Текст книги "Роза"

Автор книги: Мартин Круз Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Глава четырнадцатая

Пьеса Мендельсона для фортепиано закончилась, почти сразу же духовой оркестр заиграл «Вперед, Христово воинство», и на сцену «Театр-ройял» вышли дети в огромных бумажных воротниках и с ватными бородами – они изображали мучеников времен Реформации.

– Дети – шахтерские сироты. Весь сбор пойдет в их пользу, – прошептал Блэару Леверетт. Они стояли в задней части зрительного зала, прямо под бюстом Шекспира, державшего в руке перо. Театр поклонялся Барду, ставил все его произведения, и потому фрески на стенах зала изображали главных героев самых известных его пьес – как трагических персонажей, так и страстных любовников, – а над просцениумом мавр Отелло управлял гондолой, плывущей по Большому каналу.

Блэар пришел с опозданием и стоял, не снимая шляпы, чтобы не видны были посиневшие швы на голове. Он видел сидевшего в ложе Хэнни; высокорослый епископ, казалось, снисходительно наблюдал за тем, как разворачивается простодушная, но в высшей степени забавная комедия.

– Рыжая девочка в самом красивом платье – это королева Елизавета, – пояснил Леверетт, – а та, у которой руки в крови, – Кровавая Мэри[39]39
  Мария I (1516 – 1558), правившая в Англии в 1553 – 1558 гг., дочь прославившегося многоженством и жестокостями Генриха VIII. Пережила исключительно тяжелые детство и отрочество. Прозвище Кровавой получила за то, что официально разрешила католикам неограниченно и безнаказанно преследовать.


[Закрыть].

– Напоминает мне Шарлотту.

– Привязанный к столбу, разумеется, Уиклиф[40]40
  Уиклиф, Джон (1330(?) – 1384) – известнейший английский реформатор, популярный и влиятельный общественный деятель, священнослужитель и богослов. Умер своей смертью; однако в 1415 г. его прах был извлечен из земли, сожжен и развеян над рекой Свифт.


[Закрыть], мученик. Вот почему у большинства ребят в руках факелы.

– Я примерно так и предполагал.

– Будут две части, первая религиозная, вторая культурная.

– Прекрасно, но зачем все-таки Хэнни меня сюда пригласил?

Леверетту явно хотелось уйти от ответа. Немного помолчав, он сменил тему:

– У меня есть список, который вы просили.

– «Женщин, павших впервые»?

– Да. – Леверетт вручил Блэару конверт с такими предосторожностями, как будто передавал комплект французских порнографических открыток.

Два палача в черных балахонах увели со сцены мучеников. Струнный квартет сыграл «Наполни душу мне взглядом Твоим», У.Б.Феллоуз из профсоюза шахтеров отчитался о состоянии Фонда помощи вдовам, и струнный квартет завершил первую часть программы исполнением еще одной пьесы.

На время антракта вся благородная публика Уигана спустилась по лестнице в фойе. Это были люди, чьи экипажи постоянно стояли на Уоллгейт и Миллгейт возле магазинов тканей и дамских шляп, чьи слуги полировали бронзу и подметали каждое утро мостовые, люди, которые вкладывали средства в правительственные ценные бумаги под пять процентов годовых; иными словами, люди, носившие туфли, а не клоги. Какие же усилия затрачиваются на то, чтобы одеться должным образом на подобное благотворительное мероприятие, подумал Блэар: на шнуровку корсетов, на точное, по костлявой фигуре, пришивание крючков и петелек, подгонку кринолиновых каркасов на вихляющиеся талии, навешивание на них нижних юбок; за каждой разодетой дамой стояла толпа горничных с исколотыми, окровавленными пальцами. Конечным итогом всех этих усилий и был поток наряженных в муаровые шелка, фуляр, полушелковые, в утонченный рубчик ткани фуксиновых и гранатовых цветов дам, что фланировали сейчас в сопровождении истуканоподобных, в черных костюмах с широкими галстуками, мужчин, похожих на мертвые сгоревшие деревья. Некоторые из женщин помоложе слегка прихрамывали, подражая принцессе Александре, захромавшей после перенесенного ревматизма. Поскольку у самого Блэара нога еще не прошла, он чувствовал, что вписался в местное общество как нельзя лучше.

Ум его продолжала мучить загадка, что именно должно было проясниться в театре, хотя при этом Блэар и отдавал себе отчет, что вокруг него идут какие-то многозначительные перешептывания. В центре общества находилась леди Роуленд, блиставшая эротическим великолепием женщины, привыкшей к мужскому вниманию. На ее черных, слегка тронутых серебристой сединой волосах удобно восседала украшенная зеленым камнем шляпа. Блэар не слышал, о чем шла легкая, явно шутливая беседа, но хорошо видел, как умело вела ее леди Роуленд, движениями веера управляя разговором и встречая каждую следующую остроту понимающей улыбкой зрелой, сознающей свою красоту женщины. На самой внешней орбите образовавшегося вокруг нее подобия солнечной системы вращался начальник полиции Мун, разодетый в черный сюртук, черные шелковые галуны которого тянулись с плеч до запястий, в руках у него был парадный шлем, украшенный плюмажем из черных страусиных перьев. Блэар полагал, что Муну вряд ли могло уже стать известно о его ночном визите к Розе Мулине, но на всякий случай держался от начальника полиции подальше.

Плотный кружок молодых воздыхателей окружал Лидию Роуленд, и если мать блистала, то дочь ее, прилагая к этому значительно меньше усилий, просто-таки сияла красотой. Веночек из белых роз украшал ее золотистые волосы, оттеняя и подчеркивая голубизну глаз, светившихся кристально чистой невинностью. «Впрочем, невинность ли это, – спросил себя Блэар, – или же полнейшая пустота?»

Он был настолько загипнотизирован созерцанием двух Роуленд, что не сразу заметил стоявших в уголке Эрншоу и Шарлотту Хэнни. Для последней, наверное, вынужденное пребывание в одной комнате с Лидией Роуленд должно было быть сущим наказанием: если кузина ее сверкала, то сама Шарлотта, одетая в строгое длинное платье пурпурных тонов, с небрежно наброшенной на медноватого оттенка волосы черной кружевной вуалью, казалась бледной и бесцветной. Наследницу крупнейшего в здешних краях состояния вполне можно было принять за гувернантку или же за эмигрантку из какой-нибудь малоуважаемой центральноевропейской страны. Рядом с ней стоял Эрншоу, борода его блестела так же, как и его костюм.

В ответ на какую-то реплику Эрншоу Шарлотта наградила его столь ядовитым взглядом, что любой нормальный человек от него немедленно бы смолк; однако член парламента выглядел таким же самоуверенным и довольным собой, как обычно. «Потому-то политиков и убивают, ничем другим их пронять невозможно», – подумал Блэар.

– Так значит, весь сбор пойдет в пользу сирот? – спросил он Левертта.

– Да, специально на устройство для них праздника.

Оркестр тоже спустился вниз и выстроился перед столом, на котором стояли чаши с пуншем и блюда с меренгами. Голубой серж и медные пуговицы формы оркестрантов подчеркивали их специфически английскую розовощекость. Позади стола висели непропорционально большие картины на возвышающие душу сюжеты: «Нагорная проповедь», «Усмирение волн», «Юдифь, держащая голову Олоферна». Блэар вдруг обнаружил, что рядом с ним стоят епископ Хэнни и Лидия Роуленд.

– Как вам кажется, мистер Блэар, «Проповедь» – такая умиротворяющая картина, правда? – спросила Лидия. – Эта толпа, голубое небо, оливковые пальмы и Христос в отдалении.

– Такая картина не для Блэара. Хорошую погоду он не любит, – проговорил Хэнни. – Вот штормы, поножовщина – это ему по душе. Ручным он быть не может. Жаль, что здесь, кроме пунша, ничего нет. Насколько я понимаю, Блэар, вы заслужили что-нибудь покрепче.

– Чем же?

– До меня доходят слухи, что вы уже начали бить людей, чтобы выжать из них информацию.

– Это было бы ужасно, Ваше Преосвященство, но клянусь, он ничего подобного не делает, – вступил в разговор Леверетт.

– А почему бы и нет? Если у Блэара стал наконец-то просыпаться интерес, это только хорошо.

Блэар посмотрел на других гостей: мужчины все были в черном.

– Надо мне было иначе одеться.

– Ничего, вы очень хорошо вписываетесь, – заметил Хэнни. – Леверетт, вам, по-моему, надо заняться тем небольшим сюрпризом, да?

– Да, Ваше Преосвященство. – Леверетт поспешно удалился.

Блэар ощущал направленные на него из разных концов зала ледяной взгляд леди Роуленд и наэлектризованный, преисполненный ненависти и презрения взгляд Шарлотты Хэнни. Шов у него на голове мучительно ныл. У Блэара не было ощущения, что он хорошо вписывается в это собрание.

Хотя Хэнни отвел Блэара в сторону, само присутствие епископа порождало вокруг них нечто вроде водоворота. Головы всех повернулись в сторону епископа, хотя лишь немногие из гостей обладали достаточно уверенным социальным положением, чтобы самим подойти и поздороваться. Блэара поразило, что общественное собрание может оказаться самым удобным местом для доверительного разговора.

– Поделитесь впечатлением, – небрежно спросил Хэнни, – кто из женщин здесь, на ваш взгляд, ярче других? Кто тут, так сказать, бриллиант среди серых булыжников?

– По-моему, Лидия Роуленд.

– Лидия Роуленд? Сногсшибательная девушка, в обычном смысле слова. Через месяц открывается светский сезон в Лондоне. Леди Роуленд повезет Лидию в Лондон, чтобы представить ее при дворе, сделать все необходимые визиты, поездить в каретах, потанцевать на нужных балах – пока она не привлечет к себе какого-нибудь мужчину, который и станет ее мужем. Все это ничем не отличается от обычаев тех племен, которые мы с вами видели. Нет, я не Лидию имел в виду. Да и какое мне дело до Лидии?

– А кого – Шарлотту?

– Неужели вы сами не видите? Конечно, она моя дочь. Но помимо этого, она еще была одареннейшим и самым замечательным ребенком в мире. Настоящей принцессой. Когда она поехала в Лондон, чтобы в первый раз выйти там в свет, она отказалась от всех этих выездов, вышагивания при дворе с разными щеголями – и я ее понимаю. Но теперь я ее просто не узнаю. Такое впечатление, что она каждое утро первым делом нарочно посыпает себя пеплом, чтобы скрыть собственную незаурядность. Посмотрите на тот мыльный пузырь, что стоит с ней рядом, на этого Эрншоу. Профессиональный политик. Он нанес поражение лорду Джереми, моему старому другу. Джереми вообще дурак был, что ввязался в выборы. Но ему взбрело в голову, что раз его семья служила стране со времен «Черного Принца» и раз он дает работу десяти тысячам человек и выплачивает еженедельно сто тысяч фунтов одной зарплаты, то он и должен добиваться этого места и непременно победит, потому что Эрншоу – ничтожество, у которого всех-то работников один клерк. Но победил Эрншоу, и теперь он пробивает в парламенте предложение запретить лордам избираться членами палаты общин, ограничив их, словно ископаемые, палатой лордов. Что ж, так Джереми и надо.

– Почему?

– Нечего бороться против профессиональных политиков, их надо покупать с потрохами.

– Эрншоу куплен? – «Довольно неожиданный взгляд на поборника моральных реформ», – подумал Блэар.

– Если нет, то это пустая трата средств.

– Циничный взгляд, даже для епископа.

– Когда я был молодым человеком, то исповедовал Золотое Правило[41]41
  «Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали с тобой».


[Закрыть]; в среднем возрасте я пытался следовать здравому смыслу. Теперь у меня нет времени на подобные вещи.

– И за что же вы платите Эрншоу? Чтобы он был поклонником Шарлотты?

– Эрншоу не поклонник, он локомотив. Он будет пыхтеть и тянуть, а потом, когда станет нужно, его отцепят, и он поедет в другое место. И исчезнет. – Хэнни прервал тираду, чтобы поприветствовать покрытую тонкой вуалью древнюю матрону, поинтересоваться ее здоровьем и проводить ее к блюдам с меренгами. После чего он вернулся к Блэару. – На сирот всегда собираются целые толпы.

– На сцене сегодня сирот было много.

– Сироты – цена, которую приходится платить за уголь.

– Я прочитал доклад следственной комиссии. Погибли семьдесят шесть человек, а вашим юристам удалось доказать, что на руководстве шахты нет никакой вины в их гибели. И возобновление расследования вам не нужно.

– На мой взгляд, сейчас жизнь вернулась в обычную колею.

– Только не для погибших и не для их вдов, которые лишены возможности подать на вас в суд для возмещения ущерба.

– Блэар, насколько я помню, жюри пришло к выводу, что в случившемся виноват кто-то из погибших шахтеров. Шахта потеряла двухнедельный объем добычи. Я не подавал в суд на вдов ради возмещения моих финансовых потерь, а они значительны. Так что, пожалуйста, не разыгрывайте здесь сострадания. На самом-то деле вы ведь рассчитываете, будто я настолько испугаюсь возобновления расследования, что сочту ваше задание выполненным и благополучно отправлю вас подальше. Но я этого не сделаю, не надейтесь.

– Вы не возражаете, если я начну задавать вопросы по поводу этого доклада?

– Его юридической стороны? Тут я совершенно спокоен.

Блэар перехватил быстрый взгляд Хэнни через толпу в сторону лестницы, возле которой кучкой расположились четверо мужчин. Всем им было за тридцать, все четверо уже начали лысеть, каждый из них походил на готовую сорваться с места гончую. Рядом с ними стояли жены в вышедших из моды цветастых платьях.

– Хоптон, Липтрот, Нателл и Мик?

– Хоптон, Липтрот, Нателл и Мик, эсквайры[42]42
  Почетный титул в Великобритании, термин часто употребляется как равнозначный термину «джентльмен».


[Закрыть]. Совершенно верно. Полагаю, в судах я представлен вполне компетентно.

Блэар успел перехватить достаточно много обеспокоенных встречных взглядов, чтобы сделать вывод, что, вопреки сказанному Хэнни, адвокатам его вопросы доставили бы немало неприятных минут. Расследования, как и мертвых, лучше всего хоронить. Он чувствовал на себе и приближающийся взгляд Шарлотты Хэнни.

– Зачем вы все-таки меня сюда пригласили? И почему у меня возникает ощущение, что это представление устроено вовсе не ради сирот, а для меня?

– Ну, и для вас тоже. Наполовину.

Шарлотта подвела к ним уже успевшего вернуться Леверетта.

– Мистер Блэар, насколько я понимаю, вы вынудили Оливера украсть список тех женщин, которые воспользовались помощью и поддержкой «Дома». Неужели вы не понимаете, что у людей есть право на частную жизнь? Ради какой доброй цели могли понадобиться их имена столь испорченному морально человеку, как вы?

– Чтобы найти Джона, – вмешался Леверетт. – Все это делается только ради вас.

– Ради меня? Тогда поставьте меня об этом в известность. И каких же злодеев обнаружил знаменитый Блэар в результате своего расследования? Разбойников, убийц, грабителей с большой дороги?

– Всего лишь шахтеров, – ответил Блэар.

– А женщин среди них нет? – спросил Хэнни так, чтобы его наверняка услышали окружающие.

– Дядюшка, что за непристойные предположения?! – подошедшая к ним Лидия чуть не задохнулась от возмущения.

– Такое ли уж оно непристойное?

– С Джоном это невозможно, – запротестовал Леверетт.

– Я хочу услышать ответ Блэара, – проговорил Хэнни. – Как отец Шарлотты и как епископ, под чьим началом служил Джон Мэйпоул, я хотел бы знать, был ли он связан еще с какой-нибудь женщиной. Что скажете, Блэар?

– Мэйпоул был связан со многими женщинами, особенно с теми, кто попал в беду. Стояло ли за этим что-либо, кроме стремления помочь им, я не знаю.

– Но раз вам понадобились имена, значит, вы что-то или кого-то подозреваете, – возразил Хэнни.

– Пока еще рано об этом говорить.

– Кого-нибудь из девушек, что прошли через «Дом для женщин»? Шахтерку или работницу из тех, кого опекает Шарлотта?

– Какая разница?

– Фабричные работницы чахоточны и бесплотны, шахтерки полны сил и жизни. На мой взгляд, Мэйпоула должны были скорее привлекать чахоточные.

– Честное слово, я ее знаю.

– Ну что ж, одно по крайней мере ясно, – громко произнес Хэнни. – Блэар делает успехи. Шарлотта, по-моему, тебе уже следует позабыть о Мэйпоуле. Недалек час, когда обнаружатся либо его труп, либо его грехи. Блэар за что-то ухватился, и теперь я не слезу с него до тех пор, пока он не найдет или самого викария, или же его кости. А тебе пора менять свою жизнь.

И оба Хэнни, и обе Роуленд не сразу заметили, что все находившиеся в фойе смолкли и увлеченно наблюдают за ними. Вообще-то подобные вещи никого из Хэнни или Роулендов никогда особенно не волновали: Блэар уже давно обратил внимание на то, что епископ и члены его семьи привыкли устанавливать собственные правила поведения и что все другие люди были для них не более чем толпой лиц, небрежно намалеванных на заднике сцены. Зная все это, можно было быть уверенным, что и происходившее празднество Хэнни, по-видимому, организовал специально.

– А теперь сюрприз, – повернулся к толпе Хэнни. – В первой части сегодняшней программы наши юные артисты трогательно изобразили мучеников, с изумительным достоинством прошедших через страдания во имя славного дела: распространения Библии и Слова Божия в Англии. Сегодня перед Британией стоит задача поднять из невежества множество населяющих Землю народов, донести Слово Божие и до них. По счастью, у нас тоже есть свои герои, и вы сами убедитесь в этом, как только мы снова соберемся наверху, в зрительном зале.

В центре сцены стоял высокий, в рост человека, закрытый ящик из красного дерева. Оркестр заиграл «Правь, Британия!», и на сцене снова появились дети-сироты. Теперь они вышли чернолицыми и в черных париках, а вместо одежд на них были «леопардовые шкуры», сшитые из раскрашенного муслина. Мальчики держали в руках бамбуковые копья и картонные щиты, девочки – кокосовые орехи. Глаза и зубы детей сверкали.

– Африканцы, – пояснила Лидия Роуленд Блэару.

– Я так и подумал.

Важного вида девочка в тиаре и мантии «под горностая», связанной из крученой шерсти, выехала на сцену в обшитом парусиной корабле, который толкали два «африканца».

– Королева, – объяснила Лидия.

– Верно.

Стихли последние звуки гимна «Правь, Британия!», и корабль с королевой, несколько раз дернувшись, остановился возле ящика. Когда умолкли аплодисменты, епископ Хэнни вышел на сцену, поблагодарил девочку-королеву и других детей и выждал, пока не затих новый шквал аплодисментов.

– Мы живем с вами при начале нового века. Мы открываем новый мир, неся в него вместо тьмы – свет, вместо прежних оков – свободу и вместо примитивного выживания – возможность для всех участвовать в торговле, которая дает нам цейлонский чай, малайзийский каучук, шеффилдскую сталь, одежду из Манчестера; и все это доставляется на ливерпульских пароходах, в топках которых горит уголь Уигана. При этом мы ни на минуту не забываем, что любые наши начинания благословенны только тогда, когда путь им прокладывает Библия.

Как вам известно, мой племянник, лорд Роуленд продемонстрировал особые склонность и страсть к этому опасному роду деятельности. В частности, в Западной Африке, на Золотом Береге он неутомимо трудился над тем, чтобы добиться освобождения туземцев из-под ига работорговцев, передать их под защиту британской короны и светом Церкви вырвать их из мрака невежества и суеверий.

Сегодня утром лорд Роуленд прибыл на почтовом пароходе из Африки в Ливерпуль. Он должен был сразу же отправиться в Лондон, чтобы выступить на заседании Королевского географического общества с рассказом о своих исследованиях Золотого Берега и Конго, а также доложить Лиге по борьбе с рабством об усилиях, приложенных им для искоренения бесчеловечной торговли людьми. Пока он плыл через Атлантику, мы много раз обменивались телеграммами, и наконец нам удалось убедить лорда Роуленда почтить наше собрание не просто текстом обращения, но личным присутствием. Отсюда, из театра, он отправится прямо на вокзал. Я знаю, что в Лондоне его ждут с нетерпением, но лорд Роуленд разделяет общее убеждение всех членов нашей семьи: сначала Уиган, а уже потом – все остальное.

Во время своих путешествий по Африке лорд Роуленд, помимо всего остального, собрал также коллекцию археологических находок, остатков древних культур и просто разных любопытных вещиц, заслуживающих, по его мнению, изучения в Королевском обществе. Он согласился впервые публично показать здесь, на нашем празднике, одну из таких вещиц, которые он везет с собой в Лондон. Мне трудно скрыть чувство гордости, но я знаю: приветствуя здесь лорда Роуленда, я говорю от имени всех нас.

На сцене появился поджарый светловолосый человек. Пожав ему руку, Хэнни направился со сцены в партер, а зрительный зал, до самого последнего ряда, поднялся и стоя приветствовал Роуленда аплодисментами. Леди Роуленд даже приподнялась на цыпочки, лицо ее сияло гордостью. Лидия Роуленд хлопала так, что нацепленный у нее на запястье веер даже завертелся вокруг руки. Оркестр снова, с еще большим энтузиазмом грянул «Правь, Британия!»

– Первопроходец! Освободитель! Миссионер! – начала читать по бумажке девочка-королева. Дальнейшие ее слова потонули в новых приветственных возгласах и аплодисментах.

Роуленд слушал приветствие, стоя абсолютно неподвижно, что лишь еще сильнее приковывало к нему всеобщее внимание. Он обладал той прирожденной театральностью, которая, как вспомнил Блэар, действовала безотказно даже в Африке. Роуленд немного изменился по сравнению с тем пышущим здоровьем крепышом, каким он казался, когда впервые приехал в Аккру. Обычное влияние Африки, подумал Блэар. Так всегда: домой возвращается скелет, потом кости начинают обрастать понемногу мясом, а потом наступает шок от смены климата экватора на холодные моросящие дожди английской весны. Блэар сейчас почти сочувствовал стоявшему на сцене.

Волосы Роуленда, разделенные посередине пробором, падали с обеих сторон на лоб; под стать им была и жидкая бородка. Казалось, освещение сцены благоволило Роуленду, подчеркивая пропорциональность ничем не выдающихся черт лица. Стоя на сцене и вглядываясь в задние ряды зала, Роуленд был красив красотой склонного к философствованиям человека и чем-то напоминал Гамлета, перед тем как тот произносит свой знаменитый монолог. И на лесть он реагировал тоже как Гамлет – несколько отстраненно, как если бы она не имела к нему никакого отношения, что вызывало только все новые ее извержения. Хэнни дошел до своего места в первом ряду и сел. Взгляд Роуленда проводил епископа, потом выхватил из толпы сестру, задержался немного на ней, перешел на Шарлотту, сидевшую, опустив руки вниз. Затем беспокойно заметался по залу, пока не обнаружил в следующем ряду Блэара. И тут же загорелся каким-то внутренним огнем, словно ожил.

Трубные звуки рога просигналили завершение гимна «Правь, Британия!», и в наступившей тишине по залу пронесся шепот. Роуленд шагнул вперед, встав перед ящиком из красного дерева, и сдержанно кивнул – так, что жест этот можно было принять за скромный поклон героя. Дети-сироты пока еще оставались на сцене, шеренга их черных лиц блестела линией белозубых улыбок. Будь они настоящими африканцами, подумал Блэар, удирали бы сейчас со всех ног, спасая собственные жизни.

– Спасибо, спасибо, большое спасибо. Епископ просил меня сказать несколько слов. – Роуленд смолк, как бы не желая навязывать себя собравшимся. Голос его без усилий заполнял собой весь зрительный зал. Качество, очень важное для первопроходцев: книгами и публичными выступлениями они создают себе славу ничуть не в меньшей степени, чем научными исследованиями. «Наверное, я просто цепляюсь к нему по мелочам из-за того, что меня-то самого приглашают выступать только на кухне у Мэри Джейксон», – одернул себя Блэар.

– Путь до Африки не представлял собой ничего особенного, – начал Роуленд. – Мы отправились из Ливерпуля обычным почтовым судном Африканского морского пароходства, которое совершает рейсы с заходами на Мадейру, Азорские острова, Золотой Берег и в Сьерра-Леоне. Путешествие тянулось долго и скучно, пока мы не пересели на фрегат Королевских военно-морских сил, патрулирующий вдоль побережья Африки, чтобы перехватывать суда работорговцев. А уже с него мы попали в Аккру, на Золотой Берег, чтобы преследовать работорговцев на суше.

Роуленд отбросил со лба волосы и только тут впервые обратил внимание на выряженных под туземцев детей-сирот:

– Да. На суше. Самое скверное, что существует на побережье Африки, это смешение рас и народов. Те, в ком есть португальская кровь, получаются внешне привлекательными, английская же кровь очень плохо смешивается с африканской, и в результате рождаются неприятные, умственно ослабленные люди. Факт этот – лишнее напоминание англичанам, что в Африке на них лежит более высокая миссия, чем на португальских или арабских торговцах плотью.

Интересно, подумал Блэар, что в таком случае можно сказать о смеси крови кельтов, викингов и норманнов? – Вообразите, если можете, – продолжал Роуленд, – мир богатейшей и совершенно дикой природы, населенный рабами и работорговцами, заполненный всеми возможными хищниками, каких только создал неистощимый на выдумки Всевышний, мир, зараженный таким духовным невежеством, что он способен поклоняться бабуину, хамелеону, крокодилу. – Роуленд коснулся рукой деревянного ящика. – Одной из задач моей экспедиции было также изучение животных, точнее, образцов редких животных с целью развития науки – британской науки. Повторяю: то, что я вам сейчас покажу, всего лишь образец, имеющий чисто научное значение: надеюсь, он никак не заденет ваши чувства.

Роуленд распахнул дверцы ящика. Внутри на подушке из белого атласа лежали отрезанные у запястья две огромные черные лапы. Наружную сторону одной из них густо покрывала жесткая и колючая черная шерсть. Другая лапа была повернута внутренней стороной вверх так, чтобы видно было черную, испещренную глубокими складками безволосую кожистую ладонь с плоскими и короткими, как бы треугольными пальцами. У оснований каждая лапа была оправлена в браслет из кованого золота.

– Это передние лапы большой гориллы, которую я застрелил возле реки Конго. Там их была цела группа, они кормились, и я застал их врасплох. Мне необыкновенно повезло, что удалось их увидеть, потому что, несмотря на огромные размеры, увидеть этих обезьян удается нечасто. То, что находится здесь перед вами, – лишь третий привезенный из Африки образец подобного рода.

До Блэара донесся обращенный к Эрншоу шепот Шарлотты:

– И вы одобряете подобное?

– Целиком и полностью, – ответил ей Эрншоу. – Причем не только ради интересов науки, но и из соображений национального престижа.

Блэар увидел, что глаза Шарлотты потемнели от отвращения.

– А вы как полагаете, Блэар? – повернувшись к нему, тоном, не терпящим возражений, спросил Эрншоу.

– Я полагаю, что остальное может быть в другом ящике.

– Только подумать, такой джентльмен, а способен пойти и на дикарей, и на обезьяну. – Слова начальника полиции Муна, сидевшего с другой стороны от Блэара, прозвучали почти как сомнение. – Похоже, он вас знает.

– Да, мы знакомы.

– Должно быть, в Африке он фигура заметная.

– О да! Прекрасно держится, великолепно одевается.

– Ну, наверное, не только поэтому.

Шарлотта скосила глаза, ожидая ответа Блэара. В тот же момент и Роуленд взглянул на него со сцены.

– У него больная психика. Он сумасшедший.

Слова Блэара потонули в грохоте оркестра, заигравшего «Дом, милый дом» – мелодию, всегда так греющую душу. Роуленд слушал ее отвлеченно, с видом человека, вслушивающегося в звуки, долетающие откуда-то издалека. Или соображающего, как бы ему поудобнее исчезнуть.

Мун подергал Блэара за рукав.

– В чем дело? – Блэару пришлось почти кричать, чтобы его расслышали.

– Я говорю, я нашел Силкока, – прокричал Мун в ответ.

– Кого?

– Силкока, того человека, которого вы искали. Если он вам еще нужен, то пожалуйста. Это же ваше расследование.