Текст книги "Принц шутов"

Автор книги: Марк Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

– Я сказал, ундорет, мы окрасим снега кровью людей Хардангера! – Снорри вскочил, освобожденный закатом, глаза его были ясными, стол скрежетнул по камням. – Мы заберем обратно то, что любим, и покажем этим красным викингам, как нужно проливать кровь! – Он поднял топор над головой. – Мы – из народа ундорет! Дети Молота. Кровь Одина течет в наших жилах. Мы – рожденные бурей!

И там, где Аслауг не смогла тронуть норсийцев своими темными угрозами, Снорри вер Снагасон мгновенно поднял их на ноги, и они выкрикивали угрозы в ночное небо, молотя по столу, покуда не начало разлетаться на щепки дерево и не запрыгали кружки.

– Еще эля! – Снорри наконец сел и снова грохнул кулаком по столу. – Выпьем за погибших.

– Пойдешь с нами, принц Ялан? – спросил Туттугу, забирая у служанки высокий кувшин с белобрысой шапкой пены, напоминающей прически близнецов. – Снорри говорит, тебя на родине друзья называют героем, а враги – дьяволом.

– Долг велит мне проводить Снорри на родину. – Я кивнул. Когда вам навязывают ход действий, лучше всего принять его благосклонно и выжать из ситуации все, что возможно, – до первой возможности выпутаться. – Посмотрим, что эти падальщики из Хардангера смогут сделать с человеком из Красной Марки.

Надеюсь, не труп. Ну, то есть я постараюсь.

– Что заставляет нас думать, что вдевятером у нас получится справиться лучше, чем у Снорри в одиночку? – Арне Востроглазый вытер с усов пену от эля, его голос был скорее мрачен, чем страшен. – У Сломай-Весло достаточно людей, чтобы опустошить Эйнхаур и все деревни вдоль берегов Уулиска.

– Хороший вопрос. – Снорри протянул руку, показывая на Арне. – Во-первых, пойми, что в Черном форте было очень мало народу, и это не то место, где можно содержать достаточно большой гарнизон. Все, что там съедается, приходится тащить через льды. Каждое полено или мешок угля нужно нести туда. А от кого там обороняться? От рабов, трудящихся под Суровыми Льдами, копающих тоннели в поисках мифа? Во-вторых, мы пойдем хорошо подготовленными, а не одетыми в первое, что подвернулось под руку среди руин. Мы пойдем с ясной головой, и убийство будет до поры заперто в наших сердцах. И наконец, третье. Что еще нам остается делать? Мы – последние из свободных ундорет. Все, что осталось от нашего народа, – там, во льдах, в руках других людей. – Он помолчал и положил на стол широкие ладони, глядя на растопыренные пальцы. – Моя жена. Мой сын. Вся моя жизнь. Все хорошее, что мне довелось сделать. – Губы его дернулись, явив оскал. Он встал, голос снова стал похож на рык. – Итак, я не предлагаю вам ни победу, ни возвращение к прежней жизни; не обещаю, что мы снова будем строить. Лишь боль, кровь, красные топоры и возможность вместе выступить против врага – в последний раз. Что скажете?

И разумеется, эти психи одобрительно заорали, а я наполовину искренне ударил кулаком по столу и задумался, как же выбраться из этого ужаса. Если Сейджес не лгал и не ошибался, то, если Снорри погибнет при осаде, а я буду держаться позади и вовремя ускользну, заклятие разрушится. Разумеется, коли нас девять, рядов, за которыми можно спрятаться, не так уж и много, а этот Черный форт неудобно удален от любой безопасной гавани, куда можно бежать.

Я решил, что на данный момент лучшей политикой будет напиться до бесчувствия и надеяться, что утро вечера мудренее.

– Самое главное тут, – сказал я, уловив момент, когда норсийцы молча занялись выпивкой, – это не действовать слишком поспешно. Планирование – вот основа успеха. Стратегия. Снаряжение. Все то, чего не хватало Снорри в первый раз в силу его нетерпения.

Чем дольше мы здесь пробудем, тем больше шанс, что проклятие ослабнет или еще что-нибудь подвернется. Важно, чтобы «Икея» не отплыла, пока я не исчерпал все возможности избежать этого плавания. Я пожал плечами, допил эль и потребовал еще.

24

Иногда похмелье столь ужасно, что кажется, будто весь мир раскачивается и кружится, даже стены скрипят. Иногда оно переносится сравнительно легко, и оказывается, что всего-навсего компания викингов бросила вас на кучу свернутых канатов в своей ладье и отплыла в море.

– Ах вы, ублюдки!

Я с трудом открыл один глаз и увидел, как над головой хлопает на ветру большой парус, а чайки вьются под серым небосклоном.

Я сел, проблевался; встал, споткнулся, проблевался; подполз к борту, проблевался основательно; подполз к другому борту и взвыл, глядя на тонкую темную линию горизонта – единственный намек на тот мир, который я знал и который, возможно, больше не увижу.

– Значит, ты не моряк? – спросил Арне Востроглазый, глядя на меня со скамьи, держа весло, воткнутое в уключину, и трубку.

– Викинги курят?

Это выглядело как-то… неправильно, ну, вдруг у него борода загорится?

– Этот курит. Книгу с правилами тут не выдают, сам понимаешь.

– Типа того.

Я вытер рот и повис на борту. Близнецы проделывали что-то замысловатое с парусом и канатами. Туттугу стоял на носу и смотрел на волны, а Снорри держал румпель на корме. Со временем мне полегчало, и я рухнул на скамью рядом с Арне. К счастью, ветер относил дым в сторону, а то мы бы получили реальный шанс узнать, сможет ли съеденное на прошлой неделе материализоваться по второму кругу, если я хорошенько постараюсь.

– И какие еще правила из этой мифической книжки ты нарушил?

Мне нужно было отвлечься от качки. Похоже, надвигался шторм, хотя небо оставалось довольно ясным и ветер дул не особо сильно.

– Ну-у… – Арне попыхтел трубкой. – Я не любитель медовых залов и всяких таких песен. Мне бы лучше порыбачить на льду.

– Можно подумать, человек такого таланта, как ты, стал бы выжидать добычу – да он скорее сделал бы меткий выстрел, чем таскать всякое через дырочку во льду. – Я возлагал на Востроглазого изрядную часть своих надежд на выживание. Что хорошо в умелом стрелке из лука – мало кто успеет к нему подойти достаточно близко, чтобы причинить вред. Это такие люди, рядом с которыми я предпочитаю стоять в бою, коль скоро ход событий не даст мне просто ускакать подальше. – Черт! Где моя гребаная лошадь?

– Возможно, то, что от нее осталось, разбросано по склону Ден-Хагена. – Арне сделал вид, что жует. – Жаркое, колбаса, конская грудинка, жареная конина, суп из языка, печень с луком, ммм… отлично.

– Что? Я…

Мой желудок сам прервал сию сентенцию длинным словом, полностью состоящим из гласных и произнесенным над бортом ладьи.

– Снорри отвел ее с утра на рынок и продал, – сказал Арне, обращаясь к моей спине. – За седло выручил больше, чем за кобылу.

– Черт!

Я вытер слюну с подбородка, прежде чем ветер смог размазать ее по моему лицу. Потом посидел немного, уронив голову на руки. Казалось, мы прошли полный круг. Этот кошмар начался, когда меня загрузили, как тюк, в лодку со здоровенным викингом, и вот, пожалуйста, опять – только лодка посолиднее, воды и викингов больше, а лошадей ровно столько же.

– Востроглазый, значит? – Я пытался ободрить себя мыслью о том, что Арне – это мой гарант безопасности. – Интересно, за что тебя так прозвали?

Арне выпустил кольцо вонючего дыма, которое быстро унесло ветром.

– Есть два способа попасть в маленькую мишень, до которой далеко, – мастерство и везение. Не то чтобы я плохо стреляю, вовсе нет, – скажем так, средне. Особенно теперь, когда практики хватает. «Пусть Востроглазый стреляет», «дайте Арне лук»… Но в тот день на свадьбе ярла Торстеффа… – Арне пожал плечами. – На состязания прибыли люди со всей округи. Метание топора, поднимание валуна, борьба – ну и тому подобное. И естественно, стрельба из лука. Она никогда не была нашей сильной стороной, но желающих нашлось немало. Ярл закрепил вот эту монетку, да так далеко, что никто не мог ее сбить. Уже стемнело, когда до меня дошла очередь. Ну и сбил – с первой попытки. Вот так и бывает в этом мире, мальчик. Начни историю, такую, ничего особенного, из тех, что быстро забываются, на миг оторвись от нее – и вот она уже так разрослась, что может сожрать тебя. Вот как бывает. Наша жизнь сплошь состоит из таких историй. Некоторые распространяются и растут, растут… Другие – лишь для нас и богов, их передают шепотом, но эти истории тоже растут и пожирают нас.

Я застонал и улегся на скамью поперек, пытаясь найти угол, при котором она все же больше похожа на кровать, чем на орудие пытки. Я бы просто лег между скамьями, но каждый раз, как ладья ныряла вниз с волны, через борт перехлестывала соленая вода, миниатюрное подобие огромных волн, по которым нас кидало.

– Разбуди меня, когда шторм прекратится.

– Шторм?

Надо мной нависла тень.

– Ты что, хочешь сказать, что оно всегда так, а?

Я сощурился, разглядывая темный силуэт на фоне ясного неба, – окаймляющие его солнечные лучи кололи глаза. Высокий человек, и, зараза, здоровый такой. Один из близнецов.

– Да нет. – Он присел на скамью напротив, и его благодушный настрой казался сплошным издевательством. – Редко бывает так хорошо.

– Ааарррр.

Казалось, просто слов не хватит, чтобы высказать все, что я об этом думаю. Я подумал: интересно, видела ли Скилфа, что мне суждено заблевать ладью и утонуть в этой жиже?

– Снорри говорит, ты здорово лечишь раны. – Он принялся закатывать рукав, не дожидаясь приглашения. – Кстати, я Фьорир, нас не так просто различить.

– Иисусе!

Я поморщился, когда Фьорир размотал грязную тряпку, которой было обернуто его предплечье. Рваная рана оказалась глубокой, да еще и всех мыслимых цветов – от черного до гнойно-желтого на вспухшей плоти по обе стороны от нее. Вонь, надо сказать, говорила о многом. Если рана начинает дурно пахнуть, ясно, что человек потихоньку двинулся в сторону кладбища. Возможно, его могла спасти ампутация – я точно не знал. В принципе, подобные вещи меня прежде и не интересовали толком, разве что в ситуациях, когда нужно было оценить шансы в «Кровавых ямах». Ну и на границе со Скорроном случались неприятности такого рода, но я успешно избавился от этих воспоминаний. По крайней мере, до того момента как почувствовал вонь от руки норсийца – и они снова нахлынули. Наконец я придвинулся к борту и наблевал в темную пучину. Так я провисел довольно-таки долго, ведя с морем долгий бессловесный разговор.

Фьорир все еще сидел там же, когда я вернулся – с вывернутым желудком и весь дрожа. Ладья по-прежнему грозила перевернуться с каждой новой волной, но всем остальным, похоже, было более или менее наплевать.

– Это… это же кошмар, а не рана, – сказал я.

– Да вот копьем досталось на границе с Тертаном, – кивнул Фьорир. – Точно, кошмар – постоянно беспокоит.

– Жаль.

И мне правда было жаль – мне нравились близнецы, хорошие ребята. И число их вскорости должно было сократиться…

– Снорри сказал, ты здорово лечишь раны. – Он вернулся к прежней теме. Фьорир выглядел на удивление жизнерадостным, хотя я был готов поспорить, что он и недели не протянет.

– Ну, это не так. – Я с мрачной сосредоточенностью разглядывал эту жуть. – Похоже, тебя она беспокоит меньше, чем меня.

– Боги забирают нас по порядку. Сначала младших. – Опять эта ухмылка. – Атту убили гули в Улласватере. Потом мертвяк затянул Сиу в болото в Фенмире. Сикс словил стрелу от конахтского лучника. В общем, следующий – Фимм, а не я.

И вдруг я понял, что страшно напуган. Снорри я понимал. Да, я не разделял его пыла и отваги, но мог представить их преувеличенными или преуменьшенными версиями моих собственных мыслей и переживаний. Человек, стоявший передо мной, выглядел как один из нас. А кем он был изнутри? Боги сделали сыновей Торстеффа отличными от прочих людей. По крайней мере, этого. Возможно, то, чего ему не хватало, было присуще его братьям в двойном размере. Или когда эти восемь начали умирать по одному, выживших словно надломило изнутри. Фьорир был дружелюбен и привязчив, но я не знал, чего не хватает там, за этой слишком уж беззаботной ухмылкой и прозрачно-голубыми глазами.

– Не знаю, с чего вдруг Снорри сказал об этом, – я не врач. Я даже не…

– Он сказал, что ты попытаешься выкрутиться. Он сказал, чтобы ты сделал то же, что тогда, в горах.

Фьорир бесстрашно протянул мне больную руку.

– Давай! – крикнул Снорри с кормы. – Сделай это, Ял!

Я плотно сжал губы от отвращения, без энтузиазма протянул руку и задержал ее в нескольких сантиметрах над раной. Почти сразу же в ладони зародилось тепло, и я резко отдернул руку. Теперь, похоже, было не смухлевать – реакция оказалась мгновенной и даже более сильной, чем на Мигана в Аупах.

– Последнего, с кем я это проделал, Снорри сбросил с утеса минуту спустя.

– Тут море, где ты видишь хоть один утес? Приятно, кстати. Сделай так еще раз.

Фьорир смотрел на меня бесхитростно, как ребенок.

– Вот черт!

Я снова вытянул руку вперед, как можно ближе к гниющей плоти, пытаясь не измазаться. Почти тут же рука начала светиться, словно в ненастный северный день ворвался испепеляющий солнечный свет из пустынь Индуса. Мои кости гудели, тепло нарастало. Ветер стал совсем ледяным, слабость, вызванная рвотой, граничила с полным бессилием – даже держать руку вытянутой казалось геркулесовым подвигом. И вдруг мои руки опустели – ладья закружилась вокруг меня, и я провалился в темноту.

Ведро холодной соленой воды вернуло меня в мир живых.

– Ял? Ял?

– С ним все будет нормально?

Ответ на их языческом наречии.

– …хилые эти южане…

– …похоронить в море.

Потом опять какая-то ерунда на языке северян.

Еще ведро.

– Ял? Ответь мне.

– Если я отвечу, меня перестанут поливать морской водой?

Я держал глаза закрытыми. Хотелось лишь лежать тихо-тихо. Даже шевелить губами было тяжеловато.

– Слава богам!

Снорри помолчал. Я услышал, как поставили тяжелое ведро.

Потом меня оставили сохнуть. Я разлегся на скамейке, пока какая-то особенно большая волна не сбросила меня на дно. Потом я лежал на корме и изредка взывал к Иисусу. Не сказать, чтобы помогло.

К тому моменту как я собрался с силами и сел там, откуда свалился, уже темнело. Фьорир принес мне сушеной рыбы и ячменного пирога, но я мог разве что взглянуть на все это. Желудок все еще съеживался на гребне каждой волны и вовсе не обещал удержать то, что я в него закину.

– Рука лучше! – Фьорир протянул ее в знак доказательства. Рана все еще выглядела жутко, но перестала гнить и явно затягивалась. – Спасибо, Ял!

– Не стоит благодарности, – слабо протянул я. Похоже, парень и правда был неуязвим, покуда жил бедняга Фимм. Надеюсь, он отплатит мне, прикрыв своим неуязвимым телом от опасности.

Солнце село, и Снорри устроился на носу «Икеи», глядя на север; его черные глаза, вне всякого сомнения, искали берег Норсхейма. Силы ко мне не вернулись: более того, с приходом ночи я только ослаб еще больше. Я поел черствого хлеба, запивая его водой, торжественно вернул все это в море и провалился в сон без сновидений.

Ну, то есть он был без сновидений, пока мне не приснились ангелы.

Мне снилось, будто бы занималась заря, а я стоял на холме над полями Вермильона, глядя вниз, на Селин, гибкой змеей устремляющийся к далекому морю. Баракель стоял выше, на самой вершине холма, похожий на фоне неба на статую, неподвижный, покуда лучи восходящего солнца не упали на его плечи.

– Услышь меня, Ялан, сын…

– Сам знаю, чей я сын.

Ангел теперь был настроен куда серьезнее, чем во время предыдущих визитов. Словно он говорил собственным голосом, а не тем, который я придумал для него, когда он был еще на девять десятых плодом моего воображения.

– Скоро придет время, когда тебе понадобится вспомнить, откуда ты родом. Ты плывешь в край саг, в край, где нужны герои и где становятся героями. Тебе понадобится вся твоя смелость.

– Не думаю, что там помогут воспоминания об отце. Добрый кардинал пустился бы наутек, если бы ему преградила дорогу коза. Даже не слишком крупная.

– В природе детей недооценивать силу своих родителей. Время взрослеть, Ялан Кендет.

Он поднял лицо, и я увидел золотые глаза, отражающие рассветные лучи.

– И что такого хорошего в храбрости? Скилфа верно сказала: мы все верны своей природе, кто-то хитер, кто-то честен, кто-то смел или изворотлив, ну и что?

Баракель пожал крыльями.

– Твоя бабка говорила о тебе со своей сестрой: «А ему хватит характера? Достанет храбрости?» Она называла тебя праздным поверхностным мальчишкой, склонным к показухе, но пустым внутри. «Ум, затуманенный ленью, притупленный пустословием, – сказала она, – но его еще можно заточить. Хватило бы нам времени и места – из этого ребенка вышел бы толк, но у нас нет ни того ни другого. Наше дело устремляется к развязке, не столь далекой во всех смыслах, и в этот миг произойдет нечто такое, что изменит мир». Вот так она сказала о тебе.

– Я бы удивился, если бы она знала, кто я и что я. И я достаточно сообразителен, когда в том есть нужда. Смелость – это что-то вроде поломки. Близнецам не хватает того, что нужно человеку, чтобы испытать страх. Снорри панически боится быть трусом. В их языческих россказнях есть такой змей Ороборос, который жрет собственный хвост. Боязнь страха – не в этом ли храбрость? Потому ли я смел, что не боюсь бояться? Ты на стороне света, а свет, как известно, проясняет. Пролей достаточно яркий свет на любую смелость – и она окажется лишь изощренной формой трусости.

Я постоял, сжимая голову руками, мучительно подбирая слова.

– Человечество можно разделить на безумцев и трусов. Моя личная трагедия в том, что я появился на свет в мире, где вменяемость считается недостатком.

Под взглядом Баракеля у меня иссяк запас слов.

– Ум создает все более изощренные способы самооправдания, – сказал он. – Но в конечном счете становится понятно, что хорошо, а что нет. Так бывает у всех, хотя люди могут годами пытаться зарыть это знание поглубже, зарыть под толщей слов, ненависти, вожделения, горестей или других кирпичиков, из которых они строят свои жизни. Ты знаешь, что правильно, Ялан. Когда придет время, ты узнаешь. Но знать – недостаточно.

Мне потом сказали, что я почти неделю был не в себе. Спал двадцать два часа в сутки, наполовину просыпался, лишь чтобы позволить Туттугу чуть не силком накормить меня теплым варевом, причем внутрь попадало далеко не все. Близнецам приходилось держать меня за обе руки, когда природа изредка звала меня к борту, а то я бы рухнул и пропал. Мы пересекли открытое море, потом день за днем следовали вдоль берегов Норсхейма, направляясь на север.

– Проснись!

И это было все, что сказал ангел в то утро.

Я открыл глаза и увидел серый рассвет, колышащийся парус, услышал крики чаек. Баракель молчал. Ангел сказал правду. Я всегда знал, как надо. Просто не делал.

– Мы что, уже почти приплыли?

Мне стало лучше. Почти хорошо.

– Уже недалеко.

Туттугу сидел рядом. Остальные в утренней дымке бродили по палубе.

– А-а!

Я, прикрыв глаза, попытался представить твердую землю, надеясь избежать привычной утренней рвоты.

– Снорри говорит, ты здорово лечишь раны, – сказал Туттугу.

– Боже! Это путешествие меня доконает. – Я попытался сесть, но свалился со скамейки – был еще слишком слаб. – Я думал, что увижу всякую нежить и психов с топорами, но нет, похоже, я успею умереть в море.

– Возможно, это будет к лучшему. – Туттугу протянул мне руку, чтобы помочь встать. – Хорошая чистая смерть.

Я уже почти взял его за руку, но отшатнулся.

– О нет! Вот это – ни за что! – Еще немного – и я не смогу прогнать с дороги прокаженного, не излечив его. Вашу ж мать! – Ты вроде как не ранен.

Туттугу яростно поскреб пальцами рыжий куст бороды, что-то бормоча.

– Чего?

– В борделе подцепил.

– Триппер? – Это хоть заставило меня улыбнуться. – Ха!

– Снорри сказал…

– Туда я руки накладывать не буду! Бога ради, я принц Красной Марки! Не какой-нибудь бродячий знахарь!

Толстяк явно сник.

– Слушай, – сказал я, понимая, что, когда мы высадимся, друзья лишними не окажутся. – Может, я и не знаю ничего толком про раны, но про триппер знаю побольше любого смертного. У вас тут есть горчичное семя?

– Наверно.

Туттугу нахмурился.

– Каменная соль? Немного черной патоки, какое-нибудь дубильное вещество, скипидар, а еще – бечевка, две иголки поострее и имбирь… ну, это уже не обязательно, но было бы неплохо.

Он медленно помотал головой.

– Ну, значит, куплю в порту. Сварю по древнему фамильному рецепту. Прикладывай к пострадавшим частям тела, и через шесть дней будешь как новенький. Ну, в крайнем случае – через семь.

Туттугу широко ухмыльнулся, что было уже хорошо, и дружески пихнул меня на норсийский манер, а это куда больнее, чем привычный южанам дружеский удар кулаком в плечо. Вот и все. А потом он нахмурился и спросил:

– Иголки тоже прикладывать?

– Ну, когда я сказал, что надо прикладывать, имелось в виду, что надо намазать иголку и уколоться ею. Понадобится запасная, потому что от мази они быстро ржавеют.

– Ой! – От ухмылки Туттугу почти ничего не осталось. – А бечевка – чтобы повеситься?

– Мешочек привязать на… Слушай, я тебе перескажу кровавые подробности, когда добудем ингредиенты.

– Земля!

Это крикнул один из близнецов – и, надо сказать, очень вовремя нас отвлек.

Мои морские мучения почти закончились.