Текст книги "Роза"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

– Что, шляпу потеряли? – спросил его Блэар.

– Да. – Леверетт проводил грустным взглядом проехавшие мимо вагонетки.

– А вы сразу же можете распознать, приходилось человеку бывать раньше в шахте или нет, даже независимо от того, как он одет? – спросил Блэар у Бэтти.

– С первого же его шага. И сразу вижу, пьян человек или нет. Пьяных отправляю наверх. Безопасность всей шахты определяется самым последним из находящихся в ней дураков.

– А почему шахтеры носят клоги? – спросил Леверетт, просто чтобы поддержать разговор. – Конечно, в Уигане все их носят; но мне кажется, что здесь, в шахте, они несколько тяжеловаты.

– Из-за камней, сэр, – ответил Бэтти. – Когда обрушивается кровля, острые камни не калечат деревянные клоги так, как они калечили бы подметки кожаной обуви. А потом, если вас завалило породой, легче вытянуть из-под камней ногу, когда она в клогах.

Пораженный, Леверетт замолчал.

Ходьба под землей именовалась «перемещением». Они перемещались минут двадцать, и за все это время навстречу им попадались только тянувшие вагонетки пони. Штольня постепенно сужалась, становилась все ниже и начинала понемногу уходить вниз, а шум поездов казался все глуше из-за сильного ветра и давления горной породы на деревянные конструкции крепи. Бэтти периодически останавливался, поднимая лампу, и внимательно осматривал те места, где из сухой стены выступали камни или где деревянная крепь подпирала кровлю.

– Когда выбирают уголь, то выделяется рудничный газ. Забавное слово, джентльмены, правда? [25]25
  Игра слов: «firedamp» (рудничный раз) состоит из двух корней: «fire» – «пожар», и «damp» – «сырость, влага».


[Закрыть]

– Действительно занятное, – согласился Леверетт.

– Такое впечатление, будто этот газ тушит пожары. – Бэтти заглянул в очередную нишу.

– А на самом деле?

– Это от немецкого «Dampf» – пар. То есть «взрывающаяся влага».

– А-а, – проговорил Леверетт.

– Метан. Любит скапливаться в трещинах и под самой кровлей. Смысл безопасной лампы в том, что металлическая сетка частично рассеивает тепло, рудничный газ от такой лампы не воспламеняется. Но все-таки лучший способ обнаружить его скопления – это с помощью пламени. – Бэтти остановился возле похожей на колонну глыбы камня, поднял лампу над головой и посмотрел, как ведет себя скрытое за сеткой пламя. – Видите, оно немного вытянулось и стало голубоватым? Это метан горит.

– Что, надо уводить людей из шахты? – спросил Леверетт.

Бэтти снял с себя жилетку и помахал ею, разгоняя скопившийся газ; пламя высветило его усмешку. Он вышел назад в штольню и через минуту вернулся, неся сложенную деревянную раму с натянутым на нее куском материи; развернул ее и поставил – это оказался экран, направивший поток воздуха в сторону камня.

– Если мы будем закрывать шахту всякий раз, как почувствуем дуновение метана, мистер Леверетт, Англия вымерзнет. – Бэтти достал из сумки журнал и записал время, место и примерный объем обнаруженного газа. – Мы наблюдаем за такими скоплениями, стараемся их рассеять и не даем газу отправить нас в мир иной.

Начиная от этого места штольня стала еще хуже, что, однако, ничуть не заставило Бэтти сбавить ход.

– Тут вот у нас просадка. – Он указал на место, где кровля заметно провисла вниз, и сделал очередную отметку в своем журнале. – А тут вспучивание, – показал он на грунт, вылезший вверх и поднявший собой рельсовый путь. – Давление горной массы действует по-разному, где-то оно вызывает вспучивания, где-то провалы. Здесь над головой у нас известняк, а внизу, под ногами, песчаник. Но из угольного пласта мы с вами еще не вышли.

Чем дальше они продвигались, тем очевиднее становилось Блэару, что никакая карта Бэтти не нужна. Смотритель знал пласт Хэнни так же, как лоцман знает русло реки. Вполне вероятно, что и его отец, и дед тоже всю жизнь проработали на этой же шахте. Такие, как Бэтти, всегда знают, где пласт поворачивает вправо или влево, уходит вверх или вниз или же вообще исчезает вследствие какой-нибудь геологической аномалии. Бэтти, несомненно, помнил плотность пласта, его вязкость, насыщенность влагой, температуру воспламенения и другие характеристики. Он мог бы передвигаться по шахте даже с завязанными глазами.

Леверетт отставал все сильнее. Блэар уже собирался попросить Бэтти сбавить ход, когда тот остановился сам и поставил лампу на землю возле опорной колонны из оставленного невыбранным угля. Бэтти разложил прямо на грунте карту и ткнул пальцем в два отмеченных на ней номера:

– Здесь мы нашли тогда первых двоих погибших. Они лежали ближе всех остальных к шахтному стволу, если не считать того мальчишку и пони, что свалились в ствол.

Цепочка номеров на карте тянулась в западном направлении, основная часть отметок концентрировалась примерно вдвое дальше того места, до которого они дошли. Все, кто погиб в главной штольне, лежали группами, причем некоторые из них – в специально сделанных боковых нишах, предназначенных для того, чтобы разойтись с вагонетками или укрыться от опасности.

Леверетт догнал их; он задыхался и был весь покрыт угольной пылью, как будто его проволок за собой пони.

– Ничего… все в порядке, – выдохнул он и тяжело опустился на колени.

Блэар и Бэтти снова уткнулись в карту.

– Тела были обгоревшими? – спросил Блэар.

– Нет. Мы не обнаружили ни одного обгоревшего, пока не добрались до конца главной штольни, почти до самого забоя. Тут все лежали так, будто прилегли вздремнуть.

– Но лицами против ветра? Они бежали, перед тем как погибнуть?

– Совершенно верно, – ответил Бэтти с каким-то мрачным удовлетворением. – А ваш приятель кое-что смыслит в шахтах, мистер Леверетт.

– Их задавило? – спросил Леверетт.

– Нет, – сказал Бэтти. – Когда взрывается рудничный газ, то после взрыва образуется газовая смесь. В том числе окись углерода. Самому сильному человеку, с какой бы скоростью он ни бежал, достаточно вдохнуть этой дряни два раза, и он упадет. И если его немедленно не вытащить, он умрет. Мне приходилось видеть, когда двое, даже трое погибали, пытаясь спасти одного.

Земля подпрыгнула у них под ногами, и раздался грохот, прокатившийся волной от одного конца штольни до другого. В темноте застучали падающие камни.

– Пожар! – закричал Леверетт, мгновенно вскочив на ноги.

– Всего-навсего подрывают уголь, мистер Леверетт. Большая разница, просто совсем другое дело. Когда взрывается рудничный газ, это чувствует весь Уиган. Я вам скажу, если такое случится. – Бэтти свернул карту и добавил: – Надеюсь, больше подобных испытаний нас не ждет, мистер Леверетт. Я хочу сказать, что мои люди больше ничего подрывать не будут.

Бэтти двинулся вперед, огонек его лампы снова стал обозначать их путь, останавливаясь, только когда смотритель указывал на очередное место, где в день катастрофы погибли два, три, четыре человека; все они перед смертью бежали, спасаясь от волны смертоносного газа. «По сравнению с другими, – подумал Блэар, – шахту Хэнни нельзя назвать особо опасной. Конечно, она грязная, тесная, неудобная, но штольни в ней не были захламлены, рельсовые пути содержались в порядке, а смотритель Бэтти производил впечатление человека пунктуального и придирчивого. Однако любая шахта есть извращение естественного порядка вещей, угольные же шахты в этом смысле особенно выделяются в худшую сторону, а потому в принципе гораздо опаснее любых других».

Штольня начала уходить вниз. «По-видимому, дальше к югу она будет все больше углубляться, – подумал Блэар. Скорее всего, пласт начинали в свое время разрабатывать с того конца, где он ближе всего подходил к поверхности – севернее Уигана. Не исключено, что еще римские легионеры обогревались и сушили сандалии возле уиганского уголька. С каждым шагом вниз жара становилась все ощутимее. От дыхания шахты начинало пересыхать в горле, кожа покрылась потом, который, смешавшись с угольной пылью, моментально образовал тонкий слой черной жидкой грязи.

Штольня вдруг расширилась, и они очутились в небольшой, размером со склеп, камере. Рельсовый путь делал здесь круг, и один из погонщиков как раз разворачивал тут своего пони; и мальчик и пони казались в темноте странно танцующими привидениями. Едва только пони остановился, из тесной узкой штольни возник человек, весь серебрившийся от угольной пыли и совершенно обнаженный – на нем были только импровизированные наколенники и клоги. Человек прицепил к упряжи пони заполненные вагонетки, очень коротко, едва заметно кивнул Бэтти и снова исчез в штольне, будто призрак, толкая перед собой пустую вагонетку. Мальчик и пони скрылись в противоположном направлении.

– Жарко. – Казалось, все силы Леверетта ушли на то, чтобы произнести одно это слово.

– Хотите чаю, сэр? – Бэтти извлек из сумки оловянную фляжку.

Леверетт отрицательно помотал головой и в измождении опустился на рельсы. «Первое пребывание в шахте всегда оказывается самым трудным независимо от того, насколько хорошо подготовлен человек физически», – подумал Блэар. Сам же он, даже будучи сейчас болен малярией, занимался всего лишь тем, что привык делать всю свою жизнь.

– Простите, что я такой неуклюжий, – проговорил Леверетт.

– Ничего страшного, сэр, – ответил Бэтти. – Шахтеры привыкают к шахте и становятся беспечны. Они отлично знают, что опасной может оказаться даже одна-единственная искра, но все равно катаются в своих клогах по рельсам так, что из-под их подкованной обуви искры снопом брызжут. А иногда они оставляют рабочее место, забираются в боковые штольни и там спят, как мышки в норке.

– Наверное, неплохо так поспать, – заметил Леверетт.

– Иногда, – согласился Бэтти. – Но в день взрыва тут оказался пони. Он задохнулся, упал и загородил лаз из штольни. По ту сторону пони мы обнаружили десять трупов.

– Отравились угарным газом? – спросил Блэар.

– Да. Знаете, в какой-то из лондонских газет я читал, что люди сейчас больше всего боятся оказаться погребенными заживо. В той газете рекламировали гробы со встроенными переговорными трубками и ведущей наружу сигнализацией. Интересно, с чего это вдруг у лондонцев появились подобные страхи? Ну, как вам, лучше? – Бэтти повернулся к Леверетту.

– Готов идти.

– Хорошо.

Они нырнули в ту штольню, в которой незадолго до этого скрылся обнаженный шахтер. По ней тянулся рельсовый путь, однако сечение штольни едва позволяло человеку, согнувшись пополам, протолкнуть вагонетку между выстроившихся галереей деревянных опор крепи. Откуда-то из глубины штольни до них долетел грохочущий звук, как если бы впереди отслоился и рухнул огромный пласт породы.

– Что это? – испуганно спросил Леверетт.

– Кровля рухнула, – ответил Бэтти.

– О Господи, – произнес Леверетт, и Блэар увидел, как он даже немного попятился назад.

– Ничего страшного, мистер Леверетт, это все нормально, – успокоил его Бэтти. – Такова система.

– Система?

– Сейчас сами увидите. Когда порода рушится сама, звук обычно бывает более резкий, смесь грохота камней и треска ломающейся крепи, – пояснил Бэтти. – Потерпите немного, сами увидите и все поймете.

Их лампы высвечивали теперь по сторонам штольни не столько боковые стенки, сколько похожее чем-то на соты нагромождение опор из оставленного угля; их черные колонны создавали впечатление, будто находишься в подземной мечети. Блэар непроизвольно отметил про себя новый, только что возникший и пока едва различимый звук: звонкий, немного искажаемый и усиливаемый каменными нагромождениями звук ударов. Они прошли вслед за Бэтти еще минут десять, и потом вдруг он и Блэар вползли в узкую штольню, на всю длину заполненную похожими на тени фигурами, облаченными лишь в брюки и клоги – а некоторые только в клоги, – покрытыми пылью, блестящими от пота, размахивающими короткими обоюдоострыми кайлами. Тела их в талии были узкими, почти изможденными, как у гончих; грудь, наоборот, широкая и мускулистая, как у битюгов; они блестели в слабом, направленном вверх свете шахтерских ламп и больше всего напоминали механизмы, автоматы, без устали бьющие кайлами по столбам угля, подпиравшим нависавшую сверху черную кровлю. Куски отбитого угля отлетали со звоном, похожим на бой часов. Там, где пласт угля опускался вниз, шахтеры работали, стоя на обернутых тряпьем коленях. Другие нагружали отбитым углем вагонетки или отвозили уже заполненные, упираясь в них спинами. Место работы насыщал туман, образованный смесью идущих от тел испарений и угольной пыли.

Блэар посмотрел на свой компас:

– А вы ведете добычу в обратном направлении?

– Точно, – подтвердил Бэтти.

Шахтеры наступали не на внешнюю, как ожидал Блэар, а на внутреннюю стену западного забоя, продвигаясь по направлению к центральному стволу шахты. Внешней стены вообще не было видно, кровля с той стороны снижалась, но место, где она должна встречаться со стеной, скрывалось в непроглядной тьме.

– Думаю, вы сможете оценить наш метод, мистер Блэар. – Бэтти снова развернул карту. – Это так называемая ланкаширская система. Мы пробиваем через угольный пласт главные штольни, или улицы, они идут до самого конца пласта. Потом пробиваем штольни вспомогательные, меньшего сечения, чтобы соединить между собой главные и обеспечить циркуляцию воздуха. А потом начинаем вести выборку угля, как вы выразились, в обратном направлении, оставляя только небольшое число каменных опор и крепи – лишь столько, чтобы кровля продержалась, пока мы не завершим работы в данном месте. Затем крепь выбивается и кровля обрушивается – именно этот звук мы и слышали по пути сюда, – но к этому моменту мы уже переходим на новое место.

– Здесь и были найдены обгоревшие тела? – спросил Блэар.

– В районе этого забоя, но ярдах в пятнадцати отсюда, вон там. – Бэтти повернулся лицом в сторону завершенной выемки, к свободному пространству, что виднелось за спинами шахтеров. – На том месте мы как раз и работали два месяца назад. Отсюда было взято две тысячи тонн угля. Но заходить в старые выработки запрещено. Таковы правила шахты.

Выстроившись цепочкой, шахтеры непрерывно махали кайлами. Блэар наблюдал это явление во всех шахтах, где ему приходилось бывать, в любой части света: шахтеры всегда работали с таким остервенением, как будто физические усилия были для них своего рода гипнозом, позволяющим им не думать. Наверное, в этой шахте действовал еще и своеобразный психологический эффект того, что они пробивались в сторону центрального ствола, а не от него. Мощная лампа могла бы рассеять мрак, но свет от безопасных ламп был не сильнее, чем от тлеющего уголька, и едва освещал державшего лампу человека. Поэтому совершенно невозможно было определить, как далеко за пределы забоя простирается находящееся позади шахтеров свободное пространство или как высоко расположена кровля – в шести футах или шести дюймах над головой. Блэар поднял камешек и бросил его вбок. Камень исчез в темноте, а звук его падения заглушили удары кайл.

– Далеко отсюда до того края, где кровля еще держится? – спросил он.

– В некоторых местах десять ярдов, в некоторых сто. Кровля может стоять месяц, может год. А может и рухнуть в любую минуту, даже сейчас, пока мы здесь, – ответил Бэтти.

Появился вконец запыхавшийся Леверетт: на последнем участке пути, где штольня была совсем узкой, ему, в его облачении, пришлось особенно трудно. Лоб у него был выпачкан кровью, а под глазами от смеси пота и пыли образовались большие черные подтеки.

– Что может рухнуть в любую минуту? – спросил он.

– Ничего. Леверетт, я горжусь вами даже сильнее, чем если бы вам удалось отыскать пропавшую экспедицию Ливингстона. – Блэар протянул управляющему носовой платок. – Еще несколько минут, и трогаемся назад.

На каждого шахтера, отбивающего уголь кайлом, приходился еще один, нагружавший и отвозивший вагонетку. Рельсовые пути раздваивались примерно через каждые двадцать ярдов, чтобы вагонетки могли разъезжаться. Один из шахтеров, орудуя длинным коловоротом, вгрызался в угольный массив буром, представляющим собой цилиндр с зубцами на конце; все устройство держалось на упоре, один конец которого втыкался в грунт, а другой – в кровлю. Шахтер этот был на целую голову выше всех остальных, кто находился в забое, и легко обращался с буром, хотя тот весил, должно быть, не меньше сорока фунтов. Из просверливаемого отверстия струилась черная пыль. Бур уходил вглубь с такой легкостью, словно шахтер сверлил не уголь, а сыр.

Из-за слабого освещения и потому, что все были одинаково черны от покрывавшей их пыли, Блэар не сразу заметил, что у этого шахтера забинтованы обе ноги. Увидев Блэара, шахтер приостановил работу.

– Что, все еще ищете преподобного Мэйпоула? – спросил Билл Джейксон; это был именно он.

– Никогда не знаешь заранее, где что найдешь, – ответил Блэар.

Его поразило, что после такого боя, свидетелем которого он стал накануне на заднем дворе «Юного принца», Джейксон вообще был в состоянии ходить; однако Блэар тут же вспомнил, что шахтеры бравируют друг перед другом степенью боли, которую они способны переносить. Джейксон, с завязанными сзади волосами, казался статуей работы Микеланджело, только изваянной не из мрамора, а из угля.

– А клоги те же? – поинтересовался Блэар.

– Хотите испытать на себе? – вопросом на вопрос ответил Джейксон[26]26
  Игра слов: Джейксон ответил «Want to try them?», что может быть переведено и как «Хотите попробовать?» (то есть примерить), и как «Хотите испытать на себе?» (то есть угроза).


[Закрыть].

Рядом с Джейксоном возникла маленькая, похожая на гнома фигурка. Блэар признал в ней Смоллбоуна, с которым накануне сидел за одним столом в пивной; только этот Смоллбоун, в отличие от вчерашнего, был словно вырезан из черного дерева. Смоллбоун держал в руках, будто младенца, длинную металлическую коробку. Джейксон отвинтил верхнюю часть коловорота и извлек бур из просверленного шурфа. Смоллбоун достал из коробки длинную соломину, вставил ее в шурф и, крепко зажмурив глаза, дунул. Из шурфа вырвалось облако пыли. Блэару доставляло истинное наслаждение наблюдать за действиями мастера своего дела. После этого Смоллбоун извлек из коробки нечто длиной дюймов десять, завернутое в провощенную бумагу.

– Что?.. – заговорил Леверетт.

– Порох. Смоллбоун сам делает заряды, – не дожидаясь завершения вопроса, ответил Джейксон.

– Он подрывник, – пояснил Бэтти. – Взрывает уголь.

Пробуренный шурф уходил вниз с небольшим наклоном. При помощи деревянной палки Смоллбоун протолкнул завернутый в бумагу заряд как можно дальше в отверстие, затем проткнул его торец острой медной проволочкой и вставил запал – пропитанный селитрой и потому относительно медленно горящий шнур из грубого хлопкового волокна. После чего залепил отверстие глиной, оставив конец шнура – примерно около фута длиной – болтаться снаружи. «Довольно кустарно», – подумал Блэар. Бэтти тем временем поднял над головой лампу, проверяя, не скопился ли под кровлей рудничный газ.

– Похоже, чисто, – проговорил он.

– Взрываем! – проорал Джейксон.

Его предупреждение передали по всей цепочке. Шахтеры собрали инструмент и направились в туннель, что вел к главной штольне, чтобы не попасть под взрыв. Бэтти увел туда же Леверетта и Блэара. За ними пошел и Джейксон со своим буром; Смоллбоун остался возле отверстия с зарядом один.

– Повернитесь спиной, сэр, и откройте рот, – посоветовал Бэтти Леверетту.

Блэар наблюдал за тем, как Смоллбоун медленно провел лампой вначале под кровлей, затем воль стены, чтобы убедиться самому в отсутствии рудничного газа – подобные действия лучше любого письменного экзамена свидетельствовали о наличии у человека ума и здравого смысла. Потом опустился возле свисающего конца шнура на колени и принялся раздувать пламя в своей лампе так, чтобы оно стало выбиваться из-под защитной сетки наружу. Смоллбоун дул все сильнее, пламя становилось ярче, выше, и наконец язычок огня вырвался наружу и лизнул конец запала. Однако лишь с третьей попытки шнур вспыхнул, на конце его появился похожий на бутон оранжевый огонек.

Быстрыми короткими шагами подрывник устремился прочь и присоединился к укрывшимся шахтерам; секунд через пять после этого штольня позади него полыхнула громоподобным грохотом и клубами черной пыли. Взрыв оказался значительно сильнее, чем ожидал Блэар. Шахтеры попадали, словно матросы, под которыми внезапно уплыла палуба, а грохот взрыва эхом разошелся по штольням. Шахтеры, широко раскрыв мгновенно покрасневшие глаза, трясли головами, приходя в себя.

– Двойной заряд заложили, Смоллбоун? – проговорил Бэтти. – Еще раз так сделаете – и можете искать работу в другом месте.

За все время, что они успели пробыть в шахте, эти слова были первым проявлением лицемерия со стороны Бэтти. «Похоже, – подумал Блэар, – смотрителю и самому неудобно, что ему пришлось высказать подобное предупреждение». Все – и владельцы шахты, и ее управленческий персонал – отлично знали, что шахтерам платят за количество выданного на-гора угля, а не за то время, которое они затрачивают под землей на его трудную добычу. Именно по этой причине в шахтах и подрывают пласты, невзирая на опасность воспламенения рудничного газа. Тот взрыв, что произвел Смоллбоун, обрушил немало угля, а кроме того, испещрил трещинами стену забоя. Шахтеры достали табакерки, вдохнули для поднятия тонуса и снова вернулись к работе. Джейксон взвалил на плечо бур и упор и двинулся в глубь штольни бурить новый шурф. Казалось, его провожала аура всеобщего восхищения.

Смоллбоун, явно нимало не огорченный полученным замечанием, потолкался еще немного возле обрушенного взрывом угля, потом, как бы размышляя, обратился к Леверетту:

– Немецкий динамит, только на хлопушки и годен.

– Я его всегда считал мощным, – ответил Леверетт. – Читал о нем в научных журналах.

– Это он на немецких шахтах и для немецкого угля мощный, – возразил Смоллбоун. – А у нас тут уголек английский.

«Ничто не уравнивает людей так, как шахта», – подумал Блэар. Где еще можно было увидеть, чтобы управляющий имением обсуждал бы с совершенно голым шахтером достоинства и недостатки взрывчатки? Тут Блэар обратил внимание, что Бэтти снова начал внимательно рассматривать старую, выработанную часть забоя, где еще клубилась в воздухе поднятая взрывом пыль.

– Мне кажется, мистер Блэар, взрыв произошел тогда ярдах в двадцати от того места, где мы сейчас стоим. Но где именно, не могу сказать. Я уже тысячу раз об этом думал.

– По-вашему, он мог быть вызван подрывом пласта?

– Нет. В этом забое подрывными работами занимается только Смоллбоун. Он и Джейксон, который бурит шурфы, должны были бы в таком случае тоже погибнуть. А они, слава Богу, не только уцелели сами, но и спасли тогда полдюжины человек. Скорее всего, взрыв был вызван искрой. Кто-то сделал какую-нибудь дикую глупость. Какой-то идиот попытался раскурить трубку от своей лампы. Или выронил кайло и открыл лампу, чтобы было больше света и можно было его найти. А в забое оказался рудничный газ. И более чем достаточно. Думаю, было и еще одно отягчающее обстоятельство. Взрыв разрушил кирпичную стенку, которой мы замуровали пустую породу и мелкий уголь. Рудничный газ любит такие заброшенные места. Вообще-то мы проветривали забой, но газ все время сочился из трещин и накапливался, так что после того взрыва пришлось замуровывать это место снова. Иначе невозможно было бы пользоваться лампами и вести спасательные работы.

– Большую стенку пришлось ставить?

– Фута два в высоту, около трех в ширину.

– Покажите.

Взгляд Бэтти уставился куда-то вдаль:

– Нас проверяла тогда шахтная инспекция, проводилось официальное расследование. Дело закончено и закрыто, мистер Блэар. Что вам еще нужно? Я понимаю, что вы смыслите в шахтном деле, но мне не вполне ясно, с чего и почему вы оказались на этой шахте. Что именно вы тут ищете?

– Исчез человек, Бэтти.

– Только не здесь. После пожара мы обнаружили семьдесят шесть ламп и семьдесят шесть тел погибших. Все они были опознаны. Я проверял лично.

– Опознаны все до одного? И все тела находились в таком состоянии, что это было возможно сделать?

– Опознание официально зафиксировано следователем. Всех до одного, мистер Блэар.

– И все оказались из Уигана? Я слышал, что на шахте работают и приезжие из Ирландии.

– Да, было несколько временных рабочих, из числа приезжих.

– И со дня взрыва никто в то место не заглядывал?

– Это запрещено правилами. А кроме того, никто просто и не захочет туда с вами идти.

– Терпеть не могу угольные шахты, – пробормотал себе под нос Блэар. Он поднял лампу, как бы пытаясь рассмотреть что-то через густую пелену все еще кружащейся в воздухе пыли. – Нельзя еще разок взглянуть на карту?

Пока Бэтти рылся в сумке, отыскивая в ней карту, Блэар воспользовался моментом и отступил в темноту.

Черный непроницаемый мрак обступил его со всех сторон, однако первые шаги дались на удивление легко. Но уже через несколько футов высота штольни резко уменьшилась, вынудив Блэара вначале согнуться в три погибели, а потом и просто пробираться дальше на четвереньках, толкая слабо горевшую лампу перед собой. Сзади, откуда он только что ушел, не видны были ни сам Блэар, ни свет его лампы. Вслед ему неслись только свирепые, но тщетные окрики и ругательства Бэтти.

Перед лампой волнами катилась вперед пыль. Над лампой стоял небольшой светящийся нимб, похожий на светлый ореол, что возникает иногда вокруг луны. Теперь все зависело только от самого Блэара: от его сообразительности и от того, что он сумеет увидеть. Блэар подсунул свой компас к самой лампе и пополз в западном направлении.

Один раз он остановился, услышав неторопливое, размеренное, как тиканье часов, потрескивание заброшенной деревянной крепи. Просаживалась кровля, но медленно. Именно поэтому шахтеры предпочитали деревянную крепь металлической: она предупреждала о надвигающейся опасности.

Дважды Блэар был вынужден огибать оставшиеся каменные опоры, а потом заново определяться с направлением своего дальнейшего продвижения. В одном месте ему пришлось проползти на животе, перебираясь через образовавшийся каменный завал, но дальше оказалось свободное пространство, тянущееся вплоть до того места, где находилась граница обрушения кровли, однако воздух в этом пространстве был скверный, и лампа Блэара начала шипеть. Он задом выбрался оттуда и двинулся вдоль линии обрушения к югу. Кровля у него над головой была влажной и поблескивала, как звездное небо. Блэару даже пришла в голову мысль, что в его передвижении под этим «небом» было нечто сродни мореплаванию, только путь приходилось прокладывать по подземной тверди.

Он с трудом обогнул торчавшие снизу плиты песчаника. Меньше всего ему хотелось сейчас свалиться в какую-нибудь пустоту или «карман» и остаться при этом без света.

Вдруг кто-то схватил его за ногу. Попытавшись высвободиться, Блэар услышал позади себя голос Бэтти:

– А вы шахтер, мистер Блэар.

– Был когда-то.

Блэар остановился и дал возможность Бэтти расположиться рядом. У смотрителя работ тоже имелась при себе лампа, однако единственное, на что хватало ее света, были сверкающие глаза Бэтти.

– Мне сказали, что придет человек от епископа. Хочет посмотреть шахту. Ну что ж, пожалуйста. Время от времени сюда заглядывают члены совета директоров. Но они обычно поворачивают назад, не углубившись в штольню и на сотню ярдов. Говорят: большое спасибо, хватит. Мы не так одеты, и нас ждут прочие заботы. А вы – совсем другое дело.

– Значит, я нарушил все правила? – поинтересовался Блэар.

– Больше вас в эту шахту никогда в жизни не пустят.

– Ну, это мы еще посмотрим.

Бэтти помолчал немного, потом приподнялся на локтях и сделал движение вперед.

– Черт бы все это побрал, – проворчал он. – Двигайте за мной.

Для человека внушительной комплекции Бэтти с легкостью угря огибал завалы или скользил через них, проползал стороной мимо торчащих камней и опасных пустот. Блэар напрягал все силы, чтобы не отставать и постоянно видеть перед собой металлические подковы клогов Бэтти. Но вот наконец продвижение Бэтти замедлилось, потом стало каким-то неуверенным.

– По-моему, здесь. Хотя тут все постоянно меняется. Я не могу…

Бэтти замолчал и остановился. Блэар подполз ближе и поставил свою лампу рядом с лампой Бэтти. В их сдвоенном свете он увидел отверстие – высотой примерно в ярд – между кровлей и рухнувшей породой, заложенное такими же каштанового цвета кирпичами, из каких построены все дома в Уигане. В общей сложности тут насчитывалось кирпичей сорок. Заделка была выполнена небрежно – а, может быть, правильнее сказать, в большой спешке.

– Вам не приходилось делать кирпичную замуровку сразу же после взрыва, мистер Блэар? – спросил Бэтти. – Никогда не знаешь, что тебя подстерегает по ту сторону стенки. Там может быть и рудничный газ, и угарный, и оба они вместе. Поэтому кладку ведут всегда по очереди. Делаешь вдох, задерживаешь дыхание, кладешь один кирпич, выскакиваешь оттуда, выдыхаешь. Следующий кирпич точно так же кладет кто-то другой. Тут этим занимались Джейксон и Смоллбоун. Каждый был обвязан вокруг пояса веревкой.

– В этом месте и произошел тот взрыв?

– Насколько мы поняли, где-то тут рядом. – Бэтти вытянул шею, силясь получше разглядеть нависавшую кровлю. – Должна скоро рухнуть. Надеюсь только, что не пока я здесь.

На каждом из кирпичей виднелись, подобно водяному знаку, оттиснутые слова: «Кирпичный завод Хэнни». Блэар уловил слабый болотный запах рудничного газа. Лампы вдруг вспыхнули ярче, и Блэар увидел, что слой раствора, скреплявший верхние кирпичи, весь растрескался – то ли от устроенного Смоллбоуном взрыва, то ли еще раньше. Глаза Бэтти широко раскрылись, лицо заблестело от пота.

Пламя в лампах заметно вытянулось и стало голубым. Сами фитили уже погасли, но внутрь предохранительной металлической сетки попало уже достаточно газа, и теперь он горел там, внутри, готовый в любой момент вспыхнуть и взорваться. В мозгу Блэара мгновенно пронеслись три мысли. Попытаться задуть лампы нельзя: пламя при этом обязательно вырвалось бы за пределы предохранительной сетки и от него вспыхнул бы рудничный газ вокруг. Просто сидеть и ждать было бессмысленно: пламя постепенно накаляло проволочную сетку, и она уже начинала светиться неровным оранжевым светом, как целая связка горящих бикфордовых шнуров. А третья мысль Блэара была: «Я и только я сам сделал все, приложил массу усилий, чтобы угробить себя».

Но поскольку пока еще он оставался жив, Блэар вспомнил, что метан легче воздуха. Он принялся быстро разгребать камни, породу и пыль у самого основания кирпичной стенки и довольно быстро углубился примерно на фут. Потом взял лампу за нижнюю часть и, стараясь держать ее так, чтобы пламя не вырвалось за пределы сетки, медленно опустил ее в открытое углубление, поставив по возможности вертикально, без наклона. Пока он все это проделывал, у него даже обгорели волосы на кисти руки. Бэтти все понял. С не меньшей осторожностью он проделал то же самое со своей лампой, и теперь обе они стояли рядышком в тесном углублении – два ярких голубых острия, увенчанные красными проволочными сетками.