Текст книги "Дети Шини (СИ)"

Автор книги: Мартин Ида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Annotation

Наткнувшись на ролик Кристины Ворожцовой, я почти отправила его в корзину. На экране – сама Кристина с длинными черными волосами и в белой ночнушке, ни дать ни взять девочка-призрак из фильма "Звонок". Наверняка, какой-то идиотский прикол. Но разве таким шутят? "Именно они стали причиной..." , – Кристина осеклась. С трудом изобразила улыбку и отключила камеру. Ни слова о розыгрыше, ни намека на шутку. В чем же она могла меня обвинить? Я ведь с ней и не разговаривала даже.

Ида Мартин

Глава 1 ==========

Глава 2 ==========

Глава 3 ==========

Глава 4 ==========

Глава 5 ==========

Глава 6 ==========

Глава 7 ==========

Глава 8 ==========

Глава 9 ==========

Глава 10 ==========

Глава 11 ==========

Глава 12 ==========

Глава 13 ==========

Глава 14 ==========

Глава 15 ==========

Глава 16 ==========

Глава 17 ==========

Глава 18 ==========

Глава 19 ==========

Глава 20 ==========

Глава 21 ==========

Глава 22 ==========

Глава 23 ==========

Глава 24 ==========

Глава 25 ==========

Глава 26 ==========

Глава 27 ==========

Глава 28 ==========

Глава 29 ==========

Глава 30 ==========

Глава 31 ==========

Глава 32 ==========

Глава 33 ==========

Глава 34 ==========

Глава 35 ==========

Глава 36 ==========

Глава 37 ==========

Глава 38 ==========

Глава 39 ==========

Глава 40 ==========

Глава 41 ==========

Глава 42 ==========

Глава 43 ==========

Глава 44 ==========

Глава 45 ==========

Глава 46 ==========

Глава 47 ==========

Глава 48 ==========

Глава 49 ==========

Глава 50 ==========

Глава 51 ==========

Глава 52 ==========

Ида Мартин

Дети Шини (целиком)

==========

Глава 1 ==========

Всё началось сразу после Нового года. Прямо первого января и началось. Но я узнала об этом только третьего, когда мы с родителями вернулись из подмосковного дома отдыха.

Мы никуда не ездим всей семьёй, да и праздники проводим только в компании шумных родительских друзей. С самого моего детства так, но я всё равно никак не привыкну.

Каждый раз чувствую себя не в своей тарелке, особенно когда они начинают приставать с различными вопросами: о школе и друзьях, о парнях, о том, что я думаю и чувствую. Почему я не болтаю с ними, не веселюсь, не танцую и отчего «такая напряженная».

Мне не нравится рассказывать о себе, но не только из-за того, что я не такая открытая, как мама или папа, но ещё и потому, что эти люди постоянно забывают, как спрашивали то же самое на прошлой встрече. Но я прекрасно понимаю, что на самом деле, слушать меня им совершенно неинтересно.

Дети вообще мало кого интересуют, а подростки и подавно. Ведь, как сказала тётя Наташа: «какие у вас могут быть проблемы? Живите себе и радуйтесь». И, действительно, нам не нужно заключать договоры, брать кредиты, искать заказчиков, согласовывать проекты, оплачивать счета, а значит, и проблем вроде бы нет, однако всё равно просто жить и радоваться отчего-то никак не получается.

На этот раз им представилась отличная возможность посмеяться над цветом моих волос. Киноварь, рубин или гранат? Я сказала, что не знаю. А они завели «ну, что ты?», «неужели тебе всё равно?», «ты же девушка». Пришлось ответить, что мои волосы тупо красные, и уйти играть в бильярд. Я всегда в таких случаях уходила играть в бильярд, там было спокойно, никто не доставал, и я часто выигрывала.

Но позже мама всё равно сделала мне выговор, что так разговаривать невежливо, а я объяснила, что невежливо судить всех по себе, и оставшиеся два дня мы почти не разговаривали.

В тот день, пока мы ехали из дома отдыха, я всю дорогу глазела в окно, сквозь снежную белую мглу, и думала о том, что хотела бы взять и затеряться навсегда в этом снегу, где-нибудь по дороге, среди немых белых полей, за пустым безликим горизонтом, сама по себе, здесь и нигде. Превратиться в лёгкое облако или пар и плыть над землей, ни с кем не разговаривая, ничего из себя не изображая, не думая ни о чем и не беспокоясь. И от этой глупой фантазии на какой-то миг мне стало удивительно легко и спокойно. Возможно, то было предчувствие или ожидание, а может и то, и другое.

Но когда мы вошли в квартиру, скинули сумки и разошлись по своим комнатам, неясное волнительное чувство освобождения мигом исчезло, будто и не было, а на его место вернулась привычная каждодневная тяжесть. Тупая и тянущая, точно камень привязали к сердцу на длинную веревку и бросили волочиться под ногами.

Так что вернуть меня к жизни мог теперь только ноут.

Первым делом, открыв компьютер, я принялась удалять штампованные поздравления с Новым годом, на которые обычно принципиально не отвечаю. Некоторые особо сообразительные умудрились поздравить меня с этим дурацким праздником и в ВК, и в ФБ, и даже на почту открытки прислали. Глупые, целый год из жизни ушел, а они радуются.

Когда же я наткнулась на письмо Кристины Ворожцовой из девятого класса, то уже почти отправила его в корзину, однако раньше Кристина и в социальных сетях-то мне никогда не писала, а в теме её письма ничего не говорилось про Новый год, там было просто: «Для Тони», будто на мою почту могли приходить письма для кого-то другого.

Само же письмо звучало так: «Привет, Тоня! И, пока, Тоня! Уверена, ты меня поймешь. С любовью, Кристина», а чуть ниже гиперссылка на Ютуб. Подобное заявление сразу показалось подозрительным. С чего бы это Ворожцовой любить меня?

Прежде чем перейти по ссылке, комп немного побуксовал, подумал, но потом всё же открыл видео-ролик.

На экране – сама Кристина с длинными черными распущенными волосами и в белой ночнушке.

Меня аж передернуло: ни дать, ни взять девочка-призрак из фильма «Звонок». Позади неё стена увешанная плакатами разных актеров и групп: кое-где на стыках между ними едва различимо проступали светлые обои в мелкий цветочек.

В последнее время Кристина сильно изменилась. Когда-то она выглядела как типичная отличница, вся такая прилежная и аккуратненькая, с косичкой до попы, в плиссированной юбке ниже колен и черных блестящих туфлях-лодочках.

Она старательно училась и участвовала почти во всех школьных мероприятиях. Но в прошлом учебном году её точно подменили.

Как-то раз я обедала в столовой, и тут вошла она. В черном длинном платье до пола, а-ля девятнадцатый век, глаза подведены черными стрелками, даже ногти на руках черные, а волосы забраны наверх и в пучок уложены. Допотопно и, по меньшей мере, странно. Учитывая то, что наша школьная форма обычного синего цвета.

Сначала я подумала, что это у них репетиция какого-то спектакля, но когда через пару дней перед первым уроком я натолкнулась на неё в раздевалке, то поняла, что она теперь так ходит всегда. Краем уха я слышала, как наши девчонки её обсуждают, но мне нет никакого дела ни до сплетен, ни до наших девчонок, поэтому оставалось только гадать, что же с Ворожцовой произошло.

В этом ролике лицо её было очень бледным, глаза опущены, точно стеснялась смотреть в камеру, хотя чего там стесняться, если снимаешь сам себя? Но потом я поняла, что у неё там внизу лежит листок, по которому она, едва шевеля губами, читала:

"Помочь никто не может. Всё хорошее или не со мной, или уже было. Мифическое счастье? Возможно. Для того, кто способен что-то изменить. Но вчера – не вернешь, сегодня – кажется мало, завтра – не наступит никогда.

Мы все одиноки на пути бесконечных страданий, а мои слова – бессмысленный пустой звук в яростно ревущем гуле одиноких голосов. Каждый хочет высказаться, но никто никого не слышит, не видит, не чувствует.

Никто никому не нужен. Выживает лишь тот, кто придерживается законов эгоизма, подлости и силы. Дружба ничего не стоит, а смерть сильнее любви.

Возможно, у меня и был шанс, но несколько обычных людей, моих ровесников, которые ходят с вами по одним улицам и дышат одним воздухом, наглядно показали мне, насколько я слаба и беззащитна перед этим варварским, жестоким миром".

После этих слов Кристина подняла голову:

– И я бы очень хотела, чтобы их знали в лицо.

Она вытащила листок А4 и показала в камеру, на нем была распечатана фотография.

– Даня Марков, – полушепотом сказала Кристина и сама ещё раз взглянула на листок, словно не была уверена, что это он.

Марков! Мой ботанический одноклассник. Какой ужас! Что он ей такого сделал?

Ворожцова отшвырнула лист с физиономией Маркова и достала другой портрет.

– Егор Петров.

Этого я тоже знала. Кажется, из одиннадцатого. Типа видеоблогер, но на самом деле просто человек-камера.

– Настя Сёмина.

Настя-бэшка. Тишайшее и бледнейшее создание, ещё более замороченное, нежели сама Кристина.

– Саша Якушин.

А этот что здесь делает? Я посмотрела на фотографию и сначала не узнала Якушина, он подстригся и стал ещё лучше. Моя бывшая безответная любовь.

Якушин неожиданно ушел из школы в прошлом году, прямо из одиннадцатого класса, и я его с тех пор не видела, потому что он не из тех, кто выкладывает свои фотки в ВК. Но при чем тут Кристина?

– Вадим Герасимов.

Герасимов? Ещё один мой одноклассник. Тормоз и грубиян. Ему вообще ни до кого дела нет.

– Тоня Осеева.

Что? Я? Какого черта?! Я увидела свою довольную улыбающуюся физиономию на фотке и обалдела. Как такое может быть? Я же к Ворожцовой всегда нормально относилась, не лучше и не хуже, чем к остальным. Какая-то дурацкая шутка.

Спешно захлопнула ноут и, словно желая проснуться, посидела пару минут, пытаясь сообразить, что это было. Потом снова открыла экран.

Какая я всё же дурочка! Нужно досмотреть до конца. Это, наверняка, какой-то идиотский новогодний прикол. Но, разве таким шутят?

Снова запустила запись, Кристина показала ещё одну фотографию. Какой-то незнакомый светленький парень – Костя Амелин.

Выбросив из рук последний лист, она сказала: «Именно они стали причиной...» и, не договорив, осеклась. С трудом изобразила улыбку и отключила камеру. Ни слова о розыгрыше, ни намека на шутку.

Я так спешно отставила чашку на тумбочку, будто остывший чай мог обжечь. И что? Что дальше? Посмотрела на дату письма – 1 января. Два дня назад.

Хорошо бы, конечно, позвонить этой дуре и высказать всё, что я о ней думаю. Но где взять её телефон? Впрочем, можно и через соцсети. Кого я из девятого знаю? Смирнову, Зайцеву, Ким.

По запросу «Кристина» Ворожцовой не нашлось, а у каждой из этих девчонок по двести-триста друзей, поди разбери под каким ником она живет в сети.

Внезапно дверь в комнату резко открылась, и, как всегда торопливо, вошла мама, уже вся разодетая и надушенная.

– Так, Тоня, мы с папой уезжаем. Видимо допоздна. По делам.

– Угу, – я машинально прикрыла крышку ноута.

Хотя ни мама, ни папа никогда не пытались в него заглянуть. Им совершенно не до того, у них всегда «по делам».

– Светик, мы сейчас опоздаем, – закричал из коридора папа, и она, махнув рукой, мол, нечего одно и то же объяснять, выскочила из комнаты.

Я махнула в ответ: действительно, о чем говорить, раз им, как всегда, некогда.

– Пока, – крикнули родители, и дверь за ними захлопнулась.

Мама и папа работали вместе в одной риелторской конторе. Только мама специализировалась на загородной недвижимости, а папа на городской. Рабочий день у них был ненормированный: в офис к десяти, как штык, а вечером частенько задерживались до двенадцати. Да и в любой выходной могли сорваться по первому звонку.

В общем, если честно, то свою учительницу по математике я видела гораздо чаще, чем родителей.

С их уходом в квартире тут же повисла неуютная давящая тишина, а серый полумрак сумерек начал зловеще расползаться по углам. От приближающейся темноты и наступившего безмолвия мне тут же стало не по себе.

Я уже давно научилась отгораживаться от всего на свете, от малейшего душевного смятения, от любых застревающих в горле эмоций, от болезненных и беспокойных мыслей, но перестать бояться темноты не могла никак.

Что бы ни делала, как бы себя ни убеждала, это было сильнее моего здравомыслия и вполне приличной силы воли. Нечто очень древнее и первобытное, стихийное и совершенно неконтролируемое.

Это с самого детства. Особенно, когда я одна. А одна я почти всегда. Так что стоило срочно подняться и включить свет.

А, что если Кристина не шутила? А, что, если всё по-настоящему?

В таких ситуациях люди бросаются звонить или писать своим друзьям, просить совета, жаловаться, возмущаться, лишь бы как можно скорее переложить свою проблему на кого-то другого. Но у меня не было никого, с кем можно поделиться таким секретом.

Раньше был один друг, но потом сплыл.

Даже никакой безмозглой подружки, которая бы потрясенно охала и говорила «да, ладно!», и то нет. Потому что я терпеть не могу безмозглых подружек, да и любых «друзей» тоже.

В телефоне я нашла номер парня из списка Кристины. Это оказался Герасимов.

– Герасимов, привет, это Осеева. Говорить можешь?

– Ну, так, – не особо довольно откликнулся Герасимов.

– Я получила ролик Ворожцовой. Ты это видел?

– Ну.

– И что думаешь?

– Без понятия.

– Это, такой прикол? – я всё ещё очень сильно на это надеялась.

– Не знаю. Я грохнул эту гадость.

– Когда ты получил письмо?

– Первого.

– И за все эти дни так ничего и не узнал?

– Говорю же, я его удалил.

– Слушай, Герасимов, как ты так можешь? Тебе, что, реально, на всё пофиг?

– А в чем, собственно, проблема? Я и знать-то её толком не знаю и ничего такого не делал.

– Я тоже не делала. Но она же нас назвала.

– Сказал же, не знаю.

– Ладно. Пока.

– Пока, – послушно отозвался Герасимов, и я с облегчением закончила разговор.

С Герасимовым я училась с первого класса, и он всегда был мрачный, молчаливый и замкнутый. Говорили, что его отец бьет за всё подряд. Но я в это не сильно верила, потому что, думаю, в наше время уже никто детей так не воспитывает.

Как-то раз, кажется, классе в седьмом, мама случайно увидела нашу общую классную фотографию у меня на тумбочке и сразу ткнула пальцем в Герасимова:

– Вот, этот у вас самый симпатичный парень.

Мама, как в первом классе не знала, с кем я учусь, так и до сих пор не знает, кроме Павлика Подольского, конечно, но это уже отдельная тема. А Герасимов ей тогда приглянулся и запомнился, поэтому теперь, когда она делала вялые попытки поговорить со мной о школе, то обязательно приплетала туда Герасимова.

«А вот тот высокий парень с голубыми глазами, он какую оценку получил?» или «А вот тот симпатичный серьёзный мальчик, он тоже едет на экскурсию?» или даже так: «Тоня, а почему ты ни с кем не встречаешься? Я в твоём возрасте уже по уши была влюблена в папу. Не хочешь присмотреться к тому высокому однокласснику?»

Она и запомнить-то не могла, что он Герасимов, а всё равно повсюду его пихала, точно единственную особь мужского пола во всем районе.

В общем, пришлось залезть на страницу в ВК к Сёминой, правда, на фотке была не сама Настя, а Мэй из «Иной» – девочка, прячущая под черной повязкой свой искусственный кукольный глаз, которым она может видеть мёртвых.

Я написала ей сообщение: «Привет. Я получила письмо Кристины Ворожцовой. Что это?»

Затем нашла страницу Маркова и отправила ему точно такое же сообщение.

Раньше, из-за одной дурацкой истории, произошедшей в седьмом классе, я на дух не переносила Маркова, в моих глазах он был главным школьным злодеем, с вредным ботанским доставучим характером, но потом, после того, как я решила не беспокоиться по всяким пустякам, Марков превратился просто в Маркова.

В квартире уже почти совсем стемнело, а на улице, из-за горящих фонарей и сверкающего в их свете снега, было ещё довольно светло. В доме напротив окна мигали разноцветными лампочками ёлок.

Третье января, кругом веселье и движуха. А у меня – тишина и белое мерцание монитора. Я встала и побежала включать везде свет. Надо же, чуть было не провалилась в кромешную темень и не впустила своих ночных призраков.

Попробовала вспомнить всё, что знала о Кристине Ворожцовой.

Мы познакомились с ней ещё в началке, ходили в студию бальных танцев, какие обычно бывают при школах. Её водила бабушка, а меня, как всегда, Оксана – моя няня. Именно по бабушке я и запомнила Кристину.

Мне всегда хотелось иметь такую бабушку: кругленькую, улыбчивую и заботливую. Я была уверена, что бабушка Кристины печет пирожки, вяжет, читает ей на ночь книжки и варит настоящие супы. А я о своих бабушках почти ничего не знаю.

Одна моя бабушка – Лиза из Питера, встречались мы с ней только иногда летом на даче в Твери. Вторая – Елена, мамина мама, жила в Германии и в жизни меня не видела, только регулярно присылала деньги на подарки, и которые я ни разу не потратила.

Чуть позже, когда я была классе в шестом, мы пересеклись с Ворожцовой на постановке общешкольного спектакля «Снежная королева» по Шварцу. Она, естественно, была Гердой, ей всегда давали такие роли, а мы с Павликом – Вороном и Вороной. И до одури репетировали нашу общую сцену.

Прямо как сейчас помню:

"Ворон и Ворона: «Устроим смотр женихов, – сказала принцесса, – я выйду замуж только за того, кто меня не испугается».

Устроили смотр. Все пугались, входя во дворец. Но один мальчик ни капельки не испугался.

Герда: И это был Кей?

Ворон: Да, это был он.

Ворона: Все другие молчали от страха, как рыбы, а он так разумно разговаривал с принцессой!

Герда: Еще бы! Он очень умный! Он знает сложение, вычитание, умножение, деление и даже дроби!

Ворон: Вы не огорчены, что Кей забыл бабушку и вас?

Ворона: А вдруг Кей не захочет с вами разговаривать?

Герда: Захочет. Я уговорю его.

Ворона: А вы не побоитесь ночью пробраться во дворец?

Герда: Нет!

Ворона: В таком случае, вперед!

Ворон: Ур-ра! Ур-ра! Верность, храбрость, дружба...

Ворона: ...разрушат все преграды. Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра!"

То было время, когда всё казалось просто и легко. Я тогда ещё не знала, что людям нельзя доверять и привязываться, а Кристина не одевалась, как дитя тьмы. И мы, не то, чтобы сильно подружились, но совершенно точно нам было весело. А после того спектакля и не сталкивались почти. В чем же теперь она могла меня упрекнуть?

Пока я обо всем этом размышляла, пришло сообщение от Маркова:

«Привет. Если ты не в курсе, то всё хреново. Ворожцова нажралась таблеток и теперь отдыхает в коме. Поздравляю».

Марков – настоящая язва и заучка. Но не какой-то там слабохарактерный беззащитный ботаник, а вредный наезжалистый хам.

Он постоянно лез во всё со своим исключительным мнением, комментировал чужие ответы на уроках и прикалывался над ошибками. Стоило кому-то сказать «сила тяжести бруска», так он тут же влезал – «сила тяжести, действующая на брусок».

Пару раз парни собирались надавать ему по морде, но в итоге решили не связываться, из-за придурочного, как и сам Марков, папаши.

Сейчас же своим сообщением он реально ошарашил меня.

Я:

Неужели мы, правда, имеем к этому отношение?

Марков:

Я похож на психиатра?

Я:

Не знаешь, что за парень такой – Амелин? В первый раз его вижу.

Марков:

Слушай, Осеева, зачем тебе это нужно? Зачем вокруг этого вообще движуху создавать? Ты не знаешь, в чем проблема, я не знаю, Настя не знает. Уверен, никто не знает. Кристина жива, всё нормально.

Я:

Как это НОРМАЛЬНО? Человек оставляет предсмертный ролик, в котором заявляет, что скотина Осеева испоганила ей жизнь. ЭТО, КАПЕЦ, КАК НЕНОРМАЛЬНО!

Марков:

Во-первых, не ори! А во-вторых, ты гордиться должна, что о тебе человек перед смертью думал.

Хотелось написать что-то очень оскорбительное в его адрес, но я промолчала. Связываться с Марковым бессмысленно.

Тогда, скрепя сердце, я всё же достала из кармана вечернего, ни разу не надеванного платья, клочок клетчатой бумаги с номером Якушина и минут десять просидела над ним, гипнотизируя.

Я никогда не звонила Якушину, да и разговаривала-то с ним всего пару раз в жизни. И оба раза это было мучительно. Ведь он мне тогда жутко нравился. Он был в десятом, а я в восьмом. Всего два года назад, а будто целая вечность прошла. Павлик раздобыл мне тогда его телефон, он был в курсе.

Но я всё равно не стала звонить, не потому что несмелая, а потому что хотела, чтобы Якушин сам обратил на меня внимание. Но он не обратил, а неожиданно ушел в начале одиннадцатого класса из школы в медицинский колледж.

Но с тех пор уже много воды утекло, а сейчас у меня была действительно важная причина, и за ней не скрывались никакие чувства и никакой тайный смысл.

На одиннадцатой минуте бессмысленных терзаний, я всё же нажала на вызов, в глубине души надеясь, что этот номер уже недействителен. Но абонент оказался доступен и даже ответил после второго гудка.

– Саша, привет. Меня зовут Тоня Осеева. Мы раньше учились в одной школе. Я насчет Кристины Ворожцовой. Ты же понимаешь, да? – на одном дыхании выпалила я.

– Привет! – доброжелательно откликнулся Якушин. – Понимаю.

А потом отстранил трубку и крикнул в сторону: «Нет, мам, это не Лёша».

– Я только сегодня приехала и нашла письмо. Мы с Кристиной почти не общались. Правда. Она, наверное, что-то перепутала.

– Перестань оправдываться. Если честно, я сейчас дома, и мне не очень удобно это обсуждать.

К тому, что он не захочет со мной разговаривать я была готова, но Якушин, немного помолчав, вдруг спросил:

– Ты сейчас что делаешь?

– Ничего. Просто.

– Ты вообще, где живешь?

– Возле поликлиники.

– А я за зеленой высоткой. Это два шага от тебя. Давай, заскочу минут через пятнадцать. А то у меня в семь брат приедет, и мама сказала обязательно быть.

Пробормотав на автомате адрес, я отключила трубку и остолбенела от того, что произошло. Я не только сама позвонила Якушину, но он ещё и в гости собрался. А у меня дома даже к чаю ничего не было.

==========

Глава 2 ==========

Я – полная дура. Потому что неожиданно разнервничалась. Ничего подобного за мной уже давно не наблюдалось, а тут начала носиться по квартире, не зная, за что хвататься, хотя дома у нас и так всегда идеально чисто. Зачем-то решила помыть голову и сразу же передумала, так как всё равно не успела бы высушиться.

Побежала переодеваться и долго стояла перед раскрытым шкафом, не в силах сообразить, что лучше надеть.

Пришлось просто сесть и напомнить себе, что я не какая-нибудь легкомысленная идиотка, чтобы волноваться из-за парней и чтобы переживать о каких-то там чувствах или отношениях. Эта тема вообще не для меня и не про меня. Вокруг полно всего гораздо более важного, нужного и полезного, о чем стоит думать. А сейчас, безусловно, о Кристине.

Но всё равно, когда раздался звонок в дверь, я подскочила как ошпаренная, в панике задела локтем чашку на тумбочке, и недопитый чай вылился на длинношерстный белый овечий ковер. Вытирать времени не было.

К счастью, Якушин тоже не заморачивался сборами: пришел в домашних спортивных штанах, куртке нараспашку и кроссовках с развязанными шнурками, просто пробежал по боковой дорожке и под окнами срезал, чуть больше пары минут.

– О! Привет! – весь раскрасневшийся с мороза сунул мне в руки какой-то пакет.

– Что это?

– Холодец, – немного стесняясь, сказал он. – Мама дала. Извини.

– Хорошо, а то еды здесь совсем нет. Только сегодня приехали из дома отдыха.

Мы как-то нелепо застыли в коридоре. Обычно ко мне никто не приходил. И я сама не ходила. Тем более я не знала, как вести себя с парнем. А уж если этот парень твоя давняя несбыточная мечта, и подавно. Но Якушин сам быстро нашелся. Сунул куртку на вешалку, скинул кроссовки. От его темно-зеленой в крупную черную клетку рубашки повеяло апельсинами и табаком.

– Куда идти?

На кухне у нас всегда чисто, как в телевизионных кулинарных передачах, потому что моя мама никогда не готовит. В ходу только чайник, соковыжималка и микроволновка. По праздникам и особенно торжественным случаям готовит папа, но это бывает очень редко, а Вера, наша уборщица, приходит два раза в неделю и по-любому всё тщательно моет.

Якушин выбрал высокую табуретку возле окна.

– Значит, ты из нашей школы?

– Да. В десятом.

– Понятно, – он, кажется, уловил мою неловкость. – А Галина Станиславовна ещё работает?

– Куда же она денется?

Мы замолчали. И я готова была сквозь землю провалиться, оттого, что не умею изображать милое создание и трепать языком обо всем подряд.

– Ты-то хоть знал Кристину?

– Почему знал? Я её и сейчас знаю.

– Ты прав. Всё так перемешалось.

– Я и сам никак не привыкну. Вот только видел человека, болтал с ним, и тут раз, такое. Вроде и не умерла, и не жива тоже.

Он встряхнул головой, словно прогоняя дурной сон, и моё сердце сжалось от болезненного фантомного воспоминания.

У него было такое лицо, что смотришь, смотришь и никак не можешь ухватить, в чем же секрет. Вроде бы ничего особо выдающегося – простое среднестатистическое лицо, уж точно не такое красивое, как у папы, но в то же время необыкновенно открытое и обаятельное лицо.

Моё молчание Якушин воспринял по-своему.

– Послушай, если собираешься спрашивать, из-за чего Кристина это сделала и при чем тут ты, то это бесполезно. Я сам ничего не понимаю.

– Вы с ней встречались?

Вполне логичный вопрос, но он поморщился.

– Я живу на шестом этаже, прямо под ней. Наши родители дружат уже лет десять и вечно нас женят.

– Ясно.

– Мы отмечали Новый год вместе. Их семья и наша. И всё было хорошо. Нормально было. Ничего странного или необычного. Только когда начался салют, и мы вышли на балкон, она завороженно, не отрываясь на него смотрела, а потом сказала, что у меня очень скоро всё наладится.

– Что наладится?

– Откуда я знаю.

– А как вообще всё это получилось? Ну, как она? Когда?

– Вечером первого января, часов в десять. Лёша, брат мой, с женой только от нас уехали. Папа провожать их до метро пошел, а я понес Ворожцовым стулья. Один оказался из Кристинкиной комнаты. Тётя Надя только зашла к ней, и тут же обратно. Глаза безумные, судорожно пытается что-то сказать, но не может. Захожу в комнату, а там Кристина на полу в полной отключке, видимо, когда её прихватило, она с кровати аж скатилась. Короче, её отец тут же неотложку вызвал. Я ей сразу пытался желудок промыть, но моя мама начала вопить, чтобы я не занимался самодеятельностью, а дождался папу. Хотя потом врачи с неотложки, которая приехала раньше него, подтвердили, что я правильно всё сделал. Но мама у меня всегда такая. Думает, что я раздолбай какой-то. А тётя Надя всё это время только сидела на кровати и громко рыдала.

Невидящим взглядом, с очень несвойственным ему выражением лица, Якушин упёрся в сахарницу, наверное, действительно под большим впечатлением находился.

– Знаешь, всё так быстро происходило и одновременно очень медленно, словно вечность тянулось.

Видно было, что ему очень хочется сказать что-то важное, ради чего он потащился сюда в январский холод и темноту. Он морщился, ковырял угол стола, вздыхал, наконец, с трудом выдавил:

– Я всё время думаю, что мог бы помочь ей как-то. Мог что-то сделать, но не сделал.

– Она делилась с тобой?

– Скорее, наоборот. Она здорово слушала, а я этим пользовался.

– Ныл, что ли?

И тут Якушин, наконец, оторвав взгляд от сахарницы, поднял на меня свои прекрасные глаза, настороженно посмотрел и вдруг расхохотался. Очень по-доброму рассмеялся, тепло и открыто.

– Можно и так сказать. Помню, в прошлом году ещё я стоял у подъезда, а она из школы шла. Вся какая-то подавленная и замороченная. Я пошутил, что у неё на лице отпечаталась вся мировая скорбь, а она серьёзно так отреагировала: «Хорошо тебе, у тебя всё есть. Живи себе и радуйся». Я уточнил, что «всё», а она «ну друзья, близкие, люди, которые тебя понимают». И что, мол, у меня никогда не бывает плохого настроения, а значит, и проблем. Тогда я сказал, что так всё и задумано, потому что не хочу, чтобы другие видели, что эти проблемы есть. Ну, и пошло-поехало. Не знаю, то ли тон у неё такой был, то ли я совсем расслабился, одним словом, наболтал всякого. Как раз у меня тогда Женька ещё была, ну подруга моя бывшая. И вот, с того дня, как ни встретимся, так Кристина расспрашивать начинала про колледж, Женю, родителей и друзей. Вроде бы и не нависала особо, мне даже нравилось с ней болтать, но однажды вдруг сказала: «не понимаю, почему так всё несправедливо», а потом добавила, что я бедный и заслуживаю сочувствия. Представляешь? Ну, я, конечно, разозлился и высказался, что я не бедный, что она сильно сгущает краски, потому что у меня всё хорошо. Немного резко, правда, сказал. Грубо. Ну, то есть мы не ссорились, но больше о таком не разговаривали. Я вот думаю, может, она на то обиделась? Но ведь с тех пор уже больше года прошло.

– Сомневаюсь. Хотя, кто знает? Вот, только какой интерес слушать про чужие траблы, когда самому тошно?

Видимо я попала в самую точку. Якушин подскочил, побежал в коридор, достал из куртки сигареты.

– Можно ведь, да?

– Кури. Твоё дело.

– Значит, ты тоже думаешь, что это моя вина?

– Что ты ей нахамил или что жаловался?

– И то, и то.

– Думаю, что не твоя, если ты, конечно, не сказал Ворожцовой – пойди и умри.

От волнения он так тер колени, что легко мог протереть дырки на штанах. На мизинце его левой руки я заметила тонкое серебряное колечко.

– Может, безответная любовь? – попробовала я копнуть в другую сторону.

– Про это не знаю. Она не говорила. А я не спрашивал.

– А дома всё было хорошо? Родители не обижали?

– У неё очень позитивные родители.

Я тут же подумала о своих позитивных родителях и о том, что это не повод чувствовать себя такой же позитивной.

– Тётя Надя, мачеха её, боец по жизни, рулит отделом в какой-то страховой компании. Кристина мамой её зовет. А отец – простой такой мужик, добряк, заведующий складом, он с Кристины пылинки сдувает. Чего не захочет – всё делает.

– Судя по её виду в школе, она ничего не хотела.

– После смерти бабушки она сильно изменилась. Родители, правда, считают, что это на Кристину так компьютер и сетевое общение повлияло. Они думают, что она связалась с какими-то неформалами, поэтому теперь так одевается и ведет себя. Но я уверен, что она это не из интернета вытащила, а из книжек. Она мне эти книжки философские тоже пихала, я даже пару раз брал, чтобы не обижать, но я как вычитал у какого-то немца, что стремление к счастью – это врожденная ошибка всех людей, так сразу и закрыл.

Мы опять замолчали, и повисла такая тишина, что стало слышно, как вода течет в батареях.

– Если она умрет, то я всю жизнь буду думать о том, что сделал не так, – трогательно признался Якушин, и я на какое-то мгновение захотела оказаться на месте Кристины.

– Твои родители не видели ролик?

– Конечно, нет. Это самое ужасное из того, что я могу себе представить, – его аж передернуло. – Но утром я встречался с Петровым.

– И что Петров?

– Расспрашивал, кто все эти люди с фотографий. Он никого не знает.

– С него станется. Он же видит мир только через свою камеру. Ты хоть раз смотрел его видео-блоги?

Услышав про блоги Петрова, Якушин рассмеялся: