Текст книги "Переиграть Афродиту (СИ)"

Автор книги: Мария Самтенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8. Гермес

– Гелиос нормально, – доложил Гермес, когда, спустя полдня, они снова собрались в зале для пиршеств. – Почти пришел в себя. Клянется и божится, что знать не знает ни о какой Концепции. Спросил, не падал ли откуда Владыка Аид и не ударялся ли головой о твердые поверхности. Я дал ему в рыло, у меня тоже нервы.

Психопомп был весь обмотан бинтами, скрывающими свежие ожоги; от него резко пахло мазью производства Гекаты, но выглядел он, несмотря на мрачные взгляды, обращенные к чаше с целебным настоем, который в него пыталась влить богиня колдовства, в целом довольным жизнью.

– Мама нормально, – пожал плечами Гипнос, принимая эстафету. – Сидит у себя во дворце и штопает покрывало. Мне, конечно, попало, что я якшаюсь с этим ненормальным психопатом, который то тысячу лет пропадает невесть где, то устраивает настоящее светопреставление из-за каких-то там идиотских подозрений, но вы бы слышали, что она говорила в адрес Чернокрыла!

Танат невозмутимо пожал плечами:

– Я сказал ей, что если бы не Неви… Владыка, то я ее и ловить бы не стал.

– Про это она тоже говорила. Сразу после «бракованных детей». А про Концепцию она говорить отказалась, сказала, что даже и слышать не хочет.

– А я говорила, что надо пойти с тобой! – вскинулась Макария, до того мирно обсуждающая с Гекатой состав зелья от ожогов. – Говорила!..

– Дочь моя, – ласково сказала Персефона. – Мне кажется, Нюкта и так получила достаточно. Минта? Ты соблазнила Ареса?

– Пфф, – фыркнула нимфочка, – о чем вообще речь? Соблазнила, конечно! Прямо на этой дурацкой стройке. Потом час выслушивала, какая ты, сестра, сволочь, потом то же самое про твою дочь, только в два раза дольше, с подробностями… – Макария тут же приняла подчеркнуто невинный вид, – потом какая сволочь Афродита, но он все равно ее любит. Не настолько, чтобы стать женщиной, но все равно очень сильно.

– Понятно. Геката?…

– Аид все еще без сознания, – покачала центральной головой Трехтелая. – Понятно, с такой-то высоты. И хорошо, что он в Ахерон шлепнулся, а не в Стикс или в Лету. Собственно, Ахерон его и принес. Сожалею.

– Я тоже сожалею, – мрачно сказала Персефона, – что не могу высказать ему все, что я о нем думаю. Знать бы, хотя бы, в чей сон он попал.

– А, ну это известно, – встрял Гермес. – Я что, не сказал? Нет? От этого зелья все мозги в разбег. Аид встречался с отцом, в смысле, с Зевсом, они обсудили Концепцию и всю творящуюся хрень. Отец сказал ему, что у них на Олимпе гостит Деметра, оплакивающая судьбу своей дочери, – Персефона возвела глаза к потолку, – и Нюкта обещала заехать в гости после того, как расстелет свое покрывало. Аид страшно удивился, и отец сказал, что в последнее столетие она периодически выбирается на Олимп. После того, как отец сказал, что не помнит, как ложился спать, Аид понял, что у того под носом проходит сходка участниц Концепции, и ладно если только сходка, может, они уже начали действовать. Тогда они решили, что Аид попытается обезвредить Нюкту, а Зевс, как проснется, присмотрится к заговорщицам. Если они еще не перешли в наступление, он будет только наблюдать, потому, что важно не только схватить их всех (поди еще разберись, кто замешан, а кто нет), но и понять, как именно они собираются воплотить в жизнь свой план. Отец был страшно расстроен, он-то думал, что все проблемы в Аресе. Кстати, еще они обсудили последнее пророчество, ну, то самое, которое «Когда Война возглавит Смерть, ее свергнет Сын», и пришли к выводу, что Арес совершенно напрасно глотал своих детишек, потому, что в пророчестве не указано, что сын именно Ареса.

– Не поняла? – возмутилась Минта. – А чей же тогда?

– Ну, если бы имелся в виду именно Аресов сыночек, там было бы «сын Войны» или что-то вроде того, а тут просто какой-то сын. Не важно, чей, – Гермий пожал плечами, – эти пророчества, они всегда сбываются не пойми как.

– Это все? – ледяным голосом уточнила Персефона. – Или там что-то еще? Тогда я пойду.

Она встала из-за стола, вышла из зала и с чувством хлопнула дверью:

– Мне нужно немного побыть одной!

На перебинтованной физиономии Гермеса нарисовалось раскаянье – он уже сожалел, что не додумался промолчать о пророчестве; Макария же резко вскочила и тоже поскакала к выходу, но наткнулась на одно из тех Гекаты:

– Макария! Она же просила! – укоризненно сказала Трехтелая.

– А я не к маме иду! – возмутилась царевна, – я к Аресу иду! И пусть кто-нибудь только попробует меня остановить!

Она выскочила из зала; Геката, Минта, Гермес, Танат и Гипнос переглянулись.

– Бросаем жребий, кто будет ее останавливать? – предложил Психопомп. – Не знаю, как вы, а я беру самоотвод.

– Меня она не послушает, – злорадно открестилась Минта. – И вообще, я уже перевыполнила норму общения с этим типом.

– Танат, пожалуйста, проследи, чтобы окрестности не сильно пострадали, – решилась Геката. – Она тебя послушает. Меня, конечно, тоже послушает, но у меня тут Гермес недолечен. И думаю таки заглянуть к Персефоне, но чуть позже, когда она успокоится.

Часть 2. Глава 9. Артемида

Они готовили наступление.

Времени оставалось все меньше и меньше, а ситуация начинала выходить из-под контроля. Афродита заявила, что вечная и всепобеждающая любовь, конечно, одержит верх и на этот раз, но все же им следует ускорить естественный ход вещей.

Артемида считала, что ей легко говорить. Собственно, любое развитие событий Пенорожденная преподносила как очередную победу любви. Любовь могла быть к возлюбленной, к дочери, к матери, к власти или к нарядам, но результат был один – в конечном итоге любовь побеждала.

В такие моменты – а в последние дни они наступали слишком уж часто – Артемида, практически безоговорочно поддерживающая Концепцию, начинала сомневаться в адекватности их лидера и правильности принятых решений. Тактика «не будем ничего делать, просто подождем, что получится и назовем результат победой Любви» не нравилась ей категорически.

К счастью, на этот раз Афродита таки выбрала действие. Более того, она назначила решающее наступление по всем позициям уже через неделю, чем изрядно удивила и Артемиду, и Афину, и Деметру.

Последняя вообще хлопнула дверью, заявив, что не шевельнет и пальцем в поддержку Концепции, пока ее любимая дочь Персефона находится в плену у мерзкой подземной сволочи. Афродита попыталась возразить, что все идет по плану, и похищение Персефоны – очередная победа Любви – но лучше бы она молчала! Такой безобразной сцены Олимп еще не видывал – куда там Гере с ее истериками! К счастью, дело было ночью, и не участвующее в Концепции население Олимпа отсыпалось после пирушки.

Ну как, отсыпалось – в нектаре таинственным образом оказались сонные травы (это было еще до того, как Деметра сказала свое веское «фи» Афродите), а те, кто был «за», предварительно выпили «противоядие».

Среди оставшихся тоже нашлись те, кто сочувствовал Деметре и считал, что в первую очередь нужно вернуть Персефону, пока та не лишилась с таким трудом приобретенной девственности, и только потом открывать наступление по всем фронтам, но демонстративно покидать сборище больше никто не стал. Артемида и сама ей сочувствовала, но что-то внутри подсказывало, что все может быть не так ужасно, как та говорит. Персефона думала об Аиде, видела его в своих снах и боялась за него, следовательно, он как минимум не был таким чудовищем, как его расписывала Деметра. Но обсуждать это с Афродитой, как и с Афиной, и остальными сторонницами Концепции, Артемиде категорически не хотелось. Пожалуй, ее сомнения прекрасно понял бы брат, но Охотница не могла найти в себе сил разговаривать с ним как ни в чем не бывало.

Итак, они готовили наступление.

Семь дней – и Артемида не была уверена в том, что их хватит для полноценной подготовки.

По крайней мере, самой Артемиде – для того, чтобы перестать наконец сомневаться и окончательно решить предать брата, ей, кажется, требовалось чуть больше времени.

Они готовили наступление.

Вот только пока все застряло на стадии идиотских собраний.

Очередное собрание началось с мрачной Афины:

– Нюкта выбыла, – заявила она откуда-то из-под эгиды

Артемиде было странно смотреть на ее порозовевшее от смущения лицо. Богиня мудрости ненавидела ошибаться, и признавать свои ошибки ей всегда было тяжелее, чем простым смертным и другим богам.

Артемида сочувствовала ей – но совсем немного. В самом деле, убивать всех без разбору, носиться на поле брани вместе с Неистовым Аресом и называть себя при этом богиней СПРАВЕДЛИВОЙ войны – до того могла додуматься только Афина. А чего, спрашивается, было устраивать военный совет в тех же самых покоях, где они поили отравленным вином несчастную нимфу? Как там ее звали, Минта?

Потом, кажется, эту самую Минту ухитрились застукать в покоях самого Зевса, где та, непонятно как сбросившая с себя чары самой Совоокой, занималась какими-то непотребствами. «Непотребства», кстати, выдумали другие нимфы – ни на что другое у них просто не хватило фантазии. Артемида же считала, что бедная нимфа пыталась нажаловаться Зевсу на них с Афиной, но тут, слава мойрам, принесло Геру, фантазии у которой было примерно как у тех самых нимф. То, что о Минте с тех пор никто ничего не слышал, говорило само за себя.

Так или иначе, богине охоты было по-человечески неприятно находиться в этих беломраморных покоях, сидеть на этих безликих подушках, смотреть в белый давящий потолок и глушить тоску по лесу терпким вином. А ведь потом придется еще и идти к Афродите, в ее заваленные всяким «прелестным» хламом покои, где витает стойкий аромат благовоний и нельзя ступить и шагу, не наткнувшись на изящную статуэтку или еще какую-нибудь безделушку.

– Ты меня не слушаешь, – упрекнула ее Афина, которая, будучи опять же богиней мудрости, терпеть не могла, когда ее болтовню пропускали мимо ушей.

Артемида прикрыла глаза и устало потерла переносицу:

– Прости, задумалась. Ну, что там сказала Нюкта?

Афина передернула плечами с металлическим звоном:

– Она не сказала. Просто выставила меня из дворца. Я замаскировалась под тень и пошла обратно, но наткнулась на Громовержца. Наш с тобой достойный отец, – ее голос чуть смягчился, Афина любила отца (что не мешало ей интриговать, желая превратить его в женщину), – прибыл с братским визитом в Подземный мир. Его приветствовал Владыка Аид и твоя дорогая подружка…

– Персефона?… – Артемида нахмурилась. Слова Афины о Персефоне взволновали ее куда больше, чем ее же полная самобичевания речь о том, что Нюкта отказалась поддерживать Концепцию.

– Она самая. Она приветствовала отца как хозяйка, а не как жалкая пленница нашего подземного дяди.

– Ты уверена? – быстро спросила Артемида.

– еще как, – кисло сказала Афина. – Сначала она стояла там со своим обычным неприступно-царственным видом, – «неприступность» и «царственность» богиня мудрости замечала во всех, кроме себя. – Потом он что-то сказал, а она рассмеялась и взяла его под локоть.

– Рассмеялась?!

– Скорее усмехнулась, – поправилась Афина. – У нее есть такая, знаешь, недобрая и кривая усмешка… но усмехнулась. А потом протянула руку к подземному дядюшке, вот так, слегка коснулась его запястья, потом убрала пальцы и взяла его под локоть. А вокруг носилось это маленькое чудовище и распугивало своими воплями все живое. И мертвое.

– Какое чудовище? – не поняла Артемида. – Танат что ли?

– Макария, – скривилась Афина.

Охотница кивнула. Так, значит, Персефона окончательно переметнулась на сторону врага. На сторону мужиков! Геката, которую они даже не пытались завербовать, была на стороне мужиков, Макария – тоже, и Персефона, похоже, решила брать пример с подруги и дочери. Ах, если бы Артемида могла спуститься к ней в Подземное царство, поговорить по душам…

Услышать, что Персефона избавилась от ночных кошмаров, и что она наконец-то с теми, кого так любила и чью смерть так оплакивала. И что она готова защищать их ото всех на свете, в том числе и от бывших подруг.

Услышать, что и она, Артемида, тоже могла бы защищать брата, отстаивая его право остаться мужчиной. Но нет, вместо этого она пресмыкается перед Пенорожденной в надежде вымолить разрешение превратить его в женщину, а не отправить в Тартар вместе с Зевсом, Посейдоном, Аидом и остальными мужчинами, способными помешать Концепции.

Персефону придется отправить в Тартар вместе с ними. И Макарию тоже – просто на всякий случай. Еще не хватало, чтобы эта излишне энергичная царевна возглавила сопротивление – а она может! Опасность следует ликвидировать в корне.

Вино на губах охотницы вдруг стало горчить.

– Теперь нам придется как-то объяснить это Афродите, – буркнула Афина, не обращая никакого внимания на моральные терзания соратницы. – И с Нюктой, и с Персефоной. У тебя нет идей? А то я потратила недельный запас мудрости на то, чтобы убраться из Подземного мира, не попавшись никому на глаза.

– Что уж тут объяснять, – оживилась Артемида (подумать только, Афина Мудрая нуждается в ее советах, тут даже этическая дилемма насчет Персефоны и брата немного отошла на второй план). – Скажем, как есть, и Пенорожденная сама объяснит все этой… как там ее…. А! Всепобеждающей любовью, пути которой неисповедимы!

Глава 10. Деметра

– Персефона?.. – в голосе Пейрифоя зазвучало нечто, похожее на… испуг.

– Кора, – ласково поправила Деметра. – Ее красота превосходит красу самой Афродиты. А что до характера… так какая доблесть герою взять в жены деву кроткую и неперечливую? Посудите сами, герои – ослица тоже не отличается бурным нравом, но настоящий герой ведь не запрягает ее в колесницу? Нет, герой укрощает коней.

Деметра растекалась душистым медом, уговаривая героя, но Пейрифой продолжал сомневаться. Он честно признался богине, что опасается связываться с Владычицей Подземного мира, у которой даже в девичьей ипостаси сохранился… своеобразный характер. А его любимый друг Тесей явно имел некоторые возражения относительно «не обладающих бурным нравом» ослов – о чем, впрочем, не спешил делиться с богиней.

– К тому же, – продолжила любящая мать, – едва ли моя нежная Кора будет против, когда вы с Тесеем спасете ее из хищных лап этого мерзкого подземного паука, Аида… о, я боюсь представить, что он проделывал с моей девочкой… – она всхлипнула и утерла нос краем своего одеяния.

Если Афродита не хочет спасать ее дочь, решила Деметра, она возьмет это в свои руки. Подземный паук наверняка уже надругался над ее девочкой, второй раз купаться в источнике Канаф и снова возвращать девственность она уже не захочет, поэтому лучшим утешением для нее станут мужественные объятия героя. Например, эти двое, которые так удачно попались ей на пути, когда она возвращалась с Олимпа.

– Проклятый подземный паук…

Напоминать об Аиде ей точно не следовало. Герои тут же представили, что с ними может проделать вернувшийся из небытия Владыка, легенды о котором ходили одна другой страшнее, и им стало не по себе.

Указанное «не по себе» настолько явно отразилось на благородных мужественных лицах обоих героев, что Деметра поспешила успокоить своего нового потенциального зятя и его товарища тем, что мерзкий Аид, как и его братья, не отличается постоянством, и Кора для него – использованная игрушка.

Герои, естественно, слышали о непостоянстве Зевса, ровно как и об интересной супружеской жизни Посейдона и Амфитриты, поэтому аргументы Деметры их успокоили.

Будь на месте Коры какая-нибудь смертная девица, они бы, возможно, побрезговали бы участвовать в похищении девушки, уже таковой не являющейся (дважды!), но Персефона была богиней, и от самой мысли возлечь с ней на ложе Пейрифой, который, собственно, и вытянул этот жребий (Тесею досталась Елена), утрачивал способность рассуждать здраво.

– Я помогу вам пройти в Подземный мир незамеченными и скрыться ото всех чудовищ. Мазь из особых трав, которые я вырастила, притупят обоняние подземных тварей, а чудесный букет из нежных цветов, который вы подарите моей дочери, смягчит – нрав и сделает ее кроткой и покорной, – сказала Деметра. – Я специально вырастила эти цветы, чтобы моя нежная девочка обрела драгоценный покой, но не успела применить. Их аромат успокоит ее… она перестанет нервничать и бояться…

Герои воодушевились.

– Мы согласны, – сказал Пейрифой, и Деметра невольно залюбовалась его прекрасным мужественным лицом, его едва прикрытым коротким хитоном мускулистым телом.

Она не сомневалась, что Персефона тоже оценит по достоинству его чувственные губы, пшеничные волосы, точеные мужественные черты лица и могучие литые мышцы.

Ее дочь заслуживала самого лучшего.

Глава 11. Минта

Минта твердо вознамерилась соблазнить Зевса.

Конечно, он был трудной целью – во-первых, путь в его постель стерег страшный дракон в виде верной (излишне верной, с точки зрения Минты) жены, так еще и на пути к желаемому нужно было расталкивать локтями соперниц. Целое воинство нимф, наяд, дриад, океанид, и иногда даже смертных желало оказаться на ложе Владыки Олимпа, и если Зевс будет принимать всех согласно очереди и не отвлекаясь на тех, кого он желает сам, но кто при этом не желает его (Минта знала, что такие бывают, хотя и считала подобное поведение на редкость странным), ждать придется долго. Поэтому красавица-нимфа хотела обойти очередь страждущих и соблазнить Зевса в первых рядах. Желательно не попавшись при этом Владычице Гере – мало ли какую месть та удумает! Тут Минта не могла даже рассчитывать на заступничество Персефоны – в случае чего, сестра, конечно, попытается ее защитить, но не будет же она караулить покои Зевса! К тому же…

Минта вспомнила эпизод примерно тридцатилетней давности, когда Персефона попыталась соблазнить Владыку Олимпа в виде змеи. Причем Зевс как таковой ее не интересовал – о нет, она хотела выпросить у него право развестись с Аресом (женщинам, как известно, развестись сложнее, чем мужчинам). К сожалению, из этого ничего не вышло. Верховный бог Олимпа удачно соблазнился, но право на развод давать не спешил, и обозлившаяся Персефона нажаловалась на него Гере, преподнеся все так, будто она – невинная подземная овечка, а он – коварный похититель и соблазнитель. Олимп тогда сотряс грандиозный скандал…

Поэтому Минта была уверена, что Зевс не очень обрадуется Персефоне, торчащей, словно гаремный евнух, подле его покоев. Какое-то время нимфа обдумывала вариант попросить о помощи Макарию – та точно не откажется отвлечь Геру, пока Минта развлекается с ее мужем – но, поразмыслив, решила, что с юной царевны станется ввергнуть Олимп в пучину хаоса. А отвечать за возможное разрушение вотчины олимпийских богов простой нежной нимфе как-то не с руки.

Однако Судьба-Ананка благоволила несчастной нимфе – желанный Эгидодержец сам, лично спустился в Подземный мир с братским визитом! Этот шанс нельзя было упустить!

– Мне кажется, это плохая идея, – с сомнением качнула головой Персефона, когда Минта поделилась с ней гениальным планом по соблазнению Владыки Олимпа.

К тому моменту Зевса уже встретили, накормили, напоили, обмыли ноги, представили Персефоне и Макарии, и повели прогуливаться вдоль Стикса. Эх, если бы Минта не отсыпалась в своих покоях после пережитого стресса, она бы успела на омовение ног!.. И Зевс бы точно не устоял!..

Впрочем, нимфа была уверена в том, что он и так однозначно не устоит – главное, чтобы сестрица не путалась под ногами. Нимфа уперла руки в бока и состроила капризную гримаску:

– Ну, сестрица! Такой шанс выпадает раз в жизни!

– Да, и только потому, что не каждая может это пережить, – нахмурилась царица. – Если Гера узнает…

Она с сомнением посмотрела на Зевса, который неторопливо уходил куда-то в сторону Стикса и вел неспешную беседу с Аидом.

Минта проследила за ее взглядом. Искристо-белое торжественное одеяние Владыки Олимпа не скрывало, а только подчеркивало могучее сложение, сильные ноги и руки, принадлежали не человеку, богу, а какой-то прекрасной статуе, изваянной великим скульптором. Чуть вьющиеся волосы цвета темного золота ниспадали на плечи тяжелыми волнами, а когда нимфа перевела взгляд ниже, то не смогла удержаться от восторженного вздоха. Не то услышав, не то почувствовав этот вздох, Зевс обернулся и быстро, оценивающе взглянул на нимфу. Та затрепетала, чувствуя, как к щекам приливает кровь, но властитель ее дум уже отвернулся, что-то вполголоса выспрашивая у Аида.

Тот в своем темном наряде казался мрачной тенью Владыки Олимпа. С точки зрения Минты, тень эта совершенно не выдерживала конкуренции – она и двигалась иначе, и держалась не так царственно, и не могла похвастаться такой мускулистой фигурой (и такой потрясающей задницей!).

Персефона же смотрела на эту тень так, словно каждую секунду оттискивала его образ в зрачках.

Не всегда; когда они разговаривали, подземная царица вела себя вполне адекватно, но порой Минта замечала, как на нее накатывает, и каждая секунда словно становится последней.

Нимфочка никогда не желала себе ничего подобного. Она всегда хотела любви легкой, как поцелуй бабочки, буквально на подсознательном уровне ощущая, насколько может быть больно… она встряхнула головой и снова переключилась на созерцание самого достойного объекта в поле ее зрения. А именно, на божественную поясницу Громовержца.

Зевс словно почувствовал ее взгляд копчиком – обернулся, наградил Минту покровительственной улыбкой, и нимфа робко опустила глаза, пожирая Владыку Олимпа взглядом из-под ресниц.

Макария, целых полчаса мирно играющая с гигантским муравьем поодаль, оторвалась от своего увлекательного занятия и пакостно хихикнула в сторону нимфы.

Спина Зевса вздрогнула (как, собственно, и все живое в округе); Аид подхватил брата под локоть, ускоряя шаг и уводя его в сторону Флегетона. По пути он оглянулся через плечо и выразительно показал Минте кулак.

Нимфочка возмущенно обернулась к Персефоне:

– Видела, да?! Твоя змеища, значит, хихикает, распугивая все живое, а достается за это несчастной нимфе! Где справедливость, я спрашиваю! Смотрите, обижусь и примкну к Афродите!

– Я предлагаю оставить этот вариант на крайний случай, – серьезно предложила Персефона. – Ты будешь нашим секретным оружием.

Минта обиженно надула губки, и царица усмехнулась:

– Ладно, уговорила! Пойдем ко мне в покои, подберем тебе украшения…

– А я сотворю одежду и благовония! – вскочила Макария, оставив в покое гигантского муравья (тот явно обрадовался и поспешил ретироваться куда-то в сторону асфоделевых полей).

– Гекате твори, ей понравится! – воскликнула нимфа, хватая Персефону за руку, пока та не передумала, – Пойдем, пойдем, скоро они закончат с мужскими разговорами и начнется пир, и я буду подавать напитки.

Минта уже заранее прикидывала, как будет наклоняться, демонстрируя самые аппетитные части своей фигуры, и в какой момент «случайно» прольет на грудь вина.

Персефона закатила глаза и пробормотала что-то про озабоченных нимф, но Минта ее не слушала, а деловито тащила в нужном направлении. Вокруг них нарезала круги Макария, полная гениальных идей относительно Минтиных нарядов, и нимфа невольно посочувствовала будущему мужу маленькой царевны.