Текст книги "Все о Томе Сойере и Гекльберри Финне (сборник)"

Автор книги: Марк Твен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 55 страниц)

Глава двадцать вторая
ГЕК ФИНН ЦИТИРУЕТ БИБЛИЮ

Том вступил в Новое общество – «Юных друзей трезвости», так как членам этого общества выдавали шикарные «знаки отличия». С него было взято обещание никогда не курить, не жевать табаку, не ругаться скверными словами. После этого он открыл одну новую истину: если хочешь, чтобы человек что–нибудь сделал, пусть даст зарок, что не станет делать этого во веки веков. Вернейший способ! Тому тотчас же мучительно захотелось и ругаться, и пьянствовать. Это желание росло, и только надежда, что скоро может представиться случай покрасоваться перед публикой в пунцовом шарфе, удерживало его, а то он непременно ушел бы из общества. Приближалось Четвертое июля; [37]37
  Четвёртое июля – праздник в Соединённых Штатах Америки: годовщина «Декларации американской независимости» (1776 год).


[Закрыть]впрочем, на третьи сутки после того, как он пробыл в веригах трезвости, он перестал о нем думать и возложил все свои надежды на старого мирового судью Фрезера, который лежал при смерти; вероятно, судье будут устроены пышные похороны, так как судья важная персона. И тогда, на его погребении, можно будет щеголять пунцовым шарфом. Три дня подряд Том проявлял глубокий интерес к состоянию здоровья судьи и с душевным волнением справлялся, как он себя чувствует.

Иногда надежды Тома поднимались на такую высоту, что он дерзновенно вынимал, из комода свои знаки отличия и примерял их перед зеркалом. Но судья чувствовал себя то лучше, то хуже. Наконец разнесся слух, что ему сильно полегчало, а потом – что он и совсем поправляется. Том был так возмущен, будто над ним насмеялись. Он тотчас же вышел из общества. И что же? Ночью судье стало хуже, и он умер. Том решил, что после этого никому невозможно верить. Похороны были – роскошные. Юные члены общества трезвости так важно шагали в процессии, что их бывший товарищ чуть не лопнул от зависти. Зато теперь Том был вольная птица – это тоже чего–нибудь стоило! Он мог пьянствовать и ругаться сколько душе угодно. Но странное дело! Теперь ему уже не хотелось. Именно потому, что не было никакого запрета, все его греховные желания исчезли и потеряли свою привлекательность.

Вскоре Том с удивлением заметил, что каникулы, о которых он столько мечтал, становятся ему как будто в тягость.

Он начал было вести дневник, но за три дня не случилось никаких происшествий, и он бросил.

Но вот в городок приехал негритянский оркестр и произвел на всех большое впечатление. Том и Джо Гарпер собрали свой оркестр из ребят и были счастливы целых два дня.

Даже пресловутое Четвертое июля прошло неудачно: лил дождь, процессия не состоялась, а величайший человек в мире (так, по крайней мере, думал Том), мистер Бентом, настоящий сенатор Соединенных Штатов, принес ему оплошное разочарование, ибо оказался отнюдь не великаном двадцати пяти футов росту, а самым заурядным человечком.

Приехал цирк. Мальчики три дня после того давали цирковые представления в палатке из дырявых ковров, взимая за вход с мальчиков по три булавки, а с девочек по две; но потом и это надоело.

Затем явились гипнотизер [38]38
  Гипнотизером называется человек, могущий усыплять людей искусственным способом и подчинять их своей воле. В Америке гипнотизированием нередко занимались шарлатаны, показывавшие своё искусство за деньги.


[Закрыть]и френолог, и после их отъезда стало еще скучнее.

Иногда устраивались вечеринки для мальчиков и девочек, (Но они бывали так редко и доставляли так много веселья, что промежутки между ними ощущались, как боль.

Бекки Тэчер уехала на лето с родителями в свой родной городок Константинополь, и с ее отъездом померкла вся радость жизни.

Страшная тайна убийства была для Тома непреодолимым страданием. Она, словно язва, терзала его упорной, неутихающей болью.

Потом пришла корь.

В течение двух долгих недель Том провалялся в постели, как узник, умерший для мира и для всех человеческих дел. Болезнь была тяжелая, ничто не интересовало его. Когда он наконец встал на ноги и в первый раз поплелся, шатаясь, по городу, он везде нашел перемену к худшему. В городке началось возрождение религии, и все стали толковать о «божественном» – не только взрослые, но даже малые дети. Том прошел весь город из конца в конец, страстно надеясь увидеть хоть одного грешника, но и тут его ждало разочарование. Он пошел к Джо Гарперу, но тот изучал евангелие, и Том, грустный, поспешил уйти от этого унылого зрелища. Он стал разыскивать Бена Роджерса, но оказалось, что Бен посещает беднейших жителей и при этом таскает с собою корзину, полную религиозных брошюрок. Когда он наконец разыскал Джима Холлиса, тот стал уверять, что небо послало Тому корь для того, чтобы он покаялся в своих прегрешениях. Каждая новая встреча прибавляла еще одну тонну к той тяжести, которая душила его; в полном отчаянии он кинулся искать пристанища в объятиях Гекльберри Финна, но и тот встретил его текстом из библии. Этого Том не выдержал: сердце его разорвалось; он еле добрел до дома и упал на кровать, чувствуя, что во всем городе он – единственный грешник, обреченный на вечные муки в аду.

Ночью разразилась страшная буря с проливным, дождем, зловещими раскатами грома и ослепительными молниями.

Том закутался в одеяло с головой и в ужасе ждал своей гибели: у него не было ни тени сомнения, что вся эта суматоха затеяна из–за него. Он был уверен, – что своими грехами истощил долготерпение господа бога и теперь ему не будет пощады. Если бы кто–нибудь вздумал выдвинуть артиллерию против ничтожной букашки, Том счел бы это напрасной тратой сил и снарядов, но он вовсе не находил странным, что небеса соорудили дорогостоящую грозу, чтобы сокрушить такую букашку, как он.

Мало–помалу гроза стала затихать и прошла, не выполнив своей главной задачи. Первым побуждением мальчика было возблагодарить господа бога и мгновенно исправиться, вторым – подождать еще немножко, так как не похоже на то, чтобы гроза разразилась опять.

На следующий день снова пришлось приглашать докторов: болезнь Тома возобновилась. Три недели, в течение которых Том пролежал на спине, показались ему на этот раз целой вечностью. Когда наконец он вышел из дому, он даже не радовался, что смерть пощадила его. Он помнил, каким одиноким и бесприютным был он в последнее время. Он лениво побрел по улицам и увидел, что Джим Холлис вместе с другими мальчишками судит кошку за убийство птички. Жертва кошки находилась тут же. Дальше в укромном закоулке сидели Джо Гарпер и Гекльберри Финн и уплетали краденую дыню. Бедняги! К ним, как недавно к Тому, вернулась их недавняя болезнь.

Глава двадцать третья
СПАСЕНИЕ МЕФФА ПОТТЕРА

Наконец сонная атмосфера всколыхнулась – и очень сильно: назначен был день суда над убийцей. В городке только об атом и говорили. Том не знал, куда деваться от разговоров. При каждом намеке на убийство сердце у него так и вздрагивало. Нечистая совесть внушала ему, что такие разговоры ведутся при нем неспроста, что ему расставляют сети. Правда, он не давал себе ясного отчета, как могут заподозрить его в том, что он знает хоть что–нибудь об этом убийстве, но все же городские кривотолки не могли не тревожить его. Его то и дело бросало в озноб. Он увел Гека в укромное место, чтобы поговорить по душам. Нужно же хоть на короткое время дать волю языку и разделить с товарищем по несчастью свое тяжелое бремя! К тому же он хотел убедиться, что Гек не проговорился.

– Гек, ты кому–нибудь говорил насчет этого?

– Насчет чего?

– Сам знаешь…

– Понятно, нет.

– Ни слова?

– Ни единого словечка, провались я на этом месте! А почему ты спрашиваешь?

– Да так, я боялся.

– Ну, Том Сойер, нам и двух дней не прожить бы, если бы мы проболтались. Ты ведь сам знаешь.

Тому стало немного легче. Помолчав, он спросил:

– Гек, тебя никто не может заставить проговориться?

– Меня? Ну уж нет! Разве только мне захочется, чтобы этот дьявол метис утопил меня в реке, – тогда, пожалуй…

– Значит, все в порядке. Я так думаю, что, пока мы держим язык на привязи, никто нас не тронет. А все–таки давай поклянемся опять. Так будет вернее!

– Ладно.

И они опять дали друг другу торжественную и страшную клятву.

– А что говорят, Гек? Я столько наслушался разных историй.

– Что говорят? Да все одно: Мефф Поттер, Мефф Поттер, Мефф Поттер. Меня даже в пот кидает – прямо ушел бы и спрятался.

– Вот–вот! И со мной то же самое. А ведь его дело пропащее! Ему крышка. Тебе его не бывает жалко… иногда?

– Очень часто… да, очень часто. Правда, он человек непутевый, но ведь и зла никому не делал. Никому никогда. Наловит немного рыбки – было бы на что выпить, а потом слоняется без дела… Так ведь, господи, все мы такие! Ну, не все, а многие: папаша, например, и тому подобные. А все–таки он вроде добрый: дает мне раз половину своей рыбы, а ее только и хватило бы, что на него одного. А сколько раз он заступался за меня, выручал из беды!

– Мне он чинил бумажных змеев и привязывал крючки к моим удочкам. Очень было бы здорово, если б мы помогли ему убежать из тюрьмы!

– Ишь куда хватил! Как же мы ему поможем? Да и какой ему от этого прок? Убежит, а его поймают.

– Д–да, это так… Это верно. Но мне прямо слышать противно, что его ругают, как черта, а он совсем ни в чем не виноват.

– И мне тоже, Том. Понимаешь, я слыхал… говорят, что он самый кровожадный злодей во всем штате, и дивятся, как это его до сих пор не повесили!

– Да–да, я своими ушами слышал, что если он будет отпущен на волю, его повесят по закону Линча [39]39
  Расправа без суда. Линчевание применялось и применяется в Америке главным образом к неграм.


[Закрыть].

– Так и сделают: повесят.

Мальчики еще долго толковали о Поттере, но от этого им не сделалось легче.

Когда стемнело, они стали околачиваться возле маленькой уединенной тюрьмы, питая смутную надежду, что какой–нибудь неожиданный случай сразу выведет их из всех затруднений. Но ничего такого не случилось: по–видимому, ни ангелы, ни добрые феи не заинтересовались злосчастным узником.

Одно они могли сделать, и делали уже несколько раз: просунули Поттеру сквозь решетку немного табаку и несколько спичек. Его поместили в нижнем этаже, а сторожей не было.

Его благодарность за такие дары и прежде смущала их совесть. А в этот раз она кольнула их еще больнее. Они почувствовали себя последними трусами и предателями, когда Поттер сказал им:

– Спасибо вам за вашу доброту, ребятки! Никто во всем городе не жалеет меня, только вы одни. И я этого не забуду, нет–нет! Я часто говорю себе: ведь я всем малышам чинил бумажных змеев и всякую штуку и показывал, где лучше ловится рыба, со всеми был вроде как товарищ, но все отвернулись от старого Меффа – теперь, когда Мефф в беде… А Том не отвернулся, и Гек не отвернулся… нет, они не забыли его… и он не забудет их… Да, ребятки, я сделал страшное дело: пьян я был, не в своем уме… в этом–то вся причина… А теперь меня, того гляди, повесят… И правильно… правильно… Это лучше всего. Честное слово, лучше! Ну, да что толковать об этом! Не стоит нагонять на вас тоску, на моих лучших друзей. Я только вот что хочу вам сказать: если не хотите попасть за решетку, не пейте этого проклятого вина… Станьте немного в сторонке, к западу… Вот так. Человеку в такой беде первое утешение видеть лица друзей, а ко мне сюда никто не ходит, только вы. Добрые лица друзей… добрые лица друзей… Влезьте один другому на спину, чтобы я мог до вас дотянуться… Вот так. Ну, теперь пожмите–ка мне руку, – ваши–то руки пролезут в решетку, а моя чересчур велика. Маленькие ручонки и слабые, а все–таки они здорово помогли Меффу Поттеру, и помогли бы еще больше, если бы только могли!

Том ушел домой совсем несчастный, и сны, которые он видел в ту ночь, были полны всяких ужасов. На другой день и на третий день он с утра до вечера вертелся у здания суда. Какая–то неодолимая сила влекла его внутрь, но он принуждал себя остаться на улице. То же самое испытывал и Гек. Они старательно избегали друг друга. Время от времени и тот и другой уходили куда–нибудь подальше, но те же зловещие чары снова тянули их к прежнему месту. Когда из зала суда на улицу выходил какой–нибудь зевака, Том с жадностью ловил каждое слово, но вести были печальные: бедный Поттер все больше запутывался в беспощадных сетях правосудия. Под конец второго дня городские толки свелись к одному: что все показания Индейца Джо подтвердились, и что, не может быть ни малейших сомнений, какой приговор будет вынесен Поттеру.

Том вернулся домой поздно вечером – и к постели добрался через окошко. Он был сильно взволнован и долго не мог заснуть. На другой день весь город толпился с утра у судебного здания, так как это был решающий день. Народу набилась полная зала – и мужчин и женщин. Наконец долгожданные присяжные вошли гуськом и заняли свои места. Через несколько минут ввели Поттера, бледного, запуганного, жалкого; вся его фигура выражала отчаяние. Он был закован в цепи; его усадили так, чтобы все любопытные могли глазеть на него. На таком же видном месте сидел Индеец Джо, невозмутимый, как всегда. Снова наступило молчание, затем вышел судья, и шериф объявил заседание открытым. Как всегда, члены суда стали шушукаться между собой и собирать какие–то бумаги. Эта мелочная возня и всякие другие проволочки создавали торжественную атмосферу тревожного, напряженного ожидания.

Вызвали свидетеля, видевшего, как Мефф Поттер умывался у ручья рано утром в тот день, когда было обнаружено убийство. Свидетель показал, что, завидев его, Мефф Поттер тотчас же пустился бежать. Предложив еще несколько вопросов, прокурор сказал защитнику:

– Теперь ваша очередь: допросите свидетеля.

Подсудимый поднял глаза, но опустил их опять, когда услышал, что защитник ответил:

– У меня вопросов к свидетелю нет.

Следующий свидетель показал, что он нашел нож возле трупа убитого.

Опять прокурор оказал, обращаясь к защитнику:

– Вы можете допросить свидетеля.

И защитник опять ответил:

– У меня вопросов к свидетелю нет.

Третий свидетель показал под присягой, что часто видел этот нож в руках у Поттера.

И опять прокурор обратился к защитнику:

– Вы можете допросить свидетеля.

Защитник Поттера отказался допрашивать и этого свидетеля.

На лицах у присутствующих появилось выражение досады. Что за странный защитник! Неужели он не сделает ни малейшего усилия, чтобы спасти своего клиента от петли?

Несколько свидетелей показали, что Поттер, приведенный на место убийства, был очень смущен. Сразу было видно по его поведению, что он–то и есть преступник. И этих свидетелей адвокат отпустил, не подвергая их перекрестному допросу.

Каждая мельчайшая подробность прискорбных событий, происходивших в то памятное утро на кладбище, была досконально изложена свидетелями, но защитник Меффа Поттера даже не попытался допрашивать ни одного из них. Публика была возмущена и так громко роптала, что судья сделал ей строгое внушение.

После этого встал прокурор и сказал:

– Вполне надежные свидетели установили под присягой тот факт, что это страшное преступление совершил не кто иной, как несчастный, сидевший ныне на скамье подсудимых. Больше мне нечего прибавить: обвинение вполне доказано.

Бедный Поттер застонал и закрыл лицо руками, тихонько раскачиваясь взад и вперед. В зале суда воцарилось тягостное молчание. Даже мужчины были взволнованы, а женщины рыдали.

Тогда поднялся защитник и сказал, обращаясь к судье:

– Достопочтенный сэр! В начале судебного заседания я заявил о моем намерении доказать, что мой клиент совершил это страшное убийство в бессознательном состоянии, в беспамятстве, под влиянием спиртных напитков. Но я изменил свое намерение и не буду ходатайствовать о снисхождении присяжных… – И он обратился к приставу: – Вызовите Томаса Сойера!

На лицах у всех, не исключая самого Поттера, выразилось изумление. Все глаза с любопытством уставились на Тома, который подошел к судейскому столу. У мальчика был растерянный вид, потому что он ужасно испугался. Его привели к присяге.

– Томас Сойер, где вы были семнадцатого июня, около полуночи?

Том глянул на железное лицо Индейца Джо, и его язык прилип к гортани. Слушатели затаили дыхание, но голос не повиновался Тому. Однако через несколько мгновений мальчик чуть–чуть овладел собой, так что некоторые сидевшие в зале расслышали его тихий ответ:

– На кладбище.

– Пожалуйста, громче. Не бойтесь. Итак, вы были…

– На кладбище.

Презрительная улыбка мелькнула на лице Индейца Джо.

– Не находились ли вы где–нибудь поблизости от могилы Горса?

– Да, сэр.

– Пожалуйста, чуточку громче. Как близко вы были от могилы?

– Так же близко, как теперь от вас.

– Вы спрятались или стояли на виду?

– Спрятался.

– Где?

– За вязами, рядом с могилой.

Индеец Джо чуть заметно вздрогнул.

– С вами был еще кто–нибудь?

– Да, сэр, я пошел туда с…

– Остановитесь, погодите. Нет надобности называть сейчас вашего спутника. В свое время мы допросим и его… Вы что–нибудь принесли с собой на кладбище?

Том колебался. Он был, видимо, сконфужен.

– Говорите, не бойтесь, мой друг, – истина всегда достопочтенна. Что же вы принесли туда?

– Только… дохлую кошку.

По зале пронеслась струя веселья. Судья позвонил в колокольчик.

– Мы представим суду скелет этой кошки. А теперь, мой друг, расскажите нам все, что вы видели, расскажите, как умеете, все без утайки и не бойтесь ничего.

Том начал – сперва нерешительно, потом понемногу увлекся; речь его полилась живее; скоро в зале суда раздавался один только его голос, остальные звуки затихли, слушатели с разинутыми ртами, затаив дыхание, ловили каждое его слово, не замечая времени, – так они были увлечены и потрясены его жутким рассказом. Общее волнение достигло предела, когда Том дошел до сцены убийства:

– А когда доктор хватил Меффа Поттера доской по голове и тот упал, Индеец Джо кинулся на него с ножом и…

Трах! Быстрее молнии метис вскочил на окно, оттолкнул пытавшихся удержать его и был таков!

Глава двадцать четвертая
БЛИСТАТЕЛЬНЫЕ ДНИ – И УЖАСНЫЕ НОЧИ

Том еще раз сделался знаменитым героем. Взрослые опять баловали его, а дети завидовали ему. Он стяжал себе бессмертную славу: местная газетка расхвалила его до небес. Некоторые даже предсказывали, что быть ему президентом, если его до той поры не повесят.

Как водится, легковерная, переменчивая публика раскрыла свои объятия Меффу Поттеру и ласкала его с такой же горячностью, с какой только что бранила и оскорбляла его. В данном случае это рисует людей с самой лучшей стороны, и, значит, порицать их за это не следует.

Дни Тома были днями торжества и веселья, но его ночи были исполнены ужаса. Индеец Джо постоянно омрачал его сны и грозил ему жестокой расправой. Никакие соблазны не могли выманить мальчика из дому после заката.

Бедный Гек находился в таком же состоянии тревоги и страха, так как вечером накануне суда Том рассказал всю историю защитнику Поттера, и Гек страшно боялся, что его причастность к этому делу выйдет наружу, хотя бегство метиса и избавило Гека от горькой – необходимости давать показания в суде. Кроме того, он упросил адвоката держать его дело в секрете. Но с тех пор как совесть погнала Тома поздно вечером в дом адвоката и принудила его, несмотря на все страшные клятвы, рассказать о тайне, которую он обязался хранить, Гек утратил веру в человечество.

Днем, слушая, как благодарит его Мефф Поттер, Том был рад, что сказал об этом деле всю правду, но по ночам он жалел, что не держал язык за зубами. То он боялся, что Индейца Джо никогда не поймают, то боялся, что его поймают.

Он чувствовал, что вздохнет спокойно лишь тогда, когда увидит этого человека мертвым.

Обыскали всю округу, предложили награду за поимку метиса, но так и не нашли его. Из Сен–Луи выписали чудо–всезнайку, сыщика, внушающего почтительный страх. Тот пошарил, понюхал, покачал головой с самым глубокомысленным видом и достиг такого же поразительного успеха, какой обычно выпадает на долю всех представителей этой профессии, а именно: он объявил, что «напал на след». Но ведь «след» повесить за убийство нельзя, и потому после отъезда сыщика Том по–прежнему чувствовал себя в страшной опасности.

Но дни проходили, и с каждым днем бремя тревоги, угнетавшее Тома, становилось все легче и легче.

Глава двадцать пятая
ПОИСКИ КЛАДА

В жизни каждого нормального мальчика наступает пора, когда он испытывает безумное желание пойти куда–нибудь и порыться в земле, чтобы выкопать спрятанный клад. Это желание в один прекрасный день охватило и Тома. Он пытался разыскать Джо Гарпера, но безуспешно. Затем он стал искать Бена Роджерса, но тот ушел удить рыбу. Наконец он наткнулся на Гека Финна. Гек Кровавая Рука – вот самый подходящий товарищ! Том увел его в такое местечко, где никто не мог их подслушать, и там открыл ему свои тайные планы. Гек согласился. Гек всегда был согласен принять участие в любом предприятии, обещавшем развлечение и не требовавшем денежных затрат, потому что времени у него было так много, что он не знал, куда его девать, и, конечно, поговорка «Время – деньги» была неприменима к нему.

– Где же мы будем копать? – спросил Гек.

– О, повсюду, в разных местах!

– Разве клады зарыты повсюду?

– Конечно, нет, Гек. Их зарывают порой на каком–нибудь острове, порой в гнилом сундуке, под самым концом какой–нибудь ветки старого, засохшего дерева, как раз в том месте, куда тень от нее падает в полночь; но всего чаще их закапывают в подполе домов, где водятся привидения.

– Кто же их зарывает?

– Понятно, разбойники. А ты думал – кто? Начальницы воскресных училищ?

– Не знаю. Будь это мой клад, я не стал бы его зарывать – я тратил бы все свои деньги и жил бы в свое удовольствие.

– Я тоже. Но разбойники денег не тратят: они всегда зарывают их в землю.

– Что же, они потом не приходят за ними?

– Нет, они все время мечтают прийти, но потом обыкновенно забывают приметы или возьмут да умрут. И вот клад лежит себе да полеживает и покрывается ржавчиной. А потом кто–нибудь найдет старую, пожелтевшую бумагу, в которой указано, по каким приметам искать. Да и бумагу–то эту нужно разбирать целую неделю, если не больше, потому что в ней все закорючки да ироглифы. [40]40
  Том хотел сказать «иероглифы» – знаки древних египетских надписей, высеченные на камнях; эти знаки изображали зверей, птиц и т. д. Иероглифами часто называют строки, которые трудно прочесть.


[Закрыть]

– Иро… что?

– И–ро–глифы… разные картинки… каракульки, которые с первого взгляда как будто ничего и не значат.

– И у тебя есть такая бумага, Том?

– Нет.

– Как же ты узнаешь приметы?

– Мне и не нужно примет. Клады всегда закапываются под таким домом, где водится нечистая сила, или на острове, или под сухим деревом, у которого одна какая–нибудь ветка длиннее всех прочих. На острове Джексона мы уже пытались искать и можем попытаться еще раз когда–нибудь после. Старый дом с привидениями есть у ручья за Стилл–Хауз, а там сухих деревьев сколько хочешь.

– И под каждым деревом клад?

– Ишь чего захотел! Конечно, нет!

– Так как же ты узнаешь, под каким копать?

– Будем копать под всеми.

– Ну, Том, ведь этак мы проищем все лето!

– Что за беда! Зато представь себе, что мы найдем медный котел с целой сотней замечательных долларов, покрытых ржавчиной, или полусгнивший сундук, полный брильянтов. Что ты тогда скажешь?

У Гека загорелись глаза:

– Вот это здорово! Этого мне хватит на всю мою жизнь. Только на что мне брильянты? Ты подай мне мою сотню долларов, а брильянтов мне и даром не надо.

– Ладно! Уж я–то брильянтов не брошу, можешь быть спокоен. Некоторые из них стоят по двадцати долларов штука. И нет ни одного, который стоил бы дешевле доллара.

– Будто?

– Честное слово, спроси кого хочешь. Ты разве никогда не видел брильянтов, Гек?

– Насколько я помню, нет.

– Но у королей целые горы брильянтов.

– Так ведь я не знаком с королями.

– Где ж тебе! Вот если бы ты очутился в Европе, ты увидел бы целую кучу королей. Там они так и кишат, так и прыгают…

– Прыгают?

– Ах ты чудак! Ну, зачем же им прыгать?

– Но ведь ты сам сказал: они прыгают.

– Глупости! Я только хотел сказать, что в Европе их сколько угодно. И, конечно, они не прыгают, зачем бы им прыгать? Поглядел бы ты на них, там их тьма–тьмущая – вот таких, как тот горбатый Ричард… [41]41
  Горбатый Ричард – английский король Ричард III (1483–1485).


[Закрыть]

– Ричард? А как его фамилия?

– Никакой у него фамилии нет. У королей одни лишь имена.

– Ну, что ты!

– Правду тебе говорю.

– Если так, не хотел бы я быть королем. Может, им и нравится, чтобы их звали, как негров, одним только именем, мне же это совсем не по вкусу. Но погоди, где же мы будем копать?

– Не знаю. Разве начать с того старого дерева, там, на пригорке, за ручьем?

– Ладно.

Они достали сломанную кирку и лопату и отправились в путь. Идти надо было три мили. На место они пришли, задыхаясь, изнемогая от зноя, и улеглись в тени ближайшего вяза отдохнуть и покурить.

– До чего хорошо! – сказал Том.

– Угу!

– Слушай–ка, Гек, если мы выроем клад, что ты сделаешь со своей половиной?

– Я? Каждый день буду покупать пирожок и стакан содовой воды, буду ходить в каждый цирк, какой приедет в наш город. Уж я знаю, что мне делать, чтобы весело прожить!

– Неужто ты ничего не отложишь в запас?

– Откладывать? Это к чему же?

– А к тому, чтобы хватило и на будущий год.

– Ну, это зря. Если я не истрачу всех денег, в наш город как–нибудь вернется мой батька и наложит на них свою лапу. А уж после него не поживишься! Будь покоен, очистит все!.. А ты что сделаешь со своей долей, Том?

– Куплю барабан, взаправдашнюю саблю, красный галстук, бульдога–щенка и женюсь.

– Женишься?

– Ну да.

– Том, ты… ты не в своем уме!

– Погоди – увидишь.

– Ничего глупее ты не мог выдумать, Том. Возьми хоть бы моего отца с матерью – ведь они дрались с утра до вечера. Этого мне никогда не забыть!

– Вздор! На которой я женюсь, та драться не станет.

– А по мне, они все одинаковые. Нет, Том, ты подумай хорошенько! Я тебе говорю – подумай. Как зовут девчонку?

– Она вовсе не девчонка, а девочка.

– Ну, это–то все равно. Одни говорят: девочка, другие – девчонка; кто как хочет, так и говорит. И то и другое правильно. А как ее зовут, Том?

– Когда–нибудь скажу, не теперь.

– Ладно, как знаешь. Только, если ты женишься, я останусь один–одинешенек.

– Ну вот еще! Переедешь к нам, и будешь жить у меня… А теперь довольно валяться – давай копать!

Они трудились, обливаясь потом, около получаса, но ничего не нашли; проработали еще с полчаса, и опять никаких результатов. Наконец Гек сказал:

– Клады всегда зарывают так глубоко?

– Нет, не всегда – иногда! И не все. Мы, должно быть, не там копаем.

Выбрали другое местечко и снова принялись за работу. Теперь она шла не так быстро, но все же кое–как подвигалась вперед. Одно время оба рыли молча, затем Гек перестал копать, оперся на лопату, вытер рукавом со лба крупные капли пота и сказал:

– Где мы будем копать потом, когда покончим с этой ямой?

– Я думаю, не попробовать ли старое дерево за домом вдовы на Кардифской горе?

– Что ж, место подходящее. А только как ты думаешь, Том, вдова не отберет у нас клада? Ведь это ее земля.

– Отобрать у нас клад! Пусть попробует! Нет уж, клад такое дело: кто его нашел, тот и бери. А в чьей он земле, все равно.

Гек успокоился. Они продолжали копать, но через некоторое время Гек сказал:

– Черт возьми, мы опять не на том месте копаем! Ты как думаешь, Том?

– Странно, Гек, ужасно странно, – я не понимаю… Случается, что и ведьмы мешают. По–моему, тут пакостят ведьмы.

– Ну вот еще! Что за ведьмы? Разве у них есть сила днем?

– Верно, верно! Я и не подумал. А, теперь я понимаю, в чем дело! Вот дураки мы с тобой! Ведь надо сначала найти, куда тень от самой длинной ветки падает ровно в полночь, там и копать.

– Ах, чтоб его! Значит, все это время мы работали как идиоты зря! А теперь, черт возьми, придется еще раз идти сюда ночью. Такую ужасную даль! Тебе можно будет выбраться из дому?

– Уж я выберусь. И потом, надо покончить сегодня же ночью, иначе, если кто увидит наши ямы, сейчас же догадается, что мы тут делали, и сам выроет клад.

– Ну что ж! Я опять приду к тебе под окно и мяукну.

– Ладно. Спрячем кирку и лопату в кустах…

Ночью, около двенадцати, мальчики пришли к тому же дереву и, усевшись в тени, стали ждать. Место было дикое, а время такое, которое издавна считается страшным. Черти шептались в шумящей листве, привидения прятались в каждом темном углу, издали глухо доносился собачий лай, сова отзывалась на него зловещими криками. Торжественность обстановки подавляла мальчиков, и они почти не разговаривали. Наконец они решили, что полночь уже наступила, заметили, куда падает тень, и принялись копать.

Их окрыляла надежда: работать стало куда интереснее, я усердие их возросло. Яма становилась все глубже и глубже, и каждый раз, как кирка ударялась обо что–нибудь твердое, у них замирали сердца, но каждый раз их ждало новое разочарование. То был либо корень, либо камень.

Наконец Том сказал:

– Опять не то место, Гек. Опять мы работаем зря.

– Как – не то? Мы не могли ошибиться. Мы начали как раз там, куда упала тень.

– Знаю, но не в этом дело.

– А в чем же?

– А в том, что мы определили время наугад. Может, тогда было слишком рано или слишком поздно.

Гек выронил лопату.

– Верно… В том–то и штука. Ну, значит, это дело придется оставить. Ведь точного времени нам все равно никогда не узнать. И потом, очень уж страшно, когда кругом кишат ведьмы и черти. Так и кажется, что кто–то стоит за спиной, а я боюсь оглянуться, потому что, может, другие стоят впереди и только того и ждут, чтобы я оглянулся. У меня все время мороз продирает по коже.

– И мне жутковато, Гек. Когда зарывают под деревом деньги, в ту же яму почти всегда кладут мертвеца, чтобы он приглядывал за ними.

– Господи помилуй!

– Да–да, кладут, – мне говорили об этом не раз. – Ну, знаешь, Том, неохота мне возиться с мертвецами. Уж с ними всегда попадешь в беду.

– Мне тоже неохота ворошить их, Гек. Вдруг тот, что здесь лежит, высунет свой череп и что–нибудь скажет!

– Да ну тебя, Том! Очень страшно!

– Еще бы, Гек, я прямо сам не свой!..

– Слушай, Том, бросим–ка это место. Попытаем счастья где–нибудь еще.

– Пожалуй, так будет лучше, – сказал Том.

– Куда же нам идти?

Том подумал немного и сказал:

– Вот туда, в тот дом, где привидения.

– Ну его! Не люблю привидений, Том. Они еще хуже покойников. Покойник, может, и заговорит иногда, но не шатается вокруг тебя в саване и не заглядывает тебе прямо в лицо, не скрежещет зубами, как все эти привидения и призраки. Мне такой шутки не вынести, Том, да и никто не вынесет.

– Да, но ведь привидения шатаются только по ночам; днем они копать не помешают.

– Так–то оно так, но тебе ли не знать, что люди в этот дом и днем не заходят, не то что ночью!

– Люди вообще не любят ходить в те места, где кого–нибудь зарезали или убили. Но ведь в том доме и ночью ничего не видать – только голубой огонек мелькнет иногда из окошка, а настоящих привидений там нету.

– Ну, Том, если ты где увидишь голубой огонек, можешь ручаться, что тут и привидение недалеко. Это уж само собой понятно: только привидениям они и нужны.

– Так–то оно так, но все–таки они днем не разгуливают. Чего же нам бояться?

– Ладно, покопаем и там, если хочешь, только все–таки опасно.

В это время они спускались с горы. Внизу посреди долины, ярко освещенный луной, одиноко стоял заколдованный дом; забор вокруг него давно исчез; даже ступеньки крыльца заросли сорной травой; труба обрушилась; в окнах не было стекол, угол крыши провалился. Мальчики долго разглядывали издали покинутый дом, почти уверенные, что вот–вот в окне мелькнет голубой огонек; разговаривая шепотом, как и следует разговаривать ночью в таком заколдованном месте, они свернули направо, сделали большой крюк, чтобы не проходить мимо страшного дома, и вернулись домой через лес, по другому склону Кардифской горы.