Текст книги "Знаменитые эмигранты из России"

Автор книги: Марк Рейтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Начав писать на английском, с детства родном, Набоков долго расписывается. Его первые романы еще связаны с Россией по крайней мере проблематически и имеют умеренный успех. В 1948 г. он становится доцентом Корнуоллского университета по специальности «всемирная литература». Его лекционные курсы издаются и вызывают резонанс. Хотя его оценки весьма критичны. Например, в творчестве Достоевского он не видел почти никаких достоинств. Но курсы нужно еще и читать студентам. А это значит мучительно выслушивать варварские русские потуги студентов, часто всего год как с грехом пополам изучающих этот головоломный язык, – это было серьезным испытанием для человека типа Набокова. Добро бы еще эта каторга прилично оплачивалась: но писатель не мог назвать свое материальное состояние иначе, как «терпимым». Известно, что в 1955 г. его годовое жалованье (уже полного профессора, но всего лишь литературы!) составляло весьма скромную сумму 8500 долларов. Его английские романы приносили ему гроши, русские – убытки. Ведь советский читательский рынок существовал для него только в виде единичных оригиналов, чудом попавших за «железный занавес» и рискующих только что не жизнью за попытку насладиться крамольным чтивом.

Сногсшибательную, скандальную известность и большой «кассовый» успех приносит ему роман «Лолита», изданный в 56 лет, через 16 лет после приезда в США, и написанный двумя годами раньше. В центре романа специалист по французской литературе (!) Гумберт, который влюбляется в двенадцатилетнюю школьницу Долорес Хэйз. Движимый своим порочным чувством, Гумберт, красавец тридцати семи лет, легко женится на матери «Лолиты-Долли» и получает возможность приблизиться к предмету своей страсти, но не более того. Однако матери попадают в руки записки Гумберта, раскрывающие подоплеку его поступков. Казалось бы, гражданская гибель Гумберта неминуема, но судьба улыбается потенциальному растлителю: выскочив на улицу с письмом, несущим разоблачение Гумберта, несчастная мать Лолиты попадает под машину и погибает.

Гумберт остается в осиротевшей семье за отца, теперь уже ничто не противостоит его преступному вожделению. Тем более, что Лолита идет ему навстречу: бойкий ровесник уже проложил дорогу к ее женской чувственности, она сама соблазняет Гумберта и даже преодолевает последнее препятствие к их близости – анатомическое несоответствие. Гумберт и Лолита становятся счастливыми любовниками. Впрочем, их счастье весьма относительно, хотя связь затягивается года на два. Приходится скитаться по провинциальным гостиницам, стараясь казаться отцом и дочерью, что удается не всегда и не полностью. Лолита ускользает от Гумберта, но через три года сама же обращается к нему (беременная!) за помощью. Гумберт убивает любовника Лолиты и попадает в тюрьму. Там он пишет свои записки, составляющие роман.

Роман является переработкой повести «Волшебник», написанной Набоковым по-английски в пору, когда он в возрасте Гумберта пробовал английское перо. Набоков прочел повесть друзьям, но публиковать не рискнул. Само по себе обращение к педофилии не ново, оно есть уже и в романе Достоевского «Бесы», и в новелле С. Цвейга «Возвращение Казановы», и даже в «Ромео и Джульетте» В. Шекспира (Джульетте – всего 13 лет), а русский писатель Арцибашев ушел далеко вперед по части скабрезности. Но «Лолиту» отличает виртуозная нюансировка психологии изображаемых характеров именно в сексуальном аспекте.

Нужно признать, что английский текст романа превосходен: русский (позднее Набоков сам перевел роман на этот язык) – несколько беднее. Ведь Набоков ко времени его создания уже 45 лет был вдали от русской языковой среды. Если расценивать нравственный посыл романа, то автор всегда отрицал роль литературы как проводника нравственных норм. Но не в отношении «Лолиты»: это свое произведение Набоков считал высокоморальным. Сам герой щедр на осуждение себя же за безнравственность. Так или иначе, этот роман, наверное, лишил Набокова всяких надежд на Нобелевскую премию, что оставило в душе автора глубокий осадок: он уничижительно отозвался о каждом в отдельности из русских литературных «нобелевцев», кого успел застать. В то же время, скажем, обруганный им А. Солженицын отозвался о «Лолите» одобрительно (судя по мемуарам Л. Григорьяна).

Роман имел бешеный успех у самой широкой публики, но его до сих пор нет в американских публичных библиотеках, хотя поставленные им рекорды откровенности сексуальных сцен, если они и были, продержались недолго – современная литература быстро ушла далеко вперед. Роман был опубликован впервые во Франции и сразу же объявлен там порнографическим. Американское издание вышло только через три года, что дало неплохой заработок перекупщикам. За это время вышло много других книг, не менее скандальных, что отчасти понизило бдительность университетского начальства: Набокова из университета не выгнали. Да и профессорское жалованье выглядело жалким рядом с гонораром за «Лолиту». А впереди еще была экранизация, хотя сценарий Набокова и был отвергнут маститым кинорежиссером Стэнли Кубриком. Пленка тогда еще не терпела то, что уже могла снести бумага; да и пресловутая специфика кино…

Набокову пришлось много раз возвращаться к роману, оправдываться, извиняться. Но исходный текст, который вынашивался столько лет, появился еще и поразительно вовремя: публика уже созрела для его восприятия, и американские писатели не сумели к этому моменту создать адекватные опусы. Конечно, когда Набокова «распробовали», почти всем стало ясно, что он заслуживал внимания и без «порнографического» орнамента. А это и есть самая убедительная реабилитация последнего.

Как и в случае Достоевского, всех весьма интриговал вопрос о том, как соотносится описанный образ жизни Гумберта с личным опытом писателя. В ответ можно только сказать, что пуританизм университетских кампусов в 50-е гг. был таким, что человек, который за вечер выпивал рюмку сухого, уже не считался непьющим – для этого нужно пить только пепси. Писатель был далек от богемной среды, прожил всю жизнь с женой Верой, которой посвятил большинство своих книг. И вообще, если бы до слуха влиятельных протестантов докатилось, что некто в кампусе живет с несовершеннолетней (а в маленьком городке все знали все обо всех), Набоков вылетел бы из университета моментально; недаром недруги до сих пор пеняют подобный грех одному историческому деятелю, хотя основания более чем зыбки.

Но половые извращения не как норма поведения, а как стимулятор воображения после «Лолиты» набрали силу. В романе «Ада», вышедшем после «Лолиты», возлюбленная героя романа приходится ему сестрой.

«Набоковедение», когда в него включилась несметная армия американских филологов, стало необъятным. «Ада», «Бледный огонь», «Пнин», «Посмотри на Арлекина!» и в особенности «Лолита» стали объектом тысяч книг, статей, эссе, рассуждений на тему, курсовых и дипломных работ, поисков тайных побуждений автора и даже… кроссвордов! Уже изучена вся подноготная Гумберта, разоблачена вся ложь, которую он якобы внес в свой дневник, добыта вся квинтэссенция его поступков. «Я, наверное, останусь в памяти как автор «Лолиты», – писал Набоков с оттенком сожаления, хотя и никогда не отказываясь от романа.

«В 1960 году Набоковы переезжают в Швейцарию, в Монтре, и по совету Питера Устинова поселяются в отеле «Палас». Эту страну они выбрали в качестве постоянного пристанища, в частности, потому, что в Женеве живет сестра Владимира Владимировича Елена Владимировна, а кроме того, – совсем рядом Италия, где поет в опере их сын Дмитрий. В одном из интервью Набоков говорил: «Русскому писателю такое место подходит: Толстой приезжал сюда в молодости, были Достоевский и Чехов, а Гоголь неподалеку начал «Мертвые души».

Здесь же, в Монтре, Набоков и окончил свои дни. Его кремировали и похоронили в Clärens. На могиле его надпись: «Vladimir Nabokov. Ecrivain. 1899–1977».

Писателю неуютно жилось на свете. Индивидуалист, не способный ни к какому политическому единению, он был далек от монархической эмиграции едва ли не более, чем от большевиков, которых ненавидел. В предисловии к изданию «Лолиты» на русском языке Набоков сетовал на то, что никогда не будет прочтен советским читателем, а что читатель из советского сможет снова превратиться в русского, на это государственного провидения Набокова не хватало – слишком мало его занимали вопросы политики. Теперь Набоков обрел русского читателя, и русский читатель получил в добротной американской упаковке одного из самых затейливых и изобретательных авторов нашего века.

Судьбы Алисы Розенбаум и Эйн Рэна

История есть смертельная схватка личности и коллектива.

Эйн Рэнд

Розенбаум Алиса (Рэнд Эйн) – в БСЭ отсутствует.

Фармацевтам разрешалось жить вне черты оседлости. Поэтому у аптекаря Розенбаума дочь Алиса в 1905 г. и родилась не где-нибудь, а в Петербурге. По окончании гимназии в 1920 году некрасивая, но привлекательная своей необычностью девушка поступила на исторический факультет Петроградского университета, где в одни годы с ней учился и Г. Гамов. Следовательно, ей пришлось пережить те же невзгоды, что и физику. Они, конечно, ничего не знали друг о друге, но историков как работников идеологического фронта обрабатывали особенно ревностно. Однако, если от Гамова коммунистическая пропаганда отскакивала, как горох, выдаваемый по карточкам одного и того же образца, то Алиса «воспринимала все изучаемое со знаком минус»: что предлагалось любить – ненавидела, что обязывали ненавидеть – любила.

Среди ее преподавателей были серьезные историки, но выделялся философ профессор Н. О. Лосский, специалист по философии Платона, знаток древнегреческой мысли. Он-то и заложил в увлекшуюся им девушку принципы рациональной организации общества, преподал азы ницшеанства. О романе Алисы с пятидесятилетним профессором мы знаем с ее же слов, хотя некоторые считают его лишь плодом хорошо развитого женского воображения.

Окончание университета прошло драматически: ее едва не «вычистили» как буржуазный элемент. Но возобладал принцип рациональности: она была уже выпускницей университета и обязана была отработать деньги, потраченные на ее образование.

Еще до окончания университета началась работа, которую Алиса, совершенно естественно, возненавидела. Она должна была водить экскурсантов по Петропавловской крепости. Это лишь разогрело давно теплившееся в ней презрение к безликой людской массе, которая неспособна преодолеть натуральный конформизм, труслива и жалка, которая боится смерти и оттого безоглядно верит во всякую чушь, лишь бы эта чушь отвлекала от неизбежной перспективы. А чушь эта имеет две главных разновидности. Это коммунизм, который учит, что главное – это «родное» государство, а все остальное подчиняется его нуждам. И это религия, согласно которой все во власти ненасытного и злобного существа, которое называется Богом. Таким образом устанавливалась общность коммунизма и религии.

Но сначала надо разобраться с коммунизмом, который безжалостно обрекал людей на полуголодное и бесправное существование, приманивая идеальным будущим. Этой цели подчинены написанные Алисой повесть «Заложники красных» (1933) о советском концлагере, расположенном на далеком северном острове в Ледовитом океане (прообразом послужили Соловки, слухи о которых ходили по Ленинграду еще в 29-х), и роман «Мы, живые» (1936).

Название романа перекликается с романом Е. Замятина «Мы» – мученическим и беспощадным обличением коммунистического идеала, рабочего коллектива. В романе Алисы студентка Кира Аргунова несет в себе первородный советский грех «противопоставления личности коллективу». Тем же грехом отмечены и ее любовники Лев Коваленский (сын адмирала, убежденный противник советской власти), да и следователь ГПУ Андрей Таганов, который под влиянием любви к Кире изменяет своему долгу перед алчным демиургом – государством. Но по советским рецептам «со знаком минус» все симпатии автора на стороне этих отщепенцев, а не на стороне коллектива. Впервые слежки, провокации, допросы, обыски и проработки стали из смутных шепотков объектом художественной литературы.

Роман последовательно опровергал ряд социальных мифов коммунизма. Например, миф о доступности медицинской помощи. Когда Лев заболевает туберкулезом, ему отказывают в санаторном лечении, так как он не член партии и профсоюза. За его лечение Кира обязана заплатить своим телом, что она и проделывает, одновременно теряя возлюбленного. В конце романа безликий красноармеец Иван Иванов убивает Аргунову метким выстрелом в сердце, когда она пытается перейти границу СССР.

А теперь перенесемся из вечно пасмурного Ленинграда за океан, в солнечный Голливуд. Эйн Рэнд не нравилась себе, но мужчины считали иначе. Она долго пыталась пробиться через голливудскую рутину, но этому мешал ряд объективных и субъективных трудностей. Наконец после долгих неудач в 1933 г. ее пьеса «Ночь 16 января» была принята к постановке в Нью-Йорке. Женщина обвинялась в убийстве миллионера. Перед финалом специальное жюри из зрителей решало, виновата ли она, и конец пьесы зависел от того, какое они вынесут решение.

Не все критики приняли пьесу, это была известность, но не триумф. Триумф пришел, когда, оставаясь успешным сценаристом и писателем, она стала еще и руководить собственным философским учением – «объективизмом». В основе этого учения лежал экономический принцип, но этот принцип был далек от ортодоксального марксизма – для нее идеалом общественного устройства стал капитализм.

В Америке до сих пор популярен роман «Родник», в центре которого находится история талантливого архитектора Говарда Рорка и его недалекого соученика Питера Китинга. Говард стремится создавать здания, не похожие на имеющиеся, работать в ярком, индивидуальном стиле. Этот путь приносит ему некоторые удачи, но главным образом поражения, в то время как приспособленец Китинг процветает, но сам-то он понимает, что не способен создать ничего высокого. Сознает свою обреченность и Рорк – ему никогда не пробить лбом стену общественного равнодушия.

В этих условиях Рорк идет на компромисс: он согласен предоставить проект жилого комплекса, который Китинг протащит, выдав за свой. Но Рорк ставит условие: ничто в проекте не должно быть изменено. Китинг это условие соблюсти не смог: в ходе свирепых обсуждений проекта он соглашается на некоторые переделки, которые не кажутся ему существенными. Рорк в ярости: он потерял авторство над своими лучшими идеями, не получив взамен самого главного для него – их полного воплощения в жизнь. И Рорк идет на преступление: он ночью взрывает уже готовый комплекс.

Далее разворачивается центральная для романа картина суда над Рорком. В своей защитительной речи Рорк доказывает присяжным, что он имел право разрушить комплекс, так как тот был делом всей его жизни и вся его жизнь была исковеркана переделками проекта. Он убеждает присяжных, что созидатели – это не коллективы, а отдельные мыслящие личности, что в природе нет даже такого понятия, как «коллективный разум». И Рорк добивается своего: суд оправдывает его при условии, что он за свой счет восстановит комплекс в первозданном виде. Находится и богатей, который готов финансировать стройку. Роман завершается чествованием героя.

Роман, вышедший в 1943 г., имел огромный успех, хотя вовсю шла война; но все же меньший, чем фильм, выпущенный в 1949 г. с участием Гарри Купера. Потоки заявлений обрушились на архитектурные вузы. Молодежь бредила успехом Рорка, в городах создавались клубы объективистов имени Рэнд. Незаурядные личности объединялись для дискуссий, не теряя себя в коллективе. Роман «Атлант пожал плечом», вышедший в 1957 г., лишь поддержал успех писательницы.

Рэнд затмила всех прочих «объективистов» известностью и радикальностью воззрений, объявляя эгоизм высшей добродетелью. Странно, что при этом она не ссылалась на Н. Чернышевского с его проповедью «разумного эгоизма», хотя этот русский писатель часто упоминался ею по другим поводам. По Рэнд, наивысшее благо не в служении людям (это равносильно рабству!), а в развитии собственной личности, т. е. в личном успехе.

Она была и политически активна, выступив с показаннями в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Ее выступления разоблачали роль коммунистов в разложении американской интеллигенции. Возросло число последователей Рэнд, но изменился их характер: это были уже американские правые, «красные шеи», а не просто интеллектуальные индивидуалисты.

Активизировались и противники Рэнд, ведь задеты были многие кумиры толпы. Обнаружились и слабости ее позиции. Действительно, обличая власть коммунизма над душой человека и настаивая на либертарианских идеалах полной независимости личности от государства, Рэнд одновременно поддерживала это государство в его довольно несимпатичной для большинства интеллектуалов форме. Возмущенный Чарльз Чаплин покинул Америку. «Хорошо, – говорили американцы, – может, Рэнд и неплохая писательница, но стоит ли она великого Чарли?»

Слабы были и принципы, на которых держался «внутренний круг» писательницы – круг близких к ней людей. Ее муж, преуспевающий художник Фрэнк О’Коннор, с которым они прожили 50 лет, преклонялся перед женой, заранее простив ей многочисленные измены. В полном соответствии со своей этической программой эти люди были личными друзьями, а то и любовниками Рэнд или женами этих любовников – ведь всякие идейные связи между членами коллектива принципиально отрицались!

Стоило разорваться этой единственной хрупкой нити, и бывшие «друзья» начинали «катить бочки» друг на друга и превращались в заурядных интриганов. Таким образом, к середине 60-х годов движение объективистов, отметив двадцатилетие (предтечи 20-х годов не в счет), стадо хиреть. Впрочем, очень мало общественных движений переживало этот критический возраст, только их участники предпочитали помалкивать по принципиальным вопросам, в то время как объективисты ни в коем случае не замолкали. Объективист Nq2, Н. Бранден был обвинен Рэнд в том, что он наживается на ее имени. В свою очередь он заявил, что она «одержима похотью к нему», что на нем лежало обязательство проводить с ней ночь в неделю, которое он не в силах больше исполнять. Ко времени смерти писательницы в 1982 г. об объективистах уже редко вспоминали всерьез, а все больше с ухмылкой, хотя Рэнд и продолжала издавать свои работы и много выступала публично.

Однако сейчас движение переживает новый подъем. Общий тираж книг Рэнд как художественных, так и публицистических уже превысил 30 млн, а сейчас к ним добавились еще и русские издания – почти все книги Рэнд уже переведены на русский язык. Ее творчество интенсивно изучается в бесчисленных университетах, о нем читаются специальные курсы, пишутся курсовые работы. Она попала в число самых читаемых писателей США, ведь ее можно читать, и не разделяя ее взглядов, а просто следя за фабулой.

Пора уже объединить наш рассказ в одно целое, ибо, как читатель уже понял, ленинградская студентка Алиса Розенбаум и популярная американская писательница Эйн Рэнд – это одно и то же лицо. В конце 1925 г. Алиса добилась визы для посещения родственников в США и навсегда покинула Россию. Она приняла финское имя и английскую фамилию в форме названия своей пишущей машинки. Родители Рэнд не получили разрешения на отъезд к невозвращенке и умерли в ленинградскую блокаду.

Еще неважно владея английским языком, она уже бегала (с переменным успехом!) по студиям и редакциям большого Лос-Анжелеса, пристраивая свои романы, повести и сценарии. Успех дался ей не сразу: повесть «Заложники красных» редакторы сочли неубедительным вымыслом. Даже после событий 1937 г. первый роман «Мы, живые» был назван преувеличенным и к тому же чересчур интеллектуальным. Рассказы писательницы изданы впервые посмертно. Единственный повторяющийся мотив в ее произведениях – комплекс «тоски», женщина, отдающаяся нелюбимому, чтобы помочь возлюбленному.

Любопытно, что в дальнейшем она как бы забыла о своем русском происхождении, в ее более поздних романах почти нет русских мотивов. Писателю-эмигранту, даже если он хорошо владеет языком, сделать такое очень трудно. Вспомним Набокова: русские персонажи обильно заселяют не только русские, но и американские его романы. Даже в «Лолите» новый муж бывшей жены главного героя оказывается русским полковником, белоэмигрантом, хотя для сюжета это было совершенно необязательно. У Рэнд таких персонажей нет.

Атеизм писательницы в разные годы был разной силы и разной направленности, но присутствовал неизменно. Это была единственная черта советского воспитания, которую она усвоила. Но и он больше отдавал рационализмом Бертрана Рассела, чем марксизмом. Коммунизм, в соответствии с классификацией Рассела – Рэнд, является разновидностью религии.

В 70-х годах в США приехала из Ленинграда Нора, любимая младшая сестра Рэнд. Сестры не виделись почти полвека и их сильно развело в разные стороны. Нора была настоящим интеллигентным «совком». Когда в такси Эйн задавала рискованный вопрос, Нора делала страшные глаза и показывала ими на водителя. Она читала по-английски, но к романам Алисы проявила полное пренебрежение, зато старалась купить и прочесть книги Солженицына. Рэнд же не переносила духа этого писателя за его приверженность религии и даже за «теократизм».

Вообще атеизм – это единственная черта советского воспитания, усвоенная Рэнд. Между тем дело обстоит очень непросто. Более того, нам представляется, что разновидностью религии является и сам объективизм. Основной секрет популярности Рэнд, неслабеющего интереса к ее творчеству, кроется в американском спросе на религиозность, еретическую в своей основе. Рэнд как нельзя лучше отвечала на этот запрос, ибо настаивала на обожествлении всякого истинно творческого человека, т. е. в конечном счете себя самой.

Интересна и история создания итальянского фильма по роману «Мы, живые», но она лишь косвенно связана с самой Эйн Рэнд и потому здесь не затрагивается.