Текст книги "Дети Шини (СИ)"

Автор книги: Мартин Ида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

И как обычно подпись – Дети Шины, только "ы" зачеркнуто красным маркером и исправлено на "и". За ней последовала похожая картинка: средневековое инквизиторское сожжение, где костер под привязанной к столбу девушкой сложен из автомобильных покрышек. Надпись та же.

Человек, идущий ко дну, вместо камня на шее – шина, парящий в небе парашютист за спиной – шина, маленькая лодка на темной глади воды, тонущая под грузом шин. И всё в том же духе.

Постепенно картинки стали разнообразнее, и тема шин начала отходить на второй план, уступив место коллажам из наших фото вроде школьного автобуса с надписью «осторожно Дети Шини» и мерзких садистских демотиваторов с нашими лицами и подписями: «Дети Шини пойдут на всё, лишь бы избежать контрольной».

Из непонятных источников в сети появились такие фотографии, каких у меня самой даже никогда не было. Не иначе как добрые одноклассники постарались.

Особым успехом пользовалась картинка с фотографией Маркова у доски, где он будто бы доказывает какую-то задачку и подпись, как вывод: «чем больше самоубийц, тем меньше самоубийц».

Вскоре все наши страницы, кроме Амелинской, потому что про него никто ничего не знал, и Петровской, так как он удалил её два дня назад, были закиданы приглашениями в группы хейтеров ДШ и даже в фандомы ДШ. Ведь среди основной массы проклинающих нас появились и поддерживающие. Правда, этим последним мы сами были не особо важны. Они просто писали, что мы крутые, потому что они тоже ненавидят своих одноклассников.

За развитием виртуальной истерии было следить столь же увлекательно, как за самым интригующим сериалом, однако это удовольствие лишь для тех, у кого железобетонные нервы, и после очередного пожелания на стене: «чтоб ты сдохла», я удалилась.

Через несколько дней про нас совершенно точно знала вся округа.

В четверг стоило зайти в школу, как от меня врассыпную шарахнулись мелкие дети, дежурные на дверях застыли с лицами полными ужаса, а презрительная гримаса завучихи выдавала её с потрохами.

– Осеева? – окликнула она меня на пути в раздевалку.

– Да?

– Ты же из десятого "А"?

– Да.

– А Герасимов?

– Тоже.

– Сёмина?

– Она из "Б".

– У вас сейчас какой урок?

– История.

– Как же ты могла, Осеева!

– Что могла?

– Ничего. Иди. Потом разбираться будем.

И эту последнюю фразу она произнесла таким тоном, что я поняла, это «потом» наступит очень скоро. Совсем скоро, раз она спрашивала про то, какой у меня урок.

Так что вместо того, чтобы отправиться на историю, я завернула в туалет и, дождавшись начала занятий, тихонько пробралась в раздевалку, чтобы потом незаметно свалить домой. Ничего другого в голову просто не приходило. «Разбираться» прямо сейчас я была никак не готова.

Но сразу выйти из школы не было никакой возможности, потому что прямо напротив дверей, в пустом зале рекреации стояли охранник, завуч и молодая училка физкультуры и громко обсуждали нас.

– Я сама видела, – сказала завуч. – В новостях, по четвертой программе. Лично, своими глазами видела.

– Да, да, – подтвердил охранник. – Я тоже смотрел этот выпуск. Даже показали кусочек того видео, где девочка произносит обвинение. Ведущая говорила, что эта запись всколыхнула интернет, и что дело уже передано в полицию, потому что вроде бы сам Астахов его посмотрел.

– Вот поэтому, – сказала завуч. – После первого же урока нужно их всех собрать, и пусть сидят, дожидаются полицию. Нам неприятности не нужны.

– Всех не получится, – сказала физручка. – Якушин у нас уже не учится, а ещё один подонок не из нашей школы.

– Ну и прекрасно, чем меньше нашей ответственности, тем лучше. В общем, Анна Владимировна, сейчас срочно пробегите по классам. У десятого "А" – история, десятый "Б", кажется, на физике, а одиннадцатый "Б" посмотрите по расписанию.

– Они у меня. Переодеваются.

– Очень хорошо. Учителям сообщите, чтобы никого с урока не отпускали. Даже в туалет. Вот же засранцы, нужно было школу так подставить, и это Василиса Иннокентьевна ещё не в курсе.

– Может, стоит родителей вызывать? – осторожно спросила Анна Владимировна.

– Когда полиция приедет, я всех обзвоню, – сказала завуч, – если доживу, конечно, и так уже вся на валокордине. Если мы их вовремя успеем задержать, то школу могут и не трясти.

– Я бы на это не рассчитывал, – сказал охранник. – Теперь точно будут расследовать, как де так вышло.

– Ох, Миша, замолчи, не расстраивай меня, – в голосе завуча послышались трагические нотки.

– А девочка-то жива или нет? Я так и не поняла, – поинтересовалась физкультурница.

– Да кто её знает, – рявкнула завуч уже совсем другим тоном. – Какая, в конце концов, теперь разница?

Я сидела под грудой курток и пальто, спешно соображая, что теперь нам точно наступил настоящий конец. Полиция, родители, расследование, обвинение, суд. Полнейшая попа, так сказать. Без вариантов.

Там же, под вешалкой, написала каждому смску.

«В новостях про нас сказали. В школе ждут полицию. Нас запрут и будут держать до её приезда. Сваливайте пока не поздно. Внизу Миша всех на дверях ловит. Я пока в раздевалке, потом пойду через столовую».

Ещё одну отправила Якушину:

"Про нас сказали в новостях".

И одну Амелину:

"Болей как можно дольше, во внешнем мире полный хаос".

В ответ сразу же пришла смска от Насти:

"Я дома. Новости видела. Мама тоже. Ждем скорую. У неё сердце".

От Герасимова и Маркова: «Ок» и «Спасибо».

А буквально через две минуты томительного ожидания, я вдруг услышала тяжелое, прерывистое дыхание, где-то очень близко, совсем рядом, точно кто-то находился прямо за моей спиной и сопел в затылок. Оглянулась, но там никого не было, а когда повернулась обратно, то из-под самого длиннющего пальто, прямо на меня, выскочил человек в черной вязаной шапке, полностью натянутой на лицо, как у грабителей банков.

– Попалась!

От неожиданности я едва не вскрикнула, хорошо быстро сообразила, что это Петров. Потому что он даже в школе всегда ходил в своих модных зауженных джинсах, больших белых кроссовках и каких-нибудь ярких цветных кофтах.

– Я тоже хочу в столовую, – запыхавшись, сказал он, стаскивая шапку и пристраиваясь на корточках возле меня.

– Я могла закричать, и мы бы оба спалились.

– Но не закричала же, – глаза Петрова сияли.

– Головой думать надо.

Ждать пришлось минут десять, потому что охранник зорко осматривался по сторонам, точно часовой в ожидании вражеского лазутчика. Я уж думала, что урок скоро закончится. Но потом пришла смска от Амелина, где он просил не паниковать, а я когда подняла глаза, то увидела, что Миша закрыл на ключ входную дверь и направился в сторону учительской. Самый подходящий момент.

Мы забрали свою одежду, переобуваться времени не было и, прошмыгнув в стеклянный переход, как бешеные лоси помчались в столовую. Вообще-то она открывалась в девять, но тётя Оля – одна из поварих всегда приходила раньше, это я точно знала.

Я постучала в дверь. Тётя Оля с ещё примятыми шапкой волосами и ненакрашенным лицом открыла сразу, насторожено глядя из-за двери:

– Чего вам?

– Внизу там дядя Миша никого не выпускает из школы, а нам очень нужно. Можно через вас?

Тётя Оля заговорщицки прищурилась:

– Курить что ли?

– Ага, – радостно закивал Петров. – Умираю, сил нет.

Она осуждающе покачала головой, сказала, что курить очень плохо и вредно, но проводила нас за собой и выпустила через заднюю дверь, которая у неё была постоянно открыта из-за жары в кухне и из-за того, что сама она смолила как паровоз.

Мы вышли в зыбкую морозную предрассветную дымку и быстрым шагом направились прочь из школы. Меня буквально всю трясло, но не столько от холода, сколько от расстройства и волнения.

– Куда пойдем? – спросил Петров, на ходу застегивая тёмно-синюю с вязаными рукавами куртку.

– Вообще-то я собиралась домой.

– Ты что! Какое домой? Там же сразу будут искать. Нужно где-то до вечера перекантоваться.

– Думаешь, завтра всё закончится? С тем же успехом они придут за нами и завтра. Я просто должна подготовить себя к этому стрессу.

– Не понимаю, как они из-за этого ролика могут нас арестовать? – на курносом задорном лице Петрова не было ни капли расстройства. – Я вообще до сих пор не особо верю. Это всё так не по-настоящему, как будто шутка или розыгрыш.

– У тебя одни шутки и розыгрыши на уме.

И тут Петров неожиданно придумав куда нам пойти, потащил меня за собой. Я не сопротивлялась, мне было всё равно, хотелось, конечно, в свою кровать, под тёплое одеяло, чтобы накрыться с головой и все проблемы отступили, словно их и не было, но оставаться одной сейчас было ещё хуже.

Мы прошли мимо детского сада, зашли в единственный подъезд панельной многоэтажки и поднялись на самый последний этаж. Петров снял с решетки незапертый навесной замок, и мы без труда выбрались на крышу. Там было полно снега, и только в некоторых местах едва заметные протоптанные дорожки. Дул колкий, пронизывающий ветер и мои волосы трепыхались на нем, точно безумный костер.

– Что мы тут делаем? Холод же собачий.

Сапоги я оставила в школе и пальцы на ногах моментально закоченели.

– Сейчас скоро светать начнет.

Петров полез в рюкзак, вытащил свою неизменную камеру, и тут же наставил на меня.

– Мы с Осеевой сбежали из школы, и сейчас будем встречать рассвет. Осеева, привет!

Он улыбнулся и помахал рукой в ожидании, что я отвечу. Такой жизнерадостный и расслабленный, что мне самой очень захотелось, чтобы всё это оказалось дурным сном.

– Пойдем отсюда. Дубняк жуткий.

– Погоди, погоди, иди сюда, – он опять потащил меня. На этот раз к самому краю крыши.

Ноги засыпало снегом.

Я осторожно глянула вниз и чуть сразу же не кувырнулась в темную ледяную пропасть.

– Перестань, тут же классно, – подбодрил меня Петров. – Смотри, вон она, та самая полоска надежды, что разгонит могильный холод наших сердец и адский мрак наших мыслей. Через какие-то десять минут солнце поднимется и засияет над городом в полную силу. И когда его теплые, ласковые лучи растопят всё дурное, несправедливое и злобное, мы снова будем счастливы и свободны.

– Сколько тебе лет, Петров? Невозможно уже. Какое солнце? Всё небо затянуто тучами. Через полчаса просто наступит привычная серость, и холодно будет ничуть не меньше. А наши проблемы никуда не денутся. Хоть тысячу раз скажи в камеру халва, во рту слаще не станет. Зря я с тобой сюда поперлась. Думала, знаешь место, где отсидеться можно, а ты всё в игрушки играешь.

– Ну, погоди немножко, пожалуйста, – взмолился Петров. – Сейчас сниму, как рассветет, и сразу пойдем.

Солнце вставало и, не смотря на моё сопротивление, это оказалось действительно очень красиво. Я и не думала, что в городе можно увидеть нечто подобное. На густом темном небе сначала появилась резко очерченная красная полоска, яркая и зловещая, точно огненный зрачок драконьего глаза, но постепенно, как бы раздвигая темноту и выпуская изнутри мутное сияние, она росла, становилась всё шире и светлее.

На какой-то момент я даже забыла про заледенелые ноги. Все, что было внизу, подо мной, уже не имело никакого значения, казалось, ещё немного, и я могла бы взлететь туда, в зыбкие, озаряющиеся морозным утром небеса и покинуть этот отвратительный, пожирающий сам себя город.

А потом пиликнула смска от Маркова "Ты где?".

И мы пошли с ним встречаться.

Марков, с непокрытой головой, спрятав половину лица по самые очки под ворот своей блестящей ярко-красной куртки и судорожно подергиваясь от холода, ждал нас за школой, на автомобильной стоянке.

Он рассказал, что полиция всё-таки приехала, но он сбежал через окно в кабинете труда, а тупой Герасимов из какого-то глупого принципа остался. Типа – на нем нет никакой вины.

Марков был вообще весь дерганый и на нерве, и если Петров меня хоть немного успокоил, то этот напротив, снова вернул на землю.

– Короче, пока эта фигня не уляжется, я в школу больше не пойду, – решительно заявил он.

– И что? Будешь взаперти дома сидеть? – поинтересовался Петров, машинально облокачиваясь о ближайшую машину.

– Буду сидеть, пока папа не найдет какого-нибудь грамотного юриста, который научит, что делать в таких ситуациях.

– А твои тебе точно поверят, что ты ни при чем? – Петров с любопытством прищурился.

– Может, и не поверят, но какая разница? – изо рта Маркова валили клубы пара, отчего стёкла очков запотевали, и глаз его уже было не видно.

– Потому что мои мне точно не поверят, – сгребая горсть снега с машины, задумчиво произнес Петров. – Скажут, были уверены, что рано или поздно нечто подобное обязательно произойдет. Они всегда так говорят. Типа, раз ухо проколото, значит, наркоман и голубой.

– Больше всего не хочу оправдываться. Потому что ни в чем не виновна, – сказала я.

– А давайте сбежим? – вдруг ни с того, ни с сего предложил Петров, медленно высыпая из кулака снег и внимательно наблюдая, как он развеивается по ветру.

– Так мы уже сбежали, – ответила я, перепрыгивая с ноги на ногу, потому что вместо ступней у меня уже были деревянные колодки.

– Нет, по-настоящему. Далеко и надолго, – глаза Петрова азартно загорелись.

– Это ты серьёзно сейчас сказал? – в голосе Маркова послышалось недоверие.

– Конечно. Я уже давным-давно об этом мечтаю, но одному стремно как-то.

– Ну, уж нет, – после некоторого задумчивого молчания произнес Марков. – Я бы может тоже сбежал, но не с такой компанией, как вы.

==========

Глава 7 ==========

В том, что мои родители такие деловые и занятые люди, есть и свои плюсы. Вечером мама мельком спросила всё ли у меня в порядке в школе, потому что когда ей звонила наша Инна Григорьевна, она не могла разговаривать, а позже голова уже забита другим. Папа тоже вспомнил, что и ему звонили, но он был на переговорах. Пришлось сказать, что это возможно насчет родительского собрания. И тогда они оба изобразили кислые мины и отмахнулись.

Но, кажется, мне повезло больше всех.

Потому что после ужина, часов в девять, опять заявился Якушин. Но я отлично понимала, что его приход не сулит ничего хорошего, поэтому особо не радовалась и лишнего себе не воображала. Зато мама, открыв дверь, послала мне такой многозначительный взгляд, что пришлось пригласить Якушина войти.

Он выглядел очень расстроенным: лицо красное, глаза опущены, губы плотно сжаты, что-то постоянно отвечал невпопад. Садиться не стал.

– Я уезжаю. У меня дома скандал и разборки. Так, что если хотите, можете всё на меня свалить. По-любому теперь из колледжа отчислят, и весной в армию пойду. А дома не могу, там сейчас отвратительная обстановка. Мама всё время плачет и говорит "как ты мог?", потому что тётя Надя считает, что Кристина была в меня влюблена, а я как-то не так с ней поступил. Дядя Паша прибежал к нам и орал как полоумный, что он меня кастрирует, а мой папа наехал в ответ, что может я и подонок, но если Дядя Паша хоть пальцем меня тронет, то он кастрирует его самого. И они очень сильно поругались. Все вокруг и кричат, что мы банда Детей Шини, но мои упорно уверены, что дело только во мне. Как так? Почему они не хотят ничего слушать?

Якушин ходил туда-сюда по комнате и размахивал руками, он весь вспотел от нервов и смятения.

Мне очень хотелось его пожалеть, но ему как будто это было и не нужно, он просто искал кого-то, чтобы высказаться. К тому же я всё равно не могла подобрать никаких подходящих слов, потому что двухчасовая психотерапия с Сёминой по телефону вымотала меня окончательно. Её маму положили в больницу, Настя осталась дома одна, и я очень боялась, что не дай бог ей тоже взбредет в голову какая-нибудь ерунда.

– Никто на тебя ничего сваливать не будет, – уверенно сказала я, но Якушин отмахнулся, показывая, что ему безразлично. – А куда ты собрался уехать?

– В деревню пока рвану. У меня там машина. Газель. Летом сосед продал. Возьму её и поеду в какой-нибудь небольшой город, искать работу. Потому что денег у меня особо нет. Но если на работу не возьмут, то вернусь в деревню и постараюсь как-нибудь там до весны протянуть.

Я тут же представила, как останусь здесь одна с вечно ноющей Сёминой, легкомысленным Петровым и тормознутым Герасимовым, как меня будут таскать на допросы и, может быть даже держать в сырой одиночной камере без света и вайфая. И что Якушин больше не зайдет меня навестить, тогда, когда я уже начала привыкать к этим его внезапным появлениям.

– А если тебя будет искать полиция?

– Пусть ищет. Главное не слышать всего, что говорят дома.

Он, наконец, остановился, сел на кровать и закрыл ладонями глаза. Но даже этот драматический жест был не способен испортить его замечательного мужественного образа, прямо подталкивающего меня к каким-то решительным действиям.

– Саш, а можно с тобой? – мне казалось, что это говорю не я, а какой-то отвлеченный персонаж. – Деньги у меня есть.

Якушин немного подумал и решил, что это даже неплохо, потому что жить одному зимой в деревне, должно быть очень скучно. Тогда я зачем-то сказала, что могу делать всё, только не умею готовить, и мы одновременно так изучающе посмотрели друг на друга, что опять повисла тягостная неловкая пауза, как в тот раз, когда он принес холодец.

– А давай позовем ещё Петрова, – вдруг предложила я. – Он сегодня говорил, что хочет сбежать, но ему не с кем.

Якушин сначала пожал плечами, точно ему без разницы: что я, что Петров, а потом согласился, сказав, что Петров, наверняка, будет полезен, ведь за городом полно снега, и машину, возможно, придется расталкивать. В итоге, мы договорились встретиться в восемь утра возле автобусной остановки.

Когда же дверь за ним захлопнулась, мама вышла ко мне и, многозначительно кивая, сказала, что одобряет мой выбор, но я ей ответила, что это не то, что она думает.

Моему звонку Петров очень обрадовался, и сказал, что готов сбежать хоть сейчас, потому что мать и тётка собираются самолично отвести его завтра в полицию. Я, конечно же, не стала выяснять, почему у него такие злые родители, но попросила потерпеть до восьми утра. Он поинтересовался, кто ещё с нами едет, а когда узнал, что никто, будто бы даже огорчился.

И я тут же подумала про Сёмину. Как я могу её здесь бросить?

Настю я просто поставила перед фактом, была уверена, что Якушин не станет возражать, и Сёмина покорно согласилась, с условием, что сначала нужно предупредить маму. Я объяснила, что нужно просто оставить записку, но она уперлась, что из-за больного сердца маму волновать совсем нельзя. Но она точно не будет возражать, потому что сама сказала Насте: "теперь, если ты не спрячешься, они тебя съедят".

Я помылась, написала в Скайп своему репетитору по физике о том, что в ближайшее время не смогу ходить на занятия, и собрала обычный школьный рюкзак. Взяла только одежду, паспорт, три тысячи рублей и банковскую карточку, на которую немецкая бабушка перечисляла мне деньги, когда хотела сделать подарок. Но я ничего не тратила, поэтому там скопилась довольно приличная сумма.

Это были волнительные, страшные, но больше даже приятные мысли. Я представляла, как через года три вернусь домой – откуда, не важно, что я там делала, не важно, об этом думать было не интересно, важно было, что возвращаюсь я вся такая взрослая и независимая. Родители в шоке – говорят: «боже, Тоня, ты так изменилась, повзрослела», а я им: «да, я отлично справляюсь одна». И я уже даже почти заснула, когда телефон вдруг бешено завибрировал, чуть не свалившись с кровати.

Очередная смска от Амелина, с самого утра забомбившего меня ими: «всё ли хорошо?» и «куда ты пропала?». Но я не ответила ни на одну, потому что вообще не до него было. В этой новой он писал: «Тоня, пожалуйста, скажи, что происходит. Я сижу тут один и не знаю, что делать. Умоляю, ответь хоть что-нибудь». Пришлось ответить. Сказать, чтобы он больше не писал, и сам думал, что ему делать, потому что мы завтра с ребятами уезжаем насовсем. Телефон под подушкой потом ещё несколько раз вибрировал, но я уже засыпала, и читать всякую ахинею было лень.

В восемь утра в январе ещё совсем темно и безлюдно, и я ушла из дома в эту темноту и холод, с острым волнением и ноющим замиранием сердца. А когда выходила из квартиры, никто даже не заметил, потому что мама была в ванной, а папа ещё валялся в кровати, я просто крикнула «всем пока» и захлопнула дверь.

На автобусной остановке с квадратной сумкой через одно плечо, и камерой через другое уже ждал Петров и, к моему огромному удивлению, Герасимов собственной персоной.

Оказывается, после моего звонка, Петров ему сразу же вчера всё и выложил. Причем, когда я спросила, с какой стати он растрепал? Петров совершенно не чувствуя за собой никакой вины, ответил, что было бы не справедливо сбежать одним. И, что чем нас больше, тем веселее.

Однако весь вид Герасимова выражал всё, что угодно, но только не благодарность. Он стоял ссутулившись, в этой своей дутой укороченной серой куртке засунув руки в карманы, хмурясь ещё больше, чем обычно, и усиленно пряча лицо под козырьком светлой с черной надписью «Hoсkey» бейсболки. И на все вопросы отвечал лишь неохотным бурчанием, а потом и вовсе набросился на Петрова, чтобы тот убрал свою «хренову» камеру, иначе он разобьёт её ему о голову.

Зато сам Петров, напротив, находился в весьма приподнятом настроении.

– Нет, ребят, серьёзно. Это была моя мечта. И я реально сейчас счастлив!

Сёмина притащилась с дурацкой, чересчур громоздкой для побега сумкой на колёсиках. Однако я лишь подумала об этом, а Герасимов высказался, причем в весьма грубой форме, так что Настя тут же расстроилась и заявила, что никому не навязывалась. И пока я её успокаивала, мы не заметили, как сзади подошел Якушин.

Он скинул на снег спортивную сумку и озадаченно и смотрел на нас. На нем была всё та же длинная куртка хаки, чем-то напоминающая мою собственную, широкие штаны с кучей боковых накладных карманов, которые, кажется, называются карго и высокие непромокаемые сапоги.

Стоял, смотрел и наверняка думал, что я болтливая дура.

– Саш, прости. Настю никак нельзя было оставлять, – попыталась оправдаться я.

– Круто! – фыркнул он. – Я что, теперь вожатый?

– Да ладно, тебе, – беспечно махнул рукой Петров. – Мы ненадолго. Пару дней только. Чтобы было время решить, что делать дальше. Может, вообще кто-то передумает и вернется. Просто то, что сейчас – это безумие. А вместе – веселее.

– Обхохочешься, – процедил сквозь зубы Якушин, но видимо смирился, потому что замолчал.

И когда уже собрались уходить, Петров вдруг настороженно остановился и, пристально глядя в сторону автобусной остановки, тихо сказал:

– Чего вон тот чувак так уставился?

Мы все превратились в тихих параноиков, вполне допускающих, что наши лица могут быть опознаны даже в реале.

Но потом «чувак» смущенно сказал «привет» и подошел. Это был Амелин. В тонком черном пальто с глубоким капюшоном и короткими рукавами, из которого он, очевидно, вырос, длинном шарфе и с полупустым рюкзаком на плече.

– Это Костя, – нехотя пояснила я, – тот самый. Седьмой.

И тут же возникло всеобщее растерянное замешательство, потому что мы все уже немного привыкли друг к другу, а Амелин явился, словно пришелец с другой планеты. Я и думать-то про него забыла. Он был явно не наш, чужой, больной и странный. Честно сказать, даже не предполагала, что вообще когда-нибудь ещё увижу его.

– Ты как узнал?

Мне казалось, кроме меня с ним никто не общался.

– Ты мне сама сказала, – внаглую соврал он.

– Это не правда, – разозлилась я. – Зачем ты обманываешь?

Но он не ответил, только пожал плечами и снова заулыбался, как будто я сказала ему что-то приятное.

– Нет, Саш, я, честно, не говорила.

– Теперь уже плевать, – Якушин развернулся ко мне спиной. – Короче, сейчас на вокзал едем. На электричке километров сто, там ещё пешочком, к обеду доберемся. Жратву нужно будет только купить. Хоть кто-нибудь готовить умеет?

– Я умею, – Настя подняла руку, как в школе.

Герасимов что-то одобрительно промычал, и мы двинулись к метро через дворы.

Однако только дошли до конца длинного белого дома, как услышали сзади яростный топот ног. И как будто бы оклик. Обернулись, но если возле проезжей части горели фонари, то во дворе ещё царила кромешная темень, и разглядеть кого-либо было нереально. Мерзкие чавкающие звуки настойчиво приближались.

Первым не выдержал Петров, ничего такого вроде бы не было, но он зачем-то дернулся и побежал, за ним припустил Герасимов, причем тут же обогнал, и оба исчезли в темноте. Ну, а за ними рванули все. Помчались сломя голову, даже Сёмина, со своей громоздкой сумкой, в длинном черном пуховике, на худющих ногах-спичках не отставала. Добежали до торца дома, Якушин остановился, за ним и мы.

– Что случилось? – спросил он.

– Как будто сзади кто-то бежал, – отозвался Амелин.

– За нами?

– А кто его знает.

– Ну, вы даете. Сейчас полно прохожих. Все торопятся, бегут.

– А сам-то, – сказала я.

– Я думал, что-то случилось.

– Мы тоже.

И тут топот возобновился. Мы переглянулись, но с места не двинулись. Все, затаившись, молчали. В свете лампочки у подъезда было видно, что преследователь тоже приостановился и сбавил темп.

То, что он был один, нас немного приободрило. Мы развернулись, чтобы дать достойный отпор, и тут внезапно я поняла, что это Марков.

– Ты что тут делаешь? – опередила меня Сёмина.

Марков вышел на свет.

– Что-что? Не понятно, что ли?

– Ты тоже с нами? – Якушин метнул в мою сторону очередной недобрый взгляд.

– А есть ещё варианты? – у Маркова был такой вид, будто это он всё организовал, а мы вдруг решили ехать без него.

От такого нахальства Якушина заметно передернуло:

– А чего вас так мало-то? И что, даже группы поддержки не будет?

Но тут очень вовремя вернулся Петров, дружески обхватил Якушина за плечо и, заискивающе заглядывая в глаза, подобострастно проговорил:

– Мы будем во всем тебя слушаться. Обещаю. Что прикажешь – всё сделаем.

Я Маркову сказал просто так, чтоб завидовал. Думал, не пойдет. С такой-то компанией.

Но Марков ни на кого не обращал внимания:

– Так, короче. Если всё серьёзно, мы должны немедленно избавиться от телефонов.

– Как? – ахнула Сёмина. – Как избавиться?

– Взять и выбросить к чертовой матери. Иначе по ним легко проследить наше месторасположение.

– Зачем выкидывать телефон? – удивился Петров.

– Я не понял, ты сбежал или погулять отпросился?

– Можно просто заменить симки. У меня рука не поднимается взять, и просто так выкинуть телефон.

– Если им будет нужно, то они трубку и без симки найдут, – неожиданно подал голос Амелин, – у каждого телефона есть имэй код, по которому его можно отследить везде, даже в выключенном состоянии. Это маловероятно, конечно, но возможно.

– Есть такое, – подтвердил Якушин. – Но лично я никуда не сбегаю. Я уезжаю.

– Если ты свой телефон оставишь, то тогда сразу найдут всех, – довольно равнодушно заметил Амелин.

Марков же продолжал размышлять вслух:

– Теоретически, их можно продать, только, где сейчас найти перекупщика?

– На вокзале полно, – подсказал Якушин.

– Ой, ребят, не нужно это, – забеспокоилась Настя. – Там кругом такие жулики, нас точно обманут.

Но Марков не унимался:

– Ну, тут либо выкинуть, либо продать, хоть за сколько, и на эти деньги новые телефоны купить.

– Давай мы продадим один твой айфон и на полученные деньги купим всем по новому телефону, – предложил Герасимов.

– А старый ты свой сбегаешь домой отнесешь, чтоб не потерялся? – издевательским тоном парировал Марков.

Но Герасимов стоял на своём:

– Если бы я знал заранее, что телефон помешает, то не стал бы брать. А выкидывать мне его жалко.

– И мне жалко, – поддержала Сёмина.

– Тогда вы никуда не едете, – заключил Марков и потянул нас с Якушиным под локти за собой.

– Подожди, – Якушин отдернул руку. – Всё правильно. Продадим один телефон, а остальные оставим в камере хранения.

– Вот это мысль, – обрадовался Герасимов. – Тебе Марков хорошо, тебе родители новый купят, а этот у меня с седьмого класса и он мне дорог.

– А как они ему купят? – мне не нравилось, что мы ещё с места не сдвинулись, а они уже ругаются. – Если мы уходим из дома?

– Да! Может, мне вообще больше никогда ничего не купят за то, что я сейчас делаю.

Герасимов на секунду выглянул из-под бейсболки.

– Ой, сейчас расплачусь.

– Ты главное не расплачься когда будешь расставаться со своим телефоном, – огрызнулся Марков.

==========

Глава 8 ==========

Через час мы всё же оказались на Рижском вокзале. На улице только начинало светать и от этого, а также от нервного возбуждения и пьянящего тумана в голове, всё кругом казалось зыбким и призрачным. Выдуманным и ненастоящим, словно нарисованные наспех декорации, а торопливо проскакивающие мимо озабоченные люди, ничего незначащей безликой массовкой.

Как ни странно, телефон Маркова действительно удалось благополучно продать. И этот наш необычный поступок, и особенно то, что ничего плохого из него не вышло, только добавил нереальности происходящему.

Петров просто подошел к одному из тёмных, привокзальных людей в натянутых на глаза шапках, негромким осторожным голосом предлагавшим прохожим купить телефон "недорого", и показал айфон Маркова. Мы стояли чуть поодаль, и всё это время у меня было чувство, что этот человек сейчас схватит телефон и убежит, но он только покрутил его в руках и спросил, что мы за него хотим. Петров сказал, что хочет поменять айфон на семь других самых простых трубок, и ещё добавил, что это очень выгодная сделка, ведь айфон совсем новый, и если его владелец собственноручно отключит функцию "Найти iPhone" и "Блокировку активации", то его можно потом задорого продать.

Пока торговец краденными телефонами ходил советоваться со своими «коллегами», вернулся Якушин, относивший в камеру хранения наши старые телефоны. Только он ничего не сдал, потому что стоимость ручной клади в сутки составляла около трехсот рублей, а срок хранения не мог превышать тридцати дней. Тогда Герасимов предложил отправить их по почте. И мы, запечатав свои трубки в толстые конверты, сдали их в ближайшем почтовом отделении. А когда вернулись, то сразу получили на руки пакет со страшными бэушными мобильниками, и, даже не успев их разобрать, сломя голову, бросились на электричку, с минуты на минуту уходящей в нашем направлении.

В поезде было тепло, относительно чисто и довольно многолюдно. Сёмина хотела сидеть со мной, но я как представила, что всю дорогу она будет жаловаться и страдать, то быстренько усадила рядом с ней Маркова, а сама побежала за Амелиным и Герасимовым искать другое место. Якушин и Петров застряли, где-то ещё в самом начале.

Но свободных мест больше не было, а позади нас набилась уже целая толпа. Так что пришлось остаться стоять в самом конце вагона.

И всё было бы ничего, если бы я могла нормально держаться за поручни, но доставшийся в наследство по маминой линии маленький рост, позволял это сделать только стоя на цыпочках.