Текст книги "Божественный и страшный аромат (ЛП)"

Автор книги: Мартин Луига

Соавторы: Роберт Курвиц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Вместе с ним и пугающим утренним ритуалом отдаляются все напоминания о том, что у нее когда-то было четыре светловолосых и зеленоглазых дочери. У одной из них волосы были каштановыми, а у другой были трехцветные глаза, но когда женщина негромко включает музыку и начинает двигать плечами в такт, она уже не может сказать, у кого именно. Когда чувство вины рассеивается, а сквозь белые кружевные шторы проникает дневной свет, Анн-Маргрет Лунд становится удивительно легко, она парит в воздухе. Как будто жизнь не была прожита, и все эти отпечатки, маленькие вмятины, которые оставляет человек на поверхности мира, были, словно молоточками, выправлены ритмом музыки. Она безыскусно танцует в тени своего генеалогического древа, с которого облетели все листья. Она уже не знает, что то, как она прячет нижнюю губу под верхнюю, когда рассеянно улыбается под музыку, – это то, как делала и Шарлотта. Она подметает полы, поправляет скатерти и выравнивает ряды книг на полках. Она не слушает радио, ей нет до него никакого дела. Для Анн-Магрет мир давно исчез и оставил ее здесь, заниматься домашними делами.

Она сидит за кухонным столом, сложив руки, и смотрит, как сверкает ее дом. Половина пятого, в комнатах тихо и чисто. Иногда она задремывает, будто кошка днем, склоняя над столом седую голову. Она поседела в одночасье, как Долорес Деи. Двадцать лет назад, утром двадцать девятого августа, она проснулась совершенно седой. Она слушает музыку сквозь сон, через окно кухни на ее волосы льется свет, и в его потоке они на мгновение снова кажутся золотыми. По двери, точно дятел, стучит дверной молоток. Наверное, Карл забыл что-нибудь или вернулся домой пораньше… но зачем ему стучать? То, что кто-то пришел в гости, кажется маловероятным. Сюда теперь почти никто не ходит, и ей это нравится. Анн-Маргрет Лунд поправляет костюм, разглаживает сморщившуюся от сидения юбку, складывает рот в улыбку и открывает дверь.

– Здравствуйте.

Перед ней со смущенными улыбками на лицах стоят трое мужчин: первый, безумно дорого одетый и пахнущий aftershave-ом за пятьсот реалов, старается не показывать, что у него жар, но покрасневший лоб его выдает; на втором – темно-оранжевая ветровка и шарф цветов флага Ильмараа; а третий, худой и высокий, спешит погасить сигарету. Анн-Маргрет не узнает их сразу, но всё же приглашает войти и в замешательстве смотрит, пока они стоят перед ней в верхней одежде. Она понимает, кто перед ней, только заметив мальчишескую робость, с которой они переминаются с ноги на ногу и ковыряют пол носками ботинок. Это напоминает ей поведение юных поклонников.

– У нас есть новости, – говорит Инаят Хан. – Да, я знаю, что больших надежд питать не стоит. Но это хорошие новости, госпожа Лунд.

И когда госпожа Лунд ведет их на кухню, ее волосы серебрятся в полумраке, а сердце снова наливается свинцом.

– Кофе? Чаю?

Пятью часами раньше Йеспер сидит в кафе «Кино». При свете дня он чувствует себя среди этих стеклянных стен и кубической мебели чуть менее спроецированным, чем обычно. Голова словно ватная, а веки ужасно тяжелые. Он вытирает покрытый испариной лоб носовым платком с инициалами. Дизайнер стягивает джемпер и сразу выглядит беднее. Оставшись в рубашке, он опять начинает мерзнуть. Сквозь стеклянные стены просачивается холод поздней осени, мимо движется людская масса. Йеспер заказывает себе зеленый чай с медом и лимоном.

«Я, кажется, немного простудился», – говорит он сидящему напротив мужчине на несколько лет моложе него. Йеспер помнит его, это малыш Олле. Он учился на четыре класса младше. Йесперу он запомнился в основном своим блестящим талантом к фальсификации. Старшеклассники использовали его золотые руки для подделки разного рода подписей, и мальчишка неплохо зарабатывал – на всех этих дневниках с двойками и написанными красным замечаниями, нуждавшимися в родительской подписи. Теперь маленький Олле отпустил большие коричневые усы, и Йеспер делает из этого свои выводы. Олле копирайтер, усы снова в моде – в определенных кругах. В тех, где Сен-Миро, светоч нигилизма, считается своего рода экзотическим поэтом. Или, по крайней мере, считался два дня назад, когда страна, из которой произошли и Сен-Миро, и безумная мода на ретро-усы, еще не применила атомное оружие в другой стране.

– Ну, думаю, теперь с этой модой на нигилизм покончено, – замечает Йеспер вскользь.

Олле горячо соглашается:

– Да, надо было их сбрить, эти усы, я знаю… Понимаете, всё это свалилось на нас, как бомба… Простите за выражение, просто мы тоже…

– Да-да, это ужасно, – прерывает его на полуслове Йеспер. – Абсолютная трагедия. Почему ты мне позвонил, Олле?

– Я прочитал то объявление и долго думал. Понимаете, я по-настоящему пожалел об этом только после бомбежки.

– Что за на хер, Олле? Что происходит? О чём это ты пожалел?!

Усатому копирайтеру вдруг становится страшно при виде покрасневшего как свекла Йеспера. Дизайнер наклоняется к нему через стол. Олле прячет глаза, но его взгляд тут же перехватывает тигр-альбинос в глубине кафе. Хотя копирайтер частенько ходит сюда заводить новые знакомства, это жуткое чучело ему никогда не нравилось.

– Не орите на меня, я им ничего не сделал, я просто написал те письма.

– Зачем, во имя господа, ты это сделал?

– Н-не знаю, – заикается Олле. – Я ведь был еще ребенком, я правда не знаю, зачем я это сделал. Когда это случилось, в школе все только о них и говорили. Наверно, я просто хотел посмотреть, что будет. Поймет ли кто-нибудь, что это на самом деле не Молин. Один парень, Зиги, принес мне старую тетрадку Молин и спросил, смогу ли я подделать ее почерк. Мне это показалось довольно простым, и я, ну, решил попробовать.

– Это ты их отправил или кто-то другой?

– Отправил Зиги, я только написал. Ну да, я сглупил, поймите, я был мальчишкой, и, ну, тоже считал себя немного нигилистом…

– И ты больше ничего не можешь мне об этом рассказать? Ты ничего о них не знаешь? Даже если бы я после нашего разговора пошел, к примеру, в полицию, тебе было бы нечего добавить?

– К сожалению, да.

Похоже, Олле и правда искренне сожалеет; он нервно гладит усы, а Йеспер остекленевшими от лихорадки глазами смотрит в окно на Эстермальм. За окном течет толпа одетых в темное людей. С пылающим лицом он натягивает джемпер и снимает с вешалки пальто.

– Идиот, – говорит он и уходит. Олле остается оплачивать счет. Когда приносят чек, тигр-альбинос всё еще злобно таращится на него.

– Это и есть хорошая новость? – спрашивает через шесть часов Анн-Маргрет и стряхивает пепел с сигареты. Изо рта у нее и Тереша Мачеека поднимаются струйки дыма, с небес сочится ровный светло-серый свет. Она и трое мужчин сидят на веранде вокруг деревянного стола, и порыв ветра тащит по полу побуревшие листья.

Окончившему свою речь Йесперу становится не по себе. Но Хан подхватывает:

– Нет, это не всё! Но посмотрите, разве не замечательно, что два десятка лет спустя, при такой обстановке в мире, всё равно всплывает что-то новое. Это значит – время еще есть. И у меня такое чувство, что теперь, когда мы это нашли, всё остальное тоже вот-вот выйдет наружу. Что-то такое витает в воздухе.

Экс-министр сидит, выпрямив спину и изящно заложив ногу за ногу. Она выжидающе молчит, и это охлаждает энтузиазм Хана. Он отпивает глоток кофейной гущи со дна чашки. Вернее, делает вид, что отпивает. Там нет ничего, кроме вязкого сахара.

Хан продолжает:

– Я не знаю, что вы об этом подумаете. И насколько серьезно к этому отнесетесь…

– Я, например, не принимаю это всерьез, – вставляет Йеспер.

– В любом случае, – с некоторым возмущением продолжает Хан, – скажу заранее, что я принимаю. Всерьез, я имею в виду. Мы только что приехали из Лемминкяйсе, от, м-мм, независимого консультанта. Он довольно известен, хотя не афиширует своей деятельности. Изи… – Тереш бросает на него предупреждающий взгляд, и Хан поправляется: – Его зовут Ульв. Вы слышали о нём?

– Не думаю.

– К нему обращаются с такими вещами, по которым больше нигде нельзя найти информации. С безнадежными делами. Он участвовал в расследовании по меньшей мере двенадцати смертей. И всегда помогал, так или иначе. В общем, полиция о таком не распространяется, но Тереш подтвердит вам, что это правда.

Бывший агент Мачеек кивает. Он чувствует на себе взгляд женщины и изо всех сил пытается вести себя с ней так, как привык вести себя на службе с родственниками пропавших, быть отстраненно-вежливым и авторитетным, – но у него не выходит. Мы любим девочек, мы любим их больше… Ему так неловко за свои прежние мысли. Поначалу он старается не смотреть в ее сторону, но в конце концов поднимает взгляд. На мгновение его неопределенного цвета глаза встречаются с усталыми изумрудами Анн-Маргрет.

– Его методы не упоминают в официальных документах расследования, – начинает Тереш. – Таково негласное соглашение с прокуратурой. Это чтобы не давать защите лишних зацепок.

– Я так понимаю, это какой-то парадетектив? – Под давлением СМИ полиция вместе с городской администрацией в конце концов перекопали всё западное крыло стадиона Рингхалле. Сенситив закатил глаза и всё продолжал указывать, но внизу был бетонный фундамент и только бетонный фундамент. И это был лишь один конкретный случай. – Я уже насмотрелась на этих некромантов, – с горечью замечает женщина.

Тереш делает Хану знак подождать.

– Я делаю свою работу не ради торжества закона. Я делаю ее ради жертвы. – Произнося эти слова, он забывается. Уверенность возвращается к нему; он снова агент Международной полиции, а не лист на ветру, каким он сам себя сделал. – Мне всё равно, откуда и как поступает информация, если она оказывается продуктивной. Скажу сразу, конкретно с этим консультантом я не работал. К сожалению, в его компетенции только те случаи, когда жертва уже мертва. Но в этих случаях его талант неоспорим. Например, Ульв сам попадал под подозрение. В восьми разных случаях, когда давал консультации. Не знаю, сочтете ли вы это достаточно убедительным – я, честно говоря, считаю. Дела были никак не связаны между собой, и против него не нашли ни одного доказательства. Понимаете?

Женщина задумчиво достает еще сигарету, Тереш предлагает ей огонь, и Хан пользуется моментом. Он опирается руками на стол и выпаливает:

– Он ничего не знает про девочек!

– И что это значит? – недоумевает женщина.

Хан смотрит на нее, широко улыбаясь:

– Он не смог дать о них никакой информации. Вообще ничего. Абсолютно чистый лист: он не знает, где они, не знает ничего об их прошлом, никаких секретов. Но в этом-то и дело! Он ничего о них не знает, потому что они не мертвы.

Женщина пугается, но не подает виду, ее элегантная поза остается неизменной. Тереш замечает в ее реакции что-то подозрительное, но глубокое уважение к ней мешает ему понять, что именно.

– Это сам консультант вам так сказал? – Анн-Маргрет по-прежнему вопросительно смотрит на Хана. Тот кладет перед ней планшет с бумагами.

– Вот мои записи о девочках. А это краткая версия, которую я ему дал. Его заметки – в самом конце. Смотрите сами, он использует именно эти слова: «Не мертвы».

Анн-Маргрет перелистывает страницы. Горе всего мира вновь проходит перед ее глазами, фотокопии и даты, вся хронология событий. Хан продолжает:

– В таких случаях принято давать еще один конверт, контрольный. Если нет возможности проверить ответ для первого – у нас это конверт девочек, только с ним нам было бы не за что ухватиться – его правильность подтверждается верным ответом для второго. И знаете, кто еще не мертв? – Хан достает из-за пазухи второй конверт и кладет его на стол. Только сейчас, увидев этот конверт, Тереш начал воспринимать странный эксперимент Хана всерьез. На конверте написано «Зигизмунт Берг». Йеспер пока ничего об этом не знает. Он смотрит, любопытно вытянув шею.

– Я дал ему Зиги. – Хан наконец в своей стихии; он увлекся и объясняет уже напрямую Йесперу. Дуги причинно-следственных связей, которые он рисует в воздухе, становятся всё более фантастическими. То, как одно утверждение параспециалиста доказывает другое, паутина пунктирных линий, надпись, гласящая «Аксиома!». А теперь эти письма! Поэтому совершенно необходимо узнать, что стало с парнем в кожаной куртке – еще один прыжок стрелки – и тогда всё раскроется!

Только Тереш, который всё это уже слышал, по-прежнему наблюдает за реакцией Анн-Маргрет. Ее нет. Женщина просто смотрит на страницу в папке с девочками. На улице понемногу темнеет, становится холодно. Она поднимает воротник пальто и не смотрит на Тереша, когда тот пытается поймать ее взгляд. Она уже давно не читает, а просто сидит, глаза знакомого темно-зеленого цвета смотрят в одну точку. Что за неуловимое чувство скользит их в глубине? Тереш думает, что знает. То, как слегка прищуриваются уголки ее глаз – это неузнавание. Она вспоминает. Но что?

Вечереет, сгущаются синие сумерки, и Хан сияет в них, словно лампа. Воздух вокруг, в тихой разбросанной деревне, кристально холоден. Хан откидывается на спинку складного стула и торжествующе вытирает очки. Сидящий рядом с ним Тереш выбирает самое простое из решений: протягивает руку и берется за край папки. Женщина по-прежнему держит ее в руках. Она даже не перевернула страницу.

– Вы позволите?

– Да, конечно, – кивает Анн-Маргрет. Она словно только что проснулась. – Признаться, всё это очень запутано… – И пока Хан объясняет, что теперь матери девочек следует обратиться в полицию, Тереш смотрит на страницу с четырьмя фотокарточками сестер Лунд. Хан выстроил их по возрасту, как жемчужины на нитке.

Анн-Маргрет закрывает за гостями калитку. Она тепло машет им рукой в заднее окно машины. Такси катится по гравийной дороге, но ведет его уже не Кенни. Кенни давно ушел в свой Кеннин мир заниматься Кенниными делами. Они в сорока километрах от Ваасы, и белый загородный дом, окруженный каштанами, всё никак не исчезнет из виду. Уезжая оттуда, все они втайне чувствуют облегчение. И какую-то неловкость. Никто не может ничего сказать, только гравий шуршит под колесами. Наконец, Хан все-таки решается:

– Она, как бы… похоже, она не очень-то рада. Так мне показалось.

Йеспер сморкается:

– Это была твоя дебильная идея.

– А как мы, по-твоему, должны были поступить? Ничего не объяснять, и пусть бы сама разбиралась, ну, вот хоть с теми же письмами?

– Да-да! Они не мертвы, госпожа Лунд, ваши дети живы, у вас живые дети! Нельзя было просто оставить ее в покое, чтобы она сама это выяснила? Обязательно было устроить шоу с разоблачениями.

Некоторое время они сидят в тишине, угрюмо глядя в окна. Они едут по проселку, машину трясет, и Тереш спрашивает водителя, можно ли курить в салоне. Он достает сигарету. В полумраке вспыхивает спичка, и папиросная бумага трещит в ее пламени. «Астра» чадит, наполняя салон горьким запахом. После стольких часов в машине Кенни сидеть здесь кажется чуть ли не изменой.

Хана начинает грызть совесть:

– Наверно, и правда не стоило этого делать. Что, если она уже смирилась с этим, а мы только зря ее расстроили? Что, если из этого ничего не выйдет…

– Думаешь? – язвит Йеспер. – Может, это был наш долг! Вломиться в дом к посторонней женщине и просветить ее насчет ее детей. – Он на мгновение задумывается, а потом продолжает: – На самом деле я так не думаю, Хан. Не верю, что она смирилась. Может, она просто пытается жить дальше? Хотя, конечно, у меня детей никогда не было.

Тереш выдвигает из дверцы кареты пепельницу. Он курит, молча. Они избегают мотошоссе, на которых сейчас сплошные пробки. Поэтому едут проселочными дорогами среди вечерних полей и перелесков. К середине пути Тереш курит уже шестую сигарету и в салоне становится душновато. Бывший агент воспитанный человек: он открывает окно и впускает внутрь свежий воздух с несколькими снежинками. Они едут вдоль оврага. Мимо проносятся голые кусты, а над полями вдалеке начинается снегопад.

– Она не смирилась, – говорит Тереш. – Она забыла. Я не видел ни одной их фотографии во всем этом доме. Когда ты дал ей свою папку, она смотрела на них так, будто пыталась вспомнить, кто это такие.

Хан передергивает плечами, как бы от холода. Все молчат. Это знак согласия. Еще одна долгая пауза, и Йеспер откашливается. Так они дают друг другу знать, какие чувства это в них вызывает. Реже всего они говорят между собой о том, о чём думают на самом деле. Об этом исчезновении. Из-за того, что в самом начале они говорили слишком много, так много, что разговоры перестали помогать. Всё сказано, им больше нечем утешить друг друга. И потому всем так странно слышать, как Йеспер говорит: «Иногда мне кажется, что весь мир о них забыл».

– Так и есть, – отвечает Тереш.

И Хан говорит:

– Ну что, пойдем искать этого мудилу.

– Выезжаем сегодня, – говорит Тереш.

Хан спрашивает:

– И куда мы едем?

– В Граад, – отвечает Тереш.

Оба поворачиваются и смотрят на Йеспера.

– Davai, – говорит Йеспер.

С темнотой начинается метель. Они едут по улицам Салема, и город вокруг заметает снегом. Первый раз в этом году. Холодный и сладкий запах снега наполняет салон, когда Хан вваливается с большим чемоданом в каждой руке. В снегу перед домом остаются глубокие колеи. Его старая мать стоит у двери в халате и что-то кричит, но что – никто не слышит. Машина уже мчится прочь, а между домов завывает вьюга.

Снег идет всё время, пока они ждут Йеспера перед его домом. Два часа. Уже кажется, что они могут не успеть на свой ночной магнитопоезд. Ветер сдувает с еловых ветвей белые ленты, черную мотокарету понемногу заносит снегом. Наконец Йеспер выходит, в руке у него белый чемодан.

– Как всё прошло?

– Ну, скажем так, не очень хорошо, – отвечает он. – Едем.

И они едут. Быстро. Они просят таксиста ехать еще быстрее, но это уже опасно. Метель чертит полосы в лучах фар, ее хаос бушует повсюду, на дорогах, в оранжевых ореолах уличных фонарей. Тереш бросает водителю деньги и уходит, глядя на часы. Он бежит через заснеженную площадь и слышит, как за спиной хлопают дверцы такси. Его не волнует, что Йеспер забыл забрать его вещи.

Йеспер жалеет только, что не успел найти резинку до того, как расстался с моделью. Это вышло не слишком красиво. Об этом он тоже жалеет. Он бежит, держа в руке чемодан, в глаза ему летит снег, а в голове крутятся всевозможные хлесткие ответы: «Вся эта ерунда с модой, эта модная ерунда, пойми, теперь на этом далеко не уедешь. Вся эта модельная тема, у нее нет будущего. Забирай мой дом, будешь теперь жить в Ваасе, сама видишь, путешествовать небезопасно. Пора найти нормальную работу».

Ночь, но перед лифтами давка. Все ругаются, Тереш размахивает фальшивыми документами: «Международная полиция, разойдитесь!» Он больше не Сомерсет Ульрих, теперь он Космо Кончаловский. Космо не пропавший агент, он плод фантазии Тереша. Это чтобы запутать след – так его никому не выследить.

Только когда набитая битком кабина лифта поднимает их над городом, трое друзей, присев на чемоданы, немного переводят дух. Город окутан снегом, светофоры на моторазвязках окрашивают его белизну в темно-зеленый, уличные фонари – в золотой, оранжевый… пока кабина не ныряет в темноту воздушного вокзала. Двери лифта открываются, и они выбегают под высокие стальные арки здания вокзала. Там их встречает такая же ночная толпа. Она теснится повсюду, в зале, перед кассами, хотя табло показывают, что мест не осталось, и кошачий голосок из громкоговорителя это подтверждает. И даже на послезавтрашний рейс в Самару, в СНР, распроданы все билеты. Да, так и есть! Бюрократическое деформированное рабочее государство – место, где ты сейчас хотел бы оказаться. Не говоря о том, что в Грааде в этот самый момент исчезает сеть ирригационных каналов и гребень волны угрожающе поднимается над Екокатаа. Куда ты бежишь, оставайся дома, иди в армию!

Они проталкиваются на платформу. Там, высоко под ночным небом, тоже идет снег, и когда проводница чересчур расторопно останавливает их в дверях пятиэтажного, сплюснутого с боков вагона, Тереш делает то, чего не делал никогда. Властные выкрики Космо Кончаловского не действуют на проводницу, одуревшую от шума толпы. Девушка с кошачьим голосом объявляет о скором отправлении рейса и просит отойти за желтую черту. Уже слышно шипение гидравлических дверей. Тереш сует руку за пазуху и достает пистолет. Под мышкой у него по-прежнему висит кожаный карман кобуры. Крепко сжимая рукоятку из красного дерева, Тереш входит в роскошные сумерки поезда. Ствол пистолета сверкает, проводница отступает перед табельным оружием. Хан и Йеспер проскальзывают за Терешем. Двери захлопываются, воют, запускаясь, магниты, один из чемоданов Хана остается на перроне.

Тереш убирает пистолет в кобуру и извиняется перед испуганной проводницей. Здесь, в Катле, к такому не привыкли. Окончательно вернувшись к дипломатии, экс-агент благодарит женщину за содействие. Снаружи, на платформе, гигантские буферы отсоединяются от поезда. Пуповина перерезана, и освобожденный от подпорок пятиэтажный поезд всей тяжестью ложится на магниты. Они гудят под вагонами во всю свою мощь. А потом начинается полёт.

Магнитная подушка под поездом раздвигает воды Северного моря. В вагоне тихо, урчат генераторы, а поезд мчится в полусотне метров над водой. Друзья, улыбаясь, стоят у смотрового окна. Тереш гасит сигарету в бронзовой пепельнице, они поворачиваются к окну спиной и уходят. Перед ними лежит Серость, а за ней большой мир. И где-то там, в его городах, на улицах, в просторах степей – Зигизмунт Берг, единственный человек в этом мире, который знает, что случилось с сестрами Лунд. От города позади, за окном, остается лишь световое загрязнение, далекое золотое сияние в темноте и метели.