Текст книги "1968. Год, который встряхнул мир"

Автор книги: Марк Курлански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

Идея проведения «Лета свободы» принадлежала родившемуся в Гарлеме и получившему образование в Гарварде лидеру Эс-эн-си-си, философу Бобу Мозесу, и активисту (позднее конгрессмену) Алларду Лоуенстейну. В то время, когда движение за гражданские права сосредоточило свои усилия на важной, но не слишком зрелищной работе по регистрации темнокожих избирателей на Юге, они поняли: их действия привлекут гораздо больше внимания средств массовой информации, если они призовут белых жителей Севера приехать летом в Миссисипи для регистрации черных участников голосования.

Вряд ли у кого-то из почти тысячной армии волонтеров были сомнения в том, что их работа сопряжена с опасностями. Действительно, в начале лета три работника Эс-эн-си-си: Джеймс Чейни, Эндрю Гудмен и Майкл Швернер – исчезли в отдаленном болотистом районе Миссисипи. Швернер был опытным активистом движения, Гудмен – волонтером-нович-ком из Северной Каролины, а Чейни – темнокожим волонтером из числа местных жителей. Драма развивалась в течение целого лета: сотрудники Эс-эн-си-си боролись, пытаясь установить сотрудничество с ФБР, и каждая улика (например, была найдена машина, принадлежавшая пропавшим) рисовала все более мрачную картину происшедшего. Развязка наступила 4 августа, через 44 дня после того, как все трое были объявлены пропавшими благодаря сообщению информатора ФБР. Их тела были обнаружены зарытыми на глубину двенадцать футов в земляной дамбе к югу от Филадельфии (Миссисипи). Все трое были застрелены. Чейни, чернокожего, перед смертью жестоко избили.

И все же ни один волонтер не отступил (одного заставили уехать родители: он был еще несовершеннолетним). Более того, Мозесу пришлось остановить волонтеров: их было столько, что сотрудники Эс-эн-си-си не в состоянии были обучить всех новичков.

Среди тех, кто этим летом отправился на Юг, оказался сын слесаря-итальянца из городка Куинс (штат Нью-Йорк), изучавший философию в Беркли. Марио Савио, 1942 года рождения, был ростом шесть футов два дюйма, худощавым, тихим. Он заикался настолько сильно, что прощальная речь, традиционно произносимая выпускниками-студентами, потребовала от него огромных усилий. Он был католиком и, как многие католики, принимал католическую мораль, будучи не в ладах с церковью как таковой. В юности он мечтал стать священником.

В 1964 году Савио (ему тогда исполнился 21 год) шел через кампус Беркли, и в районе Телеграф и Банкрофт (этой узкой полоске земли суждено было стать местом политической активности) кто-то вручил ему листовку, где говорилось о демонстрации, проводимой местным движением за гражданские права по поводу несправедливых условий трудового найма в Сан-Франциско. Впоследствии Савио вспоминал: «Я сказал: “Ну что ж, демонстрация – это отлично”. Эти демонстрации были своего рода отличительным знаком кампусов. Конечно, они выигрывали по сравнению с футбольными матчами, это уж точно».

Итак, после небольшой внутренней борьбы Савио пошел на демонстрацию. Пожилая женщина закричала ему: «Отправляйся в Россию!» Он, в свою очередь, попытался объяснить ей, что его семья итальянского происхождения.

В первый раз в жизни Марио Савио был арестован. В камере человек по имени Джон Кинг случайно спросил его: «Вы едете в Миссисипи?» Когда Савио узнал об акции «Лето свободы в Миссисипи», то понял, что его место там. (Надо сказать, что это ощущение испытывали многие волонтеры: они чувствовали, что должны быть там.) И Савио поехал. В Миссисипи он постучал в запертую дверь бедного чернокожего издольщика. Глава семьи, вежливый, но слегка испуганный, ответил, что он просто не хотел голосовать. Савио задал ему вопрос:

«Голосовал ли когда-нибудь ваш отец?»

«Нет, сэр».

«А ваш дед, он голосовал когда-нибудь?»

«Нет, сэр».

«А вы хотите, чтобы ваши дети принимали участие в голосовании?»

Затем Савио взял их с собой. Они поехали вместе с ним в город, отводя глаза и читая ненависть на лицах доброй половины горожан, и с риском для жизни зарегистрировались в списке избирателей.

Подобный опыт оказал большое влияние на формирование личности как Савио, так и всего поколения молодых северян. Приехав в Миссисипи, они выглядели молоденькими и чистенькими. Местные активисты приветствовали их; они взялись за руки, образовав прочную цепь, и запели «Все преодолеем». Голоса их дрожали, когда звучали слова «белые и черные – вместе»: ведь в тот момент именно так и было... Молодые, храбрые, они провели лето, рискуя жизнью, их избивали и сажали в тюрьмы. Подобно доктору из «Чумы» Альбера Камю (эту книгу читали все) они действовали, боролись с язвами общества. Уезжая в сентябре, они уже стали опытными активистами. «Лето свободы», возможно, дало для воспитания радикально настроенных руководителей студенческого движения больше, нежели все усилия Эс-ди-эс. Осенью волонтеры возвратились на Север энергичными, активными, настроенными на борьбу за изменения в политике. Они прошли одну из лучших школ гражданского неповиновения за всю историю Америки.

Савио вернулся в Беркли (к этому времени он стал президентом местного общества друзей Эс-эн-си-си), охваченный лихорадкой политической деятельности. Тем более он был ошеломлен, узнав, что университет запретил вести политическую пропаганду в кампусе даже на том крохотном клочке земли Телеграф и Банкрофт, где он впервые узнал о демонстрациях. Как мог он не подать голос в защиту своих собственных прав после того, как убедился, что жители Миссисипи рискуют всем в борьбе за свои права? Он живо помнил их молчание и то достоинство, с которым они требовали регистрации, произнося мягко, с местным акцентом слово «reddish» (register).

«Я что, Иуда? – спрашивал Савио сам себя (он по-прежне-му мыслил в религиозных категориях). – Теперь, когда я вернулся домой, – собираюсь предать людей, которых сам же вверг в опасность? Забудь обо всем, говорят мне. Это было на самом деле? Или это просто сон? Детские игры? Я играл, когда был в Миссисипи, а теперь вернулся, и передо мной серьезная задача: стать тем, кем я собираюсь (хоть я и не имею ни малейшего представления, кем именно)».

Сделав выводы из уроков, полученных в Миссисипи, где даже стучать в двери надо было вдвоем, защитники свободы слова в Беркли никогда не действовали поодиночке, но всегда сообща. 1 октября 1964 года сотрудник движения за гражданские права Джек Вейнберг (он тоже был в Миссисипи и участвовал в акции «Лето свободы») был арестован в кампусе в Беркли. Он нарушил установленный запрет политической пропаганды тем, что сидел за столом, заваленным литературой по вопросам гражданских прав. Его втолкнули в полицейский автомобиль, который тут же окружили протестующие. Студенты не имели никакого плана действий, но у них был опыт участия в борьбе за права человека: они уселись на землю. Подходили все новые и новые студенты, не давая машине двигаться; она простояла на месте тридцать два часа.

Прежде чем влезть на крышу автомобиля и произнести речь, Марио Савио снял обувь, чтобы не повредить машину.

Позднее он даже не мог вспомнить, когда именно ему пришла в голову мысль влезть на автомобиль. Он поступил так, и все. Больше он не заикался. Эта речь стала для него своеобразным помазанием: он сделался оратором, голосом «Движения за свободу слова в Беркли».

Выпускница философского факультета Сьюзен Голдберг, впоследствии ставшая женой Марио, говорила, что «его харизма порождалась его искренностью». «Мне случалось видеть его среди людей из Беркли, несущих плакаты, но когда он заговорил, я была потрясена его искренностью. У Марио был дар говорить о сложных вещах так, что они становились простыми и понятными, – и при этом он обходился без риторики. Он считал, что, если людям известны все факты, им ничего не остается, как поступить правильно; увы, для многих из нас это не так... Говоря с людьми, он зачастую тратил на это много времени, надеясь, что сможет убедить их».

Хотя Марио Савио не обладал красноречием Мартина Лютера Кинга и юридической четкостью формулировок, свойственной Тому Хейдену, у него было чувство стиля, и он старался говорить как можно проще. В Беркли его заикание проявлялось очень редко, а произношение, присущее жителям Куинса, сохранилось. В своих речах, свободных от риторической пышности, он, казалось, всегда подчеркивал: «Все это настолько ясно...» Настоящее пламя можно было разглядеть лишь в его глазах. Взмахи его рук и постоянная жестикуляция напоминали о его сицилийских корнях. Высокая долговязая сутулая фигура выражала смирение и скромность (вспоминалось учение Ганди о том, что политический активист должен быть столь кротким, чтобы его противник, потерпев поражение, не почувствовал себя униженным). У Савио была любимая фраза: «Я прошу вас учесть...» Возникла даже легенда, по которой Савио во время одного из своих пребываний в тюрьме подошел к здоровенному заключенному и ни с того ни с сего предложил пари: он выльет ему стакан воды на голову, а тот ничего не сможет сделать, чтобы отомстить своему обидчику, как бы ни был тот слаб. Заключенный принял вызов. Савио налил воды в два стакана. Он опрокинул оба стакана одновременно: один на голову заключенному, второй – на самого себя, – и выиграл пари.

Два месяца спустя после сидячей акции протеста возле полицейского автомобиля Савио возглавил захват Спроул-Хол-ла – здания университета, который привел к проведению самого большого массового ареста студентов в истории США. Перед захватом здания Савио произнес речь – единственную из студенческих речей, произнесенных в 60-е годы, текст которой сохранился.

«Пришло время, когда ненависть к действиям машины стала столь сильна, приносит такую боль вашему сердцу, что вы просто не можете участвовать в них, даже если для этого достаточно всего лишь промолчать. Вы бросаетесь собственным телом на шестерни, на рычаги, на весь механизм, и вам удается его остановить. И вы даете понять тем, кто приводит машину в действие, ее хозяевам, что, пока вы здесь, машина не будет работать».

Большинство лидеров «Движения за свободу слова» участвовало в акции «Лето свободы». Им понадобилась волнующая песня Боба Дилана, где речь шла о гражданских правах: «Время пришло, а они неизменны» («The Times They Are A Changin»). Джоан Баез спела ее во время одной из крупнейших демонстраций, и за одну ночь песня Дилана стала гимном студенческого движения.

Заметим, что участники «Движения за свободу слова» (так было в большинстве движений 60-х) утверждали, что наличие лидеров у их организаций противоречило бы демократии. Савио всегда отрицал свое единоличное лидерство. Однако именно благодаря ему – в большей степени, нежели чем кому-либо другому, – студенты, поступившие в колледж в середине 60-х, воспринимали участие в демонстрациях как нечто естественное. Савио осуществил связь, идущую от движений за гражданские права к студенческому движению. От Варшавы до Берлина, Парижа, Нью-Йорка, Чикаго, Мехико студентов волновали речи Марио Савио, его методы борьбы и само «Движение за свободу слова». Имена, сидячие акции протеста, аресты, заголовки в прессе, сам факт того, что в кампусах стали выполняться их требования относительно товарищей-активистов, – все это стало легендой для студентов, пришедших в университеты в середине 60-х. К сожалению, забылась вежливость и воспитанность бунтовщика, который влез на полицейский автомобиль в одних носках, стараясь не повредить его.

Марио Савио и Том Хейден не слишком интересовались модой своего времени. В 1968 году, когда Том Хейден организовывал демонстрации во время Чикагской конвенции, его костюм по-прежнему мало чем отличался от одежды журналиста из «Мичиган дейли». Но если Хейден дал 1968 году формулировку принципов, а Савио воплотил его дух, то стиль его лучше всего выразил некий мужчина старше тридцати лет из Уорлес-тера (Массачусетс). За всю жизнь – и, возможно, за всю историю человечества – не было года, который бы лучше подходил Эбби Хоффману, нежели 1968-й. В тот год ему должно было казаться странным, что весь мир начал вести себя так, как он. Хоффман любил повторять, что родился вместе с десятилетием, в 1960 году, и, возможно, так он и чувствовал.

Эбби Хоффман был одним из первых американцев, кто полностью оценил те возможности и преимущества, которые обеспечивал современникам «век средств массовой информации». В движении «новых левых» он выполнял роль клоуна не только потому, что был им на самом деле, но и потому, что, как следует поразмыслив, понял нужду «новых левых» в клоуне: он мог привлечь внимание к их проблемам, и его нельзя было не заметить. Прежде всего Эбби Хоффман не хотел остаться незамеченным. И, как и все хорошие комики, он был мастером розыгрыша, и те, кто знал в этом толк, хохотали. Остальные присоединялись к телевизионщикам, ожидавшим, что Хоффман, как обещал, вознесется и будет левитировать над Пентагоном, и не понимали, почему он нимало не был смущен или разочарован, когда не смог этого сделать.

В 1960 году, когда он «родился», как он сам говорил, ему было двадцать четыре года (он появился на свет в 1936 году).

Он был первокурсником в Брэндисе, когда Том Хейден впервые проехал пятьдесят миль, чтобы попасть в Мичиганский университет, на шесть лет старше Марио Савио и на десять или больше – тех, кто окончил колледж в 1968 году. У Хоффмана было ощущение, что он пришел слишком поздно. Он никогда не ходил на политические демонстрации до 1960 года: тогда, на последнем курсе в Беркли, он принял участие в колоссальной акции протеста против смертной казни, во главе которой стояли Марлон Брандо и другие знаменитости, после того как Кэрил Чессмен, похитивший двух женщин и принуждавший их к оральному сексу, был приговорен к смерти за свое преступление. Но 2 мая, после того как первый предпринятый Хоффманом опыт политической активности потерпел неудачу, Чессмен был казнен в штате Калифорния.

В тот же год Хоффман женился. У него родилось двое детей, и в течение нескольких лет он безуспешно пытался вжиться в роль отца и быть как все. В 1964 году, к своему великому разочарованию, он видел «Лето свободы» по телевизору. Летом

1965 года, когда множество белых волонтеров в последний раз отправились на Юг, Хоффман был среди них. Следующие два года он также оказывался в числе немногих приезжих, выполняя задания Эс-эн-си-си. Хоффман пропустил не только «Лето свободы», но и другое важное событие в рамках движения за гражданские права – съезд демократов в Атлантик-Сити. На съезде всех прибрал к рукам Джонсон, ставший президентом после гибели Кеннеди. Кандидат на пост вице-президента при Джонсоне Губерт Хамфри, его протеже Уолтер Мондейл и другие лидеры либерального истеблишмента, боясь, что им придется уступить Юг Голдуотеру, отказались принять делегатов от Партии свободы Миссисипи. Это привело к расколу движения в соответствии с возрастом участников. Старшие лидеры, такие как Мартин Лютер Кинг, привыкли к мысли, что демократическая партия – надежный товарищ и с ней, что называется, надо работать. Но Эс-эн-си-си утратил веру в плодотворность работы с кем бы то ни было из белых представителей истеблишмента. Боб Мозес был в ярости. Молодые лидеры, такие как Стоукли Кармайкл, потеряли терпение. Они заговорили о «Власти черных», о том, что чернокожие должны идти своим путем.

Всего за несколько недель до съезда демократов поступило сообщение об обстреле канонерскими лодками Северного Вьетнама американских миноносцев в Тонкинском заливе. Джонсон ответил нападением на Северный Вьетнам и заставил конгресс принять резолюцию о Тонкинском заливе, которая уполномочивала президента использовать «любые необходимые средства» для защиты Южного Вьетнама. Многие данные (в их числе телеграмма с одного из эсминцев) свидетельствовали в пользу того, что в действительности нападения могло и не быть. В 1968 году сенат провел слушания по этому вопросу, однако так и не разрешил его окончательно. Существовало стойкое подозрение, что тонкинский инцидент (имел он место на самом деле или нет – не столь важно) использовался Джонсоном как предлог для продолжения войны. Том Хейден сказал: «То, что демократическая партия выразила согласие с резолюцией о Тонкинском заливе именно тогда, когда отказалась принять делегатов от Партии свободы Миссисипи, стало для меня своего рода переломным моментом».

На следующий год Стоукли Кармайкл отправился в Миссисипи, надеясь в одном из тамошних округов создать местную политическую партию для черных. Он выбрал округ Лоун-дес, где чернокожее население составляло 80%. Символом государственной демократической партии Миссисипи, сплошь состоявшей из белых, был белый петух. В поисках хищника, который пожрет петуха, Кармайкл назвал свою партию «Черные пантеры». Более чем через год два калифорнийца, Хью Ньютон и Бобби Сил, рассказали Кармайклу о том, что основали свою собственную партию в Калифорнии, для которой позаимствовали название «Черные пантеры». Отказ принять делегатов из Партии свободы Миссисипи на съезде 1964 года сделал движение за гражданские права более радикальным и повлек за собой глубокие перемены в истории Америки 60-х годов.

Через год после проведения акции «Лето свободы» Юг перестал быть центральной ареной борьбы за гражданские права.

Внимание «Власти черных» обратилось на северные города. Стоукли Кармайкл, Боб Мозес и другие участники движения за гражданские права смогли прийти к согласию по поводу первостепенного значения прекращения войны, а также и по некоторым другим вопросам.

Казалось, Хоффман не заметил произошедших изменений. Весной 1965 года он открыл магазин под названием «Сник шоп», где продавались изделия бедных чернокожих ремесленников с Юга, в то время как его товарищи по Эс-эн-си-си Рэп Браун, Стоукли Кармайкл, Джулиус Лестер и другие продавали книги и памфлеты на тему «Власти черных». Стоукли Кармайкл восхищал его своей личной храбростью. Это было нечто большее, чем личная храбрость, – он неудержимо стремился в самую гущу событий. Когда демонстранты подвергались нападению, он оказывался в первых рядах и делал все возможное, чтобы обратить на себя внимание. Однако когда Эс-ди-эс организовало первый антивоенный митинг в Вашингтоне, Хоффман даже не поехал туда. Смысл наиболее широко цитировавшегося его замечания по поводу антивоенных выступлений сводился к тому, что каждому следует выразить свой протест, посетив Джоунс-Бич на Лонг-Айленде в погожий летний день, при этом не имея на себе ничего, кроме купального костюма.

В 1968 году Джулиус Лестер опубликовал свое сочинение, имевшее большой резонанс, под названием «Берегитесь, белые! «Власть черных» вот-вот доберется до вашей мамаши!». Лестер писал о том, что сотрудники Эс-эн-си-си были рады видеть «белых и черных вместе» (говоря словами из гимна Пита Сигера) во время борьбы с расизмом в южных штатах. Но когда они очутились на Севере, стало ясно, что проблема отношений с белыми коренится именно здесь, а не на Юге. «Маска, – писал он, – начала спадать с лица Севера». Он отметил ценность использования «Власти черных» в средствах массовой информации с провокативными целями:

«Призыв к власти черных дал для формирования самосознания черных более, нежели что-либо иное. Само по себе это выражение не ново: им пользовались и чернокожие (среди них – Ричард Райт и Джеймс Боггс), и белые (например Чарлз Сильбермен). Однако мировую известность оно приобрело, прозвучав на дорогах Миссисипи во время марша Мередит, когда организатор Эс-эн-си-си Вилли Рикс выразил то, что все формулировали как «Власть для чернокожих», коротко: «Власть черных!» (Рикс не тратит слов понапрасну).

Заурядный марш обернулся новым событием большой важности. Каждый хотел знать, что это такое – «Власть черных». Если Эс-эн-си-си говорил «Власть неграм» или «Власть цветным», белые продолжали спокойно спать по ночам. Но ВЛАСТЬ ЧЕРНЫХ! Это слово «черных»! ЧЕРНЫЙ. Возникает видение: болота, кишащие аллигаторами; над ними склонились какие-то древние деревья с обросшими мхом сучьями... Из глубин болота поднимается черное чудовище; с его шкуры капает грязь... Папаши велят своим дочкам быть дома в 9, а не в 9.30... ВЛАСТЬ ЧЕРНЫХ! Боже мой, негры начали возвращать долги белым... Нация билась в истерике. Губерт Хамфри визжал: «В Америке нет места расовой дискриминации по отношению к людям с каким бы то ни было цветом кожи!» Он лгал. Черным было известно минимум сорок восемь штатов, где имелось столько места для расизма, что для других вещей его просто не оставалось.

Эс-эн-си-си никогда не насчитывал в своем составе белых больше, чем 20%, но в декабре 1966 года, через семь месяцев после того, как Кармайкл возглавил эту организацию, она с трудом провела в жизнь решение об ограничении числа белых сотрудников – всего при девятнадцати голосах за, восемнадцати против и двадцати четырех воздержавшихся. Приказ об исключении отдал не кто иной, как Боб Мозес – человек, двумя годами раньше отправивший на Юг тысячу волонтеров. Хоффман был в ярости. Он нанес ответный удар в статье, опубликованной в ежемесячнике «Вилледж войс», где использовал свой оригинальный стиль – он писал от первого лица, давая пояснения в разговорной манере (с того времени многие нью-йоркские публикации имитировали его). Он избрал в качестве мишени слабое место Эс-эн-си-си, а именно то, что, как и в случае многих движений 60-х, организаторы Эс-Эн-си-си спали друг с другом. Ведь они были молоды; они работали бок о бок, часто под угрозой серьезной опасности. Как говорил работник Эс-эн-си-си Кейси Хейден: «Если вам повезло и у вас есть постель, вам наверняка будет невесело, если делить ее не с кем». Эс-эн-си-си пытался сохранить информацию в рамках организации, поскольку здесь имел место не просто секс, но межрасовый секс: темнокожие мужчины занимались любовью с белыми женщинами, и ничто не приводило расистов-белых в такое бешенство, как этот факт. Эбби Хоффман писал о том, что белых женщин завлекли в организацию, соблазнили, а затем вышвырнули вон: «Я сочувствую другим белым сотрудникам Эс-эн-си-си, особенно белым женщинам. Все они напоминают мне шлюх из Бронкса, которых имеет и лишает куска хлеба некий темнокожий сутенер».

В июле 1967 года, когда в американских городах вспыхнули бунты, Джонсон назначил комиссию в составе одиннадцати человек во главе с губернатором штата Иллинойс Отто Кернером, дабы проанализировать происходящее и дать рекомендации по урегулированию «социальных беспорядков». В марте 1968 года комиссия Кернера опубликовала противоречивое, но снискавшее многочисленные похвалы исследование, в котором расизм был назван в качестве ключевой проблемы. В нем также звучал упрек в адрес средств массовой информации: они излишне подчеркивают факты насилия и занижают уровень нищеты в бедных городских районах. «Среди негров, в особенности среди молодежи, возникло новое настроение – апатию и подчинение «системе» заменили самоуважение и рост расовой гордости».

Отчет, продававшийся столь широко, что к апрелю 1968 года он занимал второе место в списке бестселлеров «нон-фикшн», опубликованном «Нью-Йорк тайме», призывал к решительному увеличению федеральных расходов. «Необходимо пойти навстречу насущным потребностям нации; в ряде случаев необходимо сделать трудный выбор и, если потребуется, ввести новые налоги». К несчастью, в тот самый день демократ из Арканзаса Уилбур Миллз (в качестве председателя

Комитета по изысканию денежных средств в палате представителей он являлся главной фигурой в налоговых вопросах) сообщил, что затраты на продолжение войны во Вьетнаме требуют форсировать рост налогов. Именно это комиссия подразумевала под трудным выбором. Мэр Нью-Йорка Джон Линдсей, член комиссии Кернера, был среди тех, кто, подобно Роберту Кеннеди, выражал сожаление, что военные расходы не дают государству реализовать свои социальные обязательства; число их все увеличивалось.

Но самая цитируемая и врезавшаяся в память строка звучала так: «Наша нация движется в направлении двух обществ, черного и белого, разделенных и неравных между собой». Это и произошло с активными движениями левого толка. В точности отражая процессы, происходившие в обществе, белые и темнокожие активисты все сильнее отдалялись друг от друга.

К 1967 году Эбби Хоффман стал воинствующим противником привилегированных слоев белого населения. Он протестовал против капитализма и духа торгашества, сжигая деньги и подстрекая других делать то же самое. Идея сожжения денег не вызвала бы отклика у чернокожего сельского населения на Юге или у горожан-северян. Но для Хоффмана бросить деньги в огонь означало привлечь внимание телекамер, поскольку это было зрелищно. В 1967 году, когда он наконец обратил внимание на антивоенное движение, главной его заботой было попасть на телеэкраны. В мае этого года он создал «Бригаду цветов»; в нее вошли молодые активисты антивоенного движения, чей внешний вид стал ассоциироваться с хиппи: длинные волосы, одежда, украшенная цветочным узором, синие джинсы, к которым внизу были пришиты колокольчики, повязки на головах, бусы. Все это, казалось, должно было привлечь телевизионщиков. Сам Хоффман, размахивавший американским флагом, надел накидку с надписью «Свобода».

Участие в движении за гражданские права приучило Хоффмана к мысли, что даже созидательные действия ненасильственного характера могут остаться незамеченными в том случае, если на их участников не будет совершено нападение.

«Бригада цветов» создавалась для того, чтобы подвергнуться атаке. Хоффман обучил своих людей, как нужно сгибаться, принимая защитную позу, – этому его научили сотрудники движения за гражданские права. И их атаковали; молодых женщин избили, американские флаги вырвали из их рук. Фотоснимки, запечатлевшие это, производили сильное впечатление, и «Бригада цветов» немедленно стала предметом разговоров в среде борцов за мир. Хоффман сообщил прессе, что торговцы из верхней части города плохо обеспечили их цветами, но они собираются «вырастить свои собственные». Он хвастливо заявил, что «цепи из одуванчиков окружат призывные пункты» (имелись в виду пункты призыва на военную службу).

Утвердившись в качестве одного из лидеров хиппи Ист-Вилледжа в Нью-Йорке, Хоффман присоединился к группе диггеров (ее основали актеры из Мимической труппы Сан-Франциско). Он объяснил разницу между диггерами и хиппи в статье, озаглавленной «Диггерство есть ниггерство» (при публикации она была названа «Победить»): «Диггеры – это хиппи, которые не дают собой манипулировать средствам массовой информации, но сами манипулируют прессой, телевидением и радио. В некотором смысле и то и другое представляет собой колоссальный розыгрыш».

«Диггеры» унаследовали наименование от движения за освоение свободных земель, существовавшего в Англии в семнадцатом веке. Его участники пророчили приход революции, которая будет состоять в отмене денег и собственности; их вдохновляли идеи уничтожить и то и другое и отпустить все живое на свободу.

Хоффман также организовал «уборку» на Третьей улице в Ист-Вилледже, считавшейся одной из самых грязных улиц Манхэттена. Полиция не знала, как реагировать, когда Хоффман и диггеры явились в этот квартал с метлами и швабрами. Один из пришедших даже подошел к полисмену и начал полировать его бляху. Тот расхохотался. Смеялись все, и в сообщении, опубликованном в «Вилледж войс», говорилось, что «уборка» была «дурачеством». Позже в том же году Хоффман организовал «перекур»: люди отправились в парк на Томпкинс-сквер и закурили марихуану (надо заметить, что этим так или иначе занимались почти все).

«Современная группа революционеров, – пояснял Хоффман, – направляется не на фабрику, а в телецентр».

Другом и соперником Хоффмана был Джерри Рубин, родившийся в семье «синих воротничков» в Цинциннати. Существует история о том, как в январе 1968 года Рубин и Хоффман, катаясь по полу в наркотическом ступоре, основали движение «Йиппи!», но в действительности все было наоборот: то было не событие, о котором участники предпочли бы умолчать (да вот беда: сведения случайно просочились в прессу по вине некоего коварного очевидца), а сознательно распространявшийся сюжет. На самом деле Рубин и Хоффман трезво взвесили и рассчитали многое, прежде чем основать это движение. Во время своего «свободного» периода Хоффман намеревался назвать группу «Свободные люди». Действительно, его первая книга «Революционный ад как самоцель», вышедшая в 1968 году, была подписана псевдонимом Свободный. Но после долгой дискуссии основатели отказались от названия «Свободные люди» в пользу «Йиппи!». Не менее года прошло до того момента, как они заметили при случае, что это название означает «Молодежная международная партия».

Никто не знал, насколько следует принимать Эбби Хоффмана всерьез, и в этом была его сила. Многое относительно этого непостижимого клоуна 60-х можно понять из следующей истории. В 1967 году Хоффман женился второй раз. Отчет о «свадьбе» был также опубликован в «Вилледж войс»: «Приносите цветы, угощение, приводите друзей; приветствуются шутки, костюмы, раскрашенные лица». Пара должна была сочетаться «по мановению Духа Святого»; оба были в белом, с гирляндами в волосах. На церемонии звучали строки из «И Сзин», китайской «Книги перемен», которой пользовались для предсказания будущего более трех тысяч лет назад и к которой вновь обратились в 1968 году любители популярного мистицизма. Жених явно находился под действием марихуаны и беспричинно хихикал. Журнал «Тайм» сообщил об этой свадьбе в своем июльском выпуске 1967 года, посвященном хиппи, но не упомянул имена «влюбленной пары»: имя Эбби Хоффмана не было широко известно до 1968 года. Но после «свадьбы», не придавая это никакой огласке, молодожены отправились в храм Эммануэля (несомненно, «буржуазный») в Верхнем Ист-Сайде – богатом районе Манхэттена, где рабби Натан А. Перельман спокойно совершил бракосочетание по обряду реформистской церкви.

Евреи активно участвовали в студенческом движении в 1968 году не только в Польше, но и в Соединенных Штатах и Франции (хотя соотношение их количества и общего числа участников было неодинаково). В Колумбийском и Мичиганском университетах (двух кампусах, где Эс-ди-эс действовало наиболее интенсивно), евреи составляли больше половины участников этого движения. Когда Том Хейден впервые приехал в Мичиганский университет, он заметил, что политические активисты были сплошь евреями из семей сторонников левого движения. Евреи составляли две трети белых «райдеров свободы». Марио Савио, представлявший собой примечательное исключение, говорил: