Текст книги "Римская карусель (СИ)"

Автор книги: Марк Дельта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

   Жена принимает у себя дома любовника. Внезапно возвращается муж. Любовнику приходится спрятаться в огромной бочке. Он надеется, что досадная ситуация продлится недолго. Однако муж не проявляет торопливости, и, опасаясь, что любовник чихнет или еще как-нибудь выдаст свое присутствие, женщина сообщает супругу, что некий человек хочет купить у них по очень выгодной цене старую бочку и теперь этот покупатель изучает ее. Любовник, вылезая из бочки, требует, чтобы муж почистил ее перед сделкой. Незадачливый муж лезет в бочку, а жена и любовник, предаваясь утехам Амура, время от времени заглядывают в бочку и дают мужу ценные советы по поводу его работы.

   Зрители хохотали над одураченным рогоносцем и во времена республики, и при первых принцепсах, и сейчас.

   – Я видел этот мим уже не меньше десяти раз и читал эту историю у Апулея, – произнес Тит. – Пойдем, мой Марк, найдем себе занятие поинтереснее. Например, посидим в таверне за чашкой доброго фалернского.

   Его собеседник не возражал. Братья попытались проложить себе дорогу сквозь толпу, чтобы покинуть форум, но их заметил один из знакомых Марка Ульпия. Тит уже был представлен этому человеку и знал, что это Децим Рабирий, богатый торговец, поставляющий в Рим жертвенных птиц.

   – Подождите немного, не пожалеете! – стал увещевать их Рабирий. – У этих актеров есть еще несколько сюрпризов. Поверьте, я видел их выступление в Толетуме. Видите Александра? Я имею в виду того юношу со светло каштановыми волосами, который только что тряхнул ими, чтобы сбросить со лба? Да, да, тот самый, что играл роль Постума. Он не только мим, но и этолог. – Видя, что слушатели его не поняли, Рабирий пояснил: – Потрясающе передразнивает людей и животных! Обычно Александр представляет свое искусство в перерыве. Люди это знают и потому не расходятся, даже если кому-то не интересно в сотый раз смотреть историю про обманутого мужа.

   – Что же будет после перерыва? – спросил Тит.

   – Фокусы и выступление акробатов.

   Тит и Марк решили остаться до перерыва и не пожалели о своем решении, несмотря на то, что до выступления этолога Александра актеры дали еще один спектакль. Это была сильно сокращенная версия комедии Плавта "Путаница" – истории о молодом человеке по имени Менехм, который случайно находит в незнакомом городе своего брата-близнеца, пропавшего много лет тому назад. На внешней неразличимости братьев была построена целая цепь забавных ситуаций. Перед зрителями появляется то один из братьев, то другой, и было понятно, что играет их один и тот же актер, этолог Александр.

   В последней сцене пьесы братья наконец встретились друг с другом, угостив зрителей удивительной неожиданностью. Проходи этот спектакль на просцениуме обычного театра в исполнении комедиантов, а не мимов, два актера просто надели бы одинаковые маски. Здесь же из повозки выскочил еще один молодой человек, бросившийся с возгласом "Менехм! Брат мой!" обнимать главного героя, после чего оба с улыбками повернулись к охнувшим от изумления зрителям.

   Они были похожи друг на друга как две капли оливкового масла. Теперь Александров было два!

   Зрители разразились восхищенными возгласами и рукоплесканиями. У Тита от удивления вытянулось лицо, а Марк напрямую обратился к Рабирию с требованием пролить свет на происходящее.

   – Актеры – близнецы! – пояснил тот со смехом, стараясь перекричать толпу. – Так же, как и в пьесе!

   В перерыве, как и предсказывал Рабирий, Александр развлекал публику, изображая разных людей. Вот центурион размахивает рукой и выкрикивает команды. Вот гладиатор-ретиарий приветствует воображаемые трибуны, а затем вступает в бой, пытаясь накинуть сеть на противника. Ни сети, ни противника в действительности не было, но актер двигался так убедительно, что когда гладиатор, как бы потерял сеть и упал, сраженный воображаемыми вилами, казалось, действительно наступил его смертный миг. Потом, изображая погонщика мулов, Александр размахивал веревкой так, словно это был бич. После этого играл на несуществующих инструментах – то на флейте, то на арфе.

   – Александр, изобрази меня! – выкрикнула из толпы зрителей ухоженная молодая женщина с таким количеством украшений, что ей могла позавидовать ювелирная лавка.

   – Как же я это сделаю, досточтимая госпожа? Я ведь в первый раз тебя вижу! – откликнулся Александр, и стоящие рядом люди рассмеялись. Актер произнес фразу, в точности повторив интонацию женщины и передернув плечами так, как сделала она, когда задала свой вопрос. На мгновение показалось, будто он весь обвешан пришедшими в движение и зазвеневшими серьгами, браслетами и цепочками. Женщина залилась краской и, спрятав лицо в ладони, смущенно захихикала.

   Оставив Тита продолжать глазеть на проделки актера, Марк протиснулся через толпу, добрался до повозки мимов и разыскал их руководителя, Семпрония. Представившись, Ульпий стал расспрашивать его о деятельности труппы. Семпроний, грузный мужчина с мясистым носом, в чьей внешности не было ничего императорского, – он даже в венке не особенно походил на Галлиена, которого недавно играл на площадке, – рассказал, что он со своими подопечными разъезжает по городам испанских провинций. В Бетику они прибыли недавно из Лузитании.

   – Я хотел бы, чтобы твоя труппа дала в самое ближайшее время представление с мимами, фокусами и акробатами у меня дома, – сказал Марк Ульпий. – Для моих гостей, один из которых приехал из Рима всего на десять дней. Я могу принять вас хоть сегодня. Думаю, возможность подзаработать вам не помешает.

   – Большая честь для нас, досточтимый декурион! – воскликнул Семпроний, радостно переглянувшись со своей маленькой полной женой. Им обоим было лет под пятьдесят. – Большая честь! Мы непременно придем, но сегодня мы уже приглашены к магистрату, организующему игры и театральные представления в Кордубе. Нам предложили выступать в течение ближайшего месяца в городском амфитеатре в качестве подставных актеров, развлекая публику в перерывах между актами трагедий.

   – Иными словами, – Марк решил помочь словоохотливому собеседнику выразить свою мысль, – ты пока не знаешь, в какой вечер вы будете свободны?

   – Совершенно верно, досточтимый декурион, – подтвердил Семпроний. – Сегодня, после разговора с магистратом, мы уже будем об этом знать, и я пришлю нашего человека, чтобы ты договорился с ним о нашем выступлении у тебя дома.

   Распрощавшись с руководителем мимов, Марк отыскал двоюродного брата.

   – Ну что ж, Тит, – сообщил он. – Фокусников мы посмотрим в другой раз и в более удобной обстановке, причем не выходя из дома. А сейчас наступило время фалернского! Мы отправляемся с тобой в одно очень приятное место с замечательным видом на реку.

   Они покинули площадь форума. Возле храма Марса братьев Ульпиев ждали рабы с паланкином.

***

   Перед открытым прилавком торговой лавки, пристроенной рядом с главным входом в дом Марка Ульпия, толпились клиенты. Их было человек двадцать. Они по очереди подходили к прилавку, где двое домашних слуг – женщина и мужчина – выдавали им корзинки с сухими продуктами.

   Тит, вышедший полюбоваться неспешно опускающимся к горизонту солнцем, вместо этого наблюдал раздачу еды и размышлял. В его римском доме клиентов кормили теплой бобовой похлебкой с лепешками. Мысленные подсчеты показывали, что метод Марка сопряжен с меньшими хлопотами и потерей времени для хозяев, но, в зависимости от выбора продуктов, мог оказаться более дорогостоящим. Тит затруднялся сделать окончательный вывод в пользу того или иного способа.

   Один из клиентов, очень худой мужчина лет сорока с прямыми черными с проседью волосами и узким, аскетичным лицом, одетый в темную поношенную накидку с капюшоном, получив корзинку, вместо того, чтобы удалиться, направился, прихрамывая, за угол, к заднему входу в дом. Очевидно, у него были еще какие-то дела с Марком или с кем-то из его челяди.

   Когда Тит вернулся в дом, к нему обратился управляющий:

   – Господин Марк сейчас ведет деловые переговоры в таблинуме. Но он просил, чтобы ты, досточтимый Тит, шел прямо в триклиний, где тебя уже ждут. Сам господин вскоре к вам присоединиться.

   В триклинии Тит застал миловидную жену Марка, Кальпурнию, и гостя – пожилого мужчину, которого он раньше не встречал. Впрочем, Марк уже рассказывал брату об этом человеке, и Тит понял, что видит перед собою Ювентия, владельца поместья, расположенного недалеко от Кордубы. Его догадка подтвердилась, когда Кальпурния представила их друг другу.

   Когда-то Ювентий служил под началом Марка в войсках Постума. Оба участвовали в осаде Монготиака на стороне Постума, когда его полководец Лелиан поднял восстание, претендуя на власть в Галльской империи^.Узурпатор чуть было сам не пал жертвой другого узурпатора. Центурион Ювентий спас от смерти раненного земляка по Бетике, легионного трибунаМарка Ульпия. Он задержался на самом опасном участке сражения, став отличной мишенью для вражеских лучников и камнеметов и рискуя собственной жизнью, чтобы оттащить оттуда командира.

   Впоследствии, отбыв свой многолетний срок службы, Ювентий, как и многие другие ветераны, должен был получить в надел участок земли в Верхней Германии, весьма далеко от родных мест. Ульпий, воспользовавшись своими связями, помог ему получить вместо этого денежную сумму, на которую бывший центурион купил землю в Бетике. Но изъявления благодарности Марка за свое спасение на этом не закончились. Впоследствии, уже встретившись с Ювентием в Испании, он посвятил новоиспеченного земледельца в тайну, и именно по этой причине тот присутствовал сейчас в триклинии.

   Мальчик-раб в короткой тунике развязал Титу сандалии, и он, уподобившись собеседникам, удобно устроился на той же кушетке, где возлежал ветеран. Римский гость почувствовал, как в нем опять растет предвкушение интересного разговора, сопровождавшее его весь день.

   В триклинии стояли три трехместных кушетки и несколько кресел. Стол, расположенный между ложами и креслами, уже был накрыт. Зал был уставлен изящными статуями, вдоль стен стояли курильницы с благовониями, ларцы из слоновой кости, столики, инкрустированные перламутром. На улице темнело, и в зале горели установленные на высоких столбах большие масляные светильники.

   На столике возле стены была установлена весьма изящная, александрийской работы, клепсидра. Это были водяные часы с двумя фигурками купидонов. У одной из глаз капала вода, пополняя скрытый в подставке часов сифон. Невидимый механизм сифона медленно поднимал вторую фигурку, указывающую палочкой на определенную отметку на высоком цилиндрическом циферблате. Таким образом, клепсидра показывала время суток.

   В серебряном зеркале, стоящем возле клепсидры, Тит поймал отражение Ювентия со спины и подумал, что центурионы везде чем-то похожи друг на друга. Под его началом на Рейне тоже служили люди этого типа – крепкие, с грубыми суровыми лицами и толстыми обветренными шеями, немногословные, не особо образованные, но очень быстро соображающие, когда надо правильно определить наилучшее место для разбивки лагеря или принять решение, от которого будут зависеть жизни многих солдат.

   Тит испытывал уважение к человеку, способному не задумываясь пожертвовать жизнью ради товарищей. И, тем не менее, ему было странно видеть бывшего центуриона посреди столь изысканной обстановки, рядом с ухоженной миниатюрной, прекрасно образованной, знающей наизусть целые поэмы римских и греческих авторов, женой Марка. Странно даже несмотря на то, что, на основании реформ Септимия Севера, Ювентий, отслужив центурионскую службу, получил кольцо римского всадника и теперь с точки зрения закона был ровней Ульпиям.

   Тит мысленно пристыдил себя за эти мысли, вспомнив, что и его собственные предки во времена республики были плебеями. Кроме того, ему пришел на память тот важный разговор с Марком в Риме, когда брат долго задавал ему странные вопросы о том, способен ли он испытывать жалость к страдающему животному, к сраженному гладиатору, к больному рабу. И лишь после того, как Тит с некоторым стыдом признался, что ему не чужды подобные чувства, Марк счел его достойным посвящения в тайну.

   В зал пришел Марк Ульпий, а с ним – еще один гость, чье появление удивило Тита куда больше, чем присутствие здесь бывшего центуриона. Это был тот самый хромой клиент с прямыми длинными волосами и большими глазами на худом, аскетичном лице, которого Тит видел во время раздачи бесплатной еды. Изумление возросло еще больше, когда Марк настоял на том, чтобы гость возлег на самом почетном месте триклиния, каковым считалось первое из трех мест нижней кушетки. Обычно его занимал сам хозяин дома.

   Такое обращение патрона с клиентом, то есть по сути – с жалким нахлебником, горемыкой, чем-то вроде бедного родственника, – не укладывалось в голове римского гостя.

   Заметив состояние Тита, худощавый клиент, расположившись на почетном месте без малейшего смущения, улыбнулся и спросил, прямо глядя ему в глаза:

   – Не скучаешь ли, досточтимый Тит, по блистательному Палатину, тихому Виминалу и шумной грязной Субуре?

   – Я не успел соскучиться по Риму, – оторопело пробормотал Тит. На мгновение ему показалось, что он стал объектом насмешек, но тут Тит заметил, что все присутствующие дружелюбно улыбаются ему, и даже некрасивое лицо Ювентия утратило на мгновение свою ветеранскую суровость и несколько разгладилось.

   Марк, проходя мимо двоюродного брата, похлопал его по спине, после чего расположился на противоположной кушетке, рядом со своей женой.

   – Это Клеомен, – пояснил он. – Он весьма опытный врач, одержавший множество побед над хворями, хотя в это и трудно поверить, ведь врачи, как известно, опаснее для жизни человека, чем сама болезнь.

   – Сегодня, на обочине Августовой дороги, недалеко от городских ворот, я видел могилу, – сообщил Клеомен, угощаясь виноградом. – На надгробии было написано: "Я умер от того, что меня лечило слишком много врачей".

   Все рассмеялись.

   – Впрочем, мы ценим Клеомена не только за его достижения в науке Асклепия, – продолжал Марк. – Он человек настолько высокоученый и осведомленный в литературе и философии, что мы в нашем кругу называем его Софистом, хоть он и не принадлежит ни к этой, ни к какой-либо иной философской школе.

   Тит отметил про себя, что в своем длинном хитоне Клеомен действительно походит на странствующего философа или преподавателя красноречия.

   – А самое главное, – Марк немного понизил голос, и смешливая интонация в его голосе вдруг исчезла. – Клеомен в нашем поколении – старший хранитель учения. Все остальные из нас узнали об учении именно от Клеомена.

   – Что нисколько не мешает мне быть твоим клиентом, а тебе – моим патроном, – заявил Софист с таким беспечным видом, словно речь шла о какой-то детской игре.

   Тит почувствовал, что по сути для него не так уж и важны обычные различия в общественном положении присутствующих. Клеомен был тем человеком, которого он мог наконец расспросить на интересующие его темы, а то, что Софист мог быть вольноотпущенником, начавшим свою жизнь в рабстве, для учения не имело никакого значения.

   Титу было неловко начинать разговор о таинственных способностях человеческого ума, и он принялся ждать, пока это сделают другие, но тут в зал стали входить слуги, внося большие блюда с едой, и сразу же завязалась общая беседа на самые разнообразные темы. Было ясно, что в присутствии слуг разговора о тайном учении не будет.

   – Сегодня мы не будем затягивать с ужином, поскольку нам предстоит еще многое обсудить, – сказал Марк. – Но через два дня я предлагаю снова здесь собраться, и тогда мы сможем просто отдохнуть, попировать и заодно посмотреть выступление мимов.

   Его слова были встречены общим одобрением.

   – Ты уже договорился с мимами о сроках? – удивился Тит.

   – Да, у меня был их актер, Александр, – пояснил Марк. – Поэтому я и задержался. Мы посидели немного в таблинуме и обо всем договорились. Затем я попросил его уделить какое-то время Оресту. Мальчик очень хотел, чтобы мим рассказал ему, как можно научиться передразнивать людей и животных. Александр любезно согласился.

   По римским меркам трапеза действительно была скромной, скорее в стиле семейного ужина, чем пирушки с гостями: вареное мясо, закуски, овощи и, конечно, знаменитый острый соус гарум из рыбьих потрохов, служащий приправой к чему угодно. Его доставляли из Испании во все провинции империи, так как нигде не делали его таким вкусным, как здесь. Вино было разбавлено сильнее, чем обычно, и Тит догадался, что Марк дал слугам такое распоряжение, дабы присутствующие не захмелели сверх меры перед важным разговором.

   Утолив голод и жажду, Тит опустошил свой кубок. Это был красивый стеклянный сосуд с серебряным рельефом, изображающим похищение сабинянок. На несущейся посреди битвы колеснице стояла в победной позе Минерва с копьем. Рассеянно проводя пальцем по выступающему колесу повозки, Тит отвечал на вопросы присутствующих. Их интересовали последние римские новости.

   – По приказу Аврелиана несколько месяцев назад началось строительство новой городской стены, – говорил Тит. – Те части, что уже возведены, выглядят весьма внушительно. Десять футов толщиной, каждые сто футов – сторожевая башня. Стена пройдет вокруг всего города таким образом, что внутри городской черты окажутся не только семь холмов, но и многие районы за пределами древней Сервиевой стены, включая Марсово поле и даже низменность к западу от излучины Тибра, возле Яникульского холма.

   Потом разговор переключился на знаменитые римские пиры с их гурманством и обжорством. При этом к Титу все обращались с таким видом, словно он лично завел эту традицию, а римский гость отнекивался, подчеркивая, что следит за своим здоровьем и старается не перегружать желудок слишком часто.

   – Сенека сказал, что римляне едят, чтобы их вырвало, и вызывают рвоту, чтобы снова есть, – заявил Клеомен.

   – Но мы так делать не будем, не так ли, друзья? – при этих словах Марка все опять посмотрели на Тита, демонстрируя желание знать, как отнесется человек из Вечного города к столь вопиющему нарушению квиритских традиций.

   Тит даже не заметил момента, когда Марк дал слугам приказ, после которого те немедленно убрали всю грязную посуду и еду со столов, оставив лишь фрукты, орехи и сладости. Покончив с этой работой, слуги разом покинули триклиний.

   – Дорогие кентавры, теперь мы одни, – произнесла Кальпурния. – Давайте начнем.

***

   – Итак, ты Орест? – спросил Александр мальчика. Будучи отпрыском вольноотпущенника и приемным сыном небогатого комедиографа, актер не часто бывал в подобных домах, и окружавшая роскошь его смущала. К тому же, согласившись поговорить со старшим сыном хозяина дома, Александр не очень ясно представлял себе, о чем пойдет разговор.

   – Марк Ульпий Орест, – подтвердил мальчик. Ему было лет восемь. Мелким чертам его лица была присуща какая-то избыточная подвижность, которую Александр не заметил в Марке Старшем.

   – Покажи меня, – попросил мальчик.

   – Я еще не знаю твоих привычек, – ответил актер, но лицо его помимо воли задвигалось, и женщина средних лет – няня мальчика, – отвернулась, чтобы скрыть улыбку.

   – Как ты это делаешь? – спросил Орест, покраснев.

   Александр принялся объяснять, что для имитации необходимо обратить внимание на какую-нибудь привычку, повторяющееся действие, которое сам объект подражания может даже не замечать за собой.

   – Вроде того, как ты только что сделал? – поинтересовался мальчик.

   Они находились в комнате с кушеткой, столом, пуфами и неглубокими креслами. По дороге Александр успел заметить несколько таких маленьких комнат. Все они были как-то украшены: здесь мозаика, там фреска на стене.

   – Что именно я сделал? – спросил Александр, чувствуя легкую досаду. Он не понимал, с какой стати актер должен делиться с первым встречным тайнами своего мастерства. Можно подумать, будто дети это особый народ, которому можно поверять любые секреты, даже те, что тщательно оберегаются от взрослых.

   – Вот так, – мальчик мотнул головой, показывая, как его собеседник только что отбросил волосы со лба. Движение выглядело забавно, потому что, в отличие от Александра с его падающими на плечи волнистыми волосами, Орест был коротко острижен. Досада молодого актера в миг испарилась. Ему нравились в людях такие качества как любознательность и наблюдательность.

   Александр принялся показывать Оресту, как можно изобразить рукой морскую волну. Он вытянул правую руку вперед, и по ней пошли плавные движения от плеча до кисти. Локоть поднимался, когда запястье ныряло вниз, и наоборот. Мальчик пытался повторять за актером, но его действиям не хватало текучести, маленькая рука словно была составлена из деревянных частей. Александру пришла в голову идея использовать эти странные ломаные движения в новом номере. Надо попросить Семпрония придумать историю про искусственного человечка.

***

   Тит понял, что ему дадут возможность задать заготовленные им вопросы, и теперь собирался с мыслями. В памяти проносились сведения, полученные от Марка, когда тот гостил в Риме. По словам Марка, эти знания принес из Индии несколько столетий назад некий уроженец Испании. Марк называл его Воином-Ибером.

   Мир, – утверждало учение, – представляет собой не совокупность жестких объектов, а текучее движение вечно изменчивых форм, и в этом смысле он подобен сновидению. Ничто не постоянно, ничего не имеет неизменной основы или сути. Как во сне. Каждый человек в какой-то степени может оказывать влияние на то, что происходит в его снах. Он делает это своими мыслями, страхами, ожиданиями. Если спящий осознает, что все, что с ним происходит, является сном, его способность воздействовать на происходящее резко возрастает.

   Научившись искусству осознавать сны и влиять на происходящие в них события, можно перенести это умение и в состояние бодрствования.

   Говоря иначе, человек способен научиться менять события яви, а не только сна, силою одной лишь мысли, выбирая из пучка какую-то одну из многочисленных возможностей развития событий. Говоря о таких людях, Марк использовал слово "орбинавт" – не совсем точный термин, означающий путешественника среди миров.

***

   Няня вдруг сообщила, что Оресту пора идти спать. Как она определила время, осталось для Александра загадкой. Ни водяных, ни песочных часов в комнате не было. Мальчик стал упираться, – «Но он еще не показал мне ни одного животного!», – однако няня взглянула на него, ничего не говоря, и Орест, вдруг прекратив споры, дал ей руку. Они вышли втроем из комнаты.

   – Нам туда, – няня показала налево по коридору. – А тебе в противоположную сторону. Позвать слугу, чтобы проводил тебя до прихожей, где лежит твой плащ, или сам найдешь?

   – Найду, – ответил Александр, не подумав. В действительности он не очень-то понимал, где находится.

   Оставшись один, актер прошел вперед в том направлении, куда указала ему женщина, но коридор вскоре разделился на два, причем правый его рукав почему-то казался приветливее левого. Александр сделал несколько шагов направо и понял, в чем дело. Здесь начиналась часть дома с гипокаустом – системой прогревания полов с помощью проведенных под ними труб с горячим воздухом. До сих пор Александр встречался с обогревом полов лишь в общественных банях. Переход от выстуженной второй части коридора к этому уютному теплу был ощутимым, приятным и, с учетом того, что это частный дом, – непривычным. Александр не был избалован подобным комфортом.

   Не встречая никого и не зная в точности, где находится прихожая, актер предпочел идти по теплому рукаву коридора. Тем более, что он был немного ярче: где-то впереди располагался источник света. Вскоре Александр обнаружил его, дойдя до шторы, закрывавшей вход в одно из помещений дома. За завесой угадывались игра огня, создаваемая находящимися по другую ее сторону светильниками. Из глубины помещения доносились голоса, и по их звучанию Александр определил, что это большой зал. Он хотел уже пройти мимо, как вдруг услышал, как кто-то внутри произнес его имя.

***

   – Как мог житель Иберии попасть в войско Александра Великого? – спросил Тит. – Насколько я знаю, Испания не была частью Македонской империи!

   – О человеке, известном нам под именем Воина-Ибера, мне известно немногое. Он был родом из Испании. Ни римлян, ни македонян здесь еще не было, полуостров населяли племена иберов, кельтов, а также народ так называемых кельтиберов. Кроме того, здесь находились колонии карфагенян и греков.

   Софист взял со стола серебряную ложку с длинной тонкой ручкой и глубокой чашечкой и принялся вертеть ее.

   – Воин-Ибер, – сказал он, – был наемным солдатом в одной из таких колоний, где и овладел греческим языком. Затем он с друзьями отправился в Грецию. Там они пошли на службу к македонскому царю. Когда Александр предпринял свой великий поход на Восток, вместе с ним отправились несколько греческих ученых, интересовавшихся учениями персов и индийцев. Среди них был Пиррон из Элиды, впоследствии основавший школу скептиков. Воин-Ибер состоял в его охране.

   Продолжение этой истории Тит в общих чертах знал. Войско Александра дошло до Индии, где греческие мудрецы познакомились с людьми, которых они назвали гимнософистами, т.е. "голыми философами", и те открыли им некоторые учения Индии. Гимнософисты пренебрегали условностями, не интересовались богатством и не пытались снискать славу, ходили почти без всякой одежды, долгие часы оставались в неподвижности, пребывая в особых созерцательных состояниях рассудка.

   – По неизвестной причине, – рассказывал в ту римскую встречу Марк, – один из индийских мудрецов посвятил Воина-Ибера в учение, хранившееся в тайне даже от большинства индийцев. Вернувшись с Востока, Ибер отказался от ратных дел и снова поселился на родине. Здесь он раскрыл полученное им учение нескольким людям, назначив одного из них своим преемником в роли старшего хранителя. С тех пор хранители, передавая эти знания, всегда следили за тем, чтобы число посвященных составляло всего несколько человек.

***

   Александр, прикорнув на теплом, прогреваемом гипокаустом полу возле освещенной занавеси, старался не думать о том, как он будет добираться домой через темные ночные улицы, имеющие недобрую славу из-за разбойников, нападающих целыми отрядами на неосторожных путников. Не размышлял актер и о том, что подумают слуги, если обнаружат его здесь. На такой случай у него был заготовлен вполне правдивый ответ. Он скажет, что не знает, как найти выход из дома.

   Конечно, кто-то из людей, находящихся в зале, мог выйти и застать Александра сидящим на полу в столь странном месте, и одной этой возможности должно было хватить, чтобы заставить актера встать и удалиться из коридора со всей возможной поспешностью. Но он не мог заставить себя это сделать. То, о чем говорили люди за шторой, было интереснее всего, что Александр, с детства любивший таинственные истории, слышал за всю свою двадцатидвухлетнюю жизнь.

***

   Орбинавт словно возвращается в своем воображении в недалекое прошлое и, оказываясь в особом состоянии, заново проживает, шаг за шагом, во всех подробностях новый вариант уже прожитого витка времени, причем проживание это происходит не туманно, как в воображении, а со всеми подробностями: запахами, красками, формами, событиями, разговорами, радостью и болью.

   Тит хорошо помнил, что он почувствовал, когда Марк дошел до этого места в своем рассказе во время их встречи в Риме.

   – Ты смеешься надо мной? – воскликнул он, и двоюродный брат попросил его набраться терпения, прежде чем выносить суждение.

   – Когда это проживание нового витка завершается, – продолжал Марк, – течение времени переделываемого прошлого снова соединяется с застывшим моментом настоящего, после чего люди, кроме самого орбинавта, уже не помнят стертых, ставших несбывшимися событий. Лишь непосредственные их участники какое-то время могут сохранять быстро исчезающие, очень размытые воспоминания, кажущиеся им самим нелепыми фантазиями. Люди либо совсем не замечают этого мелькания образов на краю сознания, либо на мгновение удивляются им – "что это за нелепость лезет мне в голову!" – и забывают.

   Учение Воина-Ибера утверждает также, что некоторые люди – они встречаются крайне редко – обладают способностями орбинавтов с самого рождения, никогда не учась воздействовать на сновидения и даже не зная о том, что на них можно воздействовать. В большинстве случаев такие "урожденные орбинавты" даже не догадываются о возможности менять прошлое, если какой-то случай (обычно смертельная опасность) не открывает им их волшебной силы.

   Рассказав все это Титу, Марк добавил:

   – В Учении есть и более важные вещи, оправдывающие наши усилия даже в том случае, если нам так и не удастся стать орбинавтами. Но я вряд ли смогу как следует объяснить их. Когда приедешь в Испанию, послушаешь старшего хранителя и узнаешь то, о чем я пока промолчу.

   И вот сейчас, добравшись до Бетики и встретившись наконец со старшим хранителем, Тит почему-то никак не мог вспомнить свои вопросы. Он уже жалел, что не записал их заранее. Между тем, Клеомен, сказав о том, что Воин-Ибер охранял известного древнего философа, умолк, и возникла пауза. Все устремили взоры на римского гостя. Досадуя на себя, Тит заговорил о совсем незначимых вещах, надеясь, что в ходе беседы он вспомнит более важные вопросы.

   – Почему Ибер использовал слово "орбинавты", ведь оно состоит из двух латинских слов – "orbis" и "nauta"? Ни в Испании, ни в империи Александра римлян в его времена не было, зачем же ему было использовать латынь?

   – Это слово придумала Кальпурния, – рассмеялся Марк. На слегка порозовевшем лице его жены появилась смущенная улыбка. – Идея называть хранителей "кентаврами" тоже принадлежит ей. Сам Воин-Ибер называл человека с такими способностями "алкидом".

   – Это имя было дано Геркулесу, когда он родился, не правда ли? – удивленно заметил Тит.

   – Вот именно. Ибер считал, что орбинавт сродни полубогам, вроде Геркулеса или Персея. Хотя это, конечно, аллегория. В самом учении, полученном им в Индии, ни о каких богах или полубогах не говорится. Что же до имен, то название "орбинавт" нам всем нравится больше, чем "алкид", не правда ли, друзья?

   Кальпурния, радуясь одобрительным возгласам мужчин, уточнила:

   – Я имела в виду не латинское "nauta", а греческое слово "навтес", от которого оно произошло. Его значение шире, чем в латыни. Это не только мореплаватель, но и путешественник, странник. Как окончание в слове "аргонавт".