Текст книги "Римская карусель (СИ)"
Автор книги: Марк Дельта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Эти иллюстрации снова вышли в свет, – тихим торжествующим голосом сообщил Лоренцо, вынимая из мешка книгу. – На этот раз с сонетами маэстро Аретино.
Он прочитал латинское название, перевел на романеско – "Все позы любви", – и принялся неторопливо листать книгу, с благоговением прикасаясь к страницам. Охваченный любопытством Риккардо разглядывал иллюстрации, краснея, но не отводя от них глаз.
– Представь себе, какими могли быть фрески, вообрази все это в цвете!... – прошептал Лоренцо.
Однако Риккардо был заворожен и этими черно-белыми изображениями.
Все шестнадцать гравюр были равно прекрасны по дерзости, бесстыдству и правдоподобию. Мужчины и женщины, поражая мускулистой пластичностью своих членов, совокуплялись во всевозможных позах на пышных ложах, на фоне тяжелых драпировок, чьи складки каким-то загадочным образом подчеркивали чувственные изгибы тел.
"Мессалина в каморке Лициски", "Эней и Дидона", "Геркулес и Деянира", "Сатир и нимфа". Лоренцо произносил вслух названия картин, но эти языческие имена мало что говорили Риккардо, ничего не добавляя к ошеломлению, наслаждению и острому стыду, которые вызывали в нем изображенные в книге сцены любви. Разбирать стихи он не пытался. Чтение всегда было для него трудным делом, а те строки, что произносил вслух Лоренцо(«Эй, закинь вот так на плечо мне ногу, Но узды моей не держи рукою»...), показались ему трескучими и многословными. В них не было той пленительной грации и страстной мощи, так захватившей молодого цирюльника при разглядывании гравюр, хотя сам он вряд ли смог бы объяснить это переживание словами.
– Ну, все, теперь рассказывай про девушку, которая скоро будет твоей подружкой! – потребовал вдруг Лоренцо, внезапно закрыв книгу и возвратив ее в мешок.
– Спи! – коротко бросил Риккардо и вышел из спальни, недоумевая, что же все-таки заставило его сказать фразу о подружке, и как это связано с тем, что до пробуждения Безымянной остаются одни сутки.
***
Следующий день прошел в непрерывных трудах. Риккардо ходил от клиента к клиенту, радуясь заработку и стараясь не думать о том, что произойдет ночью.
На одной из улочек в Трастевере, возвращаясь домой, он чуть было не попал в массовую потасовку, одну из тех частых ссор, что начинаются с чьего-то задетого самолюбия. Вскоре в ход, как обычно, пошли шпаги, кинжалы, стилеты, на земле уже лежали стонущие раненые. Два человека, увидев рослого, физически сильного цирюльника, приняли его за врага и угрожающе надвинулись на него. В этот момент кто-то из своих позвал их на помощь, и Риккардо, воспользовавшись возможностью, поспешил ускользнуть, радуясь тому, что серый мул проявил достаточно прыти, когда это от него потребовалось.
Некоторые такие ссоры могли длиться десятилетиями. Месть обидчикам и их родственникам становилась делом чести всей семьи. Однажды на окраине города группа детей играла в казнь. Один из них встал на плечи двум другим и засунул голову в петлю. Неожиданный волчий вой напугал детей, и они бросились врассыпную, несмотря на хрипы оставленного товарища. Позже один из них вернулся на место, отвязал мертвого мальчика и похоронил его. Плача от раскаяния и страха, он рассказал о случившемся встревоженному отцу погибшего приятеля и показал ему место захоронения. За свою откровенность невольный убийца поплатился жизнью прямо на месте. Отец повешенного заколол мальчика и похоронил его рядом со своим сыном. Скрывать случившееся он не стал, и в результате вспыхнувшей вендетты в течение месяца погибло больше тридцати человек.
Кровная месть становилась делом последующих поколений, уже не помнивших, что именно привело к ее возникновению. Похожая вражда, происхождение и причины которой терялись во мраке прошлого, когда-то извела многих мужчин и женщин семейств Понти и Маскерони. В конце концов монахи из обители святого Онуфрия склонили их к примирению и принесению друг другу клятв о прекращении вражды. Во время церемонии примирения сверстник Риккардо Понти – а будущему цирюльнику было тогда 14 лет, – худощавый и жилистый Бруно Маскерони, на голову ниже Риккардо, с ненавистью прошипел ему обещание непременно с ним расквитаться, что бы там ни обещали друг другу их отцы.
Повзрослев, Бруно покинул Рим, и на несколько лет о нем не было никаких известий. Но с полгода назад знакомые сообщили Риккардо, что снова видели его в городе. Он оказался капитаном одного из отрядов Джованни Медичи. С той минуты Риккардо никуда не выходил без стилета.
Проезжая через мост и глядя на открывающуюся перед ним панораму возвышенностей и лощин, на которых раскинулись кварталы Рима, на текущую под ним медленную, темно-фиолетовую гладь Тибра, Риккардо вообразил, что было бы, если бы среди дерущихся в Трастевере он увидел своего давнего врага. Кулаки тотчас сжались, и к лицу прилила горячая волна.
Он постарался выкинуть эти мысли из головы и сосредоточиться на предстоящем событии.
Ночью Риккардо и Тереза сидели в спертом воздухе подвала, ожидая пробуждения Безымянной. Минуты текли медленно, огоньки плясали над блестящей матовой поверхностью масла в светильниках, отбрасывая странные тени. Терезу это тоскливое ожидание клонило ко сну. Она то и дело погружалась в дремоту, и тогда верхнюю часть ее лица закрывал широкий чепец.
– Тетушка, вы можете подняться к себе. Я прекрасно справлюсь один, – обратился к ней Риккардо.
Его слова возымели обратное действие. Тетка подозрительно вскинула голову. Сна в ее глазах как не бывало.
– Нет уж, сделаем все, как у нас заведено!
Еле слышный шелест отвлек их от разговора. Оба прекрасно знали этот звук: к Безымянной возвращалось дыхание. Племянник и тетка встали со своих мест, глядя на девушку. Та еще спала, но теперь все меньше и меньше напоминала статую. Если бы кто-нибудь сказал Риккардо, что он подобен Пигмалиону, наблюдающему пробуждение Галатеи, он бы не понял, о чем идет речь, но испытывал он именно эти чувства. Каждый раз замирал от невыразимого восторга, от непосильной странности происходящего, наблюдая, как на щеках безжизненной статуи проступает первый признак румянца.
Безымянная судорожно, с коротким стоном вздохнула, ресницы ее затрепетали. Потом медленно открыла веки, потянулась, еще раз вздохнула. Осмысленное выражение не сразу осветило изящно очерченные глаза со слегка вздернутыми уголками. И все же это уже была не статуя, а живая белокожая, худая, рыжеволосая, зеленоглазая молодая женщина.
– Она сейчас встанет. Приготовься попридержать ее, а я дам ей настойку, – прошептала Тереза, словно Риккардо никогда прежде не участвовал в этом действии.
– Нет, я сам, тетушка, не беспокойтесь, – он ринулся к склянке на столе и торопливо взял ее. Риккардо боялся, что тетка учует запах вина и догадается, что в бутылочке находится совсем не обычное ее содержимое. Тереза не настаивала. Она всегда испытывала суеверный ужас перед Безымянной и не любила к ней приближаться.
С того самого далекого дня, когда отец впервые привел мальчика под эти подземные своды, Риккардо всегда чувствовал протест против поспешности, с которой члены семьи спешили опоить девушку и возвратить ее в состояние мраморной неподвижности. Из-за этой спешки он так ни разу не услышал ее голоса. Часто молодой Понти воображал, будто она говорит с ним. Ему казалось, что голос Безымянной должен быть мелодичным, певучим, завораживающим. Но придумать произносимые ею слова Риккардо никогда не удавалось.
Бывшая статуя присела на своем ложе. Одеяло, шепча какое-то заклинание на таинственном языке простыней и перин, сползло на бок, и девушка скинула ноги вниз, поставив босые ступни на прохладный пол. Нательная сорочка доходила ей до самых щиколоток.
– Позвольте, мадонна, помочь вам, – тихо молвил Риккардо, поддержав ее за плечи. Он всегда разговаривал с ней в эти минуты, хотя она не отвечала. – Вы хотите пить, не правда ли? Вот, извольте.
Рука радовалась, ощущая худые плечи девушки, угадывая рельеф спины. Второй рукой цирюльник протянул ей вино из "Погребка Филиппо". При этом он наклонился над ней достаточно близко, чтобы почувствовать, что у нее появился слабый, но приятный запах, напоминающий ромашковый отвар.
Девушка схватила склянку и быстро осушила ее, не делая пауз между глотками.
– Вот так, очень хорошо, – продолжая говорить что-то успокаивающим голосом, Риккардо снова уложил ее. Безымянная послушно легла, смежила веки, повернулась на бок и подтянула колени. Он бережно укрыл ее и затем повернулся к Терезе, не спускавшей с них глаз.
– Пойдемте, тетушка, дело сделано, – сказал Риккардо и решительно направился к выходу из подвала, подталкивая Терезу. И в этот момент у них за спиной заговорила девушка.
Тереза, обернувшись, в ужасе закричала, увидев, что Безымянная, вместо того, чтобы окаменеть в постели, как это всегда с ней происходило, снова встала на ноги. Она вопросительно смотрела на Риккардо и Терезу и что-то спрашивала. В ее голосе, как и в глазах, и в движениях, присутствовала кошачья вкрадчивость. Слова звучали странным образом знакомо и все же непонятно.
– Почему она не спит?! – Паническим шепотом повторяла Тереза. Ее била дрожь. Схватив племянника за локоть, она спряталась за его спиной. – Почему не подействовала настойка?
– Я вас не понимаю, мадонна, – ответил Риккардо Безымянной. Он оказался в положении человека, не знающего, кому он должен раньше отвечать, и это его слегка сбивало с толку.
– Ubi sum? Qui estis? – произнесла девушка и замолкла. Возможно, оттого, что видела, какой страх она внушает пожилой женщине.
– Тетушка, – Риккардо повернулся к Терезе, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – Полагаю, действие заклятья закончилось, и настойка больше не действует.
– Какого заклятья?! Она сама сейчас наложит на нас какое угодно заклятье, если не хуже того!
– Тетушка, откуда известно, что эта девушка ведьма? – говоря это, Риккардо внимательно следил за лицом девушки, а та, в свою очередь, растерянно разглядывала его самого. Слова цирюльника не произвели на нее никакого впечатления. Было ясно, что она не поняла, как он ее назвал. – Почему мы так уверены, что это правда? Ведь никто в нашей семье не знал, как она здесь оказалась, и кто она такая.
Пока Риккардо рассказывал тетке услышанную им недавно историю об уснувшей принцессе, девушка обошла всю комнату, с нескрываемым недоумением рассматривая мебель и иконы на стенах. Казалось, более всего ее удивило распятие на стене. Движение ее были неуверенные, сонные и все же полные мягкой, упругой грации.
– Ты хочешь сказать, что ее околдовали? Что она вовсе не ведьма, а сама является жертвой ведовства? – переспрашивала Тереза очень тихим голосом, кидая на Безымянную испуганные взгляды, в которых, однако, сквозило и любопытство.
– Вот именно! – С жаром согласился Риккардо. – И так же, как в той истории, что я вам поведал, действие заклятия уже закончилось. Поэтому девушка и проснулась. Теперь настойка на нее больше не действует.
Обдумав эту мысль, Тереза спросила, на этот раз чуть спокойнее:
– Почему она говорила с нами на латыни?
Тетка хотела получить ответы сразу на все вопросы.
На латыни! Ну, конечно! Вот почему слова девушки звучали так знакомо. Они напоминали язык привычных молитв и проповедей.
– Вот видите! – обрадовался Риккардо. – Она вовсе не ведьма! Это девушка, получившая хорошее образование. Значит, она благородного происхождения.
Последний довод убедил Терезу более всех остальных. Она хотела продолжать расспросы, но Риккардо уговорил ее подняться в дом и приготовить для девушки гостевую спальню, где за сутки до этого ночевал его друг. Сам он подошел к Безымянной, стараясь двигаться очень медленно, чтобы не встревожить ее.
Впрочем, она не выказывала никаких признаков того, что пребывание в закрытом пространстве наедине с незнакомым мужчиной как-то пугает ее или волнует.
– Мадонна, вам негоже здесь находиться, – сказал он. – В подвале нет свежего воздуха. Давайте поднимемся, и я покажу вам ваши покои.
Безымянная, похоже, понимала или угадывала отдельные итальянские слова. Может быть, ей помогала и жестикуляция Риккардо. Так или иначе, но она догадалась, чего он от нее хочет, и последовала за ним. Они поднялись по лестнице наверх, и цирюльник показал девушке, как обойти зеркало. Хотя Безымянная перестала говорить, – в этом не было особого смысла, поскольку ее не понимали, – было ясно, что здесь ей находиться приятнее, чем в душном подполье.
Обойдя гостиную, она с интересом осмотрела все, что там находилось: большой, украшенный рельефом, сундук, сундучки поменьше, где хранились шкатулки, посудный шкаф. Тщательно изучила стоящий на столе канделябр, подержала в руке керамическую вазу и, вздрогнув, чуть не выронила ее на пол, неожиданно увидев в зеркале свое отражение. Затем, сообразив, в чем дело, девушка подошла к трюмо и стала внимательно изучать себя.
– Мадонна, пойдемте, я покажу вам вашу комнату, – предложил Риккардо, делая рукой приглашающий жест.
Девушка бросила на него беглый взгляд и снова вернулась к разглядыванию своего отражения. Она делала это довольно долго. Изучала лицо, приближая и отдаляя его от серебряной амальгамы, поворачивалась в разные стороны, наклонялась, трясла рыжими локонами, падающими на изящную белую шею. Потом склонилась вперед, слегка согнув колени, взяла обеими руками полы длинной ночной сорочки и резко выпрямилась, подняв их до груди. Взорам ошеломленного Риккардо предстало зрелище стройных ног, впалого белоснежного живота над темным треугольником волос, аккуратные маленькие груди с торчащими малиновыми сосками.
Цирюльник, заливаясь краской, резко отвернулся.
"Может быть, она все-таки ведьма и поэтому лишена всякого стыда", – пронеслась в его голове мысль, но Риккардо постарался прогнать ее, внушая себе, что девушка, очевидно, еще не пришла в себя и не вспомнила, кто она сама и как принято себя вести при людях. Слишком долго – более двухсот лет! – пребывала она во власти заклятья.
Закончив наконец разглядывать себя, девушка выглядела повеселевшей. Исследование собственной внешности, по-видимому, не разочаровало ее.
Она последовала за Риккардо в спальню для гостей, отделенную от гостиной проемом, в котором, как и в комнате тетки, не было двери. Там суетилась Тереза. Каким-то безошибочным чувством девушка сразу поняла, кому предназначалась стоящая на невысоком помосте кровать. Занавески над ней были отдернуты. Остановив на мгновение оценивающий взгляд на образе девы Марии на изголовье, Безымянная села на застилавшее кровать суконное покрывало.
– Что нам теперь с ней делать? – спросила Тереза.
– Покуда не вспомнит, откуда она родом и кто она, ей некуда деваться. Пусть живет у нас.
– Но как же я объясню ее появление соседям?
– Скажите, что это дальняя родственница из заморских краев, и что она не знает нашего языка.
– И как зовут эту "родственницу"? Что мне говорить людям?
Риккардо не знал, как на это ответить, однако тетку уже одолевали новые вопросы.
– Кто будет ее одевать и кормить? – к Терезе, постепенно справляющейся со своими страхами, стала возвращаться ее всегдашняя сварливость.
– Тот же, кто кормит и одевает вас, то есть я! – отрезал Риккардо таким тоном, что Тереза тут же умолкла.
Подумав немного, она стала что-то жестами объяснять девушке. К удивлению племянника, ничего не уразумевшего из этого мимического представления, Безымянная понимающе кивнула, сошла с постели и отправилась за Терезой.
– Куда это вы? – спросил Риккардо, опешив.
– Покажу ей, где справлять нужду.
Риккардо был вынужден оценить здравый смысл старой девы. Безымянная должна знать то укромное, прикрытое земляной насыпью место в канаве, где после дождя возникал ручей, смывавший нечистоты.
Вскоре Тереза и Безымянная вернулись в дом. На ногах у девушки были башмаки Риккардо, которые тетка дала ей, не спросив разрешения племянника. Безымянная выглядела продрогшей и очень недовольной увиденным.
Тереза принесла из кухни мокрое полотенце и показала ей, что она может вытереть руки и лицо, после чего принесла на стол немного скромной снеди.
– Пора перекусить в честь знакомства, – приговаривала она.
– Никогда не ел в такое время ночи, – пробормотал Риккардо и отодвинул стул для девушки, дожидаясь, пока та сядет.
Девушка, однако, не спешила следовать примеру Терезы, уже усевшейся за стол.
– Угощайтесь, мадонна. Вы, должно быть, проголодались за последние двести лет, – учтиво произнес цирюльник и положил ей на тарелку лепешку из смеси ржаной и рисовой муки, кусок козьего сыра и несколько маслин.
Безымянная, не садясь, взяла тарелку и, к удивлению Риккардо, вложила ее ему в руки, говоря что-то на своей латыни, после чего уверенно направилась в спальню, жестами приглашая присутствующих следовать за ней. Там она подошла к стоящему в углу тяжелому ларю с одеждой, ухватилась за него руками и без особых усилий подтолкнула его к кровати. Опять что-то произнесла, сопровождая свои слова движениями руки. Риккардо, надеясь, что правильно ее понимает, поставил тарелку на ларь, ставший теперь чем-то вроде столика возле постели. Девушка показала, что еду следует разрезать. Риккардо принес нож и сделал это.
– Похоже, она действительно из благородных, – заметила Тереза, с интересом наблюдавшая эти необычные приготовления к трапезе посреди ночи. – Видишь, как привыкла распоряжаться.
Забравшись на постель, девушка легла на левый бок, оперлась на локоть и, беря куски еды правой рукой, с большим аппетитом опустошила тарелку, нисколько не смущаясь присутствием остолбеневших Риккардо и Терезы.
Безымянная запивала еду смесью воды и вина, которую принесла Тереза, без труда поняв, чего хочет девушка, поскольку разница между латинским "vinum" и итальянским "vino" оказалась невелика, а слово вода – "аква" – прозвучало одинаково. Вообще участники этих странных ночных переговоров вскоре осознали, что если быструю речь друг друга они не понимают совершенно, то смысл отдельных слов вполне можно узнать по их сходству, а то и полному совпадению в двух языках. Это позволило им в некоторых случаях объясниться друг с другом.
Еще до того, как разойтись по постелям, Риккардо и Тереза успели донести до сведения девушки свои имена и уразуметь, что собственного имени девушка вспомнить пока не может. Ей сообщили, что она находится в Риме. Это название – Roma – звучало для нее знакомо, однако она не помнила, почему.
***
Событий ночи так утомили обеих женщин, что они проспали до полудня. Риккардо же проснулся рано. Охваченный радостным предвкушением многих дней, заполненных присутствием рыжеволосой гостьи, он купил ей немного одежды, благо ходить далеко не пришлось, – рынок располагался прямо возле его дома. Отобранные им одежда и обувь были изготовлены из дешевых материалов, но выглядели, как казалось Риккардо, весьма изящно. По возвращении домой, убедившись, что девушка уже не спит, Риккардо велел слуге из лавки сложить все это добро – платье с узким, застегивающимся спереди лифом, новую нательную рубашку и пару маленьких башмаков – на ларе возле занавеси, скрывавшей ее кровать.
Девушка с нескрываемым интересом перебрала дары, потрогала, пощупала, похмыкала и все же поблагодарила цирюльника, одарив его мимолетной улыбкой и быстрым "Gratias ago!".
– Это вам на первое время, мадонна, – сказал он извиняющимся тоном, надеясь, что она поймет хотя бы отдельные слова. – Я даже в мужской одежде мало что понимаю, не говоря уже о дамской. Но вы скоро сами сумеете выбрать себе в лавках то, что вам подойдет. Я, конечно, не граф, не банкир и не епископ, но какое-то количество скудо у меня накоплено. Думаю, смогу обеспечить вас гардеробом, если не будете слишком взыскательны. Вы уж извините, что я говорю вам это так прямо.
По Безымянной было видно, что эту его речь она совершенно не поняла. Но Риккардо уже придумал, как преодолеть языковые препятствия.
Тетку он нашел в кухне.
– Вы все еще страшитесь нашей гостьи? – поинтересовался он.
– Ох, Риккардо, – Тереза отложила разделочный нож. – После стольких лет одиночества в этом доме наконец появилась женщина, понимающая меня лучше, чем собственный племянник. Страхи могут только лишить меня этой радости.
Помолчав, она добавила:
– В мои-то годы пора уже разбираться в людях. Я же вижу, что в этой милой девочке не может быть зла. Будем молиться, чтобы Господь вернул ей память, и тогда мы узнаем, что сотворили с ней жестокие люди.
Риккардо показался забавным ход мыслей его тети, ведь она говорила о своем взаимопонимании с девушкой, с которой у нее даже не было общего языка. Впрочем, возможно отдельных понятных слов им действительно хватало.
Он оставил тетке денег, попросив заботиться о гостье, насколько позволят выделенные им средства, и отправился на поиски Лоренцо.
Он обнаружил приятеля на лужайке перед одним из зданий университета.
– Риккардо, что ты здесь делаешь? – удивился студент.
– Пойдем ко мне прямо сейчас. Ты мне нужен как переводчик с латыни, – Риккардо потянул приятеля за собой, не желая терять время, но тот стал упираться.
– Погоди, у меня же лекции! И что это за текст тебе вдруг срочно понадобилось переводить? Что-то я за тобой не замечал раньше такого интереса к богословским книгам.
– Я не говорю о книгах. У меня дома находится молодая женщина, которая не знает нашего языка, но говорит на латыни.
– Вот как! – Теперь студент был заинтригован. – Откуда у простого цирюльника взялась столь образованная гостья? Не на нее ли ты намекал на днях, обещая, что у тебя скоро появится подружка?
Риккардо слегка покраснел.
– Пойдем, расскажу в пути.
На вопрос о подружке он решил не отвечать.
– Что ж, ладно, – согласился студент, – но только при условии, что я буду сидеть на твоем муле.
Когда-то, в детстве, Лоренцо не поверил рассказу Риккардо о девушке, спящей мертвым – почти в буквальном смысле этого слова – сном в доме его семьи. Не поверил он и в этот раз.
– Из всех знакомых мне людей, – произнес Лоренцо после того, как Риккардо замолчал, – ты менее всех способен на розыгрыш. Поэтому я просто не знаю, что и думать. Говори честно, дружище, что ты затеял? Только не надо мне больше рассказывать про девушку, которая проспала в твоем подвале больше двухсот лет, а теперь проснулась, разговаривает с тобой на латыни и ничего не знает ни о самой себе, ни об этом Божьем мире.
– Когда мы были детьми, ты хотел доказательств, – ответил Риккардо. – Сегодня ты их получишь.
Дома никого не оказалось. Риккардо был уверен, что женщины скоро вернутся, так как Тереза не была способна на длительные пешие прогулки, а мул все это время находился с ним. Чтобы не терять время зря, он повел приятеля к зеркалу, – возле которого Лоренцо быстро провел рукой по волосам, поправив спадающий на глаз локон, – дальше, в проход за зеркалом, и вниз, в подвал.
При виде ложа и смятой постели скептицизм студента дал трещину.
– Неужели все это правда?! – воскликнул он. – Девушка действительно пролежала здесь больше двух столетий, нисколько при этом не постарев?
– Да, это было именно так, – серьезно подтвердил Риккардо.
– Значит, она могла быть знакома с Данте и Боккаччо! – встрепенулся Лоренцо. – Могла быть свидетельницей раскола в церкви, когда три кардинала одновременно объявили себя папами! Хотя погоди. Она же ничего не помнит. Мы должны помочь ей вспомнить! Может быть, я смогу понять, откуда она родом, по ее выговору. Или нет, лучше поступить иначе. Я нахватался у других студентов всяких простых фраз на разных языках. Если она услышит звуки родной речи, то сразу вспомнит свой язык и родину.
Риккардо был возбужден не меньше, чем его приятель, но совсем не из-за того, что Безымянная могла знать автора "Божественной комедии". Он предвкушал скорую встречу с ней и не хотел находиться в подвале в то отрадное мгновение, когда она вернется в дом.
– Пойдем наверх, здесь трудно дышать, – предложил он.
– Я только что вспомнил, что слышал о сходном случае, – заявил Лоренцо, когда они вернулись в гостиную. – Молодой мужчина проспал почти двадцать лет и нисколько не изменился. Но после пробуждения он быстро наверстал упущенное время, состарившись всего за две недели на те же двадцать лет. Это означает, что твоей гостье жить осталось недолго. Сам подумай: если за ближайшие две недели ей предстоит постареть на двести лет, то на самом деле она проживет всего несколько дней. Приготовься увидеть ее послезавтра дряхлой старушкой.
– Ничего такого с ней не произойдет! – воскликнул Риккардо почти в гневе.
– Ну ладно, ладно, забудь то, что я сказал! – поспешил успокоить его студент. – Может быть, с ней это и не случится.
Расхаживая по комнате, он размышлял вслух.
– Так, значит, я буду называть ее на "ты", потому что на латыни не говорят одному человеку "вы" или "ваша честь". Скажу, что я студент, и меня зовут Лоренцо. Sum studiosus. Mihi praenomen est Laurentius.
Задумавшись, "студиозус" спросил:
– Как мне лучше назваться, дружище? Лоренцо или Лаврентием?
– Лоренцо, конечно, – недолго думая ответил цирюльник, вспомнив, что его самого Безымянная уже несколько раз называла то "Риккардо", то "Рихардусом". – Она сама сообразит, как переделать твое имя на латинский лад, если ей того захочется.
– Хорошо бы все же узнать ее родной язык, – пробормотал Лоренцо и вдруг осекся и вскочил на ноги, глядя в сторону двери, откуда только что вошли в дом Тереза и Безымянная.
Девушка была в платье изумрудного цвета, купленном для нее Риккардо, но к нему добавились оранжевые шелковые нити для скрепления буфов на рукавах.
– Приобрели только что на рынке! – пояснила Тереза, перехватив взгляд племянника. – Кроме того, купили ей румян и красок для бровей и ресниц. Молодой женщине надо выглядеть прилично. Кстати, сегодня наша гостья позавтракала со мной за столом, а не в постели, как ночью, и, кажется, осталась вполне довольной.
Когда Тереза начинала говорить, остановить ее бывало трудно. Особенно, если никто не пытался это сделать. Риккардо молчал, не в силах отвести глаз от фигуры Безымянной, выглядевшей в одежде еще более маняще, чем в ночной сорочке из грубой ткани. У Лоренцо и вовсе отнялся язык. Похоже было, что он так и не понял: разыгрывают его или эта девушка действительно подобна заснувшей принцессе из легенд.
– Когда мы проходили мимо статуи Пасквино, – продолжала тараторить Тереза, пока Риккардо усаживал их обеих за стол, – Безымянная остановилась и стала как-то особенно на нее смотреть. Мне кажется, она скоро что-то вспомнит. Или, может быть, ее удивило то, что у статуи отбиты руки и нос. Стихов на постаменте уже не было.
Упомянутый Терезой безрукий торс стоял близко к их дому, на самой площади Навона. Выглядел он очень древним, никто не знал, кого он изображает, но римских горожан это не особенно интересовало. Статуя притягивала людей тем, что каждое утро ее постамент обклеивался новыми пергаментными листами с сатирическими виршами, обличавшими самых именитых граждан Папского государства. К полудню эти стихи -пасквили, как их позднее будут называть по имени статуи, – отдирала стража порядка, однако многие успевали к тому времени прочитать их и пересказать их содержание своим знакомым.
– Надо рассказать ей, какие великолепные сатиры вывешивал на этой статуе Пьетро Аретино, когда пытался остановить избрание папы-нидерландца Адриана, – вполголоса сказал Лоренцо другу.
– Забудь на несколько минут своего обожаемого патрона и поздоровайся с молодой дамой, – одернул его цирюльник, не разделявший преклонения студента перед изящной словесностью.
Лоренцо смутился, кашлянул и, обращаясь к Безымянной, приветствовал ее:
– Salve!
– Salve! – ответила девушка заметно увереннее, чем студент. Голос у нее был мелодичный, слегка тягучий.
– Я Лоренцо, э-э, Лаврентий. Как зовешься ты? – продолжал студент, удивляясь тому, что разговаривает с молодой женщиной на языке церковной литургии.
Девушка, услышав понятные слова, произнесла в ответ весьма длинную речь. Говорила она легко, совершенно не затрудняясь в выборе слов, в отличие от своего собеседника. Лоренцо произнес для нее несколько фраз на французском, венецианском и немецком наречиях, но Безымянная не узнала в них звуков родной речи. В ходе этой проверки выяснилось, что она получила прекрасное образование, ибо классические языки – латынь и греческий – понимала безупречно. Но каким был ее родной язык, так и оставалось пока загадкой.
– Что она говорит? – теребил друга Риккардо после очередной латинской тирады Безымянной.
Лоренцо попросил девушку подождать, пока он переведет ее слова, и обратился к сгорающим от нетерпения цирюльнику и его тетке.
– Ваша гостья не помнит ни имени своего, ни родины. Что касается родного языка, то она чувствует, будто всю жизнь только и делала, что говорила на латыни. Я попробовал объяснить ей, что это невозможно, но она не понимает моих доводов, ибо ничего не помнит об этом мире. Хотя ей многое кажется знакомым – какие-то названия, дома, холмы, – она пока ничего не вспомнила. Сейчас юная госпожа просит вас рассказать ей все, что вам о ней известно: откуда она здесь взялась, как долго спала, что ее разбудило, что это за страна, город, в общем – все, что можете ей поведать.
Присутствующие принялись наперебой выполнять просьбу девушки. Лоренцо не только переводил, но и вставлял собственные суждения. Все это продолжалось до тех пор, пока у него от усталости не стал заплетаться язык.
Перед уходом студента между хозяевами дома и гостьей завязался бурный спор, когда Безымянная попросила Лоренцо перевести, что ей необходимо каждый день принимать ванны. Присутствующие, вспомнив страшные дни чумы, стали объяснять ей, насколько опасны влажные пары, говорить, что через горячую воду и пар передаются миазмы, распространяющие моровое поветрие.
Расписывая ужасы чумы, Лоренцо сказал, что этот ужасный недуг "сеет мучительную смерть и уничтожает целые города".
– Но к чистому телу, не так быстро пристает недуг, – возразила Безымянная, демонстрируя присутствующим такие, доселе неизвестные им, стороны своего характера, как настойчивость и упрямство.
Риккардо ссылался на то, что из всех присутствующих он, цирюльник и костоправ, ближе всех к медицинской профессии, цитировал знакомых лекарей, рассказывал, используя последние силы измученного переводчика, как погибла вся его семья. Но Безымянная не унималась.
