Текст книги "Как открывали мир. Где мороз, а где жара (Из истории путешествий и открытий)"

Автор книги: Марта Гумилевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Бухта Сан-Хулиан

31 марта 1520 года флотилия вошла в бухту Сан-Хулиан, где Магеллан собирался зимовать. Это было в канун большого католического праздника, вербного воскресенья. В бухте было мрачно и пустынно, выл ветер, небо заволокли тяжелые тучи. А в Испании сейчас благодать! Каждый вспоминал свой дом, свою семью, вспоминал, как праздновался этот день, какие вкусные блюда готовились на кухне, и какой вкусный запах распространялся по всему дому, и как воздух дрожал от звона колоколов… Эх, перенестись бы туда хоть на минутку на крыльях ветра, взглянуть бы хоть одним глазком на лица близких, дорогих людей! А тут сиди и жди у моря погоды… Так каждый вздыхал и думал о своем, о дорогом, знакомом с детства… И к чему это выжидание? Еще неизвестно, найдут ли они пролив. Может, его и вовсе нет! Пока что между ними и Молукками лежит этот материк и не пускает их в то, другое, Южное море!

Да, все это, может, и так, но Магеллан был по-прежнему стоек и решителен. Однако праздник – всюду праздник, и он приказал всему экипажу сойти на берег, чтобы прослушать мессу, а позднее все начальствующие лица были приглашены к его столу на обед.

Невесело было за обедом у сурового, неразговорчивого адмирала. Между прочим, он обратил внимание, что ни на берегу, во время церковной службы, ни здесь, за его столом, не видно Мендосы и Кесады. Магеллан ничем не выразил своего неудовольствия, он, разумеется, понял, что это вызов! Что ж, и в молодости, когда он плавал в Индию, ему приходилось держать руку на рукояти шпаги, ожидая предательского удара кинжалом в спину. Видно, так уж ему на роду написано, что он все время должен быть начеку, знать, что его окружают враги.

И все же то, что он узнал наутро, для него было неожиданностью. Оказалось, как ему доложили Дуарти Барбоза и Гонсало Гомес де Эспиноса, мятежные капитаны ночью захватили в свои руки три больших корабля – «Сан-Антонио», «Консепсион» и «Викторию». Преданных Магеллану людей, таких как капитан Мишкита на «Сан-Антонио» и штурман Элорьяго, они ранили, связали, лишили возможности сопротивляться. Они открыли склады продовольствия для матросов, чтобы привлечь их на свою сторону, и ждали утра, чтобы поставить Магеллана в известность о своих действиях и предложить ему подчиниться их воле и двинуться обратно в Испанию.

Каждый на месте Магеллана, наверное, решил бы, что карта его бита, что ему ничего не остается, как согласиться с неопровержимым доводом силы. С одним маленьким «Сантьяго» он все равно не сможет продолжать экспедицию.

Каждый, но только не Магеллан! И он идет на величайшую дерзость. На виду у всех к борту «Виктории» пришвартовывается шлюпка с альгвасилом Гонсало Гомесом и пятью невооруженными матросами. Цели у них, как видно, самые мирные. По веревочному трапу они поднимаются на палубу, и Гомес протягивает капитану Мендосу записку от адмирала. Прочитав, что адмирал приглашает его на флагман для переговоров, тот дерзко улыбнулся, но не успел он сказать «нет», как кинжал Гомеса вонзается ему в горло. И тут же спутники Гомеса выхватывают кинжалы, а в это время им на подмогу уже поднимается неизвестно откуда вынырнувший отряд из пятнадцати вооруженных матросов под предводительством Дуарти Барбозы. Не встречая ни малейшего сопротивления, они бросаются к парусам. И вот «Виктория» уже плывет к флагману и становится с ним бок о бок, загораживая выход из бухты.

Удар был настолько неожиданным, смелым и решительным, что мятежники не успели оказать никакого сопротивления. Что же остается делать «Сан-Антонио» и «Консепсиону»? Бежать? Но как? Мимо флагмана можно попытаться проскочить только темной ночью. Они решаются на этот безумный шаг и… ничего не выходит! Как и следовало ожидать! Правда, случилось так, что «Сан-Антонио» в последнюю минуту сорвался с якоря и врезался носом в флагманский корабль. Но вряд ли, если бы этого и не случилось, Магеллан дал бы им улизнуть! Он был настороже. Едва произошел толчок, как матросы «Тринидада» высыпали на палубу с криком: «Вы за кого?» И с мятежных кораблей отвечали; «За короля нашего суверена и за вашу милость».

Мятеж подавлен. Враги Магеллана открыли забрало, и Магеллан мог теперь рассчитаться с ними.

На мрачном берегу Сан-Хулиана состоялся суд. Это были тяжелые дни для всех. Бледный, подавленный ходил юнга Хуан де Сибулетта.

Бледен и подавлен благородный рыцарь Пигафетта, даже грубые матросы-головорезы, собранные со всех концов света, и те ходили удрученные и растерянные.

Испанцы – большие законники, а во флотилии было достаточно разных эскривано и альгвасилов, чтобы мог состояться суд по всей форме. На этом особенно настаивал Магеллан. Он помнил, что по возвращении в Испанию он должен отдать отчет королю.

Перед судом со связанными руками, с непокрытой головой стоят мятежники – впереди Хуан де Картахена, рядом с ним Гаспар де Кесада, священник Педро Санчес де ля Рейна, подстрекавший матросов к бунту. Сзади еще сорок человек, и среди них кормчий дель Кано, судьба которого особенная в этом плавании.

Суд единогласно выносит решение, записанное по всем правилам. Глава заговора Хуан де Картахена, как это уже давно известно Магеллану, и священник Санчес де ля Рейна приговариваются к изгнанию; они останутся здесь, на этом мрачном берегу, когда флотилия уйдет отсюда, и пусть сама судьба решит их участь. Мендоса уже мертв, но Кесада жив, и его Магеллан приговаривает к смертной казни «через отсечение головы».

Кто решится стать палачом? Каждый, содрогаясь, отворачивается. Но… соглашается верный слуга Кесады, Луис Молина, приговоренный к повешению. Его помилуют, если он совершит правосудие. Иначе придется ему болтаться на рее. И он берет в руки позорный топор…

Остальных сорок человек, в том числе и кормчего дель Кано, Магеллан помиловал. Он не захотел быть излишне жестоким. А потом… потом ему нужны люди. Впереди тяжелое плавание, и помощи ждать неоткуда.

…И потянулись долгие дни зимней непогоды; и никуда не уйти от тяжелых воспоминаний; и кровавые призраки витают над мрачной бухтой Сан-Хулиан; и юнга Хуан де Сибулетта весь во власти тяжких воспоминаний: он часто бормочет что-то во сне, вскакивает, просыпается. И благородный рыцарь Пигафетта тоже мрачен и задумчив. Но по-прежнему каждый день ведет свой дневник. Ему тяжело вспоминать о суде, но он все же признает правоту Магеллана…

Медленно тянутся дни, и только одно происшествие заставило людей немного отвлечься от тяжелых воспоминаний, и оно даже повеселило матросов; по веселье это было грубым, как, впрочем, грубы были правы того времени.

На берегу в один прекрасный день появился какой-то великан в шкуре животного, накинутой прямо на голое тело. Он был вооружен луком и стрелами. Наверное, охотник. Говорит он на каком-то непонятном наречии, но, похоже, намерения у него самые мирные. Бедняга, он и не подозревал, как опасны эти незнакомые люди, приплывшие неизвестно откуда на своих громадных каноэ! Моряки жестами объясняются с ним, угощают его и с недоумением рассматривают его ноги необыкновенной величины. Таких они еще никогда в жизни не видывали. По-испански «патаго» значит «огромные ноги», вот почему весь берег получил название от этого слова – Патагония. Оно сохранилось и до сих пор на картах мира.

Он был необыкновенно высок, этот голый человек в звериной шкуре, испанцы доходили ему лишь до пояса. А ел он… нет, ничего похожего моряки не видали за всю свою жизнь, хотя и сами не отличались плохим аппетитом. Этот патагонец съедал сразу полбочонка сухарей и запивал их бочонком воды… Он был добродушен, это огромное дитя природы, и – увы! – доверчив. Магеллану приказано было привезти с собой образцы минералов, различных растений, животных, и несчастный патагонец вошел в этот список, хотя он был человеком. Да, то был грубый век; даже у таких людей, как Магеллан, не хватало человечности, для того чтобы пощадить несчастного дикаря. Патагонца захватили хитростью. Ему показали блестящие браслеты – ножные кандалы – и предложили надеть их ему на ноги. Когда он понял, что попал в ловушку, было уже поздно. Он бушевал, рвался на волю, но сделать уже ничего не мог. Так он стал пленником, и ему навеки пришлось расстаться с суровой, но милой его сердцу родной землей…

Магеллан продолжает поиски

Магеллан больше чем когда-либо одержим желанием отправиться на дальнейшие поиски пролива, но зима на целых пять месяцев задержала его в бухте Сан-Хулиан. Так и не дождавшись сносной погоды, он посылает вперед на разведку маленький «Сантьяго».

Нетерпеливо поджидает он его возвращения, всматривается в морскую даль, но ничего не видно, кроме волн и хмурого неба. Но вот на берегу появились какие-то странные люди. Патагонцы? Правда, они не так велики ростом, как их несчастный пленник, но кто их знает, этих патагонцев, может, не все они великаны?

Постойте, они что-то кричат по-испански. И при ближайшем рассмотрении они оказываются моряками с «Сантьяго». Одежда на них рваная, они замерзли, они голодны, они еле живы. Новая беда. Матросы рассказали, что доплыли до устья реки, нынешней Санта-Крус, и тут буря разбила их корабль, выбросив его на скалы. Никто не погиб, даже «не промок», как записал у себя Пигафетта; но моряки голодают, и вот несколько человек отправились пешком за помощью.

Магеллан немедленно снаряжает шлюпку с продовольствием, людей спасают, но одним кораблем, маленьким ловким «Сантьяго», стало меньше.

Так и не дождавшись хорошей погоды, Магеллан в августе покидает наконец эту злосчастную бухту. На прощание он водружает на высокой горе, названной им Монте-Кристо, крест в знак того, что этот берег принадлежит Испании. Он высаживает здесь Хуана де Картахена и священника Педро Санчеса, оставляет им продовольствие и кое-какие необходимые вещи, и один за другим корабли выходят в океан. Несчастные смотрят им вслед с невыразимой тоской, и никто никогда ничего больше не услышит о них, об их ужасной судьбе…

Флотилия достигает устья Санта-Крус, где погиб «Сантьяго»; тут корабли снова стоят из-за непогоды два месяца, и, перед тем как начать плавание дальше к югу, Магеллан собирает у себя капитанов, он говорит им, что намерен следовать этими берегами до тех пор, пока не найдет пролив или же не достигнет края материка, хотя бы пришлось идти до 75 градуса. И только после этого они отправятся «на поиски Молукк на восток и восток-северо-восток по курсу Доброй Надежды и островов Св. Лаврентия». Так записал Пигафетта.

Через два дня, 21 октября 1520 года, корабли огибают какой-то мыс, а за ним сразу же открывается узкий скалистый проход. Этот проход и не напоминает пролив, но Магеллан не может пройти мимо, не исследовав его. И он посылает на разведку «Сан-Антонио» с верным Мишкитой и «Консепсион» с Хуаном Серрано. Не позднее чем через пять суток они должны вернуться. Сам Магеллан на своем флагмане вместе с «Викторией» будет поджидать их с внешней стороны бухты.

И потянулись часы ожидания…

Пять суток…

Не так уж много, если это просто пять суток обыденной жизни. Но это невыносимо долго, когда решается, может быть, судьба всей экспедиции.

Пять суток ожидания…

Не успели корабли-разведчики скрыться в узком проходе, как поднялась буря, и Магеллан охвачен смертельной тревогой за свои корабли, стиснутые скалистыми берегами! Неужто их тоже постигает судьба «Сантьяго»? Тогда это конец. Он не сможет продолжать плавание только с одной «Викторией».

Пять суток ожидания…

А буря ревет, и корабли Магеллана, снявшись с якорей, подальше отходят от опасного берега и мечутся без смысла и порядка, лишь бы уцелеть.

Кончаются четвертые сутки… Юнги отбивают склянки… Зажигают сигнальные огни… Но что это? Над узким проходом взвился столб черного дыма! Сигнал бедствия?! Магеллан не успевает двинуться на помощь товарищам, как из прохода появляются оба корабля; целые, невредимые, они палят из пушек, они сияют огнями, на ветру полощутся флаги… Это праздничный салют славному адмиралу.

Пролив найден!

Неизвестное Южное море

В старинных лоциях, где обозначен пролив, названный Магелланом «Проливом всех святых», но переименованный благодарными потомками в Магелланов, есть предостерегающие надписи: «Здесь никогда не бывает благодатных времен года», «Здесь со всех четырех концов света всегда дуют северные ветры».

Так оно и есть. Не очень-то радостно кругом, пустынно, днем и ночью на берегу полыхают костры, почему Магеллан и назвал эти места Огненной Землей. Оказывается, здесь жили люди, не умеющие добывать огонь, и они хранили его неугасимым.

Корабли плыли осторожно по узким проходам, среди сложного лабиринта проток, пока наконец не выбрались к западным берегам, омываемым водами Неизвестного Южного Моря. И здесь все волшебно преобразилось. Ветер стих. Засветило солнце, среди травы заблестели чистые источники с вкусной водой, а в одной реке было столько сардин; что матросы назвали ее Рекой Сардин.

Победа! Вот оно, Неизвестное Южное Море, лежит перед моряками огромное, спокойное, радуя глаз, веселя душу. Надо бы выходить в море, но куда-то пропал «Сан-Антонио», посланный перед этим на разведку вместе с «Консепсионом». Шесть суток ждали этот корабль, но так и не дождались, искали его и не нашли. В условленном месте оставили зажженный фонарь и записку, в которой говорилось, что флотилия выходит в Южное море и будет следовать таким-то курсом.

Однако все это было напрасно: «Сан-Антонио» бежал, дезертировал вместе с главными запасами продовольствия. Кормчий Эстебао Гомес вместе с эскривано Херонимо Герра сместили капитана Альваро де Мишкита, заковали его в цепи и повернули корабль к берегам Испании. Эстебао Гомес, лучший португальский кормчий, ненавидел Магеллана, завидовал ему; он единственный из всех смело заявил Магеллану, после того как пролив был найден, что теперь следует отправляться домой, а не пускаться в плавание через Неизвестное Южное Море. Другие капитаны, возможно, были с ним согласны, но молчали, помня о событиях в Сан-Хулиане. И вот Эстебао Гомес и Херонимо Герра воспользовались случаем и бежали, оставив товарищей умирать с голоду. Они летели на волнах, подгоняемые попутным ветром, словно боясь, что Магеллан их догонит. А вернувшись в Испанию, они оклеветали Магеллана, сказали, что он вероломно умертвил знатных испанцев, для того чтобы передать командование своим соотечественникам. И вот они, на «Сан-Антонио», не выдержали и сбежали. Однако «доблестные» беглецы умолчали о том, что оставили товарищей без продовольствия, и главное – что пролив-то был уже открыт! Судьи, правда, отнеслись без особого доверия к словам дезертиров, решив отложить рассмотрение дела на некоторое время, пока не появятся остальные участники плавания, однако Мишкиту бросили в тюрьму, а Беатриче не разрешено было покидать Севилью.

А в это время мужественный Магеллан, невзирая на предательство, измену, голод, продолжал свое великое дело.

Это было страшное плавание. Одинокие в безграничном океанском просторе, они летели вперед при чудесной солнечной погоде, но на кораблях царили ужас и смерть. От сухарей остались крошки пополам с червями. Моряки сдирали со снастей обшивку из воловьей кожи, размачивали ее в воде, а потом жевали. Ели опилки, ели крыс… Впрочем, крысы считались лакомством. Началась цинга. Люди болели. И часто морякам приходилось зашивать в холст погибших товарищей и опускать их в воды океана – могилу моряков. Магеллан вместе со всеми переносил голод, он был стойким в дни великих несчастий, подавая пример мужества другим.

Да, он давно знал, что впереди тяжелый переход через неизвестный океан, потому и берег продовольствие, уменьшал рацион еще в бухте Сан-Хулиан. Но разве он мог предугадать такую черную измену, такое предательство, какое совершил этот Эстебао Гомес вместе с Херонимо Герра! О том, чтобы вернуться следом за ними в Испанию, не могло быть и речи! Начатое дело, особенно теперь, когда найден пролив, надо довести до конца.

Разве не был он прав? Вспомните, как тяжко было вернуться Бартоломеу Диашу после того, как найден был морской путь в Индию, после того, как решена была древняя загадка и опровергнуты географы далекого прошлого?

Нет, Магеллан решил, что дойдет до Молукк, чего бы это ему ни стоило.

И он повел свои корабли вперед!

Больше трех месяцев моряки ничего не видели, кроме воды и неба, почти ничего не ели, пили тухлую воду, и когда наконец показался какой-то островок, то он привел в отчаяние изголодавшихся моряков, настолько был бесплодным и пустынным.

Но вот вахтенный из бочки на высокой мачте оповестил, что снова видна земля. Новый остров… потом еще один… Зеленый, веселый, обитаемый. Но, увы, жители, беспечные дикари, оказались такими вороватыми, что с ними совершенно невозможно было иметь дело: они хватали решительно все, что попадало им под руку, даже очень ловко стянули шлюпку. После неприятной стычки с ними Магеллану пришлось уйти, даже не набрав пресной воды. Он назвал эти острова Воровскими (Ладронес), и только следующий островок приютил и накормил доведенных до крайности моряков.

Магеллан приказал вынести больных на берег, сам поил их соком кокосовых орехов. Здесь можно было найти не только плоды, но и диких свиней. Голод кончился. Люди окрепли, больные стали поправляться, и можно было плыть дальше.

Как все-таки устроена человеческая память! Она обладает чудесным свойством забывать все дурное. Моряки отдыхали и веселились, с любопытством рассматривали незнакомых людей, их одежду, их жилища, их обычаи, их утварь – фарфоровые блюда, фарфоровые кувшины с хмельным напитком, наслаждались всем, как дети. Как хорошо все-таки жить на свете, как хорошо уцелеть, когда казалось, что нет никакой надежды!..

Корабли Магеллана шли среди неизвестных европейцам островов (теперь их называют Филиппинскими). Местные жители, еще не знавшие европейцев, встречали их приветливо, оказывали широкое гостеприимство.

К чести Магеллана следует сказать, что он никогда не применял силы там, где это не было вызвано необходимостью. Он был приветлив и вежлив и старался удержать своих моряков от самоуправства и насилия. Не всегда это ему удавалось, но все же матросы и офицеры знали, что шутки с адмиралом плохи, и сдерживались насколько могли.

А Магеллан был окрылен! Кроме Молукк, перед ним открылись совсем неизвестные острова, неожиданное приобретение для испанской короны, может быть ничуть не менее ценное, чем и сами Молукки.

Как-то раз, когда Магеллан бросил якорь у одного из островов, его слуга малаец Энрике услышал на берегу полузабытую и такую близкую ему с детства речь. Значит, рядом Молукки. Скоро моряки увидят их. И Магеллан встретится со своим другом Франсиско Серрано и скажет ему, что вот, мол, я и пришел к тебе, но пришел своим путем, о котором столько думал, мечтал, ради чего столько страдал. Счастье, так малознакомое Магеллану, переполняло его до краев.

И на этом счастливом взлете оборвалась жизнь великого мореплавателя. Оборвалась нелепо, в ненужной стычке с одним непокорным князьком на одном крохотном островке. Магеллан решил помочь султану большого острова Себу, которого считал своим другом. А султан этот жаловался, что его сосед своевольный, не желает ему подчиняться, и Магеллан задумал показать этому князьку силу испанского оружия. И не рассчитал. Князек оказался неукротимо-смелым, он заявил, что его не страшат эти железные пики, и ружья, и пушки, он справится и с помощью своих деревянных копий и отравленных стрел, хотя испанцы и одеты в какие-то там железные одежды – в латы – и уверяют, что неуязвимы!

И князек оказался прав. Магеллана эти латы не спасли. Не помогли ему пушки, расположенные слишком далеко от островка, и ружья, и вся его устрашающая мощь. Берег был скалист, шлюпки с отрядом вооруженных моряков не могли пристать к берегу, и Магеллан со своим маленьким отрядом принужден был брести по колено в воде. И его ранили в ногу отравленной стрелой, и его повалили, и его убили на глазах у его людей!

Это произошло 27 апреля 1521 года. Пал адмирал, так опрометчиво пошедший на ненужный риск…

Пал адмирал, к великой скорби его друзей, к великому несчастью всей экспедиции, так и не доведя ее до конца.

«В числе других добродетелей, – писал о нем рыцарь Пигафетта, – он отличался стойкостью в величайших превратностях, какой никто не обладал. Он переносил голод лучше, чем все другие, безошибочнее, чем кто бы то ни было в мире, умел разбираться в навигационных картах. И то, что это так и есть на самом деле, очевидно для всех, ибо никто другой не владел таким даром и такой вдумчивостью при исследовании того, как должно совершать кругосветное плавание, каковое он почти совершил».

ПЕРВОЕ КРУГОСВЕТНОЕ ПЛАВАНИЕ, СОВЕРШЕННОЕ ЭКСПЕДИЦИЕЙ ФЕРНАНА МАГЕЛЛАНА В 1519–1522 ГОДАХ. ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ ОКОНЧАТЕЛЬНО ПОДТВЕРДИЛО ДОГАДКУ, ЧТО ЗЕМЛЯ – ШАР.