Текст книги "Вырастая из детства"

Автор книги: Мария Романушко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

КАК Я ПОТЕРЯЛАСЬ

Точнее было бы сказать: как я не потерялась…

Дело было 19 мая 1958 года. Это был день рождения Всесоюзной пионерской организации. Был когда-то в нашей стране такой праздник. В честь него даже устраивались парады на Красной площади в Москве – по самой главной площади шли лучшие пионеры страны… К сожалению, телевиденья тогда ещё не было, и мы не могли это увидеть. Но об этом писали во всех газетах. И говорили по радио.

Мы ещё не пионеры, мы пока что октябрята, но нам тоже перепало радости: на каждый класс выделены бесплатные билеты в кино. И за день до праздника эти билеты были вручены лучшим ученикам. Мы с Мишкой тоже получили по билету, потому что мы – в числе пяти лучших учеников нашего класса. Я даже не знаю, как у нас это получалось. Просто мы учились играючи, нам было легко, тогда вообще учиться было легко, никто не забивал нам головы лишним. А так как я задолго до школы научилась и читать, и писать, и считать, то в начальной школе мне вообще делать было нечего. Но приходилось ходить туда, ведь все туда ходили. Такой был закон.

Может, и учительница меня за это не любила – за то, что я слишком много для своих лет знала. Учительница, кстати, часто ошибалась с ударением, например, она всё время говорила: «Библиотека». И я однажды не выдержала, подняла руку, встала и сказала: «Вы не правильно делаете ударение. Надо говорить: библиотека». Это было ещё в самом начале первого класса. С тех пор она меня и невзлюбила. Ну, как ей было меня любить? Я, малявка, её опозорила перед всем классом! Вот она потом и хваталась за малейший повод, чтобы меня унизить.

Но бесплатный билет она мне всё же вручила. При этом она спросила счастливых обладателей билетов: «Родители вас смогут отвезти в кинотеатр?» Потому что самой ехать с нами ей не хотелось. «Смогут, смогут!» – ответили мы.

И вот настало утро 19 мая, солнечное, зелёное… Нас с Мишкой везёт в кинотеатр его мама, тётя Люба. Она сказала моей бабушке: «Зачем вам, Дарья Лаврентьевна, ездить туда? Я отвезу обоих».

Мы долго ехали на троллейбусе по широкому и солнечному проспекту Коростелёвых, а потом по зелёной, тенистой, красивой улице Цвилинга… Мне очень нравится её необычное название, оно такое зелёное и звенящее, прямо какое-то волшебное… Хоть я не понимала, что оно означает, но мне не хотелось спрашивать у взрослых и разрушать очарование. Мне нравилось вслушиваться в это загадочное слово – и слышать в нём звон цикад и звон колокольчиков… Цвилинга – вилинга – илинга… Цви… цви… цви…

И вот мы доезжаем до центра. Здесь стоит главный кинотеатр города. Такой белый большой куб среди зелени парка.

Оказалось, что мы немножко опоздали к началу. Тётя Люба быстренько заталкивает нас с Мишкой в зал. Там очень темно, особенно после солнечной улицы. Я ничего не вижу…

Сажусь на корточки прямо перед экраном. Вокруг меня ещё дети. Тоже, наверное, опоздавшие. Глаза постепенно привыкают к темноте, я оглядываюсь в поисках Мишки, но он куда-то делся… Я не знаю, где мне искать своё место, и остаюсь сидеть перед экраном. В руках у меня маленькая сумочка, я кладу её на пол у своих ног. И погружаюсь в то, что происходит на экране…

А происходит война. И девочка Тина подымается по лестнице на чердак с тазиком, в котором лежит стиранное бельё, она начинает его развешивать… Тина. Какое необычное имя! Кстати, фильм так и называется – «Тина». Действие происходит где-то в Прибалтике. И вот Тина начинает развешивать бельё, а тут, откуда ни возьмись, на чердаке оказываются люди! Человек пять мужчин, и все в военной форме. Они бросаются к этому тазику и начинают высасывать из мокрого белья воду, так им страшно хочется пить. Ужас!… Тут ещё и тяжело раненый, запрятанный за каким-то чердачным хламом… Одним словом, это фильм про Великую Отечественную войну. И в посёлке этом уже немцы. И в доме этом тоже поселились немцы. А эти военные на чердаке… кто же они были? Наверное, защитники родины. А иначе зачем им было прятаться? Но они как-то все плохо говорили по-русски, так что сейчас, по прошествии полсотни лет, я не могу точно сказать, кто же они были, эти военные. Я этого фильма больше никогда не видела. И вот Тина начинает за ними ухаживать, потихоньку носит им на чердак еду и воду. Она каждый раз рискует, когда поднимается на этот чердак…

Я плохо помню, как заканчивается фильм, но помню, что как-то плохо. Я страшно переживала за эту Тину, за умирающего раненого, я даже плакала…

И когда зажёгся, наконец, свет в зале, я не сразу смогла прийти в себя. Я очнулась, когда в зале уже было пусто. А я всё ещё сидела на корточках перед экраном… Вокруг меня никого не было. Сумочки моей тоже не было. Наверное, кто-то случайно взял, по ошибке.

Я вышла на улицу. Я думала, меня там ждут Мишка и тётя Люба у выхода. Но их не было. Я подумала, что они ждут меня у другого выхода – с противоположной стороны. Я обошла кинотеатр вокруг. Никого не было. Я подумала, что они, наверное, тоже ходят вокруг кинотеатра в поисках меня. И тогда я решила просто стоять и спокойно ждать их. Я стояла и ждала. Долго ждала. Очень долго. Было жарко и страшно хотелось пить. Мне было жалко мою потерянную сумочку. Во-первых, потому что это был мамин подарок, а во-вторых, потому что там были денежки на мороженое и на газировку.

Постепенно до меня дошло, что Мишка с мамой попросту уехали домой без меня. Мне это показалось очень странно… Как-то неправильно. Я ещё подождала. Я подумала: вдруг они гуляют где-то в парке и сейчас вернутся? Но они не возвращались. И я поняла, что мне надо добираться домой самостоятельно. Не стоять же здесь вечно! И я пошла искать остановку троллейбуса. Я быстро нашла ту, на которой мы сошли. Перешла улицу и стала искать остановку там – чтобы уехать в противоположную сторону. Но остановки нигде не было! Я обнаружила, что на этой улице – одностороннее движение, и в противоположную сторону вообще ничего не едет. Но где-то же есть эта остановка! Должна быть!

И я стала бродить по улицам и скверикам, но здесь было всё так перепутано, здесь, в центре, улицы не прямые, а какие-то все кривые, и повсюду эти маленькие скверики, я совершенно в конце концов запуталась… Несколько раз я возвращалась обратно к кинотеатру с тайной надеждой, что Мишка и тётя Люба меня там ждут. Но их не было. Остановки тоже не было. Можно было, конечно, попросить милиционера, чтобы он подсказал мне. Милиционер-регулировщик стоял в центре площади и махал полосатой палкой. Но, как всякий нормальный ребёнок, я милиционеров боялась. Я боялась, что он не станет мне подсказывать, где моя остановка, а возьмёт крепко за руку и отведёт в детскую комнату милиции. Вот этого я боялась больше всего. И потом, мне было просто-напросто стыдно, подойти и сказать: «Я не могу найти свою остановку». Ведь я взрослая, мне через два месяца восемь лет!

И тут я увидела автобус 69, который развернулся и остановился неподалёку. Это был родной мне автобус. Автобус, на табличке которого было написано: ПОЛИГОННАЯ УЛИЦА! Он ехал прямиком до моего старого дома! Решение созрело мгновенно: я поеду к нашим соседям. К тёте Вале. И спрошу у неё, как мне добраться до проспекта братьев Коростелёвых. Я вскочила в автобус, и он тут же отъехал. Ко мне подошла кондуктор: «Девочка, оплачивай проезд».

– У меня нет денег.

– Тогда выходи на следующей остановке. Без билета ехать не положено.

Но тут все пассажиры в автобусе вступились за меня:

– Сегодня ведь праздник! Всенародный детский праздник! Пусть себе едет ребёнок!

И кондуктор помиловала меня.

Так я доехала до Полигонной. Я здесь не была почти год. Я очень удивилась, увидев, что вся степь за нашим домом превратилась в сплошную стойплощадку. Здесь строилось много-много маленьких домиков… Как будто скворечников. Кто-то из пассажиров автобуса сказал недовольно:

– Вот, понагнали сюда цыган! Чтоб они тут, видите ли, вели осёдлый образ жизни!

– А с чего вы взяли, что это цыгане? – спросил кто-то.

– А кто ж они? Посмотрите, какие чёрные! Теперь вот за детей своих будем бояться! Интересно, насколько они тут задержатся?… Всё-таки цыган он и есть цыган – ему бродяжить нужно, попрошайничать и воровать. Детей в том числе…

У меня при этих словах что-то ёкнуло внутри. Я дома много раз слышала разговоры о том, что цыгане воруют детей. Мишкина мама часто приходила к нам по вечерам, на чашечку чая, и рассказывала всякие ужасы. Что город и область наводнили цыгане. Что они воруют русских детей и воспитывают их, как цыган: учат воровать и попрошайничать. И очень скоро русского ребёнка уже не отличишь от цыганского. Если русского ребёнка никогда не мыть, то он тоже станет таким же чёрным, как цыган. Мне было страшно всё это слышать. Тем более мама и тётя Люба тут же строгим голосом говорили нам с Мишкой: «Чтобы со двора ни шагу! Гулять – только во дворе!» И мы послушно кивали головами. Конечно, быть украденными цыганами нам вовсе не хотелось.

Но, с другой стороны… Цыгане – это ведь кибитки с лошадками… костры ночью в степи… гитары и звенящее монисто… Я не знаю, когда и откуда возник у меня в душе образ прекрасных, романтичных цыган… Но он там жил. Видно, бабушка в моём раннем детстве читала мне вслух какой-нибудь роман про цыган… И вот, запало. И теперь, когда я слышала слово «цыгане», какая-то сладкая тоска обнимала мою душу…

А сейчас, подъезжая к своему старому дому, я смотрела на эти цыганские скворечники, и мне было непонятно грустно…

Я вышла на хорошо знакомой остановке – конечной. И пошла в наш дом.

Как же я по нему соскучилась!… Соскучилась по этой деревянной лестнице на второй этаж. Сколько раз за два года я пробегала по этим ступеням вверх и вниз!… Соскучилась по этому запаху – тёплому, родному… Ведь дом на Полигонной весь деревянный. Поэтому он так уютно пахнет. А дом на Коростелёвых – каменный, он пахнет совсем по-другому.

Я постояла перед дверью нашей бывшей квартиры – № 7. Тут я жила с папой. Совсем недолго, всего полгода, но всё же это БЫЛО. В эту квартиру он внёс меня на руках. Я вспомнила его синие-пресиние глаза… его мягкий голос, и как он ласково называл меня: «Доця…» Я вспомнила, как он навещал меня зимой. Вспомнила его фигуру на белом снегу… И как мы махали друг другу рукой, и всё оглядывались, и оглядывались… И мне стало очень грустно. Что-то защипало в носу…

И я быстренько позвонила в квартиру № 8, к нашим соседям.

Мне открыла тётя Валя. Ой, как же она обрадовалась!…

– А где бабушка? С кем ты приехала?

– Сама.

– Сама?! Как – сама?… – опешила тётя Валя.

– Ну, так. Сама.

– Через весь город одна?… – недоумевала тётя Валя. – И бабушка тебя одну отпустила?

– Я ведь уже большая, – сказала я.

– А… зачем ты приехала? Что-то случилось?

– Нет, просто так. Соскучилась, – сказала я чистейшую правду. Но – не всю правду. Не могла же я признаться, что приехала потому, что не смогла найти остановку своего троллейбуса! Это выглядело бы очень глупо.

– Ой, ну проходи, проходи же! – радостно разволновалась тётя Валя. – Я Володю сейчас позову, он во дворе где-то гуляет. То-то он обрадуется! И Толик скоро из школы придёт. Кстати, а ты почему не в школе?

– Нам сделали выходной. Из-за праздника.

– А… вот как. Это хорошо. А вот Толик учится. Так ты, выходит, не спешишь?

– Нет. Не спешу, – сказала я, и сердце у меня неприятно заныло… Я представила бабушку, как она ждёт меня к обеду…

– Вот и хорошо, что не спешишь, – сказала тётя Валя. – Я сейчас обед быстренько приготовлю. Вместе пообедаем. Потом поиграете с мальчиками – как прежде… Да, хорошо мы тут вместе жили… Мы тоже без вас скучаем. Особенно дядя Вася по тебе скучает. Часто говорит: «Где там моя любимая Леночка? Как там она поживает?…» Жаль, не увидит тебя. Он сейчас болеет, обострились старые раны, уже месяц лежит в госпитале. Но если ты не спешишь…

– Я не спешу, – сказала я, внутренне похолодев…

(Ну, как я могла сказать тёте Вале, что я спешу? Что я ОЧЕНЬ спешу! Это бы, наверное, огорчило её).

– Тебя бабушка на весь день к нам отпустила?

Я набрала полную грудь воздуха и, поборов внутреннее смятение, мужественно сказала:

– На весь!

– Вот и прекрасно! – обрадовалась ещё больше тётя Валя. – Толик под вечер должен съездить в госпиталь к отцу, отвезти ему кое-что. Тогда, если ты не спешишь, можете навестить дядю Васю вместе. Для него это будет приятная неожиданность. Представляю, как он обрадуется!

И она пошла на балкон, откуда донёсся её голос:

– Володя! Иди скорее домой! Лена приехала к нам в гости!

Через минуту прибежал радостный Володя, мой старый друг. Но сегодня он мне показался каким-то маленьким… Я ведь уже заканчивала первый класс, а он только через год пойдёт в школу. Но всё равно мы здорово с ним поиграли на их балконе. Он вытащил туда железную дорогу. О, это такая невидаль была в то время! Всё-таки хорошо, когда у тебя папа – военный. А потом и Толик пришёл. Он был без пяти минут шестиклассник, но остался прежним, хорошим Толиком. Тётя Валя позвала всех обедать. И за обедом они меня наперебой расспрашивали – про нашу жизнь на новом месте, про маму, про бабушку, про школу и новых друзей. Я чувствовала себя совсем-совсем взрослой, обстоятельно отвечала на все вопросы. Рассказала про Мишку, как мы здорово дружим. Но сказала, что всё равно скучаю по Полигонной. И это была чистейшая правда.

…И весь этот день мне было легко и радостно общаться с нашими милыми соседями, мне казалось, что я приехала в гости к близким родственникам. Было так тепло, так хорошо! Но мою радость отравляла тревога. Она скребла и скребла меня внутри… И мешала моей радости. То и дело мозг пронзала мысль: «Интересно, что бабушка про меня думает? Наверное, уже волнуется…»

Наконец, наступил вечер. Толик засобирался к отцу в госпиталь. И я – вместе с ним. Мы прощались с тётей Валей, и она сетовала на то, что нет у нас телефонов, а как было бы хорошо: в любой момент взял, позвонил… Она приглашала приезжать в гости ещё, вместе с мамой и бабушкой, слала им гору приветов и всяких добрых слов…

Мы доехали на автобусе до центра. Госпиталь находился в зелёном парке – красивое старинное здание. Толик по дороге купил на углу у старушки букетик синих фиалок – для дяди Васи. И протянул их мне, со словами: «Подари лучше ты, отцу будет приятно».

Дядю Васю мы нашли в коридоре, он стоял у окна и грустил, глядя на зелёную, буйную весну за окном… Ну, как же он обрадовался, когда увидел меня! Да к тому же с цветами! Он подхватил меня на руки и крепко расцеловал в обе щёки. «Да, жаль, что у меня нет дочки!» – сказал он.

Мы пробыли в госпитале час, не меньше. И я всё это время радовалась, и отвечала на дяди-Васины вопросы: про жизнь на новом месте, про маму, про бабушку, про школу и новых друзей… А внутри у меня уже вовсю бушевала страшная паника… Я думала: «Уже мама с работы, наверное, пришла… И что, интересно, сказала ей про меня бабушка?…» Но я тут же быстро-быстро отгоняла от себя эту страшную мысль, и утешала себя: «Они решили, что я гуляю во дворе. Я ведь иногда гуляю целый день, и ничего. Да, они решили, что я во дворе. А где же ещё мне быть?…»

Потом мы попрощались с дядей Васей, хотя ему очень не хотелось, чтобы мы уходили. Но он твёрдо, по-военному сказал:

– Идите-идите. Тебя, Ленок, уже дома, наверное, ждут.

Когда мы проходили мимо той старушки с фиалками, Толик купил ещё один букетик и опять протянул его мне. Он сказал:

– Подаришь его своей маме.

(Удивительно, думаю я теперь, ведь ему было всего двенадцать лет. Но это был совершенно взрослый человек, понимающий тонкие вещи. И, к тому же, настоящий джентльмен).

Толик без труда нашёл нужную мне остановку. Дал денег на билет. Посадил меня в троллейбус и помахал в окошко… Удивительный мальчик!

И я поехала по зелёной, волшебной улице Цвилинга… Цвилинга… Цвилинга… И дальше – по солнечному проспекту братьев Коростелёвых… Только солнце уже светило с совсем другой стороны. Оно уже шло на закат… Я сидела у окна, с синеньким, пахучим букетом, смотрела в окно и думала о том, как обрадуются мама и бабушка, когда я им расскажу про своё путешествие…

А вот и наша остановка. А вот и мама! Она увидела меня в окошке, бежит, машет мне рукой и плачет… Это неправильно. Маме нельзя так сильно бегать, у мамы скоро должен родиться ребёночек. Ей уже не надо так сильно бегать…

Я выхожу из троллейбуса на озарённую вечерним солнцем остановку. Мама смотрит на меня, как на привидение. И в первый миг не может ничего сказать. По её лицу текут слёзы – две реки слёз…

– Вот тебе, мамочка, букетик! А почему ты плачешь?

Тут мама вышла из ступора, кинулась меня обнимать и целовать:

– Господи, Боже мой, где же ты была целый день?!!

– В гости ездила. На Полигонную улицу.

– В ГОСТИ?!

– Ну, да.

– А что тебя понесло туда?!

– Я не могла найти остановку. А Мишка с тётей Любой куда-то подевались… А тут как раз автобус шёл – до Полигонной. Я и решила: поеду к тёте Вале, спрошу у неё, как мне доехать до Коростелёвых.

– Боже мой! И что же Валя не отправила тебя сразу домой?

– Я постеснялась сказать, что не смогла найти остановку. Тётя Валя решила, что я просто так в гости приехала.

– Сама? Без родителей? Через весь город? В семь лет?

– Мне скоро восемь, мамочка.

– Всё равно ты ещё маленькая! Ты ещё ребёнок! И что же ты там целый день делала?!

– Тётя Валя обедом меня накормила. Мы с Володей и Толиком поиграли. А потом с Толиком навещали дядю Васю в госпитале.

– О господи!… О ужас!… – мама хватается за голову, как будто она у неё сильно болит.

– Мамочка, а чего ты плачешь? Что-то случилось?

– Как «что случилось»! ТЫ У НАС ПОТЕРЯЛАСЬ!!! Вот что случилось!… – кричит мама не своим голосом. И мне кажется, что моя мама сошла с ума. Прохожие смотрят на нас испуганно – на девочку с букетом и женщину с большим животом.

– МАМОЧКА, Я НЕ ПОТЕРЯЛАСЬ!!! – кричу я. – УСПОКОЙСЯ!!! Я НИКУДА НЕ ПОТЕРЯЛАСЬ! Я – ВОТ! ВОТ!

Мама крепко-крепко хватает меня за руку, так что пальцы сразу заныли, и мы идём к дому.

– Возьми цветочки, – говорю я.

– Откуда они у тебя? – спрашивает мама усталым, потухшим голосом.

– Толик подарил.

– Толик…

– Тебе привет от тёти Вали и дяди Васи.

– Спасибо, – сухо сказала мама. – Знали б они, сколько мы натерпелись за этот день! Ты там с ними развлекалась, а у меня чуть инфаркта не было! Все больницы объехали! Все морги! Спасибо, Фёдору на работе машину дали. Все детские комнаты милиции объехали… Нигде тебя нет! Думали: цыгане украли…

– А Мишка с тётей Любой дома? – спрашиваю я.

– Они-то дома… Люба тоже хороша! Как можно бросить где-то ребёнка, которого тебе доверили?! Говорит: «А мы думали, Лена без нас домой поехала, что-то мы её не увидели после сеанса». Такая безответственность! Не ожидала я от неё такого. Сама же меня цыганами всё время пугала!

* * *

Такая вот приключилась история. Мама её вспоминает всю жизнь, она у неё носит название «Как Леночка потерялась». И уточняет: «Первый раз. Потому что был и ещё один драматичный случай».

А я эту историю называю: «Как я ездила в гости на Полигонную улицу».

И тот день помнится ярко-ярко… со всеми подробностями…

ДЯДЯ РОМА ВАССЕРМАН

Фёдор работает неподалёку от дома. Он строит завод «Гидропресс». Вместе с Фёдором работает дядя Рома Вассерман. Роман Иосифович. И живёт он в соседнем доме. Они с Фёдором дружат. Хотя дядя Рома намного старше Фёдора, ему лет пятьдесят, наверное. (А Фёдору в то время было всего двадцать восемь).

У дяди Ромы есть жена тётя Зина, взрослая дочка Светлана, которая собирается замуж, и сын Юрка, который учится в нашей школе в десятом классе.

А ещё у дяди Ромы есть мотоцикл! Старый, допотопный, громоздкий и неповоротливый, с низкой и глубокой коляской на боку.

Наверное, этому мотоциклу было лет сто, никак не меньше. Но при этом он был на ходу, хоть и часто ломался. А главное, конечно, то, что он был с коляской. Мотоцикл с коляской – это ведь почти автомобиль! А если учесть то, что автомобили в то время были только у очень-очень больших начальников, и можно было прожить жизнь, ни разу на автомобиле не прокатившись, то мотоцикл с коляской имел очень высокий статус.

И вот, летними вечерами дядя Рома выкатывает свой мотоцикл из сарайчика во дворе и зовёт меня:

– Лен, поехали кататься!

Кроме меня, никто на его мотоцикл садиться почему-то не хочет – ни тётя Зина, ни Светлана, ни Юрка. А я – с удовольствием! Этот мотоцикл нас с дядей Ромой очень сдружил. Все называют его развалиной (мотоцикл, а не дядю Рому), а нам с дядей Ромой он очень нравится.

И вот я влезаю в коляску, дядя Рома включает газ, много раз ударяя ногой по какому-то рычагу. Мотоцикл со страшным рёвом, наконец, заводится – он ревёт прямо как лев! И страшно трясётся весь, выплёвывая из выхлопной трубы много копоти и вони…Но мне все эти атрибуты цивилизации – тряска, запах бензина, вонь выхлопного газа – мне всё это очень нравится. Дядя Рома ловко запрыгивает на коричневое широкое сидение и, резко крутанув ручками, – вперёд!…

Мы выезжаем со двора на широкий, залитый вечерним солнцем, проспект братьев Коростелёвых… И несёмся по этому проспекту на зависть всем…

Ну, может, и не несёмся, а тащимся, но в душе всё-таки несёмся!…

А на деле трясёмся со скрежетом и рычанием… в облаке синей гари… Иногда мотор почему-то глохнет. Даже часто. И тогда дядя Рома лихо соскакивает со своего коричневого сидения и начинает опять со всех сил пинать железный рычаг. Рычаг при каждом пинке издаёт недовольный рык, а мотоцикл при этом подбрасывает вверх! У меня такое ощущение, что я сижу на верхушке вулкана, который начинает извергаться…

Но дядя Рома не сдаётся. И чаще всего он всё же побеждает. И мы продолжаем свой путь по залитому солнцем проспекту…Я – ликую! Дядя Рома тоже. У нас такие сияющие физиономии, как будто мы несёмся на шикарной чёрной «волге», а не на старой вонючей развалине…

А потом мотор опять глохнет. Не всегда, но часто. И всё повторяется… И порой случается так, что побеждает уже не дядя Рома, а этот железный упрямец. Но дядя Рома не сдаётся и не падает духом. И настроение у него ничуть не портится. Потому что на этот случай у него есть… педали! (Не у дяди Ромы, конечно, а у мотоцикла). Обычные педали, как на детском велосипеде. И, ловко запрыгнув на красивое коричневое сидение, дядя Рома начинает быстро-быстро крутить эти педали… И упрямое, железное, неповоротливое животное (точнее – прекрасный, необыкновенный мотоцикл!) потихоньку катится к дому…

Однажды мы вот так заглохли посреди проспекта, и дядя Рома устроил настоящее сражение с рычагом газа. А мотоцикл при этом трясся, прыгал и плясал. Со стороны могло показаться, что у него такая трясучая болезнь…

А тут как раз ехал по проспекту крытый грузовик с солдатами. Полный грузовик солдат. Грузовик нас обогнал и остановился, и шофёр вылез из кабины. Он смотрел на нас и весело ржал, и все солдаты в кузове ржали, а потом они высыпались оттуда, как горох из стручка, окружили нас и продолжали ржать… и давать разные смешные и глупые советы, самый глупый из них – «Мужик, выкинь свой драндулет на свалку истории!»

Глупые солдаты, они же не знали, что этот замечательный, старинный мотоцикл достался дяде Роме по наследству от отца. И дядя Рома любил его, как сына, точнее – как дедушку. Одним словом, он любил этот мотоцикл, как близкое, родное, живое существо. И только я одна разделяла эту любовь. За что дядя Рома был мне благодарен. Я чувствовала, что ему очень важно, чтобы я сидела в этой смешной коляске и с гордостью поглядывала вокруг…

И вот, в тот раз, когда мы были осмеяны целой ротой солдат, дядя Рома невозмутимо уселся на красивое коричневое сидение и быстро-быстро закрутил педалями… Почему-то солдаты стали хвататься за животы и складываться пополам…