Текст книги "Роза"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Мартин Круз СМИТ
РОЗА

Глава первая

Самые красивые женщины в мире все-таки африканки.

Сомалийки, облаченные в длинные, просторные одежды, будто облитые розовыми, пурпурными или карминными красками. Украшенные бусами из окаменелой смолы, кусочки которой, соприкасаясь друг с другом, потрескивают электрическими разрядами и издают запахи меда и лимона.

Женщины Африканского Рога, с головы до пят укутанные в черное, с лицами, скрытыми, как вуалью, золотыми накидками, на бесчисленных нитях которых слабо позвякивают при ходьбе похожие на слезинки кусочки золота, и только выглядывающие откуда-то из глубины глаза с ярконакрашенными уголками выдают скрытое в них страстное желание. Женщины племени динка, своей чернотой и гладкостью кожи напоминающие лучшие сорта черного дерева; высокие и похожие на статуэтки, они затянуты в жесткие корсеты из бусин, которые срезают с них только в первую брачную ночь.

И женщины Золотого Берега, обвешанные золотыми цепями, браслетами, колокольчиками, в юбках, сотканных из золотых нитей, танцующие в густо пропитанных запахами корицы, кардамона, мускуса комнатах.

Пробудился Джонатан Блэар оттого, что окончательно запутался в мокрых, перекрученных простынях, дрожа от смеси копоти, вони печных труб и промозглой сырости, что пробивалась в единственное окно его жилища. Если бы мог, он с удовольствием снова погрузился бы в только что грезившийся ему сон, но тот растаял словно дым. Однако Африка все же у него в крови, и навечно.

Блэар подозревал, что у него тиф. Постель промокла насквозь от пота. Неделей раньше от пожелтел весь – от зрачков глаз до кончиков пальцев на ногах. Мочился он чем-то темно-коричневым – верный признак малярии. Она-то и потребовала накануне принять хинин с джином – точнее, потребовал их он сам.

Занимавшийся день опять обещал мерзкую погоду, а доносившийся с улицы утренний звон церковных колоколов отдавался у Блэара в голове, в каждом кровеносном сосуде подобно мучительному взрыву. Блэар замерзал, а на колосниках миниатюрного комнатного камина слабо дотлевали под горкой пепла лишь считанные жалкие угольки. Джонатан опустил ноги на пол, поднялся, сделал шаг и рухнул без сознания.

Очнулся он через час. Что прошел именно час, Блэар определил по новому перезвону колокола за окном. Все-таки в существовании Бога есть некоторый смысл: хоть кто-то там, на небе, следит за временем и отбивает часы.

С пола, на котором он лежал, Блэару открывался не очень привычный по ракурсу, но все же отличный обзор всей гостиной: вытертый ковер, испещренный пятнами от чая; постель со смятыми, скомканными простынями; один-единственный стул возле стола, на котором стояла масляная лампа; обои, местами залатанные газетой; мокрое окно с проникавшим через него серым, плачущим светом дождливого утра, в котором угли на колосниках камина казались давно дотлевшими. Блэар испытывал сильнейшее искушение попытаться доползти до стула и умереть в сидячем положении; однако он помнил, что на сегодня у него назначена встреча, на которой ему непременно надо быть. Дрожа всем телом, словно престарелый пес, он на четвереньках устремился к камину. Дрожь и холод пробирали его до костей, каждую частичку тела сводило в судорогах от ноющей боли. Пол под ним заходил ходуном, будто палуба корабля, и Блэар снова потерял сознание.

Когда он пришел в себя, в одной руке у него была спичка, в другой газета и несколько щепок для растопки. Похоже, он обладал способностью действовать одинаково разумно что в сознании, что в бессознательном состоянии; Блэара это порадовало. Газета оказалась сложена так, что прямо на него смотрело официальное сообщение двора Ее Величества, помеченное 23 марта 1872 года: «Ее Королевское Высочество принцесса будет присутствовать сегодня на заседании Попечительского совета Королевского географического общества, в котором примут участие сэр Родни Мерчисон, президент КГО, и Его Преосвященство епископ Хэнни. Ожидается также присутствие…» Дата была вчерашняя, значит, это событие он пропустил; впрочем, его туда и не приглашали, да и денег на это у него все равно бы не нашлось. Блэар чиркнул спичкой; ему пришлось приложить все силы для того, чтобы суметь подставить окрашенное серой пламя под газету и щепки, а потом, когда они занялись, протолкнуть их через решетку в камин. Перекатываясь по полу с бока на бок, он добрался до ящика для дров. «Господи», – молился он по пути, – только б там был уголь, ну, пожалуйста! Уголь в ящике был. Блэар бросил несколько кусочков в огонь. Над решеткой висел чайник. – «Господи», – снова взмолился Блэар, – только бы в нем оказалась вода! – Он постучал по чайнику и услышал, как внутри заплескалось. Блэар добавил в камин еще бумаги и немного угля и, когда уголь разгорелся, улегся на полу как можно ближе к камину, чтобы полнее ощутить теплое дыхание пламени.

Английский чай Блэар не любил. Он бы с гораздо большей охотой выпил сейчас сладкого марокканского чая с мятой, который там подают в бокалах. Или крепкого кофе по-турецки. Или большую оловянную кружку кофе, вскипяченного в кофейнике, – так, как его принято варить в Америке. «Но в Лондоне все равно ничего лучшего, чем здешний чай, не получишь, нечего и пытаться», – подумал он.

Попив чаю, Блэар рискнул попробовать одеться. Завязать шарф наподобие галстука оказалось непросто: стоило ему только поднять руки, и тело начинала сотрясать дрожь. Вот уже много дней, как он не осмеливался поднести к своему подбородку бритву, а потому у него начала отрастать борода. Кое-какая приличная одежда у него еще сохранилась, как и карманные часы, говорившие, что если он намерен добраться от Холборн-роуд до Севил-роу пешком – кеб, разумеется, был ему не по карману, – то надо, не мешкая, отправляться в путь. Обычно такая пешая прогулка занимала у Блэара час. Но сегодня предстоявшая дорога казалась ему долгой и трудной, сродни путешествию через горы, пустыни и болота. Блэар оперся о подоконник и посмотрел в окно вниз на улицу, на вереницы кебов с поднятым верхом и извивающиеся потоки раскрытых зонтиков. В стекле отразилось багрово-красное лицо, обветренное и задубевшее от долгой жизни под открытым небом. Даже своему собственному владельцу лицо это не казалось ни дружелюбным, ни хотя бы приятным.

На лестнице его мотало из стороны в сторону, будто матроса в шторм. Только бы не переломать ноги, а остальное неважно, уговаривал он себя. Так или иначе, но не пойти на назначенную ему встречу Блэар не мог, если, конечно, он всерьез намеревался выбраться из Англии. А ради того чтобы выбраться из этой страны, Блэар готов был ползти куда угодно, хоть на карачках.

Лондон обрушился на него парными запахами свежего лошадиного навоза, криками тряпичников и старьевщиков, яростно ругавшихся с извозчиками, и невероятной грязью на улицах, на которой ничего не стоило в любой момент поскользнуться. Мостовые парижских бульваров окатывали водой хотя бы раз в день. В Сан-Франциско грязь сама стекала с улиц в залив. В Лондоне всевозможная гадость беспрепятственно скапливалась прямо на проезжей части, ежедневно орошаясь с небес и порождая жуткую вонь, от которой непрерывно текло из носа.

«И Англия сама не что иное, как вечно хлюпающий нос, посаженный возле голубого глаза Северного моря, – подумал Блэар. – Тоже мне, новый Эдем[1]1
  То есть «рай». – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть] , царствующий над всем миром остров, ночной горшок под открытым небом. И каждый тип тут еще гордится своим зонтиком!»

Тот конец Холборн-роуд, где обитал Блэар, населяли евреи, ирландцы и румыны; все они носили баулеры[2]2
  Жесткая мужская шляпа с узкими полями и закругленным наподобие полусферы верхом.


[Закрыть] и одевались в пальто и костюмы, пошитые из грязно-коричневой, похожей на тряпку ткани. На каждой улице были своя лавка ростовщика, свой модельный дом, свои магазин, торговавший требухой, и устричная лавка, и несколько своих пивных. На окружавшую их вонь и грязь жители улиц обращали не больше внимания, чем рыба на растворенную в морской воде соль. По каждой улице, покачиваясь, ползли через вечноморосящий дождь и туман запряженные лошадьми омнибусы с открытой верхней площадкой. На каждой ходили взад-вперед люди-»сандвичи» с надетыми спереди и за спиной щитами – рекламой услуг местных хиропрактиков, медиумов и дантистов. Женщины в насквозь промокших горжетках являли собой парад румян и венерических болезней. На углах торговали с лотков французскими булочками, слойками по пенни за штуку, горячим вареным картофелем и газетами, заголовки которых сообщали: «ВПАВШИЙ В ОТЧАЯНИЕ ДУШИТЕЛЬ УБИЛ МАТЬ И МЛАДЕНЦА». Для Блэара оставалось вечной загадкой, каким образом из потока сообщений о бесчисленном множестве ежедневно совершаемых в городе зверств газетные редакторы безошибочно выделяют те, что способны обеспечить наилучшую распродажу тиража.

На полпути, возле Черинг-кросс щиты рекламировали товары и продукты, предназначенные уже для среднего класса: таблетки от болей в печени, ягоды бузины, молоко фирмы «Нестле» и шерри от «Кокберна». Другими были здесь и прохожие на улицах: по большей части мужчины в высоких котелках и черных костюмах; клерки, одной рукой прикрывавшие свои белоснежные воротнички; лавочники в хлопчатобумажных перчатках с перевязанными лентами коробками в руках; адвокаты в жилетах, украшенных серебряными цепочками для часов, и каждый непременно толкал других своим зонтиком. У самого Блэара зонта не было, от дождя его защищала только шляпа, с широких полей которой дождевая вода лилась на плечи его макинтоша. На ногах у него были протекавшие «веллингтоны» [3]3
  Высокие резиновые сапоги.


[Закрыть], причем дырки в левом из них были заткнуты страницами, выдранными из церковного молитвенника, на которых напечатан псалом «На тебя, Господи, уповаю». Каждые пять минут Блэар останавливался, прислонялся к фонарному столбу и отдыхал.

Он добрался лишь до Сейнт-Джеймс-сквер, когда его снова начала бить лихорадка, да так, что стучали зубы. И хотя он и без того опаздывал, Блэар все же свернул в одну из пивных, на вывеске которой было написано: «Самый дешевый джин». Там он положил последнюю свою монету на стойку, и сидевшие за ней длинным рядом завсегдатаи пивной – младшие продавцы, ученики и подмастерья с вытянутыми скучными лицами будущих профессиональных плакальщиков, пока только проходящих обучение, каждый день заглядывающие сюда в обед, – мгновенно раздвинулись, отшатнувшись, и тем самым освободив для него достаточно просторное место.

Бармен поставил перед ним стаканчик и проговорил:

– К джину полагается бесплатная закуска: маринованные яйца или устрицы. Что предпочитаете?

– Ничего, спасибо. Я только по жидкой части.

Пока Блэар опорожнял стакан, взгляды всех присутствующих, казалось, были неотрывно устремлены только на него. Лица сидевших в пивной посетителей не просто поражали своей белизной. Британца от людей любой иной национальности отличал тот особый, болезненно землистый оттенок, который приобретает кожа, если солнце вечно скрыто за плотной завесой дыма. Вдоль стойки к Джонатану медленно пробирался паренек с блестевшими глазами. На нем были украшенная зеленой лентой шляпа, пурпурный галстук, плоский, словно капустный лист, и желтые перчатки, поверх которых на пальцах красовались перстни.

– «Иллюстрейтед Лондон ньюс». – представился он и протянул руку.

Репортер. Блэар не стал дожидаться сдачи. Отпихнувшись от стойки, он, пошатываясь, вывалился из двери пивной на улицу.

По лицу парня расползлась довольная усмешка, как если бы он вдруг обнаружил в своей устрице жемчужину.

– Знаете, кто это был? – громко проговорил парень. – Блэар. Тот самый, с Золотого Берега. «Ниггер[4]4
  Презрительное прозвище, которое давали белые колонисты всем темнокожим.


[Закрыть] Блэар».

Конечной целью путешествия Джонатана Блэара был стоящий на Севилл-роу особняк того типа, который так любят коммерческие банки и частные клубы: обрамленный витыми резными колоннами вход, три этажа сплошных высоких окон и увенчивающий их декоративный карниз из длинного ряда мраморных зубцов олицетворяли уверенности, благопристойность, рассудительность и солидность. Медная дощечка, прикрепленная к одной из колонн, сообщала: «Королевское географическое общество».

– Здравствуйте, мистер Блэар! – По совершенно непонятным для Блэара причинам, Джессуп, швейцар Общества, всегда относился к нему с подчеркнутым вниманием и заботой. Он принял у Блэара шляпу и пальто, потом провел его в глубь гардеробной, поставил перед ним чай, молоко и спросил:

– Как вы себя чувствуете, сэр?

– Познабливает, но не сильно, так, самую малость. – После захода в пивную Блэара трясло уже так, что теперь чашка с чаем едва удерживалась у него в руке.

– От крепкого чая вам станет легче, сэр. Рад снова вас видеть, сэр.

– И я рад тебя видеть, Джессуп. Епископ еще здесь?

– Его светлость еще здесь. Ему только что понесли сыр и портвейн. Отдышитесь немного. Я с огромным интересом следил по газетам за вашей работой, сэр. Надеюсь, о вас еще не раз напишут.

– Я тоже надеюсь.

– Как вы полагаете, сэр, вы сможете идти сами?

– Думаю, что да. – Приступ ослабевал. Блэар тяжело поднялся, и Джессуп прошелся щеткой по его пиджаку.

– От джина у вас сгниют все внутренности, сэр.

– Спасибо, Джессуп. – Блэар, чувствуя себя немного взбодрившимся, направился к выходу из гардеробной.

– Епископ в библиотеке карт, сэр. Но, пожалуйста, будьте поосмотрительнее. Он сегодня не в настроении.

Библиотека карт служила материальным подтверждением вклада Королевского общества в географические открытия, исследования и в процесс познания. Начало ей положила Ассоциация исследователей Африки. На висевшей в зале огромной карте были нанесены маршруты всех экспедиций, какие в свое время организовывались, финансировались и поддерживались Обществом: экспедиции Мунго Парка вверх по Нигеру, Бертона и Спика на озеро Виктория, Спика и Гранта по Белому Нилу, экспедиции Ливингстона в Конго и Бейкера в Уганду, когда он разыскивал Спика. По всем стенам библиотеки от пола до потолка тянулись полки с книгами, атласами и картами, верхнюю часть помещения опоясывала галерея, опиравшаяся на чугунные колонны: туда вела небольшая винтовая лестница. Через стеклянную крышу в помещение проникал мягкий рассеянный свет. В самом центре библиотеки возвышался на постаменте глобус; официальным имперским цветом, розовым, на нем были обозначены британские владения, опоясывавшие весь земной шар.

Возле глобуса стоял епископ Хэнни, высокий мужчина средних лет в черном шерстяном костюме с характерным церковным воротником наподобие перевернутой буквы «V». Большинство англичан одевались в черное, и потому казалось, будто вся страна постоянно пребывает в трауре; однако на епископе строгие цвет, покрой одежды и белоснежность воротничка лишь оттеняли и подчеркивали совершенно неподходящие для священнослужителя силу, решительность и энергию, а также резкость и прямоту его взгляда. Лицо у епископа было румяное, красногубое, волосы, когда-то темные, но успевшие поседеть, ликующе загибались на висках вверх; такими же торчащими были и брови.

– Садитесь, Блэар, – проговорил епископ. – Вид у вас такой, словно вы прямо из ада.

К столу для географических карт, на котором стояли сыр и портвейн, были придвинуты два стула с высокими спинками. Блэар принял приглашение и рухнул на один из них.

– Весьма рад возможности снова увидеться с вами, Ваша Светлость. Простите, что опоздал.

– От вас разит джином. Выпейте лучше портвейна.

Хэнни наполнил бокал Блэару, потом налил себе.

– От вас вообще плохо пахнет, Блэар. Растрата благотворительных фондов, сознательное неподчинение приказам, подстрекательство к работорговле – Господи, ну и перечень! Вы поставили в неудобное положение и Королевское общество, и наше министерство иностранных дел. А ведь я вас рекомендовал!

– Из фондов я взял только то, что мне задолжали. Если бы мне удалось попасть на заседание Совета управляющих…

– Если бы вам это удалось, вы бы получили по физиономии и оказались выставлены за дверь.

– Ну, тогда мне лучше не рисковать, чтобы не спровоцировать их на насилие. – Блэар снова наполнил свой бокал и поднял глаза на епископа. – А вы можете меня выслушать?

– Меня не так легко шокировать, как некоторых других. Я ожидаю встретить в людях моральную низость и развращенность. – Епископ выпрямился на стуле. – Но нет, я не стану вас выслушивать, это было бы пустой тратой времени. Вас не любят по другим причинам, не имеющим ничего общего с обвинениями, о которых я упомянул.

– По каким же это?

– Вы американец. Я знаю, что родились вы здесь, но теперь-то вы американец. Вы даже не представляете себе, насколько грубыми и оскорбительными бывают иногда ваш тон и ваша манера держаться. И к тому же вы бедны.

– Вот поэтому я и взял те деньги, – ответил Блэар. – Я был в Кумаси, в экспедиции. Я не Спик, мне не нужна целая армия сопровождающих, у меня было всего пять человек, чтобы нести научные приборы, лекарства, продовольствие, подарки вождям племени. Мне пришлось заплатить этим пятерым авансом, а я до этого уже потратил все свои средства. Эти люди зависели от меня. Двадцать фунтов. И без того не велика сумма, а ведь половина этих людей по дороге умирает. Хотите знать, куда подевались те деньги, что были обещаны Королевским обществом и министерством иностранных дел? Их растратила колониальная администрация в Аккре. Единственное, откуда я мог что-то взять, был Библейский фонд. Вот я и взял. Выбор был очень простой: или еда, или книжки.

– Библия, Блэар, пища духовная. Пусть даже и для методистов. – Епископ произнес эти слова так тихо и таким свистящим шепотом, что у Блэара возникли сомнения, было ли это сказано всерьез или же Хэнни сам в душе насмехался над подобным обвинением.

– А вам известно, на что чиновники в Аккре пустили мои деньги? На торжества и церемонии в честь этого кретина-убийцы… вашего племянника.

– Это был официальный визит. Естественно, они должны были пустить ему пыль в глаза. И если бы вы не были так бедны, никаких проблем не возникло бы. Потому-то и говорят, что Африка – место для джентльменов. А вы…

– Горный инженер.

– Ну, положим, больше, чем просто горный инженер. Вы еще и геолог, и картограф; но вы не джентльмен, уж это точно. Джентльмены располагают личными средствами, достаточными для того, чтобы любая неожиданность не превращалась в болезненную проблему и публичное унижение для всех. Не беспокойтесь, я возместил Библейскому фонду ту сумму, которую вы у них взяли.

– С учетом моих расходов в Кумаси, Общество до сих пор должно мне еще сто фунтов.

– После того как вы их опозорили подобным образом? Не думаю.

Епископ встал. Ростом он был с настоящего динку. Это Блэар знал точно, потому что Хэнни был единственным членом Совета управляющих Общества, побывавшим в Африке – настоящей Африке, той, что к югу от Сахары. Блэар сопровождал его тогда в Судан, где вначале на них напали тучи мух, потом их пути пересеклись с маршрутами огромных стад домашнего скота, а под конец они наткнулись на лагерь кочевых динка. Увидев белые лица путешественников, женщины в страхе разбежались. Африканцы всегда так поступали: по их поверьям, белые питаются черными. Мужчины остались и стояли, мужественно выстроившись в ряд, все совершенно обнаженные, если не считать покрывавшего их тела тонкого слоя серебристо-серого пепла, придававшего им сходство с привидениями, и наручных браслетов из слоновой кости. Епископ тогда из любопытства скинул с себя одежду и принялся сравнивать собственное телосложение с самым крупным из воинов. Оба они были богатырского сложения, и их тела оказались во всем идентичны друг другу – с головы до ног, в каждом члене, каждой детали.

Хэнни поднялся. Подошел к глобусу, легонько крутанул его:

– А что это за история с работорговлей? Объясните.

– Роуленд, ваш племянник, решил отправиться в глубь страны, а по пути занялся истреблением всякой живности.

– Он добывал образцы для научных целей.

– Ну конечно, образцы! Когда человек за полдня уничтожает полсотни гиппопотамов и двадцать слонов, это мясник, а не ученый.

– Он ученый-любитель. А какое отношение все это имеет к работорговле?

– Ваш племянник заявил, что министерство иностранных дел поручило ему заняться изучением местных нравов и обычаев, и он, дескать, был потрясен, обнаружив в британской колонии рабство.

– В британском протекторате. – Хэнни предостерегающе поднял руку.

– У него было с собой ваше письмо, в котором вы назначали меня его гидом, и его сопровождали солдаты. Он заявил, что немедленно отпустит на волю всех, кто находился в рабстве у ашанти, а короля ашанти закует в кандалы. Это заявление было прямо рассчитано на то, чтобы спровоцировать ашанти к действиям и под этим предлогом ввести туда британские войска.

– Ну и что тут плохого? Ашанти именно на рабстве и разжирели.

– И Англия тоже. Это ведь Англия, Голландия и Португалия наладили работорговлю с ашанти.

– Но теперь Англия перекрыла эту торговлю. А единственный способ прекратить ее полностью – это разгромить ашанти и обеспечить надежное британское управление на всем Золотом Береге. А вы, Джонатан Блэар, мой сотрудник, приняли сторону черных работорговцев. С каких это пор вы считаете себя вправе противодействовать политике министерства иностранных дел и подвергать сомнению нравственность взглядов и действий лорда Роуленда?

Джонатан понимал, что Хэнни упомянул титул Роуленда только для того, чтобы подчеркнуть ничтожность социального положения самого Блэара. Он, однако, подавил в себе побуждение немедленно уйти, сердито и демократически хлопнув дверью.

– Единственное, что я сделал, это посоветовал королю отступить, не ввязываться в драку и подумать до утра. А мы, если нам это нужно, вполне в состоянии убить его самого и перебить всю его семью и позже.

– Ашанти – хорошие воины. Это не было бы простым убийством.

– Воин ашанти идет в бой с мушкетом и с зашитыми в его рубашку стихами из Корана. А британский пехотинец – с современным оружием. Это было бы именно убийство, славное убийство.

– Ну а пока работорговля продолжает сеять зло.

– Англии не нужны их рабы, ей нужно их золото, да?

– Разумеется. Именно его мы должны были найти и не нашли.

– Ради вас я готов вернуться. – Блэар намеревался медленно подвести разговор к этому предложению, а не выпаливать его с таким отчаянием, как это получилось.

Епископ улыбнулся:

– Что, снова послать вас на Золотой Берег? Чтобы вы опять начали подстрекать там своих друзей-работорговцев?

– Нет, чтобы я мог завершить уже начатое исследование. Кто лучше меня знаком с теми местами?

– Нет, это исключено.

Блэар знал Хэнни достаточно хорошо, чтобы понять: епископ не только отверг его просьбу, но и выказал презрение к нему самому. Ну что ж, в Африку ведет много дорог. Он решил испытать другой подход:

– Насколько я знаю, на будущий год намечена экспедиция на Африканский Рог. Искать золото, которое там есть. Вам понадобится такой человек, как я.

– Такой, как вы, но необязательно именно вы. Королевское общество отдаст предпочтение кому угодно, только не вам.

– Вы главный спонсор, что вы скажете, то они и сделают.

– В настоящий момент моя рекомендация была бы не в вашу пользу. – Даже без улыбки на лице Хэнни удалось каким-то образом выразить свое удовлетворение. – Я вас вижу насквозь, Блэар. Вы ненавидите Лондон, презираете Англию, каждый проведенный тут час вызывает у вас отвращение. Вам не терпится вернуться назад в джунгли, к своим чернокожим бабам. Вы же как на ладони.

Блэар ощутил, что щеки его вспыхнули, однако на этот раз не под воздействием малярии или портвейна. Хэнни поставил ему диагноз грубо, но точно. И, судя по всему, списал его. Епископ медленно подошел к книжным полкам. Там стояли «Первые шаги по Восточной Африке» Бертона. И «Путешествия миссионера» Ливингстона. Обе эти книжки стали бестселлерами и разошлись тиражами, какими до того издавали разве что диккенсовские сентиментальные сказочки о лондонских нравах. Хэнни пробежал пальцами по корешкам изданных Обществом научных докладов: «Морские торговые пути арабов», «Религиозные поверья и ритуалы готтентотов», «Полезные ископаемые Африканского Рога», «Некоторые обычаи народов Африканского Рога». Два последних были скромными вкладами самого Блэара. Неторопливо, как будто он находился здесь в полном одиночестве, Хэнни перешел к полкам, где стояли издания, посвященные Южной Африке, зулусам и бурам.

Блэару не приходило в голову, как можно было бы возразить епископу или завершить этот разговор и уйти. Не исключено, что его уже уволили, причем сделали это так незаметно и молниеносно, что он даже не успел еще этого понять и почувствовать. Он стоял и молча, про себя, подсчитывал, сколько задолжал за свое убогое жилище. Все его имущество, не считая того, что было сейчас на нем надето, свободно уместилось бы в заплечный мешок. Единственными действительно ценными вещами были приборы: хронометр, латунный секстант, телескоп.

– И что вы собираетесь делать дальше? – спросил епископ Хэнни таким тоном, словно Блэар только что размышлял об этом вслух.

– В Лондоне есть и другие горнодобывающие компании. Восточно-индийская, например, или «Египетский интерес». Найду что-нибудь.

– В любом месте у вас спросят рекомендацию. Так что недели не пройдет, как о вас пойдет дурная молва.

– Уеду в Нью-Йорк или в Калифорнию. Там еще немало золота осталось.

– А билет на что купите? Ваша шляпа мокра насквозь. У вас нет даже на извозчика, чтобы доехать ко мне.

– А вы для епископа слишком большой сукин сын.

– Я принадлежу к англиканской церкви, – ответил Хэнни. – Она допускает весьма широкую свободу взглядов. Потому-то я вас и терплю.

– Я работал горным инженером на ваших шахтах в Северной Америке, Мексике, Бразилии. Вы ведь сами отправили меня в Африку.

– Попросил поехать, а не отправил – и вы рванули туда со всех ног.

– Я не прошу у вас денег, даже тех, что задолжало мне Общество. Купите мне билет на пароход до Нью-Йорка, больше ничего.

– Только и всего?

– В мире масса шахт.

– И вы, будто кролик, нырнете в нору, только вас и видели. – Словно желая подчеркнуть значимость этих слов, Хэнни тяжело опустил свое грузное тело на второй стул напротив Блэара.

– Совершенно верно.

– Ну так вот, мне будет не хватать вас, Блэар. Вас можно считать кем угодно, но только не кроликом. И я чувствую себя ответственным за вашу судьбу. Вы неплохо поработали в очень тяжелых местах, что правда, то правда. Общение с вами, когда вы следите за своими выражениями, не лишено приятности. И мне прискорбно видеть, до какого состояния вы опустились. Завтра вам не останется ничего другого, как сварить собственные сапоги, чтобы было что есть. Или начать питаться прохожими. Нет, на кролика вы никак не похожи.

– Тогда помогите мне уехать отсюда.

Епископ сложил руки тем характерным образом, который применительно к любому другому означал бы, что человек молится: у него же такой жест был просто признаком сосредоточенности.

– Пароходы в Нью-Йорк идут из Ливерпуля?

Блэар кивнул, и в душе его впервые за все время этого разговора затеплилась надежда.

– Тогда у меня есть по пути для вас работа, – продолжал Хэнни.

– Что значит «по пути»?

– В Уигане.

Блэар сам удивился тому, что у него еще нашлись силы рассмеяться.

– Спасибо, но лучше уж я поголодаю, – ответил он.

– В Уигане есть шахты. Вы же сами сказали, что в мире масса шахт.

– Я имел в виду золотые копи, а не угольные шахты.

– Но ведь начинали вы в угольных.

– Именно поэтому я хорошо знаю разницу.

– Сто фунтов, – проговорил Хэнни. – Плюс компенсация расходов.

– Вы и так должны мне сто фунтов. А какие расходы могут быть в Уигане? Разве что на пироги с мясом?

– И, кроме того, место в экспедиции на будущий год. Общий сбор намечен в Занзибаре, а оттуда она попытается пересечь всю Африку от восточного побережья до западного и предположительно выйти к устью Конго. Гарантировать определенную должность я не могу, я всего лишь один из спонсоров, но я замолвлю за вас словечко.

Блэар снова наполнил свой бокал, прилагая все усилия, чтобы графин не дрожал в его руке. На большее, чем то, что ему предлагалось, он не мог надеяться, но платить за это предстояло Уиганом.

– И что я должен буду сделать? Просто глянуть на одну из угольных шахт? В Уигане наверняка есть как минимум сотня человек, способных сделать это лучше меня.

– Нет. Я хочу, чтобы вы поработали там на Церковь.

– Почитал бы лекции? Или выступил бы с рассказами об Африке? О работающих там миссионерах, которыми я восхищен, о чем-нибудь подобном?

– Боюсь, что в таких вещах мне было бы очень трудно вам довериться. Нет, там есть работа, более соответствующая вашему характеру, вашей любознательности и специфике вашего опыта. Это одно частное дело. В Уигане есть молодой викарий. Из тех, что принадлежат к «нижней церкви», к евангелистам. Практически методист, даже почти веслеянец[5]5
  Веслеянец – последователь Джона Весли (1703 – 1791), одного из крупнейших английских священнослужителей и богословов. Основал одно из наиболее ранних и существующее поныне направление в методизме, делающее упор на осознанность личной веры и необходимость ежедневно делать хоть малый шаг к самосовершенствованию.


[Закрыть]. Фанатичный любитель молится за падших женщин и за осужденных. Проблема не в том, что он дурак, а в том, что я не могу его найти. Он как тот кролик: нырнул в какую-то нору и исчез.

– Вы хотите сказать, он исчез в шахте? – спросил Блэар.

– Нет-нет, только то, что он пропал. Последний раз его видели в Уигане два месяца назад. Полиция попыталась что-либо выяснить, но она состоит из местных парней, которых учат только тому, как справляться с пьяными и ловить воров.

– Пригласите сыщика из какого-нибудь другого поселка.

– Шахтеры ненавидят сыщиков, считают их штрейкбрехерами, и обычно так оно и есть. А вы сможете там вписаться. В Африке у вас получилось прекрасно, любой белый мог бы позавидовать.

– Пригласите специалиста из Лондона.

– Любой лондонец окажется в Ланкашире совершенно беспомощен. Он и пяти слов не поймет на местном диалекте. Ваша мать ведь была из Уигана, верно? Помню, мы как-то сидели с вами у костра, где-то посреди Судана, и вы мне тогда в этом признались.

– Мы много о чем с вами говорили.

– Ну, это было совершенно естественно. Я сам родом из Уигана. Это нас с вами и связывает. Насколько я понимаю, прежде чем ваша мать отправилась с вами в Америку, вы жили в Уигане?

– Что вы хотите сказать?

– Что когда кто-нибудь из местных в Уигане заговорит с вами, вы сможете его понять.

Джин с портвейном – неплохое сочетание. Приступ лихорадки почти прошел, дрожь унялась. Голова стала работать яснее.

– Нет, здесь что-то другое, – проговорил Блэар. – Только из-за какого-то упрямого викария вы бы не стали всем этим заниматься. Особенно если он еще и дурак.

Епископ Хэнни выпрямился на стуле и чуть подался вперед: вид у него был довольный.

– Конечно, есть и другое. Этот викарий был помолвлен с моей дочерью. Так что, если его на выходе из пивной прикончил какой-нибудь ирландец, я хочу об этом знать. Если его соблазнила одна из тех проституток, которых он пытался спасти, я тоже хочу об этом знать. Но тихо, через своего личного представителя, чтобы ни моей дочери, ни мне самому, ни всей стране не пришлось бы потом читать об этой истории в газетах.