Текст книги "Говорящая собака"

Автор книги: Марк Барроуклифф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

23
ЛЮБИ МЕНЯ СИЛЬНО, А НЕ СВОЮ ПСИНУ

Миссис Кэдуоллер-Бофорт переселилась в приют, точнее, в дом, где о ней позаботятся, а Кот – в поместье, вокруг которого проложил дорогу и понаставил оград и заборов, чтобы воспрепятствовать проникновению на территорию детей, вслед за которыми, как правило, появляются представители закона. Впрочем, в этих краях дети не водились.

Покупку дома для нас я целиком и полностью препоручил Линдси. Естественно, я продал обе наши квартиры через свою контору, но больше не желал иметь с этим ничего общего, безучастно относясь к происходящему.

Мы специально предприняли поездку в Мидлендс, где находится крупнейший в Британии магазин для животных, куда я отсылал заказ на будку с обогревом, которую можно было подсоединить к центральной системе отопления. Это была вещица немаленькая – высотой около шести футов, выше человеческого роста, со множеством уровней, где собака может сама по желанию выбрать, где ей спать.

Мы пытались приобрести такую будку через интернет, но оттуда можно было лишь скачать фото, которые мало что значили для Пучка. Конечно, он был в восторге, когда я красочно и в деталях описал ему, что это такое. Но я решил, будет лучше, если он увидит ее сам.

Он вдохновился идеей, и мы поехали испытывать термоконуру.

– Мне понравился верхний уровень, – подал он голос из будки. – Чувствуешь себя вполне надежно, никто тебя не видит.

– Я знал, что тебе понравится, – откликнулся я. – Значит, там и будешь спать?

– О, нет, – ответил Пучок, – здесь же не останется места для вас. Придется делать пристройку.

– Хорошо, – сказал я, понимая, что предстоит непростой разговор.

– Еще бы такую трубу, как у миссис Кэдуоллер-Бофорт, – сказал он. – Это возможно? Тогда бы я смог высовывать из нее голову и сторожить прямо отсюда.

Потом я старательно увел разговор в сторону. Чтобы пес больше не вспоминал об этом, я купил ему мячик на веревочке. А после того как хомяк, доведенный чуть не до сердечного приступа, прогнал его от своей клетки, мы подтвердили заказ и вернулись домой.

Мы ездили с миссис Кэдуоллер-Бофорт в собачий приют, чтобы сделать пожертвование и определить, на что именно следует потратить деньги с наибольшей пользой для собак, а также узнать, может ли она получить памятный значок как почетный даритель и установят ли они мемориальные доски в память о ее собаках. За 250 000 фунтов (а таков был размер пожертвования) они готовы были переименовать приют в честь миссис Кэдуоллер-Бофорт. Естественно, без упоминания суммы.

При виде того, как благодарны были ей эти люди, мне стало немного легче. Их менеджер по фондам прямо затрепетала от такой суммы и даже попросила на всякий случай у миссис Кэдуоллер-Бофорт удостоверение личности, видимо заподозрив какой-то подвох. Если бы приют получил все причитавшиеся ему 24 миллиона, эта женщина, наверное, свалилась бы замертво.

– Я не переживу этих щенков, – сказала миссис Кэдуоллер-Бофорт, проходя мимо клеток. – Я уже собралась на покой, вы понимаете, мистер Баркер?

Я обратил внимание, что вся живность внимательно прислушивалась к ее сентиментальным излияниям, видимо угадывая в ней «свою».

– Длинный день идет на убыль, – заговорил Пучок, – сладкий манит сон. Вечный вопрос неясно вырисовывается передо мной. Что… – Его глаза углубились в зыбкую даль, и глубокая задумчивость овладела им. – …на завтрак?

Оказывается, жизнь временами может становиться до слез мелодраматичной. Месяца полтора спустя после переезда миссис Кэдуоллер-Бофорт в «приют» я листал местную газету, перебегая глазами от раздела о торговле недвижимостью к спортивному, пока не убедился, что никто из сотрудников не смотрит на меня, после чего перешел к остальным материалам номера.

Время было послеобеденное, но на моем столе нет крошек пирожного, которого мне больше никто не покупал, на эту чистоту было даже больно смотреть. Нет, я, конечно, мог сам купить себе любимое пирожное, но теперь, когда не было Люси, это было вдвойне бессмысленно. Ведь я никогда не просил, чтобы она его покупала, эти знаки внимания смущали меня, и вот теперь, когда я мог купить себе пирожное, не испытывая никакого смущения, я просто не хотел этого делать. Странно.

Знакомые газетные истории о мелком воровстве и всевозможных распродажах скользили перед глазами, не проникая в мозг, пока я не наткнулся на знакомый портрет – миссис Кэдуоллер-Бофорт в траурной рамке. Ее кудрявая головка, похожая на цветную капусту, благородно выделялась на фоне песьих морд.

«Собачья утрата – покровительница дворняжек сорвалась с поводка жизни!» – гласил заголовок, подтверждавший мое мнение, что печатный орган заметно пожелтел после смены издателя.

Еще не дочитав до конца, я почувствовал охватившую меня дрожь. Пучок участливо сел рядом.

– С тобой что-то не в порядке.

Собака, точно градусник, извещает тебя о твоем состоянии, верь, ты ему или не верь – все равно пес окажется прав.

– Да уж, – ответил я. – Миссис Кэдуоллер-Бофорт умерла.

Пес посмотрел на меня озадаченно.

– Умерла? – переспросил он. – Не уверен, что понял. Что значит «мертва»?

Я вслух зачитал первый абзац колонки: «Души не чаявшая в собаках знаменитая суссексская благотворительница аристократка миссис Кэдуоллер-Бофорт скончалась вчера в возрасте 93 лет».

– И как это отразится на наших дальнейших отношениях? – спросил пес.

– Как отразится? Больше мы ее не увидим – вот как отразится. Можешь быть уверен.

Пес озадаченно почесал за ухом.

– Вообще-то, я всегда считал, что умирают только незнакомые люди, – признался он.

– Что это ты имеешь в виду?

– Ну вот, например. Я недавно видел в кустах мертвую лису, которую совершенно не знаю, в отличие от миссис Кэдуоллер-Бофорт, но я понятия не имел, что такое случается с друзьями.

– А что, по-твоему, с ними случается?

Пес щелкнул клыками. Я видел, что он сильно опечален.

– Я никогда не задумывался, – признался он. – Трудный вопрос.

Я стал читать дальше:

– «Наследница рода Кэдуоллер-Бофорт, она жила в фамильном гнезде Чартерстаун близ Дакфилда и лишь за несколько недель до смерти переехала в дом для престарелых, продав родовое имение фирме «Нью Уорлд Энтерпрайз», которая собирается превратить его в роскошный жилой комплекс».

– А ты умрешь? – спросил пес.

– Да, – ответил я. – В один прекрасный день. Вид у Пучка стал точно у моего папы, когда он замечал дырку в новом носке.

«Как же так? Это же хлопок с добавкой синтетики», – с горечью говорил отец, продолжая разглядывать носок, точно ученый, который не в состоянии объяснить совершенно неожиданный результат эксперимента.

– И что же мне тогда делать? – спросил пес, тихо паникуя. – Вы же не сможете открыть мне банку с консервами, если будете холодный и покрытый плесенью, как та лиса?

Новая секретарша, временно принятая на место Люси, выглянула из-за своего компьютера.

– Что это с собакой? – спросила она.

– Не знаю, – отозвался я. – В ближайшее время я не собираюсь таким становиться, а там… Кто знает, что случится к тому времени, – шепнул я на ухо Пучку. – И в любом случае обещаю, что я и оттуда буду присматривать за тобой.

– Оттуда – это откуда?

– Ну, – мотнул я головой в неопределенном направлении, – сам понимаешь.

– А что такое смерть? – продолжал допытываться он. – Когда просто перестаешь двигаться?

Я снова посмотрел на некролог миссис Кэдуоллер-Бофорт.

– Не знаю. Иногда мне кажется, что дело и правда только в этом. Вообще же смерть, как и жизнь, – загадка.

Общаясь с животными, трудно избежать сантиментов. Такова уж суть общения с ними – оно никогда не проходит на равных. Они вызывают в нас чувство умиления, какое иногда пробуждают и дети и женщины, но животные вызывают его постоянно. Пес так трогательно посмотрел на меня, что я закашлялся, чтобы скрыть слезу, навернувшуюся на глаза.

– Загадка, – произнес Пучок. – Почему же вы сдаетесь?

Он поднял лапу, видимо задумавшись.

– Рябь на поверхности океана – это движение, и всякое движение проходит. Жизнь ничего не меняет, она сама есть непрерывное изменение. Это ужасно, что постоянно в космосе одно лишь неизбежное изменение.

– Хочешь заварного крема? – спросила секретарша, которая довольно неплохо заменяла Люси.

– Не прочь, – ответил пес, виляя хвостом. Когда она его увела, я смог дочитать некролог.

Миссис Кэдуоллер-Бофорт, оказывается, давно была связана с суссексским клубом собаководства и вплоть до конца 80-х была знаменитой заводчицей. Она разводила колли, что не мешало ей организовывать и проводить выставки метисов и полукровок. В последние годы ее здоровье ухудшилось, и она уже не могла держать собак, но вплоть до самой кончины регулярно становилась членом жюри на местных выставках собак.

Рядом с некрологом было помещено еще несколько отзывов о покойной местных кинологов и заводчиков. И на этом все. Зазвонил телефон, и я подумал, что следовало бы прочитать и отзывы.

Я снял трубку. Это была Линдси.

Когда в октябре мы заключили сделку, то договорились, что въедем в первый дом, который сдадут «под ключ», чтобы продемонстрировать потенциальным покупателям других домов прелести нового, благоустроенного Чартерстауна. Кот был готов скинуть еще 25 тысяч с цены за дом, если мы согласимся, чтобы он в течение первого года являлся открытым для посетителей демонстрационным макетом. Излишне говорить, что за это предложение немедленно ухватилась Линдси, особенно после того, как один из членов «Бумажного Сообщества», автомобильный дилер, продал ей по бросовой цене демонстрационную модель лендровера «Дискавери» из своего салона, так что недостроенные дороги к дому теперь были ей не страшны. Линдси пообещала, что будет дотаскивать меня вместе с моей старенькой «ауди» до главных ворот, откуда начиналась нормальная дорога, хотя, думаю, я бы лучше вложился в новую пару резиновых сапог и доходил до них пешком, заодно выгуливая собаку.

Я пытался примирить Линдси с Пучком. Я даже собирался купить ей собаку-охранника для «Дискавери».

– Спасибо! – расцвела она, искренне обрадованная. – Я буду так здорово смотреться, правда, с каким-нибудь Лабрадором на фоне машины. – Тут она помрачнела, догадавшись, о чем идет речь. – Но если ты считаешь, что я буду пускать его в салон, придумай лучше что-нибудь другое.

И все же отношения у нас в это время были самые теплые за все время знакомства, не считая нескольких первых месяцев.

Она подарила мне прекрасное перо «Монблан» с выгравированными на нем словами: «Для будущих контрактов», и мы планировали съездить в отпуск куда-нибудь за границу, впервые за все время. На неделю в Грецию, когда улягутся дела, то бишь когда появится «дырка» в ее плотно забитом рабочем графике.

Еще больше нас сблизил ее обострившийся интерес к торговле недвижимостью. Она благоговейно внимала моим рассказам об инвестициях, доходах и процентах. Она даже внесла несколько новых предложений в области рекламы и консалтинга. Обувной бизнес много потерял в ее лице, ведь у нее была природная деловая хватка.

Так что я потеплел, услышав ее голос в трубке.

– Еду на деловую встречу, – сообщила она, очевидно, из машины. – Через три недели мы уже сможем въезжать, или как только проложат более-менее приличную дорогу к дому.

– Великолепно, – отозвался я. – Надо узнать точный адрес, чтобы можно было отправить кое-какое барахло. Какой там номер дома?

– Там нет никаких номеров! – Ее переполняла гордость, это было слышно даже по телефону. – У дома будет название, и мы сами его придумаем. Представляешь?

– Но куда же в таком случае отправлять посылки?

Это был насущный вопрос. Куда, в самом деле, доставят конуру, куда мне приглашать водопроводчика и как управиться со всем этим до новоселья?

– Разве ты не можешь получать посылки по старому адресу? – спросила она. – Пока дом не закончат, нам, вряд ли понадобится что-нибудь доставлять туда.

– Это сюрприз.

– Опять сюрприз? – По собственному опыту Линдси знала, что от меня можно было ждать каких угодно сюрпризов. И то, что казалось сюрпризом мне, на нее могло произвести обратное впечатление.

– В соответствии с новыми правилами общежития…

– Какое еще общежитие? Ты бредишь? Мы будем жить в своем собственном доме, – уточнила она.

– Вот именно, – продолжал интриговать я. – Поэтому здесь учитываются твои пожелания насчет ковров и прочего… чистоты в доме.

– А почему этот сюрприз нельзя отправить к тебе?

– Он слишком большой.

– Неужели настолько большой, что не поместится в твоей квартире? – В голосе ее зазвучали нотки восторга. – Это подарок на новоселье? – допытывалась она.

– Это конура для Пучка, – сказал я, – настоящий собачий дворец. Стоять он будет на дворе, потому и называется «дворец», понимаешь? И никаких проблем с собачьей шерстью. Видишь, я все учел.

В трубке смолк ее жизнерадостный голос, как только я произнес «конура». Повисло красноречивое молчание.

– В чем дело? – спросил я. – Ты не рада?

– Ты что, не читал договор?

– Какой еще договор?

– Бумагу от адвоката, приложение к купчей на дом, я присылала ее тебе факсом.

– Нет.

– Но я же присылала тебе.

– Ты могла присылать что угодно, но я не читал никаких договоров, – ответил я, начиная раздражаться. – А в чем дело?

– Там детская зона. Игровые площадки и все такое. Я думала, именно потому мы туда и переезжаем, – с намеком сказала она.

Это была правда. В самом деле, как я мог забыть. Ведь мы обсуждали это с Линдси. Не то чтобы мы целеустремленно шли к этому, но она перестала принимать противозачаточные таблетки, а к другим методам контрацепции мы не прибегали.

– Так и что?

– Что-что – собак туда не пускают. И держать их там вообще запрещено.

Я оглянулся и отыскал глазами Пучка. Пес был обласкан тучным клиентом, с натугой гладившим его, похоже, толстяк добровольно обрек себя на выполнение этого физического упражнения, чтобы сбросить лишний килограмм.

– О, нет, – вырвалось у меня. – Этого не может быть.

Оставив Пучка в офисе, я рванул на встречу с Линдси. Поскольку выдался удачный в смысле погоды день, она предложила совершить променад по набережной. И вот я стоял, дожидаясь ее в вихре возбуждения на фоне отливавшего металлическим блеском моря.

Подростки, рассевшиеся на траве подле меня, обсуждали свои насущные проблемы: как у кого растет грудь и прочее. Слева на скамейке обедал мужчина, умудряясь практически не закрывать рта, а справа какая-то женщина лупцевала ребенка, потому что он, как она выражалась, «сам напрашивался». Все раздражало меня, все внутри готовилось к грандиозному скандалу.

Наконец появилась Линдси, опоздав на четверть часа. Первая особенность езды на «Дискавери», с которой ей пришлось познакомиться, – это сложность парковки. Если свой маленький «Клио» она могла всунуть куда угодно, то с внедорожником ей приходилось крутиться по округе еще некоторое время, выискивая место пошире. С другой стороны, это давало ей возможность побыть подольше в прохладном салоне с кондиционером и попользоваться всей роскошью автомобиля этого класса.

Одета она была на сей раз по-домашнему, в спортивный костюм. Она подошла ко мне пружинистой походкой атлета, идущего выяснять отношения с заблуждающимся судьей.

Чувствуя клокотавшее во мне негодование, я постарался быть холодным как айсберг.

– Чертовски удобная отмазка, не правда ли? – произнес я самую вежливую фразу, на которую только был способен в таком состоянии.

Линдси вперила в меня железный взор.

– Если ты пришел сюда, чтобы оскорблять меня, я уйду сейчас же.

– Это ты… оскорбила меня… – Я запнулся, с усилием удержавшись от бранного слова.

– В каком смысле? Чем?

– Тем, что до последнего скрывала, что мне придется бросить моего лучшего друга во всем мире ради этого контракта.

– Я думала, твой лучший друг – это я, – спокойно сказала она.

Вот, таковы они, женщины. Доводят до самого пика раздражения, а затем поворачивают все так, что ты же и оказываешься неправ. Есть, конечно, и мужчины, умеющие поступать подобным образом, но я к ним не отношусь.

– Ты, конечно, – буркнул я. – Ты знаешь, что я имею в виду. Не заговаривай зубы.

– В таком случае не знаю, – сказала Линдси, посмотрев на меня уже несколько добрее. – Я понимаю, как много значит для тебя эта собака, но, думаю, ты сможешь все взвесить и решить, что для тебя – и нас – важнее. Думаю, ты придешь к верному решению. А чтобы ты знал, я даже подчеркнула это место в контракте, который переслала тебе. Так что ты не можешь обвинять меня в обмане, Дэйв.

– Но я же не читал этого контракта, сколько можно говорить тебе! Я даже думать об этом не могу.

– Не можешь думать?

– Да. Я уже говорил. Меня преследует чувство вины. К тому же ты могла сказать мне сама, а не тыкать носом в эти бумажки.

Она успокаивающе взяла меня за руку, которую мне тут же захотелось с негодованием отдернуть. Чего я, естественно, не сделал.

– Мне не хотелось, чтобы это выглядело так, будто условие о собаке исходит от меня, – продолжала она. – Я просто положила контракт перед тобой, чтобы ты сам мог с ним ознакомиться. Тем более, яснее, чем там написано, и не скажешь. – Последовала пауза.

– Я люблю эту собаку, – сказал я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза.

– О, детка, я знаю, как ты его любишь. Тебе ли говорить мне об этом. Ну. Обними же меня. – Линдси обвила меня руками. – Ты ведь понимаешь, – продолжала она, – речь идет о нашей жизни, о всей жизни, которую нам предстоит прожить вместе. Этой собаке может быть два года, а может и семь, может быть, она старше, чем ты думаешь. Завтра она может попасть под машину. В любом случае будь уверен, что прожить тебе предстоит дольше, чем собаке. И большую часть своей жизни ты все равно проведешь без нее. И ты не можешь калечить свое будущее ради собаки. А что, если все и дальше пойдет на лад и мы сможем скопить денег, чтобы перебраться на Сент-Киттс? Мы не сможем взять его с собой.

Теперь Сент-Киттс. Мы переезжаем с когда-то желанного Мастик.

Я заметил боксера, который преследовал Пучка, гарцевавшего по направлению к морю.

– Не вижу, как отказ от проживания в Чартерстауне может исковеркать мое будущее, – сказал я. – И вообще не хочу там жить.

Линдси покачала головой:

– Но ведь ты сделал меня очень-очень счастливой, разве ради этого нельзя пойти на небольшую жертву? К тому же тебе и не придется бросать Пучка. Ведь его может взять Люси, наверняка она будет только рада. И ты его будешь видеть хоть каждый день в конторе.

Я еще не рассказывал ей, чем закончилась история с Люси.

– Она давно уволилась. И с тех пор я ее больше не видел.

– Ну и что, все равно она с радостью заберет его к себе. Она же любит собак.

Сказано это было так, как будто речь шла о каком-то терпимом физическом недостатке.

Теперь я понял, что моя привязанность к Пучку была вызвана не тем, что он разговаривал со мной, хотя я находил его взгляды на жизнь интересными, а иногда забавными; просто я привык к нему, как к старому другу, расстаться с которым нету сил. Сама мысль о том, чтобы лишь изредка видеться с ним во время случайных прогулок, даже если Люси и согласится на это, была невыносима. Да и кем я тогда буду для него? Место вожака стаи займет Люси, а я потеряю свой авторитет.

Я повернулся лицом к морю, к изменчивым полосам света на согретой солнцем воде. Как там говорил пес? «Жизнь ничего не меняет, жизнь сама по себе изменение».

– Мы уже сделали это, – напомнила Линдси. – Назад хода нет.

– Мы можем продать этот дом, и даже с прибылью, и найти место получше.

– Пока ничего лучше я не вижу, – сказала она. – Ты только представь: у нас будет бассейн, теннисный корт под рукой, изолированные детские площадки под охраной. Это то, о чем я всегда мечтала, Дэвид, если не думать о Флориде или…

Я остановил ее рукой, чтобы она не сказала этого слова: «Мастик».

Может ли уступчивость войти в привычку? Полагаю, да, хотя мне искренне хотелось, чтобы Линдси была счастлива.

– Я ни для кого не мог бы пожертвовать большим, – произнес я, чувствуя, что этими словами искушаю Бога, и он может подумать: «В самом деле? Ну, попробуй тогда вот еще что…»

Мой мозг не мог включиться в работу. Неужели сказанное мной означает, что я готов расстаться с Пучком. Похоже, Линдси поняла мои слова именно так.

Она прильнула ко мне и поцеловала в щеку.

– Все будет в порядке, – сказала она. – Пойдем, я хочу купить тебе мороженое. Деньги за собачью будку ты скоро получишь обратно.

24
ТАБЛЕТКИ

На следующий день, получив от доктора рецепт, я отправился в аптеку. Пучку пришлось ждать снаружи, что, как мне кажется, является вопиющей несправедливостью со стороны фармацевтической индустрии, от экспериментов которой пострадало столько собак.

Лето не шло на убыль, день ото дня становилось жарче, солнце пылало сердитым оком, словно разгневанное моей лживостью и слабохарактерностью.

– А от чего это лекарство? – спросил я женщину за кассой.

– От чего салбарбимил? – крикнула она провизору.

– Слуховые галлюцинации, – отозвался тот.

– От слуховых галлюцинаций, – перевела она.

– Не так громко, – попросил я, тревожно оглядываясь на очередь.

– А что я такого сказала? – ответила женщина, удивленно приподнимая брови.

Я вздохнул.

– А есть побочные эффекты?

Женщина посмотрела на упаковку:

– Зрительные галлюцинации.

– Какие именно?

Она пожала плечами:

– Ну, какие-нибудь монстры, вурдалаки.

– Стало быть, можно выбирать?

– Что?

– Какую форму примет безумие.

– Вот сука – жизнь, – вздохнула кассирша, покачав головой и посмотрев на меня.

– Тогда ей тоже сюда вход воспрещен, – заметил я, кивая на табличку с перечеркнутой собакой.

Перед выходом из магазина я проглотил таблетку, чтобы избежать лишних вопросов со стороны пса. Не успев придумать, чем ее запивать, я услышал настырный звонок мобильника.

Это была Люси. Столько всякого свалилось на меня в последнее время, что я даже забыл, как давно мы не виделись, и не замечал, как соскучился по ней, пока не увидел высветившийся на экранчике телефона номер.

Судьба, подумал я. Я никак не мог собраться с духом, чтобы позвонить ей насчет Пучка, – и вот она позвонила сама.

– Приветствую!

– Привет. – Голос ее дрожал, и она старалась говорить нарочито беззаботным тоном. – Дэвид, я…

– Что?

Странно, никто не звал меня Дэвидом, даже родители. Для всех я был Дэйвом, даже в бизнесе, и я никогда не считал унизительным такое сокращение имени. На мгновение мне показалось, что она говорит о ком-то другом и, судя по тону, готова сообщить какие-то неприятные новости. Однако Дэвид – это, по всей видимости, был я и никто другой.

– Дэвид, нам нужно поговорить.

– Насчет Чартерстауна?

– Отчасти и о нем, – ответила она.

Судя по голосу, настроение у нее было подавленное, однако непохоже, что она сообщила о моих «делах» в полицию. Вы же помните, я считал, что это непременно расстроило бы ее – необходимость донести на меня.

– Мне тоже надо с тобой поговорить, – бросился я навстречу. – Я хотел попросить тебя кое о чем. – Я заметил, что Пучок высовывает голову за угол, натягивая поводок, отчего автоматическая дверь аптеки распахивается, словно по команде «сезам, откройся!» – Когда мы можем встретиться?

– Когда пожелаешь, – сказала Люси. – Ты будешь с Пучком?

– Думаю, лучше встретиться с глазу на глаз.

Таблетки не возымели немедленного эффекта. Во всяком случае, пес по пути домой стал еще болтливее.

Насчет Пучка одно можно сказать со стопроцентной уверенностью: его интересует жизнь во всех ее проявлениях. Его увлекает все происходящее вокруг, хотя он ни на чем особенно не сосредоточивается.

Так, пока Пучок торчал на улице перед аптекой, ему стала ясна причина, по которой его не впускали в аптеку.

– Я начинаю думать, что отношения между собаками и людьми не настолько взаимны, как я предполагал, – задумчиво произнес он.

– И отчего же, по-твоему, собак не пускают в аптеку?

– Наверное, чтобы люди могли сделать им сюрприз. Купить неожиданный, но приятный подарок, – заявил он, тычась любопытным носом в пакет, куда я бросил таблетки.

– Считается, что собаки – распространители инфекций.

– Ни разу в жизни, – сказал пес, – не слышал ничего более оскорбительного.

– Мы награждаем собак призами за их верность и мужество.

– Полная опека, – резюмировал пес. – Мы жертвы самого бесцеремонного овеществления и потребительского отношения в вездесущей системе гуманархии.

Надо принять еще порцию таблеток, а то что-то пес стал сыпать неизвестными терминами.

– Ты что, проглотил словарь? – спросил я, пока мы добирались до машины.

– Всего лишь немного развлекся им в минуты скуки, – отозвался пес, как-то подозрительно притихнув.

Когда мы вернулись домой, я стал искать свой «Оксфордский толковый». Он оказался на полу, с пожеванной обложкой, сохранившей остатки гордого названия: «фордс толовы сварь», теперь уже в сокращенном, собачьем издании.

Мы с Люси договорились посидеть в каком-нибудь недорогом барчике. Она предложила кафе с видом на море, но я уже устал от моря, от его утомительного блеска, от этих изменчивых лучей, пресмыкающихся по водной глади, и прочего, и прочего. С меня было достаточно воспоминаний о предыдущей встрече, поэтому я решил попробовать сменить декорации: местом нашей встречи стало заведение, дизайном интерьера напоминавшее станцию техобслуживания, здесь можно было попробовать картофельные клинья и получить за 6 фунтов и 23 пенса «карри клаб», состоявший из «чикен буна», двух пинт пива и паппадама.

Пса я оставил дома, к его невыразимой досаде.

– И что я буду делать в твое отсутствие? – брюзжал он, морща лоб так, что шерсть на загривке встала дыбом.

– Как насчет того, чтобы поспать? – предложил я.

– Спать? – переспросил пес. – Ну конечно! – завопил он. – Какая честь, сэр, ваша щедрость не знает границ. Вы меня просто облагодетельствовали. – Затем, скосив глаза в сторону, уточнил: – Диван подойдет?

– Поскольку ты сжевал его почти до основания, можешь заодно и покрыть своей шерстью.

Да, с Линдси ему никогда не ужиться.

Люси сидела у окна, на спину ей падал свет – такую картину я застал в момент своего появления.

Я не видел ее вот уже два месяца, и, конечно, за это время она изменилась – пусть чуть-чуть, но уже достаточно заметно: в ушах появились серьги, которых я прежде не видел, она потягивала из бокала «шпритцер». Теперь, со стороны, уже не выступая в роли секретарши, она казалась такой красивой и неприступной, в то же время, излучая вокруг себя сияние доброты и расположения. А я подползал к ней, как змея из травы, чувствуя себя недостойным такой компании.

Неловко улыбаясь, я поставил перед ней пакет.

– Ты ушла, не дав нам возможности преподнести тебе на прощание «корпоративный подарок».

В пакете был плеер для лазерных дисков, парфюмерия, шоколад и открытка, подписанная мной и ребятами. Довольно сентиментальный жест – я поставил на ней и отпечаток лапы Пучка, хотя удалось мне это лишь после продолжительной дискуссии: зачем же я так настаивал всегда, что лапы должны быть чистыми, а теперь мажу их чернильной подушечкой.

Люси была тронута. Во всяком случае, мне так показалось.

– Прости, я поступила эгоистично, думала только о себе, – сказала она, прикоснувшись к пакету, но не открывая. – Передай от меня ребятам спасибо.

Я посмотрел ей в глаза:

– Я знаю, почему ты ушла.

Люси опустила глаза:

– Мне очень жаль. Прости.

– Это я должен просить прощения, – сказал я. – Нелегко жить с нечистой совестью. Но я ничего не мог поделать, так сложились обстоятельства. Жизнь – не всегда то, что мы для себя выбираем.

– Не всегда, но иногда, – ответила она. – Если ты хочешь чего-то, надо попросить.

В музыкальный автомат зарядили пластинку с песней какого-то рэппера, который рассказывал о том, как клево быть эгоистом. Порок отныне возведен в степень достоинства, уродство стало прекрасным, испорченность означает превосходство.

– Я чувствую себя так, словно сделал что-то непоправимо гадкое, – признался я.

– Никогда не поздно повернуть, – заметила она.

– Иногда бывает поздно. Я переступил границу. Зашел слишком далеко.

– Ну, ты же не убил никого.

«Теперь я в этом не уверен», – чуть не сказал я, но воздержался.

– Хотел попросить тебя кое о чем, – заговорил я, но поперхнулся и сделал вид, что коктейль попал не в то горло.

– Что бы это ни было, я на все согласна, – улыбнулась она.

– Но ты еще не знаешь, что я хочу попросить.

– Ты же не попросишь у меня ничего такого, в чем я буду вынуждена отказать. Я тебя знаю.

– Дело в том, – запнулся я, – что это свяжет нас двоих самым серьезным образом, причем на долгое время. И я не уверен, не внесет ли это в твою жизнь дополнительных неудобств.

В самом деле, кто захочет связываться с преступником? Полстраны, если верить песне рэппера, но речь идет не о позере с пистолетом и брильянтиками в ушах, а о самом настоящем преступнике, который, правда, не имеет дела с гангстерами и сутенерами, но грабит доверчивых старых леди. Ему просто больше по душе их общество.

– Проси, – сказала Люси тоном замерзшего на остановке пассажира, ждущего появления автобуса, опаздывающего на час.

– Мне нужно, чтобы ты присмотрела за Пучком, – сказал я. – Причем на время. Возможно, на долгое время.

Видно было, что эти слова произвели на нее сильное впечатление. Сначала я отбросил в сторону принципы, теперь бросаю свою собаку. И что? Я катился с горы, я падал; а падая, не думаешь о том, насколько красиво ты летишь, не так ли? Тебе просто ничего другого не остается, только падать.

– Ну… конечно, – ответила она, оправившись от потрясения. – Ты же знаешь, я на все для тебя готова.

Я поспешно отвернулся, сжигаемый изнутри поднявшейся во мне волной тепла, чувствуя себя так, как будто мне разом купили тысячу пирожных.

У меня зазвонил телефон. Это была Линдси. Я ответил.

– Привет, герой! – прокричала она. – На сегодня есть задачи!

Последовал долгий перечень, в котором значилась, помимо прочего, какая-то эхинацея. Рыбу следовало покупать вечером, когда на нее появится скидка.

– Я от тебя без ума! – сказала Линдси напоследок.

Я автоматически повторил формулировку:

– И я от тебя, – и отключился.

– А о чем ты хотела поговорить? – обратился я к Люси.

– Не знаю, – пожала она плечами. – Теперь это не имеет значения.