Текст книги "Принц шутов"

Автор книги: Марк Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

7

– Тебя что, сейчас опять вывернет?

– Река перестала течь, да? – спросил я.

Снорри фыркнул.

– Тогда да. – И я, в виде подтверждения, добавил еще одну цветную струйку к темным водам Селина. – Если бы Господь создал людей, чтобы они по водам ходили, Он бы дал им… – мне было слишком худо, чтобы острить, и я повис на борту лодки и осклабился, глядя на серый рассвет, поднимающийся позади, – дал бы им все, что для этого нужно.

– Мессию, который ходил по водам, дабы показать, что именно для этого Бог сотворил людей? – Снорри помотал большой, словно вытесанной из камня, головой. – Религия моего народа старше, чем та, которую принес Белый Христос. Эгир владеет морем, и в его намерения не входит пускать нас туда. Но нас это не останавливает. – И он пророкотал песню:

 
Мы, ундорет, в бою рожденные,
Поднимем молот и топор,
От нашего клича боги да дрогнут!
 

Он греб дальше, напевая свои причудливые, лишенные ритма мелодии.

Нос у меня кошмарно болел, я замерз, был весь побит, и, когда мне удалось втянуть расквашенным носом воздух, оказалось, что воняю я немногим приятнее кучи дерьма, спасшей мне жизнь.

– Мой…

Я смолк. Произношение у меня было комичное: «мой нос» прозвучало бы как «бой доз». И хотя у меня были все основания жаловаться, это могло взбесить норсийца, а злить человека, способного прыгнуть на медведя, чтобы сбежать с ринга, лучше не стоит. Особенно если на ринг его отправил ты сам. Мой отец говорил: «Ошибаться свойственно человеку, прощать свойственно божеству. Но я всего лишь кардинал, а кардиналы – люди, стало быть, я не стану тебя прощать, а склонюсь к тому, чтобы побить тебя палкой». Снорри тоже явно не отличался всепрощением. Я снова жалобно застонал.

– Что?

Он оторвал взгляд от весел. Я вспомнил впечатляющее количество трупов, которые он оставил на пути к маковой плантации Мэреса и потом сюда – с учетом того, что был серьезно ранен в правую руку.

– Ничего.

Мы гребли дальше мимо садов Красной Марки. То есть я лежал и ныл, а греб, конечно, Снорри, и то он лишь немного ускорял наше передвижение, остальное делал Селин. Правая рука норсийца оставила на весле кровавое пятно.

Местность была зеленая и однообразная. Я, свесившись с борта, бормотал жалобы и то и дело блевал. Еще мне было интересно, как это меня угораздило проснуться рядом с нагими прелестями Лизы де Вир и в итоге оказаться в утлой лодчонке с громадным полоумным норсийцем, – а ведь и суток не прошло.

– У нас будут неприятности?

– Чего?

Я отвлекся от своих страданий.

Снорри повернулся по течению – там реку окаймляли деревянные мостки с привязанными к ним лодками. Люди копошились на берегу, проверяя садки для рыбы и починяя сети.

– С чего бы?.. – И тут я вспомнил, что Снорри очень далеко от дома, в стране, которую он видел разве что мельком, в окошко фургона, в котором перевозили рабов. – Нет, – сказал я.

Он фыркнул и отвел лодку к более глубокому месту, где течение было быстрее. Возможно, во фьордах ледяного Севера любой чужак – это дичь, а чужаком становишься в десяти метрах от собственного порога. Красная Марка все же была более цивилизованна – в немалой степени благодаря тому, что моя бабка приколотила бы к дереву любого, рискнувшего нарушить сколь-нибудь существенный закон.

Мы плыли мимо бесчисленных безымянных хуторов и городков, видимо как-то называвшихся, но ничем не отличавшихся друг от друга, поэтому я не мог и не хотел запоминать эти названия. То и дело полевой сторож, опершись о лопату, клал подбородок на костяшки пальцев рук и смотрел на нас с отсутствующим видом, как корова. Время от времени за нами метров по сто вдоль берега бежали мальчишки, кидаясь камнями и показывая голые задницы. Прачки стирали на камнях мужнины рубахи и поднимали головы, одобрительно присвистывая при виде гребущего норсийца. И наконец на пустынном отрезке реки, в пойме Селина, под палящим солнцем, Снорри остановился под огромной ивой. Дерево склонялось над ленивыми водами в глубокой излучине и закрывало нас своими ветвями.

– Вот, – сказал он, и нос лодчонки уткнулся в ствол ивы. Рукоять меча соскользнула со скамьи и звякнула о доски – клинок был темен от запекшейся крови.

– Слушай… Касательно бойни. Я…

Большую часть утреннего пути я провел, продумывая оправдания, которые не торопились сойти с языка. В промежутках между блевотиной и жалобами я репетировал вранье, но под сосредоточенным взглядом человека, по всей видимости более чем готового прорубить себе мечом выход из любой ситуации, я понял, что не могу. На миг я вспомнил, как он стоял и смотрел на Мэреса со дна ямы.

– Медведя побольше, значит? – Я вспомнил, как он тогда улыбался, и прыснул со смеху. Черт, ну как же это было больно! – Кто вообще говорит об этом?

Снорри усмехнулся.

– Первый был маловат.

– А второй – в самый раз, значит? – Я помотал головой, силясь не рассмеяться снова. – Златовласке хватило одного медведя!

Он нахмурился.

– Златовласке?

– Проехали. Проехали, говорю. И Джон Резчик! – Я втянул в грудь воздух и предался приятному воспоминанию о том, как сбежал от этого пучеглазого демона и его ножей. Веселье бурлило во мне. Я согнулся от истерического смеха, колотя по борту лодки, чтобы остановиться. – Божечки! Ты отрубил руку этому ублюдку!

Снорри пожал плечами, сдерживая очередную ухмылку.

– А не надо было лезть под руку. Когда Красная Королева передумала отпускать меня, она натравила на меня весь свой город.

– Красная Ко… – Я осекся. Я скажу, что в ямы он загремел по ее приказу, и у него нет причин не поверить мне. Практикуя обман, важно расставлять якоря в паутине лжи и не забывать о них. Обычно я в этом преуспеваю лучше некуда, а в данном случае решил списать провал на экстраординарные обстоятельства. В конце концов, я ускользнул из огня де Вира в полымя оперы, а оттуда угодил во что-то еще почище. – Да. Это было… несправедливо с ее стороны. Но моя бабка считается в некотором роде тираном.

– Твоя бабка?

Снорри поднял брови.

– Гм. – Мать вашу, он даже не заметил меня в тронном зале, а теперь знал, что я принц, ценнейший заложник. – Я внук, но не из любимых. В общем, толком даже не родня. – Я поднес руку к носу, все еще пульсирующему болью от смеха.

– Вдохни.

Снорри подался вперед.

– Что?

Он выбросил вперед руку, обхватил мой затылок стальными пальцами. На миг я подумал, что он вот-вот сокрушит мой череп, но затем вторая его рука закрыла свет перед глазами, и мир взорвался вспышкой боли. Он схватил меня за переносицу двумя пальцами, потянул и выкрутил. Что-то скрипнуло, и если бы мне было еще чем блевать, я бы наполнил этим лодку.

– Вот. – Он отпустил меня. – Починил.

Я выдохнул сразу боль и изумление, пытаясь говорить связно:

– Вот черт, божечки мои! – Слова прозвучали отчетливо, боль в носу прошла. Я не смог заставить себя нормально поблагодарить и сказал просто: – Ох!

Снорри откинулся назад, положив руки на борта лодки.

– Значит, ты был в тронном зале? Должно быть, ты слышал то, что рассказывали мы, пленные.

– Ну да…

Кое-что я и правда тогда уловил.

– В таком случае ты знаешь, куда я направляюсь.

– На юг? – предположил я.

Он посмотрел на меня озадаченно.

– Было бы лучше, конечно, морем, но это трудно устроить. Может статься, придется идти на север через Рону и Ренар, потом через Анкрат и Конахт.

– Ну разумеется… – Я понятия не имел, о чем он говорит. Если в его истории была хоть крупица правды, возвращаться он был не намерен. А его странствия выглядели форменным путешествием из ада. Рона, наш неотесанный северный сосед, всегда была местом, которого следовало избегать. Мне еще предстояло встретить человека из Роны, на которого я буду готов поссать, если он загорится. О Ренаре я вообще не слышал. Анкрат был мрачным королевством на краю болота, полным выродков-убийц, а до Конахта было так далеко, что о нем тоже наверняка нельзя сказать ничего хорошего. – Удачного странствия, Снагасон, куда бы ты ни направлялся.

Я протянул руку для мужественного рукопожатия, предваряющего расставание.

– Я иду на север. Домой, чтобы спасти жену, спасти свою семью… – Он помолчал, плотно сжав губы, потом успокоился. – И все пошло не так, едва я оставил тебя позади. – Он с подозрением посмотрел на мою протянутую руку, потом осторожно протянул свою. – Ты этого еще не почувствовал?

Он коснулся собственного носа другой рукой.

– Да, блин, почувствовал!

Вполне возможно, такой боли я еще не испытывал, а ведь мне случалось и мимо лошади промахиваться, прыгая в седло из окна спальни.

Он поднес руку еще ближе, и я почувствовал, как горит кожа – сплошь иглы и огонь. Еще ближе и медленнее – и моя рука побледнела так, что почти светилась изнутри, а его – потемнела. Между нашими ладонями осталась лишь пара сантиметров, и мне показалось, что по моим венам пробежал холодный огонь, рука моя засияла ярче дня, его же выглядела так, будто ее окунули в темные воды и залили чернилами, проникшими во все складки и поры. По венам норсийца текла чернота, в то время как мои вены горели; его кожа источала тьму, словно дымку, призрак бледного пламени витал над моими костяшками. Снорри встретился со мной взглядом, его зубы заскрежетали от боли, зеркально отразившей мою. Глаза, прежде голубые, стали провалами вглубь внутренней ночи.

Я вскрикнул, как всегда в таких случаях, надеясь, что этого никто не заметил, и отдернул руку.

– А, чтоб его! – Словно пытаясь вытряхнуть боль, я затряс рукой, глядя, как она снова становится нормальной. – Гребаная ведьма! Ну, значит, по рукам. – Я показал на галечный пляж с внешней стороны излучины. – Ты можешь высадить меня там. Я сам найду обратную дорогу.

Снорри покачал головой, глаза его снова были голубыми.

– Когда мы слишком отдалились, было хуже. Ты что, не заметил?

– Ну, я помню кое-какие затруднения.

– Какая ведьма?

– Что?

– Ты сказал «гребаная ведьма». Какая ведьма, спрашиваю?

– А… ничего, я… – Я вспомнил ямы. Врать ему об этом, возможно, будет неудачным решением. В любом случае я врал по привычке. Лучше ему сказать. Может, этот язычник найдет выход. – Ты ее видел. Ну, она сидела в тронном зале Красной Королевы.

– Старая вёльва? – спросил Снорри.

– Старая чего?

– Та карга рядом с Красной Королевой. Это она – ведьма, о которой ты говоришь?

– Да. Ее все называют Молчаливой Сестрой. Впрочем, ее почти никто не видит.

Снорри сплюнул в воду. Течение унесло плевок ленивыми кругами.

– Я знаю это имя – Молчаливая Сестра. Вёльвы Севера произносят его, но не вслух.

– Ну, значит, ты ее видел. – Меня это поразило. Возможно, то, что мы оба могли ее видеть, имело какое-то отношение к тому, что ее магия не смогла нас погубить. – Она произнесла заклятье, которое должно было убить всех в опере, куда я пошел вчера вечером.

– В опере?

– Проехали. В общем, я избежал заклятия, но, когда прокладывал себе путь, что-то сломалось и за мной понеслась трещина. Две переплетающиеся трещины – темная и светлая. Когда ты поймал меня, трещины пошли вверх, через нас обоих. И каким-то образом остановились.

– А когда мы порознь?

– Темная прошла сквозь тебя, светлая – сквозь меня. Когда мы их разделяем, кажется, трещины стремятся высвободиться и воссоединиться.

– А когда они воссоединяются?

Я пожал плечами.

– Скверно. Хуже, чем в опере.

Я говорил беззаботно, но, несмотря на то что день был жаркий, кровь моя стала в тот миг холоднее реки.

Снорри двинул челюстью – я уже знал, что это означает задумчивость. Его руки неспешно шевелили весла.

– Значит, твоя бабка отправила меня в ямы, а ты навлек на меня проклятье ее ведьмы?

– Да не искал я тебя! – С пересохшим ртом трудно было изображать беззаботность. – Ты намертво тормознул меня на улице, помнишь?

И я тут же пожалел, что употребил слово «намертво».

– Ты человек чести, – сказал он, ни к кому напрямую не обращаясь. Я хотел отыскать иронию, но чувствовал только искренность. Если он таки притворялся, мне следовало бы брать уроки там, где его этому научили. Я заключил, что он напоминает себе о своем долге, что странно для викинга, долг которого, как правило, не забыть, что грабеж – строго после насилия, ну, или наоборот. – Ты человек чести.

На этот раз громче, глядя прямо на меня. С чего ему такое взбрело в голову, я понятия не имел.

– Да, – соврал я.

– Мы должны решить это как подобает мужчинам.

Вот уж этого я бы точно предпочел не слышать.

– Вот в чем дело, Снорри. – Я рассматривал возможности побега. Можно спрыгнуть с лодки. Мне всегда казалось, что лодка – лишь тонкая доска, которая не спасет от утопления. Если поплыть самому – шансов пойти ко дну столько же, только без деревяшки под тобой. Есть еще вариант с деревом, но карабкаться по иве не особенно сподручно, если ты не белка. Я выбрал последний вариант. – Ой, а что это там? – Я показал на точку на берегу за спиной у норсийца. Впрочем, голову он не повернул. Черт! – Прости, обознался. – И все, возможности кончились. – Так о чем это я? Дело в том… Дело. Ну, честно говоря… – Было необходимо сказать хоть что-нибудь. – Гм. Боюсь, что, если я тебя прикончу, трещина пройдет через тебя, как если бы мы разошлись в разные стороны. А потом – бум! – и секундой позже я окажусь слишком далеко. Конечно, очень соблазнительно попытать свои силы в бою с… Кем ты там у себя числишься?

– Хаульдр. Собственная земля, десять акров от берега Уулиска вверх по склону хребта.

– В общем, как бы мне ни хотелось порвать с условностями и, будучи принцем Красной Марки, сразиться с… э-э… хаульдром, боюсь, что твоей смерти я не переживу. – Он нахмурился, и я понял, что на этот риск он как раз готов, если не найдется лучшего выхода, и решил его опередить. – Но так получилось, что мне лично всегда хотелось побывать на Севере и самому посмотреть, как оно там. И потом, моя бабка так беспокоится из-за этих ваших мертвяков. Ее бы успокоило, если бы мы с этим разобрались. Стало быть, пойду-ка я с тобой.

– Я собираюсь путешествовать быстро. – Снорри нахмурился еще сильнее. – Я и так слишком долго медлил, а путь далек. И имей в виду: когда я туда доберусь, будет много крови. Задержишь меня – и… Впрочем, когда ты в меня врезался, то бежал довольно резво. – Лоб его разгладился, тучи развеялись, и он улыбнулся – не то безумно, не то дружелюбно, но в любом случае опасно. – И еще: ты знаешь местность лучше, чем я. Расскажи мне о жителях Роны.

Типа мы с ним путешествуем вместе, ага. Я подписался сопровождать его в далекий край ради спасения и отмщения. Надеюсь, не очень надолго. Снорри мог бы спасти свою семью, потом перебить своих врагов всех до единого, некромантов и ходячих мертвецов, вот и все. Я подвержен самообману, но никак не мог представить этот план не чем иным, кроме как самоубийственным кошмаром. И все же до ледяного Севера еще далеко – будет много возможностей разорвать связывающее нас заклятье и сбежать домой!

Снорри снова налег на весла, помолчал, потом сказал:

– Встань на минутку.

– Что, правда?

Он кивнул. Я хорошо держусь в седле, а на воде вообще никак. В любом случае, не желая препираться с человеком, с которым едва нашел общий язык, я поднялся на ноги, раскинув руки для равновесия. Он быстро качнул лодку, явно намеренно, и я рухнул в реку, отчаянно хватаясь за ветки ивы, как утопающий за соломинку.

Сквозь плеск я слышал, как ухохатывается Снорри. Еще он что-то говорил: «…чистый… вместе…» Но я улавливал лишь отдельные слова, потому что тонуть тихо мало кому удается. Наконец, бросив попытки выпить всю реку и тем самым спастись, я скрылся под водой в третий и последний раз, и тут он схватил меня за жилет и с пугающей легкостью выдернул обратно. Я лежал на дне лодки, разевая рот, как рыба, и наблевал столько, что хватило бы на целое болото.

– Ублюдок!

Первое мое связное слово – прежде чем я вспомнил, какой он большой и опасный.

– Не могу же я допустить, чтобы ты заявился на Север таким вонючим! – рассмеялся Снорри и снова принялся грести, а ива с сожалением провела по нам своими зелеными пальцами. – И как вообще мужчина может не уметь плавать? Безумие!

8

Река вынесла нас в море. Через два дня. Мы спали у берега, но на достаточном удалении, чтобы москиты не очень досаждали. Снорри смеялся над моим нытьем.

– На Севере летом бывает столько мошкары, что ее стаи отбрасывают тень на землю.

– Может, поэтому ты такой бледный, – сказал я. – Не загораешь, да еще и потерял много крови.

Заснуть было трудно. Твердая земля и колючая подстилка не способствовали этому. Все вокруг живо напомнило мне поход на Скоррон два года назад. Что верно, то верно, я едва успел пробыть там три недели, прежде чем вернуться и снискать лавры героя перевала Арал, да еще и с больной ногой, которую я потянул не то в бою, не то при слишком резвом перемещении с одного поля брани на другое. Я лежал на жесткой колючей земле, глядя на звезды; в темноте шептала река, а в кустах что-то копошилось и чирикало, шуршало и скрипело. Тогда я подумал о Лизе де Вир и заподозрил, что до своего возвращения во дворец буду с завидной регулярностью спрашивать себя, как же я во все это умудрился ввязаться? А под утро, проникнувшись жалостью к себе, я даже нашел время, чтобы подумать, не могли ли Лиза с сестрами уцелеть при пожаре в оперном театре. Может, Ален убедил своего отца запереть их дома в наказание за то, что они кое с кем водятся.

– Чего не спишь, Красная Марка? – спросил Снорри откуда-то из темноты.

– Мы еще в Красной Марке, норсиец. Называть кого-то по месту рождения имеет смысл только когда эти края уже далеко. И хватит об этом.

– Так почему не спишь?

– Я думаю о женщинах.

– А-а! – Тишина. Я уж думал, что он опять уснул. – О ком-то конкретно?

– Можно сказать, что обо всех – и о том, что на этом берегу их нет.

– Лучше думать об одной.

Я долго-долго смотрел на звезды. Говорят, они вращаются, но я что-то не заметил.

– А ты чего не спишь?

– Рука болит.

– Такая царапина? Ты же здоровенный викинг, разве нет?

– Мы такие же люди из плоти и крови. Надо промыть, зашить. Если все сделать правильно, рука будет спасена. Там, где река расширится, мы оставим лодку и пойдем по берегу. Я найду кого-нибудь в Роне.

Он знал, что в устье реки есть порт, но, если Красная Королева приговорила его к смерти, искать там помощи – чистейшей воды безумие. О том, что бабка приказала его отпустить и что порт Марсель – известный центр медицины, в школах которого уже почти три века готовят самых лучших врачей, я предпочел промолчать. Если скажу ему – это разоблачит мою ложь и выдаст, что я – архитектор его судьбы. Это было мне не слишком приятно, но всяко лучше, чем если он решит подровнять меня своим мечом.

Я вернулся к фантазиям о Лизе и ее сестрах, но в ночи мои сны подсвечивал костер, окрашивая их в лиловый цвет, и я видел сквозь пламя не агонию умирающих, но пару нечеловеческих глаз в темных прорезях маски. Каким-то образом я разрушил заклятье Молчаливой Сестры, сбежал из ада и унес с собой часть магии… но что еще могло ускользнуть и где оно сейчас? Вдруг стало казаться, что каждый звук в ночи – это медленная поступь чудовища, вынюхивающего меня во тьме, и, несмотря на жару, я покрылся холодным потом.

Утро обрушилось на меня обещанием знойного летнего дня. Хотя скорее угрозой, чем обещанием. Если, потягивая охлажденное вино, смотреть с тенистой веранды, как лето в Красной Марке раскрашивает лимоны на ветвях в саду, – это обещание. А если приходится день-деньской шагать в пыли, преодолевая при этом расстояния, которые на карте можно закрыть кончиком пальца, – это угроза. Снорри, хмурясь, смотрел на восток, перекусывая остатками плесневелого хлеба, украденного в городе. Он говорил мало и ел левой рукой, правая распухла и покраснела, кожа вздулась, как на плечах, но не от солнечных ожогов.

Над рекой витал солоноватый воздух, берега разошлись и превратились в грязевую равнину. Мы стояли рядом с лодкой; до воды, поглощенной отливом, было метров пятнадцать.

– Марсель, – показал я на дымку у горизонта, напоминающую темный мазок на сморщенном голубом холсте, там, где под небесами простиралось далекое море.

– Большой. – Снорри покачал головой. Он подошел к лодке, наклонился и что-то забормотал – несомненно, какую-то треклятую языческую молитву: можно подумать, эта штуковина заслужила благодарность за то, что не потопила нас! Наконец он закончил, повернулся и знаком велел мне показывать дорогу. – Рона. Кратчайший путь.

– На лошади было бы еще быстрее.

Снорри фыркнул, словно сама мысль об этом казалась ему оскорбительной. И на какое-то время замолчал.

– О! – сказал я и пошел, хотя знал лишь, что Рона где-то на севере и немножко к западу. О здешних дорогах я и вовсе не имел представления. Вообще-то, кроме Марселя, я едва ли припомню названия городов этого края. Несомненно, кузина Сера смогла бы в танце пройтись по ним, и груди ее при этом преодолели бы земное тяготение, а кузен Ротус даже библиотекаря занудил бы до смерти населением, промышленностью и политикой всех поселений, включая жалкие деревушки. Однако мое внимание было сосредоточено ближе к дому, на менее достойных целях.

Мы оставили позади широкую полосу возделанных заливных лугов и через холмы поднялись на более сухие территории. К тому моменту как земля стала ровнее, Снорри изрядно взмок. Похоже, его таки одолела лихорадка. Солнце скоро стало жарить просто невыносимо. Протопав пару километров, а может и все пять, по каменистым равнинам и жесткому кустарнику, мои ноги разболелись, сапоги жали, и я вернулся к теме лошадей.

– Знаешь, что бы нам не помешало? Лошади. Вот в чем дело.

– Норсийцы ходят под парусами. Мы не ездим верхом.

Снорри смутился – а может, просто так обгорел.

– Не ездят или не умеют ездить?

Он пожал плечами.

– Ну что там трудного? Держишься за поводья и едешь вперед. Найдешь лошадей – поедем. – Снорри помрачнел. – Мне надо вернуться. Я готов спать в седле, если конь принесет меня на север, прежде чем Свен Сломай-Весло закончит свою работу в Суровых Льдах.

И тут я понял: норсиец правда надеется, что его семья уцелела. Он считал, что этот поход скорее ради их спасения, чем ради отмщения. Месть – вопрос расчета, ее лучше подавать холодной. Спасение предполагает самопожертвование, готовность к опасности и прочие безумные вещи, которые совсем не по мне. При таком раскладе необходимость развеять связавшие нас чары выглядела еще более насущной. С этим надо было поторопиться: рука Снорри выглядела все хуже и хуже, вены потемнели, что свидетельствовало о распространении инфекции. Умрет еще у меня на руках – и придется на деле проверить мое мрачное предсказание относительно того, что будет с одним, если другого не станет. Я, конечно, врал, но когда я сказал об этом, то почувствовал: все не просто так.

Мы плелись по жаре, прокладывая себе путь сквозь сухой, душный хвойный лес. Много часов позднее деревья отпустили нас, исцарапанных, липких от пота и растительных соков. К счастью, мы вывалились из леса прямехонько на широкую дорогу со следами древней брусчатки.

– Хорошо. – Снорри кивнул, легко перешагивая канаву у обочины. – Я-то думал, ты уж заплутал.

– Заплутал? – Я изобразил обиду. – Каждый принц должен знать свое королевство, как тыльную сторону… э-э… – В сознании мелькнула тыльная сторона Лизы де Вир: веснушки, тени у позвоночника, когда она, склонившись, предавалась весьма приятной работе. – Чего-то знакомого.

Дорога вывела на плато, куда с восточных холмов текли по каменистым руслам бесчисленные ручейки и где землю возделывали. Оливковые рощи, табак, кукурузные поля. Тут и там – одинокие фермы или группы тесно сбившихся каменных домишек с черепичными крышами.

Первым, кого мы встретили, был пожилой мужчина, который гнал еще более почтенного осла хворостиной. Две огромные связки хвороста почти закрывали животину.

– Лошадь? – пробормотал Снорри, когда мы подошли поближе.

– А?

– Ну, у него четыре ноги. Это лучше, чем две.

– Найдем кого-нибудь покрепче. И желательно – не рабочую клячу, а более подходящее по статусу животное.

– И порезвее, – сказал Снорри. Осел проигнорировал нас, старик в общем тоже, – можно подумать, ему каждый день попадаются на дороге здоровенные викинги и пообтрепавшиеся принцы.

«И-а» – и животина осталась позади.

Снорри сжал обожженные губы и зашагал дальше, пока метров через сто что-то не заставило его резко остановиться.

– Вот это – самая большая куча дерьма, которую я когда-либо видел.

– Ну, не знаю, я видал и побольше. – Положим, не видел, а упал в нее, но, коль скоро эта явно выпала из задницы одного-единственного существа, она и впрямь впечатляла. – Большая, но я уже видел подобное. Возможно, вскоре у нас с тобой обнаружится что-то общее.

– Что?

– Вполне возможно, друг мой, что нам обоим спасет жизнь куча дерьма. – Я повернулся к удалявшемуся старику. – Эй! Где тут цирк?

Старец не остановился, лишь вытянул костлявую руку в сторону поросшей оливами горы на юге.

– Цирк? – переспросил Снорри, все еще созерцая кучу.

– Ты скоро увидишь слона, друг мой!

– И этот солон вылечит мою отравленную руку?

Он протянул мне вещественное доказательство и поморщился.

– Лучшее место для лечения ран, за вычетом полевого госпиталя, конечно. Эти люди жонглируют топорами и факелами, они качаются на трапеции и ходят по канату. В любом цирке Разрушенной Империи найдется с полдюжины человек, способных зашивать раны, а может, даже травник не без способностей.

Еще пару километров – и мы свернули на боковую дорожку, уводящую в холмы. По ней было видно, что недавно тут ходили и ездили, причем весьма активно: иссохшая земля вся в колеях, на деревьях по краям – свежесломанные ветки. На вершине горы мы увидели лагерь: три больших круга фургонов, несколько палаток. Цирк, но не готовый к представлению, а остановившийся на отдых в пути. Лагерь окружала стена сухой кладки. Подобные стены – не редкость в этих краях; похоже, их порой строили не столько для того, чтобы организовать загон для скота или обозначить границы, сколько чтобы пристроить валяющиеся решительно повсюду каменные обломки. Унылый седой карлик сидел и сторожил калитку с тремя перекладинами у входа на поле.

– У нас уже есть силач. – Он близоруко прищурился, оглядывая Снорри, и крайне выразительно сплюнул. Карлик был из тех, у кого голова и кисти рук как у обычных людей, а вот торс какой-то стиснутый, да и ноги кривые. Он сидел на стене и чистил ногти ножом, которым, судя по выражению лица, куда охотнее поковырял бы незнакомцев.

– Эй-эй, не обижай Салли! – возмутился я. – Если у вас там уже есть бородатая женщина, в жизни не поверю, что она свежа, как эта красотка.

Это привлекло внимание карлика.

– Тогда привет тебе, Салли! Гретчо Марлинки к твоим услугам!

Я чувствовал спиной, как надо мной нависает Снорри, явно готовый свернуть мне шею в любой момент. Коротышка соскочил со стены, покосился на Снорри и отпер калитку.

– Заходите. Синяя палатка в центре слева. Спросите Тэпрута.

Я зашагал впереди. Хорошо еще, что Гретчо был слишком мал ростом, чтобы ущипнуть Снорри за задницу, а то пришлось бы добывать для Тэпрута нового карлика.

– Салли? – пророкотал норсиец у меня за спиной.

– Подыграй мне.

– Нет.

Циркачи по большей части спали на жаре, но кто-то и работал. Чинили колеса и оси, ухаживали за животными, зашивали холстину, хорошенькая девушка делала пируэты, женщина на сносях наносила татуировку на спину раздетого до пояса мужчины, неизбежный жонглер подбрасывал предметы в воздух и ловил их.

– Сущая трата времени, – кивнул я на жонглера.

– Мне нравятся жонглеры!

В обкорнанной черной бороде Снорри мелькнула белозубая ухмылка.

– Боже! Таким, как ты, вроде бы клоуны нравятся.

Ухмылка стала шире, словно само упоминание о клоунах уже было смешно. Я повесил голову.

– Пошли.

Мы миновали каменный колодец, за которым стояло несколько могильных камней. Совершенно ясно: много поколений отдыхало здесь в пути. И кто-то остался здесь навеки.

Синюю палатку, пусть и вылинявшую почти до серого цвета, оказалось нетрудно найти. Она была больше, выше и чище остальных и украшена пестро намалеванным плакатом на двух шестах:

Знаменитый цирк доктора Тэпрута.

Львы, тигры, медведи – ДА!!!

Утвержден имперским двором Вьены.

Стучать в палатку весьма затруднительно, и я заглянул под полог и прокашлялся.

– …не мог просто нарисовать на льве несколько полосок?

– Ну-у… но ты же мог потом снова смыть их?

– Нет, в последний раз я купал льва довольно-таки давно, но…

Я второй раз, более демонстративно, откашлялся и привлек их внимание.

– Входите!

Я пригнулся, Снорри пригнулся еще ниже, и мы вошли.

Вскоре глаза мои привыкли к синему полумраку внутри шатра. Доктором Тэпрутом, видимо, был тощий тип за письменным столом, а мужчина покрепче, нависший над ним, уперев руки в бумаги, разложенные на столе, – тем, кто считал, что львов купать не стоит.

– А! – сказал человек за столом. – Принц Ялан Кендет и Снорри вер Снагасон! Добро пожаловать ко мне. Добро пожаловать!

– Какого черта!.. – Я осекся. Хорошо, что он меня признал, а то я уж думал, как вообще можно кого-то убедить, что я принц.

– Я же доктор Тэпрут, я знаю все, мой принц. Гляди-ка!

Снорри протопал мимо меня и занял пустующий стул.

– Мир вертится. Особенно вокруг принцев.

Он был явно менее впечатлен, чем я.

– Гляди-ка! – кивнул Тэпрут совсем по-птичьи, у него были острые черты и тощая шея. – Чтецы посланий на Дороге Лексикона переносят сплетни в запечатанных свитках. Какая история, а? Вы что, правда прыгнули на полярного медведя, господин Снагасон? Смогли бы прыгнуть на одного из наших? Заплачу щедро. Ой, у вас рука поранена. Кривой нож, верно? Гляди-ка!

Тэпрут болтал с такой скоростью, что, если не прислушиваться внимательно, его речь могла оказать гипнотическое воздействие.

– Да, рука, – ухватился я за его слова. – Есть у вас хирург? С деньгами у нас неважно… – (Снорри нахмурился.) – Но можно в кредит. Королевские сундуки дополнят мой кошелек.

Доктор Тэпрут понимающе улыбнулся.

– Ваши долги вошли в легенду, мой принц. – Он поднял руки, словно пытаясь обрисовать масштабы бедствия. – Но не нужно бояться, я человек цивилизованный. Мы, цирковые, не оставим раненого путника без помощи! Я поручу его заботам нашей милой Варги. Хотите выпить? – Тэпрут потянулся к ящику стола. – Можешь идти, Вальдекер. – Он махнул, выпроваживая человека со шрамами на лице, который на протяжении всего разговора смотрел на нас с молчаливым неодобрением. – Полоски, гляди-ка! И хорошие. У Серры есть черная краска. Топай к Серре. – Вернувшись взглядом ко мне, он выудил бутылку темного стекла, маленькую – самое то, чтобы яды хранить. – У меня есть чуток рома. Старого, еще времен крушения «Луны охотников», – притащили сборщики моллюсков с берега Андора. Попробуйте. – Он, словно по волшебству, извлек три серебряных кубка. – Вечно мне приходится сидеть и болтать. Тяжкое бремя, гляди-ка. Сплетни текут по моим жилам, и приходится подпитываться. Скажите, принц, здорова ли ваша бабушка? Как ее сердце?