Текст книги "Если ты назвался смелым"

Автор книги: Мария Красавицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Здесь мой дом!

 —Ты что какая чудная? – с порога спросила Ганнуля, вернувшаяся с работы первой.– Жар? – И она пощупала мой лоб.– Нет. А глаза горят.

Я обхватила Ганнулю и засмеялась.

– Да ну? – понимающе спросила она и заглянула мне в глаза.– Был? А я-то думала – куда убежал в обед?

Пришла Расма, не дала нам договорить. Ладно, успеется, заговорщицки подмигнула Ганнуля и принялась командовать: первым долгом больную надо кормить.

А мне не до еды. Слушаю, слушаю шаги за дверями. Жду. Седьмой, восьмой час отстукал будильник– Славки не было.

«Не придет! – в отчаянии думала я.– Не придет!»

Он пришел в половине девятого. Нарядный и немножко нескладный. Коричневое, хорошо сшитое пальто. Коричневая пушистая пыжиковая шапка. Песочного цвета рубашка с галстуком. Словом, все в тон.

Вошел и смутился, спросил с порога:

– Можно к вам, девчата?

У Расмы удивленно поднялись брови, а Ганнуля засуетилась:

– Заходи, заходи. Раздевайся, Слава. У нас тепло. Садись! – почти к самой моей постели придвинула стул. Совсем буднично сказала: – Хорошо, что пришел. А то мы в кино хотим, да вроде неудобно одну-то оставлять. Теперь пойдем. Собирайтесь, девчата.

Положим, ни о каком кино и речи не было. Но… не все же мне «создавать условия» – пусть и обо мне кто-то позаботится.

Ох, как неохотно одевалась Расма. Медлила, копалась до тех пор, пока Ганнуля на нее не прикрикнула:

– Да скоро ли ты? Опоздаем!

В дверях Расма задержалась, недобро посмотрела на меня, резко захлопнула дверь.

...– Что это oна? – спросила я.

– Не обращай внимания.– Славка встал, вынул из кармана пальто толстый кулек и пакетик – узенький, длинный. Положил мне на одеяло, сказал, застенчиво улыбаясь:

– Вот. Тебе.

В кульке оказались крупные, с ноздреватой кожей апельсины.

– Ну, зачем, зачем! Такие дорогие!

– Ладно, чего там. Ешь, поправляйся.– Славка выжидающе уставился на мои руки, развертывающие второй, очень легкий пакетик.

Развернула бумагу и ахнула: там была длинная кудрявая ветка мимозы.

– Прелесть какая!

Мимозы мне всегда нравились. Я часто любовалась ими на базаре. Даже приценивалась. Но они дорогие, и у меня никогда не было денег, чтоб купить хоть одну веточку.

И вот я держу большую, пышную ветку. Разглядываю, как чудо. Листочки узенькие, не то зеленые, не то голубые. Повернешь ветку – серебром отливают. А над листьями ослепительно-желтые гроздья цветов-шариков.

Уткнулась лицом в ветку. Цветы пахли горьковато и очень приятно. Запах немножко напоминал цветущую вербу.

– Прелесть какая! – еще раз сказала я. Славка торжествующе засмеялся, глаза превратились в щелочки.

– Еле нашел. Весь город избегал. Нравится?

Зажав ветку в руке, я потянулась к Славке.

– Маленькая! – с придыханием шепнул он.– Думал – не дождусь вечера…– И он обнял меня.

От него пахло свежестью, снегом, ветром. Все это было чудо.

Чудо оборвал стук в дверь. Лаймон. И он и Славка– оба опустили глаза.

Лаймон поставил на тумбочку завернутый в бумагу горшок с цветами. Наверно, он понимал, что пришел не вовремя: не знал, остаться или уйти. Мне так хотелось побыть вдвоем со Славкой, но я вежливо сказала:

– Раздевайся. Садись.

Лаймон разделся. Развернул горшок. Альпийские фиалки. Белые.

– Прелесть какая! – Мне самой было противно, что повторяю те же слова, но другие не пришли в голову.– Спасибо. Поставь на окно, а то они боятся тепла. А радиатор выключи.

До чего же нам всем было неловко! Никому не нужны ни вопросы о моем здоровье, ни мои ответы. И долго на них нельзя «продержаться». Я боялась, не хотела, чтоб Славка ушел первым. А ему, конечно, неприятно было, что явился Лаймон, и он мог уйти.

Я обрадовалась, когда раздался еще один стук в дверь: папа. Он только сегодня узнал, что со мной случилось.

– Папа! – Я сама чувствовала, что голос мой звучит вызывающе-весело.– Как хорошо, что ты пришел. Знакомься!

Славка был ближе к папе.

– Лаймон Лиепа, если не ошибаюсь? – Папа протянул Славке руку.

Тень пробежала по Славкиному лицу.

– Ошибаетесь,– суховато ответил он.– Лаймон Лиепа – вот.

Я понимала, что Славке очень неприятна папина невольная ошибка. Значит, я говорю дома о Лаймоне. Иначе откуда бы моему отцу знать это имя? Это и в самом деле так. Папа с Тоней обычно, как только я вспомню про Лаймона, переглядываются, улыбаются. Папа иной раз даже спрашивал с веселым интересом:

– Как поживает Лаймон Лиепа?

А теперь вот как все это обернулось! Ну, что поделаешь, надо как-то исправлять. И я, деланно смеясь, сказала:

– Папка, это Чеслав Баранаускас. Мой учитель.

– Ах, так! – Папа ничуть не смутился.– Слышал, слышал и о вас. Очень приятно познакомиться. Прошу извинить за ошибку,– и сел на Славкино место. Сел прочно, показывая, что пришел надолго и что надежды его «пересидеть» окажутся напрасными.

– Ну, рассказывай.

Я рассказываю.

Папа с досадой подвел итог:

– Я так и знал, что этим кончится твоя «строительная эпопея». Урок получила хороший. Только еще не хватало—искалечиться.

Я хотела сказать, что с таким же успехом можно было упасть, скажем, на катке или просто на улице. Вместо меня это довольно угрюмо сделал Славка.

– Безусловно. – Папа не стал спорить. – Кое в чем вы правы. Только, по-моему, профессия каменщика не для девушки.

– У нас много девушек,– возразил Славка.– И Рута работает не хуже других.– Он как будто обиделся, что папа сомневается в моих силах и способностях.

– Очень приятно слышать похвалу,– примирительно улыбнулся папа.– Но от этого профессия каменщика не становится легче.

– Что-то я не видал легких профессий! – проворчал Славка.

Они, наверно, могли бы спорить до бесконечности.

– Не пора ли нам, Слава? – вмешался Лаймон. Что толку было удерживать?

– Славные молодые люди,– сказал папа, когда они ушли.– Ишь ты, даже мимоза больной в подарок. Это кто же, мастер, наверно?

Я дипломатично промолчала. А папа принялся доказывать, что я должна, обязана теперь уйти со стройки. Он и раньше с усмешкой говорил иногда о моей работе, как о блажи. Теперь, по его мнению, эксперимент следовало прекратить.

– Словом,– считая, что все решено, завершил папа,– я иду за такси, едем домой. Все ясно.

– Да, ясно,– согласилась я.– Я никуда не поеду. Тоне и без меня хватает забот. А мне здесь хорошо. Я вовсе не без присмотра, как ты, наверно, думаешь.

– Молодые люди в качестве сиделок?—язвительно спросил папа.– Причем двое сразу. Тебе не кажется, что это… ну, скажем мягко, не совсем удобно для молодой девушки?

И папа долго распространялся о том, как должна вести себя молодая девушка, что для нее хорошо и что плохо. И выходило, что мне ни в коем случае нельзя оставаться жить здесь, в общежитии.

– А как же другим? – с невинным видом спросила я.– Другим можно?

Папа оставил этот вопрос без ответа. Сказал с максимальной твердостью, на какую был способен:

– Собирайся. Едем домой.

– Да ведь мой дом теперь тут,– ответила я. Папа пытливо взглянул на меня и опустил голову.

Посидел немножко молча. Очень тихо сказал:

– Ладно. Пусть так. Но… не забывай же и о нас…

Вот оно что!

 Расма – самая красивая девушка в общежитии. У нее такие волосы, про которые пишут: цвета спелой ржи. Никто так, как она, не умеет двумя пальцами и гребенкой мигом соорудить модную прическу. Под солнцем ли, под светом ли лампы крупные волны волос отливают золотом.

Все у Расмы красиво: и фигура, и правильные, тонкие черты лица, и серые, в черных ресницах глаза. Но успехом у парней она не пользуется. Она злая. Глаза ее редко улыбаются.

Когда Славка пришел ко мне еще раз, Расма демонстративно легла на постель. Тщетно делала ей Ганнуля знаки: уйдем. Расма лежала и смотрела в потолок.

Славка скользнул по ней взглядом. Мне показалось: с жалостью. Предложил:

– Давай-ка я выведу тебя погулять на полчасика, Рута.

Мы выбрались в маленький, с молоденькими деревцами сквер возле общежития. От свежего воздуха у меня закружилась голова. Откинулась на спинку скамейки, дышала этим необыкновенным воздухом и не могла надышаться.

И мороза нет, и не тает. Выпавший недавно снег лежал толстым, плотным слоем. Мальчуган лет пяти пытался что-то соорудить из снега.

– Это что у тебя будет? – спросил Славка.

– Гараж.

Но гараж что-то не получался.

– Помочь, что ли? – Славка присел рядом с мальчиком на корточки.– Дай-ка лопатку.

Он ловко нарезал из снега кирпичей, соорудил гараж.

– Вы, дядя, наверно, строитель? – восхищенный постройкой, спросил мальчик.

– Точно. Строитель.– Славка отвечал очень серьезно.

– А вы мне еще что-нибудь построите? Вокзал?

– Построю. В другой раз.

Мальчуган начал заводить в гараж свой грузовичок. Рычал, гудел, создавал «звуковое оформление». Славка смотрел на него, и почему-то грустная улыбка блуждала на его губах.

– Как ты… умеешь с ним! – сказала я.

– Что особенного? – Славка все смотрел на мальчика.– У меня свой такой же…– и поправился почему-то: – Такого же возраста.

Я знала, что у Славки есть сын. Но думала, что он живет с матерью. Спросить же было неловко.

– Он со мной живет.– Славка будто понял, что мне хочется это знать.– Мама моя за ним смотрит.

– Ты… познакомишь меня с ним? – Я погладила Славку по рукаву.

Он перехватил мою руку, стянул с нее варежку и сжал мои пальцы. Все так же глядя на мальчика, спросил, в свою очередь:

– А ты… хотела бы?

– Да.

– Познакомлю. Потом, когда поправишься.

Я подумала, что он мог бы привести своего сына сюда, в этот скверик. И построить ему гараж. А я бы сидела и любовалась ими.

Легко сказать – любовалась! Как бы мы еще с ним поладили! Мне никогда не приходилось возиться с малышами. Что у него спрашивать? Как разговаривать? Я ни за что не сумею держаться с ребенком вот так, как Славка с этим мальчуганом.

– Не надо ничего загадывать, Рута.– Славка крепче сжал мои пальцы.– Сначала сами кое в чем разберемся…– Он помолчал и прибавил невесело: – А нам и поговорить-то негде…

– Какая муха ее укусила? – Я имела в виду Расму, и Славка понял это.

– Сердится,– просто сказал он.

– Почему?

– Потому что я прихожу к тебе.

У меня сжалось сердце, и я потянула пальцы из Славкиной ладони. Он не пустил.

– Да нет же. Ничего не было. Никогда. И не могло быть.

– Откуда же ты знаешь, что она…

– Знаю. Был такой разговор. Давно. В прошлом году.

– И до сих пор…

– Не знаю. Жалко мне ее. Трудная она. И с ней тоже трудно.

– Вова! – закричала женщина из окна соседнего дома.– Пора домой!

Вова не без сожаления оставил свой гараж, подошел к Славке.

– Вы завтра придете сюда?

– Постараюсь.

– Тогда я возьму еще одну лопатку. Будем строить вместе.

– Ладно.

Мальчик вприпрыжку побежал к подъезду. Славка проводил его откровенно завистливым взглядом.

– И нам пора. Ты, наверно, озябла?

Уходить не хотелось, но нога в гипсе в самом деле застыла. Славка обнял меня, почти донес до комнаты.

Расма по-прежнему лежала на постели. Даже и речи быть не могло, чтоб нам немножко поговорить в ее присутствии.

«Производственная практика»

 Славка обещал прийти прямо с работы, и я пошла просила тетю Мицу помочь мне спуститься в скверик: лучше уж сидеть с ним там, чем под злым взглядом Расмы.

«Помощь» тети Мицы заключалась в том, что она шла сзади меня и охала на каждой ступеньке. Меня это смешило.

Дошла до первой площадки. Остановилась перевести дух и запела: «Если ты назвался смелым…».

– Ладно уж,– заворчала тетя Мица.– Смелая, что уж там и говорить…

Пройти с костылями два лестничных марша – по двенадцать ступенек в каждом – не шутка. Да еще три скользких ступеньки —у подъезда. Да раскатанная ребятами дорожка. После такого путешествия, наверно, всю жизнь буду сочувствовать хромым.

Наконец сижу на скамейке. Мне жарко и весело: доказала!

– Обратно одна не смей! – уходя, наказывала тетя Мица.– Девчата скоро придут, помогут.

Сижу одна и наслаждаюсь. Словно год не выходила из комнаты. Все какое-то новое, необычное. Голуби слетелись. Ходят вокруг скамейки, склонив набок головки, посматривают вопросительно: в чем дело, почему не кормишь? Жалко, что не захватила хлеба.

Вчерашний мальчик – Вова – катался на санках с горки. Увидел меня, подбежал, спросил:

– А где тот дядя?

– На работе.

– Строит дом?

– Да, строит дом.

– А мой гараж сломали,– вздохнул Вова.

– Жалко,– посочувствовала я.

– Конечно, жалко. А вы бы не могли построить мне новый гараж? Большой.

– Нет, Вова. У меня болит нога. Видишь?

– Ка-акая!– протянул Вова и дотронулся до гипса.– Она деревянная?

Попробуй объясни, что не деревянная, а гипсовая.

Вова чинно уселся со мной рядом, вздохнул.

– Долго не идет тот дядя…

– Да,– согласилась я и тоже вздохнула.

– А вы бы не могли почитать мне книжку? – спросил Вова.

– Что ж, принеси, почитаю.

Вот легко поладила! Ждала возвращения мальчика и думала о Славкином сыне. «Такого же возраста»,– сказал Славка, Наверно, бойкий, общительный. Мальчишки все бойкие.

– Вот! – издали закричал Вова и показал мне книжку.

Читать в ней было почти нечего: на каждом листе большая картинка и короткий стишок, вроде:

 
Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу.
Все равно его не брошу —
Потому что он – хороший.
 

– Все? – разочарованно спросил Вова, когда была прочитана последняя страница.

Я начала придумывать про мишку целую историю. Вова помогал неиссякаемыми «наводящими» вопросами.

– А кто мишку уронил на пол?

Вот и соображай, что ответить. Конечно, не девочка-хозяйка. Объяснением, что уронили чужие дети, Вова не удовольствовался.

– А какие дети? Плохие, да?

Уточнила, чем именно плохи чужие дети.

– А сколько их было, чужих детей?

– Наверно… наверно, трое.

– А как их зовут?

Рассказ обрастал подробностями, а я начинала мерзнуть. Пришли с работы девчата. Постояли около нас, посмеялись, помогли кое-что уточнить насчет мишки с оторванной лапой.

– Ты не замерзла? – спросила Ганнуля.

– Ничуть! – Превращусь в сосульку, но дождусь Славку здесь.

Девчата пошли домой. С крыльца Расма явно в мой адрес крикнула:

– Производственная практика!

Ну почему, почему она такая злая? Разве я виновата, что Славке она не нравится?

Я успела рассказать Вове историю всей жизни мишкиной хозяйки, когда Славка наконец показался в сквере.

– Да ты совсем посинела! – ахнул он.—Пошли, пошли в тепло!

– А как же мой вокзал? – спросил Вова.

– Ох, милый,– засмеялся Славка. – Про вокзал-то я и забыл. Ну, ничего. Вот… тетя погреется,– и он насмешливо сощурился на меня: похожа на тетю или нет? – погреется тетя Рута – тогда построим.

– Ладно. Тогда я вас подожду.

В комнату мы не пошли. Устроились у тети Мицы. Славка поставил стул поближе к горячему титану. Разворошил в топке подернувшиеся сизой пленкой угли. Сидя перед печкой на корточках, снизу весело посмотрел на меня и спросил:

– Значит, уронили Руту на пол?

– Да. И оторвали Руте лапу.

Он выпрямился, обхватил меня обеими руками, покачал и закончил:

– Все равно ее не брошу, потому что Рут хороший!

И мы рассмеялись.

Дверь в кубовой наполовину стеклянная. Я увидела, как в подъезд быстро вошел Лаймон. Спряталась за Славку. Лаймон через две ступеньки побежал по лестнице. На его шаги Славка обернулся.

– А ведь он к тебе, Рута.

– Не хочу,– замотала я головой. Славка посмотрел на меня испытующе.

– Правда, не хочу. Я тебя целый день ждала… Снова шаги по лестнице. Лаймон. Вышел из подъезда. Оглянулся.

– Позвать? – спросил Славка.

– Не надо.

Лаймон пошел по дорожке. На мгновение мне стало его жалко – так неохотно он шел.

Но Славка был тут, рядом. И больше никто мне не нужен.

День получки

Три недели отсидела дома. Гипс сняли, но ходить больно. Кое-как передвигаюсь по общежитию.

Сегодня у наших получка. А мне получать нечего– больничный лист не закрыли.

Сижу над алгеброй. А мысли бродят далеко. Долго ли еще хромать? И что делать, если не смогу работать, как раньше?

Папа на днях принес денег. Я не взяла: Тоня не работает, и они едва сводят концы с концами. Чтоб мне помочь, залезут в долги. Одолжить я и сама смогу. Конечно, папе я так не сказала. Выдвинула ящичек тумбочки и показала деньги.

– Видишь, у меня есть.

Это не мои деньги. Мы собираем на подарок Ганнуле с Тадеушем. Им наверняка обещали комнату в новом доме. Вот эти-то деньги у меня и хранятся. Конечно, из них я не возьму ни копейки.

– Смотри ты! – при виде денег удивился папа.– Сколько накопила!

– Это на пальто,– соврала я.

– Молодец! Значит, на пользу пошло наше с тобой хозяйничанье. Научилась экономить.

Положим, не научилась. Вот придут девчата – одолжу. Скоро придут, если не побегут по магазинам, как это водится после получки.

Но не девчата пришли первыми, а Петя.

– Ну, как ты тут, хромуля? О, совсем бойко прыгаешь!

Полез в карман, вытащил деньги. Одни рубли.

– Вот. Получай. Ну, чего уставилась?

Хотела сказать, что никакой зарплаты мне не положено. Но Петька и рта разинуть мне не дал.

– Ну да, сложились – и вся недолга,– грубовато сказал он.– А ты как думала? У нас так заведено.

– Не надо! – Я оттолкнула его руку с деньгами. И неожиданно разревелась.

– Вот дуреха,– рассердился Петька.– Говорю, Всегда так делаем. И не реви. Терпеть этого не могу.– Снова попытался вложить деньги мне в руку.

Я опять их оттолкнула.

– Не коллективная ты, вот что. Так и доложу ребятам: мол, побрезгала.

– Не брезгую,– всхлипнула я.

Петька сел рядом, своим носовым платком—ясное дело, не первой свежести – вытер мне нос. Схватила платок, реву в него.

– Ладно, ладно. Не брезгаешь. Вижу,– смилостивился Петька.– Только не реви так сильно. Смотри, лужа на полу.

Сквозь слезы я смеюсь с ним вместе.

– Все? Ну, и ладно. Давай поправляйся. Да, чуть не забыл…– Достал из кармана газету, развернул.– Во, гляди.

Это была статья о нашей бригаде. Со снимком. Нет, совсем не глупый вид у нас со Славкой. Оба смеемся. Плохо подколотая коса вывалилась у меня из-под платка, лежит, полурасплетенная, на плече, блестит.

То, что рассказывал тогда Петька нудно, затасканными словами, корреспондент чуточку изменил, и получилось очень хорошо. Вот так Петя и на самом деле говорит, когда нет посторонних.

– Здорово, правда? – важно спросил Петька, когда я дочитала.

– Здорово!

– Сегодня еще корреспондент был. Славка злится – беда…

Мне показалось, что Петька заискивает: замолви, мол, словечко.

– Что же теперь-то приходил? – Я знаю, что бригада «стояла по кирпичу», норму едва выполнили.

– Знаешь,– Петька оглянулся и перешел на шепот,– марку-то надо держать? Обмен опытом, то, се. Пускай. Все на пользу!

Мне хотелось спросить: «Неужто ты наврал корреспонденту?»– но я постеснялась.

Петька похвастался, где побывал за последнее время. Получалось: чуть ли не каждый день у него то «обмен опытом», то какие-то «активы», «президиумы», совещания, беседы.

– Что поделаешь, надо! – притворно вздохнул Петька.– Самому надоело, но надо. Ну, побегу. Дома ждут с получкой. Поправляйся.

Несостоявшееся знакомство

  Как по особому заказу выдался денек, когда я впервые после болезни вышла на работу. Кончились поздние, темные и зябкие утра. Солнце только выглянуло оранжевым ослепительным краешком. В его лучах заиграли, заискрились сосульки. На путанице проводов, на деревьях – всюду висел пушистый иней. Высвеченный солнцем, он был розовым и тоже сверкал.

– Рута, Рута пришла! – дружно завопили наши, когда я вошла в конторку.– Качать Руту!

И парни уж было бросились ко мне. Вмешался Славка.

– Еще чего надумаете! – сказал он по-хозяйски и закрыл меня от них своими широкими плечами.– С ума посходили!

Мне приятен и хозяйский его тон и то, как он прикрыл меня. Ребята понимающе переглянулись и больше не детали попыток качать. И так весело было сознавать, что все рады моему выздоровлению.

Нет, не все. Расма сидела в углу, наскоро, через край, зашивала рукавицу. На меня даже не глянула. И ушла сегодня одна, раньше всех.

Стройку нашу я не узнала. Месяц проболела, а сколько перемен!

Один дом почти готов. Блестят на солнце промытые стекла его окон. На втором – начали ставить стропила. На остальных – кладка в разгаре.

Славка поставил меня работать рядом с собой. Я и раньше-то плохо умела проверять вертикальность стенки по отвесу. Теперь совсем разучилась. Каждый раз спрашивала:

– Слава, смотри. Так? – Очень приятно лишний раз назвать его по имени.

Расма, работающая рядом, только язвительно кривила губы. Славка ворчал:

– Все-то ты перезабыла!..

А сам показывал так, будто это в первый раз. Обязательно брал меня за руку и потом обеспокоенно говорил:

– Замерзла!

Нет, мне совсем не холодно. Что-то все время пело, звенело у меня внутри. Казалось, раскинь руки– и полетишь. Словом, это был счастливейший день.

В обед Славка спросил тихонько, не глядя мне в лицо:

– Ты не передумала?

Я не поняла, о чем он говорит. Славка объяснил:

– Знакомиться с моим Антанасом не передумала?

Я немножко испугалась, но ответила храбро:

– Нет, конечно!

– Сегодня, наверно, они сюда придут… Если хочешь, конечно…

– Ну, ясно, ну, как же!

Что ж, праздник так праздник. Сегодня мне все представлялось простым и легким. Придет мать Славки – наверно, очень добрая женщина. Приведет мальчика, похожего на Славку. Я скажу мальчику: «Антанас, хочешь я тебе почитаю?» И он сядет ко мне на колени, а Славка будет посматривать на нас, и глаза у него засветятся изнутри теплом и лаской.

Пока что они не светились. Мне даже показалось, что Славка чем-то обеспокоен. Не насвистывает, как обычно. Не слышит шуток. О чем задумался?

Время между тем стало клониться к вечеру. Я изрядно устала, но ни за что никому не показала бы этого.

В ворота въехал грузовик с кирпичом. За ним вошла пожилая, полная, очень знакомая женщина. Такая седая, что казалось, волосы ее посыпаны мукой. Женщина толкала перед собой санки-кресло. В них сидел мальчик. Очень знакомый мальчик.

Напротив дома, где я жила с папой, большой тенистый сквер. Я часто видела там эту женщину с мальчиком. Он почти совсем не умеет ходить. Ножки тоненькие, слабые, подламываются, не держат худенькое тельце.

«И зачем такому жить? – как-то сказала тетя Анна.– И ему мука, и родителям на него смотреть – тоже мука».

Так вот это и был тот мальчик. Я сразу поняла, что он Славкин сын. И сердце у меня забилось тревожно-тревожно.

Славка не сразу заметил вошедших. Я со страхом ждала, когда он скажет: «Что ж, Рута, пойдем знакомиться».

– Слава, твои пришли! – крикнул Тадеуш. Славка вздрогнул и глянул на меня. Я отвела глаза.

Только потом поняла: ведь это он взглядом спросил у меня: «Пойдем, Рута?»

Я не сказала ему ни слова, не сделала ни одного движения. Я окаменела. Славка, не торопясь, будто выжидая, положил кельму, по одной снял и бросил поверх нее рукавицы. Еще помедлил и очень тихо пошел вниз.

Я знала: мне надо идти за ним. И не могла сделать ни шагу.

Славка спустился, пошел по двору.

Отсюда, сверху, казалось, что он едва передвигает ноги.

– Папа! Папа! – закричал Антанас.

И Славка бросился к нему, выхватил мальчика из санок. Соскользнуло укрывавшее ноги Антанаса байковое одеяло. Славка на лету подхватил его.

Мать что-то быстро, весело говорила по-литовски. А Славка, очень прямой, стоял спиной ко мне, без надобности поправлял, поправлял у Антанаса под подбородком шарфик.

К ним подошел Тадеуш, поздоровался с матерью. Протянул руку Антанасу, и тот по-дружески хлопнул красной варежкой по ладони Тадеуша. Как я в это мгновение позавидовала Тадеушу!

Потом все они направились в конторку. Через минуту Славка вышел, по полешку, не торопясь, набрал дров. Выпрямился. Вот сейчас глянет сюда, наверх, на меня.

Я нагнулась к ящику с раствором.

Когда я выпрямилась, Славки уже не было. Расма в упор смотрела на меня, и глаза ее смеялись.

«Надо идти! Сейчас же надо идти!» – думала я, а руки хватались за кирпичи, как за спасение.

Вернулся Тадеуш. Потом тяжелым шагом поднялся по мосткам Славка. Я не смотрела в его сторону, но знала: это он идет.

Не сразу разобрался в рукавицах: сначала сунул левую руку в правую рукавицу. Скребнул кельмой по кирпичу. Нет, прямо по сердцу мне скребнул! И стал класть – кирпич за кирпичом, ровно, спокойно, как всегда. Докончил ряд. Взял кельму и молоток под мышку.

«Я иду с тобой! – хотела крикнуть я и не смогла.– Только вот ряд докончу и пойду. И пойду! – твердила я сама себе.– Что из того, что это тот самый жалкий мальчик? Все равно я должна, я обязана пойти. Иначе это будет предательство».

«Немножко погодя! – умолял другой голос.– Ты пойдешь, обязательно пойдешь. Но не сейчас. Капельку обожди. Успокойся, возьми себя в руки, чтоб войти в конторку с веселым лицом».

Рабочий день кончился.

Один за другим спускались во двор наши, скрывались в конторке. Только я и Расма остались теперь тут, наверху.

Неся Антанаса на руках, вышел из конторки Славка. Усадил мальчика в санки; мать укрыла ему ноги. Санки тронулись. Антанас замахал рукой Тадеушу.

Славка ни разу не оглянулся.

Санки проехали ворота, завернули и скрылись за забором.

Вот и все. Никуда больше не надо спешить. Но что же это? Неужто я рада этому?

– Что, не помогла и «производственная практика»?– уязвила Расма и, нарочно громко напевая, побежала вниз.