Текст книги "Убийца с крестом"

Автор книги: Марсель Монтечино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

Голд сорвал целлофановую обертку с сигары и закурил. Он знал, что Гунц ненавидит курильщиков – все в отделении знали это, – особенно тех, кто курит сигары. Ну и хрен с ним, подумал Голд. Если отберет у меня бляху, я хоть по крайней мере провоняю в отместку весь его вшивый офис.

Голд поискал взглядом пепельницу на столиках орехового дерева, потом на столе Черри Пай. Не найдя, сунул обгорелую спичку в керамический горшок с бостонским папоротником. На стене за спиной у Черри были развешаны десятки фотографий в рамках. На каждой из них красовался Гунц, пожимающий руки разным знаменитостям. На каждой – практически в одной и той же позе: Гунц всегда справа, с широкой улыбкой прирожденного политикана, лишь знаменитости были разные. Обычные для Голливуда персоны: Хоуп, Хестон, Пек.

Синатра. Синатра был на нескольких. Висели здесь и целых шесть снимков Рональда Рейгана во всех ипостасях – в качестве актера, губернатора Калифорнии и, наконец, президента. Были фотографии и других, менее знаменитых людей. Их сопровождали подписи, на тот случай, если несведущий посетитель не сможет сообразить, кто именно из этих чрезвычайно занятых персон выкроил время, чтобы пожать руку своему старому доброму другу Алану Гунцу. Одна из подписей гласила: «Джозеф Шульц, госсекретарь». На этом снимке Гунц все еще был начальником отделения. Под следующим снимком говорилось: «Тим О'Нил, спикер парламента». Под еще одной стояла подпись: «Один из ведущих голливудских продюсеров». Голд усмехнулся. На первой фотографии, где Гунц красовался в форме начальника, он жал руку своему предшественнику, Дэриэлу Гейтсу. Затем Голд пытался сообразить, каким это образом на стену попал снимок Гунца, где он обнимает за плечи Франсуа Миттерана, и знал ли тогда Гунц, кто это такой, но тут за спиной у него отворилась дверь.

– Начальник просит вас... О Боже! – воскликнула Черри Пай. – Да вы курите!

– Вы очень наблюдательны, Черри. Вам следовало бы стать полицейским, – заметил Голд, проскальзывая мимо нее в кабинет шефа полиции Алана Гунца.

Черри Пай последовала за ним, причитая:

– Но с этим нельзя... Туда нельзя! Вы не можете...

Гунц восседал за огромным полированным, девственно чистым столом и говорил по телефону. И стол, и лоснящееся кожаное кресло Гунца находились на возвышении, примерно на фут выше, чем вся остальная мебель в комнате. Тоже своего рода легенда лос-анджелесской полиции. Таким образом начальник мог всегда говорить со своими подчиненными свысока. Гунц, все еще мягко и неслышно шептавший что-то в трубку, уставился на сигару Голда и не сводил с нее глаз. Голд улыбнулся ему и передвинул окурок в другой уголок рта.

– Как поживаешь, Алан?

Гунц продолжал смотреть на него невидящим взором, как сквозь стену. Черри Пай, снующая между ними, прошипела Голду:

– Немедленно выньте изо рта эту вонючку! Сию же секунду! Шеф не разрешает!

– Не суетись, Черри. Если Алан против, пусть сам мне скажет.

Черри кипела. Она уже подумывала о том, чтобы выдернуть сигару у Голда изо рта. Тот угадал ее намерение.

– На твоем месте я бы не стал этого делать, Черри, – сказал он тихим, но отчетливым голосом.

– Сержант Пай, – произнес Гунц, на секунду оторвавшись от трубки и прикрыв ее ладонью. – Это все, вы можете быть свободны. Все в порядке.

– Но Алан... – пробормотала она.

– Довольно. Ступайте, сержант.

Черри Пай помедлила секунду. Гнев не давал ей сосредоточиться. Затем, повиливая круглым задом, вышла и мягко притворила за собой дверь.

– Еще минуту, лейтенант, – сказал Гунц, и впервые за все время посмотрел Голду прямо в лицо, затем снова зашептал что-то в трубку. Эта его тактика также была частым предметом обсуждения среди коллег. Стервец начальник мог продержать вас вот так, стоя, добрые полчаса, пока вы не начинали потеть от страха. А сам все продолжал шептать в свою треклятую трубку. Никто из ребят не верил, что на том конце провода кто-то есть.

– Нет проблем, Алан, – ответил Голд. И заметил, как Гунц слегка поморщился, услышав, что его называют по имени.

Голд отодвинул низкое кресло от стенки и плюхнулся в него. Скрестил длинные ноги, глубоко затянулся и подмигнул Гунцу. Тому понадобилось все самообладание, чтоб сделать вид, что он этого не заметил. Голд откашлялся, цыкнул зубом, протер пыль на туфлях задней стороной брючин. Гунц не реагировал. Тогда Голд достал маникюрные ножницы и начал подрезать ногти, бросая обрезки на ковер. Гунц пробормотал нечто, отдаленно напоминающее «до свиданья» и повесил трубку.

Он смотрел на Голда холодными жесткими глазами и молчал. Еще одна из его уловок. Прожигать тебя насквозь недобрым взглядом, чтобы собеседник раскололся и заговорил первым.

– Я так понял, Алан, ты хочешь мне что-то сказать. А если собрался просто строить глазки, то мы могли бы встретиться в кафе «Свим».

Голд приподнялся с кресла.

– Сидеть, лейтенант! – рявкнул Гунц. Это был худенький мужчина лет пятидесяти пяти с короткой флотской стрижкой, немного смягченной для телевизионных камер.

Голд сел.

– Что у тебя на уме, Алан?

Однако Гунц не торопился с объяснениями. Скрестил руки на груди и развернулся в своем вращающемся кресле так, чтобы видеть из окна окутанные смогом небоскребы Лос-Анджелеса. Затем покачал головой и издал скрипучий смешок.

– И это считалось когда-то лучшей полицией в мире! Это...

– Да ради Бога, Алан!

– Лучшей полицией в мире! В мире! Теперь же мне приходится иметь дело с копами, которые занимаются грабежами, которые путаются с герлскаутами...

– Я пришел сюда не для того, чтобы слушать это дерьмо!

– Которые занимаются контрабандой, наркотиками...

Оба они повысили голос.

– Которых нанимают, чтобы совершать убийства!

– При чем тут я, черт подери?

– А при том, что все начинается с таких, как ты! – Гунц развернулся к Голду лицом. Оба они теперь кричали. – Именно с таких, как ты! – И он ткнул пальцем в Голда.

– Да пошел ты на хрен, Алан! Чего тебе нужно? Моя бляха нужна? Так и скажи. Ты ведь большой человек, Алан. Попроси ее у меня. Но учти: так просто я тебе ее не отдам!

Гунц взял себя в руки. Сложил пальцы рук вместе и испытующе уставился на Голда.

– Я только об этом и мечтаю, – тихо произнес он. – Вот уже лет двадцать ты у меня словно заноза в заднице. Ты – позор моего отделения, ты – черное пятно на его репутации! Тебе известно, например, что покойный мистер... – он заглянул в листок бумаги на столе, – мистер Уэтерс, которого ты устранил в ходе этого весьма подозрительного ограбления банка в пятницу утром, стал твоей восьмой жертвой на протяжении всей твоей блестящей карьеры? Или ты уже потерял им счет?

– А чего мне считать? Есть бумажные крысы вроде тебя. Вот пусть этим и занимаются.

– И это только по официальным данным. А сколько еще других, которые не попали в отчеты?..

Голд молчал.

– Об одной девушке я лично знаю, – сказал Гунц.

В комнате повисла мертвая тишина.

– Место для еще одного всегда найдется, Алан, – сказал наконец Голд.

Гунц издал короткий, напоминающий лай смешок.

– Ты что же, угрожаешь мне, лейтенант? – В голосе его звучала бравада, но встречаться с Голдом взглядом он избегал. – Ты что же, собираешься пришить меня в один прекрасный день?

Голд вдруг почувствовал себя измученным и старым.

– Чего ты хочешь от меня, Алан? – устало спросил он.

– Знаешь, сколько хлопот ты доставил мне в эти выходные? – огрызнулся Гунц, довольный тем, что можно снова вернуться к упрекам. – На сколько телефонных звонков пришлось ответить? Глава местного отделения ФБР просто в ярости. Он хочет знать, почему его бюро не уведомили о готовящемся ограблении. И я не знал, что ему ответить. Тебе ведь прекрасно известно, банки – это их сфера.

– Но никакого ограбления не было. Просто мне позвонил один информатор, сказал, что прошел такой слушок. Да, мы ехали за их машиной. Но почем знать, куда они направлялись? Может, в цветочный магазин.

– Не пудри мне мозги! Это не соответствует моей информации. Мне сообщили, что за два часа до предполагаемого ограбления ты устроил там засаду. Это правда?

Голд пожал плечами и развел руками.

– За целых два часа! – продолжал Гунц. – И у тебя не нашлось, видите ли, времени уведомить федеральные власти, что один из банков может быть ограблен!

– Ага. А потом эти задницы приехали и стали совать носы в каждую щелку. Да они на всех смотрят как на дерьмо и снимают все сливки! Это был мой информатор, моя игра, мои ребята! Да пошли они знаешь куда!..

Гунц смотрел на него с изумлением.

– Нет, ты невозможен!

– Но ведь в конце концов все закончилось хорошо, ведь так?

– Хорошо?! Да ты совсем спятил! В одно ухо вопили фэбээровцы, в другое – адвокаты миссис Эскадириан. Она собирается подать в суд на городские власти, полицию, тебя, меня – всех! И может! За эту ковбойскую перестрелку, которую ты устроил на автостоянке у банка. Она считает, что твое безрассудное, безответственное поведение поставило под угрозу ее жизнь. Она заявила, что твои «безрассудные и рискованные действия» в такой деликатной ситуации, когда можно было все утрясти в ходе переговоров, нанесли ей «глубокую психологическую травму». Мне с трудом удалось успокоить ее. Мы с ней пришли к компромиссу. – Гунц усмехнулся краешком губ. – И компромисс этот строится вокруг твоей персоны.

«Вот оно, – подумал Голд. – Сейчас потребует у меня бляху».

– Мне пришлось пообещать миссис Эскадириан и ее адвокатам, что я больше не буду задействовать тебя в ситуациях, где ты можешь... ну... слегка переборщить, что ли... И мое отделение наконец-то оставят в покое. Итак, лейтенант, я забираю тебя с улицы. Ты больше не будешь заниматься грабежами, разбойными нападениями. В общем, уголовщиной. Ты больше не будешь попадать в ситуации, вынуждающие тебя палить из пушки налево и направо, нервируя честных граждан.

Голд испытывал чувство облегчения и смятения одновременно. Его бляха остается при нем. Но что за дело придумал для него шеф?

– О чем это ты?

Гунц откинулся во вращающемся кресле и улыбнулся ему. Он походил на довольного собой кота.

– Перевожу тебя на другую работу. Хочу поставить во главе одного нового важного дела.

Голда охватило дурное предчувствие.

– С этого момента наш непоседа Джек Голд займется другими непоседами, художниками. Авторами граффити! – Гунц расхохотался.

– Куда, черт дери, ты гнешь?

– Отныне ты начальник только что созданного специального подразделения по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь.

– Чего-чего?

– Уверен, лейтенант, вы слышали об этих негодниках, что разгуливают по городу и малюют разные непристойные надписи и картинки на машинах, домах и церквях ваших соплеменников.

Голд не ответил.

– Так вот, всю субботу и воскресенье, когда я отбивался от миссис Эскадириан и Эда Форби, мне обрывали телефон твои собратья по религии. Сегодня утром – тоже. С шести утра. Не будет преувеличением сказать, что эти дети Давидовы испортили мне весь уик-энд. – Гунц холодно улыбнулся.

– Давай выкладывай, Алан.

– Сейчас, сейчас. – Гунц явно любовался собой. – Так вот, как раз перед тем, как ты ввалился сюда с этой вонючей соской, я говорил с советником Оренцстайном – не самым любимым мной представителем вашей нации, – и он категорически требовал от меня принять самые решительные меры, чтобы все эти безобразия прекратились. Особенно возмутили их события прошлой ночи. Думаю, ты в курсе, что произошло?

Голд заморгал.

– Нет.

– Вот как? А я-то думал, вы между собой уже перешепнулись. – Он снова холодно улыбнулся. – Короче, прошлой ночью некий сумасшедший размалевал краской целую кучу еврейских тачек – «роллсы», «мерседесы» и прочее. Ущерб оценивается в четверть миллиона. – Гунц громко расхохотался. – Знаешь, похоже, ваши от этого далеко не в восторге, а?

Секунду Голд размышлял, стоит ли прикончить Гунца прямо сейчас, на месте. Нечто аналогичное сделал в свое время в Сан-Франциско Дэн Уайт. Но потом раздумал. Он не будет убивать его, по крайней мере пока.

– Итак, советник Оренцстайн требовал от имени своих «вест-сайдских избирателей» – но мы-то с тобой понимаем, кто на самом деле стоит за ним, – требовал, чтобы я принял срочные меры против этих «зверств». – Гунц с иронией выговорил последнее слово. – И я принял. Сказал, что создал активную, мобильную, хорошо вооруженную группу по борьбе с клеветниками и осквернителями святынь. И это ничтожество Оренцстайн был совершенно счастлив. Особенно когда я сообщил ему, что во главе этой группы будет стоять его собрат по вере. Он даже что-то о тебе слышал.

На черта мне это дерьмо, подумал Голд. Лучше уж отдать бляху, прямо сейчас. Отстегнуть и отдать. А что потом? Сидеть целыми днями в одиночестве, вспоминая о славном прошлом? Ездить на рыбалку? Заняться каллиграфией? Керамикой? Совершить самоубийство?

– Все это сущий бред. От начала до конца. Тебе, как и мне, наверняка понятно, что все эти штучки проделывает пара-другая ребятишек, каких-нибудь панков с гиперактивной щитовидкой. Им скучно. И вот они напьются пива и начинают малевать свастики на дверях туалетов, вот и все. Все это ерунда.

Гунц молитвенно воздел руки.

– Разве это моя вина, что твоим соплеменникам под каждым камнем мерещится Гитлер?

– Но я вот уже двадцать девять лет в полиции, и после этого ты хочешь заставить меня гоняться за школьниками, какими-то мелкими хулиганами?

– Да ладно, чего кипятишься? Сегодня Оренцстайн хочет представить на заседании муниципалитета билль. Хочет, чтобы осквернение святынь рассматривалось отныне как уголовное преступление, нарушение гражданских прав, что-то в этом роде. Теперь мы знаем, что «святыни» на самом деле есть не что иное, как синагоги. Кто последний раз размалевывал стены лютеранской церкви? Ну, скажи мне, было такое или нет?

– Все равно – чушь собачья.

– Чушь или не чушь, но именно так обстоят дела. Сейчас на восьмом этаже расчищают кладовую. Там будет твой офис. Офис группы по борьбе с осквернением святынь.

Мужчины смотрели друг на друга через полированный стол, яростно сверкая глазами.

– Я не согласен.

Гунц подался вперед, кипя от гнева.

– А тебя никто не спрашивает! Я приказал – значит, все! Знай свое место, лейтенант! Я твой начальник, прошу не забывать. Если не желаешь подчиняться приказам своего непосредственного начальника, клади на стол бляху сию минуту! Я давно мечтал от тебя избавиться. Я бы свободно мог тебя уволить после этого прокола с банком, просто не хотелось иметь дела с этими придурками из профсоюза. Может, у тебя и полно поклонников в нашем департаменте, Голд, но поверь – я не из их числа!

– И слава Богу! – парировал Голд.

– Мне до чертиков надоело выступать на публике, выгораживая убийц вроде тебя всякий раз, когда они разряжают свои револьверы в детей и беременных женщин!

– Да что ты знаешь об убийцах! Ты ж... ни разу не сталкивался ни с кем опаснее мелкого спекулянта! Ты ж лет как пятнадцать не выходил на улицу! А когда и выходил, то только в качестве личного шофера своего шефа.

– Я знал, что ты подонок, знал уже давно, с тех пор как ты пришил эту черную бродяжку, с которой спал! Именно такие, аморальные, бесчестные люди вроде тебя позорят полицию!

– Да любой новичок, выехавший на патрулирование, имеет большее представление о том, что такое служба в полиции...

– Чего еще ждать от таких, как ты?..

– И куда храбрее! Ты ничтожество, дерьмо! Да каждый коп в городе знает, что ты не мог ужиться ни с одним напарником! Вот почему ты всю жизнь протираешь задницу в креслах! Ни один нормальный человек не согласится с тобой работать, ты, червяк! Потому что знает, что ты можешь пальнуть ему в спину! У тебя нет, не было и не будет друзей!

– Вон отсюда! – завопил Гунц, вскакивая и указывая на дверь.

– Ладно, я уйду. Здесь воняет, только не от моей сигары!

– Вон! Пошел вон!

Когда Голд был уже у двери, Гунц крикнул ему вдогонку:

– Лейтенант Голд, извольте с часу дня приступить к своим новым обязанностям! Иначе я заберу у вас бляху и личное оружие.

Голд обернулся.

– Да пошел ты... – И вышел из комнаты.

У сидевшей за машинкой Черри Пай отвисла челюсть, а лицо побледнело. Вслед Голду все еще неслись из кабинета дикие крики Гунца.

– Ступай к своему шефу и отсоси у него! Может, тогда чуть поостынет. А то еще удар хватит бедняжку, – заметил Голд.

Черри Пай выскочила из-за стола и кинулась в кабинет Гунца, захлопнув за собой дверь и заглушив его вопли.

Голд обернулся к Хониуеллу, сидевшему на узенькой кожаной кушетке в ожидании приема. Он тоже все слышал и тоже несколько побледнел.

– Джек, какого дьявола...

– Не бери в голову, Хони, – ответил Голд и, сложив пальцы колечком, сделал ему знак «о'кей». – Я уже и за тебя с ним потолковал. Ты только упомяни мое имя.

И с этими словами он вышел.

9.35 утра

– Моя работа, миссис Фиббс, состоит в том, чтобы экономить средства нашей компании. Обычно я неплохо справляюсь с этим. И я надеюсь, что вы поможете мне делать это еще лучше.

Эйб Моррисон сидел за настоящим произведением искусства (ручная работа, девятнадцатый век), которое служило ему письменным столом. Весь офис был напичкан антиквариатом: бронзовая вешалка для шляп, массивное кресло-качалка, даже старинный водоохладитель, увенчанный диковинным стеклянным графином. С тех пор как Эстер уехала из Джорджии, ей не приходилось видеть столько старинных предметов в одной комнате.

– Вы останетесь довольны моей работой, мистер Моррисон. Можете рассчитывать на меня.

– Видите ли, миссис Фиббс, – почти не слушая Эстер, Моррисон продолжал свою заученную речь, – производство полупроводников – отрасль весьма нестабильная, сами знаете.

"Что такое нестабильная? – подумала Эстер. – И что такое полупроводники"?

– Подобно другим производителям компьютерных микрочипов, «Текно-Кэл» постоянно испытывает взлеты и падения, успехи чередуются с неудачами. Я поступил сюда на работу три года назад с тем, чтобы, так сказать, выровнять эти колебания, уменьшить их амплитуду.

Эстер кивнула.

– Должен сказать, что мне удались кое-какие несколько неортодоксальные эксперименты, благодаря которым расходы удалось уменьшить. Мы пересмотрели наши пенсионные программы, поработали над системой здравоохранения, короче, избавились от балласта, где только можно было. Вы только подумайте, миссис Фиббс, когда-то у нашей компании было кафе с персоналом в сотню человек! В каждом финансовом году оно приносило одни убытки, но никому не приходило в голову закрыть его. Теперь все обедают в фургончике, где можно купить сандвич с цыпленком, которым нас пичкали и в кафе. Кстати, поэтому оно и прогорело.

Закинув голову, Эйб Моррисон захохотал. Кожа у его глаз сморщилась от смеха, он весь излучал приятную уверенность в себе. Эстер засмеялась вслед за ним.

– А теперь мы решили избавиться от наших уборщиц. Очень уж нерентабельно держать на ставке команду из трех человек, да еще страховку им выплачивать и все такое прочее. В конечном счете получается гораздо выгоднее нанимать вольных стрелков вроде ваших работниц. Кроме того, с некоторых пор у нас стала пропадать разная мелочь – я совершенно уверен, что это работа наших бывших уборщиц. Знаете ли, они работают здесь среди ночи, без всякого присмотра: кое-кому это может показаться очень соблазнительным.

– О, мистер Моррисон, насчет нас можете не волно...

Эйб жестом остановил ее.

– Я вовсе не хотел этого сказать о вас, миссис Фиббс. О вас и вашей работе у меня самые лестные отзывы. Если бы я не доверял вам, то и разговаривать с вами не стал бы.

Эстер улыбнулась.

– Благодарю вас, мистер Моррисон.

– Ну что же, думаю, этого достаточно, миссис Фиббс. – Моррисон встал со своего вращающегося кресла викторианской эпохи. Он был невысок, полноват. Лыс и бородат – бородка у него была пегая. Одет он был в светло-желтую рубашку с короткими рукавами, обут – в туфли на резиновой подошве. Моррисон подвел Эстер к двери. – Моя секретарша покажет вам мастерские и снабдит вас всеми ключами. Вы поняли, что от вас требуется? Прекрасно. Приступайте в следующее воскресенье ночью. Это будет двенадцатое.

Эстер поспешно кивнула.

– Прекрасно. Каждую вторую пятницу на столе в приемной вас будет ожидать конверт с чеком на ваше имя. Вряд ли мы будем часто видеться – разве что возникнут непредвиденные трудности. Просто ненавижу работать сверх нормы.

Моррисон опять закинул голову и засмеялся собственной шутке. Распахнув дверь, он обратился к грудастой блондинке, заполнявшей за антикварной конторкой какой-то документ:

– Терри, будь добра, разберись с миссис Фиббс: заполните все бумажки и все такое. Потом покажи ей наши помещения.

Он протянул Эстер руку и дружески улыбнулся.

– Добро пожаловать, так сказать, на борт, миссис Фиббс!

– Благодарю вас, мистер Моррисон, – едва успела промолвить Эстер, прежде чем Эйб Моррисон скрылся в своем кабинете.

– Идите сюда, голубушка, – сказала блондинка, протягивая Эстер несколько листков бумаги и ручку. – Заполните эти бумаги, и вся ваша жизнь вновь промелькнет у вас перед глазами. В трех экземплярах.

Садитесь вон туда, а я вам чашечку кофе принесу. Вы как его пьете?

– Спасибо. Со сливками и сахаром.

Блондинка вернулась с кофе и жестянкой английских бисквитов.

– Меня зовут Терри Уолкер. Печеньице хотите?

– Спасибо, нет. А я – Эстер Фиббс.

Женщины обменялись легким рукопожатием и улыбнулись друг другу. Эстер вновь погрузилась в заполнение прилагавшихся к контракту анкет. Терри сидела за своим столом. Прошло несколько минут. Эстер корпела над вопросом: «Привлекались ли вы, ваши ближайшие родственники или кто-либо из ваших сотрудников к суду?» Машинально она открыла сумочку и начала рыться там в поисках «Салема».

– Ничего, если я закурю? – спросила она, не поднимая головы.

– Что за грязная, отвратительная привычка!

– Что? – Эстер подняла глаза: Терри смеялась, помахивая только что зажженной сигаретой. Скользнув по столу, обтянутый пушистой лиловой тканью портсигар Терри оказался в руках у Эстер. К нему тонкой золотой цепочкой была прикреплена миниатюрная золотая зажигалка. Закурив, Эстер подалась вперед и пустила портсигар по столу в обратном направлении. – Спасибо.

– Эйб – в смысле мистер Моррисон – настаивает, чтобы я бросила курить. День и ночь напролет меня терзает. Однажды я бросала уже. Давно – когда была беременна. Правда, как только родила, сразу же закурила. Он единственный мужчина, ради которого я могла бы бросить смолить.

Они понимающе кивнули друг другу.

– Мы с Эйбом скоро поженимся, – смущенно проговорила Терри.

– Поздравляю. А когда?

– В следующем месяце. Ничего такого устраивать не будем, просто в Вегас прокатимся на уик-энд. Может, даже сынка с собой прихвачу.

– Большой у вас мальчик?

– Двенадцать уже. Я замуж рано вышла. Даже слишком рано.

– Моему десять.

– Как, у вас тоже мальчик? Десять?

– На все сто десять тянет.

– Шустрый, да?

– Шустрей не бывает, Я его устроила в класс для ребят с высоким "Ай-Кью[55]55
  «Ай – Кью» (сокращенное от Intelligence Quotient) – показатель интеллекта, выявляемый с помощью системы особых тестов (англ.).


[Закрыть]. Знаете, такой умный, что это иногда меня даже пугает.

– У моего Кевина с мозгами не очень, зато парня с таким золотым сердцем не найдешь. Доброе сердце – вот что важно. И у мальчика и у мужика. Поневоле начнешь ценить доброту, когда тебя зашпыняют, как это со мной было.

– Аминь! Лучше не скажешь.

– Значит, вы знаете, о чем я толкую?

– Ох, знаю. Мне ли не знать!

Некоторое время женщины молча курили, оценивая друг друга взглядами. Эстер разглядывала Терри: чувственная блондинка была одета в строгое хлопчатобумажное платье синего цвета, но Эстер могла без труда представить ее в совершенно ином облачении – кожа, джинсы, разные рокерские прибамбасы. Девица была явно еще та. Ее выдавал рот – каждый раз, как только она открывала его.

– У Эйба тоже доброе сердце. Очень. Поэтому я и выхожу за него.

– Мне он показался очень приятным.

– О да, он отличный парень! Вам понравится с ним работать. Он оставит вас в покое, понимаете, какой это кайф! Вы делаете свое дело, и он к вам никогда не привяжется. Много ли таких боссов на свете?

– Это отлично.

– У вас уже все с этой анкетой?

– Э-э-э, ну, почти что. – Эстер решила рискнуть. – У меня некоторые трудности с вопросом номер пятнадцать.

Терри взглянула на нее, сделала затяжку и спросила, постукивая карандашом по шее:

– Это который насчет преступлений?

Эстер выдержала ее взгляд.

– Да.

Терри барабанила по горлу карандашом, получался гулко-пустой звук.

– Так вы что, к суду привлекались?

– Не я – муж. Сегодня вечером он выходит из тюрьмы округа. Отсидел ровно год плюс один день.

– За что?

– Хранение наркотиков, – быстро сказала Эстер.

– Год и день за какое-то хранение? Плохой же у него адвокат был.

С полсекунды Эстер колебалась, затем призналась:

– Вооруженное ограбление. Все дело удалось представить как тайное ношение оружия.

Не спуская глаз с Эстер, Терри несколько долгих секунд продолжала барабанить карандашом.

– А он будет здесь с вами работать? В вашу бригаду он входит?

– Нет, ни в коем случае, Терри. Семья – это одно, работа – другое.

– Вы отвечаете за это?

– Будьте уверены, Терри. Конечно, он мой муж, и я люблю его. Но «Эстерз кастодиал сервис» принадлежит мне, и только мне.

Терри улыбнулась.

– Да, это можно понять. Мне знакомо это чувство. Ох уж эти мужики! С ними жить невозможно, без них – тоже. Если бы у них не было членов, их всех надо было бы пристрелить!

Обе засмеялись.

– Послушайте, Эстер, – сказала Терри. – Вы мне нравитесь. Я всегда полагаюсь на первое впечатление. Как только я вас увидела, вы мне понравились и сразу вызвали доверие. – Понизив голос, она продолжала заговорщическим тоном: – Кроме того, если ваш мужик не собирается здесь работать, на кой хрен компании знать обо всех подробностях вашей личной жизни. Ведь на работу принимают вас, а не вашего мужа, так ведь? И вообще, мне всегда казалось, что этот пятнадцатый вопрос незаконный. Просто свинство какое-то: это же нарушение прав личности или что-то похожее. Так что пишите «нет», и пошли они все в задницу. Если вдруг когда-нибудь это всплывет и будут неприятности, скажем, что мы неправильно поняли вопрос.

– Спасибо. – Эстер подписала анкету и передала ее Терри.

– Пойдемте. – Терри взяла со стола здоровенную связку ключей. – Я устрою вам экскурсию по нашей свалке. Покажу вам все замочные скважины для этих ключей.

Эстер пошла за Терри по центральному вестибюлю. Платье Терри плотно облегало покачивающиеся при ходьбе бедра, все встречные мужчины останавливались и глазели ей вслед.

«Классно сложена девчонка!» – подумала Эстер. Неудивительно, что за босса выходит. Любой шеф на его месте стал бы к ней привязываться и что-нибудь да получил бы".

– У нас только два этажа, но некоторые офисы разбиты на такие маленькие закуточки или как их там. Вы отвечаете за уборку всех помещений в здании, кроме отдела исследований и разработок. Они сами у себя убирают. Секретность у них, понимаете ли. – Терри хихикнула.

– Туалеты на обоих этажах? – спросила Эстер.

– Да, и еще один в офисе президента, в дальнем конце коридора на втором этаже. Он вообще помещался на чистоте. Однажды уволил одного из уборщиков только потому, что обнаружил на своем унитазе волосок, который, как ему показалось, был не его собственный. Сказал, что он не потерпит, чтобы уборщики пользовались его личным туалетом.

– Спасибо за предупреждение. Если приспичит, я уже не побегу в дальний конец второго этажа. А как у вас добраться до мусорных ящиков?

– Это сзади, возле разгрузочной площадки. Туда спускаются по наклонной плоскости. А тачки всякие стоят в старой дворницкой. Пойдемте, я покажу.

Терри провела Эстер за большие металлические двери. Солнечный свет и жар ударили им в лицо с резкостью пощечины. За автостоянкой, на разгрузочной площадке, работало несколько голых по пояс мужчин. Брюки между ногами у них были мокры от пота. Некоторые прервали работу и с удовольствием пялились на Терри, вытирая лица мятыми носовыми платками, извлеченными из карманов. Один – он в одиночестве складывал какие-то ящики в углу дока – выпрямился и уставился на них. Он отличался мощнейшей мускулатурой, вся грудь и руки у него были покрыты наколками. Сложив руки рупором, он что-то прокричал. Эстер не разобрала слов.

– Э-э-э... – Терри почему-то начала запинаться. – У нас тут крысы были когда-то, но Эйб распорядился все расчистить. Так что...

Грузчик опять заорал. Остальные рабочие начали толкать друг друга локтями, прекратили работу и уставились на него.

– Так что, когда будете сгружать весь ваш мусор, старайтесь не уронить ничего на землю. Эйб говорит, что крысы – это результат небрежности.

– Что он там говорит? – Поставив ладонь козырьком, Эстер пыталась разглядеть татуированного – тот стоял на другом конце площадки.

– Кто?

– Да вон тот мужик. С той стороны.

– А черт его знает. – В замешательстве Терри заторопилась, взяла Эстер под руку. – Пойдемте. Я покажу вам помещение для персонала; раньше там кафе было: кофе, автоматы с конфетами разными, микроволновые печи...

Наконец Эстер разобрала, что вопил человек по ту сторону залитой солнечным жаром стоянки.

– Сначала жиды, а теперь еще и ниггеры! – орал он. – Значит, у тебя, как у Кевина, тоже черномазые друзья завелись? А она тоже спит с кем попало – с белыми, с черными?

Эстер остановилась как вкопанная.

– Вы слышали, что он сказал?

– Сначала жиды, а потом и ниггеры – всегда так и начинается.

Взяв Эстер за руку, Терри провела ее через дверь; они вошли внутрь.

– А, да он псих. Никто здесь на него внимания не обращает.

– Но... кому он говорил все это?

– Хрен его знает. Может, сам с собой разговаривал. Я же говорила вам, что он тронутый.

– А кто он такой?

Терри взглянула на нее.

– Честно говоря, я не знаю, Эстер. Его нанял Эйб. Я, наверное, поговорю с Эйбом, чтобы он выкинул его. В один прекрасный день этот кретин попадет в неприятную историю. – Терри стремительно шагала по вестибюлю, глаза ее загорелись. – Когда-нибудь на этой площадке кто-нибудь уронит ящик на его дурацкую башку. И чем скорее, тем лучше.

Лицо Терри приобрело выражение угрюмой решимости. Потом она приветливо улыбнулась и повернулась к Эстер.

– Я вам еще не говорила, что у нас душ есть? И мужской и женский. Так что можете им пользоваться. Пойдемте, я покажу, где это.