Текст книги "Соблазны"

Автор книги: Марлена Штрерувиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Софи играла между ними в камешки. Хелена спросила Пупсика, как дела. Что она поделывает. Пупсик загадочно усмехнулась. Хелена может быть ею довольна. Она обязательно должна зайти к ним. На Каролиненгассе. Она удивится. Она последовала Хелениному совету. Честное слово! Хелена заинтересовалась. Пупсик покачала головой. Она уж сама увидит. И еще. Еще хорошие новости. Снова появился Джек. И во всем покаялся. Кольца с изумрудами. И охотничий нож. Единственная память об ее отце. И дал Пупсику 30 000 шиллингов. За проданные кольца. "Но они же стоили целое состояние!" – воскликнула Хелена. Пупсик покачала головой. Может быть. Но ведь Джек вообще мог не появляться. И что-то ей возвращать. "Тебе надо было заявить в полицию. За ним такого много. По крайней мере, ты не собираешься за него замуж?" Пупсик улыбнулась. На Джека много наговаривают. А полиция… Хелена ведь не верит всерьез, что полиция заинтересуется ее кольцами. Застрахованы они не были. И она не знает никого, кто мог бы отлупить Джека. А это – единственный язык, который он понимает. Может понять. Пупсик говорила гордо. И вообще. Она любит его. Нет. Замуж за него она больше не собирается. Но его нужно понять. Ему нелегко живется. Он работает на этого Гуго Корпша. Все время в разъездах. Трудно. Оружие ведь не дети покупают. В конце-то концов. Хелена и не представляет себе. В пустыне. Где-то там. Джек пил из бурдюка. Бурдюк выглядел необычно. Он спросил, что это за странный бурдюк. Другие дико хохотали. А этот Гуго сказал ему, чтобы он не лажался. Конечно, бурдюк сделан из кожи черномазого. Руки – ноги обрезали и зашили. И остальные отверстия – тоже… Ха-ха. И Джека вырвало. Он пил из шеи человека. Человека, из которого сделали бурдюк. "Его что, заставляют знаться с этим Гуго?" Пупсик сочувственно поглядела на Хелену. "Если ты уж влип, – объяснила она, – тебе ни за что не выбраться. Не отпустят". Хелена же ничего не знает. Тут Хелене пришлось согласиться. Ей пришлось согласиться и с тем, что подобные истории известны всему городу. И еще худшие. И никто ничего не делает. Хелена огляделась. Девочек уже давно не было. Софи задумчиво раскладывала камешки длинными рядами. Давай говорить по-английски, сказала Хелена. Sophie shouldn't hear this[2]2
  Это не для ушей Софи (англ.).


[Закрыть]. Пупсик не отвечала. Принялась снова фотографировать Софи. Хелена смотрела на Пупсика. Как-то она вздрагивает. Дрожит. Хелена не до конца разглядела, как именно трясется у Пупсика голова. Но точно трясется. Пока Пупсик говорила, все было в порядке. И пока фотографировала. Но в промежутках – как будто трепетала. Словно внутри у нее что-то рвется. Внутри. Где-то. Хелена встала. Посмотреть, где девочки. Пошла направо по главной аллее. Девочки появились сверху. Лизали мороженое. Они купили по шоколадной трубочке. Измазали губы шоколадом. Барбара сунула Хелене в руку сдачу. Монетки и бумажки нагрелись от долгого пребывания в кулаке. Они так долго стояли. Какие-то люди все время лезли без очереди. Хелена пошла с дочерьми к Нижнему Бельведеру. Оттуда – наискосок на другую сторону. Нужно съесть мороженое, пока не видит Софи. А то она тоже запросит. Когда они вернулись к Пупсику и Софи, те уже собрались уходить. Пупсик сложила под коляску все игрушки и как раз усаживала Софи. Катарина и Барбара запрыгали вокруг коляски. Софи закричала: "Моя. Моя!" Те тоже завопили: "Моя! Моя!" И делали вид, что собираются занять коляску. Это была Хеленина коляска, и они обе некогда в ней сидели. Всякий раз, когда коляска попадалась им на глаза, начиналась одна и та же игра. С криками и хохотом они вышли из парка. У ворот Хелена заколебалась. "Сюрприз", – сказала Пупсик, взяла ее за руку и потянула за собой. Все вместе они пошли на Каролиненгассе. Поднялись по лестнице. Хелена помогла Пупсику втащить коляску. На третьем этаже ей показалось, что от слабости она сейчас потеряет сознание. Каждая ступенька превращалась в неодолимую высоту. Хелена задыхалась. Девочки давно поднялись. И нетерпеливо ждали. Софи сидела в коляске и довольно болтала. Хелена и Пупсик добрались до верха пунцовые от напряжения. Обе рассмеялись. В квартире они отправили детей в комнату Софи. Пупсик с Хеленой пошли в гостиную. Стол был придвинут к окну. Кругом бумага и карандаши. Пупсик взяла один листок. Подала Хелене. Посередине листа – путаница карандашных линий. Пупсик улыбнулась рисунку. "Полагаю, что смогу добиться своего". Закурила и принялась расхаживать по комнате. Рассказывала Хелене, что намеревается делать дальше. Как вдруг она начала все ясно видеть. Почувствовала свободу. Справилась с формой. Разве это не шаг вперед? Ей обещали выставку. Пока не точно. Но все же. Теперь – за работу. Тем временем Хелена разглядывала рисунок. Карандашная линия, начинаясь сверху, запутывалась в узел, уходила в глубину. Потом шла вправо. Хелена была тронута. Сказала Пупсику, что этот набросок кажется ей очень интересным. Обняла Пупсика. Та сказала, пусть она возьмет этот рисунок себе. Это ее заслуга. Собственно говоря. Результат долгих бесед на Вельтлинергассе. Потом Хелена и Пупсик приготовили детям ужин. Яйца всмятку и бутерброды. Все было мирно. Старшие девочки играли в малышей. Делали вид, что не умеют есть. Пачкались. Софи со смехом показывала им, как правильно едят. После ужина Хелена поехала домой. Пока ехала, положила рисунок на переднее сиденье. Рядом с собой. Дома нашла папку и положила его туда. Почему она не умеет рисовать? День прошел почти так же, как прежде. Когда Пупсик жила еще на Вельтлинергассе. Хотела рисовать. И профессор философии из Граца не успел внести беспорядок в Пупсикову жизнь.

Всю ночь трезвонил телефон. Но никто не говорил. Иногда слышалось какое-то стрекотанье. Хелена его не отключила. Звонки прекратились только к четырем утра.

В воскресенье Хелена прилегла после обеда. Девочки мастерили подарки ко Дню Матери. К этому дню в школе относились очень серьезно. Было велено купить цветную бумагу, клей, материю, кружева и нитки для вязания. Входить в детскую Хелене запретили. Хелена лежала на кровати. Нужно поговорить с Грегором. Не пришло никакого письма ни от какого адвоката. У нее оставалось 7100 шиллингов. Хенрик больше не звонил. Надо забыть его. Месячные так и не кончались. Алые потоки Больцано превратились в жидкую коричневатую мазню. Со странным запахом. Не противным. Но иным, чем обычно. Короткая острая боль прямо посередине низа живота заставляла ее время от времени останавливаться и пережидать. Пока не пройдет. И как объяснить дочкам, почему она не хочет отмечать фашистский праздник. Они-то готовятся к нему с таким усердием. Хеленино сердце забилось неровно. Она лежала и прислушивалась к нему. Тахикардия – это не страшно. Ждала, пока не пройдет. Биение сердца снова стало незаметным. Ожидание усыпляло. Она задремала. Уснула. Наверняка уснула. И вот в какой-то момент, совершенно неожиданно, ни с того ни с сего, вдруг встал вопрос: "Ну вот. А что, если у тебя окажется рак груди. Что ты тогда будешь делать?" Горячим комом он поднялся по грудине и перехватил горло. Этой весной 1989 года во всех газетах только и писали что о раке груди. И о шансах на жизнь, если заболеешь. Хелена читала статью, разоблачавшую ложь с помощью статистики. Там говорилось, что в среднем больным остается пять-семь лет. Те, у кого болезнь диагностировали на ранней стадии, все это время лечились. Врачи зарабатывали. У тех, кому диагноз не поставили, болезнь прогрессировала. Они умерли. Но до того жили спокойно. Обе группы больных прожили приблизительно одинаковое время. Рак груди. Им заболевают такие, как она. Женщины с гендерными проблемами. Не могущие управлять собственной сексуальностью. Замученные бытом. Недостаточно долго кормившие грудью. Хелена повернулась на бок. Закрыла лицо руками. Менее страшно от этого не стало. Она перевернулась на другой бок. Встала. Пошла в ванную. Заперлась. Расстегнула блузку. Прощупала свои груди. Грудь под руками была теплой. Соски напряглись и мягко уперлись в ладони. Она начала играть с ними. Рассматривала себя в зеркале. Услышала, как кто-то из девочек прошел в кухню и налил в стакан воды. Если бы она была мужчиной, она бы считала себя привлекательной. Разве не похожа она на Изабель Юппер? Она подалась навстречу отражению. В грудях узелков не прощупывалось. Пока нет, подумала она. При этой мысли неожиданно навалилась страшная ненависть. Бушевала в желудке. Со стороны же затылка одновременно опускалась давящая безысходность ее положения. Хелена расстегнула джинсы. Спустила до колен. Сунула в трусики правую руку. Левой гладила груди. И в ярости терзала себя правой рукой. Нагнулась еще дальше. Глядела при этом себе в глаза. Как на мгновение радужка беспомощно сжалась в узкое кольцо, а зрачки расширились до огромных черных дыр, сквозь которые она глядела внутрь себя. И тут же ей стало дурно. Она вымыла руки и дрожащими пальцами привела одежду в порядок. Снова прилегла. Не закрывая двери спальной. Девочки то и дело ходили туда-сюда. С деловым видом. Таинственно улыбались и махали ей руками.

Хелене поручили выбрать лучший отель в Зальцбурге. Для Нестлера. И спутников. И не "Австрийский двор". Поближе к природе. Так лучше. В таких случаях. Герр Надольный глядел на Хелену, ища сочувствия. Она могла бы тут же предложить отель "Гайсберг". Там она всегда останавливалась с отцом. Они приезжали на два концерта во время Зальцбургского фестиваля. С тех пор, как ей исполнилось четырнадцать. Пять дней в Зальцбурге с отцом. Потому что ему хотелось слушать музыку. А мать ездила в санаторий. Всегда в то же самое время. В Аббано. Хелена вернулась к себе в комнату. Звонила, наводя справки. Потом сказала фрау Шпрехер, что ей надо в турбюро. Взять проспекты. Тогда Нестлер сможет сам посмотреть. Хелена поехала на трамвае к опере. Там в агентстве выбила у скучающей блондинки с ярко-красным маникюром проспекты и прайс-листы. Поехала обратно. Вышла на Шварценбергплац. Пошла мимо Хюбнера в городской парк. Дошла до кафе и села за столик на террасе. Справа. У самой стены. На обед подавали лапшу с ветчиной и зеленый салат. Хелена заказала еще маленькую кружку пива. От пива она почувствует себя усталой. Хелена взяла газету. Ей представлялось, что она сбежала откуда-то. Солнечный свет сочился сквозь оранжевые зонтики. Все посетители выглядели здоровыми. Загорелыми. Хелена предвкушала обед. Перед ней стояло пиво. Она читала в "Кронен-цайтунг" гороскоп. Над ним – фотография улыбающейся фрау Хельги. Хелене были обещаны любовные радости и важные встречи. Прибыла еда. Лапша переварена. Копченое мясо крошилось. Ветчина с лапшой была воспоминанием о возвращении домой после долгого школьного дня. Ее ставили в духовку, чтобы не остыла. Прилетели воробьи. Сели на край стола и подбирались к еде. Хелена прогнала их. Вблизи птицы выглядели грязными и растрепанными. Хелене хотелось выпить кофе с молоком. Надо возвращаться на работу, думала она. Огляделась в поисках официанта. Первой увидела Пупсика. Пупсик за руку с Софи вышли из-за дома. Они шли к террасе. Хелена уже собралась поднять руку и окликнуть Пупсика. Пупсик остановилась у столика на солнце. Следом подошел Грегор с коляской Софи. Поставил коляску в угол и сел рядом с Пупсиком. Софи громко и возбужденно требовала чего-то. Грегор встал и вынул из коляски плюшевого зверя. Подал зверушку Софи. Что-то сказал. Потом всех троих заслонил официант. Хелена встала и вошла в помещение. Старательно избегая смотреть на столик у балюстрады. Стояла в ресторане. За одним из столиков сидела пожилая пара. Больше – никого. Официант пробежал мимо. Счет, окликнула она его. Он не услышал. Или не хотел слышать ее. Хелена боялась, как бы не вошли Пупсик или Грегор. Направляясь в туалет. И не застали бы ее. Хелена взяла меню и подсчитала, сколько с нее причитается. Достала из сумочки деньги. Так быстро, как только смогла. Положила деньги на столик. Крикнула официанту, что деньги там. Ей нужно уходить. И выбежала на улицу. Пошла в сторону музея прикладного искусства. Быстро. Не поехала на трамвае. Она чувствовала, что двигается. В то же время она застыла. Оцепенела. Больше не чувствовала ничего. Хотелось побежать. Бежать. Идти. Без конца. Или спать. Долго. Всегда. Хелене не хотелось думать, что все это означает. К ее детям. К своим детям. Ни к одной из девочек Грегор никогда не склонялся так. И не подавал им плюшевых зверей. Так. С такой любовью.

Дойдя до Ринга, Хелена уже не была уверена, что на самом деле видела их. В бюро Надольный велел узнать, дают ли при покупке железнодорожных билетов чек. Надольный был возбужден. В нервном оживлении. Хелена позвонила. Выяснилось, что она была права. Чеков не дают. Покупаешь билет. Он действителен три месяца. Его можно сдать. Но Надольному требовалось официальное подтверждение. Он делал загадочный вид. Потом, однако, все рассказал. Не смог сдержаться. Он таки нашел манекенщицу. Хозяин агентства был у него в долгу. И уговорил даму. А она понравилась Нестлеру. Он просто с ума по ней сходит. И теперь нужно организовать уик-энд. Дама ни на что не соглашается. Пока. Как дела с отелем? Хелена позвонила в "Гайсберг". Был свободен один люкс и один номер на двоих. Двух люксов нет. Да. Хорошо. Она согласна. Люкс и номер на двоих. Да. С пятницы до понедельника. Она положила листок Надольному на стол. Надольный стоял у окна и глядел на улицу. Спросил Хелену, знает ли она, в чем самая глупость. Хелена посмотрела на него. "Он не охотник. Не охотится. Был бы он охотником. Все было бы куда легче. Охота. Это я могу организовать в любую минуту". Хелена вернулась к своему столу. Села. Представляла, чем могла бы разрешиться сцена в парке. Она могла бы подойти к ним. И поздороваться. Очень холодно. Что-нибудь сказать. И отойти. Пусть сидят. Повернуться и уйти. Уйти. Прочь. Улыбнуться Софи. Ребенок ведь ни при чем. И уйти. Не скандалить. Но Хелена знала, что не смогла бы. Она бы расплакалась. Хелена решила напиться. Минуту, когда она останется одна и будет бесконечно представлять себе это. Оттянуть эту минуту. И боль. И не говорить. Ни за что. Ни с кем, не рассказывать. Фрау Шпрехер сказала, а не уйти ли ей домой. На сегодня. Хелена спросила Надольного, нет ли еще каких поручений. Надольный снова стоял у окна и пил ундерберг. Хелена купила большую упаковку. Надольный ничего не возразил против такого самоуправства. Теперь левый нижний ящик его стола был полон маленькими бутылочками. Хелене пришлось уйти. Пойти домой.

Хелена выпила две бутылки белого вина. Потом рюмку бурбона. Бутылка была еще почти полной. Она начала, пока девочки еще ужинали. Потом смотрела телевизор и заставляла себя отпивать по глотку бурбона каждые двадцать минут. Поставила будильник на телевизор. Как будто ей надо было пунктуально и регулярно принимать гомеопатические капли. Девочки мирно уснули. В десять зазвонил телефон. Хелена не подошла. Продолжала пить. Виски в бутылке убавилось мало. Но до кровати она добралась с трудом. Когда легла, все кругом закружилось. Она положила подушки друг на друга. Пришлось изо всех сил стараться, чтобы собрать их и уложить. Но голова кружилась уже не так сильно. И удалось заплакать. Хелена плакала над тем, что коляска, над которой так по-другому и с такой естественной любовью наклонялся Грегор, была той самой, в которой некогда сидели ее девочки.

Когда на следующее утро Хелена пришла на работу, там уже ждал доктор Штадльман. Следует сделать первые снимки. Хелена чувствовала себя отвратительно. Она попыталась хоть как-то помочь горю косметикой. Потом опять все смыла. Руки не слушались. Тушь размазалась. Тени – кое-как. Румяна – пятнами. Бледная кожа – в крупных порах. Глаза опухли. Хелена продремала до двух. Потом ее начало тошнить. Свет был слишком ярким. Люди говорили слишком громко. По дороге на работу Хелена все время опаздывала тормозить. Или трогаться. Чувствовала себя вялой. Одновременно обострились все чувства. Доктор Штадльман испытующе посмотрел на Хелену. Ничего не сказал. Хелена даже не пыталась делать вид, что все в порядке. Спрашивала себя, отчего не приняла успокоительное. То, что ей дал доктор Штадльман. Пришла манекенщица. Изящная. Но не так молода, как на фотографиях. На ней была исключительно короткая мини-юбка, кожаная куртка и что-то вроде купального лифчика. Она спросила у фрау Шпрехер, к кому ей обратиться. Та молча указала на дверь Надольного. Надольный громко и сердечно поздоровался с ней. Потом закрыл дверь. Фотограф опаздывал. Хелену попросили подать кофе в кабинет Надольного. Весь кофейник. Хелена попросила фрау Шпрехер заменить ее. Та откликнулась на просьбу. Но неохотно. Потом пришел Надольный и достал из холодильника бутылку шампанского. Доктор Штадльман уселся в кресло за Хелениным столом. Ей пришлось сесть в кресло для посетителей. Очень неудобное. Хелене все время казалось, что она теряет сознание. Такое ощущение, словно жизнь вытекает из тебя. Это показалось ей забавным. Сидеть. Стараться сохранять вертикальное положение. Если она все-таки упадет в обморок, доктор Штадльман не сможет ее поднять. Хелена оставалась в сознании. Упасть в обморок – слишком много хлопот. Они сидели молча. Ждали. Доктор Штадльман подкатился в кресле к Хелене. Не больна ли она? Хелена улыбнулась. "Я вчера напилась, не слишком удачная идея, как мне теперь кажется", – сказала она. Доктор Штадльман подъехал к ней вплотную. Обхватил ее и положил правую руку ей на спину. Хелена чуть не рассмеялась. Штадльман прошептал: "Т-с-с!" Так они сидели долго. Хелена чувствовала, как он дышит. Глубоко и равномерно. Хелена взглянула на него. Он закрыл глаза. Все это было ей неприятно. Она подумала, что его следует оттолкнуть. Она чувствовала себя стесненной. Утесненной. Потом ощутила, как ей становится все теплее. Она улыбнулась и шепнула: "Мне кажется, достаточно". Штадльман снова прошипел: "Т-с-с!" В комнату вошла фрау Шпрехер и тут же испуганно выскочила. Доктор Штадльман продолжал крепко обнимать Хелену. Ей стало неловко. Замешательство росло, однако прошла тяжесть в желудке. Голове стало легче. Исчезло желание умереть на месте. Хелена выпрямилась и оттолкнула доктора Штадльмана. Тот открыл глаза. Они поглядели друг на друга. Хелене хотелось сказать что-нибудь. Спасибо. Или. Как ей стало хорошо. Она ничего не сказала. Хотелось спать. Слишком, чтобы еще говорить что-то.

Нестлер пришел одновременно с фотографом. Фотограф казался каким-то загнанным. Он вообще-то фоторепортер. Он согласился только ради Надольного. Нестлер исчез в кабинете Надольного. Поднялся шум. Женщина звонко смеялась. Фотограф бродил по комнатам, выбирая место съемки. Решил фотографировать в приемной. Там лучший свет. Доктор Штадльман принес свои фотопринадлежности. Кофр у него был больше, чем у фотографа. Он задавал фотографу профессиональные вопросы об освещении, экспозиции, объективе. На большую часть вопросов фотографу нечего было ответить. Тогда он сказал, что просто снимает. Ему неизвестно, что там происходит в деталях. Его интересует только, что получится. Доктор Штадльман принялся объяснять. Фотограф окончательно разнервничался. И рассердился. Он все передвигал оба юпитера и спрашивал, нельзя ли наконец начать. В конце-то концов. Он тут собирался фотографировать. А не сдавать экзамены. Доктор Штадльман поджал губы. Хелена сходила за манекенщицей. Надольный и Нестлер встали в дверях и наблюдали. Фотограф спросил, обязательна ли при съемке публика. Он бы тогда брал входную плату. Он хочет остаться с моделью с глазу на глаз. Пусть ему объяснят, что от него требуется. И дадут работать. Спокойно. Пожалуйста. Доктор Штадльман настаивал на своем присутствии. А Надольный с Нестлером могут дальше пить шампанское. Фрау Гебхард тоже должна остаться. Он хочет ей показать, как прикрепляются аппликаторы. Чтобы потом она могла сделать это и без него. Модель стояла посреди приемной и все спрашивала, когда же ей раздеваться. И долго ли еще будут устанавливать свет. И не следует ли ей снова напудриться. Штадльман сказал ей, что лицо ему вовсе не нужно. Надольный и Нестлер подошли ближе. Доктор Штадльман твердо сказал, что, по его мнению, юной даме совершенно ни к чему раздеваться. Пусть только юбку снимет. Надольный и Нестлер подошли еще на шаг. Манекенщица подошла к Нестлеру. Поглядела на него снизу вверх. Она здесь для того, чтобы сниматься обнаженной. Это совсем другой тариф. Для съемок в одежде она бы не стала вставать в такую рань. Чтобы прошли все следы. И от белья тоже. Нестлер обнял ее за плечи. Развернул. Они стояли рядом. Нестлер обнимал женщину. Разумеется. Речь идет только о съемках без одежды. На фотографиях своей продукции он не желает никаких лямок. Это он сказал Штадльману. Штадльман отвернулся. Женщина разделась. Стояла нагишом, а Штадльман принялся прикреплять аппликаторы. Разъезжал в кресле и подтягивался на руках. Наложил один аппликатор модели на затылок. Фотограф и Штадльман сфотографировали затылок. Потом бедра с аппликатором. Предплечье. Колено. Надольный и Нестлер глазели. Переглядывались. Хелену радовало, что они хотя бы не подталкивают друг дружку локтями. Через некоторое время вернулись в кабинет. Слышно было, как они там смеются. Манекенщица принялась капризничать. Не стояла спокойно. Начала делать замечания. Насчет аппликаторов. Они щекочутся. Ей не нравится чувствовать их на коже. Спросила фотографа, хотелось бы ему, чтобы ему такое приделали. Спросила Штадльмана, по какому праву он ее фотографирует. Ей вовсе неохота попасть в какую-нибудь коллекцию. Доктор Штадльман спокойно поинтересовался, уж не полагает ли она, что его занимают подобные картинки. Женщина поглядела на его огромные черные ортопедические ботинки и щиколотки в аппарате, прикрытом штанинами. Пожала плечами. И снова испортила снимок. Хелена стояла в углу. Фрау Шпрехер укрылась на кухне. Сидела там и курила. Хелена не решалась просто уйти. Штадльман все время обращался к ней. Говорил о действии. О том, как накладывать аппликаторы. И о том, как изменится воздействие, если они сдвинутся. Хелена кивала. Потом модель окончила съемки. Просто натянула юбку. Засунула трусики и колготки в сумочку. Надела туфли. Через голову натянула верхнюю часть своего туалета и ушла к Нестлеру и Надольному. Сказала, что проголодалась. Фотограф собирал свои принадлежности. Хелена спросила Штадльмана, все ли это снимки, что нужны ему. Тот кивнул и тоже принялся укладывать фотопринадлежности в кофр. Из кабинета вышли Нестлер и Надольный с моделью. Они идут обедать. Фотографу понадобилось коротко переговорить с Надольным. Они вернулись в кабинет. Потом все ушли. Никто не заговорил с доктором Штадльманом. Нестлер, судя по всему, делал это намеренно. Хелена чувствовала собственную беспомощность. Спросила у Штадльмана, не пообедать ли им вместе. Тот отказался. Это слишком утомительно для него. Ему нужно домой, машину он оставил внизу. Потому что некоторые люди должны работать. Хелена извинилась за остальных. Они могли бы перекусить прямо здесь, она сходит и все принесет. Или его ждет с обедом матушка, и поэтому ему надо домой? Хелене удалось уговорить Штадльмана не уезжать. Она оставила их с фрау Шпрехер. Уходя, слышала, что они заговорили о воздействии магнитных аппликаторов на животных. Хелена отправилась в лавку и купила колбасы. Сыру. Салат. Воду. Яблочный сок. Хелена с удовольствием выпила бы пива. Но не рискнула. Когда она вернулась, фрау Шпрехер уже накрыла все для междусобойчика на столе для совещаний в кабинете Надольного. На затылке у фрау Шпрехер был магнитный аппликатор. От болей в шейном отделе позвоночника. У стола Хелена замешкалась. Фрау Шпрехер успокоила ее. Сказала, что те сегодня уже не вернутся. Хелена прикидывала, вернет ли ей Надольный деньги за провизию. Она потратила 289 шиллингов. А остается у нее всего 6621 шиллинг.

Хелена была одна в квартире. Она вернулась домой и обнаружила записку. Бабушка взяла девочек с собой к подруге. Там они поужинают и к девяти вернутся. Девочки пририсовали сердечки и передали поцелуи. Хелена села в кресло. Слишком устала, чтобы стоять. И слишком устала, чтобы лечь спать. Боялась лечь. Уйти в матрас так, что перестанет хватать воздуха. Она откинулась на спинку кресла. Закрыла глаза. Голова больше не болела. Казалось, что она где-то далеко. Далеко-далеко. Но ясная. В ней достаточно места для вопросов, когда позвонит Хенрик, почему он не звонит, позвонит ли когда-нибудь вообще. Хелена заплакала. Волна горечи поднялась в животе, прокатилась по груди до глаз. Потекли слезы. Сочились сквозь зажмуренные веки, она всхлипывала. Рыдания сотрясали ее. Он нужен ей. Ей нужен Хенрик. Всегда был нужен. Ей хотелось, чтобы он опустился перед ней на колени. Чувствовать его. Его тело рядом со своим. Сейчас. Немедленно. Она прорыдала три часа, но чуда не случилось. Хенрик не появился. Звонил телефон. Хелена не брала трубку. Вдруг это Пупсик. Что тогда сказать. Но Хенрик… Что, если это был Хенрик? До последней минуты она любила его. А теперь все миновало. Если бы она умерла, эта любовь длилась бы. Бесконечно. Хелена все снова вспоминала, как Грегор входит на террасу. Естественно. Беззаботно. Играя в семью с ее лучшей подругой. Ее нет. Она не существует. Как он шел, забыв о собственных детях. Отец Софи. И Хенрик, наверное, в это же самое время так же беззаботно шел по какой-нибудь террасе. Какой тогда смысл умирать? Представив себе, что ее дочерям предстоит все то же самое, она снова разрыдалась. Непременно предстоит. Снова зазвонил телефон. Хелена плакала. Винила себя. В конце концов, это всего лишь ее личное горе. Касается только ее. Это главное. Ведь может случиться столько ужасного. Дочка заболеет. Или умрет. И что тогда. За окнами садилось майское солнце. Ветки деревьев гнулись под ветром. Сквозь кроны видно розово-оранжевое вечернее небо. Хелена сидела в кресле. Не меняя позы. Она измучилась. Думала, что должна бы радоваться. Вообще-то. У нее не было случая высказать все это Хенрику. Она вообще мало разговаривала с ним о любви. Как правило, просто смотрела на него, когда он говорил, что любит ее. Не хотела показаться смешной. Очень смешной. Как с Алексом. Или тем более – с Грегором. Нет. Что угодно, только не это. Держись, думала она. Держись. И сидела неподвижно. Тело больше ни на что не реагировало. Потом она встала. Поменяла девочкам постельное белье. Те вернулись в большом возбуждении. У бабушкиной подруги они видели собак. Тетя Зойтер и им может достать собачку. Они хотят собаку. Они все будут делать. И будут любить собачку. Хелене не хотелось спорить. Это нужно очень основательно обдумать. А им пора купаться, и побыстрее. Если они хотят, она почитает им вслух. Дети нехотя отправились купаться. Хелена почитала им "Дон Кихота".

В десять часов зазвонил телефон. Хелена выдернула вилку из розетки и пошла спать.

На следующий день все долго спали. Была суббота. Хелена проснулась от звонка в дверь. Она не вынула ключ из замка. Не хотела, чтобы Грегор застал ее врасплох. Хелена хотела поменять замок. Но это слишком дорого. Хелена надела халат. Даже не взглянула в зеркало. Грегор теперь обойдется и так. Ее даже радовала возможность предстать перед Грегором в затрапезном виде. Все равно она его не впустит. Хелена накинула цепочку и приоткрыла дверь. "Мы еще спим. Твоя мать очень поздно вернулась вчера с девочками", – сказала она в щелку. "Тогда нужно сварить кофе. Уже почти одиннадцать", – отвечал Хенрик. Хелена захлопнула дверь. На миг застыла. Потом сбросила цепочку. Снова открыла дверь. Оставила ее открытой и помчалась в ванную. Пусть он посидит в гостиной. Она сейчас, крикнула сквозь закрытую дверь ванной. Хелена умылась. Намочила в ледяной воде губку и положила на глаза. От холода заломило скулы и надбровья. Хелена накрасилась. Тут же умылась снова. Ничего не поделаешь. Она ужасно выглядит. Она пошла на кухню и принялась варить кофе. Пошла поднять девочек. Катарина сидела за своим столом и рисовала. Барбара спала. Хелена отправила Катарину в ванную. Вернулась на кухню. Хенрик сидел в гостиной. Хелена позвала его на кухню. Он стал ей чужим. Она не понимала, о чем с ним говорить. Хенрик выглядел отдохнувшим. Поздоровевшим. Свежим. Он не смог дозвониться до нее. Поэтому взял и пришел. Это правильно? А то он может уйти и вернуться позднее. Хелена долго молчала. Доставала еду. Посуду. Приборы. Сначала всем надо позавтракать, сказал Хенрик. Поговорим потом. Они сидели за столом на кухне. Завтракали. Катарина оделась. Барбара сидела в халате. Бурчала в свою чашку с какао, что могла бы еще спать да спать. Хелена не успела одеться. Собиралась привести себя в порядок, пока все завтракают. В дверь позвонили. Громко. Нетерпеливо. Несколько раз. Хелена как раз клала себе сахар в кофе. "Это папа!" – закричала Барбара и бросилась к двери. Хелена хотела позвать ее обратно. Но как? Крикнуть: "Не смей открывать своему отцу!"? Барбара повернула ключ, который продолжал торчать в замке. Дверь распахнулась. Барбара бросилась Грегору на шею. "Папочка!" Она потащила Грегора на кухню. К столу. Достала ему чашку и тарелку. Хелена видела всю картину глазами Грегора. Робкая Катарина ушла в себя. Хелена только что из постели. В халате. Хлопочет по хозяйству. Волосы схвачены резинкой. Бледная. Морщины от уголков глаз резкой линией тянутся к щекам. От слез. Круги под глазами у Хелены бывали и после бурных ночных ласк. Кому это знать лучше, чем Грегору. И еще Хенрик. Незнакомый мужчина за столом на Грегоровом месте. Завтракает. Для Грегора Барбаре пришлось притащить кресло. Хенрик тут же встал, чтобы поздороваться с Грегором. Барбара сказала ему: "Это мой папа!" Хенрик пожал Грегору руку. Барбара подвинула ему кресло. Он сел рядом с Катариной, пившей какао. Ничего не говорившей и за всем внимательно наблюдавшей. Хелена налила Грегору кофе и пошла одеваться. В ванной до нее дошло, насколько эти мужчины похожи. Оба стройные. Хенрик выше. Оба брюнеты со светлыми глазами. У Хенрика волосы темнее. И длиннее. Но в остальном… Одинаковая манера одеваться. Хенрик был на десять лет младше Грегора. Как минимум. Хелена не знала точно, сколько лет Хенрику. Хелена умылась. Потом присела на край ванны и задумалась. Почему приехал Хенрик? Он же ни разу не позвонил. А обещал звонить каждый день. Почему появился Грегор. Как с ним говорить. Что у них с Пупсиком. Существует ли еще фрау Гертнер. Больше всего Хелене хотелось уйти и бросить их всех. Но на это не хватало эмоций. Вдруг все чувства ушли. Она умолкла. Внутренне. И ничего ее не удивляет. Хотелось залезть с головой под одеяло. Хелена открыла душ. Смотрела на воду и слушала, как она шумит. Потом вернулась к действительности. Вымылась. Мыться, особенно тереть спину, было утомительно. Краситься не стала. Если она кому-то нужна, пусть принимает ее такой как есть. Оделась и вернулась к завтраку. Катарина ушла. Мужчины углубились в разговор об итальянской политике. Барбара сидела с ними и слушала. Хелена начала убирать со стола. Хенрик вскочил и принялся помогать. Грегору тоже пришлось помочь. Складывая посуду в посудомоечную машину, мужчины продолжали беседовать. Хелена взяла газету, что принес Грегор, и села в гостиной. Дома ничего нет. Срочно нужно в магазин. Вчера она ничего не сделала. Уйти, пока здесь Грегор. Или заставить уйти Грегора. Мужчины стояли в кухне и разговаривали. Потом Грегор ушел. Попрощался с дочерьми. У него нет времени, чтобы пойти с ними куда-нибудь. Ему нужно работать. "Большой привет Пупсику!" – крикнула ему Хелена из гостиной. Грегор подошел к двери. Посмотрел на нее. "Что ты имеешь в виду?" – спросил он. Хелена рассмеялась. "Молчать!" – прошипел он. На мгновение его лицо исказилось от ярости. В ответ Хелена улыбнулась. Грегор немедленно снова обернулся к девочкам. Подчеркнуто ласково отвечал на упрек Барбары в том, что у него никогда нет для них времени. Хелена смеялась. Грегор ушел, хлопнув дверью. Хенрик пришел из кухни и сел рядом с Хеленой. Она еще долго смеялась.