех людей, так какое значение имеет смерть нескольких человек, если она способствует возрождению Англии?

Грэшем и Джейн сидели в домашней библиотеке, где девушка обычно проводила все свое свободное время.

– Сколько новых слуг ты наняла за последние три месяца? – спросил Генри.

– Двоих: судомойку и привратника. А почему ты спрашиваешь?

– Кто-то установил слежку за Уиллом Шедуэллом, а значит, есть вероятность, что следят и за его хозяином, и лучше всего это сделать в моем собственном доме. При Уолсингеме подкупленные слуги работали в домах у всех дворян в Лондоне.

– Сэр! – возмутилась Джейн. – Я доверю свою жизнь любому из домашних слуг!

– Джейн, они, Бог знает почему, обожают тебя, но безгрешных слуг на свете нет! Ты должна освоить науку никому не доверять, хоть это и жестокий урок. Не был ли Иуда любимым учеником Иисуса? А мы говорим не об апостолах, а о простых слугах! В любом случае подкупить кого-то из числа людей, уже работающих в доме, весьма рискованно. Гораздо проще подбросить паршивую овцу в здоровое стадо. Что ты скажешь о новых слугах?

– Судомойка – дальняя родственница Марты, прелестная девушка. Я имела насчет нее серьезный разговор с твоим личным слугой. – Джейн метнула грозный взгляд в сторону Маниона, с невинным видом переминающегося с ноги на ногу. – Возможно, он имеет доступ к вашему телу, милорд, но пусть держится подальше от людей, за тело и душу которых отвечаю я. В любом случае она не шпионка. Бедняжка слишком для этого глупа. Второй слуга родом из графства Нортумберленд. Он говорит, что служил матросом, и у него имеются прекрасные рекомендации от графа Нортумберленда. Он отличный работник и, кроме того, играет на лютне. Именно поэтому я его и наняла.

В доме Грэшема постоянно работали пятеро музыкантов, которые играли для хозяина каждый вечер, когда он не был в отъезде. Хотя Грэшем ненавидел публичные зрелища, он ежегодно устраивал пять или шесть представлений, превосходящих по роскоши и безупречному вкусу все остальные увеселительные мероприятия в Лондоне. Для таких событий нанималось еще несколько музыкантов, и чтобы оркестр зазвучал сыгранно, они много репетировали. Грэшем прекрасно понимал, как это важно для настоящих артистов. Домашний повар играл на флейте, правда, для чуткого уха Генри его игра тихим вечером у камина звучала слишком уж бравурно, но на шумных вечеринках подвыпившая толпа приходила от нее в полный восторг.

– Он уже работал у нас, когда обыскали мой кабинет? – Несколько месяцев назад Генри обнаружил, что кто-то очень аккуратно пересмотрел все его бумаги и выполнил эту работу так профессионально, что менее внимательный человек просто бы ничего не заметил.

– Это случилось в первую же ночь, как я его наняла, – нахмурившись, ответила Джейн.

– И у тебя не возникло никаких подозрений?

– В ту ночь в трех домах были взломаны окна на верхних этажах. Похоже, по крышам прогулялся ночной вор. Мне и в голову не пришло, что это не случайный грабитель, который проник в твой кабинет, чтобы украсть первое, что попадется под руку.

Даже самые богатые дома в Лондоне располагались так близко друг к другу, что их крыши почти соприкасались, и отчаянные головы, среди которых было немало ночных воров, могли проникнуть в дом через окна верхних этажей. Часто они предпочитали именно такой путь.

– Через полчаса приведи ко мне нового слугу. Проводи его в гардеробную, рядом с балконом, что выходит во двор, – обратился Грэшем к Маниону.

– Ты хочешь, чтобы я там присутствовала? – спросила Джейн.

– Думаю, мы справимся сами, – ответил Генри, и девушка на этот раз не обиделась.

Они отправились в дальнюю часть дома с окнами, выходящими на реку. Отец Грэшема оборудовал там еще один большой зал с балконами с видом на Темзу, которые справедливо считались красивейшими в Лондоне. Рукав реки подходил к самому дому, и здесь построили пристань, куда причаливали суда, принадлежащие Грэшему. Маленькая комната, отделанная деревом и кирпичом, где собирались допрашивать нового слугу, находилась рядом с балконом.

На лестнице послышался звук шагов, и Манион проводил в комнату высокого статного мужчину лет тридцати пяти, с копной рыжих волос на голове. Ни один мускул не дрогнул на лице Генри при виде пришельца.

– Доброе утро. Добро пожаловать в наш дом. Ты доволен новой работой? – приветливо обратился он к мужчине.

Если любезность и внимание хозяина и удивили Сэма Фогарти, как он назвал себя при поступлении на службу, то виду он не подал. Сэм говорил с сильным нортумберлендским акцентом, но очень уверенно, глядя Грэшему прямо в глаза.

– Рад служить вам, сэр. Все слуги в Лондоне мечтают работать в таком месте.

Грэшем незаметно кивнул Маниону, и тот молча пододвинулся к Сэму.

– Скажи мне, Сэм, сколько времени ты работаешь на лорда Сесила?

– Сесила, сэр? – Следует отдать Сэму должное, при этих словах он лишь чуть побледнел. – Я приехал в Лондон с севера и никогда не работал на лорда Сесила…

Он не услышал, как Манион подкрался сзади и нанес ему сильный удар по голове. Очнувшись несколько минут спустя, Сэм обнаружил, что крепко связан по рукам и ногам, а верхняя часть тела висит над черной дырой люка, из которой исходит зловонный запах, пропитавший всю комнату.

– Стоит Маниону чуть подтолкнуть тебя, и ты рухнешь в яму головой вниз, – ласково сказал Грэшем, выходя из-за стола, за которым он сидел с бокалом вина в руках. – У этой дыры кирпичные стены и множество выступов, и она высотой с наш дом, так что есть все шансы размозжить голову. А внизу находится старый колодец, куда просачивается грязная вода из реки, и мы больше им не пользуемся. Насколько нам известно, он не имеет выхода к реке или еще куда-нибудь. Те, кому удается выжить при падении, бултыхаются в воде, пока хватает сил, и их бывает слышно пару дней, но потом все они затихают. Так сколько времени ты работал на лорда Сесила?

Голова Сэма пылала, а его самого выворачивало наизнанку от мерзкого запаха гнилого мяса, исходившего из черного провала люка.

– Я не работаю на лорда Сесила…

Манион подтолкнул его чуть ближе к яме, и бедняга дико закричал.

– Видишь ли, – как ни в чем не бывало откликнулся Грэшем, – у меня хорошая память на лица, и я помню, что два или три года назад проходил через людскую в доме милорда и видел там тебя. Эту рыжую шевелюру нельзя не заметить. Ты приставал ко всем девкам на кухне. Я узнал тебя сразу, как только ты появился на пороге. В прошлый раз ты орал всякие непристойности, так что и голос я тоже запомнил, как и физиономию.

Грэшем схватил Сэма за волосы, откинул его голову назад и взглянул в обезумевшие от страха глаза.

– А теперь скажи, рыжий Сэм, сколько времени ты работаешь на лорда Сесила? Я спрашиваю в последний раз!

– Сэр… Милорд, пощадите. Всего четыре года, только четыре, – пролепетал Сэм, и его тело вдруг обмякло.

– Сломай ему левую ногу.

Бедняга задергался, а Манион молча взмахнул дубинкой, и послышался хруст переломанной кости. Сэм взревел от боли.

Манион оттащил его от люка и плотно закрыл дверцу, а затем повернулся к корчащемуся от боли Фогарти, разрезал веревки на ногах и умелым движением наложил шину на покалеченную ногу. Находящийся в наполовину бессознательном состоянии Сэм уже не кричал, а только вздрагивал всем телом. Генри снова взял его за волосы и встряхнул, но на сей раз более осторожно.

– Мы заплатим хирургу и попросим осмотреть твою рану. Если будешь вести себя разумно, скоро побежишь, как прежде. А боль, которую тебе пришлось вытерпеть, – наказание за то, что шпионил за Генри Грэшемом, а это никому не позволено. Никто не войдет в мой дом со шпионскими целями. Тебя будут держать в тайнике, пока не сможешь ходить, а потом получишь денег, чтобы уехать в Нортумберленд. А дальше решай сам. Лорду Сесилу сообщат, что у меня в доме с тобой произошел несчастный случай и, к нашему общему горю, ты утонул. Сесил будет считать тебя мертвым. Если же он узнает о твоем существовании, то решит, что ты его предал и перешел на службу ко мне, и тогда он тебя убьет. Предлагаю тебе новое имя и новую жизнь.

Грэшем отпустил голову Сэма и направился к двери, но вдруг остановился.

– Не надо предавать Генри Грэшема, это еще никого не доводило до добра. Помни о моем милосердии, которое спасло тебе жизнь и дает шанс стать приличным человеком.

Он вышел, тихо закрыв за собой дверь. Через некоторое время пришли два работника и, выслушав распоряжения Маниона, вынесли Сэма из комнаты.

Манион нашел Генри в Галерее менестрелей в большом зале.

– Разве разумно объявлять войну Сесилу? – резко спросил он. – Вы и правда собираетесь сообщить ему о Сэме?

– Ты принимаешь меня за дурака, дружище?

– Иногда именно так мне и кажется.

– Так вот, Сэм считает, что Сесилу скажут о его смерти, а значит, он не сможет вернуться к нему на службу. Конечно, если хочет остаться в живых. Что до меня, то я и не думаю что-либо сообщать Сесилу. Пусть поломает голову, куда подевался его шпион. А пока он теряется в догадках, давай выясним, что же здесь происходит на самом деле, старина. Зачем лорду Сесилу понадобилось подсылать в мой дом шпиона? Милорд озадачил меня непонятным заданием, связанным с Бэконом, и я отплачу ему той же монетой.

Манион на минуту задумался.

– Кто скажет хозяйке, что она приняла на работу Иуду?

– Я сам скажу, ее вины в том нет. Я случайно смог вывести его на чистую воду. А ты помоги мне и объясни повару и хозяйке, зачем мне понадобились два больших куска тухлой говядины.

Люк, над которым висел Сэм, представлял собой покатый настил и вел вовсе не в колодец, а на первый этаж. По нему с помощью специального механизма поднимались наверх товары, привезенные по реке, а жуткой черной дырой он казался из-за закрытой нижней заслонки. Трупный запах от двух кусков испорченной говядины, подвешенных на крючках, производил неизгладимое впечатление на несчастных, которым доводилось болтаться над люком под чутким надзором Маниона.

Недалеко от дома Грэшема, здесь же, на улице Стрэнд, расходились по домам заговорщики. Томас Перси жаловался на усталость всем, кому не лень было его слушать.

Наблюдая за охваченными страхом единомышленниками, Кейтсби удивлялся собственному чувству облегчения. Заседание парламента перенесено на 5 ноября, но и с этой неприятной неожиданностью можно справиться. Правда, проклятый порох может испортиться, или кто-нибудь случайно обнаружит погреб, где он хранится. Один из заговорщиков может проболтаться спьяну или наговорить лишнего в супружеской спальне или в постели у любовницы. Опасность разоблачения растет с каждым днем. Но пути назад нет. Они зашли слишком далеко и подготовятся к 5 ноября так же, как подготовились к 5 октября. Господь не оставит их своей милостью.

Кейтсби стал напевать свою любимую песню, ритмичную и быструю, одну из лучших из всего, что написал Том Кэмпион:

 
Ты, мой владыка, Господи,
И с помощью твоей
Повергнем в прах врагов,
И с именем твоим
Растопчем нечестивых!
 

Выйдя из таверны, Том Уинтер на мгновение остановился. Уже больше недели у него не было женщины. В «Утке и селезне» работают первоклассные шлюхи, предназначенные для знатных посетителей. Даже в этот час они вышли на дежурство, разодетые, словно придворные дамы. Почему бы и не позволить себе маленькую радость? Его взгляд привлекла хорошенькая девушка в ярко-красном платье. Отчего нет? Это одна из девиц Молл Катперс, а ее девочки считаются лучшими в Лондоне.