Текст книги "Дети Шини (СИ)"

Автор книги: Мартин Ида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

==========

Глава 10 ==========

Я проснулась от осознания того, что кто-то настойчиво трясет меня за ногу и вначале вообще не поняла, где нахожусь. Словно в гробу проснулась. Темно и тесно. Подняла голову и посмотрела в просвет отдернутой шторки. Было ясно, что кто-то там стоит, но кто именно, не разобрать.

– Что? – шепотом спросила я.

– Иди сюда, – сказал кто-то.

Кое-как развернувшись, я высунула голову наружу, и тут же нос к носу столкнулась с Амелиным. Круглые черные глаза в отблесках догорающего в печке огня, казались абсолютно безумными.

– Что случилось?

– Спускайся, – велел он.

– Зачем? – я насторожилась.

Похоже, все спали.

– Там кто-то есть, – он показал пальцем наверх.

– Да, ну. Это ветер.

– Нет, не ветер, – сказал он тихо, но убедительно. – Пойдем, посмотрим.

Он был по-прежнему в пальто и шарфе.

– Я что тут самая смелая?

– Да, – он протянул мне руку.

Пришлось кое-как вылезти, а когда уже спрыгнула с приступка, то поняла, что стою в одних колготках и длинной белой, с черными плечами футболке, в которой я обычно ходила на физру.

– Осторожно, – предупредил Амелин. – На человека не наступи.

Прямо под ногами на матрасе возле печки, накрывшись тем самым вторым ватным одеялом, спал Якушин.

– Слушай, я не одета. Я не могу никуда идти.

Но Амелин тут же протянул мне мою куртку, видимо приготовил её заранее. В прихожей, которая в деревнях, вроде бы, называется сени, было нереально холодно и темно. Мы подошли к лестнице и прислушались. Я была очень зла, что он разбудил меня, заставил встать, что не позвал никого другого, и в довершении ко всему ещё и напугал. Потому что стоило выйти на ощупь в непроглядный мрак, как мой привычный безотчетный детский страх мгновенно ожил. Леденящее чувство чьего-то незримого присутствия, которое невозможно спутать с чем-либо другим. И, чем дольше я прислушивалась, обхватив деревянные перила, ведущие на второй этаж, тем больше мне казалось, что наверху действительно кто-то есть. Как будто даже глухой стук шагов и едва различимый скрип досок.

– Давай, разбудим остальных, – предложила я, но он только приложил палец к губам и, осторожно взяв меня за кончики пальцев, начал медленно подниматься по лестнице. Ступени ритмично похрустывали, моя куртка едва слышно шелестела.

Амелин остановился на втором этаже возле первой же двери. Мы оба замерли, прижавшись к стене.

– Это здесь, – взволнованно заговорил он. – Слышишь?

Я снова прислушалась. В тот момент было сложно сказать слышу ли я что-нибудь, потому что сердце бешено стучало, заглушая любые другие звуки.

– Возможно.

И тут внезапно, без предупреждения, он распахнул дверь. Она глухо стукнулась, и где-то в глубине комнаты, в углу, я совершенно точно уловила какое-то движение. Что-то бегло скользнуло, на миг пропало, а потом вновь появилось.

Я непроизвольно дернулась, сделала шаг назад и наступила Амелину на ногу.

– Там что-то есть.

– Да, – приглушенно ответил он, не двигаясь с места. – Прогони его, пожалуйста.

– С ума сошел? – я снова сделала попытку отступить, но он настойчиво подтолкнул меня вперед.

Я неловко отпрянула, наткнулась бедром на стул, и тот с жутким грохотом упал. Дверь за нами закрылась. Движение в углу прекратилось, и наступила мертвая тишина. Амелин, сволочь, стоял прямо за моей спиной, будто бы прячась.

По спине поползли мурашки, ладони похолодели, и больше всего я хотела поскорее выбраться из этой жуткой комнаты, но он загораживал проход и не пускал.

– Пожалуйста, – зашептал он хрипло прямо в ухо. – Это очень важно. Особенно теперь. Я уже всё сделал.

Я не видела лица, но знала наверняка, что темнота его глаз в этот момент была ещё глубже и страшнее той, что нас окружала.

– Пожалуйста, – повторил он, горячо дыша в затылок. – Защити меня.

И в эту минуту я не знала, чего боялась больше, того, что двигалось в углу или его самого.

Но тут снова послышались шаги, на этот раз громко и очень отчетливо, шумно раскрылась дверь, и вспыхнул резкий, ослепляющий свет. Я закрылась локтем, Амелин вздрогнул и обернулся. В дверях стоял помятый, взлохмаченный и очень недовольный Якушин.

– Что вы тут делаете?

– Саша, – вполголоса пролепетала я, – тут что-то было, что-то в углу.

– Где? – Якушин развернулся в ту сторону, куда я показывала.

В комнате оказалось довольно уютно, почти как в квартире. Красивые шкафчики, большая двуспальная кровать, тяжелые шторы, за дверью стояли коробки, о которые с таким шумом билась дверь, неподалёку валялся опрокинутый стул.

– Ну, вон там, – я сделала пару шагов и, в том месте, где двигалось это самое страшное нечто, увидела торчащий из-за штор кусок большого настенного зеркала. Должно быть его убрали туда, чтобы не разбилось. В зеркале действительно отражалось каждое моё движение.

– Зеркало? – удивился Якушин. – Ты испугалась зеркала?

Он как-то невесело усмехнулся и оглядел меня с ног до головы. Босиком, в колготках, и куртке сверху я, должно быть, выглядела очень нелепо.

– Чего вы вообще сюда поперлись? – Якушин поправил штору так, чтобы она полностью прикрыла злосчастное зеркало.

– Просто Амелин услышал что-то. Мы оба слышали. Да?

Я посмотрела на него в поиске подтверждения моих слов, но он стоял, наклонив голову так, что светлые волосы закрывали половину лица, и как будто специально валял дурака. Это было очень подло с его стороны так прикалываться. Не сдержавшись, я ударила его кулаком в плечо.

– Ты чего меня тут пугал? Это смешно? Я тебя спрашиваю, это смешно?

От моего толчка он покачнулся, но голову даже не поднял. Тогда Якушин подошел к нему поближе, убрал с лица волосы, и прикоснулся двумя пальцами ко лбу.

– Всё ясно. Пациент готов. За тридцать восемь точно. Температура. Бред и галлюцинации.

Затем он таким же точно образом потрогал и мой лоб, а потом насмешливо улыбнулся:

– А вот у тебя с чего эти галлюцинации не понятно.

Амелина уложили на ту большую железную кровать, на которой до этого спал Марков, стащив, наконец, с него это дурацкое пальто, которое совершенно точно было ему мало. Марков, правда, ещё долго ворчал, что ещё только четыре утра, и теперь он уже не уснет, но кровать уступил и пошел искать туалет.

Амелина то трясло от озноба, то бросало в жар, щеки пылали пунцовым румянцем, и он, либо начинал нести новый бред и пытался встать, либо отключался на время и успокаивался, что пугало с одинаковой силой.

– Саша, сделай, что-нибудь, – в конце концов, попросила я, когда мы в течение получаса взволнованно наблюдали за этими припадками. – Ты же врач.

– Спасибо за комплимент, – грустно улыбнулся он, – но без лекарств даже дипломированный доктор не может ничего сделать. А таблеток у нас нет. Потому что мы – идиоты.

– Вот если бы был коньяк, – сказал проснувшийся и подключившийся к нашим переживаниям Петров, – то можно было бы народными средствами полечить. У меня мать с тёткой всегда так лечатся.

– Коньяк нужно было пить сразу, как только пришли, чтобы организм прогреть, – сказал Якушин. – А сейчас градус никак нельзя поднимать. Даже чаем.

– Но что-то же можно наверняка сделать? Вас же там учат оказанию первой помощи и всякому такому.

– Ага, – услышав мои слова, Якушин немного повеселел, – а ещё колдовству и магии. Ладно, сейчас приду.

Не одеваясь, он выскочил на улицу и почти сразу вернулся с алюминиевым ведром, доверху наполненным снегом, и скомандовал:

– Тоня, давай, туда к себе лезь. И подушкой накройся. Сейчас тут операция будет проходить. Не для слабонервных.

– Но я не слабонервная и могу помочь.

– Это даже не обсуждается. Петров, иди сюда, заткнешь уши Сёминой. Ты, – он ткнул в Маркова, – мне поможешь. Я буду держать, а ты снегом натирать. Понял?

– Вроде, – озадаченно протянул Марков, нехотя поднимаясь с дивана, где всё ещё спал Герасимов и подходя к железной кровати. – Только ничего, что у него жар, а мы его снегом?

– Это единственное, что можно сейчас сделать. Или это, или просто ждать, не поднимется ли температура выше. А поскольку градусника у нас нет, то это становится опасно, – Якушин закатал рукава рубашки, как заправский хирург.

– Неужели люди и в наше время умирают от высокой температуры? – недоверчиво спросил Петров, вылезая из-под одеяла. Он, как переоделся в васильковый спортивный костюм, когда пришли, так в нем и спал.

– Белок в крови сворачивается при сорока двух градусах и всё. Привет. А температура от того, что организм борется с раздражителями, и в этой борьбе никогда не останавливается, – произнося это, Якушин выглядел очень серьёзно и совсем взросло, я так и представила его в белом халате и стетоскопом через шею.

Петров задумался, я тоже, а Марков строго и по-деловому сказал:

– Тогда давай быстрее натирать, а то снег весь растает. Ща, только очки сниму.

И я послушно полезла на печь, легла и прикрыла глаза.

– Если мы это будем делать прямо на кровати, – послышался деловой голос Маркова, – то всё кругом будет мокрое. Давай, может, на пол его?

– Давай, – согласился Якушин.

Послышалась невнятная возня. Видимо Амелин сопротивлялся, и ребятам пришлось разбудить Герасимова, чей недовольный и ничего не понимающий голос вскоре присоединился к остальным.

– Держи за ноги, – приказал ему Марков. – Как следует, держи.

– Пусть Петров держит, а я лучше уши девочкам зажимать буду, – глухо отозвался Герасимов. – Мне одно фингала достаточно.

– Дурак, это не шутки, – закричал на него Якушин. – Держи и всё. А то я эту кофту с него никак стащить не могу. Мокрая насквозь.

– Блин, – выругался Герасимов. – Мне неудобно.

– Да сними ты уже, свой Рамштайн, нафиг. Он тебе мал.

Они снова усердно запыхтели, и тут вдруг Марков как воскликнет:

– Фигасе!

– Мать моя женщина, – вторя ему, медленно проговорил Герасимов. – Больной придурок.

– Никогда такого не видел, – в голосе Якушина тоже слышалось удивление.

– Погодите, чего там? О, боже! – присоединился к ним Петров.

Я хотела уже высунуться, но в ту же секунду раздался ужасный душераздирающий вопль. Никогда не слышала, чтобы люди так кричали. Жалобно и дико, словно из него изгоняли дьявола. И я в страхе моментально забралась под подушку, но и через неё было всё слышно.

Амелин то сыпал отборными ругательствами, то трогательно умолял "пожалуйста, не надо", то просто истошно орал. Проснулась Сёмина, и Петров принялся заговаривать ей зубы, чтобы она не слушала и не смотрела.

Скорей всего экзекуция длилась не дольше пяти минут, но мне это время показалось бесконечно долгим. Амелина было очень жалко, тем более я остро чувствовала свою вину, что потащила его через это дурацкое поле.

Под конец он, видимо, совсем обессилел или привык и сдался, потому что стало почти тихо, только Сёмина горестно всхлипывала.

Потом я слышала, как его подняли и положили обратно в кровать, и как Герасимов обозвал Амелина сильной скотиной, и что с первого взгляда этого не скажешь, а Марков похвалил себя за то, что предусмотрительно снял очки и Якушина за то, что "вырубил его".

После этих последних его слов, я так возмущенно подскочила, что даже стукнулась головой о потолок. Натянула, наконец, джинсы и спустилась вниз.

– Вы чего тут устроили?

На полу, посреди комнаты, растекалась огромная талая лужа с кусочками льда.

– Всё нормально, – Марков тоже был весь мокрый. Они все по уши были мокрые. – Чего вылезла?

Амелин лежал под простынкой на кровати, с закрытыми глазами, мертвенно бледным лицом, мокрыми прядями, спадающими на лоб, и напоминал уснувшего ангела. Слева у него на шее я заметила большое буро-красное пятно от ожога. А на открытой части плеча с той же стороны белый неровный рубец.

– Мне кажется, вы его насовсем вылечили, – Петров, по-прежнему сидел на постели Сёминой, а та, прижав руки ко рту, с ужасом в глазах смотрела на безжизненное тело.

– Ему насовсем не помешает, – отозвался Герасимов.

– Он так кричал, так кричал, – в глазах у Сёминой стояли слёзы.

– Что произошло? – я повернулась к Якушину.

– Ничего страшного не произошло, – твердо сказал он. – Отвечаю, полчаса и на градус точно снизится, а если бы ждали, то неизвестно чем оно могло обернуться. Меня в детстве отец всегда так закалял. Это не больно, просто сильно неприятно.

– Ты что, его ударил?

– А чего он меня ударил? – тут же подхватился Марков.

Мило ухмыльнувшись, Якушин развел руками:

– Лёгкий анестезирующий апперкот. Хочешь, покажу, это не больно?

Все парни тут же весело заржали, после происшедшего они все как-то чересчур агрессивно взбудоражились.

– Да вы просто садисты. У человека температура, а вы его пытаете и бьёте.

Я подошла и потрогала лоб Амелина. Однако он, действительно, немного остыл, а дыхание стало более ровным.

– Ты как? – я перевела взгляд на Сёмину.

Та немного подумала, прислушиваясь к себе, а потом на удивление спокойно сказала:

– Если не считать душевной травмы, замечательно. Выспалась прекрасно. Лучше, чем на каникулах. Только теперь очень хочется есть.

==========

Глава 11 ==========

Угомонились мы лишь часов в семь, так как оказалось, что Герасимов и Якушин тоже проголодались и смогли уломать Сёмину приготовить нормальную еду. Они нашли настоящий чугунный котелок, и Настя на растопленном снеге сварила в нем гречку с тушенкой. И это её варево так вкусно пахло, что мне тоже пришлось есть. Так что расползаясь во второй раз по кроватям, мы были гораздо более довольные и умиротворенные, чем прежде.

А утром на улице солнце светило настолько ярко, что от его золотистых, ослепительных лучей оконные стёкла будто горели. В комнате стояла мирная сонная тишина, только Амелин немного постанывал и кашлял.

Я бесшумно оделась и вышла на крыльцо. Свежий, новенький снег жизнерадостно искрился россыпью бесценных бриллиантов. И воздух был морозный и свежий. Идеальный, головокружительный воздух. Даже солнце как будто бы грело, а в высоком чистом небе летела пара крупных ширококрылых птиц, и неизвестно откуда во мне взялось сказочное и упоительное чувство радости. Точно на несколько секунд я окунулась в то самое далекое и бессознательное детство, когда всё было хорошо и безмятежно.

Вслед за этим я сразу вспомнила, что дома, должно быть все уже стоят на ушах. И было бы хорошо просто взять, позвонить и сказать: "мама, папа у меня всё в порядке. Я жива, здорова и целых две минуты за последние два года испытывала настоящее счастье, поэтому, пожалуйста, не волнуйтесь и не ищите меня". Но сделать этого было невозможно, поэтому тягостное чувство вины снова свалилось на меня, заслоняя всю радость этого чудесного утра, и если раньше я грузилась только из-за Кристины, то теперь стало ещё хуже. И пусть даже я не очень-то нужна своим родителям, но они всё равно не заслужили того, как я поступила.

Вскоре в доме послышалось хлопанье дверей, громкие голоса, и ко мне на крыльцо выползла довольная и светящаяся как это самое утро Сёмина. Наконец-то она выглядела как нормальная девушка. Очень хорошо выглядела, потому что улыбалась, и я тут же обнаружила у неё на щеках ямочки. Настя сладко потянулась и крепко зажмурившись, вздохнула:

– Знаешь, я так выспалась, я давно так не высыпалась, я так устала от постоянного недосыпа, а сейчас чувствую, будто проспала лет десять подряд.

– Это, наверное, из-за свежего воздуха, – помимо ломящей в мышцах боли от вчерашнего перехода через поле, я тоже чувствовала лёгкую головокружительную слабость.

– Знаешь, я тут подумала и решила, что мне, пожалуй, нужно вернуться обратно, – уверенно сказала Настя. – Во-первых, я слабая. Видишь, даже сознание могу потерять и сплю на ходу, а во-вторых, мне очень сложно находить с людьми общий язык. Я не умею жить в коллективе.

– Как хочешь. Но вообще, ты единственный человек, кого мама сама отпустила, и кто может не рисовать себе страшные картины родительских переживаний. Или это ты из-за того, что на тебя парни накричали вчера?

– Мне просто сложно видеть всё время это их снисходительное отношение. Я же знаю, что они терпят меня из жалости. Вокруг тебя все бегают, а на меня либо орут, либо игнорят.

Я отлично понимала Сёмину. Это очень сложно из своей тихой, устроенной, запертой на тысячу замков, жизни попасть в анархическую казарму. Каждый тянет одеяло на себя, спорит по пустякам, психует. Но в отличие от неё, у меня выбора не было.

– В любом случае, тебе придется ждать, пока Якушин не сделает машину, потому что иначе до станции не доберешься. Так, что расслабься. У тебя не так уж всё и плохо.

– И вообще после вчерашнего я поняла, что мы совсем друг друга не знаем. Настя зябко куталась в накинутый на плечи пуховик. – Что там у каждого из нас в голове, одному богу известно.

– Это ты про Амелина?

– В том числе, – задумчиво сказала она, покусывая губы, и после небольшой паузы добавила. – Вначале, когда я его увидела, он мне очень понравился. Такой симпатичный, миленький кун.

– Миленький кто? – я вспомнила его безумный взгляд.

– Парень. Я даже решила, что вот такой мне бы подошел. Типа Усуи Такуми или Зеро Кирию, или Тору из "Усопших". Точно типа Тору. Мне нравятся светловолосые.

Настя была королева в своём аниме-мире и, вероятно, знала, как выглядят все эти персонажи, но я кое-как представляла лишь Усуи, и Амелин на него был совсем не похож. Но Сёмина вечно жила в этих своих образах, так что разубеждать её было бессмысленно.

– Я даже обрадовалась, что рассказала ему про то, где мы встречаемся, – продолжала она тараторить так, что я чуть было, не пропустила главное.

– Так значит, это ты всё ему растрепала? Настя!

– Я не растрепала, – сказала Сёмина, при этом виновато поджимая губы. – Просто пожалела его, потому что он очень просился с нами. Очень-очень. Я же не железная. И была этому рада, потому что он типа Тору. Но теперь, после того что увидела, буду держаться за километр от него. И ты держись. А то уже заметно, что он к тебе лезет.

Настино простодушие было столь непосредственно и искренне, что у меня даже слов не нашлось, чтобы осудить её за эту "жалость".

– Не волнуйся, меня миленькие не интересуют. Так, что вы там у него такого увидели?

– Ой, Тоня, я такая впечатлительная, мне теперь эти ужасы по ночам сниться будут.

– Пожалуйста, скажи уже нормально.

Но тут, чуть не скинув нас с крыльца, прямо в носках на снег, выскочил Петров:

– Идите скорее, про нас показывают.

Мы бросились в дом.

"Оперативники разыскивают пропавших подростков, ставших известными в сети как группировка Дети Шини. подозреваемая в доведении до самоубийства сверстницы".

И на экране начали по очереди появляться фотографии. Те самые, из Кристининого ролика.

"Ушли из дома и до настоящего времени не вернулись:

Герасимов Владислав. На вид восемнадцать лет, рост сто девяносто два сантиметра, волосы русые, коротко стриженые, глаза серые, телосложение спортивное, имеет шрам от операции по удалению аппендицита. Был одет в серую дутую куртку и тёмные брюки.

Петров Егор – на вид семнадцать лет, рост – сто семьдесят четыре сантиметра, волосы темно-русые короткие, глаза карие, среднего телосложения, проколото левое ухо. Был одет в синюю куртку, синие джинсы, на ногах кроссовки.

Осеева Антонина – на вид пятнадцать лет, рост – сто шестьдесят сантиметров, волосы до плеч, окрашенные в оранжевый цвет, глаза серо-зеленые, телосложение нормальное, на пояснице большое родимое пятно. Была одета в темно-зеленую куртку.

Сёмина Анастасия – на вид шестнадцать – семнадцать лет, рост – сто семьдесят пять сантиметров, волосы светлые длинные ниже плеч, глаза голубые, телосложение худощавое, шрам на правом колене, на предплечье татуировка в виде черно-белого круга. Была одета в черное зимнее пальто, на ногах ботинки.

Якушин Александр – на вид девятнадцать – двадцать лет, рост – сто семьдесят восемь сантиметров, волосы короткие темно-русые, глаза серые, телосложение спортивное, на левой брови шрам в виде глубокой царапины. Был одет в куртку с капюшоном цвета хаки.

Амелин Константин – на вид семнадцать лет, рост сто восемьдесят сантиметров, волосы светло-русые волнистые, глаза темно-карие, телосложение худощавое. Особые приметы: на предплечьях обеих рук множественные шрамы, на спине и шее имеются ожоги. Был одет по сезону.

Марков Даниил – на вид семнадцать лет, рост – сто семьдесят семь сантиметров, волосы темные, волнистые, глаза карие, худощавого телосложения, носит очки.

Двое несовершеннолетних, находящихся в розыске, состоят на учете в полиции.

Параллельно с розыском участников группировки, проводятся следственные действия на установление роли каждого из них в деле Кристины Ворожцовой.

Всех, кто что-либо знает о местонахождении подростков, правоохранители просят обратиться в ближайший отдел полиции или позвонить на номер 102".

Мы с ужасом переглянулись. Паника и стыд.

– Двое из нас на учете? – сказала я, оставив в стороне возмущение по поводу того, что, по их мнению, "на вид" мне пятнадцать. Нужно было говорить о чем угодно, лишь бы не начинать жалеть себя. – Вот так сюрприз.

– Это не я, – выпалил сидящий на полу, прямо под телевизором, Петров. Его и без того взъерошенные волосы от избытка чувств начали топорщиться ещё сильнее.

– И не я, – Герасимов стоял рядом со мной посреди комнаты, скрестив руки на груди, и всем своим каменным видом демонстрировал упрямое равнодушие.

– Ну, естественно, и не я, – Марков, устроившийся на диване вместе с Сёминой, нервно заерзал, – думаю, это и так понятно.

– А чего вы все на меня смотрите? – возмутился Якушин с другого дивана. – Сто процентов нет.

– Точно он, – ткнул пальцем в сторону спящего Амелина Марков.

– А то, – согласился Герасимов, – я бы его за одни эти шрамы на учет поставил.

– За это не в полицию, а в психушку сажают, – отозвался Марков.

– Это из-за них вы вчера так орали? – спросила я Герасимова, и он кивнул.

Наконец, хоть что-то прояснилось.

– Короче, – сказал Марков, – давайте по-честному. Кто второй?

– Точно не я, – отрезал Герасимов.

– Ну, ладно, – сдалась молчавшая всё это время Сёмина. – Это я.

– Ты? – воскликнули мы в один голос.

– Ничего такого. Мы с одной моей сетевой знакомой косплеили в парке. Она – была розоволосая Юно Гасай, я – Мэй. В первый раз встретились в реале, просто сидели на лавочке зимой и болтали. Было холодно, поэтому забрались на спинку, а ноги поставили на сидение. Мимо шли полицейские и объявили нам, что, сидя подобным образом, мы совершаем грубое административное нарушение. Мы сразу слезли, но они всё равно стали высказывать, что у нас уродок уродские родители, потому что плохо воспитали, и что дети наши тоже будут уродами, потому что мы такие. В общем, стоило, конечно, выслушать всё это спокойно, но Юно не выдержала, вошла в образ, достала нож, у неё был такой страшный кривой, окровавленный, косплейный нож, и начала изображать настоящую безумную Юно. Это было забавно и убедительно, но полицейские не впечатлились. Просто забрали в отделение и поставили на учет. Вот и вся история.

– А татуировку покажешь? – нахально спросил Петров.

– Не покажу, – Настя стыдливо потупилась. – Это просто Инь-Ян.

– Чего? – не понял Герасимов.

– Инь-Ян, – повторила Настя. – Китайский символ объединения и взаимодействия.

– Ещё одна любительница самоповреждений, – неодобрительно сказал Марков. – Зачем это тебе, если даже показывать не хочешь?

– Это отражение моей жизненной позиции.

– Позиции? – поморщился Герасимов.– Что за позиция такая?

– Что всё взаимозависимо и взаимопроникновенно.

– Вот ты загнула, – покачал головой Якушин и принялся скатывать матрас, на котором спал.

– Согласно Инь-Ян, все явления, существующие в природе, имеют два противоположных, но влияющих друг на друга начала, – пояснила Настя. – Как свет и тьма. Как добро и зло. Как мужчина и женщина. Как жизнь и смерть.

И тут Амелин зашелся в таком диком кашле, что все замолчали. От этих его сдавленных хрипов нам всем стало не по себе.

– Это всё, конечно, здорово, но сейчас не до лирики, – рассудительно сказал Якушин. – Мы должны очень серьёзно и по-взрослому решить, что каждый из нас будет делать дальше. Теперь мы не просто какие-то мифические интернет персонажи, а в реальном розыске находимся. И сейчас, тем, у кого дома с родителями всё нормально, как раз самое время вернуться.

– Давайте, сначала позавтракаем, – попросил Герасимов, но на него даже никто и не посмотрел.

– Никому нельзя возвращаться! – Марков выскочил на середину комнаты и стал на нас всех по очереди воинственно зыркать сквозь бликующие голубыми огоньками стёкла очков. – Стоит хоть одному к ним попасть, и он тут же сдаст остальных.

– Я тебя не понимаю, Марков, – сказала я. – У тебя, вроде, благополучная семья. Мама, папа, сестра младшая, вы хорошо обеспечены и выглядите дружными. Родители носятся с тобой как с писаной торбой. Что тебя не устраивает?

– У меня благополучно, – немного подумав, согласился Марков. – Но тут уже вопрос принципа. Отец, когда узнал про всю эту фигню с Ворожцовой, сказал, что я недоумок, потому что он тысячу раз предупреждал, не связываться с тупыми школьниками, а я связался. А ещё, что я лузер, и без него ничего не могу. Понятное дело это чушь, наверняка на понт брал, но всё равно, пусть теперь подумает, стоило ли меня так унижать.

Петров потрясенно выпучил глаза:

– Значит, тебе за это ничего не будет?

– Да, он мажор, известное дело, – Герасимов пошел и взял чайник.

– А ты тупой, – крикнул ему вслед Марков.

– Ты вообще в курсе, – Якушин развернулся к Маркову, – что за побег тебя тоже поставят на учет, и вместо института пойдешь в армию?

– Его папаша откупит, не волнуйся, – Герасимов остановился с чайником в дверях.

– Завидуй молча, – продолжал отбиваться Марков. – Твои, небось, на тебя и копейки не потратят.

– А Настя домой собиралась, – прервала я очередную перепалку.

– Нет уж, после такого я теперь не поеду, – Сёмина быстро замотала головой. – Лучше уж буду вас терпеть, чем полицию. Я точно расколюсь и расскажу, где вы прячетесь.

– Вообще-то когда мы разделимся, то это будет уже не важно, – сказал Якушин.

– Как разделимся? – не поняла Настя. – Я с вами.

– С какими нами? Ты же сама видела, что нас ищут всех вместе. Мы не можем таскаться толпой. Я сегодня заведу машину, и завтра утром могу отвезти вас всех на станцию.

– Слушай, – в веселых глазах Петрова засела озабоченность, – у нас ни нормальных телефонов, ни Интернета, ничего. Как понять куда ехать?

– Меня это не волнует, – ответил Якушин. – Ещё неделю назад я знал только тебя.

Петров тут же подскочил к Якушину на диван и пристроился рядышком, театрально сложив руки на коленях.

– Саш, может, по старой дружбе возьмешь меня с собой? А? Обещаю, я тебе пригожусь.

– Тебя? – Якушин бросил на него рассеянный взгляд. – Тебя возьму.

– А что же нам делать? – Настя начала медленно раскачиваться, и уже была близка к тому, чтобы начать страдать. – Тоня, ты собираешься вернуться?

– Нет. Во всяком случае, пока. У меня есть деньги, наверное, можно снять номер в гостинице где-нибудь. Как-то же люди живут.

Вообще-то, я всё же хотела, чтобы родители точно заметили моё отсутствие, потому что если сейчас у них какой-нибудь важный проект, то я могла находиться в бегах, хоть до весны.

– Кто это тебе в шестнадцать лет-то сдаст номер? Лучше думай о бабушках или каких-нибудь тётках, – посоветовал вернувшийся с улицы Герасимов.

– Моя тётка в Орле живет, но я не уверена, что она мне будет рада, – сказала Настя.

– Нам сейчас никто рад не будет, – согласился Герасимов.

– А сам ты, что будешь делать? – Сёмина перестала раскачиваться и вопросительно уставилась на него.

Герасимов состроил постную физиономию и потер синяк. Марков расхаживающий туда-сюда в нервном возбуждении, на секунду остановился, глянул на Герасимова, и снова принялся ходить.

– А у меня всё нормально. У меня есть супер-место. Вообще ни один сыщик не найдет, хоть сто лет искать будет.

– Что же за место? – допытывалась Настя.

– В глухомани под Псковом. Дядька там живет. Он с матерью моей, правда, давно не общается, но я в их разборках не участвую. Я фотки его дома видел. Реальный особняк. Девятнадцатый век. Давно хотел туда к нему рвануть. – Неожиданно охотно рассказал Герасимов

– Как же он тебя примет, если он даже мать твою знать не хочет? – с любопытством спросил Петров.

Герасимов неопределенно пожал плечами.

– Разберемся.

– Слушай, Осеева! – вскинулся вдруг молчавший целых пять минут Марков. – А давай вместе рванем в Крым или Сочи? У тебя деньги есть, у меня тоже, ну и Сёмину с собой возьмем, раз уж ей некуда совсем податься. Кто нас там, в Крыму, сейчас искать будет? А в Сочах вообще, говорят, полно отелей разных, и все они пустуют. Просто поедем в город, зайдем в любую кафешку, забронируем через Интернет билеты, частный отель и всё. Делов-то. С деньгами нас частники точно поселят и даже спрашивать паспорт не будут. Хоть в одну комнату.

– Ещё чего. С тобой, Марков, и в одном доме с ума сойдешь, не то, что в одной комнате.

– Сочи – это здорово, – мечтательно сказала Настя. – Там снега нет и море. Если вы меня возьмете, то я за Сочи.

– Ну, ладно, Сочи, так Сочи, – мне было действительно всё равно, – но что мы там делать будем?

– А зачем что-то делать? – спросила Сёмина с неподдельным огорчением в голосе. – Я так устала постоянно что-то делать. Почему нельзя просто жить?

– А мы там учиться будем, – Марков продолжал ходить по центру комнаты. – Я, например, по-прежнему планирую в институт поступать, так что мне пропускать уроки никак не светит. Придется самостоятельно наверстывать. Можно будет найти какие-нибудь он-лайн лекции или семинары. Ну, это я. А вы, как хотите. До следующего сентября перекантуемся, а там посмотрим.

– И что, мы вообще не сможем с родителями общаться? – не унималась Настя.

– Сможем, конечно, – пообещал Марков. – Уверен, есть тысяча способов дать о себе знать, не запалившись.

– Сядь уже, – попросила я Маркова, потому, что его хождение утомляло и привносило в наше и без того непростое обсуждение оттенок стресса и паники. Но он не сел. Не услышал даже.

– А с этим, что будем делать? – Герасимов кивнул на Амелина.

– Что-что, – мгновенно откликнулся Якушин. – В больницу местную отвезем и всё. Просто привезем и оставим.

– Но это будет не очень честно, – сказала я. – Он ведь тоже не хочет возвращаться.

– А ты головой сама подумай, – грубо одернул меня Марков. – Он вон вчера тут чуть не помер. Какие варианты?

Сначала я хотела поспорить, но потом всё же согласилась, во-первых, чтобы не связываться с Марковым, а во-вторых, наверное, это действительно был единственный выход.

– Тогда завтра выезжаем, – коротко резюмировал Якушин, после чего оделся и пошел в гараж, где была та самая машина. И все парни, похватав какой-то еды со стола, даже без его указаний отправились расчищать снег перед гаражом.